Дом сквозняков

ДОМ СКВОЗНЯКОВ



Конечно, это была дурацкая идея - умереть. И совсем не оригинальная. Но если от жизни можно еще как-то убежать, то от смерти - черта с два! Хотите попробовать - не советую. Вся ваша жизнь превратится в крысиную гонку, а на финише все одно вас будет ожидать милая подружка в белом. В руках она будет держать известный предмет сельскохозяйственного ин-вентаря, а вместо лица у нее будет дыра черной, ледяной пусто-ты.

Она взмахнет косой, и ваша умно-гениальная башка попол-нит великолепную коллекцию подружки-веселушки в одной из комнат Дома Сквозняков.

Со мной же все вышло иначе. Я умер, как оказалось, лишь для того, чтобы понять, что такое жизнь. Чтобы окунуться с го-ловой и ушами в то дерьмо, которое я считал своим бытием. Окунуться, вынырнуть и...

Вот это "и..." еще не наступило. О нем писать не буду - фан-тастику оставим в покое. Достаточно того, с чем я столкнулся после смерти.

Ангел Бездны, Аваддон, как-то сказал мне:

- Глупо искать смысл в жизни, еще глупее пробовать понять смерть.

Но ничего не поделаешь: с того момента, как я умер, я  все пытаюсь разобраться в том, что же такое смерть. Сидя на балко-не Дома Сквозняков с бутылкой теплого кагора, глядя в серую пустоту бездны, я ищу ответы на те вопросы, которые не придут в голову ни одному живому. А может  быть, тут, за гранью, где кончается тьма и свет, где стынет музыка, я жду тебя, чтобы вместе двинуться по пустым коридорам, пугая призраков и бо-гов, и найти то, что мы потеряли.



Часть первая

Муха в янтаре

Одна из ламп дневного света в палате глупо мигала,  элек-трик, уж Бог его знает, сколько раз пробовал вправить ей мозги. Но она все равно мигала. Когда заряжался дефибриллятор - она вообще гасла.

- Может вкатить ему кубов десять? - спросил Марк Ивано-вич.

Маску он спустил на подбородок - в палате было жарко, не-смотря на февраль.

- Он просто не хочет жить, - сказал Версинский, чувствуя, что эта фраза звучит как в каком-то долбанном сериале.

- Обширный, в его возрасте почти наверняка смерть, - согла-сился Марк Иванович.

Он оправдывал и себя, и всех остальных, ведь все было оче-видно. И близкая смерть пациента тоже - очевидна.

Монитор снова противно запищал, на маленьком экране сплошная полоса - сердце остановилось.

- Мы его теряем, - произнес Версинский и отругал себя:  это уж точно из какой-то мыльной оперы! - Делаем внутрисердеч-ный. Марк...

Тот отвернулся от дефибриллятора. Сестра взглянула на мо-нитор.

- Восемь секунд...

- Заткнись! Марк, чего ты там возишься?

Десять ку...



Глава первая



Что-то вертелось перед глазами. Но не это беспокоило. Из-менилась дорога... Дорога, освещение, все... Только что я пере-ходил дорогу... Или... Было это или нет? Черт возьми: что было? Недавнее прошлое качнулось и уплыло от меня. Ну и хрен с ним. Я не помнил, что там было, но чувствовал, что ничего та-кого, там не было о чем можно сожалеть.

Мне еще предстоит побродить по Дому, чтобы вспомнить о том, что предшествовало этой дикой боли в моей груди. Но это потом...

Потом...

А пока я брел вперед, решив, что это выпитая водка так ша-рахнула меня по башке, так, что знакомый мир начал узнаваться с трудом. Улица была подозрительно похожа на ночной Арбат. На Арбат очень поздней, глупой ночью. Ладно, пусть - Арбат. Но едва я уговорил себя, что это место также неплохо, как и лю-бое другое, понял, что ошибаюсь. И никакой это не Арбат, эта улица - одесский Приморский бульвар или... Я споткнулся об это "или" и побрел дальше.

- Водка, - сказал я себе, - водка - и ни чего больше.

Вдруг откуда-то из глубины меня, словно отрыжка, всплыло безразличное "Все равно"... Но была ведь еще одна улица... Или бульвар... Или проспект...

Я опять споткнулся об эти "или".

- Все равно... Один хрен... Один фиг... Без никакой разницы.

Приятное ощущение - "один фиг". Все равно куда идти. Где идти. Зачем идти. Я же говорю - водка. Я просто пьян - отсюда эти ощущения. Пьян, мертвецки пьян. Мертвецки? Какие-то шестеренки шевельнулись в моей голове.

Улица слабо освещена фонарями, стилизованными под ста-рину или действительно старинными фонарями. Дорога без це-ли, в никуда. Путь, ради самого пути. Это очень понравилось мне тогда, Дао и есть Дао.

Я уходил из жизни, и эта вновь появившаяся мысль грела меня. Ведь было прохладно. Действительно, было прохладно. Вам наверняка знакомо это чувство предрассветной утренней прохлады. Мне кажется, тот, кто никогда не ощущал этот бод-рящий холодок - жил зря. Это ведь именно тот момент, когда будущее уходит в прошлое, когда "сегодня" становится "вчера".

Я зябко повел плечами, и именно в этот момент прошлое и будущее остались позади и растворились в подслеповатом свете фонарей. Все закончилось, чтобы снова начаться, или все нача-лось, чтобы... Я знал, что где-то рядом - Бог.

В принципе, я все знал: и то, что умер, и почему умер, и как... Но мне нравилось думать, что я этого не знаю. Мне нрави-лось это ощущение управляемости собственным сознанием. Надеюсь, вы понимаете, о чем я? Конечно, такое чувство, точ-нее - иллюзия такого чувства бывает после пары рюмок. Но ил-люзия и есть - иллюзия.

Мне нравилось идти и думать, что я не знаю, куда иду. Как будто я не знаю, куда ведет эта дорога. Или улица, или бульвар, или проспект. Один фиг.

В какой-то момент я вообразил ее идущей рядом. Одетой в синие, очень обтягивающие джинсы и белый длинный пиджак. Я остановил ее под фонарем, привычным жестом поправил чер-ные, жесткие волосы и крепко поцеловал в губы. Прощаясь или здороваясь...

Прощаясь. Так и следовало поцеловать ее на прощание. Ес-ли бы это прощание было...

Ничего - попрощаться никогда не поздно. Фонари были по-хожи друг на друга. Нелепое наблюдение. Они были вместе, но каждый сам по себе. Электрическая иллюзия: они гораздо боль-ше вместе, чем сами по себе. Это - о фонарях. Больше - о фона-рях.

После поцелуя она растаяла, а я продолжил свой ночной путь. Закурив. Я забыл сказать, что я закурил. Закурил, плюнул и пошел дальше. Если кто-то подумает, что это какой-то сраный дзен, он ошибется. Да, эта дорога как Дао, как Путь. Но не по-тому, что это так, а потому, что эта улица, проспект, бульвар ведут к Дому Сквозняков. Зачем дорога, если она не ведет к храму? Ну, с этим проще. Дорога может вести куда угодно. В бордель, например, не в храме же этим заниматься в конце кон-цов!

Итак...

Черт!

Ладно.

Я шел, курил и еще думал. Я размышлял о том, вспомню ли эту дорогу потом, когда все кончится. Ведь все рано или поздно кончается, умер ты или не умер. А малоприятные вещи мы за-бываем в самую первую очередь. Наверное, тогда я и подумал о том, что стоит записать все это. Уже тогда я лукаво догадался, что может получиться какая-нибудь дрянь вроде повести или, глядишь, совсем романа.

Дорога, в конце концов, привела меня туда, куда и вела. И я забыл о ней. Записал и тут же забыл.

Теперь, сидя на пустом балконе Дома, с бумагами на коле-нях и полупустой бутылкой у ног, зная, что все уже кончилось, я вспоминаю тот путь как полузабытый, нездоровый сон. Это по-тому, что мне еще о многом предстоит вспомнить. Но гораздо о большем забыть.

Ночная далекая гроза, небо, освещаемое вспышками зарниц, напоминают о другой грозе, о той, которой не стоит вспоминать сейчас. Чтобы не нарушить общего возвышенно-пьяного на-строения. Но как управлять памятью, даже после двух рюмок? Тем более после двух рюмок?



Глава вторая



"Дом Сквозняков" - это образ, который придумал мой учи-тель, чудесный художник и поэт Юра Зеленый. Так он назвал дом, выделенный под художественные мастерские, бывшее зда-ние больницы, затем - роддома, а после - развалины, пугающей туристов и приезжих своей бесприютностью и беспросветно-стью. Кстати, в этом роддоме сорок лет назад появился на свет мой лучший друг Олежка, музыкант и безнадежный романтик, обитающий ныне где-то в Хайфе. Но искать мемориальную таб-личку на здании не стоит. Как не стоит искать и само здание. В 1988-м году местные власти в порыве градостроительного энту-зиазма снесли его. Теперь на этом месте живописная клумба, на которую успешно могут помочиться прогуливающиеся по Про-спекту собаки.

Художников переселили в пустующую двухэтажку возле шахты "Заря", название Дом Сквозняков - перекочевало туда. Через два года дом отобрало какое-то кооперативное предпри-ятие, а еще через полгода пожар отобрал здание у этого пред-приятия.

Место, куда я попал, можно было с таким же успехом на-звать Замком, или Красным Зданием, или Домом Восходящего Солнца, и это бы не было плагиатом.

Поднимаясь по серым ступеням и уже догадываясь, куда по-пал, я услышал шум далекой грозы. Воздух был влажным и тя-желым. Духота стояла неимоверная. На площадку выходила только одна дверь. Почему-то вопрос о ключе и замке не всплыл в моей голове.

В комнате уютно пахло молоком и едва уловимыми духами.

- Ты голоден? - донесся до меня незнакомый женский голос.

Действительно, стоило умереть, чтобы это услышать. Да что это я: "Умер", да "умер"?! Ну - умер, ну и что - чего только в жизни не бывает!

Прошлое, точнее, память о нем, неясной тенью маячила где-то за моей спиной. Ощущение опьянения еще не проходило, и поэтому в происходящем было даже больше реальности, чем в самой реальности.

Она вышла из кухни и улыбнулась мне, я улыбнулся в ответ. Может быть она и была Смертью, или Ангелом, или демоном, переправляющим души в Небытие, но она мне понравилась. Го-ворят, сатана был красивым мужиком. Ведь взбунтовавшийся Ангел служил начальником хора, а на эту должность у древних иудеев избирались самые смазливые певцы.

На ней был темно-зеленый свитер и это, пожалуй, вся одеж-да. Симпатичное, курносое личико, глаза - зеленые блюдца, во-лосы светло-русые, губы как будто нарисованные.

- Ну что застыл, как жена Лота? - спросила она улыбаясь. - Есть будешь или нет? Все равно ничего кроме манной каши предложить не могу. Зато на сгущенном молоке и неимоверно сладкая, такая, как ты любишь.

Что ж, наверное, мне нужно было как-то поддерживать эту игру, тем более, что я чувствовал голод - это, по-моему, нервное.

Каша действительно была до ужаса сладкой, и ее было мно-го - целая полуведерная кастрюля. Мы запивали ее крепким ча-ем без сахара. За окном в темноте вовсю резвились зарницы, в воздухе было столько электричества, что батарейки должны бы-ли заряжаться просто от того, что их поставили на подоконник.

Я увидел черный кассетник, стоящий на журнальном столи-ке и включил его. Колонки низко пукнули и зашипели. Первые аккорды, точнее - арпеджио, заставили меня закрыть глаза. "Июльское утро" - ну, конечно же, что еще можно слушать июльской ночью? "Июльское утро" - кто бы мог подумать! В наше-то время компьютерного декаданса.

Мы доели кашу, допили чай и закурили. На ней действи-тельно не было ничего, кроме свитера. Моего свитера. Белая, тонкая кожа, красивые изящные ножки. Мне пришлось отдер-нуть себя: вполне возможно я любуюсь каким-то сверхестест-венным существом и, может быть, оно мужского пола. Хотя, признаться, в тот момент мне было - в высшей степени до фени. Если у мужика такие чудесные ножки и высокая девичья грудь, которая явно угадывалась под свитером, то его не грех и трах-нуть.

Желание витало в насыщенном электричеством душном воздухе июльской ночи...

Зубья каких-то шестеренок все никак могли сцепиться и продолжить вращение. Июльская ночь в феврале довольно не-обычное явление, но не скажу, что такое уж из ряда вон выхо-дящее.

Она глубоко затягивалась и выпускала дым через нос, по-мужски. Молчание провисало и теряло смысл. Нужно было что-то сказать, но на ум ничего дельного не приходило. "Июльское утро" близилось к концу, хотя это была запись "живой" "зало-вой" версии этой композиции - вдвое длиннее, чем та, которая записана на пластинку.

Зарницы продолжали беситься за окном, но, как мне показа-лось, уже довольно вяло.

Девушка докурила и потушила сигарету в большой массив-ной пепельнице. Взглянула на меня с любопытством и ожидани-ем. Черт меня возьми, но я что-то должен был сделать!

И я закурил еще одну сигарету.

- Наверное, ты хочешь спросить меня о чем-то, - наконец сказала она.

"Поразительная догадливость"!

- Как тебя зовут?

Она только улыбнулась.

- Обязательно нужно назвать? - спросила, потягиваясь как большая кошка.

- Разговор на чаепитии у Безумного Шляпника, - проком-ментировал я.

- В сравнении с нашим диалогом, то был настоящий науч-ный диспут.

- И все-таки?..

- Можешь придумать имя сам.

Я почувствовал сквозняк. В ватном душном воздухе он был словно ураган. Зябко повел плечами.

- Глупое занятие - задавать вопросы, - сказала она и тоже взяла сигарету. - На один ответ появляется два новых вопроса. На два - четыре. Если хочешь разрушить реальность - просто задай вопрос.

- А это реальность?

- Вот видишь, - снова улыбнулась она, - была реальность - и нет ее.

- И все-таки? - настаивал я.

- О, Боже, какой ты нудный! Ну, если тебе так хочется - да, это - реальность. С таким же успехом я могла бы сказать обрат-ное. Слова... просто слова. Условные звукосочетания, за кото-рыми прячется смысл. Ладно, если тебе нужны слова - получи их. Только не забывай, что это - всего лишь слова.

И замолчала... Прекрасно - с ума сойти можно.

Вдруг она продолжила.

- Я чувствую - ты недоволен. Точнее - не удовлетворен тем, что все кончилось, так? Но подумай, осталось ли у тебя что-нибудь, из-за чего можно вернуться?

Память вдруг навалилась на меня. Вся разом. Как мешок с песком на плечи. А ведь она была права. Не осталось ничего!

Последний роман дописан. Не издан еще, но это - не важно. Дочь?.. Дочь уже совсем взрослая. Я так мало уделял ей внима-ния... Особенно после того, как мы расстались. Жена?.. Люби-мая, далекая, родная... Но - ныне - чужая. Мы далеко друг от друга. Марс и Венера... Орбиты никогда больше не пересекутся.

Что остается? А что было?

Мешок исчез, и стало легко. Очень... Совсем легко. Ведь че-ловек умирает не от того, что умирает - просто он устает. Устает бесконечно таскать этот мешок за собой.

- Ладно, располагайся, - сказала она вставая, - позовешь ме-ня, если понадоблюсь.

- Как позвать?

- Черт возьми! Ты все еще не понял? Да как угодно позови. Я буду тем или кем ты захочешь: демоном, девкой, призраком, роботом...

- Кто ты на самом деле?

Она лишь очень мило пожала плечами.

- Ты - человек?

- Такой же, как и ты, зануда. Ладно, прости, мне пора. Точ-нее - это тебе пора.

Она ушла в другую комнату, магнитофон громко щелкнул и остановился.

Театрально... Вполне.

А может она - мой Вергилий и проведет меня по всем кру-гам этого Домика? Черта с два Вергилий - такая мордашка! Улыбку заклинило на моих губах, а в районе копчика как будто взорвался фрезер. Передо мной стояло что-то среднее между персонажем с обложки "Iron Mayden" и биомеханическим чу-жим из одноименного фильма. Я глотнул. Не получилось.

Не успел я подумать: "Ни фига себе!" - чудовище исчезло.

Я снова глотнул. Снова - не получилось.

В воздухе остался едва уловимый запах камфары.

- Это Сайто, - раздался в комнате знакомый голос. - Напугал тебя, наверное?

Я повертел головой: ее не было. Голос был, а ее - нет.

- Прости придурка, - снова раздался ее голос. - Сам понима-ешь, какое воспитание с такой внешностью.

- Понял, - ответил я в пространство и добавил. - Конец свя-зи.

Пространство тихо хихикнуло в ответ.

На улице, наконец, упали первые крупные капли дождя и шарахнул гром. Я подошел к магнитофону. Рядом стопка кассет: "Pink Floyd", Манфред с группой, Фрэнк Дювал... Пожалуй, это то, что надо. А магнитофончик-то цифровой, хотя и выглядит скромненько.

Как-то мы крупно повздорили с женой, и она ушла. Это в первый раз. Второй - уже навсегда.

Так вот.

Несколько дней я беспробудно пил, а потом потерялся во времени. Это было и жутко, и смешно. Со мной был мой друг Ал, и я основательно напугал его тогда.

Мне все казалось... да что там казалось, я был уверен, что на улице зима, точнее, новогодний вечер. И, более того, я "сме-стился" во времени на двадцать лет назад. Ала я величал Олеж-кой - тот уже лет семь к тому времени попирал пятами землю обетованную, и был уверен, что вот-вот соберутся все и начнет-ся веселье.

Наверное, мой разум в тот момент удрал. Да, убежал, трус-ливо поджав хвост, смылся, от невыносимого настоящего в ра-дужное прошлое. Бред продолжался часа два, потом я "вернул-ся", начисто забыв о том, что происходило со мной.

Это было первым воспоминанием, которое посетило меня в Доме. Потом я, конечно, вспомнил все, но это был первый кир-пичик в ту штуку, которая зовется: "я сам".

Мешок не мешок, но кто я без этого груза? Тень. Дух. Дуно-вение. Сквозняк.

В колонках Дюваль размышлял о бытии, а я открыл окно. Справа, в черной громаде, угадывалась масса Карадага. Море было намного светлее неба. Пелена дождя закрывала горизонт. Хамелеона также не  было видно из-за дождя. Соленый и влаж-ный воздух ввалился в комнату, свет мигнул...

...биков кардиомина! Стоп!

Лампа погасла, хотя никто не трогал дефибриллятор.

Версинский посмотрел вверх и матюгнулся.

- Одиннадцать секунд, - сказала сестра, хотя ей приказали заткнуться.

Сутки дежурства подходили к концу. Вся реанимационная бригада была прилично на взводе. Вдруг монитор пикнул, на экране поплыл первый зигзаг кардиограммы.

- Мать твою, - выругался Версинский.

Сестра смотрела на прибор - под маской открытый рот.

- Живет, мать его! - Марк Иванович держал в руке шприц с длинной иглой для внутрисердечных инъекций. - Я ему сейчас эти десять кубов в жопу вкачу!

Монитор пикал относительно стабильно. Марк Иванович швырнул шприц и содрал с руки перчатку.

... и снова загорелся. Это была только первая волна грозы. Молнии дергали ночное небо, июльская ночь в феврале не хоте-ла заканчиваться. В Доме Сквозняков звучал Фрэнк Дювал и мой усталый храп.



Глава третья



Утром утро не наступило.

Дождь закончился, было прохладно, свежо. В дальнем конце комнаты на письменном столе стоял какой-то навороченный компьютер с тридцатидюймовым плоским монитором. Рядом со столом торчал мой давнишний приятель Из-Ночного-Кошмара. Сайто - кажется так его зовут?

- Добренькое вам утречко, - засахаренным голосом пожелал я.

Монстр вздрогнул и повернулся ко мне.

"Рогов не хватает для пущего эффекта", - решил я, но вслух это замечание высказать не осмелился.

Сайто некоторое время смотрел на меня, затем покачал го-ловой и, протопав, как слон, скрылся на кухне. Я поскреб под-бородок.

"А телевизора нет..." - подумалось почему-то. Хотя послед-ний раз посмотреть "ящик" я хотел лет пять назад.

Приходил с работы и включал в одно и то же время, на од-ном и том же канале. Смотрел на нее какое-то время: все в по-рядке, жива-здорова. Такая же красивая, как и раньше, - значит - все нормально. Выключал со скверным настроением. Или, бы-вало, от всей души веселился, если режиссер напяливал на нее какую-нибудь вещь, которая ей совершенно не шла. Зная ее конформистский характер и тонкое чувство стиля, представлял, каково ей в эфире.

Злорадствовал?

Ну - злорадствовал, бяка я такая!

Возле компьютера прекрасный набор программных ком-пакт-дисков. Просто - курорт какой-то: музыка, комп, девочки... Как тебе, дружище? Не так я представлял себе "изнанку жиз-ни"... Выглядит, как будто какие-то трахнутые инопланетяне выхватили меня из бытия и чего-то из-под меня хотят. Этот симпатяга, как будто убежавший из какого-то блокбастера, да и дамочка...

Меньше всего меня удивляли такие вещи, как эта не пре-кращающаяся ночь, и Дом, находящийся сразу в нескольких местах. Кухонные окна выходили на уродливые отвалы пустой породы, за которыми маячил дебильный копер шахты "Заря". Коктебельский пейзаж, видимый из комнаты, находился в пяти-стах километрах южнее этого места.

На кухне не было Сайто, зато в холодильнике я обнаружил высокую бутылку белого рейнского. После пары глотков ледя-ного, но все же ароматного вина, у меня появилось ощущение, что ничего особенного не произошло. Не происходит. Глядя в окно, я размышлял о том, почему это город, который я всегда любил, теперь воспринимается таким уродливым.

Мир изменился? Или, скорее, я изменился.

Зачем?

Я где-то глубоко в душе понимал мудрость ее слов о том, что вопросы разрушают бытие, но ничего с собой не мог поде-лать. Как облако табачного дыма в воздухе повис вопрос.

Странная вещь - сначала мы спрашиваем, зачем живем, даже когда приходит смерть - уходит все, кроме этого щемящего во-проса - зачем.

Ее появление прервало мои философствования. Именно - появление. В этот раз на ней был строгий брючный костюм цве-та золотистой охры. Волосы туго стянуты в узел. Она достала сигареты, предложила мне и закурила сама. Присела рядом и задумчиво постучала ногтем по кухонному столу.

- Не хочешь в город сходить? - спросила, выпуская дым че-рез ноздри.

- Почему - нет?

Возле дома стояла машина. Что-то импортное, но выгля-девшее более чем скромно. Такой себе гибрид "жигуленка" и "москвича" белого цвета. Девушка направилась к пассажирско-му сидению, я остановился.

- Ты чего? - спросила она, открывая дверцу.

- А вести кто будет?

- Ты, конечно.

- Я...

- Знаю я, что не водишь машину! Но в "Индикар" ты играл же? Садись, садись, поверь мне - это проще, чем на компьютере.

По-моему, моя способность удивляться намедни сдохла. Я дергал за рычаги и жал на педали, а эта штуковина ехала! Выиг-рать "Гран-при" на виртуальных гонках в Монако было гораздо сложнее.

- Слушай, солнце, ну скажи ты, как тебя звать? - спросил я, поворачивая на короткую главную улицу Коктебеля.

- Солнце... - задумчиво проговорила она. - Слово какое хо-рошее! Я-то уже начала забывать, что это такое.

- Так - солнце? - допытывался я.

- Да - солнце... Лиит...

- Не понял. Лиит - это что?

- Лиит - это солнце.

- Это на каком таком языке?

- Ни на каком, - отрезала она. - Просто - Лиит.

- Похоже на Лилит.

- Тебе имя надо или ассоциации?.. Сейчас налево.

Машина повернула в тенистый переулок, и я узнал в нем на-чало улицы Чкалова. Короткой, симпатичной улочки, выходя-щей на Проспект. За несколько сот километров от тихого крым-ского городка по которому мы только что ехали.

Шестнадцать лет назад здесь снимала квартиру моя сужен-ная, тогда еще студентка музучилища. Большеглазая, симпатич-ная флейтистка, с чувственным ртом и звонким смехом.

Выше, на перекрестке, когда-то стояло то здание. Пустая, неприкаянная двухэтажка с чудовищными сквозняками. И я смутно помню время, когда эта улица, как и весь Проспект, была замощена булыжником. Часть мостовой была цела еще совсем недавно, там, где улица пересекает Проспект - и уходит в "гет-то", где в маленьких домиках жили цыгане, ассирийцы и немно-гие сохранившиеся евреи. Теперь же там начали строиться кре-пости "новых". "Гетто" превращалось в престижный район. А кстати, те районы, коим прочили большое будущее, стали "спальными", умирающими.

Мы оставили машину у перекрестка. Ночной Проспект - до-вольно жалкое зрелище. Парочка ночных кафе, казино с ресто-раном, пустым что днем, что ночью; светящиеся болезненным светом ночные киоски, горстка ненужных таксомоторов. Води-тели пьют пиво в маленькой кафешке вместе с проститутками, работающими тут.

Мы зашли в кафе, которое я терпеть не мог. Заходил сюда, только если был порядочно "подогретым". Были на то причины. На все всегда есть причины, мать их так! Едва сели за столик, к нам подошел низенький круглый мужчина в широком темно-сером плаще. Наверное, он ждал нашего появления, испуганно взглянул по сторонам и уселся рядом.

Кроме нас в кафе за столиком у окна сидел только один по-сетитель. Он был похож или на замечтавшегося художника, или на основательно загулявшего семьянина.

- Зачем ты его привела? - спросил испуганный мужичок у Лиит.

Я в упор посмотрел на него, и он смутился, отвел бегающие глазки, потом, покопавшись в своем плаще, извлек из кармана не то пейджер, не то электронные часы.

- Сейчас она придет, - сообщил он.

Официантка принесла кофе мне и стакан с чем-то прозрач-ным мужичку. Он тут же ополовинил его, похоже, в нем была вода. Я покопался в карманах и извлек полупустую пачку "Роз-манса". Обычно я курил другие сигареты, а "Розманс" покупал, когда чувствовал себя достаточно скверно. Предложил сигарету девушке, но та отказалась.

Большие глаза Лиит загадочно блестели в полутьме. И каза-лось время от времени в них вспыхивал потусторонний изум-рудный свет, но через мгновение гас. Очень красиво. Вообще выглядела она чудесно. Не красивая, но до ужаса обаятельная, а еще - томная и сексуальная. Такие попадаются одна на миллион и уже не забываются никогда.

В кафе заиграла музыка, и я узнал головоломную компози-цию Жана-Мишеля из его "китайского" концерта. Помнится, в этом заведении посетителей обычно подчевали "попсой", такой же сладенькой и слабенькой, как кофе, которое мне принесли.

Мы просидели минут пять, слушая музыку и не глядя друг на друга. Ночной посетитель ушел, устало опустив плечи и бро-сив на нас рассеянный взгляд.

- Может быть, стоило встретиться у Симкора? - спросила Лиит.

- У Симкора? - мужчина испугался еще больше. По-видимому, испуг - был обычным его состоянием. - Да нет. Ему не стоит знать больше, чем он знает. Да и она будет против.

Он замолк, так и не закрыв рот. По-видимому, это была "она". Нечего сказать - эффект она производила. Восточное уз-коглазое лицо, полное отсутствие волос, в ушах - обоймы из маленьких золотых колечек. Красивые губы, лоснящиеся пома-дой цвета вишни-чернокорки. Бирюзовое платье-резинка и длинное до пола пальто из чего-то смутно напоминающего золо-тую парчу.

- Я - Лена, - не глядя на остальных, она протянула мне руку.

Я встал: нужно быть джентльменом, живой ты или дохлый. Она выдала улыбку. Киловатт на триста. И повернулась к Лиит.

- Забери его отсюда, пристрой где-нибудь и возвращайся.

И снова улыбка - мне. Той же мощности.

Мы вышли на улицу, и девушка извинилась.

- Прости, это моя вина. Не стоило тебя брать с собой.

Я хотел задать ей вопрос. Хотя бы какой-нибудь. Но вопро-сов в наличии не имелось.

- Симпатичная, - выдал, наконец, я.

- Кто - Лена? - рассеянно переспросила Лиит.

- Ты - симпатичная.

- Ладно - не начинай.

Мы вышли на площадь.

- Посидишь здесь? Я быстро.

Я оказался в веселой компании проституток и таксистов. Хотя и за отдельным столиком. Профессиональные взгляды тут же определили, что ехать никуда мне не надо, и я скорее явля-юсь  потенциальным клиентом "ночных бабочек".

Тут же одна из них уселась за мой столик.

- Что - дамочка твоя смылась? - спросила она для затравки.

На ней была короткая блестящая юбка и высокие сапоги-ботфорды. Но меня, пожалуй, больше интересовало то, что сей-час происходит в нелюбимом мною кафе.

- Не беспокойся, - вдруг рядом раздался голос Лиит. - Я тебе обо всем расскажу.

"Ночная бабочка" обернулась и смешно принялась вертеть головой.

- Что?.. что ты сказал? - она посмотрела на меня. - Или?.. Что это было?

- Мобильная связь, - успокоил я ее.

- Ни хрена себе! А почему так громко?

Полноватая малолетка с темными веснушками принесла за-казанный мною кофе. Или - не заказанный?

- Угости девушку пивом, - вспомнила о своих профессио-нальных обязанностях моя соседка.

Я похлопал себя по карманам. Сигареты остались в том ка-фе. Зато из нагрудного кармана пиджака достал две зеленых двадцатки.

"А что, - подумалось мне, - да пошли они все к чертям ко-шачьим!"

- Покататься не хочешь? - спросил я у "ночной бабочки".

- Десять баксов, - тут же заявила она.

- За червонец я сам с кем хочешь прокачусь, - ответил я, вставая.

Мимоходом отметил, что в моей чашке жидкость настолько прозрачная, что даже про плохом освещении через нее видно дно.

- Ну не гони ты коней, - опомнилась девушка. - Подожди, я только ключи Ленке отдам.

- Можем и Ленку взять с собой, - предложил я, нащупывая через ткань пиджака еще какие-то деньги.

Мы прошли по Проспекту и подошли к машине.

- Не делай этого! - снова раздался голос Лиит.

- Да пошла ты, - огрызнулся я.

- Это у него мобильник, - пояснила одна подруга другой.

Я развернул машину и медленно повел ее вниз по улице Чкалова. Было темновато, фары выхватили из тьмы развилку. Направо, по-моему, был въезд в городской генетический центр, налево... не помню. Я повернул налево. Девчата о чем-то шепта-лись на заднем сидении. Дорога шла по парку - с одной стороны - набережная и темная, прохладная речка. В Коктебель я не по-пал - где-то промахнулся. Возле моста снова повернул налево.

- Е-мое! - вырвалось у одной из подруг.

Прямо впереди ярко сияя огнями маячила громада Эйфеле-вой башни.

- Париж, мадмазели, - объявил я весело.



Глава четвертая

Здесь темно. Свет давным-давно отключили. Деревянные перила и запах чужого быта в душном спертом воздухе. Но нам здесь нравится, ведь так? Здесь чувствуется что-то мистическое. Нет - богемное. Ночь, Москва, Арбат, готовые к сносу старые двухэтажки, и мы, взбирающиеся по ступеням одной из них. Той, что торцом примыкает к американскому посольству.

Может куда-то сюда, в этот домик зашел Воланд со своей шумной компанией, и мы вдруг сможем получить ответы на давно созревшие вопросы. А может здесь мы сможем заняться сексом. Не друг с другом, а, скажем, с какой-нибудь Доминой. Домина - это душа, дух дома. Скажешь, это нереально - зани-маться сексом с душой? Ничего подобного! Именно в этой ком-нате я этим занимался. Видишь - диван. Нелепо, конечно: всю мебель вывезли, а диван почему-то оставили. Как будто для нас.

Я обожаю диваны. Кровати - ненавижу. В них есть что-то казенное. А диваны обожаю, и жареную рыбу также...

Видишь, свеча на стене? Глупая шутка, как будто свеча го-рела всю ночь, стоя на стене. Это она повесила остатки свечи, освещавшей нашу любовь, утром на гвоздик в стене. Любовь?.. Я сказал -"любовь"?

Что ж - вполне может быть...

Я нисколько не удивился, когда после очередного поворота мы оказались на Арбате. На старом Арбате. На том, которого уже давно нет. И я пригласил "ночных бабочек" в ту комнату, где мы провели ночь с Доминой.

Лиит когда-то сказала, что я блуждаю в доме своей памяти. И что она и все, что со мной происходит, - это нереализованные воспоминания. Воспоминания о том, что не сбылось. Мне нра-вится такое простое объяснение, хотя оно ничего и не объясняет. Ведь если люди после смерти попадают в дом несбывшегося - они попадают в ад. Со мной-то совсем не так. Я не просто брожу в Доме - я живу в нем. Что-то делаю, свершаю.

Глупо искать разгадку ирреальности в реальном. Еще глупее привлекать для этого логику. Человек все привык мерить свои-ми локтями. Даже если это расстояние между галактиками, ми-рами. Ведь парсек - это по сути гипертрофированный локоть. А как можно измерить смерть жизнью? То-то и оно!

У меня когда-то был чудесный крысеныш. Звали его - То-лик. Потом он вдруг умер. Все. Конец истории. Какой жизнью можно объяснить эту смерть?

Конец вопроса. Конец всех трахнутых вопросов!

Я провез этих двух шлюх на Арбат, хотя меня честно преду-преждали не делать этого. Мы купили бутылку шампанского, пак пива и отправились в дом, где я был счастлив. Секс? В нем, наверное, смысл. Нужно было просто заняться этим прямо с самого начала. Если бы мы поступили так, у нас было бы намно-го меньше проблем.

Девчата булькали шампанским прямо из горлышка, а я по-пивал пиво, которое терпеть не мог. Это как "Розманс" или то кафе, я позволял себе все эти излишества только когда был го-тов кого-нибудь убить. И еще - "Doom". Я обожал эту компью-терную игрушку, когда у меня было скверное состояние духа и тела.

Как-то супруга спросила, как я могу много часов подряд виртуально громить, сжигать, убивать. Я пояснил, что делаю это виртуально для того, чтобы не грохнуть кого-то реально. Она отвязалась.

