Каждому своё. Герасимова Татьяна

               
                1.


     Есть под Рязанью районный центр Сапожок.
Такое название он получил, то ли, от того, что изгиб реки в том месте похож на сапог.
То ли, от того, что легенда правдива оказалась. Говорят,  как-то проезжала по этому месту царица и обронила свою драгоценную обувку.
Как там ни есть, центр живет своей тихой мирной жизнью. Жители его терпеливо переносят все невзгоды своей личной и государственной нашей жизни.
Богат Рязанский  край и старинными монастырями, и дореволюционными «двухэтжками», и стройками типа молочного завода – гордостью советского прогресса.
    Живет в сапожке Клавдия Егоровна Зеленина, удивительная бабушка, настоящая русская женщина, повидавшая на своем веку много всякого лиха. Она, как и ее мать занимается целительством, «правит переломы», помогает восстановить работу суставов, «налаживает процессы» во внутренних органах.
     Я побывала у нее в гостях в ноябре. Первые морозы уже давали о себе знать, причудливо застывшим дождиком между веток тополя. Как-будто лапы сказочного дракончика, сосульки ветром были  направлены в сторону окна. Гаражи и сарайчики вокруг дома тесным кружком жались друг к другу. И все здесь было соизмеримо с размерами человека, не то что в большом городе, где каменные стены закрывают от тебя даже небо.
     Живет Клавдия Егоровна  все в том  же двухэтажном домике, испытывая, как и все,  бытовые трудности: то света нет, то воды.
     На следующее утро, как раз   отключили воду.   Мы отправились  с ней вместе за водой, на местный  завод, взяв пластмассовые пятилитровые бутылки. В дороге и разговорились. Слушала я бабушку Клавдию и удивлялась ее жизненной мудрости и терпению.
    Рассказывала она о прежних временах. Только рассказывала не как историк, с точными датами и фактами,  а как простой человек, переживший все  эти события, оставшиеся  в ее памяти переживаниями, слезами. И откуда только брались силы,  у этой хрупкой, легкой на подъем женщины, чтобы перенести все это.
-Жили мы трудно. Моя мать Фекла, столько пережила, что целую поэму писать можно. Родилась она в 1895 году,  в деревне Уда.    И была у нее большая любовь с пареньком из той же деревни – Василием.
Выходи за меня, - говаривал он, - на руках носить буду, люблю больше жизни. Без тебя белый свет не мил.
   Как устоять деревенской девчонке перед такими речами.
«Не ходи за него, у него отец - пьяница, живут они бедно.»- Предостерегали Феклу родители.
Да где тут остановиться, уж «больно» ловок был парень. Сильно жарко он руки целовал, слишком долго выстаивал на коленях,  умоляя выйти за него замуж. Так и сыграли свадьбу.
А на следующее утро пришла соседка, и попросила их обручальные кольца, погадать
на них захотелось. В те времена была война, скорее всего гражданская, пропал ее муженек без вести. После гадания кольца целехонькие вернулись на руки молодым. Вскоре и муж у соседки живехонек
вернулся. Только вот счастье молодых ушло безвозвратно. Дремавшая до селе, страсть к пьянству и разгулу  начала со скоростью ветра заглатывать молодого супруга. Стал Василий бузить, с лихими молодцами дружбу водить. Трезвый у молодой жены в ногах валяется прощенье просит, а пьяный бьет чем попало, убить хочет.
    Сначала, Фекла,  с народившимся сынком,  по соседям бегала. Но Василий предупредил, что за укрытие его жены запалит хату.  Зная какой он чумной – пьяный, соседи с ним «связываться» не хотели.
-Не обессудь Фекла, спалит нас твой муженек, куда мы с детьми денемся, сделай милость не беспокой, беги к родителям - и взгляд виновато в сторону отводят.
