Чехов и православная культура

                Искушение  святого Антония.
     Большинство людей,  делающих науку о Чехове,  люди неверующие, атеисты. Покойный  А.П.Чудаков, размышляя о вере и неверии Чехова,  прибегал к   построениям,  явно восходящим к позитивным наукам. Ему представлялось, что Чехова можно понять, если поместить его как некую дискретную структуру  в некое виртуальное «поле», где   Антон Павлович  якобы  совершает спонтанные эволюции. То - к идее принятия Бога, то - наоборот, к отрицанию… Об этом он не без успеха докладывал на международном симпозиуме  в Баденвейлере (1994 г.).
     Еще в молодые годы мне попалась  статья замечательного  филолога, ученика  Ю.М.Лотмана  Бориса Федоровича Егорова. Он  пытался отыскать корни  странного непонимания  творчества Тургенева со стороны  радикальных демократов  вроде Добролюбова и Чернышевского. При этом обнаруживалось, что люди, близкие  Тургеневу духовно, как, например, А.Дружинин,  тонко  понимали его  поэтику. Б.Ф.Егоров сделал вывод, что  наиболее глубокое постижение  идейной и художественной  ткани  писателя  возможно лишь при совпадении тезауруса  писателя и критика.
   Мне кажется, эта идея прекрасно ложится и на  Чехова. Известно, что  писатель был глубоко погружен в христианскую культуру, признавал   нравственный императив Нагорной проповеди. Вероятно,  по настоящему постичь  Чехова можно, если  критик, литературовед сам погружен в ту же стихию. Потому-то, пожалуй,  сам Антон Павлович признал  лучшей критической  работой о своем творчестве  статью никому не известного учителя   из Симферополя  Вениамина  Альбова.  Альбов, как  мне удалось узнать, был преподавателем  духовного училища…
     Примером того, как исследователю  открываются новые стороны  творческого мира гения,  является  чеховские штудии Алины Яковлевны Чадаевой.  С некоторых пор она стала постоянным участником  конференций в Ялте и Мелихове,  ее  выступления не оставляют равнодушным никого.  Алина Чадаева – писатель с  интереснейшей судьбой.  Она была внебрачной дочерью одного из сподвижников Сталина. Это не помешало  властям устроить на нее охоту как на диссидентку. Она бежала  на Дальний Восток, где  стала известным собирателем фольклора, этнографических материалов.  Московская квартира ее напоминает музей. Глубокая вера подвигла ее с мужем  Алексеем Васильевичем  Герасимовым  построить церковь в далеком райцентре Нижегородской области.  Глубокое знание  христианских источников помогли ей  почувствовать  несомненную связь  Чехова с  тысячелетней  традицией.  Вот, открывает она  рассказ «Черный монах» - и видит то, что за сотню лет не увидели   сотни  профессиональных чеховедов. Цитирую ее статью  «Искушение святого Антония» в  альманахе «Мелихово» за 2002 год.
     «Попытаемся предположить, чем навеян был образ черного монаха Антону Павловичу Чехову. По утверждению родных писателя, однажды в Мелихове, во время прогулки в полях, Антон Павлович видел этот мираж в облике черного монаха. Но еще ранее, в Таганрогском детстве, он непременно читывал о подобных явлениях в «Житии преподобного Антония Великого». В библио¬теке отца писателя Павла Егоровича было 12 томов жизнеописа¬ния святых, и праведников и мучеников под названием «Четьи-Минеи». После смерти отца эти книги перешли к сыну.
     Антон Павлович родился января шестнадцатого дня, в канун памятования великого христианина из Египта Антония, был назван в честь этого святого и, вероятно, не раз перелистывал его житие.
     За более чем столетнюю жизнь, равную духовному подвигу, св. Антоний многажды подвергался дьявольским нападениям. Чтобы устрашить подвижника, князь бесовский являлся ему в своем истинном образе: изо рта — искры огненные и пламя, из нозд¬рей - дым; то принимая облик великана, «голова которого, казалось, достигала небес; иногда сонм демонов подвергал его «ужасным побоям», так что он замертво, недвижный и безгласный, лежал на земле; то жилище его с громом и грохотом заполоняли демоны в образе яростных зверей, которые терзали отшельника. Искушая, нечистый внушал ему мысли о прелестях мирской жизни, пытался склонить к сребролюбию. Но — тщетно: Антоний «нена¬рушимо соблюдал среди искушений чистоту души».Тогда ухищре¬ния сил тьмы стали еще более изощренными. Был пущен в ход древний — со времен Адама и Евы — смертоносный яд гордыни..