Я пил пивко, курил "Розманс", который купил в ночном ки-оске возле "Праги" и смотрел на девчат. Одну звали Ксюша, вторую - Лена, как ту фурию в кафе.

- Эй, - позвал я про себя. - Лиит, солнышко ночное!

- Пошел вон, - донеслось в ответ, словно приглушенное тон-ной ваты. - Ты сам все испортил.

Я встал и подошел к окну. Стекла в нем не было - мутная грязная целлофановая пленка вместо него. Заглянул в малень-кую дырочку и увидел светящееся  электрическим пурпуром море.

Такое море на картинах Юры Зеленого. По крайней мере, так он рисовал свой "крымско-китайский" период.

- А я тебя знаю, - вдруг заявила Лена.

Я вопросительно пыхнул в ее сторону дымом.

- Вы у нас в школе выступали, - перешла она вдруг на "вы".

Я с ужасом вспомнил, что единственный раз, когда я участ-вовал в "литературной вечеринке", было...

- Я ведь училась в классе с вашей дочкой.

Вот именно. Именно тогда это было... Черт бы меня побрал.

- Вы мне еще книжку свою подписали...

Интересно, чтобы она сказала, попадись ей в руки мой по-следний роман? Хотя... Я вспомнил, где я и с кем. Теперь-то эта девочка и меня многому смогла бы научить.

- А папа и мама знают, чем ты занимаешься?

Более дурацкого вопроса невозможно было придумать, по-этому я задал этот.

- А я с бабушкой живу, - ответила она, нисколько не оби-девшись.

- А родители?

- Они разошлись. Мама хочет, чтобы я жила с ней. Но я ви-деть не могу ее нового козла. А папа...

Она вдруг остановилась наверное подумала о том, о чем я подумал недавно.

- В общем... Мы трахаться будем или нет? Время идет.

- Время? Что вы, девочки, знаете о времени?

Пиво начало пузыриться в моих мозгах. Лена подвинулась ближе и положила голову мне на колени.

- Приласкай меня.

Я погладил ее пушистые волосы.

- Так спокойно, как будто я умерла.

Она положила ладонь мне на бедра, и я убрал ее.

- Не нужно, малышка.

Где-то вдалеке приглушенно рыкнул гром.

- Как будто Бог ворчит, - отозвалась со своего угла Ксюша.

- Иди к нам, - позвала Лена.

Ксюша устроилась по другую сторону, положила голову мне на плечо.

- Не хочется, - шепотом проговорила она.

- Чего не хочется? - я потерся ухом о ее макушку.

- Секса не хочется.

- Ему тоже не хочется, - Лена как будто в подтверждение стиснула своей ладошкой мою очень мужскую часть.

- Меня мой хрен из дома выгонит - за целую неделю ни ко-пейки не заработала.

- Да пошли ты его! Я тебе давно говорю - переезжай ко мне...

Молчание повисло в душном ночном воздухе как нелепая шаровая молния. Далекое дыхание моря доносилось едва-едва. Как будто весь мир умер или ушел куда-то. Отошел...

А может я сам стал духом? Каким-то треснутым привидени-ем, как в том фильме? Вот мне и трахаться не хочется, хотя дев-чонки как вишенки: сладкие, терпкие, спелые...

Но мне кажется, что секс - это что-то иное.

Вот с женой - другое дело. Думаю, что помню все ночи, ко-гда мы любили друг друга. А это - целых тринадцать лет! А вот сколько раз я изменял ей, спал с другими и толком-то ни одного такого случая вспомнить не могу.

- А как вы думаете, - спросила вдруг Ксюша, - есть Бог?

- Есть, только он забил на нас всех, - ответила Лена.

- А мне все время кажется, что он где-то рядом... "Подкре-пите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви..."

- За-дол-ба-ла ты своей Библией, - вяло кинула Лена.

- Нет, ты послушай: "изнемогаю..." Как это классно! Я хочу изнемогать, а не трахаться, как псы на улице.

- А Бог тут при чем? - вклинился я в разговор.

- Это в "Песне Песней" - "изнемогаю от любви". В Библии. Понимаешь? Бог знает толк во всем, и в любви тоже.

- А в сексе он знает толк? - съязвила Лена.

- Это суперсекс, когда изнемогаешь, - вставил я.

- А ты любил когда-нибудь вот так, до изнеможения? - спро-сила Ксюша.

Я подумал и... вспомнил.

- В этой же комнате... Слушайте, девки! На этом же диване! - я несказанно обрадовался воспоминанию. - Мы так любили друг друга, что уснули под утро так и не разъединившись - не было ни сил, ни желания.

А свеча горела. На столе. А утром она повесила останки свечи на гвоздик.

- Я хочу так... - сказала Лена и потерлась головой о мои бед-ра.

- Это ты с женой так? - спросила Ксюша.

- Нет.

- С любовницей? - заинтересовалась она.

Я задумался... Мы спали-то с ней всего два или три раза... Любовь? Кто сказал "любовь"?

Я хочу бабочкой улететь в ночь. Раствориться, расплавиться в душной темноте и светляком блеснуть над пурпурным морем... А вместо этого какой-то полупьяный доктор тычет мне в рожу кислородной маской. Я хочу петь, а он закрывает мне рот. Мо-жет не петь, может просто мычать какой-то мотив...

Странный был вопрос: любил ли я Домину. Ее - душу дома, который должны были завтра сносить.

Я шел по ночному Арбату и вдруг услышал плач. Ее плач. Она сидела на этом самом диване. В пустой комнате. Совсем еще девочка. То есть - девочка, конечно. Этим домам больше столетия, но им еще стоять и стоять.

- Останься со мной этой ночью, - тихо сказала она.

На следующий день был всенародный праздник, и по этой причине ее дом не снесли.

Я вытащил ее на улицу, и мы весь день шатались по городу. Поиздевались над морским пехотинцем, торчащем как колода возле посольства. Целовались до одури в метро, пока к нам не пристал лейтенант милиции с лицом упыря. Забрались за какой-то павильон на ВДНХ и любили, любили друг друга в пахнущих сосной опилках. Любили... Да, скорее всего так. Так, как может любить молодой парень бестелесную, эфемерную девочку, ко-торой он подарил иллюзию жизни.

Домина что-то пыталась мне рассказывать, но я смотрел на нее, а думал о том, как чудесно ее шейка сопрягается с плечами. Как соблазнительно движутся губы ее большого чувственного рта, как лукаво выглядывает и вдруг прячется шаловливый язы-чок. Я сравнивал ее с женой, и это были два полюса, она - полюс холода, жена - тропики. Почему нам никогда не хочется чего-то умеренного?

Мы разошлись с женой. Почему так? Мы слишком привык-ли друг к другу. Уж очень похоже стали мыслить. Вкусы сбли-зились за столько лет, и нам стало нравиться одно и то же. Уж очень мы стали одинаковы. Как те полюса, которые отталкива-ются... Что, в принципе, и произошло.

Хочешь не хочешь - я все время возвращаюсь к ней. Столь-ко лет жизни - просто так не выбросишь из головы. Да и стоит ли? Интересно, а она также страдает синдромом навязчивых воспоминаний?

Дом снесли в воскресение. Приехало что-то чудовищное с чугунным шаром, похожим на маятник Фуко. На задней стороне машины, заляпанной грязью, кто-то коряво вывел странные бук-вы "Аггей". Она не плакала, улыбалась. Перед этим, утром мы курнули "травки" и веселились вовсю. А еще раньше, ночью любили друг друга на этом вот диване. Или занимались сексом.

Вероятно Вседержитель и наказал меня за то, что я спал с Доминой. И наказание состояло в том, что у меня никогда не было своего дома.

Серебро ночи плавится в душной печке лета. Тишина, как будто составленная из пауз всех симфоний, когда-либо звучав-ших в мире. Волны наложили муаровый узор на флюоресци-рующую гладь моря. И россыпь застывших искр на смоляном озере неба.

Лена спит на диване, положив согнутую руку под голову. Мы с Ксюшей сидим на крае, и мне вдруг приходит в голову мысль погулять. Наверное просто для того, чтобы посмотреть, куда на этот раз меня забросит чудаковатая география мира, в котором я оказался.

- Куда ты? - спросила Ксюша шепотом.

- Пойду проветрюсь.

- Я с тобой.

Когда мы подошли к двери, она взяла меня за руку и сказа-ла:

- Это как в "Янтарных хрониках".

А я-то надеялся, что они не обратят внимания.

- Похоже, - буркнул я.

- Расскажешь, как ты это делаешь?

Ох, эта уж мне современная молодежь! В свое, молодое время я бы по крайней мере удивился.

- В том то и дело, что я ничего не делаю. Я вообще не при чем.

- Машина? Значит, это твой автомобиль?

- Хрен его знает, может быть...

В подъезде стоял Сайто - у меня язык прилип к гортани от неожиданности. Ксюша отпрянула назад. Монстр недвусмыс-ленно заступил нам дорогу.

- Ничего, приятель, - сказал я, когда ко мне вернулась спо-собность извлекать из себя звуки. - Мы просто в подъезд потис-каться вышли. По старой памяти...

- Эта штука живая? - спросила девушка, когда мы вернулись в комнату.

- Как я, - не соврал я.

- Что значит - "как я"?

Конвой, черт бы меня побрал! Какого хрена?! Чего они во-обще от меня хотят?

Вдруг я краем глаза увидел, что в углу мелькнуло что-то бе-лое...

- Толик? - позвал я с надеждой. А что? - Толян!

Белый с серыми пятнами крысеныш выполз из-под дивана и вопросительно уставился на меня. Вот тебе, блин, и "конец ис-тории"! Горло стиснули ледяные плоскогубцы.

- Толик, бестия лысая!

Ксюша дотронулась до моей руки, я посмотрел на нее - она показала в сторону. Возле окна стояла Лена. Другая Лена. С лы-синой, блестящей, как фурункул, китайскими глазками и одеж-дой дорогой проститутки.

- Прекрасно, милок! - она улыбнулась, и по моей сетчатке запрыгали "зайчики" как после электросварки.

Я поймал Толяна и водрузил его на любимое место - плечо. Сел, взял последнюю банку пива и пшикнул ею.

- Вот так просто? - проговорила Лена елейным голосом. - Взять и привезти их сюда? Этих двух?

Ксюша села рядом и взяла мою руку. Лена снова сверкающе улыбнулась. В следующий раз напялю себе на морду защитный экран от монитора.

- Ну что теперь будем делать? - не унималась она.

- Можем прекрасно потрахаться вчетвером. А если позвать того красавчика...

- Заткнись! - зашипела Лена.

"Если она еще раз улыбнется, я ей зубы выбью". Реальность мигнула, как та лампа в реанимации, и пропала.

Не совсем. Изменилась. Пиво уркнуло у меня в желудке.

- Узнаешь?

Мы стояли в убогой комнатушке. Казенный шифоньер и кровать "полуторка". Обеденный стол из столовой, на нем руи-ны телевизора. На кровати полулежала Ксюша. Точнее, то, что раньше было Ксюшей. Два удара опасной бритвой сделали жи-вое - неживым.

- Что - не нравится? - Она заметила, что я пытаюсь отвести взгляд. - А Лена только что скончалась в токсикологии - две упаковки долбанного снотворного! И это все - твоя работа!

Лена подошла ко мне и резко повернула меня так, чтобы мы оказались лицом к лицу. От нее прохладно пахло мятой.

- Что глаза вылупил? - продолжала она. - Взял девчонок и просто выдернул из реальности, из этого вашего долбанного реального мира.

- Он ведь не знал, - раздался рядом голос Лиит.

- Не знал! - возмутилась Лена и добавила к этому пару креп-ких словечек.

Реальность снова мигнула, и я почувствовал холод. Сначала я почувствовал холод.

Глаза отказывались служить мне. Они не хотели видеть то, что было вокруг меня.

Я стоял на громадном - от горизонта до горизонта поле зе-леного потрескавшегося стекла. Небо было темным, мутно-болотного цвета. Над горизонтом торчала анемичная полная луна. Прекрасное местечко - нужно запомнить адресок.

- Ну? - спросил я, наконец, у молчащего пространства.

Ответа не последовало.

Я сделал шаг, и часть горизонта вдруг вздыбилась: вся рав-нина завернулась, и я оказался как будто внутри гигантской зе-леной волны. Где-то в области затылка разлилась приятная про-хлада.

Я шагнул назад, и все вернулось на место. Только в районе почек появилась смутная боль. Ощутил позади какое-то движе-ние и обернулся. Равнина угрожающе качнулась, и я оказался в гигантской трубе из зеленого стекла. Передо мной стояло неве-роятное существо. Стройное, совершенно голое женское тело с высокими, торчащими в стороны грудями и мужскими половы-ми органами. Нереальные золотые волосы, ниспадающие до колен, и за спиной большие голубовато-прозрачные крылья ба-бочки.

Существо протянуло мне руку, и я взял ее. Как будто сла-бый, но очень чувствительный заряд электричества пробежал по моему телу. И я вдруг увидел, что тоже гол. Существо улыбну-лось и шагнуло вперед. Я за ним.

Равнина замкнулась вокруг нас в сферу, и стало чуть свет-лее. Я почувствовал во рту железный привкус крови. Сфера пре-вратилась в чашу, затем плавно выгнулась так, что мы оказались стоящими на вершине большого шара.

Существо оставило мою руку, коснулось меня и провело пальцем, легонько касаясь, от кадыка по груди, животу до осно-вания члена.

Я ничего не чувствовал кроме прикосновения. Это было по-хоже на смерть. Именно на смерть. Я вздрогнул всем телом и открыл глаза.

Свет в палате мигал. На меня, широко открыв зеленые глаза, пялилось существо в сером халате и белой докторской маске.

- Ой, боженьки, - пролепетало существо.

Я попробовал вздохнуть, но на полувздохе грудь обожгла дикая боль.

- З-зачем? - выдохнул я вопрос в пахнущий больницей воз-дух палаты.

Докторша всплеснула руками и выбежала вон. Рядом про-тивно запищало что-то электронное на одной ноте.

Сцепив зубы, я сел. Ни фига себе ощущение! Палата куда-то поплыла, но, опомнившись, вернулась назад.

Меня что - машина переехала? Я только-только переходил  дорогу и - на тебе! Ксюша...

Ксюша? Причем тут Ксюша? Господи, какая Ксюша? Ви-дать, я шибко головушкой ударился. И ребрышком. Ишь как болит...

Я спустился с высокой кровати и, преодолевая боль, вместе с дециметрами двинулся к двери. Пол палаты встал на дыбы и хлопнул меня по носу. Искры рассыпались по кафелю, и мне стало невесело.

Отталкивая пол руками и пятясь как контуженный рак, я по-пробовал подняться.

- Блин! - раздалось сверху.

Я посмотрел. Надо мной возвышался маленький человечек в темно-сером плаще - тот пугливый тип из кафе.

- Ты посмотри, какой кретин, о, божество аккаронское!

Этот типчик оказался крепким парнем. Подняв меня с пола, он как авоську потащил мое бренное к кровати. Но вдруг оста-новился.

- О, тучи! Что же это я делаю?!

Развернувшись на сто восемьдесят, он направился к двери.

- Да, - философски подумал я, - в этом что-то есть...

Меня волокли в темный коридор и предали вертикальное положение.

- Пойдем быстрее, - он грубо толкнул меня.

Боль ушла. Осталась в палате. Хрен его знает, куда делась!

Мы почти бегом преодолели коридор. С потолка тупо капа-ла вода. За поворотом мой спутник убавил шаг. Боли не было, но была дикая усталость. Я закрыл глаза. Или мне просто пока-залось, что я их закрыл...



Глава пятая



Я, кажется, задремал и чуть не свалился с дивана. По край-ней мере, Толик съехал с моего плеча и шлепнулся на пол.

- Ты что - вообще спишь? - услышал я истерический вопрос.

Лена была тут. Остальные тоже. Ксюша и Лена. Живые и невредимые.

- Я с ним разговариваю, - взвизгнула узкоглазая фурия, - а он дрыхнет как кот!

- Эй, с котами - поосторожней! - заявил вдруг с пола Толян. - У меня на них... аллергия.

- Твою мать! - голос Лены глиссандировал на октаву вверх. - У него и крыса разговаривает!

- А крыса что - уже не человек? - спросил Толян обижено.

Ксюша нагнулась, подняла крысеныша и посадила его к себе на колени.

- Ладно! - взвизгнула Лена и выскочила из комнаты, бухнув дверью.

Лена, спящая  на диване, вздрогнула и открыла глаза.

- О, Господи... Ну и сон мне снился...

Ксюша хихикнула.

- Ей сон снился. С ума сойти!

- Уж точно, - подтвердила Лена. - А вы чем тут занимае-тесь?.. - Она села. - Нет, правда, сон еще тот... Снилось, что я умерла. Наглоталась "сонников" и каюк.

В дверь неожиданно постучали.

- Дома нет никого! - недовольно крикнул Толик.

- Говорит, ой! - Лена сделала круглые глаза. - Это... это как?

Снова стук в дверь.

- Да входи! - крикнул на этот раз я.

Дверь открылась и в комнату вошел высокий мужчина в строгом черном костюме, висевшем на нем как на швабре.

- Прошу прощения, - сказал он высоким контральто. - Я не-много опоздал.

Что-то было в его лице от ящера. В робкой улыбке уж очень много, на мой взгляд, обнаруживалось зубов.

- Ага, все тут, - он окинул взглядом девушек. - Это хорошо... Ну, наверное, мы можем ехать...

Я заметил, что Толик испуганно забился под Ксюшины ла-дони.

- Куда ехать? - спросила Лена.

- Законный вопрос, - улыбнулся пришелец. - Увидите.

- Ты кто? - спросил я, вставая и вытаскивая сигареты.

- Авви... То есть - Аваддон. Меня еще зовут Ангелом Безд-ны, - он сделал еле заметный шаг назад. - А вы?.. Простите?..

- Сеул Филистимский,- ответил я улыбкой долго  постивше-гося дракона.

- Филистимский... - проговорил пришелец. - Это хорошо... Так едем?

- Поехали, девчата, - предложил я вдруг.

В подъезде никого не было, и мы беспрепятственно вышли на улицу. Толик сидел на плече и часто-часто дышал мне в ухо. Рядом с нашей белой машиной стояла черная блестящая нике-лем "волга".

Левой рукой я снял с плеча Толика, а правой, коротко раз-махнувшись, двинул по затылку идущего впереди мужика. Тот высоко айкнул и полетел к "волге". Через полтора шага одна его нога запнулась о другую, и он завершил движение, смачно при-ложившись ухом к дверце машины.

- Галопом за мной! - скомандовал я.

Мы вскочили в авто и протарахтели по арбатской брусчатке, повернули возле "Праги", чуть было не вылетев на тротуар.



Черный янтарный зной вливается в Дом Сквозняков. Жар-ко... Настолько жарко, что пришлось все с себя снять. Горячий чай не помогает - он тут же покидает меня через поры. Но это, в принципе, не имеет значения. Свечу то и дело гасит сквозняк, и я, чертыхаясь, начинаю искать спички. Хотя они уже давно кон-чились. И мне приходится проделывать сложную процедуру, чтобы добыть огонь. Передо мной две зажигалки: в одной за-кончился газ, в другой - стерся кремень. Две калеки, при извест-ной ловкости рук, могут подарить огонь. Не очень удобно, но Прометея это устроило бы. Такое утешение.

Как-то я застрял на продуваемой всеми ветрами уральской станции Аять. В феврале, ночью. Тогда я поклялся, что если доживу до утра, то никогда, чтобы не случилось, жаловаться на жару не буду. Ну, в принципе, я и держу слово.



Мчать на предельной скорости ночью в малознакомом горо-де удовольствие еще то, скажу я вам. Сейчас - отчетливо вспо-минаю силуэт громадной черной птицы, преследовавшей нас. Какая-то помесь ворона с коршуном. Тот, которого называли здесь Аваддоном, Ангелом Бездны, летел над городом, пресле-дуя нас. Если я правильно понимаю, в его обязанности входило сопроводить нас в Бездну, Эйнсоф, Небытие.

Мы миновали Садовое, и я свернул в узкий проулок. "Виа Кавур" мелькнула в свете фар белая табличка с латинскими го-лубыми буквами.

- В Риме не были? - спросил я притихших подруг.

- Меня укачивает, - отозвался Толик.

Мы повернули на Виа де Фори Империале, с нее на "Четвер-тое ноября". Рим я знал так же плохо, как и Москву. За Санта Мария ди Лорето мы повернули и оказались снова на Садовом. У обочины стояла одинокая фигурка. Я убрал ногу с педали газа. Это была Лиит - кому же еще быть здесь сейчас?!

- Слава Богу, - сказала она, усаживаясь рядом.

- Добрый вечер, - подал голос Толик.

- Закрой пасть! - кинул я ему.

- Ничего, - успокоила меня Лиит, - все нормально... Нет,  сворачивай к центру, к Кремлю.

Я безропотно повиновался. Она положила холодную руку на мою, лежащую на руле.

- Все в порядке. Мы вернем их назад... И все будет хорошо. Ты ведь не виноват в том, что не знал об этом чертовом законе сохранения материи...

- Это в школе проходят, - снова отозвался Толик.

- Я сказал: пасть закрой! - рыкнул я.

- Ничего, ты что-то придумаешь, - сказала Лиит, когда мы вдруг или наконец - не знаю уж как, оказались у Дома.

- Значит - придумаю? - переспросил я, припарковав машину.

- Хочешь - не хочешь - придется...

Дверь в квартиру была открыта, на пороге маячил Сайто. В комнате у стола сидел старый знакомый - мужичок в сером пла-ще. По-видимому, он его не снимал никогда, судя по мятому виду, - и спал в нем. Большим, как полотенце, платком он выти-рал потное лицо.

- Я сделаю чай, - Лиит скрылась на кухне.

Я двинулся за ней, но на кухне никого не было. За окном светились буквы на шахтном копре. "Я" ритмично помигивала.

"Придумаю... Да-с, господа..."

Я вынул из холодильника высокую бутылку "рейнского" и сделал основательный глоток из горлышка.

Да, не было печали - теперь есть. Я сел за столик и уставил-ся на мигающую букву. Пару минут сидел, прислушиваясь к пустоте в своей голове. Все так и все не так - сделал вывод, на-конец. Значит материя не может существовать и в этом мире, и в том - одновременно. Живая материя... Если ты живешь в Доме Сквозняков, то там, в реальности, исчезаешь, умираешь...

Правильно, мог бы и сам догадаться... Жалко, эта малышка - Лена вообще ровесница моей дочке. Что тут можно придумать?..

На кухню вошел тип в плаще. Я протянул ему бутылку, он отрицательно мотнул головой.

- Холодненькое, - соблазнил я, но он снова отказался.

- Послушай, тебя-то как зовут? - спросил я, добавив к пре-дыдущему еще один чувствительный глоток.

- Зовут? - испугался тип. - Зачем это тебе?

Я рассмеялся.

- Ты чего? - спросил он подозрительно.

- Да ничего... Реакция твоя понравилась. Наверное, так среа-гировал Бог на вопрос Моисея...

- Бог?.. Ах, ты об этом, - он уселся на стул. - А ты что ве-ришь в Бога?

Я глотнул еще.

- Ну, пожалуй, после этой всей вашей чертовщины... навер-ное, верю.

- После какой это чертовщины?

- Ну, все эти ваши потусторонние фокусы: духи, ангелы... Птичка эта мутирующая.

- Значит, ты думаешь, что все это - чертовщина?.. Забавно, забавно...

"Я" мигнула последний раз и погасла.

- "Зар", мать его так, - прокомментировал у меня над ухом Толик, и я вздрогнул.

- Да, - согласился мужичок. - Зар остался с носом. А ты го-воришь - мистика...

- Зар - это кто? - спросил я, погладив Толяна.

- Не кто, а - что, - мужик снова вытащил свой двуспальный "носовик". - Зар - это я. Ладно... - он встал. - Мистика, гово-ришь?

Хмыкнул и вышел из кухни. Я тоже встал и потянулся.

- Мистика, а, Толян? - я потрепал крысеныша по длинной морде.

- У тебя пальцы табаком пахнут, - буркнул тот недовольно.

Я двинулся было к двери, но она открылась, и на кухню во-шла Лиит. Подошла ко мне вплотную и вдруг опустила голову мне на грудь.

- Как я устала...

Я автоматически положил руки на ее талию, но она также вдруг отстранилась.

- Ты какой-то отмороженный, - сказала она, присаживаясь к столику. - Дай сигарету.

Буквы на шахте погасли совсем.

- С тебя, как с гуся вода, - продолжила она, закурив. - Прав-да, крыса?

Толик демонстративно повернулся к ней своим облезлым хвостом.

- Вот-вот - яблоко от яблони, - прокомментировала она.

Взяла со стола бутылку и глотнула вина.

- Тьфу, какое сладкое!

- Как там девчата? - спросил я, забирая бутылку.

- С ними-то как раз все в порядке, - ответила она, выпуская дым через нос. - Теперь.

- Теперь? - не понял я.

- Можешь посмотреть, Зар сделал все по высшему разряду.

С неспокойным сердцем я вышел в комнату. Пусто. Никого. На столе голубым светился монитор. В воздухе пахло камфарой - запах Сайто. Лиит вышла из кухни с подносом, на котором дымились две чашки... Только две...

- Где они? - спросил я.

- Кто? Ах, да... - она поставила поднос на низкий столик. - Ты ослеп, что ли?

Я снова оглядел комнату.

- Где... Ох, черт...

- Прозрел, наконец!

Они были как живые... На этой картине в пошлой золоченой раме. Картина висела на противоположной от окна стене.

- Только так мы как-то выиграем время, пока ты не найдешь решение этой проблемы.



Глава шестая



За окном стучит дождь. Жара, наконец, разразилась прохла-дой и ливнем. На столике две пустые чашки и догорающая све-ча. Лиит спит рядом, забавно скомкав одеяло и улыбается чему-то во сне.

Я просто обнял ее, мне вдруг стало дико одиноко и тоскли-во. Мне захотелось кого-то рядом. Нужно признаться, что секс с ней был самым лучшим в моей жизни. Конечно, так кажется всегда несколько минут после... Но это - другой случай. Тут - какая-то трахнутая физиология, идеальная физиология. Впро-чем, физиологии как раз было чуть-чуть, скорее это была игра в физиологию...

Дождь стучал по подоконнику. Сколько раз я слышал эту музыку, но никогда, как сейчас. Я встал, а сквозняк тут же задул свечу. Господь с ней... Господь со всеми нами... Кем бы Он ни был.

Этой ночью вся жизнь моя показалась никчемной, серой, тусклой и плоской. Сначала я искал ее, а потом искал возмож-ность обеспечить наше бытие вдвоем. Вот и вся биография. Ес-ли где-то там была жизнь, то я ее не заметил.

Или я пробую надуть себя? Оправдать эту ночь, эти крохи ласки и ту, которая спит рядом. А по сути эта ночь, ласка, она - это я сам. Я пробую оправдать себя? Перед кем? Зачем?..

То-то и оно, что "зачем"... Это "зачем", по-моему, и есть тот камешек, который забыли строители. Бросили и забыли. А нам - спотыкаться.

Я смотрел на спящую и понимал: то, что меня гложет - это что-то смешанное из горечи, досады и сердечного щема. И при-чина этого достаточно прозаична - то, что она не моя. Облада-ние, наверное, должно быть полным или никаким.

За секунды эйфории мы расплачиваемся часами депрессии. Все имеет цену. Об этом я думал когда-то... А плата за жизнь - смерть. Как это чудовищно банально! Смерть - это вообще ба-нальная штуковина.

Ее дыхание наполняет комнату сладким пьянящим. Детские губы чуть тронуты сонной улыбкой, непосредственной и бес-стыдной. Дом, словно осенний листок плывет по черной реке ночи. Звезды указывают путь из Свершаемого в Свершившееся. Одиночество становится еще острей, когда кто-то рядом. При-чем тут физиология?

Или прав Фрейд, что вся наша философия, религиозность, культура, все это нанизано на один стержень - эту вот самую физиологию? Но, Боже, как это скучно! Это - как Флобер, пере-веденный на Ассемблер.

Но есть Флобер, а есть Ассемблер, есть смерть, а есть ночь, есть физиология, а есть чувство... Есть ли? Может ли дать ответ та, что сейчас спит рядом? Почему так хочется верить, что каж-дое существо, которое оказалось в твоей постели, обязательно даст ответы на все вопросы? Ну, пусть не на все... Да, черт по-бери, пусть хотя бы на один!

Что может быть печальнее, чем стадное животное, наделен-ное инстинктом одиночества?

Я потушил сигарету и двинулся на кухню. Хотелось чего-нибудь холодного, чтобы согреть душу. У двери задержался, подумав, что у меня достаточно шансов когда-нибудь пересту-пив этот порог, попасть в любое другое место, кроме кухни.

... Но не сегодня...

Вина осталось пальца на четыре, но рядом стояла банка га-зированного яблочного сока с водкой. Напиток чудесный, но не для этого случая. Вверху сиротливо пряталась бутылка колы - лучше, чем ничего.

Лиит проснулась, в одних черных трусиках сидела на диване и курила.

- Солнце... - я невольно улыбнулся, глядя на нее голую, без-защитную.

- Что? - не расслышала она.

- Да, так...

Подошел и сел рядом, она отодвинулась. Мне не понрави-лось, как она отодвинулась.

Минуту мы молчали. Потом еще.

- Ну что делать-то будем? - наконец задал я нелепый вопрос.

Девушка повернулась и посмотрела на картину. Кто-то про-играл на моем позвоночнике пару гамм. Холодными пальцами.

- Жрать в этом доме кто-нибудь будет? - донесся из-под ди-вана скрипучий голос, и я вздрогнул так, что в шее что-то  трес-нуло.

- У, нервный какой народ, - проворчал Толик, выползая к огню свечи.

Мне бешено захотелось наступить ему на череп.

- Я надеялась, что ты что-то придумаешь, - Лиит потушила сигарету.

Вышла на кухню и через мгновение появилась с маленьким блюдцем, на котором красиво лежали ломтики сыра.

- Терпеть не могу сыр, - заявил Толик, понюхав угощение.

- Ешь, или я впихну его в тебя! - не выдержал я.

Толик испуганно начал жевать.

- Что я должен был придумать? - я старался, чтобы раздра-жение не выплескивалось из меня.

- Оксану убил ее друг-сожитель, Лена в тот же день вечером приняла полторы упаковки "альмаролла". Но о настоящей при-чине - тебе известно.

- Представь себе - нет, - я решил, что будет лучше, если она сама скажет.

- Не морочь голову! - отмахнулась она. - Любой из нас мо-жет взять кого-нибудь из Реальности и увести сюда, а вот вер-нуть назад...

- Вопрос номер один: куда "сюда"?

Она вытащила откуда-то из-под подушки свитер. Продемон-стрировав напоследок чудную тригонометрию груди, напялила его на себя.

- Зар сказал, что ты считаешь все это чем-то вроде мира ду-хов.

- Ну?

- Тебя что, уже не устраивает такое объяснение?

- Да.

- Что - "да"?

- Елки зеленые! Минута разговора с тобой - и у меня уже на-чинает кружиться голова.

Лиит улыбнулась, подвинулась ко мне и чмокнула в губы.

- Ты мне нравишься.

- Я повторяю вопрос: где находится это "здесь"?

- Тебя устроят слова Неруды, что это - "изнанка жизни"?

- Ладно, от тебя, вижу, ничего не добьешься...

- Это только потому, что я знаю немногим больше, чем ты, - она положила палец мне на губы. - Веришь или нет, но я здесь не так много времени, чтобы разобраться, что к чему.

Я закурил, пробуя выстроить свои мысли хотя бы кое-как по порядку. Увы, зря. Все еще больше путалось.

- Хорошо, - сказал я, наконец. - Есть ли кто-нибудь, кто мо-жет... гм... вернуть девчат назад?

Я кивнул в сторону картины, стараясь не смотреть туда.

- Ты.

- Это я уже слышал. А еще?

Она задумалась.

- Сапфир, наверное. Но он уже отказался...

- Стоп! Кто такой? Почему нас не представили?

- Ты - чудо! - снова улыбнулась Лиит. - Сапфир - это Страж, ты видел его. Когда удрал от Лены.

Я перебрал в памяти тех немногих, с которыми сталкивался в Доме. Сапфир?

- Он охраняет Дом и все, что в нем.

- Сайто, что ли?

Лиит вдруг рассмеялась.

- Сайто?! Ну ты придумаешь! Нет, Сапфир - это тот, которо-го ты встретил в Пограничье.

Я почему-то догадался.

- Это - мужик с женским бюстом и с мортирой между нога-ми? С крылышками?

- Пошляк ты!

- Пошляк. Так он? Что значит "уже отказался"?

- Понимаешь - он может это сделать, но цена... Он проводит их назад, только если кто-то заменит их тут. Сам понимаешь...

- А почему?.. Ах - понятно! Ладно... А еще - кто?

- Не нужно гадать - "кто", нужно искать способ.

Я двинулся на кухню за водкой с яблочным соком. Видимо, без этого не обойтись. И увидел в холодильнике невесть откуда взявшиеся две бутылки "ром-колы". Отлично! Вся эта чертов-щина - по крайней мере, удобна.

- Способ. Какой способ? Что за способ?

- Не знаю... Но всегда должен быть способ.

- Господи! Ну что ты имеешь в виду? Путь, дорогу обратно? Или какого-нибудь перевозчика. Харона-контрабандиста?

- В данном случае Харон - это ты. А способ... Послушай, мы вернули одного парня, который попал под машину очень просто. В реанимации констатировали смерть, но оказалось, что у них просто был сломан монитор. Тело уже хотели переложить на каталку и везти в морг, но дежурный, сам не зная зачем, послу-шал у "трупа" сердце - оно билось. Это была идея Аваддона.

Кажется я начал понимать.

- Просто - придумать?.. И все будет "тип-топ"?

- Я тебе уже битый час об этом толкую.

- Постой, придумать, и ничего делать не надо?..

- Догадливый, - сказала она с обидным сарказмом. - Считай, что все сделают за тебя.

- Кто сделает?

- Мать твою, кому положено, тот сделает!

"Интересно, если мне захочется самогона, он окажется в хо-лодильнике?" Что-то мне говорило, что окажется.