Родители раз приютили, два, а к  мужу жену все равно вертают. Позор  был, в те времена, жене без мужа в отчем доме оставаться. Да еще и попрекали, что их не послушала, за Василия замуж пошла, а ведь, они против были.
   А Василий совсем плохой стал, как раздваивался. Проспится и снова человек, ноги целует, руки заламывает:
-Не вернешься – повешусь.
А как «зеленая муха» в глаз ударит, напьется -  за топор хватается, убить грозится.

    Одна беда голову подняла, а за ней и другая – пристрастился Василий к картишкам.
И без этого жизнь у молодой семьи не богата была, а теперь уж все под «откос» пушено было. Нечего стало молодому мужику за проигрыш закладывать, и заложил он неимоверное, страшно сказать - жизнь жены своей молодой. Невинную душу  за карточной долг  «ногой затоптал».
    Сидит Гекла за лучиной, прядет шесть, что маменька прислала, своей то скотине нет, вся пропита мужем, и не ведает, что смерть ее к ней подбирается. Ведет Василий мужиков, жене голову рубить, малого ребенка сиротой оставлять. Да вмешался ангел – хранитель, надоумил семилетку, мальчишку соседского, прибежать раньше всех и с порога прокричать:
«Спасайся, тетя Фекла, идет Василий, ведет ораву, убивать тебя будут!»
    Схватила Фекла самое ценное в своей жизни - ребеночка маленького, и бегом из дому, босая, только что и успела, так это теплый платок на исподнюю  рубаху накинуть.
    Выбежала огородами за деревню, а куда дальше не знает. К соседям нельзя, к родителям тоже. Мысли в голове путаются. Красные круги глаза застилают.
- Не могу больше так. Сил нет, эти мученья терпеть. В омут вместе с младенцем, кому он сирота без меня на земле нужен будет.
    Идет  Фекла к реке, и не чувствует под голыми ногами талого снега, а потом и воды ледяной прибрежной. Зашла в воду по колено, и только молит Господа  простить ее за то за то, что губит невинную душу младенца. Протянула она руки вперед, чтоб младенца в воду бросить, но не тут то было, не отпускают материнские руки малыша, крепко держут.
-Пойду глубже – решила Фекла, а сама все «Отче наш» читает, «Богородицу»
     И только сделала шаг, как почувствовала позади себя чье-то присутствие.
Светлая,  могучая,  неведомая сила подхватила ее из воды и вытащила на берег.
Солнечным бликом мелькнуло божественное проведение и скрылось в плачущем весеннем небе. К Фекле вернулся разум.  Она испугалась всего что с ней происходит, что не чувствует ног, и бросилась что есть силы,  в соседнюю деревню к родителям.
   Под охи и вопли родня растерла ее и уложила на русскую печку, младенца накормили и подложили к ней. После нескольких тяжелых дней жар у Феклы спал, молодой организм справился с переохлаждением. Какими способами вылечили ее обмороженные ноги неизвестно, но женщина не осталась калекой.
   После этого случая родители плюнули на деревенские предрассудки и оставили дочь с малышом у себя. Не нравилось лишь имя мальчика – Василий. По их мнению, не достоин был изверг, чтобы его именем сына называли.
    А в это время Василий, нашел обрывок юбки у реки, зацепившийся за старое сваленное дерево, и подумал, что его жена утонула. И еще не веря своим страшным догадкам, не давая совести, с наступающим после пьянки, похмельем взять верх над озверевшей душой, Василий почувствовал, что все меняется, что события в этой жизни перестают ему подчиняться как раньше, это больше всего и пугало мужика.
    И опять он пошел в кабак, и чем больше, с горя, что жена пропала, « заливал он глаза», тем больше злобы в нем становилось:
«Да как она могла, должна была терпеть все. Она моя жена - и все, что хочу,то с ней и делаю. Да ведь я только пугал и всего-то. Ну, приставлял нож к животу, ну пихнул раз в пах.  Все так живут. Мужик я или нет.»
