Поминки

Поминки
(рассказ)
Восьмилетняя девочка Маша – очень смешливая. Какие-то незначительные вещи смешат ее до  невозможности. Ей это не нравиться, но она ничего с собой не может поделать.
Однажды ее вместе с подружкой пригласили на поминки. Что может быть смешного на поминках? Но Маша и здесь нашла причину  для смеха.

В Октябре  умер дядя Сережа. Он был папой Димки Обоева. Машка знала и дядю Сережу, и Димку, потому что они жили в ее же доме, только в другом подъезде. Димка был старше Маши на один год и учился уже в четвертом классе. Когда Машка узнала от подруг о смерти его папы, то, несмотря на охватившую ее тягостную тревогу, почувствовала любопытство. Все подробности произошедшего воспринимались ею, как одна из страшилок – страшно, но интересно.
Соседка Димки Обоева Ксюша рассказывала дворовой ребятне о минувшей страшной ночи, во время которой  умер дядя Сережа. Оказывается Димкин папа очень много выпил водки и у него не выдержало сердце – ему стало плохо. Димкина мама испугалась и в панике побежала к соседям – Ксюшиным родителям. Но те сами не знали чем помочь, тем более что в поселке ни у кого нет телефонов, и скорую помощь вызвать было невозможно. Тогда Димкина мама побежала в соседний поселок, где был пункт милиции, в котором имелся городской телефон. Она бежала без отдыха пять километров по кромешной темноте и вызвала скорую. Назад она тоже всю дорогу бежала, но когда прибежала домой, то обнаружила, что все кончено. Дядя Сережа в ее отсутствие умер. Все это произвело на Димкину маму такое ужасное впечатление, что она поседела за одну ночь и ее роскошные черные волосы стали седыми.
Машка слушала обо всем этом и ощущала, как на ее душу ложиться что-то тяжелое и мрачное, но слушать было все-таки интересно.

На третий день были похороны. Гроб с дядей Сережей вынесли на улицу и поставили на табуретки у подъезда. Множество людей окружило гроб, в их числе была и  дворовая ребятня. Машкино   любопытство сменилось каким-то тягучим мрачным чувством, от которого у нее на душе стало очень тоскливо. Она заметила, что Ксюшка расплакалась при виде умершего дяди Сережи. Это обстоятельство немного удивило ее – Ксюшка всегда казалась такой грубой, а тут вдруг плачет. Самой Машке совершенно не хотелось плакать. Даже когда она увидела  поседевшую за одну ночь Димкину маму, все равно почему-то не почувствовала в себе никаких слез. Наверное, это из-за того, что ее собственные родители благополучно продолжали жить, а то, что происходило сейчас с чужими родителями, как-то не касалось ее. Вот если б такое случилось с ее папой и мамой, то… Машке стало страшно от таких мыслей, она представила себя у гроба с умершим папой, а рядом будто стоит мама вся седая, с опухшим от слез лицом. Ой, нет! Нет! Не надо! Как же бы тогда Машка плакала, рыдала… Как хорошо, что с ее мамой и папой все в порядке! Как хорошо! Девочка с облегчением вздохнула, с жалостью поглядев на  стоящего у гроба Димку, который, не переставая, плакал и твердил:
- Папочка, что же ты наделал! Что ты наделал!
Тяжело было Машке смотреть на страдания мальчика. Тяжело и любопытно. Ей казалось, что какая-то черная тайна   приоткрыла   свою завесу  и показала свои страшные тайники. А дядя Сережа, лежащий в гробу, будто сам содержит в себе эту тайну. Его умиротворенные черты лица будто говорили: «Все. Все. Покой». Но почему-то Машке казалось, что это еще не все, ей казалось, что она улавливает что-то мрачно-светлое во всем воздухе вокруг толпы скорбящих людей, и это «что-то» живое и какое-то обнадеживающее…
А потом оркестр играл траурный марш, а гроб с телом понесли к проезжей дороге, на которой уже стояли грузовик  и автобус. Оркестр играл очень громко и так скорбно, что просто потрясал присутствующих своими скорбными звуками. Димкина мама в бессилии упала в обморок на руки окружавших ее женщин, и те еле-еле дотащили ее под руки до автобуса.
Когда траурная процессия уехала на кладбище, двор опустел. Здесь осталась только небольшая кучка взрослых  и детей. Машка со Светкой пошли за дом и там возле кафе на земляном откосе стали делать «секретики». Они копали в земле небольшие ямки и раскладывали в них узорами камешки, стеклышки и мелкие монетки.  Сверху ямку закрывали стеклом и закапывали, а чтобы не потерять секретики девочки втыкали над ними палочки. Им нравилось делать такие секретики, но сегодня им казалось, что они делают не секретики, а могилки… Димка, стоящий у гроба своего мертвого папы, не выходил у них из головы.
- Жалко Димку, - сказала после недолгих раздумий Светка. – Он так плакал…
- Да, - кивнула в ответ Машка. – Страшно все это, а главное – нет у него больше папы.
- А мама у него  седая стала, как бабушка, и в обморок даже падала….
- Угу…
Девочки еще долго ковырялись в земле, и все их мысли и разговоры были связаны со смертью дяди Сережи.