Толик вдруг громко икнул.

- Прошу прощения...

Я выложил из блюдца остатки сыра и плеснул туда "ром-колы". Крысеныш бросил на меня косой взгляд и как кошка стал лакать из блюдца.

Муха, застрявшая в куске янтаря - пресс-папье на моем сто-ле. Свеча и дикие сквозняки - это вещи, которые должны помочь мне думать. Вспоминать, но не чувствовать...

Прошли сутки с этой ночи, а у меня впечатление - прошел год. Что было, а чего не было? Что придумал я для того, чтобы исказить, приукрасить реальность? Со временем стираются по-лутона и остается только то, что слишком черно или слишком бело.

Я не задаю вопросов, но реальность умирает. Есть ли кто-то, где-то, как-то, зачем-то, тот, который вернет ее назад? А может она умирает тогда, когда я ее насильно, как женщину в постель, укладываю на бумагу?

Захочу ли я еще когда-нибудь стать бабочкой после того, как меня коснулся Сапфир? Наверное, захочу... Уже хочу.

Случилось так, что время, отпущенное нам, измеряют не ча-сы, а свечи. Почему же тогда не хотеть быть бабочкой? Ведь это значит хотеть быть тем, кто мы есть на самом деле. У нас, у ка-ждого - своя свеча...

Мы гуляли с дочкой и вспоминали то чудесное грозовое ут-ро в Коктебеле. Когда, взобравшись на гору, мы неожиданно увидели там белую лошадь на фоне черных туч. И еще - молнии. Для нее и для меня это был урок жизни. Мира. Света.

Позже я узнал, что Лиит переводится как "свет". Немногим позже... Но как же мне хочется вернуться в ту ночь. Не для того, чтобы еще раз пережить ее, отнюдь, но для того, чтобы сделать так, чтобы ее не было.

Зачем нам счастье? Зачем человеку свет, если мысли его во тьме? Зачем мы бываем вдвоем, чтобы потом постич одиночест-во? Я смотрю на свет, сидя в душной темноте ночи. Белая ло-шадь на фоне молний - это должно что-то означать. Нерасшиф-рованный мною иероглиф Создателя.

Тяжело вздыхаю и снова закуриваю. Слишком много сига-рет, воспоминаний и вопросов...

С Леной все оказалось просто - снотворное вызвало мощный летаргический приступ. Интенсивная терапия в течение двух суток, и ее состояние улучшилось, а к концу недели она смогла выписаться из больницы.

Белая лошадь в том лете, где я был счастлив, и муха, за-стрявшая в янтаре... Это то, что помогает думать. И еще та, спящая, где-то далеко, у которой есть ответы...

Ксюша, Ксюшенька... Два шрама, пара литров потерянной крови. И цепь непутевостей, которая звалась твоей жизнью - прервалась. Но мне ли судить об этом? Мне нужна одна малость - воскресить тебя. "Встань и иди". "Иди и смотри". На белую лошадь, вписанную в зигзаги молний.

Иероглиф перестанет быть таковым, если будет расшифро-ван?

- Послушай, - спросил я Лиит, когда она уходила. - А Бог есть?

- Что за дурацкий вопрос? Конечно - есть!

- А если Его попросить?

- Попроси...

Здесь никогда не заканчивается ночь. Если бы это были Не-беса, все было по-другому.

А когда я пришел в Дом, кто занял мое место в мире?

- Ты хочешь предложить себя - как цену?

Значит... Никто? И это место свободно? Я чувствую сквоз-няк потому, что это место свободно? - как сказал один бог.

Глава седьмая



Преисподняя и Бездна. И нет никакого намека на рай или ад. Все это раздельное мироустройство выдумано намного позже. Эйнсоф и Подслой. Наверное, это то, что Лиит назвала Погра-ничьем.

Была такая удобная теория о параллельных мирах. О при-шельцах оттуда, о потерявшихся там. И это самая большая чушь, которую я когда-либо слышал. Хотя сужу об этом уже после того, как посетил Дом Сквозняков. Люди это параллель-ные миры. Каждый человек - мир. Параллельный, никогда не пересекающийся с другими. В отличие от тех фонарей, они в большей степени врозь, чем вместе. Хотя, на первый взгляд все по-другому. А социология мне напоминает апологетику. Мы все время пытаемся доказать, что мы другие. А придет какой-то но-вый Фрейд и объяснит все наши стремления чем-то простым как туалетная бумага.

Сначала меня устаивало положение дел. Я задавал конечно вопросы, но не был уверен, что горю желанием получить на них ответы. Но теперь все изменилось - Дом требовал от меня каких-то действий, поступков, и мне хотелось знать, "зачем" или "на кой фиг".

Лена категорически воспротивилась тому, чтобы обменять девочку на меня.

- Ищи другой способ, - зло кинула она.

Когда она ушла, Толик выбрался из-под дивана, облюбован-ного места, и спросил:

- Интересно, а у кошек бывает климакс?

- Ты это о чем? - рассеянно переспросила Лиит.

- Да так, - ответила крыса. - Мне кажется - бывает.

- Знаешь, - сказала Лиит после того, как мы позавтракали. - Думаю, что знаю того, кто нам может помочь. Потенциально.

Мою идею о том, чтобы забрать в Дом убийцу Ксюши вме-сто нее, она с возмущением отвергла.

- То же мне - Соломон! А что мы здесь с ним делать будем, ты не подумал? Да и Сапфир этого не допустит. Нет, может моя идея и пуста, но попытаться стоит.

- Солнце, - спросил я. - А нет ли того, кто отвечает, точнее - занимается этим вопросом, так сказать, официально?

- Ты опять за свое?! Да выкинь из головы всю эту чушь, ко-торую тебе вдолбили в школе. Подумай, если бы все было так просто устроено, какого бы тогда черта человечество металось от Сидхархи к Христу, от Ницше к Марксу?

На это нечего было ответить, что я и сделал.

Она смяла пустую пачку сигарет и вдруг заявила:

- Нам нельзя было с тобой спать...

Я молчал и удивленно смотрел на нее.

- Теперь просто не знаю, что мне делать... - продолжила она. - Что нам делать... А столько еще нужно сделать.

Что-то мучило ее. Что-то мучило и меня после нашей близо-сти. Слишком все это было хорошо, чтобы закончиться добром.

- Я не знаю, о чем ты, - сказал я только для того, чтобы не молчать.

- Это точно. Не знаешь. Но к Симкору мы все-таки сходить должны.

Мы шли по набережной, море слабо светилось. Было доста-точно тихо, где-то далеко пели цикады. Рядом испуганно крик-нула чайка, и Толик на моем плече вздрогнул.

На Лиит была длинная куртка цвета темного серебра, я на-кинул длинное легкое пальто из светлого твида. Возле волошин-ского дома мы повернули в сторону города. Дорога шла между современных коробок санаториев или чего-то в этом роде. От густой зелени веяло духотой. Где-то тут, я помню, был малень-кий рынок, на котором мы с дочкой покупали миндаль.

- Сейчас не пугайся. Симкор - мужик эксцентричный, на-придумывал всяких штуковин. Это не надолго.

Мне кажется, даже если бы она не предупредила - удивлять-ся я бы не стал. Чему тут удивляться?

Мы повернули за большой белой многоэтажкой. Прошли по металлическому мостику над ручьем, смутно напоминающим застывшую, но не остывшую лаву. В жарком воздухе неподвиж-но висело несколько ярко-желтых шаров. При нашем приближе-нии они издавали серебряный мелодичный звон.

Под ногами шустро проползали маленькие голубые змейки. В конце мостика по обеим сторонам стояли две тонкие колонны из старого золота, увитые диким виноградом. На вершинах ко-лонн в небольших чашах горел противно-фиолетовый огонь.

Мы вошли в небольшой дом с такими же светильниками по обе стороны портала. Хозяин нас встретил в прихожей.

- Симкор, - представился он мне, - программист.

Руку Лиит, протянутую для приветствия, он галантно поце-ловал.

Это был мужчина среднего роста, худощавый с русой бо-родкой и длинными волосами, заплетенными в тонкую косицу. На нем были белые брюки и серая футболка. На серебряной це-почке - звезда Давида.

Мы прошли в комнату, которая вероятно служила и кабине-том, и библиотекой. Я увидел большой напольный глобус и уже не мог оторвать от него взгляд. Во-первых - это была не Земля. Во-вторых, очертания материков, океанов, морей медленно, но вполне различимо менялись.

Хозяин проследил за моим взглядом и еле заметно улыбнул-ся.

- Кофе? Или может джин со льдом?

- И с тоником, - Лиит явно чувствовала себя свободно в этом доме.

Снова раздался серебряный звук, и перед нами в воздухе возник черный глянцевый поднос с шаровидными бокалами из белого матового стекла. Лиит небрежно приняла напиток и усе-лась в кресло. Я осторожно взял свой. Симкор с бокалом прошел к столу, открыл верхний ящик и достал плоскую черную клавиа-туру.

Я вдруг заметил, что Симкор почему-то избегает смотреть на Лиит, хотя та, по-моему, все время пыталась поймать его взгляд...



...Марк Иванович прикурил сигарету от той, что только ку-рил, и которая еще не потухла в пепельнице.

- Во второй  - "летал", тромбоз короны, - объяснял он Зине Маркиной, - его уже привезли без дыхания. Сама понимаешь... как наша гребаная "скорая" работает. То у них бензин, то ава-рия, а сами торчали на пляже - у диспетчера день рождения.

Зина, тучная женщина, которой уже давно было за сорок, а может и за 50, переодевалась, готовясь к смене, нисколько не стесняясь Марка.

- А этот - неопознанный, - продолжал он, - представь себе - обширный, две "клиники" в течение двух часов, а живет. Глав-ное-то ни на что, мудак, не реагирует. Версинский вообще хотел прямой делать.

- Кретин, - коротко бросила Зина.

- Кретин, - согласился Марк Иванович, - но ты не представ-ляешь...

Дверь в кабинет распахнулась так, что чуть было не вылете-ло дверное матовое стекло. В кабинет влетела медсестра.

- Что - президент застрелился? Или водку на "Пионере" бес-платно раздают? - поинтересовался Марк Иванович.

- Там этот... - проговорила сестра, задыхаясь, - из "интен-сивки" встал!

- Когда "встал" - это хорошо!

- Встал и пошел.

- Пошел - это плохо.

- На мониторе - остановка... а он - ходит.

- Значит - зомби, - отшучивался Марк. - А где Версинский?

- Он уже домой двинул. Ну идите! Сделайте что-нибудь.

- Зоя, беги, теперь этот зомби - твоя проблема.

Докторша накинула халат, не спеша застегнулась. В ее пла-ны не входило так спешно одеваться. Ведь Марк-то не зря за-держался. А может - подождет?..



Я услышал голоса и открыл глаза.

- Все нормально? - Лицо Лиит было бледным.

- Черт, я кажется... - я не смог продолжить - в глазах снова начало темнеть.

Я услышал голоса... Много голосов... И уже не мог понять: открыты у меня глаза или нет. Я стоял в каком-то дурацком ка-зенном холле. Что-то произошло. Что-то только что произошло. Но что? В глазах темнело. Я знал, что нужно, очень нужно вспомнить. Но что?.. Что такое важное? "Зомби" - вдруг всплы-ло в памяти. И я снова открыл глаза.

- Зомби, - сказал я, глядя в бледное лицо Лиит. - Я зомби, существо без жизни, без памяти. Выполняю чью-то волю, как робот...

- Ничего себе! - раздался голос Симкора.

Лиит поднесла к моим губам стакан с джином. Я сделал па-ру глотков, хотел закрыть глаза, но испугался.

- Шлюха, - вдруг услышал я свистящий шепот Симкора. - Ты представляешь, что ты сделала!

Одним рывком я сел. Мужчина стоял у стола, Лиит рядом с бокалом в руке. Мне вдруг показалось, что то, что я услышал, мне почудилось.

- Тебе лучше? - поинтересовалась Лиит.

- А почему это мне должно быть плохо?

Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошла Лена. Я вспомнил свое обещание вышибить ей зубы. Но в данный мо-мент это было несколько недальновидно.

- Авви! - вдруг крикнула она. - Какого черта ты возишься!

В комнату робко вошел типчик с улыбкой велацираптора.

- Это... Это - подло! - Лиит повернулась к Симкору и зале-пила ему звонкую пощечину.

- С тобой мы еще поговорим, - зло шикнула на нее Лена.

- Черта с два! - заявил я.

Лена ошарашено взглянула на меня.

- Что значит "черта с два"? - она обернулась. - Авви!

Тот сделал шаг ко мне.

- Попробуй только! - проговорил я, угадав его намерения.

- По кумполу схлопочешь! - вставил скрипучим голосом от-куда-то снизу Толик.

- Аваддон! - чуть ли не провизжала Лена.

Ящероподобный вдруг стал меняться. Его тело уменьши-лось, нос увеличился и изогнулся. Через мгновение перед нами на полу сидело что-то похожее на ворону. Угрожающе каркнув, оно сделало шаг ко мне.

Я отступил и увидел, что Лиит обернулась к Симкору, тот, защищаясь, поднял руки. Она сорвала с него медальон и запус-тила его через всю комнату мне. Звездочка на лету вдруг увели-чилась, превратившись в не меньше, чем полуметровый диск.

Я перехватил его в воздухе и чуть не грохнулся - таким он был тяжелым.

- Твою мать, - прошипела Лена, пятясь. - Ты не знаешь, что делать, кретин.

Ворон противно заклекотал и начал отступать назад. Лиит подскочила ко мне и взяла в руку.

- Бежим.

Держа диск как щит, я двинулся к двери.

- Эй, мужики, а я?! - завопил Толик благим матом.

Мы выскочили на крыльцо и чуть не сшибли стоящего там Сайто.

- Мы - потискаться! - бросил я ему. - Срочно приспичило.

- Мне по фиг... - ответил тот равнодушно.

Наше бегство казалось кошмарным сном. И, тем не менее, мы бежали к Дому. Объяснение Лиит меня несколько ошеломи-ло.

- Они не войдут к Дом, пока я их не позову. Или ты не позо-вешь...

Черт, как какие-то сраные вампиры. И все же. Ноги выбива-ли пыль из коктебельской улицы, а мозг складывал два и два.

Значит я был прав. Мною просто пользовались. Но как? Два факта очевидны: если по этому долбанному закону сохранения мое место в реальности не занято - значит я не мертв? Но я - здесь. Второе - память ко мне вернулась. Но вся ли? И - то, что я помню - это действительно мои воспоминания?

Что-то мне подсказывало, что где-то там, в моих воспоми-наниях, кроется нечто важное. То, что может объяснить проис-ходящее со мной.

Меня вполне устраивало объяснение, что я нахожусь в за-гробном мире, а компашка, в которую я попал, сборище всяких оккультных созданий. Но уж слишком гладко это все объясняло. При этой мысли Лиит бросила на меня скептический взгляд. Я сбавил темп.

- Душу всю из меня вытряс, - пожаловался Толик из моего кармана. - И убери эту железяку.

Он нырнул туда и вынырнул со звездой Давида в зубах. Я переложил медальон в другой карман. Где-то высоко пронзи-тельно закричала птица.

- Это - Авви, - Лиит посмотрела вверх. - Аваддон. Но он, кажется, потерял нас.

- Он что - штатный догоняла?

- Просто он смотрит на тебя как кот на сливки в закупорен-ной банке.

- Пошли на фиг со своими котами! - завопил Толик, и я шлепнул ладонью по карману.

- Е! - взвизгнул он, но заткнулся.

Лиит, улыбнувшись, взяла меня за руку и повернула к морю. Но вместо этого мы вышли на Рю Д"ар, ведущую к Монмартру.

- Черт, - произнесла девушка. - Порой это так действует на нервы...

Я удивленно взглянул на нее.

- До сих пор никак не могу привыкнуть, - оправдывалась она.

Мы прошли мимо ярко освещенного ночного кафе.

- Я думал, это ты как-то манипулируешь пространством.

- Чепухи всякой нужно меньше читать,- бросила она. - Ска-жешь тоже - "манипулируешь", скорее это пространство мани-пулирует нами.

- Но... как же?

- Просто короткий путь - не всегда самый быстрый, - она произнесла это так, как будто цитировала кого-то.

Мы подошли к еще одному заведению.

- Это "Еж" - сказала Лиит. - Давай зайдем.

- Мы вроде как немного заняты, - возразил я.

Но девушка только махнула рукой.

Мы зашли, и Лиит по-французски попросила два кофе без сахара.

- Вопрос, - сказал я, когда мы уселись за столик. - Чего они от меня хотят?

Лиит вместо ответа попросила у меня сигарету. Принесли кофе. Превосходный кофе.

- Мне повторить вопрос? - не унимался я.

Толик выполз из кармана, прошелся по моей руке и взо-брался на столик. Лиит рассеянно погладила его пальцами.

- То, что было между нами ночью, - сказала она задумчиво, - многое изменило.

Мне хотелось сказать какую-то дрянь, но я удержался.

- Симкор догадался обо всем только взглянул на меня. Он вообще большая умница...

Мне показалось, что на глазах у нее мелькнула тень.

- Ты этому "умнице" наверное, челюсть сломала.

- Он - трус и тряпка. И всегда был таким, сколько я его пом-ню...

- И давно помнишь?

- Он мой муж. Попал сюда на год раньше, чем я.

Это заявление стоило обдумать, по крайней мере, первую его часть.

- Чем больше ты в Доме, - сказала Лиит задумчиво, - тем меньше в тебе человеческого.

- Зачем я здесь? - снова спросил я.

Она подняла влажные глаза на меня.

- Скажи, ты бы мог полюбить меня?

И я вдруг понял, что она просто не может ответить мне. Не потому, что не знает, не потому, что не хочет - просто потому, что не может. Как в какой-то компьютерной игре, здесь нужен был ключ. Эта догадка поразила меня еще тем, что я вдруг по-нял, что ключ должен быть ко всему происходящему. И что эта самая догадка и есть частью этого ключа. Я догадался - и это одна из причин, по которой я здесь.

В кафе тихо заиграла гитара и зазвучал женский голос. Я знал эту песню. Когда-то знал. И я знал этот голос. Я не мог по-вернуться и посмотреть. Я боялся, боялся увидеть.

И еще я понял, что то, что я пишу - также часть ключа. Даже больше - это одна из причин, по которой я здесь.

Это подсказала мне песня. И голос...

Ночь не может быть черной. То есть для нас она черна. Это то, как мы видим белый свет просто белым, но если его пропус-тить через призму... А если пропустить ночь через призму своей боли... Ты увидишь цвет. И, может, если станет духу, свет. Ведь ночь - это нормальное состояние Вселенной.

Но почему тогда мы окрашиваем все иррациональное чер-ным?

В Доме нас ждал Зар.

- Ты же сказала... - начал я, но Лиит прервала меня.

- К Зару это не относится.

- Что не относится? - испуганно спросил он.

- Не важно. Сколько у нас времени? - спросила Лиит.

Зар достал из кармана маленькую коробочку.

- Почти не осталось. Если ты о девочке.

- О ней.

- Симкор конечно смог бы оцифровать ее и сохранить в ма-шине. Это бы нам дало... Ну, еще сутки.

- Симкор отпадает, - отрезала Лиит.

- Если она останется здесь, - начал Зар, но Лиит снова его прервала.

- Да, да, он автоматически вернется.

- "Он" - это я? - поинтересовался я.

Лиит не ответила - все и так было понятно.

- А если я хочу вернуться?

Лиит сбросила куртку и скрылась в другой комнате. До меня вдруг дошло, что я в этой комнате ни разу не был.

- Тебе действительно хочется вернуться? - спросил Зар.

- Он выпендривается,- раздался рядом голос Лиит.

- Тебе хочется вернуться? - спросил я Толика.

- Иди ты, - буркнул он.

- Ты таким славным крысенышем был, когда не говорил по-человечески.

- На себя посмотрите, - огрызнулся он. - Люди как люди, а когда болтать начинаете - блевать хочется!

- Я тебя скормлю первой же кошке, которую встречу.

- Господа, - вмешался в наш диалог Зар, - если вы не заме-тили, у нас остались какие-то неоконченные дела.

- Ты говорил, что ее как-то можно оцифровать.

- Тебе это не по силам, - ответил Зар.

- Я немного знаю компьютер.

- Тут твоего "немного" не хватит.

В какой-то момент мне все-таки захотелось вернуться. Про-сто меня достали все эти потусторонние проблемы. Мне даже подумалось, что хорошо бы было, если бы оказалось, что все происходящее со мной, какие-то проделки инопланетников. Уж очень не хотелось умирать.

- А ведь я не могу "вернуться" - заявил я. - Ведь я не "ушел".

Зар глубоко вздохнул и посмотрел на дверь, за которой скрылась Лиит.

- Ладно, - сказал он наконец, - так даже лучше. Все равно рано или поздно - это выплыло бы. Но... - он поднял вверх па-лец, - не обольщайся. Формально - ты мертв. По крайней мере, сейчас. К тому же ты сам выбрал смерть. И теперь - если умрет Ксюша, эта девочка, ты не умрешь.

- Правильно, я зачем-то нужен вам здесь, так?

Зар задумчиво почесал подбородок.

- О, великий Аккорон! Всего одна ночь и такой результат. Ну, ладно - нужен.

Он заткнулся, как я и ожидал, но меня это не устраивало.

- Зачем?

- Что бы я тебе не сказал - это будет ложь, - ответил он.

Я разразился бранью, от которой Толик присел на все четы-ре лапы.

- Иногда некоторые вещи происходят раньше, - сказала Ли-ит, появляясь из неизведанной мною комнаты, - чем появляется причина для происходящего, понимаешь?

- Понимать-то понимаю, но у кого-то из нас сорвало крышу.

- Вот поэтому - лучше не спрашивай.

Где-то далеко ударил колокол.

- Черт, - ругнулась Лиит, - вот и все. Смотри.

Я увидел, как Ксюша покидает портрет. Странное это было зрелище.

В картине появился объем, но краски поблекли. Я увидел напряженный профиль Зара, глядящего на это. Раздался тихий звук, как будто рвалась паутина, и Лена покинула полотно. На ней была одежда, в которой я привез ее в дом на Арбате.

- Покойся в мире,- тихо произнес Зар и повернулся ко мне.

Лиит тоже смотрела на меня во все глаза. Ксюшу происхо-дящее нисколько не интересовало. Прошла целая минута, но ничего знаменательного не произошло.

- Может мне сказать что-то надо? - спросил я, но тут же за-хлопнул рот.

В воздухе появился небольшой радужный шар. Он блестел так, что было больно глазам. Блестел и вращался. У меня закру-жилась голова - но и все.

Шар вращался, мы стояли - такая себе сюрреальная мезанс-ценка. Затем шар исчез. Просто исчез, так же, как появился - ни тебе фанфар, ни "долби-эффектов": бух - есть, бух - нету. Даже без "бух".

Но я увидел, что Зар и Лиит облегченно вздохнули и рассла-бились. Лиит даже села на диван, в последний момент убрав из-под себя Толика.

- Отбой, - бросил Зар, глядя в мою недоуменную морду. - Расслабься.

Ксюша вдруг громко, со всхлипом, вздохнула.

- В нашем полку прибыло, - весело бросила Лиит. - Теперь, герой, у тебя есть персональная проблема. Ксюша, иди к своему хозяину.

- А как же наши планы? - спросил я.

Зар и Лиит переглянулись и вдруг рассмеялись.

- Он-то не понимает... - проговорил Зар.

- Тебе повезло, красавчик, - пояснила Лиит. - Или не повезло - смотря как смотреть. Вмешался Страж - и ты остался.

- Черт возьми! - возмутился я. - А к чему тогда был весь этот огород!

- Не ори! - крикнула в свою очередь Лиит. - Кто знал, что ты такой ценный кадр, что даже Сапфир за тебя вступится!

- Как это вступился?

- Наверное, твой уход отсюда чем-то грозит Дому, а Сапфир - Страж дома. В общем, кто-то другой ушел вместо тебя - Сап-фир об этом позаботился. Для него главное - безопасность, а безопасность - это, прежде всего, равновесие.

Мне нужно было, наверное, размышлять об этом равнове-сии, но мы с Ксюшей, открыв по банке ледяного "Гольфа", си-дели на диване и слушали "Апрель" Перпла - эту композицию струнного квинтета "а-ля Моцарт". Девушка также, как и я, с самого начала не помнила ничего о своей жизни. Только, в от-личие от меня, она относилась к этому не так спокойно. Правда ее эмоции были направлены скорее вглубь себя, чем вовне. А что я ей мог сказать о ней самой? То, что я знал о ней, держал при себе, а обманывать не хотелось, ведь она рано или поздно все вспомнит сама.

Зато в отличие от меня, она хорошо помнила, как попала сюда. Помнила все, что было с ней перед смертью.

- Это ведь и есть тот свет? - спросила она меня после того, как я сбивчиво попробовал ей все объяснить.

Признаться, я даже не понял сначала, что она имеет ввиду. А потом удивился точности ее слов: "тот свет". Вот именно - дру-гой свет, другой мир. Правда я не был уверен в том, что это именно тот мир, который она имела ввиду.

Лиит с Заром ушли - я не стал донимать их вопросами. Мне вдруг подумалось, что это так же глупо, как приставать с вопро-сами к Господу Богу - ну какого черта ты притащил меня в свой бренный мир! Пути его... И еще во мне почему-то появилась уверенность, что, описывая перевернутую логику этого мира, где следствие опережало причину, она меня не обманывала.

И еще - мое сердце больно царапнула мысль о том, что Лиит жалеет о том, что было между нами ночью. Я тоже сожалел о произошедшем, но, наверное, по другому поводу. А вот она... Меня задело то, что она и не пыталась скрыть своей досады. Взглянув на Зара, я понял, что происшедшее для него не было тайной, и мне стало как-то неловко от этого.

Что он имел ввиду, когда говорил, что он не "кто", а "что"? Хотя, по сути, если мы в том мире, который имеет в виду Ксю-ша, тогда мы все - "что".

Глядя в мутную коктебельскую ночь, я вдруг подумал, что тьма здесь - вовсе не время суток, а - состояние материи. Или пространства. Тьма - это основное свойство этого мира.

Если пропустить ночь через призму нашей боли, то в полу-чившемся спектре первый и последний цвет останется черным. И это - не столько свойство ночи, сколько самой "призмы". Ка-кой бы свет не пропускали через нас - в спектре всегда будет черная полоса. Что там за ней?

Я брел по розовой пустыне своего небытия и видел, что она нисколько не отличается от пустыни, в которой я существовал. На шее, прикованный платиновой цепью, тяжелый рубиновый шар одиночества. Драгоценная ноша. А пустыня, как Дао, бес-конечна. Всю жизнь я пер через нее, надеясь, что вот-вот она кончится. Вот эта глупая уверенность и есть та Сила, то Дэ, ко-торое заставляет нас двигаться, жить. Банально? А что сдела-ешь?

Алмазный песок скрипит под ногами, и в голове пусто от усталости. И радуги на горизонте - всего лишь мираж. Все об этом прекрасно знают, но никто не решается плюнуть на все, сесть и просто отдохнуть. Правильно, дружище?

Вот и мы с тобой, как два придурка, тащимся по гулкому коридору Дома Сквозняков в надежде что-то понять... Или, мо-жет, кого-то найти...



Глава восьмая



Из пустыни дул сухой, пронизывающий ветер. Оксанка за-крывала лицо пестрым бедуинским платком. На Долину Царей упала бетонной плитой тишина. Шелест горячего песка лишь обрамлял ее. Громады пирамид чернели на фоне более светлого ночного неба. Южные звезды изрешетили черный купол, а Юж-ный Крест висел над нами как молчаливое напоминание о том, что мир не так мал, как кажется.

Теперь Ксюша была невольной спутницей моей странной жизни. Понимаю, что слово "жизнь" здесь мало подходит, но, а как же это все назвать? Лиит сказала, что девушка останется со мной до тех пор, пока сама не захочет уйти. Ведь, в конце кон-цов, моя вина в том, что она здесь.

Я не уловил в ее словах упрека, но то, что это было каким-то наказанием, я понимал и так.

Мне нравилось соседство этой наивной симпатичной девоч-ки. Детство в ней все время пряталось за ржавый щит цинизма - жизнь ее приучила защищаться. Когда надо и когда нет. Но все-таки больше мне нравилось быть одному. Такое глупое свойство человека - воображать, что он стремится к одиночеству.

Когда-то я был в одном месте, которое называлось Невоз-можно. Странное, конечно, название, но что поделаешь - не я его придумал. Ничего невозможного там вроде бы не было. Там была ночь и гроза. Наверное, гроза была на грани невозможно-го. Молнии, как сумасшедшие, лупили в землю, но дождя не было. А я стоял среди темного поля как добровольный громоот-вод.

Впрочем, теперь я вспоминаю, что это было в одной компь-ютерной игре... Да...

А потом я побежал. Самое-то страшное, что не знаешь, в ка-кую сторону бежать, да и нужно ли бежать вообще. Укрытие могло быть где-то тут рядом, ну, может быть там - дальше. Но в том, что оно было, я не сомневался. Странно же, не правда ли?

Сейчас я-то понимаю, что бежал от собственного одиноче-ства.

В Долину Царей я пришел для того, чтобы снова увидеть Сфинкса. Мне всегда казалось, что он должен заговорить со мной. Пусть даже для того, чтобы задать свои дурацкие загадки. Но Сфинкс был, скорее всего, просто поводом. А что было на-стоящей причиной - я не знал.

Сказать, что мне хотелось пройтись по той же дороге, по ко-торой ходил Трисмегист - тоже будет неправдой. Правда прята-лась где-то между двумя неправдами. Но где ее искать в этой бездне? Черный ворон с головой и повадками коршуна стоит на страже бездны. На страже правды. Не страшно - но боязно.

В Доме Сквозняков не было ни часов, ни календаря, но ка-кой-то внутренний измеритель времени показывал мне, что шел восьмой день моего присутствия здесь. Во мне уже возникла уверенность, что вся эта возня вокруг меня имеет не более смысла, чем пьесы Ионеско. Мне стало казаться, что я начинаю постигать невероятную логику Дома, хотя конечно до постиже-ния было еще далеко.

Тогда возле спящих сном Вечности пирамид я в первый раз задал себе вопрос: кто есть те, кто меня окружают? Нереализо-ванные воспоминания? Как бы хотелось, чтобы все было так просто.

Когда мы подошли к Сфинксу, угрожающе черной глыбой возвышающемуся среди дюн, в его силуэте обнаружилось нечто интересное и чужеродное. Особо мудрствовать не нужно было - я знал, что это. Нащупал в кармане амулет, который принадле-жал Симкору, и выдохнул волнение в сухой воздух пустыни.

- Малышка, у нас кажется гости.

Черная птица на фоне черной ночи - об этом тоже стоило подумать. Но не теперь.

Теперь нужно было понять, зачем меня потянуло в пустыню. Если уж не это было причиной - значит ее и вовсе не было.

Но сначала мне показалась забавной идея просто воспользо-ваться странными свойствами здешнего пространства и попро-бовать попасть туда, куда хочется. Попытка удалась - и мы с Ксюшей вместо коктебельского берега ступили на горячий пе-сок пустыни. Где, сидя на плече Сфинкса, нас ждал Авви.

Я вынул амулет из кармана, гадая, как эта штука работает. Может, включается автоматически? Или есть какой-то секрет? Заклинание? Вся эта оккультная кибернетика как-то не интере-совала меня при жизни.

Ксюша увидела, куда я смотрю, и с беспокойством перевела взгляд на меня. В Коктебеле она раньше не бывала, поэтому на-ше перемещение с улицы Волошина в Долину Царей посчитала вполне естественным.

- Что это? - спросила она меня.

Не знаю, что видела она, но голос у нее был испуганным.

Он взмахнул крыльями и через мгновение был перед нами. Амулет в моей руке неожиданно стал почти горячим. Глаза у птицы светились светлым нефритом. Перья отливали серебром. Мне показалось, что в их черном глянце отражались звезды.

- Вечер добрый, - заявила птичка.

Я промолчал, прекрасно понимая, что сейчас вряд ли смогу поддерживать светскую беседу. Оксанка больно вцепилась в мою руку, именно ту, в которой был амулет.

- А подружка твоя где? - спросил я зло.

Птица недоуменно дернула головой.

- Лена,- уточнил я.

- Правильней - Ле Наа.

- Ле Наа? Так я и думал. А Ли Бо ее двоюродный дедушка.

- Я, кстати, не вижу повода для юмора, - резко произнес Ав-ви.

- Я признаться тоже.

- Ты нагл. Между прочим, на твоем месте я бы вел себя... гм-м... смиренней.

- А что, есть причина?

Аваддон переступил с ноги на ногу, точнее, с лапы на лапу и вдруг громко расхохотался. Жутковато как-то звучал этот смех в черной пустыне. Казалось, эхо, вторившее ему, доносилось из самой бездны.

- Ты действительно ненормальный - сказал Авви, видимо вдоволь насмеявшись. - А ведь правда - ты не боишься. Это не притворство и не поза.

- Ты сначала скажи: почему я должен бояться?

- Ты ведь боишься высоты и глубины? Все этого боятся - и космонавты, и водолазы. Почему бы тебе не бояться меня?

- Ты для этого сюда приперся? Только для того, чтобы напу-гать нас? Ну ладно, я испугался, дальше что?

Щит Давида больно жег мою ладонь. Лучше бы он как в ка-кой-нибудь дурацкой фэнтези, вливал в меня магическую силу. Или хотя бы уверенность. Но разжать ладонь я не решался. Авви угадал мои мысли.

- Если ты думаешь, что эта штуковина и на этот раз поможет тебе - ты ошибаешься. Так что можешь спокойно положить ее в карман. Если конечно там нет твоего мудрого зверя.

Я сказал, что последую его совету в другой раз. Он посмот-рел куда-то в сторону, размышляя.

- Я хочу, чтобы вы посмотрели... Точнее, я хочу вам пока-зать... Но боюсь вам вдвоем будет несколько неудобно на моей спине, впрочем, есть другой способ...

Он посмотрел на меня и запнулся.

- Ага, я так понимаю, что желания последовать за мной у вас нет.

- Почему же? - сказал я, и сам удивился себе.

Что во мне говорило, или авантюрная жажда приключения, или уверенность в том, что со мной ничего худого не произой-дет - ведь мокрому дождь до фени.