    И как не хотелось самому себе признаться, что не сила это мужская, а слабость вымещать свою никчемность в жизни на тех , кто тебя слабее физически.   
-Эх, Васька, «Не все коту масленица», каждому от роду свой лимит на гадости дается, кончилась твоя беззабота…- пробурчал себе под нос деревенский дед, «под сто лет»,  «мусоливший» сухой плавник от соленой рыбы, и наблюдавший  за Васькой, сидя на лавке в кабаке.  Василий ,как раз, «опрокидывал» очередную кружку самогона. 
-Да что ты плетешь, очу….-не успел  Васек закончить фразу, как в дверях появился один из его собутыльников.
-Нашли твою, видели у родителей, схоронилась. Живет себе « в ус не дует», плевать ей, что ты тут с горя места себе не находишь. Сообщать тебе о себе не собирается. Пусть, говорит, он изверг, скотина никчемная, без меня поголодует, может воспитается. Сильно наглый - стал учить надо.
-Что, как, посмела! Убью, суку! Меня воспитывать
    Вспыхнул «фитиль» злости пожирающим огнем, схватился Васька снова за кол, и бегом за женой в соседнюю деревню. Хотя знал ведь, брешет собутыльник, пес смердящий. Не могла жена его при всех обругать, не такая она – Фекла. Да не важно, что было – важно, что все подумают.  Вдруг подумают, что он теперь для жены своей не авторитет, а значит этого мужика можно не уважать. Так и рассуждал Васек, приближаясь с двумя дружками к дому тестя. И не в домек было деревенской простоте, что сам он своими действиями, да своими похвальбами, и делает из себя шута горохового, являясь для дружков своих первым развлечением, в этой глухомани.

    Стук в ворота разбудил Феклу в час ночи. Она сразу поняла, что происходит.
Мужики перемахнули через заборчик, запинали собаку, и Васька,
в вперемешку с черной бранью, начал требовать открыть дверь в дом, иначе все стекла повыбивает.
    Он бился, что есть мочи в дверь сеней. Фекла отодвинула щеколду. Ринувшийся было на нее муж,  оторопел и застыл на месте.
     В одной нижней рубахе, с развивающимися волосами, на него смотрела Фекла, которую он не узнавал. Такой он ее еще не видел. Она сжимала топор, занесенный для удара.
-Иди, кончим все разом, зарублю и тебя и себя.- Глаза ее, словно омут, тянули Василия вперед навстречу смерти.
   Вдруг выстрел, подоспевшего на выручку, отца Феклы заставил его очнуться.
Отец, заслонив дочь своим телом, наставив, на зятя охотничье ружье, прошептал:
-Уйди не доводи до греха, пристрелю!
Василий бросился бежать прочь. Только спустя какое-то время он понял, что бежит не к своей деревни. А углубляется куда-то в лес. Руки были изодраны настом и сучьями. Он остановился и упал лицом в снег. Холод, охвативший тело, принес  секундное облегчение.
Когда тело стало коченеть, Василий встал и поплелся домой. С каждым шагом голова его опускалась все ниже, плечи свертывались все уже. То ли он, наконец, взрослел. То ли терял часть своей глупости. То ли отдавал в небытие свободу мыслей и действий, подаренную ему Богом, как  любому другому человеку при входе на эту  землю. И которую он так глупо и бесцельно истратил, умудрясь при этом отравить жизнь своему единственному любимому человеку - Фекле.
      Где-то выли волки, Василий подумал, что не стал бы даже сопротивляться, если бы один из них покончил с его мучениями, вцепившись ему в горло. Он почему-то захотел ощутить вкус своей крови. Схватил свою обмерзшую  руку и стал ее кусать. Однако прокусить до крови  так и не смог. Василий  облизал лишь глубокие царапины,  полученные при падении на весенний толстый наст, и заставил свои ноги передвигаться в сторону своего, только что развалившегося, дома.