     К этим эпизодам следует отнестись особенно внимательно. Может быть, в них — истоки образа черного монаха, отразившиеся в мелиховском мираже.
«Злобный змий... явился святому Антонию видимо — в образе черного и страшного отрока,  который с плачем так говорил человеческим голосом:
-   Многих я ввел в искушение, многих обольстил, но теперь - <...> через твои подвиги побежден.
      На самом деле коварный искуситель говорил это, рассчитывая привести смиренного юношу  к высокому мнению о себе. Еще раз диавол явился Антонию «в образе необычайного великана, который осмелился сказать о себе:
-  Я -  Божья сила и премудрость... Проси у меня, Антоний, чего хочешь, и я дам тебе.
    Святой в ответ плюнул ему в уста и, вооружившись Христо¬вым именем, устремился на него,  и этот великан   -   на вид   - тотчас растаял и  исчез....
     Во время сугубого поста подвижника нечистый снова явился ему «под видом  чернеца,  который принес хлеб и уговаривал поесть». Но когда Антоний обратился к своему обыкновенному оружию - знамению креста Христова, «нечистый дух тотчас превратился  в струю дыма,  которая,  потянувшись к окну,  исчезла через него».
     В описании черного монаха А.П.Чеховым можно усмотреть почти  точное цитирование Жития святого Антония. Таинственный прише¬лец «опять начинал расти («великан на вид» в Житии), затем «исчез, как дым» («превратился в струю дыма» в Житии). Во втором явлении Коврину монах возникает бесшумно, «весь в темном и босой, похожий на нищего («черный, страшный» — в Житии), и на его бледном, точно мертвом   лице резко выделялись черные брови»... На этот раз черный монах не улетает, а рассуществляется. «Коврин взглянул на него и не разглядел лица: черты его туманились и расплывались. Затем у монаха стали исчезать голова, руки, туловище его смешалось со скамьей и с вечерними сумерками, и он исчез совсем» («тотчас растаял и исчез у меня в руках» — в Житии).
     Полагаю, для читателя конца XIX столетия не возникало сомнений в восприятии черного монаха как воплощения нечистой силы, рядившейся в иноческие одежды.
     Подолгу и не раз беседовал и черный монах с Андреем Ковриным. О чем? Слово за словом, кирпич за кирпичом выводил монах Вавилонскую башню гордыни в душе магистра. «Ты — избранник Божий. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно». Коврин «клюет» на это комплиментарное словоблудие, ибо оно «льстило» не самолюбию, а «всей душе, всему  существу  его»…
У Антония Великого был другой арсенал. Он получил дар понимания, что жизнь человека определяют его помыслы, и он старался укреплять их в добром направлении. Будучи юным, он искал старцев, чтобы понять смысл уединения от людей, отшельни¬чества.
     «Житие» уподобляет Антония «благоразумной пчеле», ибо через свидания со старцами он извлекал для себя пользу, как пчела - мёд. <…> Главный соблазн, через который прошел и не запятнался святой Антоний, — самовозвышение. Он умел распознавать диавола-оборотня, в каких бы обличиях тот ни являлся. Увидев «черного, страшного отрока», утверждавшего, что он, бес, побежден подвигами святого, Антоний в черноте и страховидности образа увидел «лишь знаки (диавольского) бессилия». Антоний потому и именован был людьми «Великим», что жизнь свою посвятил истинной идее, провозглашаемой и в пик страшных бесовских нападений, часто кончавшихся физическими побоями и увечьями».
    Вот такое открытие…Несомненно, что в  истории искушения магистра Коврина  «гордыней» чувствуется  и  собственно-чеховский обертон…
     Недавно у  Алины Чадаевой вышла книга  «Православный Чехов» (Москва, 2004). «Созрело время, когда  русскую литературу надо исследовать с тех  позиций,  внутри которых она  создавалась», - так сформулировала Алина Яковлевна свое кредо.  Я очень доволен тем, что  все большее число  ученых, приезжающих в Ялту на Чеховские чтения, начинают опираться  на христианские истоки.  Показательно участие в конференциях профессора Ивана  Андреевича Есаулова из Москвы, который  нашел в  чеховской прозе отзвуки русской  православной идеи соборности.
                26 ноября 2005.