Или же во мне появилось желание события.

Хотя бы какого-нибудь события, которое вправит мозги происходящему.

- Тогда, если вы не против, - сказала птица, - сюда, по этой дороге... А я, с вашего разрешения... - в одно мгновение он трансформировался из птицы в человека. - Знаете, так удобней все-таки.

На нем был все тот же черный костюм. Сейчас я заметил, что материал костюма "с искрой". Ксюша не отпускала моей руки, и я все-таки был вынужден положить медальон в карман. Благо, Толика там не было. Он остался дома, наотрез отказался участвовать в каких-либо авантюрах.

- Долина Царей?! - возмутился он, когда я поделился своими планами.- Ты совсем чекнулся! Тебе тестостерон в голову уда-рил.

Мы прошли возле пышущего жаром фундамента, на кото-ром покоился Сфинкс, и оказались в другом месте.

Позже Симкор поделился со мной своей гипотезой устрой-ства здешнего пространства.

- Дом находится как бы внутри себя. Представь упрощенно, конечно, что все, что вне Дома, по "обычным" понятиям, здесь - внутренность Дома. А то, что внутри... нет, нет - не наоборот - то, что внутри, оно внутри и есть, только это - как бы оболочка той другой внутренности. Знаешь, что такое Лента Мебиуса? Правильно - это лента, у которой есть только одна сторона. Так и Дом - это пространство Мебиуса своего рода. Понимаешь, мы переходим из комнаты в комнату, а не преодолеваем какое-то определенное пространство.

- Миры, то есть разные места - это комнаты Дома? - пере-спросил я, чтобы удостовериться, что понял его правильно.

- Ну, не так буквально, но близко к этому.

Мне хотелось чего-то поромантичней, но Симкор - компью-терщик, что с него возьмешь. Но все-таки в душе я надеялся, что его гипотеза неверна.

Место, в которое мы попали, было невероятным. Оксанка, выпустившая было мою руку, снова мертвой хваткой вцепилась в нее.

Казалось что мы шли по стене огромной пропасти. Причем дно бездны было где-то впереди и терялось во мраке. А мы словно какие-то мухи или жуки шли по вертикальной стене вниз. Даже голова не кружилась, настолько это было невероят-но. В этом мире как будто существовала двойная гравитация. Одна держала нас на стене, другая притягивала ко дну. Вероятно "низ" был там, хотя вполне может быть здесь было два "низа", как это не невероятно.

Аваддон вдруг остановился.

- Э-э-э, я только хочу сказать... что в том, чтобы бить меня по затылку, нет никакой необходимости. Если не хотите идти - просто скажите.

Я слишком увлекся гравитационными фокусами, чтобы про-реагировать адекватно, впрочем, в ответ я что-то буркнул.

- Я боюсь, - прижалась ко мне Оксана.

- Не бойся - не свалимся, - успокоил я ее.

- Ты представляешь, куда мы идем? - спросила она шепотом.

- Не беспокойтесь, - ответил за меня Авви. - Это место хоть и выглядит необычно, но для вас ничего страшного в нем нет.

- Эйнсоф, - вмешался я. - Это так называется?

- Ну-у, - протянул Авви. - Люди склонны преувеличивать. Эйнсоф - хорошая теософская доктрина, но, как и многие фило-софские понятия - она абстрактна. А это место... можно назвать просто - Бездной.

- Один черт, - резюмировал я.

- Если это Бездна, - спросила Оксана, - то куда же мы тогда идем? Я имею в виду то, что мы движемся вниз, а низа то и нет здесь.

- Справедливое замечание... Но суть в том, что мы не дви-жемся. Я имею в виду обычный смысл: мы не прилагаем усилие с целью преодоления пространства. Скорее - мы метаморфиру-ем. Прилагаем усилия для того, чтобы измениться. Чтобы по-пасть в бездну, не нужно преодолевать пространство, куда-то идти. Бездна внутри каждого.

- Славно, - улыбнулся я, - персональная Бездна? Это мне нравится.

- Ошибаетесь, молодой человек, - возразил Авви. - Она хоть и внутри каждого, но она - одна. Не персональная, а одна на всех.

Наши голоса, звучавшие в этом месте, имели какой-то ме-таллический призвук - я только это заметил.

- Я считал, что весь потусторонний мир - это Бездна, - задал я "наводящий" вопрос.

- "Потусторонний"? - переспросил Авви. - Очень меткое оп-ределение. Но все немножечко не так. Ваша трактовка мироуст-ройства была бы конечно верна, если бы мир был, так сказать, плоским. То есть, если бы у него действительно было только две стороны: "та" и "эта". На самом деле все гораздо сложнее.

Как я мог себе вообразить ситуацию, когда мне дает урок метафизики Аваддон, Ангел Бездны? Кстати, по пути в эту са-мую бездну.

- Вообще-то, - заключил Авви, - ваша ошибка в определении мироустройства вытекает из ложного посыла: что существует только два вида материи - живая и неживая. Это, так сказать, исторически обусловленное заблуждение, вроде уверенности в существовании всего лишь двух полов.

- Долго еще, профессор? - спросил я.

- Собственно, мы уже на месте.

Нас окутывала липкая мгла. Склон также уходил вперед (или вниз?) в бесконечность. Это место было ничем не примеча-тельно. Где-то высоко над нами угадывалась такая же уходящая во тьму стена, по которой мы шли. Какая-то титаническая кана-ва...

- Одну минуточку, - Авви повертел головой. - Ага, вот туда.

Мы двинулись туда, куда он указал. Под ногами на склоне было темное пятно правильной овальной формы. Можно было тысячу раз пройти мимо и не заметить его. Просто чуть темнее, чем "почва", по которой мы шли.

- Сюда... - показал Авви.

Я остановился и придержал Ксюшу. Впрочем, она и не осо-бо рвалась вперед.

- Один вопрос, - начал я, и Авви вдруг широко улыбнулся.

Видимо, он все это время ожидал того, что я, наконец, спрошу, куда мы идем. Поняв это, я замолчал. Аваддон не стал играть в эту игру.

- Я хочу показать тебе одну из причин, по которой ты здесь.

Я кивнул, понимая, что его фраза только выглядит вполне конкретной, на самом деле ее можно трактовать и так, и эдак. "Здесь" - это в Доме? или просто тут сейчас.

Он стал на темный овал и приглашающе махнул рукой. Подходя ближе, я заметил, что его фигура начала светиться. Ок-сана вопросительно взглянула на меня, и я пожал плечами.

Едва мы ступили на темный овал - мир потерял краски. Не сказать, что раньше он был таким уж цветным, но теперь он стал вульгарно черно-белый. В висках появился приятный холодок. Авви сделал шаг из темной области, мы последовали за ним.

С каждым шагом мир вокруг нас менялся. Стена, заменяв-шая нам небо, уходила куда-то в высоту, мрак впереди рассеи-вался, светлел. Точнее - серел. Через минуту впереди появился горизонт. Может быть не горизонт... Точно. Просто линия, от-делявшая то, по чему мы шли, от светлеющей серой мглы. Так, будто мы подходили к краю обрыва. Еще через минуту оказа-лось, что так оно и есть. Но подойти близко нам было не сужде-но.

Слева от нас возникло знакомое радужное свечение. Метрах в двух над "почвой" появился переливающийся всеми цветами радуги шар. Через мгновение на месте шара возник Сапфир.

Странно было думать о нем, как о существе мужского пола. Женского в его фигуре было гораздо больше. Крылья бабочки просвечивали, и серый туман сквозь них выглядел почти краси-вым.

Я увидел, что Аваддон снова превратился в птицу. Он чуть расправил крылья, как бы защищая нас с Ксюшей. Девушка смотрела на пришельца, широко открыв свои голубые глаза. Сапфир остановился шагах в пяти. Авви угрожающе поднял клюв. До меня вдруг дошло, что встретились два стража, Бездны и Дома. Пересечение интересов?

- Удовлетворите свое болезненное любопытство отсюда, - примирительно сказал Сапфир. - Не нужно подходить ближе.

- Я только хотел показать, - проговорил Авви, успокаиваясь.

- Не было бы возражений, - ответил страж, - если бы я был уверен, что в этот раз ты выполняешь собственную волю.

Мне показалось, что ворон смутился.

- Ладно, - сказал Авви после недолгого размышления.

Наверное, мы представляли странную картинку для посто-роннего наблюдателя, окажись он здесь. Живописная группка в стиле Валеджо. На черно-коричневом грунте, который метрах в двухстах впереди обрывается в клубящуюся серую пустоту. Се-рую, без единого постороннего цвета. Как будто именно там начиналось Небытие.

- Это Эйнсоф? - спросил я, кивнув в ту сторону.

- Дался тебе этот Эйнсоф! - возмущенно дернула головой птица. - Это то, что ты видишь - ничего больше.

- Бездна в бездне, - сказала вдруг Ксюша.

- Удачно, - одобрил Аваддон.

- Мы играем в загадки какие-то? - начал раздражаться я. - Одгадайка? Да? Что это? - я повернулся к Сапфиру и показал на обрыв рукой.

- Конечность, - ответил он, - антоним бесконечности.

- Ага, понятно, - сказал я и, с трудом отлепившись от Ксю-ши, сделал шаг к Стражу Дома. - А какое отношение к этому имею я?..

"Черная полилогия" - вдруг мелькнуло у меня в голове. Черт возьми, "конечность" - это слово, понятие, взятое оттуда! Как сказал Аваддон - это одна из причин, по которой я нахожусь здесь? А Лиит сказала "воплощенная невозможность". Но неу-жели я здесь только для того, чтобы увидеть, что моя фантазия о конечном мире - реальность?

Стоп! Более интересная мысль: я умер, чтобы убедиться, что мир не бесконечен. А, юморок, дружище?

- Что бы ты сейчас не думал, - сказал вдруг ворон, - ты оши-баешься.

Порой я чувствую себя шариком в автоматическом бильяр-де. И самое страшное, я иногда думаю, что мои ощущения соот-ветствуют действительности. И даже если меня каким-то чудом занесет в дырку с надписью "Приз", выигрывает кто-то другой. От этой мысли хочется залепить кому-то в ухо. Интересно, за-чем Сапфиру крылья, если он не летает?

Даже там, у края, ночь не заканчивалась, хотя там должно было закончиться все. Мы снова вернулись в Долину Царей, в душную ночь южной пустыни.

Глядя на черные глыбы пирамид, я вдруг подумал, что раз-гадку можно найти где угодно, если захотеть. Главное - захо-теть. Не очень то приятно, когда жизнь твоя превращается в ка-кой-то "Quest", и все начинает зависеть от того, как ты ответишь на очередной вопрос.

- Давай вернемся домой, - попросила Оксана, а потом доба-вила. - Странная вещь: если все так, как они говорят, то бездна - не существует. Как можно быть стражем того, чего нет?

"Удачно" - как бы сказал Аваддон. - "И - красиво" - добавил я от себя. Дом на крае бездны, которая не существует. Где ты, Эшер, чтобы нарисовать подобное. И этот ли смысл вкладывал Юра Зеленый в тот образ, который придумал?

Возвращаться не хотелось, и я вспомнил, что где-то тут не-далеко, в поселке, есть прекрасный гостиничный комплекс, с барами, кондиционерами и прочими преимуществами цивилиза-ции.

Мы устроились на прохладной террасе заведения с экзоти-ческим названием "Аллаин". На мне были узкие "Левайсы", ко-торые я обнаружил в Доме и черная майка с серебристой надпи-сью "No". На Ксюше простое ситцевое платье и пестрый платок. В этой одежде она выглядела еще моложе своих немногих лет. Я подсчитал в уме - ей должно быть шестнадцать, может - семна-дцать. Моя "персональная проблема", как выразилась Лиит.

- Ты женат? - спросила "моя проблема".

- Нет, - ответил я. - По-моему, все, попадающие сюда, авто-матически освобождается от брачных уз.

- Да, - сказала девушка, - трудно свыкнуться с мыслью, что мы... что я...

- Понимаю тебя, малышка...

- И еще... как-то не верится. А тебе?

- Мне тоже, - успокоил я ее, хотя чувствовал другое.

- Интересно, как там Ленка? Наверное, очень переживала, когда я... когда... это случилось.

- С ней все в порядке.

Ксюша пожала мою руку, лежащую на столике.

- Ты как бог, все знаешь. С тобой спокойно.

"Как бог..." Знала бы она, что именно этот "бог" сделал так, чтобы она оказалась здесь. А потом не смог ничего придумать... Просто - придумать. Хотелось бы ощутить какие-нибудь угры-зения. Но их не было.

Наконец подали заказанный мною черный кофе со льдом. На спиртное здесь был жесткий запрет, даже для туристов.

"А ведь мир как жил, так и продолжает жить. А мы... Дейст-вительно - туристы. Неприкаянные, бродим по миру, не пони-мая, зачем и почему".

Впрочем, не нужно обобщать: это я не знаю зачем, осталь-ные, похоже, заняты вполне конкретными делами. Я взглянул на Ксюшу. Ее, наверное, вполне устраивает концепция о нашем теперешнем загробном существовании. А меня? Меня - нет. Те-перь - нет.

Я потянулся к своему стакану и чуть было не перевернул его. Рядом раздался женский визг. Визжала престарелая дама за соседним столиком. Визжала и показывала рукой куда-то вниз.

Между столиков на полу сидел Толик. Он недоуменно кру-тил головой, не понимая причины неожиданного переполоха. Дама что-то кричала на ломаном французском, что - понять бы-ло невозможно.

Я быстро встал, сгреб крысеныша в руку, громко извиняясь на всех известных мне языках.

- Валим отсюда, - крикнул я Ксюше, та уже была на ногах.

Едва мы оказались на улице, крысеныш заявил.

- Истеричка. Столько визга... Она как будто привидение увидела.

- Еще хуже, - рассмеялась Оксана и забрала зверька себе. - Она увидела призрак крысы. Представляешь ужас?

- От таких же слышу, - огрызнулся Толян.

- Каким тебя чертом сюда занесло? - полюбопытствовал я, но тот обиженно молчал. - Ладно, давай возвращаться.

- А вот этого делать я не рекомендую, - отозвался Толик.

- Там что - засада? - поинтересовался я.

- Хуже, чем засада! Они там решили тебя заувековечить.

- Чего-чего решили? - переспросила Оксана.

- За-у-ве-ко-ве-чить. Усекла? Изобразить на стене, черт - на холсте. Как тебя когда-то...

- Меня? - не поняла Ксюша. - Когда это?

 - Это долгая история, - оборвал я их и взял Толика себе.

- Но... - начала Оксана, но я перебил.

- Потом.

- Что там случилось? - обратился я к крысенышу, посадив его на плечо.

- У меня в горле пересохло от этого чертового песка. Можно чего-нибудь хлебнуть, а?

- Обойдешься.

- Вот так всю жизнь! - обиделся крысеныш. - Я половину планеты, можно сказать, пробежал, чтобы спасти вас, а тут...

- Ладно...

Все равно деваться куда-то надо. Здесь на улице перед неле-пой вывеской "Аллаина" (буквы похожие на след нетрезвого воробья) на нас уже стали обращать внимание. Помнится, где-то тут должен быть отель.

Номеров не было - "Сезон, мсье, что поделать..." Стодолла-ровая купюра, появившаяся из тесного кармана, заставила пор-тье засомневаться. Вторая положила конец сомнениям.

- Ваш багаж, сэр?

- Вот, - я указал пальцем на свое плечо.

- Во, блин! - тихо выругался Толик.

Портье, наверное, принял нас за свихнувшихся хиппи! Но - богатых хиппи.

- Как вас зарегистрировать?! - крикнул он нам вслед.

- Sagrada familia,- ответил я и, поглядев на Толика, добавил. - С сыном.

Номер оказался "люксом" - большим, разросшимся клопов-ником. Впрочем, кондиционер работал, и на том спасибо.

Я поднял трубку доисторического телефона и заказал бу-тылку джина и ведро тоника. Буквально через минуту в дверь постучали. Чумазый арабченок принес джин и упаковку воды. Я дал ему доллар "на чай" только для того, чтобы увидеть квад-ратные арабские глаза.

Плеснул тоника на блюдце и поставил перед Толиком.

- Джина-то капни чуть-чуть, - попросил он.

- А маслину положить? - съязвил я.

- Жлоб, - ругнулся крысеныш, прекрасно зная, что преиму-щество сейчас на его стороне.

- Чудесный зверь! - восторженно отозвалась Ксюша. - Жал-ко, что в этом мире только он. А другие сюда, что - не попада-ют? Собаки, кошки?

Толик захлебнулся и закашлялся. Я щелкнул по его спине.

- У него на кошек аллергия, - пояснил я Оксанке.

- Ладно - пей, не торопись. Спешить нам, видимо, не куда.

Я встал, потянулся, оглушительно хрумкнув позвонками, и подошел к окну. Розовые неоновые буквы горели на копре шах-ты "Заря".



Глава девятая



Санитарка очень долго возилась с ведром и тряпкой. Все это время Марк стоял возле окна и созерцал грязно-серое февраль-ское утро. Впрочем, февраль был уже на исходе - осталось всего ничего, а потом - весна. Ну и что, что весна? Не только сезоны, годы слились в сплошную серую полосу, которая звалась - жизнь. И конца этому не видно.

Что-то еще было там вначале. Что-то радостное, радужное... Теперь не вспоминается. А сейчас?.. Чем этот день отличается от вчерашнего? Можно ли вспомнить, что было позавчера? Не-делю, месяц назад. У людей как будто бы все по-другому. Что-то происходит, что-то меняется, случается... А последнее, что с ним случилось - это скоростной оральный секс с этой коровой Зинаидой, на импровизированной пирушке по случаю "дня ме-дика". Да и событие ли это?

Он посмотрел на кругленькую попку санитарки, отражаю-щуюся в оконном стекле. Нет, конечно, отражалась вся санитар-ка, но взгляд Марка выделил и фиксировал только одну ее часть. Весьма соблазнительную часть.

Он уже один раз пробовал "подъехать" к этой молоденькой, аппетитной шатеночке. Тогда она сидела в кладовой и читала книжку вместо того, чтобы выполнять свою работу. У книжки было какое-то пугающее название.

Тогда "атака" Марка натолкнулась на ледяную, но крепкую оборону. Может попробовать еще раз? Взгляд Марка вдруг ос-тановился на большой койке, стоящей среди палаты. И он понял, что не слышит сигнала электронного монитора. Ни привычного попискивания, ни тревожной сплошной звуковой полосы - ниче-го. Чертова штуковина опять отрубилась!

Больной уже сто раз мог умереть за это время! Марк подо-шел к койке и пощупал пульс.

- Нет - жив. Слава Богу.

Впрочем, ему-то было до фени. Но если бы он умер в то время, пока Марк находился в палате, было бы очень неприятно.

Санитарка с любопытством глядела на него. Красивая. Мо-лоденькая, худенькая - именно такие ему нравятся. Ну скажем ему нравятся разные. И такие тоже. Какие больше?.. Обычно - не те, с которыми он имеет дело.

- Что случилось? - спросила санитарка, выведя его из прият-ного оцепенения.

- Беги, позови медтехника, - приказал Марк, вздохнув. - Он на третьем этаже... Кажется в восточном крыле.

Я открыл глаза и первой моей мыслью было: "не стоило пить". Большой фужер явно поддельной водки с запахом хими-ческой лаборатории. А потом я вспомнил то, что было перед этим. Собственно, а чего я хотел? Приперся, а все уже было яс-но и так. Все кончено. Не хотелось верить? Я чувствовал неимо-верную тяжесть в груди. Сколько я выпил за эти дни?.. Больно.

Я - в больнице, понятно - допрыгался! Все банально, но кладбища полны тех, кто банально покинули этот мир.

Жена ушла. Забрала дочь и ушла. Что я пытался выяснить, приходя к ней туда, где она теперь жила? Ах, да! На любимую гордую мужскую мозоль наступили - обидно... Черт, не будет теперь на моей могилке гордой надписи: "помер в творческих муках". "Жена ушла, запил и сдох" - вот моя эпитафия.

Фужер водки в забегаловке возле трамвайной остановки. А куда я собирался ехать-то? Ведь дома-то теперь у меня не бы-ло...

Мы снимали квартиру, после того, как она ушла, жилье пришлось оставить. Не было денег? Были, но все они ушли на водку. Муки творчества, говорите? Или это я говорю?

Почему-то вертится в голове: история о клопах в гробу у отшельника... Не хочется - банально. Ой, как не хочется. Хочет-ся - героем с саблей и на белом коне... Воспоминание резануло и без того болящее сердце. Мы сидели...

...на низких восточных стульях возле такого же низкого сто-лика. Я пил джин с тоником. Оксанка тоник, а крысеныш рас-сказывал. Мне хотелось заказать льда, но не хотелось снова ви-деть квадратные арабские глаза.

- Признаться, - вещал Толик, - начало разговора я проспал. Знаете - эта смена временных поясов на меня действует удру-чающе...

Мы с Ксюшей переглянулись, Толик придирчиво посмотрел на нас.

- В общем я понял, что что-то у них там не получается так, как они задумали. Причем эта девка - Лиит, судя по всему и ду-хом не ведает, в чем состоит замысел. А остальные обращаются к ней, как... как к неприкасаемой какой-то. Вроде она не чело-век... хотя... гм-м... да, не человек. А вот этот потный толстяк - Зар - он действительно не человек. Я точно не понял, но он что-то вроде инструмента.

- Робот? - переспросил я.

- Какой к монахам "робот"! Я сказал - инструмент. Точнее даже - средство, усекаешь?

- Ладно...

- "Робот"... Сам ты - робот ходячий. А главная у них видимо эта, простите за выражение, кошка. Ле Наа. Кстати, знаете, что такое Ле Наа? В Лаосе это демон-кошка, противная, нужно за-метить, тварь.

- Откуда ты знаешь это-то? - удивился я.

- У меня память - генетическая, - гордо объяснил Толик. - Пятьдесят поколений моих предков по материнской линии жили в библиотеке.

- Имени Ленина?

- Ну, ты... - крысеныш надулся.

Я поставил перед ним блюдце, добавил тоник и джин из сво-его бокала.

- Мир, дружба, жвачка, - предложил я.

Толик гордо поднял голову, глядя в темное окно. Я добавил в блюдце еще джина.

- Хватит, - пробурчал он. - А то меня развезет.

Он похлебал из блюдца, откашлялся и продолжил.

- Вообще-то, по-моему, у них есть еще кто-то, кого они бо-ятся как огня. Я говорю "они", но создается такое впечатление, что в их компании - каждый сам за себя. А то, что они пытаются провернуть, нужно разве что этой кошке недоделанной. А ос-тальные... Зар - лишь средство, этот гомик Симкор - вообще - с боку припеку. Он все боится, как бы чего не вышло.

- А Сайто?

- Нет, этого ужаса с ними не было... Ну, в общем, когда они решили, что у них сейчас ничего не получится - кстати, эта кош-ка прямо волосы на себе рвала от досады.

- У нее же нет волос.

- Ну, это я так - фигурально. Так вот... э-э-э... Е-мое, хватит меня перебивать! В общем... ну... они решили, что есть два ва-рианта: либо отправить тебя назад, либо зафиксировать здесь. Ну, запечатлеть - ты понимаешь... Ну и все. Стали ждать тебя, а я нырнул в нору... А - это отдельный рассказ, как я тебя нашел. Такого страху по пути натерпелся. А, главное, норы тут ненор-мальные! Раз десять попадал в такие места, что жуть берет...

- Аваддон с ними был?

- Да нет же! Две девки и два мужика...

- А что они хотят сделать, что они задумали?

- Ну, ты, прям гестапо какое-то! - возмутился крысеныш и надолго припал к блюдцу. Когда оторвался, громко икнул. Язык у него заплетался.

- П-прошу прощения... Ну и пойло! Как вы его пьете?.. Они, кстати, несколько раз говорили о чем-то, что ты то ли написал, толи напишешь. Не роман, не повесть - в этом то я разбираюсь, у меня пятьдесят поколений... ик! - ой... Прошу прощения... Ой, моя голова... Я... сам писал...

- Надрался, - сообщила Ксюша.

- Что и требовалось доказать, - подытожил я.

- Лена - это демон? - спросила девочка, глядя на заснувшего крысеныша.

- По-моему, это все очень виртуально... Она может и имя носит демона, может и демон в какой-то мере... но вовсе не то, что мы подразумеваем под этим.

- "Виртуально" - ты сказал?

- Да, как будто все это - маски, которые они одели.

"Весь мир одел эти виртуальные маски. И сам мир одел мас-ку" - думал я, глядя на темную гору отвалов за окном.

Не нужно напрягаться, чтобы отвалы в воображении превра-тились в склоны Карадага. А копер шахты в Эйфелеву башню. И так - до бесконечности...

Ксюша тронула меня за руку.

- Давай поспим...

- Ты ложись, малышка. Я - позже...

В спальне "люкса" была только одна гигантская кровать. Окна выходили на убогие дворы арабского поселка.

Они где-то тут - только протяни руку. Ждут меня, чтобы "заувековечить". Я что-то должен написать или наоборот - не должен. Или -  написал? Чепуха! Всю жизнь я писал какую-то чушь, которую читали только такие сумасшедшие, как я сам.

Кто же эти существа, маскирующиеся под  оккультную не-чисть?

Девочка спала на кровати. Толик дрых прямо на столе. Мне спать не хотелось. Номер был частью Дома Сквозняков и, полу-чается, любое место, куда я попал бы, в этом мире было частью Дома Сквозняков? Весь мир - Дом Сквозняков? Зеленому бы это понравилось...

Мы дурно с ним расстались. Поссорились. Он укатил куда-то в Югославию. Время от времени приезжал, но мы с ним не виделись. Кто уж там был виноват в ссоре - не помню. Может быть я.  Только после того, как потерял семью, я понял, научил-ся, что нужно дорожить тем, что имеешь.

Легко дорожить чем-то, ничего не имея...

- Какая дрянь! - вдруг отчетливо произнес Толик, не просы-паясь.

Я улыбнулся и выглянул в окно. Склоны... Горы... Когда-то в месте, которое мы назвали Институт Любви, мы карабкались по этим склонам искусственных гор, поросших душистым го-рошком. Все время вверх. А потом сидели...

...глядя на крошечные домики под нами, на вычурное здание самого Института. А потом целовались. От нее пахло весной: цветами, нежным солнцем и будущим. Счастье - это не тогда, когда боль прошла. Счастье - это когда боли нет. Пока... И ты не знаешь то, что она будет.

Она была красива...

Как эхо, затихает боль... затихает ли?

Зачем лгать себе. Ведь завтра взгляд зацепится за что-нибудь, выплывшее откуда-то из владений Аваддона, за пурпур-ную искорку душистого горошка, например, и она вернется. Она - в сознании, боль - в сердце. Что уходит безвозвратно? Лишь то, чего никогда не было, остальное - здесь.

Я сидел в низком кресле, дул тоник и думал о Лиит. Она бы-ла похожа на многих женщин, которых я знал. Наверное, поэто-му меня влекло в ней. Хотя в этом было что-то искусственное. Точнее - фальшивое. И то, что она холодно отнеслась ко мне, и появившийся из небытия ее супруг, только усиливал мое жела-ние обладать ею. Да, все просто - обладать, но - все не так. За этим "обладать" пряталось что-то другое.

Но что же делать? Я всерьез подумывал о том, что вернуться в мир было бы вполне приемлемым решением всех проблем. Ну - не решением. Просто - бегством. А что - бегство это не выход?

В сущности то каждый из обитателей этого мира имеет шанс вернуться. За определенную цену...  Боже, так оно и происходит! Одни возвращаются - другие уходят! Круговорот судеб, даже проще, чем колесо карм Сидхархи. Нет... Нет!

Все слишком примитивно, чтобы оно работало. Должно быть либо еще проще, примитивней или  - яснее, либо - наобо-рот, сложнее. Последнее - более вероятно.

Мысли, сделав ментальную петлю, снова вернулись к Лиит. Чтобы было, если бы мы встретились с ней в том, другом ми-ре?.. Наверное... Да то же, что и здесь, как это ни скверно. Она бы стала еще одним эпизодом всего на всего. А может и я стал им. Что там говорил Аваддон о единой бездне внутри нас? Что-то там сидит черное, страшное, мерзкое - одно на всех нас...

Краем глаза я увидел какое-то движение и повернул голову в ту сторону. Между поручнем и стеной оставалось сантиметров тридцать, и оттуда сейчас выползало... да... С первого взгляда это было похоже на змею. Белую, даже скорее бледную и тол-стую. В две моих руки.

Она появлялась медленно и плавно, словно в эффекте ком-пьютерной анимации. И совершенно бесшумно. Белая, словно бы человеческая кожа - никакой чешуи. Голова совсем не змеи-ная, скорее...

Существо скорее было червем, чем змеей. Блеклые глаза, как у рыбы последней свежести. Пренеприятнейшее зрелище. Страх заморозил мое тело. Ужас отдавал команды бежать, смыться, исчезнуть. Или хотя бы отодвинуться. Но я сидел как полено и рачьими глазами таращился на зверюгу.

И рот у нее был совсем не змеиный. Как будто "заячья губа", и это от того, что пасть чудища слагалась из четырех сегментов. На лбу я заметил еще одну пару рыбьих глаз. Думаю, у Сайто на конкурсе красоты появился конкурент.

Пока я прятался внутри своего задубевшего тела, тварь вы-ползла метра на полтора и, изогнувшись изящной дугой, повер-нула морду ко мне. Хотелось что-то сморозить, но в рот словно бы воды набралось, замороженной... Червь замер, пристально вгляделся в меня.

Я увидел свое отражение в его глазах. В них я сам испуганно смотрел на себя же самого. Почувствовал, что по рукам и ногам побежали "мурашки", и они стали неметь. Кожа и мышцы лица, словно после чудовищного укола новокаина расслабились и по-теряли чувствительность. Мозг, тем не менее, освободившись от лишних ощущений, вдруг заработал отчетливо, быстро и ясно.

Я смотрел не на червя, а на себя самого. Оболочка, маска, иллюзия... может быть маскировка. Виртуальная внешность, за которой был все тот же я, пришедший сюда для... Для того что-бы помочь...

Но я не нуждаюсь в помощи!

Нет, я в беде.

Какой беде? Все нормально, я не хочу, чтобы что-то меня-лось! Пусть все будет... Четыре сегмента пасти открылись, за ними черно-красная глубина.

Нет, я должен себе помочь... Вот так... сейчас.

Жевала раскрылись как некий экзотический цветок. "Эта же гадость сейчас слопает меня!" - мелькнуло где-то на периферии вселенной. И вдруг позади червя раздалось шипение, словно из шланга выходил сжатый воздух.

В моих глазах мелькнул испуг. Черт, моих? Да нет же - в мутных глазах этой пакости! Шипение снова повторилось, в нем слышались угрожающие нотки. Пасть червя вдруг захлопнулась, как будто чекнутый чемодан закрыл крышку.

Червь изящно повернулся. Ко мне затылком.

Теперь я смог разглядеть источник пронзительного звука. Возле окна стояло пегое существо ростом с крупную собаку. Мощная холка, удлиненная голова с двумя саблевидными клы-ками, сильный круп и длинный, голый хвост. Крыса. Крысеныш. Толик.

Его глаза светились красным как два светофорных сигнала. Он еще раз издал странный шип.

Червь медленно и абсолютно бесшумно скользнул на пол. Крысеныш присел на круп и угрожающе поднял передние лапы. Еще мгновение, и они сцепились.

Червь вел себя словно удав. Он пытался обвить Толика и в какой-то момент даже преуспел в этом. Но тот одним мощным движением освободился от захвата. Я увидел, что на боку у чер-вя появился уродливый шрам - крысеныш полоснул его клыка-ми. Из дырки текла зеленая, прозрачная и вязкая, словно сироп жидкость, пачкая все вокруг.

Толик, освободившись, отскочил на середину комнаты, оп-рокинув при этом журнальный столик. Червяк поднял голову и принял стойку словно кобра. Его рана затягивалась на глазах.

- Что вы... - из спальни появилась Оксана, да так и осталась стоять с невысказанным вопросом на устах.

Соперники не делали никаких попыток напасть друг на дру-га - это продолжалось довольно долго. И тут я увидел, как глаза Толика начали гаснуть. Схватил валявшуюся на полу бутылку с остатками джина  и залепил ею паразиту по затылку. Червь был словно металлический - бутылка разлетелась на мелкие кусочки, а тварь сделала великолепный с точки зрения пластики разворот и пошла на меня.

Я шагнул назад. Затем еще. Голова червя отклонилась - он готовился к атаке. Пасть приоткрылась и из нее вылетело облач-ко дыма. Тварь еще больше откинулась назад, и я увидел, что белая кожа начала темнеть, вероятно там, куда попала жидкость из бутылки. Из ее рта снова вылетело облако дыма, на этот раз многим более чем сначала. Вдруг внутри червя что-то затреща-ло, вполне электрически. Правый глаз с забавным звуком выле-тел из орбиты и стрельнул в потолок. Из дырки, словно из пуль-веризатора брызнула зеленая жидкость.

Голова монстра шлепнулась на пол. Тело несколько раз дер-нулось, потом вдруг начало коробиться, словно охваченная ог-нем бумага. С тихим шелестом останки червя рассыпались в пыль. Мелкую, черную и противную.

- Червячку джин в голову ударил, - подытожил я.

- Писец сканеру, - отозвался Толик.

Он снова стал маленьким безобидным зверьком.

- Сканеру? Какому сканеру? - дошло до меня.

- Это Симкоровская штучка, мать ее, - ответил крысеныш. - Судя по всему, они пытались оцифровать тебя.

- Подожди-подожди, - остановил я его. - Вот этот... вот эта... гм-м... дрянь - это сканер?

- А ты думал, что тебя в "Хьюлед Паккард" сунут?

- Оцифровать? Зачем?.. Ах, да.

Я сел на диван и закурил, Оксанка опустилась рядом и легко обняла меня за плечи. Толик сидел на полу перед нами.

Прячься не прячься, но они - все равно найдут способ доб-раться до меня. Этот червяк-сканер тому пример. У них пре-имущество - они знают Дом и его законы и они знают, чего хо-тят. Ну, я надеюсь, что знают.