    Дня три ему виделись глаза жены, не те что смотрели на него восторженно или испуганно, как у затравленного зверька, а те, что готовы были поглотить все на своем пути, те которые встретили его последний раз в сенях. Они были не пустые, нет. Они были всепоглощающие как синее небо, в них не было края. Фекла смотрела как-будто сквозь него, куда ему заглянуть было не дано. И он стал бояться прикоснуться к этой вечности еще раз, и  не знал что делать теперь, одному.
    Но вскоре пришли друзья, и он топил свой страх и свою тоску в беспробудном пьяном угаре, дебоше.  Что сделал он в те дни неизвестно, но попал в тюрьму видимо не за хорошие дела. Благо срок был видимо не большой.
    До того как сесть, встретился Василий с Феклой еще два раза. Не сразу отлегает от души большая страсть.
    Первый раз, когда вдруг утром после очередного запоя, взял свое ружье и спрятался у амбара родителей Феклы.  Дождался когда она одна выйдет из дома и окликнул ее.
    Напугалась Фекла, увидев Василия через прицел его винтовки, да больше не за себя, а за своих близких. «Кто его знает что у него на уме, пусть лучше я чем кто другой,» -думала женщина.
    Подошла Фекла к нему вплотную, и одарила его все тем же отрешенным своим взглядом. Отшатнулся Василий, опустилась его рука, готовящаяся сделать роковой выстрел. Только что, забрезжившая надежда - напугать, вернуть свое кровное растаяла.
И в то время, как Фекла, обливаясь холодным потом, набирала зерно в амбаре.
Василий уже переплетая ноги возвращался  восвояси.
    Второй раз увиделись, когда он улучив момент застал ее одну дома. Знал он, что не вернет жену, но грызла его гордыня, почему он физически более сильный вдруг не имеет больше власти над этой женщиной, как раньше. Ему казалось не справедливым, что судьба отобрала у него это могущество, которое он завоевал долгими ухаживаниями до свадьбы, страстными ночными поцелуями.   Ведь, будучи трезвым, он всегда находил общий язык с женой. Что-то пошло не так,  самое обидное, что уже ничего нельзя было вернуть. И все чаще думалось Василию, что может, действительно, забрала их счастье соседка вместе с обручальными кольцами, взявши погадать их на следующее утро после свадьбы.
-Ну, вот жена, мы и одни, что скажешь, не молчи, встречай мужа.
Фекла, закаменев, сидела на лавке у окна. Она сжимала в руках свое единственное богатство, теплый маленький сверток –сына.
  Василий достал из-за пазухи большой охотничий нож и подошел вплотную к жене.
- Молись, сука! Всю душу ты мне вымотала!
Фекла молчала.
    Медленным движением он взял ее за тугую, толстую косу и откинул ее голову назад, подставив  себе для удара тонкую белую шею. Поднося нож к пульсирующей фиолетовой жилке, он наслаждался страхом, который источало скованное тело покорной жены.
   Осторожными движениями царапая кожу на выступающих косточках, муж ждал  вопля, истерики. Но тишина не нарушалась и уже давила Василию в  самую глубь его воспаленного мозга. Он заглянул, не мог не заглянуть, в глаза жены. Ее расширенные зрачки смотрели сквозь его. Мужик отшатнулся. ему стало страшно. «Тесак» повалился на пол. Василий «вылетел» из избы.
    А Фекла встала, уложила малыша в люльку,  и «замертво» упала. Во-время подоспевшие родители, в который раз,  «откачали» дочь.
    Всю жизнь Фекла будет вспоминать эти и другие случаи своего несчастного первого брака. Будет благодарить  Бога, за то, что спас ее от неминуемой гибели. И все также покорно будет стремиться к сильной мужской половине, потому что в те времена, не могла женщина чувствовать себя счастливой без мужика в доме. Так уж было заведено.
Так требовала жизнь.   