Когда траурная процессия вернулась с кладбища, девочки все еще возились в земле. Автобус остановился возле кафе и мрачная толпа устремилась в это кафе на поминки. Машку со Светкой тоже позвали помянуть дядя Сережу. Девочки пошли.
В кафе они вымыли руки и уселись за длинный стол, на котором было много всякой еды. Машке  и Светке в глаза сразу бросилась кутья, и они почувствовали, что очень проголодались, но сумрачные лица взрослых и детей, сидящих за столом были такие скорбные, что девочкам стало неловко за свой здоровый, но так не к стати проснувшийся аппетит.
Взрослые выпили за упокой усопшего и девочки обрадовались, что наконец-то можно было поесть. Женщины в черных платках проворно разносили всем тарелки с щами, но подружкам не хотелось щей, они робко потянулись ложками к кутье. Одна из разносивших тарелки женщин заметила это и пододвинула чашку с кутьей поближе к ним.
- Спасибо, – сконфуженно поблагодарили они женщину. Но почему-то, несмотря на то, что они очень хотели есть и вкусной еды на столе, кроме щей, было много, Машка со Светкой почувствовали, что они не могут есть. Наверное, это с ними случилось из-за того, что поминки проходили при гробовой тишине - только ложки о тарелки стучали. Лица у всех были сумрачные, а Димкина мама и сам Димка вообще глотали еду со слезами на глазах.  Глядя на все это девочки ели вяло, они поминутно бросали виноватые взгляды на скорбные лица  присутствующих и чувствовали себя здесь очень неловко.
Вот все съели первое и женщины в черных платках  стали забирать у всех пустые тарелки и разносить   второе – гречку с гуляшом. Та самая женщина, которая пододвигала девочкам кутью, вдруг заметила, что Машка со Светкой не сняли с себя курточки и им неудобно в них есть.
- Девочки, а вы разденьтесь, - тихо сказала она им. – А курточки на спинки своих стульев повесьте. Подружки посмотрели по сторонам и обнаружили, что все вокруг них сидят без курток и тоже начали раздеваться. Машка сняла свою куртку и повесила ее на спинку своего стула. А Светка, когда стала  раздеваться, то вдруг испуганно  ойкнула и запахнув куртку обратно, посмотрела вытаращенными глазами по сторонам.
- Ты че? – тихо спросила  Машка, толкнув ее локтем в бок.
- Ой! – еще раз ойкнула Светка. – Я не могу раздеться! Я вон какая!
Светка повернулась к подруге и чуть-чуть приоткрыла полы своей куртки. Машка увидела, что под курткой у подруги надеты только майка и какие-то сморщенные,  вытянутые  детские колготки. Показав себя, Светка снова повернулась к столу и тщательно застегнулась на все пуговицы, а Машке стало очень смешно. Но для смеха обстановка была крайне не подходящая,  поэтому Машка постаралась справиться со своим смехом, и, наверное, ей это удалось бы, но в этот момент к ним  подошла опять та самая женщина с тарелками:
- Девочка, а ты что же так и не разделась? – обратилась она к испуганной Светке. – Жарко же тебе и неудобно. Вон и подружка твоя разделась.
Светка испуганно взглянула на женщину и каким-то дрожащим голосом ответила:
- Нет! Нет! Мне не жарко и очень удобно!
Увидев перепуганное лицо подруги, Машке стало так смешно, что она почувствовала, что не сможет сейчас удержаться от смеха, а разве можно смеяться на поминках?! Она, покраснев как помидор от смеха и стыда, закрыла рот руками и опустила голову так низко, что чуть ли не угодила носом в тарелку.
Женщина, удивленно посмотрев на испуганную Светку и донельзя наклонившуюся над тарелкой  Машку, молча ушла. Светка сразу немного успокоилась, но, взглянув на давящуюся от смеха красную Машку, тоже тихонько захихикала:
- Я дома так ходила! – возбужденно зашептала она подруге. – А как увидела в окно, что похороны начались, то забыла юбку с кофтой надеть – только куртку нацепила – под ней же не видно в чем я там.
Машка слушала ее, низко опустив голову, и изо всех сил пыталась справиться со смехом.  Ей было стыдно смеяться, ведь они сидели среди таких молчаливых, таких печальных людей. Скорбь, казалось, витает в самом воздухе, вокруг этих людей, а ей, видите ли,  смешно. Но именно оттого, что смеяться сейчас никак было нельзя, ей становилось еще смешнее. Машка вообще была самой смешливой из всех своих подруг, и если уж ей смешно, то это все. Один раз ее даже выгнали из класса за то, что она смеялась на уроке. А она тогда просто не могла не смеяться, потому что ее сосед по парте сочинил смешные стихи:    Вот нахал!
                Взял мою юбку
                И помахал!