Им нужно от меня другое?.. Например, моя душа? Понимаю, что это до ужаса банально. Но может быть вся эта возня в Доме Сквозняков только для того, чтобы заполучить эту штуку?

Опять - упрощаю. Все время хочется упростить. А может - наоборот? Все просто, а я все пытаюсь усложнить? Что так, что эдак - ясности от этого не добавляется.

С Толиком на плече и взявшись за руки, мы снова вернулись к пирамидам. Но Аваддона там не было. Мы повернули в сторо-ну пустыни, но это уже была не пустыня, а Проспект. Я улыб-нулся - все вышло так, как хотелось: и из одной комнаты Дома мы всего лишь вошли в другую.

Оксанка узнала место и с интересом посмотрела на меня. Я сжал ее ладонь и улыбнулся в ответ.

- Как ты узнал, - обратился я к Толику, - что это был сканер, а не червь?

- Да что я, по-твоему, - возмутился крысеныш, - полный "чайник"?! В компьютерах я то понимаю кое-что.

"Значит - я не понимаю"... - решил я.

Мы шли по пустому ночному Проспекту. Как всегда он вы-зывал во мне самые противоречивые чувства. И чем больше времени проходит, тем более разные, порой совсем противопо-ложные чувства он вызывает. Когда-то я думал о нем, как о Modus Vendi - Полюсе Мира, пока много-много лет не прожил вдали отсюда. Я понял, что мир вращается сам без этого, и ему глубоко плевать на все наши условные полюса и центры.

В душе было скверно, но в то кафе заходить не хотелось, а мое любимое заведение в это время обычно закрыто. Мы вышли на площадь. Маленькое летнее кафе было освещено призрачно-синим цветом.

- Я кажется... - начала Оксана и замолчала, широко открыв глаза.

Она вспомнила! Черт бы меня побрал: выбрал место для прогулки.

- Я же... - она растерянно посмотрела на меня.

Я обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.

- Там - Ленка...

- Подойдем?

Она удивилась.

- А можно?

Мы подошли. Как будто сто лет назад мы так же подошли сюда с Лиит - она искала, где меня "пристроить"...

Лена сидела в компании с двумя веселыми мужиками-таксистами. Перед ними стояла обойма пустых бутылок из-под пива. Пирушка видимо была в разгаре.

- Привет, ромашка, - произнесла тихо Ксюша.

Лена посмотрела на Оксану, потом на меня. И снова переве-ла взгляд на Ксюшу.

- Если думаешь тут работать, - заявила она весело, - полу-чишь в лоб.

И снова обернулась к своей компании.

- Давай присядем, - предложил я.

Мы сели за соседний столик. Оксана недоуменно оглядыва-лась на Лену. Я, кажется, понимал, что происходит.

- Она тебя не узнает,- сказал я тихо.

- Как - "не узнает"? - удивилась она. - Не может быть.

- Не может - но есть...

Толстушка-малолетка принесла две чашки смутного кофе. Я почему-то развеселился.

- Лапочка, - обратился я к официантке. - Тебя кофе слепой учил готовить?

- Не нравится - не пей, - зло ответила она. - Ты еще за про-шлый раз не расплатился.

Она фыркнула и скрылась в киоске.

- Наш человек.

- Что ты сказал? - не поняла Ксюша.

- Так, ничего. Я...

И замер с открытым ртом.

Из подъехавшего таксомотора вылезла тонкая, стройная женщина. За ней мужчина. Женщина была моей женой.

Я встал. Затем опустился наместо. Мужчина взял из ее рук сумку, поддержал подругу под локоть. Она бросила быстрый взгляд в нашу сторону. И я снова вскочил, словно на пружине. Она с любопытством взглянула на меня. Я тихо произнес ее имя. Она недоуменно посмотрела на мужчину, пожала плечами и направилась в сторону Проспекта. Он там где-то живет. Жил... Нет - живет. Это я - жил...

Они уходили в темноту летней ночи, а я смотрел им вслед. Призрак, не узнанный. Не нужный. Лишний.

Я знал его. Мир, порой, бывает слишком тесным. У него была жена. По-моему, вторая. Но сейчас они шли... к нему?..

На границе темноты мелькнуло белое пятно - она огляну-лась. И тут я понял, что это все, вся эта сцена уже один раз про-исходила. Во сне? Что-то в этом роде... Нет, не во сне, хотя и во сне это было. Но там - было, а осталось на бумаге. Вся эта неле-пая, дурацкая сцена была написана мной. Давно. А теперь - все это произошло. Слишком часто это бывало. То, что я придумал - потом происходило на самом деле... Пророк сраный!

Я сел. Сел и закурил.

Ксюша заглянула мне в глаза и накрыла мою ладонь своей. Я сунул сигарету в рот и положил свободную руку на ее ладош-ку.

Летняя ночь неслась вокруг нас на шумном скутере. Сквоз-няки атаковали то слева, то справа, но мне было все равно. Я умер. Сдох. Растворился, преставился. И душу мою никому не нужную, уносил ветер.



Глава десятая



Так что там насчет эпитафии?..

Для них всех мы - незнакомцы. Они не узнают нас не пото-му, что видят перед собой умерших и не верят своим глазам, это - просто еще одно свойство нашего мира. Мы не видим того, чего нет, как это не прискорбно. И отсюда истекает безрадост-ный вывод, что вся эта компания: Аваддон, кошка Наа, Зар - существуют, раз я их вижу. Виртуальны они или нет, но реаль-ность она и Африке - реальность.

Все, что имеет смысл - существует. И то, что не имеет - то-же. А нет того, чего нет.

Зачем я пришел тогда к ней? Вечером. Поздно вечером. Прошло больше пяти месяцев после того, как мы расстались. Мне казалось, что все еще можно поправить. Что можно еще найти правильные слова, логические доводы, красивые эмоции.

Я что-то говорил - она слушала, глядя в черную пустоту за окном. В ее больших глазах была ледяная пустыня. В плавности движений - что-то кибернетическое. Она хотела казаться чужой. Но она уже была чужой.

А вся моя жизнь, планы, амбиции замкнулись, зациклились на происходящем. Я был готов отдать жизнь, лишь бы доказать, что я прав, и она должна быть со мной. Меньше всего я думал о ней. Через какое-то время я понял, что рассказываю эту историю Оксанке вслух.

Мы с Ксюшей сели в такси и поехали в то место, где я жил последнее время. Если и это часть Дома Сквозняков, то, навер-ное, самая последняя, самая подвально-чердачная часть. Прие-хали, поднялись по лестнице и у самой двери я сообразил, что в квартире пусто.

- Давай вернемся, возьмем что-нибудь перекусить, - пред-ложил я.

- Я сам сгоняю, - отозвался Толик с моего плеча.

- Пальтишко накинь - простудишься, - съязвил я.

Крысеныш спрыгнул с плеча, увеличиваясь на лету. Ступе-нек подъезда коснулись уже вполне человеческие ноги. Перед нами на лестнице стоял молодой парнишка и с улыбкой смотрел на нас. У него был жесткий черный "ежик", белая водолазка и брюки. Сверху короткое черное пальто.

- Так сойдет? - спросил он.

- Толик? - недоуменно поинтересовался я.

- Папа римский, - ответил он. - Так идти или нет?

- Как это у тебя выходит лихо!

- А ты сам попробуй, - ответил он. - Ощущения - великолеп-ные! Хорошо быть человеком, но крысой все-таки привычней.

- Деньги дать? - спросил я.

- Имеются! - довольно заявил он и шагнул вниз.

Е! - вдруг пискнул он.

По ступеням за нами поднимался Сайто. Его уродливые но-ги сгибались в обратную сторону, и он тяжело бухал ими по ступеням.

- Чего орешь? - кинул он Толику. - Собрался куда? Так - иди. Я поговорить пришел, в гости...

- Ну раз - в гости... - пробурчал я и полез в карман за клю-чом...

Ключ я держал в руках, когда выходил из забегаловки. Ду-рацкая привычка что-то держать в руках.

Так вот куда я ехал! После того как она выставила меня за дверь. После моей нелепой попытки поговорить. Я ехал сюда, это было мое жилье.

А ключик... Ключик - тю-тю...

- Помочь? - спросил за моей спиной Сайто.

Я что-то промямлил, а он протянул руку и толкнул дверь. Она медленно со скрипом открылась. И я шагнул в темноту. В темноту своего прошлого.

Здесь я провел самые ужасные дни своей жизни. В том, что тут происходило, было, пожалуй, что-то сверхъестественное. Столько всего скверного случилось здесь в весьма короткое время, что трудно было поверить, что это все случилось без чье-го-либо потустороннего участия.

В краткое мгновение, переступая порог, я вновь пережил все, что было.

Широкий коридор-прихожая, три двери вправо, две влево, плюс - небольшой холл с лоджией. В противоположной от входа стороне еще две двери. У входа - большая кухня, санузел. Ши-карно. Было бы шикарно, если бы помещение не выглядело так, будто здесь стоял лагерем Али-Баба со своими разбойниками. И не один день. И - не один раз...

В моей комнате - казенный стол, панцирная  кровать, над ней тонкий черный деревянный крест. И рядом - ее фотография под стеклом в скромной рамке. Стул - один.

- Присаживайтесь, - проговорил я, пытаясь всеми силами выпутаться из паутины своих воспоминаний.

Как будто сто лет прошло...

Пахло кожей. Кожаной курткой. В ней я был в тот день, ко-гда она ушла. И не снимал ее... Несколько дней...

- Бардак, - проворчал Сайто.

- Я сейчас, - Ксюша, сердечная, бросилась наводить поря-док.

- Оставь, - бросил я ей. - Тут бульдозер нужен.

- Я быстро, - не унималась она.

Тяжело вздохнув, я опустился на голую сетку кровати. Сно-ва боль от пережитого вытеснила из моей души все. Из души, головы, нутра. Снова я стал пузырем, наполненным болью.

В холле что-то стукнуло, и в комнату ввалился Толик с дву-мя пакетами в одной руке. В другой он держал полупустую бу-тылку "Миллера".

- Сигарет купил? - спросил Сайто.

- Капля никотина убивает... - начал было крысеныш развяз-но, но монстр его прервал.

- Не только капля убивает, - металлическим голосом отрезал он. - Поверишь на слово или привести доказательства?

- Я что... - смутился Толик. - Я вообще не курю.

В дверях появилась Ксюша с веником, явно пережившим бомбардировку Хиросимы. Толик протянул ей пакеты.

- Идем, бутерброды сделаем. Я бутылочку джина взял и пи-ва...

- Крыса - она и есть - крыса, - заключил Сайто, когда Толик и Оксана удалились.

- Ты по делу? - спросил я его. - Или как?

- Или как... И по делу...

Я старался не смотреть ему в лицо. Чем-то он напоминал мне тот ползучий сканер. А кто он на самом деле этот - Сайто?

- Сигарету дашь? - спросил он.

Я вытащил почти полную пачку "Розманса", он взял одну и спросил.

- Что делать-то будешь?

- Вопросик еще тот? - улыбнулся я, закуривая. - А что, есть предложения?

Сайто поднял руку, согнул пальцы, как будто обхватил не-видимую трубу. Между безымянным и большим пальцами про-скочила искра и возник огонек. От него монстр прикурил.

Время шло. Он молчал. И это действовало на нервы. Из кух-ни доносились приглушенные голоса и время от времени весе-лый смех Ксюши.

"Толян, крысиная морда..."

Все интересуются моими планами. Всем до этого есть какое-то дело. Даже этому уроду.

- Ты не думай, приятель, - начал Сайто, глубоко затягиваясь, - что здесь, в Доме всегда существовал такой порядок...

- Какой порядок?

- Да - какой?.. Никакой... Бардак... - Сайто поискал взглядом пепельницу и, не найдя, сбросил пепел на пол. - У Симкора есть такой глобус, что-то там на процессорах, это приблизительная модель нашего мира. Дома Сквозняков. Там все в движении. Весь наш мир - пример вечного трансформизма, вечного движе-ния. И самое странное, что и это - не закон. Наивно думать, что весь иной мир помещается на пятачке эдемского сада или даже в Аваддоновой бездонной яме.

- Авви говорил, что это от того, что мы знаем только два ви-да материи - живую и неживую.

Сайто встал, приоткрыл окно и выбросил сигарету на улицу. Мне даже не хотелось думать, что я могу увидеть за этим окном.

- Ну и что? - спросил монстр. - Теперь ты знаешь, что мир устроен сложнее, и многое ли от этого изменилось в твоем ми-роощущении?.. Собака-то зарыта не где-то в бесконечности, она в сознании. Ну-ка попробуй ощутить, что сознание - это нечто бесконечное?

- Наверное, меня скоро начнет тошнить от философствова-ний, - сказал я и крикнул. - Толик, мать твою, где бутерброды?!

И снова повернулся к Сайто.

- Ты вроде по делу пришел?

- Тебе, в конце концов, нужно решить, - сказал Сайто, - здесь ты или там. Хватит болтаться, как дерьмо в проруби.

- Разве это от меня зависит?

- Решение - от тебя. Пока ты висишь, как чокнутый компью-тер, и тут и там твое место окажется занятым.

- А как же закон сохранения и прочая дребедень?

Сайто поднялся.

- Можно еще сигаретку на дорожку?

Он ушел, оставив после себя резкий запах камфары. Толик внес в комнату большую тарелку с бутербродами.

- Мы духовку еле отмыли. Ты что, глину в ней обжигал?

- Яблоки пек...

Яблоки... Тогда был Спас - ее день рождения...

Этот знак, эта цепь ассоциаций на всю жизнь.

Мы выпили весь джин, и я заставил Толика сбегать и купить еще пару бутылок. Здесь, в этом месте, было тяжело жить, но легко напиваться.

Пока Толик бегал, меня прилично разобрало. Мы с Ксюшей завалились прямо на рифленую сетку кровати, крепко прижа-лись друг к дружке. Это было хорошо. Отсутствие опыта она с лихвой компенсировала невероятной нежностью. Я был пьян, и это стало моим нормальным состоянием в этом месте, в этой комнате. Это было местом боли и, чтобы находиться здесь, нуж-но было или невероятное мужество, или - обезболивающее. Первого у меня не было, второе было в неограниченном количе-стве.

Я снял ее портрет со стены и положил на стол лицом вниз. У жизни и смерти есть нечто общее - и то, и другое начинается с боли.

Наше утлое суденышко плыло в холодном море Вечной но-чи. Очень остро ощущалась грань между мной и остальным ми-ром. Я вдруг почувствовал себя каким-то столбом, стоящим на линии меж тем миром, который вечно маячил за этим окном, и бездной, разверзшейся внутри. Что, если сознание - это вполне осязаемый материальный мир? И человек, уходя из жизни, как бы проваливается внутрь своего сознания? Совершенно не вир-туального, но такого же реального, как этот долбанный копер, вечно торчащий перед моими окнами.

Ее губы пахли полынью, и вкус у них был горько-сладкий. Прикосновения рук, как прикосновение гладкого прохладного атласа. Если бы можно было убежать внутрь себя - я бы сделал это прямо сейчас. И Ксюшу взял с собой. Что там Сайто говорил о боли? Боль - просто самый удачный фантом, который рождает реальность. Фантом, который побуждает нас к действию.

Явился Толик. Судя по грохоту в прихожей, он был в очень веселом состоянии духа и тела. Плюс ко всему - темнота и оби-лие комнат явно не влияло положительно на его чувство ориен-тации.

- Ага! - донеслось откуда-то издалека.

И повисла интригующая тишина.

- Крысеныш-алкоголик, - хихикнула над ухом Ксюша.

Крысеныш спал на кухне, в нормальном своем крысином виде, между двух бутылок шампанского.

- Пижон... - я пнул его ногой.

Время застыло ароматной прозрачной смолой. И я увяз в нем, лишь слегка прикоснувшись к блестящей поверхности. Как муха, увязшая в янтаре, я вдруг понял, что смерти нет. Послед-нее мгновение вытягивается в вечность, и время останавливает-ся. А смерть - дочь времени, ее не может быть там, где времени нет.

Глядя на мир сквозь прозрачные слои янтаря, я не переста-вал удивляться его стройности, красоте и... нелепости. Но неле-пость существует лишь для того, кто не видит смысла. А смысл - это синоним существования. Круг замыкается, змея бесконечно рождает саму себя. Или - сжирает - это уж как вам нравится.

Для нас, здравомыслящих, муха просто умерла. Для нее - нет. В янтаре, в Коктебеле, на Арбате, в Доме Сквозняков - ты есть. А жизнь - это только частный случай этого "есть".

Уходя, Сайто сказал еще одну вещь.

- Поверь, боль - это свойство не только живой материи. По-думай над этим...

Вот я и думаю. Может наша реальность, наше бытие всего лишь чья-то боль? Или чей-то бред? Хотя это - одно и то же... Ведь бред - это форма боли. Не правда ли? Фрейд говорил о бо-ли как о великом движителе наших поступков. Но с ним все яс-но: его предмет - живая материя. Но что бы сказал, к примеру, Эйнштейн, если фактор боли нужно было учитывать в его тео-риях?

Внимания и сил требует для себя душа. А зачем? Ведь един-ственный результат ее работы - это та же боль. Любовь, радость, нежность, верность, благодарность, счастье - все это - лишь ва-риации на тему боли. Любое чувство лишь производная боли.

Материя стремится к распаду только для того, чтобы уйти от боли существования в нирвану небытия. Направление движения нашего мира - к распаду, но не к синтезу. Почему?

Я встал, осторожно, чтобы не разбудить девочку, кышнул на ожидающий у кровати сон, взял сигареты и прошел на кухню. Перешагнул через спящего крысеныша, взял шампанское и шаг-нул на балкон. Он выходил туда, куда и выходил - во двор с не-законченной стройкой и полудесятком пыльных деревьев.

Сидя на этом балконе ночью с бутылкой какой-то дурацкой настойки, я когда-то впервые осознал, что остался один. И я увяз в этом чувстве, как муха в янтаре. Настойка была янтарного цве-та и вкуса атомной отравы. Это был вкус одиночества, таким я его запомнил. А цвет его - цвет черной бесконечности, беспро-светной ночи. Цвет черного янтаря. И звук... Да, звук. Все то время меня преследовала одна мелодия. Даже не мелодия - при-зрак мелодии. Проигрыш дурацкой попсовой песенки.

Я уселся на высокий порог балкона, закурил и откупорил шампанское. Глаза Вселенной - звезды тупо таращились на меня с высоты. И мне подумалось, что в смерти нет ничего страшно-го, смерть - это просто такое состояние души. Можно всю жизнь обманывать окружающих и притворяться живым, будучи изна-чально мертворожденным. Вглядись в лица трупов, ходящих по улицам, любимая.

Шампанское - забавный напиток, у него вкус праздника.

- Что празднуем? - спросил я у ее фантома, севшего рядом. - Ах, да - яблочный Спас - твой день рождения. И сколько это тебе стукнуло? Ой, прости... Ну что ж - твое здоровье, родная!

Я надолго приложился к горлышку и чуть не захлебнулся, услышав за спиной ворчливый голос Толика:

- Совсем спятил, сердешный...

Ее фантом улыбнулся. Прекрасная улыбка, родная, знако-мая. Все не так просто с той болью, которую мы называем лю-бовью. Почему-то можно сто раз умереть, но не перестать лю-бить.

В Доме Сквозняков, или Доме Восходящего Солнца, или в отеле "Калифорния", танцуя с фантомом своей боли, ты подума-ешь об этом. Когда зазвучат первые аккорды "Сияния безумного бриллианта", когда заиграет волынщик у ворот зари, а призрак твоей боли нежно поцелует тебя в губы, ты вспомнишь об этом. Или нет. Скорее всего - нет.

Мы празднуем твой день рождения. В запахе яблок, сме-шанном с ароматом полыни, мы танцуем блюз над бездной. По-следний наш танец. Вечный танец расставания. Как две искры, вылетевшие из страшного вселенского костра, мы танцуем в черном холодном янтаре ночи.

Блюз пенился, словно шампанское. Толик пытался влезть в оставленную мной бутылку, и у него ничего не получалось. На-конец бутылка опрокинулась, и вино разлилось по плоскости над бездной.

В этот момент я был готов уйти навсегда. Подчиниться все-ленскому закону бегства от боли. В этот момент я был рад тому, что он есть.

Две свечи горели на маленьком праздничном столе. И это было за тысячу лет до рождения мухи, застрявшей в янтаре. То-гда еще динозавры бродили среди людей, а люди среди богов. Тогда еще в весенних цветущих лугах жила молодая дикая лю-бовь...

...мы сидели на крутых склонах, поросших мангром и, не зная прошлого, говорили о будущем. Бирюзовое море робко касалось неба, и на ее губах был вкус соли.

Я вспоминал об этом в мрачной больничной палате, навер-ное, потому, что сейчас у меня не стало будущего, зато имелась прекраснейшая штука - прошлое. Что еще надо человеку, нахо-дящемуся здесь? И еще подумал, что эта палата, последняя ком-ната како-то чудовищно большого дома. Дома, гораздо больше-го, чем то место, которое мы называем Вселенной.

И ище я почему-то подумал о янтаре. Почему-то именно о янтаре...

...к боли можно привыкнуть, как к этому равномерному пис-ку кардиомонитора. А если еще и...

... Ксюша стояла, прислонившись к косяку балконных две-рей и наблюдала за нашим танцем. Мне почему-то стало безум-но жаль ее. Она имела право на этот танец гораздо больше, чем тот призрак, с которым я танцевал блюз бесконечной ночи.

Существование - это смысл, а у смысла есть ключ, спрятан-ный в янтаре. Чтобы увидеть, нужно отойти подальше. Чтобы понять, нужно забыть.

Я просто забыл о том, что когда-то писал об этом. Я пере-живал все это, только в другой вселенной. Во вселенной собст-венного "я". Какое-то странное ощущение: как будто ты в аду, который сам же и придумал. Придумал шутя, а угодил вполне серьезно. Почему именно - ад? Любое место, где человек испы-тывает только боль, я назову адом. Как и любое место, где чело-век испытывает только радость, я назову сумасшедшим домом.

... написать об этом. Я ведь по сути умирал здесь. Ведь это наверняка была клиническая смерть? Так это называется?

Что-то смутно проплывало в памяти. Какие-то бессвязные, но жуткие картины. Интересно, сколько времени я уже в боль-нице? Что-то мне подсказывало, что уже довольно долго.

Хотелось есть и курить. И еще хотелось чаю или кофе. Хо-телось... и это было хорошо - у меня появились желания! Зна-чит?..

Одна половина меня вдруг неожиданно до боли, до смерти захотела жить. Другой от этого желания было стыдно. Жить? Это так противно... Нет! Да... Нет!!!

Что-то кольнуло меня в то место, где горело желание жить. Острое как воспоминание. Мир начал распадаться на черные размытые кляксы. Дыхание иссякло, и тяжелая, тягучая волна захлестнула меня вместе с нарастающей болью в сердце. Черная волна. Волна черного янтаря.

Я вдруг взлетел под потолок и сверху стал наблюдать за за-бавной суетой, поднявшейся в палате. Людишки забегали, за-нервничали, запсиховали. Что-то грубо кричали друг другу.

На кровати лежала моя боль. Застрявшая во мне, как дол-банная муха в трахнутом янтаре. И все они хотели, чтобы эта боль продолжала жить... Чтобы она жила. Моя боль.



Часть вторая

Пена Бытия

Я стал мигом, застрявшим меж двух секунд. Я стал собст-венной своей болью, мучая себя нещадно. Я стал удивительным миром, в котором заблудился после смерти.

Наконец я стал тем, чем был все время - ничем.



Глава первая



Мне снилась Лиит. Мы сидели на берегу и разговаривали.

- Я хочу честного небытия, - это были мои слова, - тихого вечного покоя.

- Небытия не существует, - ответила она. - Вдумайся в это слово - "небытие". Ведь оно отрицает само себя. А покой. Как там сказал поэт?..

С моря дул соленый прохладный ветер. Волны накатывали на берег, шепча слова вечной молитвы.

- Здесь можно провести много-много лет. Можно остаться навсегда, - сказала девушка, задумчиво перебирая пальцами бе-лую гальку. - Но как только ты отсюда уйдешь - этот мир исчез-нет. Вселенная существует только внутри тебя. Помнишь про-странство Мебиуса, о котором говорил Симкор? Вселенная вне и внутри тебя - одномерна, а ты - суть Вселенной. Это закон. Это та Единая Формула. Ты - суть не потому, что ты человек. Наоборот - ты человек потому и только потому, что ты суть. Не суть бытия, а - само бытие. Суть и бытие - синонимы. Ты хо-чешь смерти - ее нет. Нет, не сути. Нет небытия.

- Прекрасное утешение для того, кто лежит в реанимацион-ной палате, не так ли?

- А может Бог и создал мир себе в утешение...

Есть ли смысл в том, что наступает утро, если ночь никогда не кончается? Что ж, если тебе не нравится смерть - нужно жить. По сути мое новое существование мало чем отличалось от ста-рого. Бредовый мир с бредовыми законами мне даже начал нра-виться. Главное - не нужно было искать в нем смысла, тогда су-ществование не становилось столь мучительным. Впрочем, это правило приемлемо для любого мира.

Наша неразлучная троица путешествовала по Дому, по ми-ру, пользуясь его чудаковатой географией. За короткое время я научился без проблем переходить из комнаты в комнату, а не блуждать слепо по заполненным сквозняками коридорам.

Наа и компания на время оставили меня в покое. Вспомнив, что Лиит предупредила меня о том, что они могут прийти, толь-ко если я сам позову их, я тут же воспользовался этим. И позвал кошку Ле в гости. Одну, без сопровождающих, так сказать, лиц.

Когда она поняла, что я сделал, и увидела щит Давида, ле-жащий передо мной, спеси у нее поубавилось. Я увидел испуг в ее кошачьих глазах и понял, что на правильном пути. Она обольстительно улыбнулась, но я с деликатностью инквизитора принялся выпытывать ее. И к собственному своему удивлению обнаружил, как и в парижской своей беседе с Лиит, что для по-нимания того, что она говорит, мне опять-таки нужен ключ. Как будто всю информацию, необходимую мне, кто-то запер на за-мок. И я понял, что в Доме Сквозняков, как в замке Синей Боро-ды, есть запретная, секретная комната.

Вспомнив, как Сапфир упрекнул Аваддона, я спросил.

- Ты как-то умудряешься контролировать других?

Ле Наа с опаской посмотрела на амулет, лежащий передо мной, и ответила.

- До некоторой степени, как и ты.

- На мой взгляд, - высказал предположение Толик, когда Наа исчезла, - она - что-то вроде люка в твоем сознании. Люка, через который туда попадает всякая черная гадость.

- Из подсознания? - поинтересовалась Оксанка.

- Черта с два! - возразил крысеныш. - Не верю я в подсозна-ние. Его придумали люди, чтобы оправдать свои нескромные желания. Если учитывать то, что Дом, Вселенная - это сознание, то этот люк ведет куда-то еще.

- Жутковато звучит... - сказал я.

А может это не люк, а дверь? Дверь в ту запретную комнату. И это черное, мерзкое лезет оттуда. И...

... И может я здесь, чтобы найти эту дверь? Нет, как бы это красиво не звучало, это не так. Просто мне хочется одним вы-стрелом убить всех зайцев. А любая истина, если она выглядит красиво, на поверку оказывается замаскированной ложью.

- Это "куда-то еще" может оказаться, - высказал предполо-жение Толик, - чем-то вроде подвала всего-навсего. Подвала Дома Сквозняков.

- Ты еще скажи, что ты специалист по подвалам, - улыбну-лась Оксана.

Толик явно обиделся.

- Я одного не могу взять в толк, - зло отрезал он, - почему человек решил, что он разумен? Кто ему об этом сказал, а? Или он сам это придумал?

- Бог сказал, - рассмеялась Оксана.

- Вот-вот, - пробормотал Толик, - чуть что - Бог...

Я знал, что мне обязательно нужно побывать в том месте, которое так хотел показать Аваддон. К чему-то очень важному я прикоснулся в тот раз. Важному и необходимому, но только прикоснулся. Где-то там было - понимание. Та вещь, без кото-рой существование - вареная без соли брюква. Но единственная моя попытка попасть туда, закончилась печально.

Я вышел ночью на берег и увидел дельфинов. Зеркало мор-ской глади было испещрено сеткой мелких трещин волн. Они возникали над темной гладью как большие черные жемчужины и снова исчезали под блестящей пленкой, натянутой над безд-ной. Они, играя, звали меня за собой. Они скользили над по-верхностью бесконечности. И я пошел с ними.

Черно-синие волны сомкнулись надо мной. Фосфором све-тились медузы, заменяющие здесь звезды. Дельфины оставляли за собой светящийся бледным пурпуром шлейф. Как кометы. Безмолвный танец под пронзительную музыку молчания. Путь в бездну под звуки немых фанфар. И это плата за понимание.

Изумрудные ворота в бесконечность распахнулись, и я шаг-нул внутрь. В том то и беда, что для нас есть только лево, право да верх и низ, и тому, кто размышляет об этом - уж лучше со-всем не родиться. Можно не видеть бездны за стенами, но ощу-щать ее. Если у тебя сердце не тупое, ты всю жизнь можешь чувствовать бесконечность за своей спиной.

Я шел по залу со стенами, затянутыми серебристым китай-ским шелком, обставленному мебелью эпохи регентства. Высо-кие витые серебряные светильники из века компьютерных грез прекрасно вписывались в, казалось бы, чуждый им интерьер. Чудный лидийский ковер, красно-зеленый с синими вкрапле-ниями, мягко стелился под ногами. Дельфины черными птицами скользили рядом, указывая путь.

В стене большая, отделанная слоновой костью с позолотой, дверь. Я коснулся золоченой ручки - закрыто. Интересная мысль...

Хотя почему это я решил, что все двери для меня будут от-крыты? Я постучал и услышал приглушенное эхо собственного стука. Как будто где-то рядом стучало чье-то сердце. А хочется ли мне туда входить? - спросил я себя, но ответить не успел - дверь распахнулась. Передо мной стояла одетая в серебро жен-щина с головой птицы. Что-то босховское было в ее облике, я даже отшатнулся.

- Вот ты и здесь, - услышал я очень низкий голос.

Говорила не она, а кто-то за ее спиной. Она же отступила, приглашая меня войти. Я шагнул в громадный зал с зеркальным полом.

Ни потолка, ни стен не было. Пол терялся где-то далеко в бледно-голубой дымке. Тонкие нефритовые колонны уходили в бледное небо. Прохладный ветерок ласкал мое лицо.

Я видел словно бы усеченную пирамиду, стоящую вдалеке, и в голове возникло архаичное слово "престол". На площадке, венчающей пирамиду, стояло громадное кресло, сделанное как будто бы из пурпурного стекла. Трон... Пустой...

По обоим сторонам от него стояли Сапфир и Аваддон. Вни-зу возле ступеней группка весьма живописных существ. Помимо серебристой девицы с птичьей головой, здесь было нечто или некто вроде ходячей вешалки, на которую кто-то небрежно на-кинул простыню. Двое краснорожих карликов в бархатных зеле-ных камзолах, большой, ростом с корову, черный доберман с золотым ошейником, в общем, компания еще та. Вероятно в такое общество попадаешь изрядно нагрузившись ЛСД.

Хрустально-прозрачная змея проползла у моих ног в на-правлении трона. Зеркальный пол отразил ее гибкий стан и мою недоуменную рожу.

- Мы долго ждали... - донесся все тот же замогильный голос. - A watched pot never boils.

- Ave atque vale, - буркнул я.

Судя по всему говорил тот, кто сидел на троне. Оставаясь при этом невидимым, вероятно он имел для этого весомые при-чины.

Тронный зал... Почему бы и нет? Слишком много комнат в Доме Сквозняков, почему бы и не быть такой. И может - это именно та комната...

- Кто ты? - спросил в свою очередь я.

- А ты не догадываешься?

- Черт, в этом мире никто не может ответить просто на про-стой вопрос, - проворчал я, подходя ближе. - Здесь нет слов "да" и "нет".

- Ты прав, - согласился со мной обладатель громового голо-са. - Слишком уж много лжи в этих словах.

- Кто ты, болтун? - повторил я вопрос, правда вместо "бол-тун" я употребил менее приличное словечко.

- Ты, - был краткий ответ.

Быстротекущая шизофрения, а не ЛСД... Скоропостижная шизофрения с летальным исходом... Моментальный синдром Дауна... Пока я перебирал в уме все возможные диагнозы, ходя-чая вешалка, раскачиваясь, как триффид, подошла и стала рядом со мной.

Когда-то у меня... ладно, расскажу в другой раз.

Я почувствовал какое-то движение и, обернувшись, увидел метрах в трех от себя спускающегося откуда-то сверху паука. Существо было не меньше меня самого, пронзительно синего цвета, оно держалось за стеклянную паутину, уходящую куда-то в небо. Все восемь глаз зверя безразлично смотрели на меня. Черные дельфины замерли поодаль, чуть покачиваясь в про-хладном воздухе.

Вешалка рядом нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Паук просто висел, не двигаясь, и я снова повернулся к трону.

- Дом очень долго был без хозяина, - проговорил голос, - это не может продолжаться вечно. И раз ты уже тут, тебе стоит за-нять принадлежащее тебе место.

- На трон намекаешь? - улыбнулся я.

- Да.

- И я буду не менее чем вице-король Индии?

- Откуда эта ирония? - искренне удивился голос. - Твой мир должен иметь достойного правителя.

- А как же ты?

- Я всего лишь маленькая часть тебя. Очень маленькая, я бы даже сказал - незначительная часть. Не мне править.

Наверное, я скоро запутаюсь сам в себе. Где кончается Моя Персональная Бездна и начинается Тот, Кто Сидит на Троне?

- Беги отсюда, - вдруг услышал я голос Лиит. - Ты - в беде. Беги!

Вешалка рядом со мной беспокойно зашевелилась. Голос Лиит звучал внутри меня. И в нем я уловил что-то похожее на истерику.

- Ни в коем случае не смотри в глаза пауку, просто повер-нись и беги, они тебя не догонят.

Вешалка шагнула ко мне, белый саван на ней качнулся от порыва холодного сквозняка. Я еще раз посмотрел в сторону трона: Сапфир и Аваддон стояли возле пустого кресла, но что-то в их облике изменилось. Или может быть изменилось мое вос-приятие.