    Феклу он так  и не забыл. Видимо долго еще являлась она ему в любой похожей женской фигуре, в любом похожем звуке слышал  он ее голос. Даже женившись во второй раз, приходил к ней, чтобы поглядеть на нее, не вступая с ней ни в какие отношения.
2.
   Во второй раз, выйдет она замуж, за вдовца Егора,  с тремя дочерьми, переживет раскулачивание и унижение, будучи отвергнута обществом, как враг народа.
Перед вторым браком спросит она свою мать:
- Хочу стать для его дочерей, родной, как думаешь, мам, получится?
- А ты, попробуй, набери углей с жару, сунь на грудь, выдержишь выходи, не выдержишь не суйся.
    Права была маменька. Делала Фекла  все, что могла для приемных дочерей, и последнюю краюшку хлеба им отдавала, и юбки свои перешивала, а все равно чувствовала косые взгляды мужниной родни.  И все равно в «глазах» деревни была мачехой, а не родной матушкой. Егор хоть и строгим был, но детей любил. Отдали старшую дочь замуж, родилась еще одна, самая младшая в 1935 г. - Клавдия.
    Только вроде зажили по-человечески, как объявили  Егора врагом народа. Наклеветали на него, что спел частушку про Сталина. Пришли ночью неизвестные люди с наганом, забрали кормильца, выгребли остатки зерна и ушли. 
    Села Фекла на мосту и давай кричать от боли и безысходности. Да громко – нельзя- дети спят, испугаются, а их четыре человека, самой маленькой и года нет. чем теперь детей кормить.
    На следующее утро, взяла себя Фекла «в руки», нарвала лебеды, сбегала на поле нашла полусгнившей картошки, натерла из нее пышек: «Вот и слава Богу – дети будут сыты, а там видно будет» Так и жили, иной раз терпенье кончалось, смерти  просили. Кто не испытал что такое голод - этого не поймет. Прошло два года –  вернулся Егор.
     Опять жизнь налаживаться стала. Он «с ведрами» пошел по деревням, умелец был «на все руки», паял, мастерил, латал, строгал. Люди давали кто что за работу. Тем и жили.
     Но не суждено было в покое оставаться нашей стране. Началась Великая Отечественная Война.  Уже слышны были бои, проходившие под городом Ряжском, когда забрали Егора и его пасынка Василий в армию.
   С войны Егор вернется весь в орденах, а на Василия, не задолго до её окончания, придет «похоронка». После долгих переживаний и слез по сыну Фекла станет плохо видеть.       Одновременно с этим у нее откроется дар целительства. Народ тоненьким непрерывным ручейком потянется в её дом. Она ни кому не отказывала, особенно по «женским делам».   
    Кому живот поправит – глядишь, и родит девка; кому поясницу вылечит – и снова мужик в поле. Взялась она было и сама по вызовам ходить, да мы ее пускать перестали. В те времена за такие дела  посадить могли. Вот так и прожила она свою долгую, не простую жизнь.
  Именно этот дар и передаст она своей младшей дочери Клавдии. 
      - А вы, Клавдия Егоровна, как лечить, начали? Откуда знали, какую косточку, где          погладить надо? Как нажать и куда.?
       - А у меня как-то само получилось. Бог сам повел, надоумил.
Я теперь могу всего человека по косточке собрать. Нигде специально не училась.
Просто, чувствую, что надо сделать и все. Бог сам руку ведет.

Маленькая, хрупкая бабушка, как и все, очень любит своих детей и внука, тихо живет в своей квартире в районном центре Сапожок.…
И едут в этот городок гости, аж из самой Москвы, чтобы бабушка помогла.  Никаких особых привилегий Клавдия Егоровна не имеет. А она  и не требует от жизни больших почестей.
     Мать ее лечила, и она лечит. На моих глазах вправила выбитую руку здоровенному парню, показавшему свою молодецкую удаль в драке. И рада, что все обошлось, не надо парню в больницу ехать.