Сам-то он хоть и смеялся, но когда учительница поворачивалась к ним, он делал серьезное лицо. А Машка не могла так, она смеялась и не могла остановиться, даже когда учительница стала кричать на нее. Наоборот ей почему-то еще смешней   стало. Вот ее и выгнали  тогда из класса.
Зная эту свою слабость со смехом, Машка сидела сейчас как на иголках, она старалась делать серьезное лицо, но майка, под курткой у подруги не давали ей покоя. Она боялась засмеяться в голос или фыркнуть на все кафе. Так она и сидела низко опустив голову не в силах взять в рот ничего. Но постепенно она все же вроде успокоилась и смогла наконец-то попробовать гречку с гуляшом. Она старалась не смотреть на подругу, потому что один вид Светки уже смешил ее. Но тут ей представилось, что было бы, если б Светка все же сняла куртку: вот за столом чинно и благородно сидят скорбные люди, а среди них Светка в майке на тощем теле и в отвисших колготках на тоненьких ножках.
Машка, как только увидела эту картину в своем воображении, так и подавилась своей гречкой с гуляшом. Она закашлялась – все на нее сочувственно посмотрели, а Светка еще и по спине начала ей стучать. Машке это все показалось таким ужасно смешным, что она и кашляла и смеялась одновременно. Она схватила свою куртку и под удивленные взгляды людей, давясь смехом и кашлем, побежала к выходу. Последнее, что она увидела выбегая на улицу, было любопытно-смеющееся лицо Светки, которая, наверное, единственная из всех присутствующих понимала, что происходит.
На улице Машка наконец-то откашлялась и отсмеялась.  Она стояла на крылечке кафе и очень сожалела, что от всякой ерунды ей почему-то смешно, и она смеется, и смеется, даже когда смеяться-то и нельзя. Сейчас ей было стыдно за свой смех на поминках, и она уже и не понимала, почему же ей было так смешно? Но, вспомнив испуганное лицо подруги и ее майку под курткой, ей снова становилось смешно. Она смотрела на багряные листья садов за дорогой и, вспоминая Светкину майку и скорбные лица людей, одновременно хотела и плакать и смеяться. Что-то истеричное накатило на ее душу, это что-то было такое нестерпимое, такое невыносимое, что Машке захотелось что-то сделать, а что, она и сама не знала: то ли зарыдать, то ли расхохотаться.
- Ты чего убежала? – услышала она за спиной голос Светки и, вздрогнув, повернулась.
- Ой, это ты? Прям напугала меня!
- Не бойся! – засмеялась Светка. – Ты тут откашливалась, да?
- Ну да. Я ж подавилась, –  покачав головой, усмехнулась Машка.
- Да-а, - понимающе протянула Светка. – Это все из-за меня… Но я ж не знала, что нас на поминки пригласят, если б я знала, то оделась бы как положено.
- Ладно уж! Пошли погуляем что-ли.
- Пошли, - согласилась Светка, и девочки пошли гулять. Они долго бродили в садах, окружавших уютные двухэтажные домики, потом зашли на пустырь, где была свалка. На этой свалке чего только не было, ведь сюда свозили мусор и со стекольного завода и   приборостроительного и металлургического. В общем,  когда девочки вернулись к  пятиэтажкам, их карманы оттопыривались, набитые стеклянными шариками,
трубочками и металлическими пружинками. Уже начинало смеркаться, когда девочки разошлись по домам.
В тот вечер,  Машка долго не могла уснуть, она чувствовала, что на душе у нее горько и тягостно.  Она лежала в постели и вспоминая свой мучительный смех на поминках,  покрывалась холодным потом:
«У людей такое горе, а я…» - думала девочка, но, вспоминая несуразный  вид подруги на поминках, не могла удержаться от смеха и тихо хихикала в полной темноте…



Смешной обед.
Мы сидели с братом за обедом,
Бабушка нам супу налила
И сказала, чтобы все мы съели –
Мы кивнули на ее слова.

Но взглянули с братом друг на друга –
Отчего-то стало нам смешно.
Мы старались есть – еда, увы, не лезла –
Мы давились смехом хо-хо-хо!

Бабушка сердилась и ругалась,
Нам от этого еще смешнее было,
А мой брат, чтоб смех скрыть наклонился
И лицо его в тарелку угодило.

Что со мной случилось  тут не знаю,
Только я смеялась до упаду,
Бабушка кричит, а я смеюсь –
Я смеюсь, хотя и бабушку боюсь.

Бабушка схватила полотенце,
Отлупила меня больно по спине,
Брат глядел на это и хихикал –
Суп разлил, прям на штаны себе.

Я, хихикая, пока меня лупили,
Как увидела, что брат облился супом,
   То от смеха, так и закатилась –
Бабушка меня чуть не убила.

Час спустя, напившись валерьянки,
Слушая от нас: «Бабуль, прости!»,
Бабушка простила своих внуков,
Не могла ж она нас не простить!