"Это - иллюзия. Это обман", - мелькнуло в голове. Все это есть: и трон, и эта комната в Доме, и Сапфир, и Аваддон, и вся эта свита, но то, что я вижу - мираж, иллюзия. Это есть - но не здесь.

Я повернулся и, чувствуя спиной чей-то ледяной, тяжелый взгляд, побежал. Дельфины черными птицами летели рядом.

Бег под водой, преодоление изумрудной бездны - все было как во сне. Я не слышал погони, но свинцовый взгляд давил  в позвоночник. Медузы шевелили лучами-щупальцами, и от этого становилось еще страшнее. Дельфины показывали дорогу, и что-то в их движении было виноватое.

Бирюзовая завеса еще раз расступилась, и я оказался на бе-регу. На линии прибоя меня ждала Лиит.

- Слава Богу, ты в порядке.

Она дрожала от холода или волнения. Или от того и другого, я снял пиджак и набросил на ее плечи. Обнял ее, согревая.

- По-моему, я вышел сухим из воды... - начал я, и обнару-жившаяся двусмысленность заставила меня улыбнуться.

В глазах женщины светились тревога, но улыбка тронула и ее губы. Я коснулся согнутыми пальцами ее щеки.

- Ты - чудо, крошка.

Она отстранила мою руку.

- Ты совсем не compos mentis.

- Еще бы! После того как меня чуть не сделали вице-королем Дома Сквозняков, вряд ли можно оставаться compos mentis.

Мы двинулись по берегу в сторону Дома.

- У Симкора есть прекрасная математическая аналогия: если бы мы были жителями двухмерного мира, то то, что в нашем трехмерном мире существует как сфера, в том мире выглядело как круг, окружность. Или, скажем, цилиндр. При определенных обстоятельствах в двухмерном мире цилиндр окажется овалом. Или опять же - окружностью.

На фоне Карадага Дом смотрелся странно. В общем силуэте было что-то от английской готики XIV века, но в то же время что-то в нем было от декорации - искусственное, ненастоящее. На верхнем этаже, в одной из комнат светилось окно. Может это и есть та, запретная комната?

- По этой аналогии, - продолжала Лиит, - то, что кажется в нашем мире человеком, на самом деле что-то иное. Это проек-ция чего-то в наши три измерения.

Я остановился. Это было похоже на высказывание Толика. Слово - "иное" имело определенное значение, оно указывало путь, направление.

- Что произошло там? - наконец спросил я, показав в сторо-ну моря.

- Давай зайдем, - попросила Лиит, - здесь прохладно.

Толик сидел на диване в своем человеческом обличии. Пе-ред ним стояла экспозиция пустых бутылок из-под "Миллера".

Он мутным взглядом посмотрел на нас и пьяным голосом произнес:

- Девчонка исчезла... Оксана...

Лиит резко повернулась ко мне.

- Ты смотрел? Ты все-таки посмотрел ему в глаза?!

- Нет, ответил я, - то есть... Я взглянул, но еще до того, как ты меня предупредила...



Глава вторая



Я увидел ее, сидящей на скамейке в парке. Не помню, может именно здесь мы сидели с ней много лет назад, а может и нет. Я подошел и сел рядом, она с любопытством взглянула на меня. С любопытством и раздражением. Я слишком хорошо знал ее, чтобы не понять это по едва дрогнувшим губам, по резкому движению тонкой кисти.

Знакомый локон чуть касался щеки, на виске билась тонкая как струнка вена. Ночь вокруг нас выжидающе молчала.

- "Мне ночью дождь и одиночество

Поведали о том, что ты ушла..."

Мои слова подействовали на нее, как удар тока. Она повер-нулась ко мне и окинула оценивающим взглядом.

- Странный способ знакомства, - наконец сказала она.

- Почему? - поинтересовался я.

- Не нахожу умным цитировать женщине творения ее быв-шего мужа. Вы что - его друг?

- А почему - "бывшего"? - полюбопытствовал я.

На этот раз взгляд ее был более пристальным: мало кто знал, что официального развода мы еще не оформили.

- Я вас уже видела...

- У тебя хорошая память.

Она сделала попытку подняться.

- Подожди, - остановил я ее, и она испуганно повернулась ко мне.

Я не хотел ее пугать. Моя маленькая месть была глупостью. Жутко глупой идеей. Я поднялся.

- Пойдем, я провожу тебя.

- Не нужно, я сама... - это было так похоже на нее.

- Уже поздно, пойдем.

Она нерешительно взглянула на меня и поднялась. Мы шли по аллее, как и сто лет назад - это я помнил. Чтобы не оставляла нам любовь, но незаживающие рубцы на сердце - это ее обыч-ный след.

Парк мерно дышал прохладой. Ночью он одинаков, что вес-ной, что летом, что осенью. Эта территория и эта часть суток не принадлежит времени. Мы шли к мосту, и я уже знал, что на-правляется она домой, но не к себе.

- Ты знаешь, где он сейчас? - спросил я.

- Кто? - переспросила она, и это больно кольнуло в сердце. - Муж? Понятия не имею. Развлекается где-то.

- Где-то... - повторил я тихо.

- Вы действительно его друг? - спросила она.

- Почему ты так подумала?

- Вы цитируете книгу, которую он еще не издал, - ответила она. - А рукописи он, по-моему, не дает читать никому.

- Наверное - друг... - не очень уверенно ответил я. - По край-ней мере, хотелось бы им быть.

Мы прошли по мосту над черной янтарной рекой, поднялись по ступеням и вышли на Проспект. Нужно было прощаться. Я не хотел этого делать. Очень не хотел. А она вдруг спросила:

- Как он?

Что-то холодное взорвалось внутри меня. Я взял ее руку, поцеловал и сказал:

- Хорошо, теперь уже - хорошо. - И ушел.

Ушел в холодную вечную ночь Дома Сквозняков, где меня ждали иные проблемы и иные заботы. Ушел, спиной ощущая ее недоуменный взгляд.

Все имеет свою цену. И порой мы не замечаем, что платим по старым счетам. По сути вся наша жизнь - это плата за миг рождения.

- Жизнь - это вечная внутренняя война, - объяснила Лиит. - Просто в Доме этот конфликт более обострен.

- Добро и зло? - спросил я.

- Не настолько примитивно, - махнула рукой она. - Ты лю-бишь аналогии, вот и представь: мир, в котором конфликтует добро и зло - это черно-белый мир. А на самом деле мир - цвет-ной. В нем красный цвет может конфликтовать с зеленым, жел-тый  с фиолетовым и так далее. Я понимаю твое недоумение - ты оказался прямо в центре этого конфликта.

- Как вернуть Оксану? - прервал я размышления Лиит.

- Сначала тебе нужно понять сам механизм...

- К дьяволу понимание! - заявил я. - Ты скажи, это все про-делки кошки Ле, так?

- Нет, все не так, - ответила она.

- Как ее вернуть, где она?

- Черт возьми, - не выдержала Лиит. - Ты и понравился мне тем, что не мыслил так, как делают это обычные люди. Ты мог понять то, что другим не дано! Назови хотя бы одну причину, по которой ты хочешь вернуть эту девочку?

- Долг.

- Ух, как красиво, не правда ли?

- Насрать: красиво или нет!

- А если она вернулась в мир живых и прекрасно себя там чувствует?

- Ложь! - крикнул я. - И не надо играть со мной в эти игры.

- Она заняла в мире твое место. И тебя уже можно поздра-вить - ты вполне законный труп.

Этот ответ заставил меня на время замолчать.

- Что произошло там внизу, под водой? Что это было за представление?

- Это - Наа. Она думала, что нашла способ удержать тебя здесь...

- Стоп, а как же это связано?

- Сложно, но постараюсь объяснить. Ле Наа создала иллю-зию, точнее она просто нашла ее: в Доме много всякого хлама, иллюзию, которая могла тебя заинтересовать...

- У меня что, тайное, подспудное желание стать монархом?

Лиит улыбнулась и потрепала мои волосы.

- Часть ее иллюзии оказалась реальной, - продолжила она. - Это как бы ты нашел на чердаке картину, повесил у себя в ком-нате, а ночью из рамы вдруг бы вылез... таракан.

- Или паук.

- Да - паук. Вселенная кишит паразитами.

Толик тихо застонал в своем пьяном забытьи.

- К присутствующим это не относится, - добавила Лиит, улыбнувшись. - Этот паук Зар.

- Кто такой Зар?

- Он скорее - "что". Это что-то вроде вируса, деструктивно влияющего на саму ткань Бытия. Справиться с ним мы не мо-жем - приходится как-то сосуществовать.

- Ты... - до меня вдруг дошло. - Ты говоришь... Я хочу ска-зать: ты... объясняешь, свободно рассказываешь об этом?

- Temporus morfus...

...Времена меняются... Логика - дочь времени, никуда не уй-ти от ее жестокого излучения. Покуда мы во времени, мы - в логике.

Зар посмотрел на спящую Лиит, рядом у ее предплечья свернулся в маленький шарик крысеныш.

- "Деструктивным" - так она сказала? - спросил он, приса-живаясь в кресло. - Деструктивней, чем человек, просто быть ничего не может.

Он оглядел комнату и с одобрением сказал:

- А ты хорошо устроился, со вкусом... Видишь ли... - он за-думчиво потер подбородок, - никто с точностью не может ска-зать, что такое Зар. Вирус? Остроумная догадка... Я бы скорее склонился к определению - катализатор. Тот, чье присутствие заставляет все идти по-другому. Все - по-другому... - повторил он, видимо смакуя фразу.

- Моя смерть - из этих, измененных тобой процессов? - спросил я, и Зар повернулся ко мне.

- Да, конечно.

- Зачем ты это сделал? То есть я хочу сказать, какой в этом смысл, понимаешь?

- Как это "зачем"? Вроде от меня тут что-то зависит! Сделал, потому что попросили... Я всего лишь Зар. Катализатор не вы-зывает явления, он лишь меняет то, что есть.

- Кто попросил? - спросил я, закуривая.

- А вот это уже - засть! - улыбнулся он, отмахиваясь от вы-пущенного мною дыма. - Сам до этого дойдешь, когда придет время. Если придет время...

Он еще раз посмотрел на спящую.

- Она стала походить на ту девочку, ты не находишь?

- Лиит сказала, что она вернулась в мир вместо меня.

- Врет, конечно...

Я старался не глядеть в глаза Зару. Видит бог, очень старал-ся! Но все-таки взглянул. Зар улыбнулся краем губ. Только сей-час я увидел, что его глаза - ненастоящие. Они просто умело нарисованы на закрытых веках.

- Ей, не зачем туда возвращаться, - продолжал он. - А уж тем боле вместо тебя.

- Что случилось, когда я посмотрел в твои глаза, там... там в зале?

- Инверсия. Черное стало - белым или если угодно коричне-вое - голубым. Понимаю, ты хочешь более точного объяснения... - Зар неуклюже поправил полы своего плаща на коленях. - Ле Наа разбудила меня, а я-то со сна не сразу и сообразил, что про-исходит, вот ты и попал, так сказать, под руку. Ты, наверное, думал в тот момент о девочке, вот она и инвертировала. Изме-нила состояние существования, если тебе так угодно.

- Где она сейчас?

- Точнее будет спросить: кто она сейчас, или что.

- Так кто или что?

- А хрен его знает, - безнадежно махнул рукой Зар. - Мне то откуда знать? Не забывай: я - катализатор, в данном случае - процесс - это ты сам. Но не беспокойся - ты наверняка узнаешь ее, когда встретишь.

Да, хочется залепить кому-то в ухо от сознания этого...

Я сидел на кухне и таращился в черное окно, когда приперся Симкор. Спиртным от него несло за пару астрономических еди-ниц. Шум разбудил Толика, но, увидев, кто пришел, он снова свернулся в клубок. В руке Симкор сжимал бутылку "кальвадо-са".

- Мы должны вы-выпить, - заявил он.

Дом Сквозняков медленно превращался в дурдом... Семей-ных сцен мне только не хватает. А именно, на это, судя по все-му, был настроен Симкор. Увидев жену спящей на моем диване, он попытался изобразить саркастическую улыбку. Расслаблен-ные алкоголем мышцы не слушались хозяина.

- Мы должны выпить за дружбу и за любовь! - рявкнул Сим-кор и плюхнулся в кресло. - Ну ты скажи мне на милость, что ты... ты можешь ей дать?

Про себя я соображал, что более вежливо: спустить его с ле-стницы или сбросить с балкона. Но мне было искренне жаль этого мужика.

- Ну скажи - что? - не унимался он. - Ведь ты... ты... ноль! Ни кола, ни двора. Писателишка, которого никто не читает...  Ты - ноль. Духовный импотент!

Пожалуй, остановлюсь на балконе...

- Ну, д-давай выпьем!

Мы таки выпили по рюмке "кальвадоса", после чего силы напрочь покинули моего гостя, и он кулем обмяк в кресле.

Лиит открыла глаза.

- Тряпка...

- Ты что, серьезно решила остаться у меня?

- Единственное, что я решила - это уйти от него.



Мы вышли на улицу, слепые звезды висели в черном небе. Она взяла меня за руку. Мы ступили на берег, только это не был коктебельский берег.

- Где мы? - спросил я, хотя мне было все равно.

- Это - край земли, - объяснила она. - Любимое мое место, я бы хотела тут жить.

- Ленд Энд, - догадался я.

- Знаешь, в той иллюзии, что обнаружила Наа, был смысл. Твой мир, твоя Вселенная уходит у тебя из-под контроля.

- Солнце мое, это мой метод. Я всегда пишу так, создаю мир, населяю его персонажами, а дальше... Дальше они живут сами по себе, а я только записываю.

- Ты эти красивые байки прибереги для критиков и горячих читателей-почитателей. Это жизнь, а не литература.

- Это - бред. А бред - это уже почти литература.

- И не бред это! Скажи, я похожа на бред?

Я взглянул на нее. Чем-то неуловимым стала походить на Ксюшу... И на... Она была похожа на многих, кого я знал. Это было больше, чем бред.

Я взял ее за плечи, она подняла голову и закрыла глаза. Лег-кое пальто сменилось невесомым голубым платьем. Черные во-лосы упали на белую шею. Соски под голубым шелком отверде-ли. Нескромный сквозняк пробежал по моему позвоночнику.

- Боже, как я хочу умереть, - прошептала она, и ее слова за-глушил шелест волн.

- Ты мертва... мы мертвы...

- Нам нельзя, но, Боже, как я хочу тебя...

Я обвел ее силуэт, нежно прикасаясь к ней. Силуэт стал цветным и звучащим. Первые капли радужного дождя упали рядом.

- Ты никогда не полюбишь меня так, как любил ее... Ведь ты даже умер, когда не смог быть с ней.

- Я умер для того, чтобы быть с тобой.

- Это - одно и то же...

Я снял голубое платье, и ветер Ла-Манша подхватил его. Бе-лый силуэт на фоне радужного дождя. Черные молнии из Не-возможного били рядом.

- Почему нам нельзя?

- Потому, что - никому нельзя.

Моя одежда упала на разноцветный бисер песка, ее руки ле-пили меня как глину. В радужных струях дождя мы поднялись над цветным, блестящим песком. Черное небо с черными мол-ниями встретило нас органным гулом. Пальцами Вейкмана, пробежавшимися по клавишам-звездам, Вселенная приветство-вала нас.

Она коснулась своей грудью моей. Я жадно глотнул ее теп-ло, и оно обожгло меня изнутри. Ее пальцы рисовали на мне магические знаки. Я вдохнул запах ее волос, как аромат листьев коки.

Малиновый Король коснулся струн и заиграл свой красный менуэт. Музыка вплетала молекулы в дивную ткань материи. Серебристая нить времени сшивала лоскуты бытия в единое.

Я положил ладонь на ее живот. Плоский девичий живот, ед-ва тронутый золотистым пушком. Она накрыла совей ладонью мою. Я коснулся пальцами ее губ, ее язык поцеловал мой мизи-нец, губы обняли его.

Холодный ветер залива опрокинул нас, и мы испуганно вце-пились друг в друга. Но это было весело, ветер нес нас вверх к облакам. От Лиит тепло переходило мне - как ласковое солнце она дарила жизнь. Я крепко прижал ее к себе. Тело подрагивало от ветра, страха и ожидания. Она отстранилась, положив ладони на мои бедра, кончиками губ коснулась моего подбородка, язы-ком провела от него к основанию губ. Легко обняла своими гу-бами мои. В поцелуе было столько нот, сколько в менуэте Ма-линового Короля. Он мог длиться столько же, сколько длится вечная ночь.

Понимание скользило где-то рядом, но сейчас оно было не нужно. Есть вещи более мудрые, чем понимание, и более нуж-ные.

Радужная пена срывалась с волн и взлетала к небу. Неслась навстречу нам, навстречу облакам. Маленькие радужные шари-ки обволакивали пространство, заполняя его собой. Мы летели сквозь пену: два существа, слившихся в одно. Как живая монада, мы взошли над бытием в искрах холодной пены.

Я понимал, что это всего лишь совокупление двух призраков - так это называется в черно-белом мире. Я знал, что призрак, входящий в меня, враждебен мне, но от этого ощущение близо-сти было еще острее.

- Ты - смерть...

- Я - любовь.

- Это - одно и то же. Человек, познав любовь, стал смерт-ным.

- Тогда - я - смерть... Я то, что венчает жизнь.

- Венчает или убивает?

- Не нужно играть словами. Играй мной!

- Ты - смерть, но кто тогда я?

Кто я?..



Глава третья



Я живу для тебя.

Я живу, чтобы быть.

Я хочу пить сладкий яд жизни.

Я хочу пеной срываться с черных, холодных волн бытия. И всю жизнь лететь в Небытие. Я тот, кто вечно скачет на белой лошади сквозь лес радужных молний, к тому, что никогда не может быть. Я тот, кто до сих пор не может отличить любовь от смерти. Я - единственный мертвый среди безумно живого мира. Я тот, кто знает тайный смысл слов: я люблю тебя. Я один из немногих избранных, которые платили за это знание своей кро-вью.

Она пришла ко мне. Женщина, отвергнутая некогда Адамом, изгнанная безвинно Богом из Эдемского сада, ставшая наполо-вину демоном - Лилит. В ней души всех женщин, которых мы когда-то любили и потеряли. И если приглядеться, в каждой из тех утраченных есть часть ее - той первой.



После того как исчезла Оксана, Толик замкнулся в себе. Этот добровольный аутизм он крепко сдабривал спиртным, це-лыми днями просиживая над полупустой бутылкой джина и гля-дя куда-то в пространство. Как-то я встретил его и Сайто сидя-щих на вынесенном прибоем бревне. Перед ними стояла боль-шая граненная бутыль какой-то алкогольной дряни. Оба были в стельку пьяны и имели такой вид, что я поблагодарил Бога за то, что бродившие тут и там курортники не могли их разглядеть.

Я поздоровался, но получил в ответ только злые взгляды - спелась парочка. У них был вид персонажей "Сада наслажде-ний", удравших со знаменитого полотна. Толик спьяну, свих-нулся в своем морфизме и представлял из себя сюрреальный гибрид крысы и человека, а Сайто и до этого имевший более чем импозантную внешность, теперь бы испугал самого смелого режиссера в Голливуде.

Я сел рядом и посмотрел в ночное небо. Малохольный сер-пик луны искренне надеялся осветить окрестности. Звезд было чрезвычайно много, и создавалось впечатление, что вот-вот и они посыплются оттуда нелепым жалящим дождем.

После того как мы были вместе, Лиит куда-то пропала, и ее несколько дней не было видно. Пару раз я садился за компьютер с тайным намерением что-то написать, но всякий раз мысли раз-летались и собрать их не было ни возможности, ни сил, ни же-лания. Наверное, мне просто нечего было сказать, а может и было, но я считал, что другим знать об этом будет скучно и не нужно. Иногда певцам нужно щадить уши слушателей.

Я смотрел на смутные силуэты прогуливающихся. Ночью сюда, на берег, выходили или влюбленные, или романтичные алкоголики, решившие добавить к закуске вид ночного моря. И тех, и других было не так много. Здесь возлюбленный вел свою возлюбленную на морской берег разве что только в первую ночь, обычно отдыхающие старались не терять драгоценного отпускного времени.

Мои соседи выпили, поочередно приложившись к горлышку чудовищного сосуда. Сайто, чуть подумав, предложил мне, но я отказался. В Доме было как-то пустынно и неуютно. Где ты, Домина, душа дома?!

И она пришла. Здесь достаточно было просто позвать, к этому трудно было привыкнуть. Еще труднее было с этим согла-ситься. На ней было длинное черное пальто, черная широкопо-лая шляпка с вуалью. Рука в черной перчатке держала длинный зонт-трость.

- Странно, что ты именно сейчас обо мне подумал, - произ-несла она.

- Честное слово, я думал о тебе часто.

- Это - приятно...

Она присела в черное кожаное кресло. Черное в черном, на черном и фоном этому вечная ночь Дома Сквозняков. Я потя-нулся и зажег свечу.

- Я слыхала - ты умер?

- Сплетни...

- Что-то там с женой...

- На то она и жена, чтобы с ней было - "что-то".

- Ты должен был позвать меня с самого начала.

Мы молчали, глядя на огонь свечи. В коридоре что-то бух-нуло, и в комнату ввалились Толик и Сайто, обнявшись как па-рочка влюбленных транссексуалов.

- Apoge... - пробурчал Толик, взглянув на Домину.

- Пойдем отсюда, - предложил я, и мы ушли.

Сколько я не пытался, не мог найти дорогу на тот Арбат, к тому дому. Он перестал существовать в невероятной вероятно-сти Дома Сквозняков. И этого просто не могло быть! Ведь если он был, а он был, он должен остаться в черном янтаре бытия. И оставаться там дольше, чем навечно.

Temporus morfus? Но не до такой же степени! Если это так, то я - против.

Арбат отменялся, и мы вышли под тихие каштаны одесского Приморского бульвара.

- Дома нет, - сказал я.

- Есть еще много домов, - успокоила она меня, взяв под ру-ку. - Помнишь тот дом на Садовом?

Да, тот дом... Мы зашли туда той летней ночью, и она пока-зала мне ту волшебную квартиру и тот бальный зал... Да, тот дом...

- Тебе, наверное, необходимо быть одному. Суета вокруг это хорошо, в ней легко спрятаться. Но есть время - прятаться, а есть - искать. На мой взгляд, это время пришло к тебе.

- Не поздно ли?

- Можно поздно найти, но искать - никогда не поздно.

Мы подошли к Лестнице, остановились, глядя на светящееся здание морвокзала. Мне когда-то хотелось, чтобы со мной что-то случилось здесь, на Лестнице. Тогда она как бы стала моей, каким-то образом принадлежала мне. Но ничего такого не про-исходило. В последний раз мы поссорились с женой, вон там на пристани. Но тогда мы с ней ссорились все время: и на приста-ни, и в гостинице, и на "1-й еврейской", и Бог знает где еще. По-этому вся Одесса стала моей, а вот Лестница - нет.

Домина улыбалась каким-то своим мыслям.

- Наверное ты права насчет суеты. Есть время для суеты, а есть - для покоя.

- И все это - суета сует, - поддержала она.

А я вдруг вспомнил тот ужасный механизм, похожий на ма-ятник Фуко, который уничтожил ее дом. И надпись на нем "Pax vobiscum".

Время разрушать... Суета сует... Пена...

По лестнице к нам поднимался Зар.

- Ни в коем случае не смотри в глаза этому типу, - предупре-дил я ее.

- Между прочим этот тип - мой муж.

Зар подходил ближе, а у меня в голове вертелось дурацкое: "Все подружки замужем уже..."

Когда умирают дома, их души отлетают в какой-то свой особый рай, ведь так? Что будет, когда закончится вечность моего Дома Сквозняков? В какой рай улетит его душа?

Стоя на продуваемой смертельно холодными ветрами ма-ленькой железнодорожной станции Аять, я с надеждой вгляды-вался в ночь. Глупее этой надежды ничего нельзя было приду-мать. Ни один из поездов не останавливался ночью здесь. По-следняя электричка прошла еще вечером. Мороз словно радиа-ция проникал сквозь все, превращая жизнь в смерть. А я стоял на перроне и ждал. Я был уверен, что если двинусь к ближай-шему поселку, до него было километра три, то наверняка за-мерзну где-нибудь по дороге.

Если надежда умирает последней, то что же остается после того, когда она все же умрет? Как называется тот вакуум?

Я видел души, похожие на выжженные пустыни, но малень-кий хлипкий росток пробивался сквозь пепелище. Я знал чело-века, который 30 лет спокойно, терпеливо ждал своего счастья. Он не жил, а в каком-то анабиозе, проникая изо дня в день, он ждал. И дождался. Тридцать долгих лет.

Они ушли с Заром мимо вечного Дюка, мимо гуляющих по-луночников, мимо меня, моей судьбы, моей жизни. Я смотрел им вслед так, как недавно смотрел на любимую, уходящую с другим.

Судьба терять и судьба находить. Каждому - свое. Может не судьба, а все-таки время?

Дома я застал Лиит, судя по запаху, она готовила манную кашу. Что-то тревожно кольнуло в сердце - с этого все началось, неужели пришло время конца?..

Она стояла у плиты, я подошел и поцеловал ее в шею.

- Телячьи нежности... - она зябко повела плечами. Взглянув на меня, добавила. - Какой-то ты... потерянный... бездомный...

"Бездомный"... В самую десятку. Каждой животинке нужен свой дом, нора, гнездо. В конце концов, даже если ты труп, ты имеешь право на персональную могилу! А мой дом, моя могил-ка, то место, в которое я мог убежать, всегда были те строки, которые я оставлял на бумаге...

Время убегать... тьфу на меня!

- Ты чего плюешься? - спросила Лиит весело.

- Я хочу тебя!

- На тебя манная каша действует как виагра - это я замети-ла... Ну, перестань... - она отстранила меня. - Иди лучше разбуди своих алкашей, они там в спальной дрыхнут.

Я остановился возле закрытой двери спальной. Комнаты, где я еще ни разу не был. Оттуда неслись какие-то звуки. Я не уве-рен... но... Нет, я не был уверен!

Я прошел к магнитофону, выбрал кассету, включил. "Technical extezy" - не знаю, намеренно или нет. Под рев "Элек-трических похорон" вернулся назад на кухню. Лиит с любопыт-ством посмотрела на меня.

- Каша готова или нет? - спросил я, обнимая ее за талию.

- Кухонно-сексуальный извращенец.

Я рывком притянул ее к себе. Одним движением снял с нее длинный свитер, поднял за талию и посадил на кухонный стол.

- Ой, холодный, - тихо пискнула она.

С моей одеждой вышло не так ловко и красиво, но все-таки вышло. Лиит тихо охнула. Стол предательски поскрипывал.

- Ты - демон, малышка.

- От такого слышу, - неслышно ответила она.

Дверь кухни открылась, на пороге появился нетвердо стоя-щий на ногах Сайто. Из комнаты неслись бешенные аккорды "Параноика".

- Ага, трахаются, - констатировал монстр, развернулся, при этом его качнуло, и вышел вон.

- Кто это чучело? - спросила Лиит, когда дело было сделано.

- Сайто? - удивился я. - А я думал он из твоей компании.

- Из какой такой компании?

- Ты лгунишка, детка, - я шлепнул ее по заднице. - Я не хочу с тобой иметь никаких дел, кроме постельных.

- И настольных, - она шутливо прижалась ко мне.

Дверь снова открылась, на пороге - два брата-акробата: Сай-то и Толик.

- Сеанс окончен, - кинул я им, натягивая штаны. - Выматы-вайтесь, иначе накормлю манкой, ректально.

Они удалились, при этом Сайто бухкал ногами как шагаю-щий экскаватор.

- Комики. То же мне - Тарапунька и Штепсель.

- Оставайся у меня насовсем.

- Терпеть не могу этого слова - "насовсем". Какое-то оно придурковатое. Зачем тебе это? Ты просто хочешь сказать мне что-то приятное, а говоришь первое, что приходит в голову, - она открыла холодильник и вынула оттуда высокую бутылку крымского "Кагора". - Лучше скажи, что тебе было хорошо со мной.

- У меня какое-то странное ощущение, как будто все закан-чивается... И мы прощаемся.

- Давай есть кашу, запивать ее вином и выключи в конце концов этот рев.

Я прошел в комнату, а Лиит крикнула вслед:

- И зови этих гавриков, они, наверное, тоже голодные.

На сером узком волнорезе сидела большая черная птица. Брызги долетали до нее и фантастическим бисером перелива-лись на траурном оперении. Чуть склонив голову, птица задум-чиво смотрела на острую как бритва линию горизонта.

Маленький, с конопляное зерно, паучок в который уже раз пробовал взобраться на птицу. Его снова сдувало ветром, но паутинка удерживала его. Он снова с упорством и с вожделени-ем карабкался вверх.

Море хрипло дышало рядом, бесстыдно вздымая блестящие сиськи волн. Черное небо грубо обнимало и море, и землю, и всю чокнутую вселенную. Невидимое время просачивалось сквозь материю, неумолимо превращая ее в труху. Холод борол-ся с теплом не для того, чтобы победить или быть побежденным, но лишь потому, что так было положено. Для того, чтобы под-держивать вечную иллюзию движения, бытия. Тепло дарило жизнь. Оно несло ласку, но не потому, что в нем было добро, а лишь по той же непонятной нам причине - поддержать иллю-зию.

Майя держала в ладони вселенную, как ребенок держит ма-ленькую хрупкую и чудную божью коровку. В океане кромеш-ного небытия на крохотной льдине реальности маленький пау-чок все пытался взобраться на большую черную птицу.

... Мне приснилась горящая рукопись, и я проснулся в хо-лодном поту. Нет, мне действительно место в палате сумасшед-шего дома, а не...

Писк кардиомонитора, приглушенный "дежурный" свет, за-пах... а не... не...

Постой, память! Не исчезай! Пусть это всего лишь сон - не уходи. Я хочу помнить, я хочу знать. Что-то со мной было толь-ко что...

Но память и не думала уходить. Вот она - я. Вот оно - все. Я ошарашено смотрел в больничный потолок. Рассказать кому-то - не поверят. Хотя поверят, сейчас - поверят. Сейчас и не такой фигне верят!

Обращаясь с собой очень осторожно, я скрупулезно осмот-рел больничную палату. Вспомнил, что уже проделывал это. Не один раз... Пару? Три?.. А - к черту - это не имеет значения!

Капельница вливала в меня какую-то дрянь. Чувствовал я себя скверно, впрочем в этом не было ничего удивительного, иначе за каким чертом я тут находился? Все-таки какую гадость они в меня вкатывают? Глюкозу, наркотики? Кровь? Нет, на кровь не похоже...

Я вспомнил черную птицу, сидящую на волнорезе. Сон или бред? Бред - с чего бы это? Значит - сон?

Господи, я замучался! Устал... чертовски устал. Ночь на дворе - нужно поспать. А ведь ловко все это так, с Домом Сквозняков? Ведь Зеленый, придумав дом, даже не называл это с большой буквы... А вдруг - не сон? Вдруг я действительно был там? Бред! То есть я хочу сказать: нет.

Но где-то я же был, пока меня тут не было? Тук-тук-тук. Стоп-стоп-стоп! Сердечко-то... Ладно... Разберемся со всем этим попозже.

Там или тут - разберемся.

А сейчас - спать!

Черная птица тяжело взмахнула большими крыльями и взле-тела в черное небо. Черное на черном. Зеленый говорил, что только тот художник, который может видеть черное на черном.

Тонкая невидимая паутинка желания какое-то время тяну-лась за птицей, затем оборвалась с неслышным хрустальным звоном.



Глава четвертая



Долг. Долги нужно платить. Даже если ты стоишь одной но-гой там, а другой тут. Тем более - так.

Пришла какая-то старая мымра с тарелкой супа и прервала мои размышления. Ладно, может быть это и к лучшему, но эту еду я не мог есть даже из вежливости. Хотя есть хотелось очень.

- Ты уж как неделю валяешься тут без жизни, - ввела меня мымра с курс дела. - Поел бы, ведь тощий - душе не за что уце-питься.

Она ушла, а я попытался восстановить прежний ход мысли, но это что-то не очень получалось. Сердце болело, тело протес-товало против такого обращения с собой. Очень хотелось не быть здесь.

Долг.

Долг?

Нет, это - болезненный бред. Вот - самое подходящее. Или сон. Сон - тоже хорошо. Красиво-ужасный, но - сон. И вернуться в него, чтобы оплатить какие-то счета - бред сивой кобылы, то бишь - мой бред. Я - бредящая сивая,  в смысле седая кобыла.

После этих перипетий я кажется стал быстро уставать. Вот и теперь... Меня начал морить сон... Или бред? Добро пожаловать.

В тихой коктебельской ночи несмело пели цикады. Солиро-вал наглый сверчок. Где-то по ту сторону городка кто-то играл на флейте. В такой тиши пронизывающее дыхание инструмента докатывалось наверное до турецкого берега. Рассветная мелодия Глюка из "Пера Гюнта".

"Где был самим собою я"...

В соленом тяжелом воздухе плавали пряные южные запахи. Горький - миндаль, сладкий - цветущей китайской розы, терп-кий, дразнящий - лимона.

Сон накрыл мир стеклянными ватными крыльями. По бере-гу, там, где заканчивается пляжная галька, по тропинке медлен-но брело нечто вроде вешалки, накрытой саваном, меланхолич-но раскачиваясь.

Я сидел на холме, возвышающемся над поселком, и наблю-дал за Хамелеоном. Мыс, даже ночью, постоянно умудрялся менять цвет. Он был то черно-синий, то вдруг, черпнув из какой-то несуществующей палитры охры - краснел, становился цвета потемневшего от времени сурика. А то внезапно легкомысленно зеленел и очень тупо смотрелся на фоне черного как небытие неба.

Наконец я был один, и это оказалось не таким страшным, как ожидалось. Одиночество было похоже на эту холодную флейту. Грустное и пронзительное. Только мелодия все-таки когда-нибудь закончится, а одиночество - нет.

Где-то там, на той стороне поселка, маленькая девочка с черными косичками, с глазами лани за стеклами очков, тонко выдувая свое "о", держала в хрупких руках серебряную флейту. Перед ней на пюпитре нотная тетрадь, в которой красивым дет-ским почерком записаны вечные истины.

