Вагон первого класса

                Очерк

          Отпуск свой я люблю проводить в деревне. Нигде лучше не отдохнёшь. Машину свою я продал, и теперь вынужден был ехать железной дорогой. В расписании Курского вокзала значился поезд-экспресс «Москва-Владимир». В моей жизни это был первый поезд с вагонами трёх классов. Ехать мне было обычной электричкой до Петушков, – всего два часа двадцать, но захватило любопытство. Возьму-ка, думаю я, место в первом классе, хоть и дороговато. Ах, как хочется гражданину третьего класса проехаться в первом!.. Что такое вагон третьего класса и платформа для перевозки крупного рогатого скота хорошо известно каждому, а вот о вагоне первого класса большинство знает только по любовным романам. Да и ждать приходилось долго: чтобы обеспечить «наполняемость» вагонов этого дорогого поезда, вокзальные бюрократы, вероятно, по указанию бюрократов министерских, отменили обычные поезда этого направления. Мне же необходимо было выехать не позже 8.20, иначе в Петушках я мог опоздать на рейсовый автобус «Петушки – Караваево», ежедневно отходящий ровно в половине двенадцатого, а следующий рейс был только через шесть часов, в семнадцать тридцать.
          Что интересно, – поезда отменены, а присесть негде. Капитализм, будь он проклят, на территории Курского вокзала тогда ещё не наступил, – к человеку относились ровно так же, как и при социализме, дьявол его дери. Людей-то что собралось в зале пригородных касс!.. О-о-чередь!.. Для удобства граждан пассажиров касса работала только одна: за время до следующего шага в направлении окошечка кассы можно было выспаться.
         Когда подошла моя очередь, выяснилось, что билеты на поезд оформляются только по предъявлении паспорта…Я сроду не брал в деревню паспорт, он мне там был как-то ни к чему. В растерянности я вышел из очереди. Поезд до Владимира – по паспорту! Хорошо ещё, что загранпаспорт не требуют и оформление визы. И билеты не маленькие, а такие листы… как на самолёт, авиабилеты.
          Когда все пять литров моей крови, наконец, начали стекать из мозга к другим органам, я подумал… Что именно я подумал о министре железнодорожного транспорта, я скажу только ему лично, только на ухо, только в отсутствие его адвокатов и телохранителей его тела!

          До очередного поезда оставалось с лишком два часа, и я был вынужден идти искать стоянку автобуса-экспресса «Москва – Владимир». Его найти было тоже нелегко, – ни одного указателя на место его стоянки нигде не было. Указатели туалетов на каждом кондитерском ларьке, а указатели – как украли…
          Я нашёл эту нелегальную стоянку за привокзальным сквером, где, судя по захламлённости территории, обычно ночуют бомжи и, пропарившись положенные для хорошего сервиса сорок пять минут в очереди, наконец, вырвался из цепких пальцев чиновничьего ловкачества.

          Двигатель «Икара» натужно выл и обиженно фыркал, будто заслуженную машину-ветерана непочтительно вынудили подниматься в гору, причём отвесную. Над ухом билось о стекло привязанное к шнуру занавески большое металлическое кольцо, очень отдалённо напоминая звук валдайского колокольчика, отнюдь не обещающий сладкую негу дремотного пути. Сверху на меня уставилось мутными незрячими глазами серое квадратное лицо инопланетянина с плоским носом и развёрнутыми в разные стороны грязными ноздрями.
          Спинка моего кресла за спиной водителя сразу опрокинулась назад, лишь только я прислонился к ней. Сидящая за мной пожилая женщина упёрлась в неё коленями и безуспешно старалась отпихнуть меня от себя. Так, в борьбе с переменным успехом, мы ехали всю дорогу: я поднимал спинку кресла и, не прикасаясь к ней спиной, в напряжении сидел на копчике; когда наступало полное онемение нижних конечностей, обессиленный, я обрушивался на спинку кресла, кресло падало на гражданку, гражданка от испуга падала в обморок…
           Стекла кабины за спиной водителя не было, отчего спина откинувшегося в своём кресле водителя казалась въехавшей в пассажирский салон. Прижатые друг к другу, водитель, я и пожилая женщина со стороны могли показаться командой «тройки» бобслея, на бешеной скорости мчащегося по извилистому жёлобу трека. Причём первый номер всё время сосредоточенно курит «Приму» без фильтра, стряхивая пепел на второго номера, второй постоянно занят благоустройством своего кресла, а третий то пьет валерьянку, то пихает второго в спину…
          Так, слипшиеся, мы и ехали. Если бы сейчас водитель увидел наш спортивный «болит» со стороны и потерял сознание от приступа смеха, мне было бы нетрудно заменить его, не поднимаясь со своего кресла.
          За спиной водителя зловеще развевался на ветру клетчатый красно-белый флаг с символом «СС» по краю и  крупным ромбом с турецким полумесяцем в центре. Прямо на нём висели два махровых полотенца: одно, видимо, тёмно-зелёное; цвет другого совсем не различался под грязью. Сдуваемые потоком ветра из бокового окна водительской кабины они периодически падали мне на влажные руки… Об индивидуальных гигиенических пакетах, обычных в салоне самолёта, приходилось только мечтать.
          У грязного лобового стекла кабины лежала какая-то полуметровая железяка с четырёхгранной, выточенной на грубом наждаке загогулиной на конце. Рядом с загогулиной пылилась украинская соломенная шляпа с бледной ленточкой «Marlboro». Тут же с ними стояла траурная пластмассовая тройка коней, запряжённых в часы в виде кареты старого времени… «Русь, куда мчишься ты?...»
          Шикарный пейзаж завершала наклейка над дверью салона с изображением жёлтого бритоголового «нового русского», с заложенными за спину жёлтыми мускулистыми окорочками Буша, на голубой майке которого красовался белый прямоугольный штамп – «NO PROBLEM».
          К чему я описываю это занимательное путешествие из города в веси? Исключительно ради констатации начала новой эры отечественной литературы. Функция писателя сегодня сведена к минимуму. Достаточно быть сносным стилистом, – выдумывать ничего не нужно. Любому образованному человеку теперь достаточно только перемещаться по России, фиксируя свои свидетельства на диктофон или камеру, и сразу по возвращении отправлять их в  типографский набор или на художественный экран. Авторские права распространяются теперь разве что на определение жанра произведения. Назовёт он собранный материал «комедией» или «сатирой», будут улыбаться или злорадствовать; назовёт «трагедией» – сокрушаться и плакать; а назовёт «романом», – станут зачитываться до полуночи, то лия блаженные слёзы, то блаженно улыбаясь, а на ночь бережно прятать его под свою подушку.
          Это, конечно, при условии, что только что вернувшийся из загородной поездки человек захочет смотреть или читать эту мерзость.

                2001