Про ангелов. Иван Иванович

ВСЕ персонажи этого рассказа
вполне реальны



Иван Иванович – мужчина не старый, можно сказать, в самом возрасте расцвета мужчина, но сам себя называет,  да и ощущает – дядькой. Он прекрасный семьянин, трепетно относится к супруге своей Катарине (по паспорту - Екатерине, но так уж повелось), по дому всё починяет, ездит за продуктами на Северный рынок и прекрасно готовит (ах, какие он крутит котлеты! а компоты какие он закатывает… м.-м! ) .
Многочисленные и трагические события, постоянно происходящие среди родственников супруги, а также в родительской семье, изрядно пошатнули семейное благосостояние и существенно повлияли на его характер, но бремя своё он несёт мужественно и достойно. Лишь иногда он вспоминает об иной жизни – когда лёгкий шорох за спиной вызывал волну сладостного ветра, и… Дальше он старается не думать.

Иван Иванович верен своим привязанностям. Уже много лет он - президент секции городошников в родном строительном вузе (вуз был закончен с отличием, и с приглашением в аспирантуру, да только время такое было – не до диссертаций.) 
Игра в городки как нельзя лучше подходит Иван Иванычу. Во-первых – семантически – соответствует она основной его, архитектурной, специальности, а во-вторых  - идеологически – тешит своими исконно русскими истоками. И вот уже 23 года он посещает каждую пятницу обветшалое здание в центре, свою alma mater, в спортзале которой и разыгрываются главные баталии его нынешней жизни. Последней электричкой возвращается Иван Иванович в ставшее уже родным за столько лет пригородное Брюквино, где живёт он со своей замечательной супругой и непутёвой падчерицей.

У Иван Иваныча есть любимая девушка, прелестная и юная Елизавета. Хоть когда-то они и учились  на одном курсе вышеупомянутого вуза, и год рождения у них один, но вот стал к настоящему времени он – дядькой, а она осталась именно прелестной и именно юной. Даже еще и краше стала, чем раньше.
В годы учёбы история у них как-то не сложилась. То ли Иван Иванович был тогда чересчур робок, то ли Елизавета не того принца ждала, а только не ответила тогда на его записку, переданную в конспекте на занятиях по политэкономии. Что и было расценено как равнодушный отказ.

Встретились они вновь через восемнадцать лет после вышеупомянутого случая, и оказалось, что конспекта Елизавета не получала, и записку, стало быть, не прочла, и столько лет упущено и не вернёшь…
Теперь же при каждой возможности мчится Иван Иванович в разные части города наперехват Елизавете (весьма преуспевающей на экологической стезе), чтобы хоть на пятнадцать, хоть на пять минут повидаться со своей любушкой. Только с ней он становится прежним, и словно опять летят навстречу кучевые облака, разражаясь весенней грозой, а он только знай, посмеивается, да уворачивается от молний.

За время работы в различных градо- (и не очень) строительных организациях появилось у Иван Иваныча множество знакомых, с некоторыми он приятельствует, с некоторыми – дружит, но никто не заменит ему лучшего друга Никиту. И хоть уже нельзя, как прежде, пробежавшись между соснами, сделать кульбит и нырнуть в ледяные воды Изумрудного озера, а потом лежать на песке вперемешку с сосновыми иглами и ощущать, как счастье, словно игристое вино, разливается по телу – но воспоминания об этом, и других чудесных минутах юности у них общие.
В отличие от Иван Иваныча Никита – птица перелётная. Летает он, конечно, всё больше самолётами иностранных авиакомпаний, но Иван Иваныч подозревает, что иногда… Впрочем, это всего лишь подозрения.
Никогда не бывшая крепкой, семейная жизнь его лучшего друга как-то неожиданно совсем разладилась, Иван Иванович пытался выступать примирительной стороной – но куда там! Никиту подхватил шальной вихрь второй молодости.
За нестабильный образ жизни Никита бывает по-дружески журим, и даже осуждаем, но всё же с какой радостью наш герой откликается на предложения о встрече, пусть даже в шалмане в пристанционном Оглоблино! Да и вовсе не важно – шалман, или гранд-кафе, или скамейка в парке. Последнее даже предпочтительней, если позволяет погода. Ибо возлияния на природе оказывают на организм совершенно иное, возвышающее действие, нежели они же - на прокуренной кухне.

В общем, жизнь вроде бы налажена. Но что-то в последнее время тревожит Иван Иваныча. То ли работа перестала радовать, то ли семейные трудности всё же стали переполнять чашу терпения. А может быть, дело и в любимой… Нет, она слишком деликатна для того, чтобы высказать своё недовольство столь эпизодическими, и ставшими в последнее время не такими уж частыми, встречами.  Но кажется, что появилось что-то новое в её взгляде – не упрёк, а ожидание, что ли. Что бы там ни было, в этих прекрасных глазах, а как-то от этого неуютно становится.
Да и вчерашняя встреча с Никитой не принесла обычного сладостного чувства (в котором в сложной алхимической формуле соединены юношеское восхищение старшим товарищем, ощущение единства перед лицом враждебного мира и чуточку - превосходство от собственной правоты). Друг опять улетал куда-то, оттого был мрачен, молчаливо поглощал сомнительного качества водку, и даже не пошёл проводить его на станцию. Иван еле-еле успел на последнюю электричку, бежал, боясь упасть на скользком перроне, борясь с дурнотой (преследующий его дежурный кошмар – он бежит за поездом, уже становится было на ступеньку – двери почему-то открыты – и тут нога проваливается в никуда, а сам он бесконечно долго и ужасно падает во вращающиеся лемеха разверзшегося подвагонного пространства). Где-то на краю сознания мелькает мысль – а можно ведь иначе! И он её не отгоняет.

Он стоит на балконе своей квартиры в Брюквино, похмельный и озадаченный. Смотрит на дорогу. В этот ранний час она пуста. За дорогой – пустырь, исполосованный шинами камазов в слизистую непроходимую хлябь. Дальше – лес. Всё видимое пространство иссечено мелким сентябрьским дождём. В глубине квартиры – уютный сонный сумрак, спит Катарина, спит падчерица, только третьего дня вернувшаяся в лоно семьи. А он стоит в одних трусах, уже и холодно и зябко, а что-то держит его на балконе.

У него, похоже, не осталось другого выхода.

Тихий шорох за спиной перерос в звук, напоминающий хлопанье намокшего брезента.

Иван Иванович расправил плечи, последний раз оглянулся на балконную дверь и, тяжело махая крыльями, полетел в сторону леса.