Между нами поселок - дома, люди и нелюди. Между нами пропасть. Бездна, в которой заблудилась наша вселенная. И только серебряный мостик мелодии соединяет нас.

Ты плачешь, родная? Не нужно, оставь. Не роняй радужные капли в черную бесконечность. Мир, где мы были "самими со-бою", всегда останется с нами. Он вечен, как этот Карадаг, как Хамелеон, как Дом Стоящий Там. Потерпи, любимая, потерпи какую-то маленькую вечность, и мы встретимся с тобой в род-ных стенах Дома Сквозняков.

Я вышел сюда, чтобы встретиться с ней, но она не пришла. Наверное не захотела нарушать табу моего одиночества. Даже для призрака - это табу. Но это не печалило меня, ведь этот при-зрак всегда со мной. Всегда во мне.

Я спустился с холма и повернул к Карадагу. Обошел хлип-кий низкий забор и вышел на Андреевский проспект, повернул возле универсама и через дворы прошел на Арбат. Невдалеке от подземного перехода потерянно маячила одинокая фигура.

- Боже, а ты что тут делаешь?

Он очень постарел, мой учитель. Мы не виделись больше десяти лет.

- Да вот... - ответил Зеленый. - Заглянул, по старой памяти.

Я увидел, что мы стоим на том месте, где обычно работают художники. Мне дико захотелось поговорить с ним, рассказать, что Дом есть на самом деле, что вся наша Вселенная - это Дом... Но что-то стояло между нами. Что-то...

Если он узнает меня, значит он?.. тоже?..

- Ты... - начал я, подбирая слова. - Ты тоже умер, сенсей?

Понимаю, как глупо это прозвучало. Он как-то диковато по-смотрел на меня, пригладил бороду.

- Что значит "умер" и что значит "тоже"? - он снова подоз-рительно оглядел меня.

- Да это я так...

- Ты где остановился? - спросил он.

- Здесь.

- Понятно. Зайдешь в гости? Работы новые посмотришь, правда там у меня...

Да, действительно - у него... Он остановился в мастерской какого-то знакомого. Маленькое помещение было забито дымом и людьми.

- Тут у одного типа день рождения, - пояснил Зеленый, - пи-сателя кстати.

Народ был уже прилично "на взводе". Рядом со мной сидела маленькая, похожая на ангела девочка лет двадцати, невдалеке - одна нетрезвая личность что-то доказывала другой. Зеленый куда-то исчез, а я принялся разглядывать присутствующих.

Бородатый мужчина, сидящий почти у входа в комнату, по-казался мне знакомым, но где мы могли встречаться, я предста-вить не мог. Еще один интересный тип сидел чуть в стороне и как и я разглядывал присутствующих. Это был молодой человек, чем-то неуловимым напоминавший мне Симкора. На нем был белый пиджак и черная водолазка.

Соседка потребовала, чтобы мы с ней познакомились. Я на-звался, она ответила:

- Все зовут меня - Ангел.

- Обычное имя, - пожал я плечами, вспоминая Авви и Сап-фира.

Девочка фыркнула и повернулась к другому своему соседу. Появился Зеленый, он принес слайды.

- Картины сейчас в Китае, посмотри слайды.

От "Весны на островах" остался колорит - эта волшебная сиреневая прозрачность крымского воздуха. Но спокойные пей-зажи-дзен сменились философскими симфониями, психоанали-тическими портретами.

На вечеринке присутствовали две дамочки, явно чуждые этой пестрой богемной компании. Одетые со вкусом в чудовищ-но дорогие вещи, с манерами взрослых капризных девочек, они очень бросались в глаза. Одна из них, как я заметил, обхаживала бородатого, который показался мне знакомым. Потом они вдво-ем куда-то пропали, к концу вечеринки эта дамочка оказалась рядом со мной, бородатого нигде не было видно.

Звали ее Снежа, и ей явно хотелось более романтичного раз-вития вечера. Меня это настолько достало, что я готов был запи-саться в транссексуалы. О чем тут же поставил в известность назойливую подружку. Это ее еще больше заинтересовало.

Дым угрожающим облаком нависал над присутствующими, ряды коих заметно поредели. Ко мне подсел высокий длинново-лосый художник в черно-полосатой рубахе. Взял альбом со слайдами, пролистал. Я вдруг увидел картинку, на которую раньше не обратил внимания.

Черная птица с головой коршуна. Аваддон. Я повертел голо-вой, но Зеленого нигде не было видно.

- Страшная какая... - сказала Снежа, рассматривая слайд. - Что это?

- Аваддон, Ангел бездны, - ответил за меня художник. - По крайней мере это так называется.

- А где Зеленый? - спросил я.

- Укатил, - объяснил он. - У него в два часа поезд.

- Какой поезд?

- В Болгарию кажется... или в Чехию...

Я вышел на улицу. Над входом была проволочная арка, оп-летенная виноградом. Где-то рядом надрывно и глупо лаяла со-бака.

- Может вас подвезти? - услышал я голос Снежи.

В голове как сквозняк пронеслось какое-то воспоминание. Как приступ ложной памяти.

- Куда вам ехать?

- В ад.

- Тогда нам по пути.

К нам подбежала девочка с мордочкой ангела.

- Вы Хирама не видели? - озабоченно спросила она. - Черт, его мастерскую обчистили!

Я решил уехать со Снежей. У нее была белая, под стать имени, машина, и мы лихо катили по ночному Садовому кольцу.

- Ну, где находится ваш ад? - спросила Снежа, включая му-зыку.

- Здесь, - я ткнул пальцем в свою грудь.

- Насколько я понимаю, въезд туда - воспрещен?

Я посмотрел на нее. Миленькая. Светлые, коротко остри-женные волосы, большие глаза, губки "бантиком". Сексуальна.

- А ты действительно туда хочешь, малышка?

Улыбка сползла с ее лица, она отвернулась от меня и уста-вилась на дорогу.

Хочет. Она куда угодно хочет, лишь бы подальше от своего сытого, сального, похотливого мира. Она ведь и на вечеринку к художникам пошла потому, что их мир - это иной, другой мир.

Кукла, симпатичная, несчастная кукла.

Я нагнулся и поцеловал ее в ухо.

- Я не могу тебя взять в свою преисподнюю, но ты можешь пригласить меня к себе. В свою.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

- Вы - художник?

- Нет. Я - труп. Или духовный импотент. Или - зомби - на твой выбор.

- Мы можем поехать ко мне, - несмело предложила она.

- А муж возражать не будет?

- Нет...То есть... - она опять метнула в меня быстрый взгляд. - Мы поедем на дачу, ко мне.

- Слушай, крошка, неужели чтобы просто трахнуться, нужно ехать Бог знает куда? Прятаться, переживать - какое же это удо-вольствие? Не обижайся, малышка, - я нежно погладил ее по щеке. - Давай просто покатаемся, поболтаем, выпьем. Пожалеем и приласкаем друг друга. Подойдет такое предложение?

Суета. Пена. Время покоя и время суеты. Для чего нужно чистилище? Может для того, чтобы очиститься? Катарсис - есть такое старомодное словечко. Катарсис - очищение. Мне нравит-ся звучание этого слова. У него столько шипящих, что мороз идет по коже.

Мы остановились в маленьком парке возле Яузы. В машине гремела музыка, мы сидели поодаль на расстеленном мною пальто и говорили. Точнее - говорила она, а я в пол-уха слушал. Несколько чудных часов она рассказывала мне историю своей небогатой событиями жизни. Но не ее вина в том, что другой жизни у нее не было.

Выпивка, которую мы захватили с собой, была нетронута. Иногда до боли хочется выговориться, но оказывается и выслу-шать кого-то бывает так же хорошо и приятно. И приносит душе не меньшее облегчение.

- У тебя... есть кто-то? - спросила она вдруг.

- Есть, - ответил я, растерявшись сначала. - Есть, малышка, здесь, - я снова показал на грудь, - здесь - есть.

- А у меня здесь - пустота, чернота... Как будто - черная ды-ра.

Луна освещала темную гладь речки. И я знал, что нужно уходить. Если я останусь, то для нее, как и для меня, ночь станет вечной.

- Знаешь, маленькая, здесь, - я коснулся ее груди, - не пусто-та, не вакуум. Там есть тот, кто должен там быть, просто ты об этом не ведаешь. Приложи руку, - я взял ее ладошку и приложил к ее груди. - Слышишь, он стучит? И не может до тебя досту-чаться.

- Это... - произнесла она шепотом, - это - сердце.

- Вот именно. Поэтому оно и стучит.

Она обняла меня. Я поцеловал ее в макушку и поднялся.

- Пора, малышка.

Она взглянула на часы.

- Ой, остановились... - удивленно сказала она. - Разве элек-тронные часы останавливаются?

Я подал руку, она встала. Из темноты со стороны речки поя-вились несколько темных силуэтов.

- Тачка ваша? - раздался хриплый голос.

- Comment done? - спросил я.

- Ух ты, иностранцы! Is it your cur? - спросил один из подхо-дящих с чудовищным акцентом. - Платить надо за стоянку, по-нимаешь? Prise, money, dollars, yes?

- My be, do you whont fuckin mad dog? - поитересовался я.

- Yes, yes - money - живо откликнулся один из них.

- По-моему он ругается, - с сомнением сказал другой.

- Какая плата! - вдруг очнулась Снежа.

- А ты молчи, сука, с тобой мы отдельно поговорим.

Я склонился к Снеже и шепнул ей на ухо:

- Пойди пока к машине, я сам разберусь.

Их было четверо и по-моему один из них носил милицей-скую форму. Девушка с сомнением взглянула на меня, развер-нулась и пошла к машине. Это мне и нужно было.

Я воспользовался советом Толика и морфировал свое тело. Поскольку ничего умного в тот момент в голову не пришло, я превратился в велацираптора. Даже рыкнул для пущей убеди-тельности. Не представляю: рычали динозавры или нет.

Эффект был именно таким, как я и ожидал. Какой-нибудь практикующий психолог в этот момент мог бы защитить дис-сертацию на тему: "Человеческий ужас и его последствия". Ноч-ных мытарей как ветром сдуло, хотя и с трудом. Да, представ-ляю себе завтрашние газеты... хотя... Кто им поверит? Я вернул себе нормальный вид.

Подошел к машине. Снежа, бледная как изморозь, застыла за рулем.

- Езжай, киска, домой.

Звук моего голоса вывел ее из оцепенения.

- Ты... Ты кто? - спросила она.

Что за мелодраматические вопросы?

- Езжай, малышка, - сказал я, - и помни о том, кто у тебя тут...

Я развернулся и ушел. Вот смысл, вот суть истинной смер-ти! Она не может общаться с жизнью и не вредить ей. Случай-ная снежинка, упавшая на мою ладонь, показала мне это. Вот почему смерть воспринимается нами как наказание.

Я вышел на берег и снова услышал далекую флейту. Сердце вздрогнуло. Сколько лет еще я буду так реагировать на этот ин-струмент? За поворотом под ногами заскрипела коктебельская галька. Дом спал, даже то окно не светилось. В комнате было пусто и холодно - табу. Табу под названием - одиночество. Я вышел на балкон и посмотрел на спящий вечным сном город. Мой город. Мой мир. Моя ночь.

Моя жизнь и моя смерть.



Глава пятая



Иногда по ночам я кричу от боли. Кричу надсадно, долго и сам просыпаюсь от этого крика. Хотя его слышит только тот, кто должен его слышать, потому что кричу я молча. Но от этого не легче...

Я прошел по железному мостику, переступая через суетя-щихся разноцветных змеек и зашел в дом Симкора. Тот сидел за большим монитором, на голове наушники.

- Какого черта тебе надо?! - спросил он, повышая голос, как это обычно делают люди в наушниках.

В его голосе проскользнул страх. Они все боятся меня, по-тому что принадлежат мне. И я могу в конце концов сделать с ними все, что захочу. Я вызвал бокал мартини и взял его с поя-вившегося подноса.

- Если ты за этой шлюхой, - сказал Симкор, снимая наушни-ки, - то ее здесь нет.

Я вынул сигареты, закурил. Зачем я сюда пришел? Может быть действительно чтобы повидать ее?

- Ну что ты здесь торчишь? - не унимался Симкор. - Сам не живешь, и другим жить не даешь!

Любопытное замечание, учитывая сложившиеся обстоятель-ства.

- Как мне вернуться? - спросил я.

- Да, Боже мой, - всплеснул он руками. - Да как угодно. Сапфир только рад будет тебя отпустить.

- Почему?

- А ты посмотри на это, - Симкор встал, взглянул на меня, - посмотри на Дом. На себя посмотри. Это по-твоему мир?

- Но если я уйду, то и это все  исчезнет.

- Тебе-то какое до этого дело?! Пей свою водку, трахай шлюх - что тебе еще надо?

Симкор взял большой стакан и осушил его до половины.

- Зачем я здесь?

- Зачем? Да если бы не эта...

Воздух в середине комнаты натянулся как струна и лопнул. Симкор побледнел, но больше ничего не происходило. Он так и стоял с открытым ртом, оглядываясь по сторонам.

- Что, мамочка "ну-ну-ну" сказала? - ехидно спросил я.

Симкор поставил стакан на стол, руки его дрожали. Кто же эта чертовка, если они боятся ее больше меня?

- Ну, появляйся же! - крикнул я в пространство, но снова ни-чего не произошло.

Молчание висело в воздухе, Симкор допил свое и вызвал из воздуха целую бутылку.

Каким-то образом это действительно мой мир. Как эта боль в сердце - моя боль, как этот сон - мой сон. Как порой страшно просыпаться. Я поднялся и похлопал Симкора по плечу.

- Ты не думай... - начал он, но запнулся. - Если бы ты мог... если бы захотел...

- Ну что - "мог"? Что "хотел"?

- Понимаешь, - вдруг произнес он почти шепотом, - я боюсь. Понимаешь?.. Боюсь. Ни чего-то конкретного. Ни кого-то... А - просто...

Я был уже у двери, когда он попросил:

- Найди ее.

Где она? Где Ксюша? Где Домина? Почему вселенная рас-ползается по швам? Кто знает ответы?

Кстати, а где Толик, Сайто?

Толик был дома. Может быть он был здесь все время, я на-шел его, заглянув под диван. Он спал там - маленький пушистый комочек.

- Эй, выползай оттуда, чудовище! - позвал я его. - Раздавим бутылочку чего-нибудь, что есть у нас в холодильнике.

Крысеныш, разбуженный мной, робко показался из-под ди-вана. Нос его смешно шевелился. Я сходил на кухню, но кроме полупустой бутылки "рейнского" в холодильнике ничего не бы-ло.

- Не беда, - заявил я, возвращаясь. - Сейчас мы как Кио или Акопян... Э-э-ть!

Я выдернул из воздуха бутылку. Водки. Московской.

- Ладно, и это пойдет. Чего молчишь, ты - философ-вредитель?

Я налил себе и плеснул крысенышу в блюдце. Он понюхал и чихнул. Отошел на приличное расстояние и принялся умывать-ся.

- Не хочешь - как хочешь.

Я выпил и уставился в окно. Грустно... Да. И тоскливо. Как в могиле.

- Да, парень, жизнь, скажу тебе, скверная штука, а смерть еще хуже. Ну чего молчишь?

Что-то вдруг оборвалось внутри меня.

- Толик? Толян?! - я взял крысеныша в руки. - Ты что, ма-лыш? Эй...

Не хотелось в это верить, но... неужели крысеныш стал са-мой обыкновенной крысой? Тугой ком застрял посреди горла, и я с трудом глотнул его.

- Толик! Боже ты мой!!!

- Чего ты орешь, придурок? - спросил крысеныш своим скрипучим голосом. - И перестань меня трясти как грушу.

- Черт бы тебя побрал. - Я швырнул его на диван.

Он на лету обрел человеческие формы и тяжело сел на скрипнувшие пружины. Я взял стакан и налил себе еще.

- Как ты это делаешь? - спросил Толик, изображая жест, ко-торым я достал из воздуха бутылку.

Я показал. Он тут же обзавелся собственной выпивкой. Я с завистью констатировал, что в его бутылке был коньяк.

- За одиночество, - предложил я.

- Чтоб оно сдохло, - согласился крысеныш.

Мы выпили за одиночество, рай, ад и чистилище, за вечную полночь - мы решили, что сейчас именно полночь. Потом мы подумали, что нам просто необходим "третий".

- А где Сайто?

- Ушел. Они вместе ушли - твоя пассия и он. Может сходим к Симкору? - предложил крысеныш.

- Я только от него. Там... В общем, пошел он...

Толик согласился со мной.

- А где по-твоему Оксанка? - спросил он вдруг.

- Не знаю... По-моему эта тварь Зар - знает. Он не сказал мне, но я думаю...

- Давай ему морду набьем! Я знаю, где он живет, когда полз к вам в Египет, наткнулся. Пошли!

В одно мгновение он превратился в крысу, причем пятна на его шерсти на мой взгляд поменялись местами: черные стали белыми и - наоборот.

- Ты инвертировал...

- Ну, давай, превращайся, - нетерпеливо позвал он.

Я превратился. И мы ринулись в крысиную нору. Галопом, весело, неслись по узкому туннелю. Скорость и движение - это было похоже на жизнь. Толик отпускал какие-то шуточки, я не отставал от него, наступая порой на его лысый хвост. Вселенная была полным дерьмом, и ее стоило изменить. Или - ей изменить - не имело значения.

- Во блин! - воскликнул вдруг Толик и резко остановился.

Я ткнулся носом в его мохнатую задницу.

- Я кажется заблудился к хренам кошачьим, - заявил крысе-ныш.

Мы стояли в тесной норе, под ногами, лапами белая извест-ковая пыль, стены шершавые, как наждачка.

- Vocatio!!! - вдруг завопил Толик.

На нас посыпалась штукатурка.

- Ага - есть, - сказал крысеныш, прокашлявшись. - Это тут... Кажись...

Зара дома не было, зато здесь была Домина. В прозрачном, голубом пеньюаре она стояла посреди странной комнаты. Руки согнуты в локтях, запястья и кисти подняты вверх и разведены чуть в сторону.

- Мама! - еле слышно пискнул Толик, и я увидел то, что ви-дел он.

Черты лица женщины медленно "текли". Через десяток се-кунд это было лицо Лиит. Оно как будто светилось изнутри. Еще десять секунд и мы увидели детское личико Ксюши. И снова прежнее холодное лицо Домины.

Я перевел дыхание. Только сейчас заметил, что женщина стоит в центре круга, небрежно нарисованного на полу чем-то вроде охры. Я хотел было уже двинуть назад, но Толик остано-вил меня, показав мордой на женщину. Что-то изменилось. Да, она подняла руки к верху. Я с ужасом увидел, что из ее подмы-шек, растягивая кожу, выпячивается еще что-то. Тоже происхо-дило с верхушкой таза.

Как будто Шива возникал перед нами. Только не руками были эти лишние конечности. У женщины прямо на глазах вы-растали паучьи лапы.

Не сговариваясь, мы рванули в нору. Что-то гналось за на-ми.

Сейчас я бежал первым, и, честно говоря, мне было все рав-но, в какую сторону бежать. Позади тяжело дышал Толик, а еще дальше за ним, производя ровный шуршащий звук, следовало нечто.

- Быстрее! - крикнул Толик.

Я ждал хоть какой-нибудь норы, хотя бы какого-нибудь просвета, чтобы нырнуть туда и оказаться на открытой, так ска-зать, местности. Чтобы это ни было, но лучше встретиться с ним лицом к лицу. Если у него конечно есть лицо.

Сердце вырывалось из груди, лапы становились деревянны-ми. Сердце многострадальное. Все шишки сыплются на этот маленький орган. Сердце... Мое сердце бьется?.. Как же? Ведь я мертв...

Свет! Я резко повернул и нырнул в светящееся пятно. Мы снова оказались в той же странной комнате. Бег по кругу... Кры-синые гонки... Сейчас комната была освещена призрачно-синим светом, лившимся неизвестно откуда. В центре, там, где раньше стояла Домина, торчал веретенообразный, оплетенный паути-ной, кокон.

Кокон...

Кокон.

В синем, прожигающем сетчатку свете. В воздухе висел за-пах сгоревших перьев или волос. Толик замер рядом со мной. Нечто, ползущее за нами, приближалось. Я спохватился и при-нял свой нормальный вид. Толик также преобразился, снова стал похож на большую собаку, как тогда в доме Симкора. Ру-биновые глаза горели на хищной морде.

Звук ближе. Еще ближе...

Страх вцепился в мои ноги и начал карабкаться вверх по те-лу. Из норы выползало какое-то насекомое. Хотя я никогда не видел подобной твари, но в том, что это насекомое - сомнений не было. Страх уже успел заморозить все мое тело,  но я нашел выход. Оставив себя, охваченного столбняком ужаса, я сделал шаг вперед, поднял правую ногу и с силой наступил на тварь. От противного звука меня чуть не стошнило. В воздухе резко за-пахло паленым.

- Сдохла, гадина, - констатировал Толик.

- Нужно выбираться отсюда.

У меня было ощущение, что это еще не все. Я огляделся.

Комната имела шестиугольную форму, стены как будто изо льда. Потолок затянут паутиной. И кокон.

Кокон...

Мысли вязли в этой штуке, и это было стра...

...шно. Стра... Черт!

Мы с Толиком стояли посреди равнины, залитой зеленым бутылочным стеклом. Нам улыбался Сапфир. Его крылья чуть трепетали на мягком бодрящем сквозняке. Как пламя голубой свечи.

- Твоя работа? - задал я дурацкий вопрос.

Он улыбнулся.

- Уходи, - показал рукой куда-то в сторону. - Ты этого хотел.

Я посмотрел на Толика, он снова был всего лишь маленьким пегим зверьком с облезлым хвостом.

Долг? Или страх? Витафобия.

- Нет, - сказал я.

Сапфир улыбнулся. Он действительно чертовски красив. Светлые волосы шевелил ветер. Большие глаза с бархатными ресницами излучали свет.

- Может случиться так, что ты не сможешь уйти.

- Уходи, - сказал вдруг Толик. - Не глупи, уходи.

- Нет.

Кокон...

Я с трудом оторвал от него взгляд. Мы вернулись в стран-ную комнату.

- Вон там! - показал Толик.

- Вижу.

Я видел тусклое овальное пятно на полу. Похожее на пятно в бездне Аваддона. Подняв крысеныша на руки, ринулся туда. На кокон я старался на смо...

Кокон. Ко...

...тре... ть. Вперед, по большой дуге, к пятну. От стен веяло космическим холодом. Наконец я добрался туда. Шагнул. Мир стал черно-белым. Но больше ничего не изменилось. А дальше? Что-то тихо звякнуло рядом. Я взглянул и увидел валяющийся на полу медальон Симкора. Раскаленный докрасна. В пальто, на уровне кармана, прожженная дыра. Дрянь, он прожег карман.

- Ну иди же! - нетерпеливо подал голос Толик.

- Куда, мать твою?

- Куда угодно, подальше отсюда!

Я сделал шаг... и мы оказались на Проспекте... Прямо перед зданием, которого уже давно не было. Это была - та мастерская, которую Зеленый...

Он сидел на ступеньке крыльца и курил. Красный огонек ос-вещал его лицо. Я взглянул на яркие окна, и тупой дятел нос-тальгии клюнул сердце.

"Подойти или нет?"

Зеленый бросил сигарету, она очертила в воздухе плавную дугу и шлепнулась рядом. Он встал, потянулся и скрылся в доме.

Прошлое... Уходящее неизвестно куда и возникающее из не-откуда. Я шел по Проспекту, посадив Толика на плечо и кутаясь в свое легкое пальто с прожженным карманом.

Пена... Когда-нибудь это все надоест мне. Но пока... Долг... Или просто - повод? Повод остаться здесь. Никаких громких слов! И тихих тоже. Просто докопаться до истины, где бы она не была зарыта. Понять, что за тварь эта Домина-Ксюша-Лиит. По-бедить страх Симкора... Черт, к чему мне все это? Почему я просто не ушел, как предлагал Сапфир? Предлагал или - прого-нял?

Долг? Пена! Противно шуршащая пена Бытия.

Я шел по проспекту, а часы на давно не существующей башне били полночь. И сердце билось в такт этим ударам. Это смерть и жизнь бились во мне.

- Ты куда? - спросил Толик.

- Есть предложения?

- Пить хочется...

Я снял его с плеча и прижал к груди.

- Задавишь, придурок.

- Задавлю...

- Ксюша... Эта тварь ее абсорбировала...

- Ты думаешь? И Лиит тоже?

- Ага...

- Слушай, а горло-то промочить негде, - спохватился я. - По-моему мы в тех временах, когда о барах и кафе еще не слышали.

- Горло промочить в любые времена возможно.

Я засмеялся, чуть не упустив крысеныша.

- Крысеныш-алкаш, - и вдруг с болью вспомнил Оксанку и эти ее слова, и ту ночь...

- Успеется с горлом, - сказал я, - сейчас - другое.



Глава шестая



Увидев мое лицо, Симкор побледнел.

- Сядь, - кинул я, увидев, что он собирается встать.

Толкнул ему по воздуху поднос с водкой.

- Пей. Если думаешь возразить, сначала оставь завещание.

- Считаешь что я испугался? - спросил он, медленно приходя в себя.

- Все еще впереди.

- Ты меня не пугай! - вдруг заорал он, пустив при этом пару петухов.

- Ты не ори, - пригрозил я. - Иначе я этот ор назад в глотку тебе вобью. Вместе с зубами.

Неожиданно рядом со мной материализовалось какое-то чу-чело с множеством рук, похожих на кувалды. Я отскочил в сто-рону, Толик слетел с моего плеча и шлепнулся на пол. У чудо-вища была придурковатая голова обезьяны. Вероятно в спешке Симкору было не до эстетики.

А медальончика то не было... Но я обошелся. Выставил пе-ред собой ладонь с растопыренными пальцами и просто захотел, чтобы этой дряни здесь не было. И стало так. Аминь...

Тут же передо мной возникла другая напасть. Мерзкое и скользкое: какой-то моллюск, ростом с меня.

- Тебе нужно провериться у психиатра - порекомендовал я Симкору.

Моллюска постигла участь предыдущей креатуры.

- Разминка окончена, - сухо сказал я и залепил Симкору ку-лаком между глаз.

Он обмяк в кресле.

- Я - без фокусов, по рабоче-крестьянски, - сказал я зло. - За каждый фокус будешь получать меж очи. За точность не руча-юсь... Давай выкладывай все, что знаешь.

- Что?.. Что выкладывать?

- Хорошо, начнем сначала, какого черта от меня хотела Наа и компания?

Симкор растирал лоб, глядя перед собой. Наконец он поднял на меня глаза. В воздухе раздалось басовое гудение. Я замах-нулся, Симкор испуганно поднял руки.

- Это... - начал он, но я понял и опустил кулак.

- Ну давай, появляйся, - проговорил я, стиснув зубы. - Я тебя на кусочки разорву.

- Попробуй, - донесся из пространства низкий голос.

Голос принадлежал тому, невидимому. Я вдруг заметил, что Симкор тает. То есть... Он становился все более и более про-зрачным. Через него видно было кресло, в котором он сидел. И он что-то говорил, но голоса слышно не было. Жуткая картин-ка...

- Ну, появляйся же! - настаивал я.

- К сожалению это - невозможно. Я не отражаю свет, а толь-ко излучаю его.

- Кто ты?

- Ты спрашивал. Я - это ты.

- Ложь.

- Может... а может - нет. Что поделаешь, если ложь - основ-ная логика этого мира.

- Я вижу.

- И я вижу, что у тебя появилось желание переделать кое-что в Доме, не так ли?

Симкор исчез совсем. Толик куда-то запропастился. Я вел диалог с пустотой, как в "В ожидании Годо". Может быть это мне нужно провериться у психиатра?

- А тебя, вижу, все устраивает, так?

- Не все. Но не тебе это менять.

- А кому?

- Никому.

- Почему же? Мир как бред, сотканный из лжи, нелогичный, ненужный - так почему бы его капельку и не переделать?

Ответа не последовало.

- Смылся, - констатировал Толик. - И Симкора забрал.

- Кто это? - спросил я, нащупывая кресло позади себя.

- Почем я знаю? Невидимый... говорит, как Дарт Вердер... нос свой сует... А ты как думаешь?

- Думаю... Что я думаю... Тебе не кажется, что все они - одна бражка? И Ксюша...

- Только не Ксюша! - возразил Толик неожиданно горячо.

- Ты что, малыш? Неужто влюбился?

- Не твое кошачье дело! - отрезал он.

- Понятно...

Хотя ни хрена тут понятного нет. Просто какой-то сума-сшедший дом. Точнее - дом, сошедший с ума. Но нельзя не со-гласиться, в этом сумасшествии есть определенная логика. Это все походит на сон, когда тянешься к чему-то, а это что-то от тебя убегает, ускользает. Кажется разгадка рядом, только протя-ни руку, но в том то и дело, когда протягиваешь руку...

Мы с Толиком снова стояли возле того дома. Той мастер-ской из моего "вчера". Здесь тоже, на мой взгляд, была часть ответа на вопрос, интересующий меня. Какой вопрос? Не важно! Были бы ответы, вопросы всегда найдутся.

Окна светились только в мастерской Зеленого, у Макса, и у... ну, какое-то время там была моя мастерская. Недолгое вре-мя.

Возле двери в мастерскую Зеленого я остановился. Откуда-то слышались веселые женские голоса. Ну конечно же, из ателье Макса!

Повинуясь импульсу, я пошел туда. Макс восседал на ше-девре прикладного искусства, попросту говоря - на деревянной скульптуре, которая в промежутке между выставками терпеливо исполняла роль дежурной табуретки.

- Привет, - бросил мне Макс как старому приятелю. - Са-дись... на чем стоишь.

В любом случае он не мог узнать меня. Последний раз мы виделись с ним мельком почти двадцать лет назад, перед тем, как он уехал в Гамбург. Просто в том Доме Сквозняков были такие порядки: любой, в любое время мог получить здесь кров, кусок хлеба, чашку чая и беседу.

Мне тут же подали кружку с вином. Сейчас я был самым старым из присутствующих. Зеленый сидел как всегда в сторо-не, чему-то улыбался в бороду, потирал длинные, узловатые пальцы и курил папиросу. Вокруг Макса, как астероиды вокруг светила, юрилось десятка полтора девушек.

Я глотнул вина из кружки и поморщился: да... это не "рейн-фальц"... Макс изощрялся, нес ахинею, выделывая тошнотвор-ный винегрет из психоанализа, дзен-буддизма, В. И. Ленина, Эйнштейна и "Введения в искусствоведение" Бутырцевой. Его слушали, открыв рты.

В действительности из всего этого получался такой "сюр", от которого у Дали обвисли бы усы. Чудесный "сюр"!

Зеленый кивнул мне, а я снова глотнул из кружки отравы и принялся рассматривать присутствующих. Такие беседы в Доме могли идти сутками: сменялись ораторы, темы, зрители-слушатели, места. Иногда, бывало, ты, зайдя в мастерскую, ска-жем к Зеленому попадал в разгар спора, который сам же и зате-ял пару дней назад. Одно слово - Дом Сквозняков.

На стене у Макса висела моя любимая работа "Круг вось-мой", которая, помнится, изрядно пострадала в то время, когда милиция разгоняла стихийную выставку под открытым небом возле театра драмы. Кажется в 85-м...

Я оторвал взгляд от изображенной на холсте черно-красной равнины и снова оглядел присутствующих. Толик заворочался в кармане, затем выполз оттуда и забрался мне на плечо.

- Что-то тут мне не нравится, - прошептал он мне на ухо.

На нас зашикали со всех сторон. Да, он прав, мне тоже не нравилось, но что, я понять не мог. На дальней стене висела "Черная перчатка" Зеленого: дама с черной широкополой шляпе с вуалью. Нет...

Нет, на Домину она не была похожа. Просто... Просто... Я никак не мог сосредоточиться... Зеленый встал и кивнул мне, приглашая. Как только мы вышли из комнаты, холодная волна ударила в мозг. Мысли четкие, ясные, логичные потекли мощ-ным Гольфстримом.

Зеленый предложил мне папиросу, но я отказался, и, приот-крыв дверь, снова заглянул в мастерскую Макса. Да, так оно и есть - что-то "не то".

Не то...

На плечо легла рука Зеленого.

Толик? Черт возьми, куда он подевался? Но крысеныш сно-ва сидел в кармане пальто.

- Да, хватит слушать этот бред! - сказал художник. - Пойдем, поможешь замесить глину.

Мы начали спускаться, и тут меня осенило.

- Постой, - я снова взлетел по лестнице и зашел к Максу.

Что-то или кто-то мешал мне рассмотреть присутствующих. Взгляд все время уползал то на картины, то в темное окно. Макс молчал и вся толпа с любопытством уставилась на меня. Кто-то нервно хихикнул. Я в упор рассматривал девушек.

Дверь открылась, и в мастерскую зашел Зеленый. Я пере-хватил взгляд, которым он обменялся с Максом.

- Одну минуту... - начал я, и тут Толик вывалился из моего кармана через дыру, прожженную медальоном Симкора.

Поднялся невообразимый визг. Но паралич, сковавший мои извилины, вдруг пропал.

... И я увидел то, что искал. Во-первых, девчат было всего только трое, во-вторых... Да... во-вторых.

- Значит это ты, - сказал я, ухватив девушку за руку.

- Пусти, псих! - крикнула она.

Это была Лена. Подруга Ксюши.

- Пусти, сейчас же! - она впилась в ладонь ногтями.

Я поднял свободную руку, и мы оказались на Проспекте.

- Без фокусов, - предупредил я сухо. - Нос расквашу.

Она беспомощно оглядывалась по сторонам. Пустынный, ночной Проспект того времени.

Какого? 84-й? 85-й? Что она делает в моем прошлом? Она с нескрываемой злостью смотрела на меня. Откуда эта злость, что я сделал этому маленькому существу?

- Кто ты такая и что здесь делаешь?

Она зло и нагло улыбнулась. Улыбка была скорее похожа на оскал.

На крыльце Дома показался Толик. В своем человеческом обличии. На этот раз на нем был белый мешковатый костюм, черная футболка и кроссовки.

- Как тебе это нравится? - спросил я его, закуривая.