     «А кому вы  первому помогли?» - спросила я ее, когда мы проходили по уютным «Сапожковским» улицам. Было в них что-то свое, с детства знакомое, русское. То ли дымок, идущий из труб, то ли разноперые палисадники. А может вид далеких колоколен, одновременно с бодрыми бабушками, возвращавшимися со службы. Не выпирало здесь отовсюду, как в столичных городах, рекламных щитов с красавицами и надписями на иностранных языках,  разукрашенных «кафешек», потоков иностранных машин.
    «Кому первому?  Да на работе одна женщина рассказала, что ее племянница попала под машину. Были у нее переломы, травмы внутренних органов. Сделали операцию - жива осталась. а двигаться не может. Не срастались кости таза, ходить, сидеть не могла. Врачи от нее отказались, и за ней ухаживала её мать, в инвалидной коляске возила.  Ребенок у нее маленький. Стало мне её жалко, дай думаю попробую – хуже не будут.Я и пошла к ней. Предложила позаниматься с ней массажем. А она  не верила, что встанет. Говорила, что ничего ей не поможет.
    Стала я ее лечить. Потихоньку, помаленьку стало все срастаться. Кости выправила, поставила на место. Она начала садится, ноги двигаться стали. Потом ходить мы с ней учились заново.
    Не верила она в мои слова, что еще танцевать будет и замуж выйдет и детей  еще родит. А теперь, как все получилось, так и будто другого пути не было. Замуж вышла. Двух детей родить смогла. Я очень за нее рада, и она меня не забывает - с праздниками всегда поздравляет.
    Переживаю за нее до сих пор, ведь в лечение душу свою вкладываешь, и человек тебе родным становится. Вот только  она хромает немножко. Не верили врачи после аварии, что она ходить сможет, поэтому на кости одной ноги и не обратили особого внимания. А я ей снова их переламывать не советую. Да и самой ей, новую боль терпеть не хочется».
    С тех пор и пошла молва о доброй тете Клаве, которая лечит тех, от  кого даже врачи отказались. Некоторые хирурги к ней больных прямиком шлют.
    Удивительно быстро слух по земле идет, стали люди и из других городов обращаться. Привезли ей как-то парня, ходить не мог, занесли на носилках. Врачи поставили диагноз: позвоночная грыжа. Рабортать не может, нужна операция, но гарантий в благополучном её исходе нет. Лечила она  его неделю, как могла. После чего, на удивление своего профессора, ушел он от неё на своих ногах. Земляки  же почти каждый день приходят, кто с чем. Всем помогает тетя Клава , если чувствует что это в её силах.
 
3.
    У самой Клавдии Егоровны, жизнь тоже не розами была усыпана. Проработала на государство на тяжелых рабочих специальностях. А когда пришло время, как всем ее сослуживцам, с Опытно-Экспериментального механического завода (ОМЗ), литейного цеха, на пенсию досрочную идти, нашлась недоброжелательница,  придралась к неточной записи и не позволила ей уйти на пять лет раньше, на заслуженный отдых. Ездила она и в Рязань, ходила по инстанциям, да противница грамотней оказалась. В очередной раз приехала она из большого города и поняла, что все ее мучения были напрасны, не доказать ей чиновникам своей правоты. Стоит посреди комнаты, что делать не знает, жить не хочется от отчаянья.
      Вдруг, видит стена будто разошлась, а оттуда на половину образ Николая Чудотворца – Святого Угодника появился. Поняла женщина, что это Господь свою Милость к ней шлет, к смиренью призывает. И смирилась.
   Так еще пять лет и отработала. Благо, что на свете и добрых людей множество. И что за смирение ее дал  Господь ей замечательный дар - людей лечить. Поняла она свое великое предназначенье.
     Сначала ничего за леченье не брала. А потом спросила у Батюшки Ивана, настоятеля местной церкви об этом. А он ответил:  « В церковь ходишь, свечки ставишь, не отказывайся от людской благодарности, не обижай людей, от чистого сердца, ведь, несут.»
      А люди и несут, кто молоко свое, кто яичко – и этому, Клавдия благодарна.
- Какая Вы бескорыстная Клавдия Егоровна, в каком-нибудь бы московском частном лечебном салоне  вы бы большие деньги имели.
- Да мне много не надо, мне ж не наряды справлять. Я и так судьбе благодарна, что могу людям добро делать. Уставать только стала, хотела бросать не раз. Да  Божьи люди говорят нельзя, раз бог дал, помогай, нельзя в помощи отказывать.
   Богата русская земля одаренными людьми. За чашкой чая, листая старую прессу нашла я заметку о Екатерине Михайловне.
-А  вот тут в газете написано про Екатерину Михайловну. Вы ее знали, расскажите.
-О, Екатерину Михайловну все знали. Жила она в колхозном домике на окраине, с помощницей, которая за ней  ухаживала, наверное, болела она в старости сильно.
К ней такие гости ездили о ком и говорить-то страшно. Она судьбу человека видела вперед. Так и я к ней пришла однажды. Муж мой пил сильно. Хотела аборт сделать. Да знала, что грех это большой, вот и пошла посоветоваться.
      А она много не говорила, речь ее как загадка мне была. Села в кресло Екатерина Михайловна, руки на груди сложила, как покойникам складывают, перед тем как свечку поставить, и говорит: « Не торопись. Котеночек у тебя беленький на коленях такой хорошенький. Народу будет видимо невидимо. »  Потом дала мне  шоколадную конфетку, по голове, как ребенка, погладила и продолжила: «Будет к тебе ходить много народу. Будешь говорить, как все тебе надоели, а все равно принимать будешь. »
     С тем я от нее непонятным чувством и ушла. И вся моя жизнь ее словами  оказалась напророчена. Родилась у меня девочка, хорошенькая прехорошенькая, как тот белый котеночек. Муж  вскоре умер страшной смертью. Отравился спиртом нашатырным, мучился сильно. Хоронили всем заводом, и народу было видимо невидимо.  И когда людей лечу,  так иногда устаю и болею, через то, что чужую боль снимаю, вот и  говорю себе: «Надоели все,  устала, не могу. Больше никому помогать не буду, стара стала, здоровье не то.» А как не помочь, если люди просят. Вот и принимаю до сих пор, всех кто обращается.
     Удивительная была женщина Екатерина Михайловна, дар у нее был такой от Бога – видеть судьбу наперед. Сейчас многие это делать пытаются, да не всем это дается. Тут разобраться нужно кто кому видеть помогает: добрые силы или злые.
    Злые они тоже скажут раза два, а потом  обманут и подведут человека, а он может все на  «кон» поставить, вот считай и пропал.  А добрые подскажут и всегда выбор оставят. Тем человек и отличается от животного, что волю свою имеет. За ту волю, с него после на Страшном суде и спрос будет. Безгреховных, наверно, на свете не бывает. Спасенье за веру в Единого Бога дается. А верующий и дорогу правильную выбирает.»
   Часто слышу  от разных  своих знакомых, как они отдохнули и сил набрались «за границей», или на каком - нибудь тренинге с «хватким» психологом, мастером «свет» в жизни указывать, путь выстраивать, учить решения принимать.
    А между тем, наши простые русские женщины- матери  и бабушки, преодолели столько трудностей в жизни, что нам и не снилось. И войны и смерть, и при этом могут совершенно искренно радоваться сегодняшним успехам своих детей, а не плакать надломлено в вечных депрессиях и стрессах. Значит есть  у нас «в корнях» какие-то механизмы сохранения твердости духа и человеческого оптимизма, проверенные столетиями. 
    Неплохо бы понять это  и  поучиться  у  предков своих.  Ну да где там время найти современному человеку. Завтра нам снова на работу и бежать надо быстрее и быстрее…

                А может все-таки оглянуться?