- Кажется мы поймали рыбку, да, крошка? - он отмахнулся от дыма и шагнул к девушке. - Уйди вон, крыса, - прошипела та.

- Значит вся эта мелодраматическая история с трупами, вос-крешением - просто фарс?

Я отдавал себе отчет в том, что допрос в любой момент мог прерваться. Хотя бы тем, невидимым... Здесь. Но может быть его правила не работают в Доме. Ведь я еще ни разу не встре-чался с ним у себя. Может и к нему приемлемо правило: не яв-ляться пока я не позову?

Мы перенеслись в Дом. В старый добрый Дом Сквозняков с видом на шахтные отвалы и выходом на коктебельскую набе-режную. Теперь я просто переносился из места на место, мало того - из времени во время. Как это получалось - ума не прило-жу, но механика этого, признаться, меня мало заботила. Важен был результат.

Я взглянул на Лену и понял, что скоро кого-то убью. Дой-дет, ей Богу, до этого! Толик принес из кухни два гигантских бутерброда, и это было очень кстати. Я откусил приличный ку-сок и понял, что так вопроса задать не смогу. Лена, стоящая по-среди комнаты, вдруг совершенно неожиданно для меня захны-кала. Я с трудом проглотил еду.

- Ты чего ноешь? - поинтересовался Толик с набитым ртом.

Лена подошла к креслу и, беспомощно всхлипнув, опусти-лась в него. Белое - на черном. На ней была белая блузка и свет-лые широкие штаны, стянутые у щиколоток.

- Зачем был нужен весь этот спектакль?

Жалость и любопытство боролись во мне. Какой-то частью сознания я понимал, что она всего лишь пешка в игре, которую ведет кто-то иной, более сильный и мудрый. Но в чем смысл игры, могла знать и пешка.

- Я не буду повторять вопрос, - сказал я и принялся за бу-терброд.

Не переношу женские слезы. Давным-давно... Нет, не стоит об этом. Но с тех пор вид плачущей  женщины делает меня больным.

Через пять минут терпение иссякло, и я ушел на кухню. Бук-вы на копре мигали. Точнее, мигала только "я". Миг-миг-миг, миг, миг, миг, миг-миг-миг. Три точки, три тире, три точки - SOS. Спасите наши души.

С шахтного копра "я" подает сигнал бедствия. Почему я раньше до этого не додумался?

- Толян! - позвал я.

Крысеныш вошел и уставился в окно, на которое я ему пока-зал.

- Пи-пи-пи... - прочел Толик. - Ни хрена себе!

Я вышел в комнату. Лена была еще там, как это ни стран-но...

- А я думал, ты ушла...

- Отсюда никто не уйдет...

- Перестань нести эту эвфемистическую чушь! - разозлился я.

- Какую-какую чушь? - влез я разговор крысеныш.

- Сгинь!

- Или говори, или вали отсюда! - не выдержал я.

Она с опаской поглядела на меня.

- Ты меня отпускаешь?

- Нет, выгоняю!

- Совсем поехал... - пробурчал Толик.

- А ты - пасть закрой!!!

Уходя, Лена поцеловала меня в губы.

- Что мне, пытать ее, что ли?! - бросил я в ответ на ошале-лый взгляд Толика.

- Да... да она и не человек вовсе!

- Ты на себя посмотри!

Толик обиделся - ну и Бог с ним! Я сидел на балконе и злил-ся сам на себя. Вся жизнь - дурацкий калейдоскоп: фигура за фигурой - красиво, но без малейшего смысла. А я все кручу и кручу эту дурацкую трубу. Что я надеюсь там увидеть?..



Глава седьмая



Нельзя сказать, что я ничего не добился от Лены. Она под-твердила мою мысль, что вся эта чепуха с самого начала была кем-то устроена, точнее - подстроена, разыграна. Но, судя по всему, с нулевым результатом. И я был рад тому, что этот кто-то сел в калошу со своим замыслом.

Сквозняк... Тот, который свечи не задует, но жизнь оборвет. Но этот сквозняк таки задул свечу. Я полез за спичками и вспомнил, что их просто нет. Чье-то хриплое дыхание возникло рядом со мной. По спине пробежал холодок.

- Толик? - спросил я темноту.

- Не зажигай огня, - услышал я приглушенный голос кошки Ле.

- Ты чего приперлась? Я ведь не звал тебя?

Я посмотрел вверх и сделал свет. И стало светло. Наа пред-ставляла жалкое зрелище.

- Выключи... Ну, пожалуйста, - слезно попросила она и я вы-ключил.

Смотреть на мокрую облезшую кошку - удовольствие не-большое. А именно такой вид сейчас был у некогда блестящей Ле.

- Что случилось? И как ты все-таки сюда попала без зова?

- Дай мне что-нибудь теплое одеть... и выпить.

Я сдернул с дивана шерстяной плед и протянул ей.

- Что пить будешь?

- Молоко. Теплое молоко, пожалуйста...

Я протянул ей стакан, возникший в моей руке.

- Спасибо, - произнесла она тихо. - Ты, я вижу, уже многому научился.

Я сел на диван и закурил, добыв огонь так, как некогда это сделал Сайто - между пальцами. Очень удобно, кстати - не нуж-но лезть в карман за спичками. Сделал пару затяжек. Торопить здешних обитателей или задавать им вопросы - бесполезное за-нятие.

- Никогда не думала, что придется прятаться у тебя...

Я чуть было не задал вопрос. Но сдержался. Сделал еще од-ну затяжку и медленно выпустил дым в темноту.

- Ты можешь просто дать мне убежище, не задавая вопро-сов?

- Нет, - безжалостно ответил я.

Я услышал ее глоток и тяжелое дыхание.

- Хорошо, я тебе скажу одну вещь: я, Лиит и Лена - одно существо. Точнее... Я какое-то время была и той, и другой.

- Чушь! И разделялась при этом?

- Нет, ты не понял - тогда они были теми, кем были. Это по-том...

Голова сделала пару предательских оборотов. Я взял себя в руки. Сигарета обожгла пальцы. Я швырнул ее на пол.

- Ты подменяла их, правильно я понял?

- Да, правильно...

- Ишь паинька какая, - вдруг раздался голос Толика, - когда хвост прижали...

- Кстати, насчет хвоста... Кто это тебя так?

- Ну, пожалуйста... не нужно. Ты ведь уже знаешь, что про-исходит, когда ты начинаешь настаивать.

- Ладно, - согласился я, действительно опасаясь, что все опять может выйти из-под контроля. - Только скажи, когда именно ты их подменяла?..

- Я знаю, о чем ты, - откликнулась она. - Да, именно тогда, когда... ну, вы были близки - я была в их обличии...

Она сказала не "мы были близки", а "вы...". Лжет? Или объ-яснение сложнее? Глубже?

Наа истолковала мою задумчивость по-своему.

- Не переживай, я - женщина, если конечно тебя это волнует. По крайней мере я - существо женского пола.

- Корова - тоже женского пола, - вклинился в диалог Толик.

- Цыц! - я топнул ногой.

- Да я так, к слову...

- Цыц - я сказал!

Чье-то дыхание слышалось рядом. Кто-то еще был в комна-те. Кто-то чужой. Не только дыхание, но что-то тяжелое, свин-цовое, выдавало его присутствие. Кто же это?

- Я... - начала Наа, но я прервал ее.

- Подожди, мы не одни... Кто здесь?

- Это я... - раздался несмелый голос, и в воздухе резко за-пахло камфарой.

- Сайто, дружище! - обрадовано воскликнул Толик.

- Еще один... - пробурчал я. - Ты то каким ветром, то бишь - сквозняком?

- Никаким... Я вообще здесь - с боку припеку. Неизвестно зачем, кому и для чего...

Тирада послала меня в нокаут. Нет, в трезвую голову такая информация не помещается...

- Толян, - попросил я, - сообрази что-нибудь выпить, у тебя это лучше получается! Ничего, - успокоил я Сайто, - по меньшей мере будешь третьим.

Сайто выругался. Длинно и грязно.

- Ну зачем же так, при дамах?..

- Шел бы ты отсюда, - сказала вдруг Ле Наа. Я понял, что она обращается к монстру. - Ты же понимаешь, чем это может кончиться...

- Стоп! - прервал я их. - Что еще грядет? Ну-ка выкладывай-те!

Они молчали. Толик разлил коньяк по маленьким рюмкам, подал и сообщил:

- Ну понятное дело: девка сбежала - грядут неприятности!

- Заткнись, черт возьми!

- Чего ты на меня все время орешь?! - взбеленился крысе-ныш. - Что я тебе?!. Громоотвод, что ли?!.

- Ладно, извини, малыш...

- Я сейчас обоссусь от умиления, - пробурчал Сайто.

Он выплеснул из рюмки коньяк, поднял ее и прямо из воз-духа наполнил белой как молоко остро пахнущей жидкостью.

- Мастер! - восхищенно присвистнул крысеныш.

Я улыбнулся. Не получалось оставаться серьезным.

- Ладно, пойди наверное в ванну, - сказал я Ле, - почисть пе-рышки... или что там у тебя...

Да... и веселым быть особого настроя не было. Наа ушла в ванную, а я на кухню.

Суета... Или пена. Но это - жизнь, другой нет.

"Я" на копре все еще посылала в пространство сигналы бед-ствия.

Наплел я Снеже... Это сердце всю жизнь выстукивает эти три точки... Долгие годы... И останавливается, так никем не ус-лышанное. Даже если от человека останется только один нерв, все равно и он будет болеть той, непонятной иным, вселенской болью. Как струна, настроенная в унисон с Мирозданием.

Маленькая рюмка с янтарной жидкостью передо мной на белом кухонном столе, в хрустале отражается живой огонек све-чи, стоящей на окне. Старый обычай: когда ждешь кого-то, ста-вишь свечу на окно.

Тогда я ждал ее каждый день. И так же оставлял свечу на окне. Но Вселенная была между нами, и мы заблудились в ней. А свеча горела, призывая. Струна звучала, а сердце билось. И никто его не слышал.

Дверь скрипнула, вошла Наа. От нее пахло свежестью, и с ней все было в порядке.

- Это твоя настоящая внешность? - спросил я.

- Уже да, - ответила она, но в голосе ее прозвучало сомне-ние.

Я не стал углубляться в эту тему. Спросил о другом.

- А Домина? Кто она?

- Душа дома - ты же знаешь...

 И опять в ее голосе прозвучало что-то, заставившее меня насторожиться. Часто, чтобы узнать что-то о человеке, нужно заставить его говорить о других.

- Что-то не то, так? - спросил я.

- Ну ради Бога - не надо..

- Тебе грозит опасность?

- Если это можно так назвать... Подожди, - она увидела, что я пытаюсь сказать. Протянула руку и положила холодные паль-цы на мои губы. - Попробуй понять. Я была с тобой для того... ну... чтобы взять часть тебя. Часть твоего "я". По крайней мере так должно было быть. Но вышло по-другому. Взаимопроник-новение. С каждым разом я становилась больше человеком, а ты - нет.

- А кем я становился? - я убрал ее холодную как смерть ла-донь.

- Мной.

- То есть?

- Понимаю тебя... - она встала, подошла к холодильнику и взяла бутылку "рейнского". - Будешь?

Я мотнул головой, она налила себе. Свет свечи играл в золо-те ее бокала.

- Я осознала себя только после того, как переспала с тобой... Осознала, растерялась, запуталась. Вообразила себя Лиит. Со всем: проблемами, мужем, тобой... А она, как ты любишь выра-жаться, лишь виртуальное существо. Виртуальная подруга, при-думанная спятившим от одиночества программистом.

Где гарантия, что это не очередная дурацкая ложь, - думал я.

Паутина лжи, а в центре - Кокон. Да, Кокон... Коко...

Я ощутил холодные пальцы на своей руке. И понял, что опять чуть было не провалился в гипнотический транс. В вос-точных глазах Ле светился страх. Светился страшным, холод-ным светом.

- Кто ты? - спросил я. - Кем ты была до всего этого?

- Кошкой... Мне кажется... Я... я... не помню! Боже!

Мне показалось, что она вот-вот расплачется. Но Наа только выпрямила спину и крепче стиснула бокал своими тонкими пальцами.

- Беда не в том, кем я была, - проговорила она, и от ее слов повеяло холодом. - Вопрос - кто я сейчас? Или что?

- Зачем я был нужен... - начал я, но она резко встала.

- Все. Больше - ничего. Если хочешь - можешь выставить меня, но разговор окончен. И... и я хочу спать.

Я задумчиво почесал бороду. Впрочем, еле сдерживая улыб-ку.

- Иди ложись, - пожал плечами. - Выгони придурков и ло-жись. А лучше - ложись в спальной.

- Нет! - неожиданно резко отказалась она. - Нет, я с тобой.

Я вылупился на нее.

- Настораживающее заявление, ты не находишь?

- Я... я хотела сказать... Я должна быть рядом с тобой. Нам не обязательно спать вместе...

Я снова поскреб бороду.

- Снежей ты тоже была?

- Кем-кем?

- Ладно, иди спать. Я буду неподалеку.

Она ушла, на кухне появился Сайто с Толиком в руке.

- Собрание неприкаянных душ объявляю открытым, - бурк-нул я.



В баре за столиком у окна сидели Сапфир с Аваддоном. По-следний неодобрительно оглядывал шумную, суетную обста-новку заведения. На Страже Дома были джинсы и мягкий свитер из белой ангоры. За спиной не привлекающий внимания кожа-ный рюкзачок "Rubby Rouse", светлые волосы сложены вдвое и стянуты в хвост.

На Аваддоне неизменный черный двубортый костюм, ко-роткий седой ежик на черепе ящера. Сегодня он был в очках с тонкой золотой оправой и странно отсвечивающими радужными стеклами.

Сапфир пил белый ананасовый крем-ликер, Авви - пиво. Между ними на столе лежала маленькая, не больше открытки, плоская белая дощечка. На ней не было ни клеток, ни иного ка-кого деления, тем не менее на ней лежало с две дюжины кро-хотных как бисер фишек.

Время от времени кто-то делал ход. Впрочем особой оче-редности не соблюдалось, порой один из играющих делал не-сколько ходов подряд. Выигрывал Сапфир, Авви злился, хотя и не подавал вида. За два столика от них сидели две тонкие деви-цы и пожирали играющих глазами. Их можно было понять: в баре было не так много народа. Кроме них - еще пятеро. Трое, похоже, подгулявшие работяги, случайно попавшие в шикарное заведение, и из принципа не желающие уходить. Они испуганно стреляли по сторонам глазами, как судного дня ожидая прихода официанта со счетом.

Еще двое - пара, празднующая какую-то только им ведомую дату.

Возле столика Авви и Сапфира материализовался официант с блокнотом.

- Кушать будете? - спросил он лакейским голосом. - Кухня в десять закрывается, так что...

Аваддон вопросительно посмотрел на Сапфира.

- У нас сегодня прекрасная птица... - начал официант, но по-сле взгляда Аваддона звуки запутались в его голосовых связках.

- Спасибо, - сказал Сапфир. - Принесите яблок, пожалуйста.

- Я... - связки не хотели слушаться официанта.

 - ...блок, - помог ему Аваддон.

Официант дематериализовался.

Сапфир сделал очередной ход, радужные очки Аваддона зло сверкнули линзами.

- Огоньку не найдется? - одна из тонких девиц решилась, на-конец, брать быка за рога.

- Огонька? - рассеянно переспросил Ангел Бездны.

Перед девицей в воздухе возник шар огня размером с апель-син, опалив при этом девичьи ресницы. Сигарета выпала из ее пальцев. Шар лопнул с глухим звуком. Бармен и официант о чем-то оживленно зашептались. Девица удалилась, размазывая по опаленным щекам тушь.

- Нас опять выгонят, - констатировал Сапфир. - И все из-за твоих первобытных манер. Может пойдем?

- Нет, сначала доиграем, - упрямо заявил Авви.

- Ты уже в 36-й раз повторяешь один и тот же ход. Может сдашься?

- В 36-й? Неужели? - Авви озабоченно снял очки. - Может - ничья?

- Хорошо - ничья, - согласился Сапфир. - Только пойдем.

В дверях бара они столкнулись с вышибалой. Тот как раз бе-гал отлить - туалет в заведении не работал.

Вышибала грубо толкнул шедшего первым Сапфира и ос-толбенело застыл: через мягкую ткань он ощутил тугую жен-скую грудь. Сапфир пробормотал "Извините" и вышел на улицу, Аваддон задержался. Он развернулся всем телом к вышибале, поднял левую руку и начертал на пузе амбала "ключ Тота". Раз-вернулся и вышел вслед за Стражем Дома.

У вышибалы отвисла челюсть. Он посмотрел на свой живот. Шикарная импортная "толстовка" чернела там, где Авви провел пальцем. Неожиданно вся одежда парня начала расползаться как мокрая бумага.

Тело его почему-то перестало держаться на костях. Куски отваливались от него и шлепались на пол. Не прошло и десятка секунд, как в тамбуре бара остался лишь скелет, стоящий среди кучи гниющего мяса. Скелет покачнулся, но устоял на ногах. Он нагнул голову, посмотрел вниз, потом оглядел себя и озадаченно почесал затылок.



Глава восьмая



Мир окутан черной паутиной. И мы висим в ней, там, где нет ни верха, ни низа. Ни света, ни тьмы. Где радость и боль синонимы, где в сосуде кислота и щелочь разъедают стекло. Где паутина...

Где паутина - основа Мироздания. Где Смысл вместе с нами Висит, Запутавшись в черных нитях. Мы там, где и должны быть - это наше место. Это наше состояние. Состояние сна. Вечного сна духа. В черной паутине мы - живые сновидения Создателя.



В палату вошел доктор, сопровождаемый сестричкой в мар-левой маске.

- Ну как вы себя чувствуете?

- Как в морге.

Доктор вежливо хохотнул, взглянув на медсестру.

- Как сердце? - спросил он, присаживаясь на стул рядом с моей кроватью.

- А его разве не ампутировали?

- Шутите - это хорошо... Это - очень хорошо. А почему не кушаете? Нужно кушать, поправляться...

- Зачем?

- В смысле - зачем? Зачем поправляться или зачем кушать?

- Да...

Доктор на этот раз озабоченно взглянул на сестру.

- Скажите, доктор, - спросил я, пытаясь подняться выше на подушке, - а можно при инфаркте сойти с ума?

- Как сойти с ума? - не понял он. - Вас что-то беспокоит? Есть какие-то жалобы?

- Этого добра навалом...

- Ну, например? На что вы жалуетесь?

- На... ну, на пауков, к примеру.

- Вы на учете у психиатра не стоите?

Интересно, чтобы он сказал, если бы Сайто предложил ему выпить?..

... Сайто налил полные стаканы какой-то мутной гадости. Голова "плыла". Точнее - плыли мысли... Хотя какие к хренам мысли?

- А у тебя - это настоящая внешность? - спросил я его.

- Чем тебе моя внешность не нравится? - спросил он с угро-зой.

Толик громко икнул и что-то забормотал во сне. Монстр по-гладил его своим уродливым пальцем.

- Единственный нормальный человек в этом засраном ми-ре... - сказал он ласково.

Я благоразумно промолчал. Сайто одним глотком осушил свой стакан. Я взял свой, но снова поставил его на место.

- Сопьюсь... Живой не спился, мертвый - точно сопьюсь. Спившийся зомби, а?

- Какой ты мертвый? - спросил монстр с пьяной злобой. - Тоже мне - "живой труп"... Ты - как заноза в заднице - застрял между жизнью и смертью - ни туда, ни сюда. Вон твоя драго-ценная уже хмыря себе нового нашла пока ты тут...

От греха подальше я ушел из кухни, вышел на улицу.

Смерть - это бегство? Избавление? Награда? Наказание?

Собственно, зачем нам Вечность? Что делать с этой грома-диной? Как подумаешь, что впереди вечность, хочется сесть на грядку и стать обычным нормальным овощем. Оказывается - смерть придает жизни смысл!



- Конечность - это смерть? - спросил я Аваддона.

Он пожал плечами и повернулся к клубящемуся серому ту-ману.

- Похоже на водопад, - задумчиво проговорил Аваддон. - Или на огонь... Вода и огонь - суть одна, но вечные враги.

- Что такое смерть?

- Ты хочешь сказать, что пришел умереть? Не верю.

Он нагнулся, зачерпнул ладонью горсть пыли и швырнул в бездну. Стряхнул пыль с руки и повернулся ко мне.

- Нет. Ты пришел не умереть, ты пришел за ответами. А от-веты там, - он показал большим  пальцем за спину, туда, где клубилась бесформенная серость. - Иди туда и возьми их или... Или не морочь мне голову.

Я подошел вплотную к краю и заглянул в Бездну.

Там...

Там?

Когда-нибудь... Не сейчас. Не сегодня... Не в этой жизни.

Я плюнул в бездну и отошел от края. Аваддона не было. Где-то возле Альфы Кентавра улетала большая черная птица.

Нет - не время. Всему время - но не этому.

...Версинский заглянул в ординаторскую, но заходить туда не стал. Слава Богу, в этом нет необходимости. Слава Богу... Он прошел в свой маленький уютный кабинетик в конце коридора. Навстречу ему попался Пильман. Они вежливо раскланялись. Открывая дверь, Версинский задумался. "Интересно, кому в отделении понадобилась консультация психиатра"?

О том, чтобы Пильман поднял свой толстый зад и от нечего делать стал прохаживаться по этажам, не могло быть и речи. Вообще зачем в кардиологической больнице психиатр? Он здесь, как причетник на еврейской свадьбе. Прости, Господи, конечно...

Версинский вгляделся: Пильман остановился почти у входа в галерею. Одно мгновение ему казалось, что психиатр пойдет по галерее, связывающей поликлинический корпус и стационар. Но тот открыл белые стеклянные двери "интенсивки".

"С ума сошли! - Версинский бросился по коридору. - Совсем с ума сошли, прости, Господи! Консультировать больного в "ин-тенсивке", да еще и - Пильман! Тогда уж лучше сразу ввести больному десять кубиков хлорида морфия!"

Он скрылся за непрозрачными дверьми палаты интенсивной терапии. Коридор опустел.

Коридор опустел...

Коридор опустел.

Белая, в белом тень брела по опустевшему коридору первого отделения городской кардиологической больницы. В руке фо-нарь "летучая мышь". Лица не видно, потому что его нет.

Тень двигалась медленно, так медленно, что ее силуэт порой распадался в рапиде на несколько смазанных. Там, где она сту-пала, начиналась ночь и останавливалось время. Мелкие шести-угольники снежинок кружились возле белой нереальности. Кру-жились, падали, таяли, исчезали...

Тень открыла одну из дверей и посветила в палату фонарем. Блеклый силуэт на какое-то неуловимое мгновение стал радуж-ным, затем снова белым. Она осторожно прикрыла дверь и про-должила свой медленный ход по коридору.

По коридору.

"Sans rancune...", - кто-то тихо прошептал в темноте...

Страшно болела голова. Хотелось курить и послать всех к первой попавшей матери. Доктора о чем-то спорили, толстый психиатр отчаянно брызгал слюной. Поодаль - сиротливо стояла медсестра в своей неизменной маске.

Я поманил ее пальцем так, чтобы врачи не видели. Она по-дошла, и от нее неожиданно пахнуло ландышем.

- Солнышко, - попросил я, - достань, ради всего святого си-гарет. Курить хочется как перед смертью.

- Да вы что?! - шепотом возмутилась она. - Да нельзя же вам!

- Ну, я тебя умоляю.

Что-то в ее внешности... Глаза?

Дверь тихо, совсем тихо, почти неслышно - скрипнула. В проеме показалась тьма, затем тусклый свет, затем рука, держа-щая фонарь, затем белая тень.

Я увидел, что медсестра также смотрит туда. Белое в белом, без лица, но улыбнулась мне и тихо закрыла дверь. Я помахал ей вслед рукой.

Не сейчас, не сегодня, не в этой жизни...



...В Доме играла музыка. Я с удивлением узнал "Solar Fire" Манфреда. Наа была одна.

- Ты извини, - сообщила она, - но я их выгнала. Крыс я во-обще терпеть не могу, а этот монстр... Запах от него - больнич-ный... Ты не обижаешься?

Я пожал плечами.

- Кстати, как ты думаешь - кто он, этот урод?

Я посмотрел на нее - нет, сейчас она не обманывала. Она поняла мои сомнения.

- Поверь, я может быть и знала это... раньше. Но теперь... Все изменилось, все меняется.

- Выспалась? - спросил я.

- Ты опять хочешь засыпать меня дурацкими вопросами?.. Лучше - не нужно. Оставь все как есть. Не нужно ничего менять к лучшему, завтра может оказаться, что сегодняшнее "плохо" лучше, чем завтрашнее "хорошо".

Я обнял ее за плечи.

- Философ ты кухонный.

Она уткнулась носом в мою грудь.

Я... я думала... Нет - ничего.

Я взял ее за подбородок, в больших китайских глазах стояли слезы.

- Ну чего ты, киска?

- Я думала... Что после того, что ты узнал... уже никогда...

- Никогда не говори "никогда".

- Но я же...

- А я - извращенец. Я тебе уже говорил.

Она неожиданно крепко прижалась ко мне.

- Я... я тебя люблю.

- Лгунишка. Маленькая киска-лгунишка.

- Нет... Да... Я не знаю. Я так хочу любить.

- Малышка, любить - это так больно!

- Ты любишь, я знаю, - она вдруг шмыгнула носом. - И ты уйдешь к ней.

- Вот черт! Не устраивай тут бразильских мелодрам! Куда я, в задницу, уйду! Я уже ушел.

- Я... я хочу быть с тобой.

- У тебя тут, - я коснулся ее лба, - и тут, - груди, - каша. Ты не знаешь, чего ты хочешь и хочешь ли вообще.

- А ты знаешь?

Да... удар по всем правилам, но... ниже пояса.

- Знаю... Знаю! Есть хочу.

- Что? - не поняла она.

- Есть - понимаешь?

- Я... я сейчас. Что-нибудь приготовлю.

- Ну уж нет! - категорически заявил я. - Оставь эти человече-ские заморочки! Будем Ужинать, понимаешь? Ужинать, а? Вы-бирай - Париж? Рим? Может где-нибудь на задворках Кейптау-на? Ну же! Шевели своими кошачьими мозгами!

- Смотри-ка, разошелся, - донесся знакомый скрипучий го-лосок. - Как Дракула в гематологии...

- Ах ты дрянь такая! - вскричал я. - Ну-ка вылезай, живо! Я тебе сейчас хвост бантиком завяжу.

- Фиг тебе, - раздалось из-под дивана.

- Ты же сказала, что выгнала их?

- Приполз, зараза, - буркнула Наа.

- Ладно, объявляю амнистию - идем ужинать вместе.

- Ну уж нет, - заявил крысеныш. - У меня и так башка тре-щит, увольте.

За Карадагом, там, где местность напоминает фантастиче-ский инопланетный пейзаж, на крутом обрыве с видом на Игольное Ушко - могила. На ней - семь акаций с колючками величиной с ладонь. Это - моя могила.

Семь акаций - это семь отправных точек, семь начал и семь оконечностей бытия. Почему именно семь? Акация - капризное, влаголюбивое дерево. Сначала из было девять. Но два саженца погибли уже давно и забредшие туристы сломали их на дрова для шашлыков. Глупо - акация горит, примерно как железное дерево...

Когда встает солнце, в один краткий миг его диск как бы за-стревает в каменной арке Игольного Ушка, и тогда оно стано-вится похожим на сумасшедший бриллиант в каменной оправе.

Сияй, безумный бриллиант!

Мало кто знает, что каждый год в один и тот же день в пол-ночь к этому берегу подходит дельфинья стая. Они подходят совсем близко к гигантским валунам, которыми усеяны при-брежные воды.

Когда где-то, в другом мире, часы отбивают двенадцать раз, дельфины начинают то ли танец, то ли игру. Черные жемчужи-ны на черном атласе моря. Они высоко подпрыгивают, как буд-то собираются улететь к сверкающим бриллиантам, которыми усеяно небо. Но это - всего лишь игра. И этот прыжок всего лишь для того, чтобы разбудить воображение непредвиденного зрителя.

Это время - сезон любви у дельфинов. И этот танец-игра по-священ любви. Точнее - друг другу. А может в какой-то мере и мне, лежащему тут под ласковым крымским небом, как вечный курортник.

Когда восходит полная луна, дельфины начинают петь. Их голоса пронзительны, и прокалывают ухо, доставая до мозга. Они не знают ритма, потому что им ничего неизвестно о време-ни. Их метроном - это стук бьющегося в любовном восторге сердца.

В текстах их песен нет рифмы, нет метафор, нет гипербол - в них вообще нет слов. Вариации одного единственного звука - это их песня. Этот звук - звук боли и наслаждения. Это звук, с которым прерывается дыхание девственницы, теряющей невин-ность, звук первого вздоха младенца или последнего выдоха умирающего старика - боль и наслаждение. С этим чувством, наверное, то, что называется душой расстается с телом. Тюрь-мой, в которую она была заключена на долгие годы.

Ночь перебирает бисеринки секунд, похожие на маленькие пузырьки радужной пены. Перебирает и бросает в серое, клубя-щееся ничто небытия.

Луна, как усталый глаз, прячется за горизонтом, и акации тихо поворачивают ладошки своих листьев к востоку.

Дельфины, вдоволь наигравшись, накричавшись и налю-бившись, выстраиваются в бестолковую линию и делают широ-кий прощальный круг по бухте. Акации машут им вслед, и те уплывают к светлеющему горизонту.

Уплывают, чтобы через год вернуться сюда вновь. В день моей смерти.



Глава девятая



- Как Домина может быть женой Зара?

- Не пойму сути твоего вопроса.

Машина шла мягко, шума двигателя почти не было слышно, только свист ветра.

- Зар же не совсем существо, насколько я понял.

Наа мило пожала плечами.

- Мало ли кто не ком женится...

Я улыбнулся: действительно, это начинает мне нравиться. Все - нравится: и изящная нелогичность поступков и событий в Доме, и эта вечная ночь, которая настраивает мысли в минор-ный лад. И эта дорога... Кому бы пришла идея смотаться на ужин в Бангкок? По быстрому, на автомобиле. По ближайшей дороге.

- А ты давно знаешь Зеленого? - мои мысли чуть изменили направление.

- Зеленого? А кто это?

- Он был тогда, в мастерской у Макса.

Она озабоченно взглянула на меня.

- Я... я совсем этого не помню... Когда это было?

- По-моему ты, малышка, слишком неумело лжешь. Не пом-нишь, что было несколько часов назад?

Не отрывая взгляда от дороги, я напомнил ей эту историю.

- Лена? - переспросила она, и я повернулся к девушке.

В ее голосе звучал страх. Озабоченность исчезла, уступив место ужасу.

- Это была не я...

- Ага, тень отца Гамлета, да?

Я увидел, что бледность залила ее лицо. На нем по-кошачьи фосфором светились глаза. Сейчас она даже не старалась похо-дить на человека. Тем не менее мне почему-то стало жаль ее. Одной рукой я успокаивающе сжал ее кисть. Она метнула в меня испуганный взгляд, но через мгновение расслабилась.

Машина летела над предгорьями Тибета. От панорамы за-хватывало дыхание.

- Где-то здесь - Шамбала, - вспомнил я.

Шамбала...

Ее звали Светлана, одну из подруг Макса. Сначала она про-сто приходила на бесчисленные "сейшен" художников, потом как-то осталась ночевать у Макса, и с того дня, то бишь ночи, стала жильцом Дома Сквозняков. Макс тогда жил в мастерской.

По-моему она была с ним где-то полгода. Художник особо не жаловал ее тогда, в рассвете своей популярности. Вокруг не-го всегда вертелось много особей женского пола, а в те дни - как никогда. Макса пригласили сниматься в кино, и он вот-вот дол-жен был укатить куда-то во Францию.

Однажды я шел утром в мастерскую и встретил Светлану стоящей на Проспекте возле Дома.

- Они сегодня прилетят, - доверительно сообщила она мне.

- Кто - прилетит? - без интереса спросил я, предполагая, что речь идет о ком-то из нашей художественной артели.

- Они... - шепотом сообщила Светлана, и я насторожился.

- Сегодня я улетаю с ними в Шамбалу.

В этот день какая-то лихорадка била обитателей Дома Сквозняков. Лишь Макс с каменным лицом, равнодушный ко всему, работал у себя в мастерской. Светлана ждала на улице до позднего вечера. На следующий день ее положили в больницу. В "психушку".

- Шамбала, - повторила Наа, и взор ее затуманился.

Может все они оттуда? А может быть я сам там?

- Еще одна сказка... - Наа смотрела вниз на появившиеся из-за горизонта снежные пики.

Они сверкали, отражая лунный свет, словно кристаллы. В черных зеркалах озер подмигивал серп ущербного месяца.

- Как Эдем, Авалон, Валгала...

- Знаешь, - сказал я, - по-моему никакая это не сказка. Все это - внутри нас...

Ведь улетела Светлана в свою Шамбалу. Пусть врачи назы-вают это аутизмом, бегством в себя, но где еще можно найти покой, кроме как в Доме, который создал сам, в Саду, который сам взрастил внутри себя.

Мы шли среди цветущих слив мэйхуа. В месте и времени, которое выбрала Наа. Для меня это была не просто экзотика. Это была другая планета.

Подножья горбатых холмов терялись в фиолетовом тумане. Где-то рядом водопад играл на серебряных струнах. Плес реки, как золотое зеркало, отражал многочисленные острова.

Светляки носились в воздухе, и реальность от этого зрелища рассыпалась пузырьками радужной пены. И сливы... Цветущие сливы. Здесь нельзя было родиться не художником или поэтом.

"Мой сон

нашел мысль,

забытую тобою

на дне

Лазурного колодца

весны..."

Казалось мир Аваддона, Зара и Домины был за миллионы миль отсюда. Мы сидели в маленьком, почти игрушечном саду, освещенном бумажными фонарями. Низкий столик, шелковые подушки вместо стульев. Нам прислуживали две девушки в се-ребристых джинсах-лосинах и просторных белых блузах.

- Лиса Ки и лиса Льо, - представила их Наа.

- Опять - чертовщина?

Но она только загадочно улыбнулась в ответ.

Все было немыслимо вкусно, правда, я не решился спро-сить, из чего приготовлена вся эта вкуснотища. Ки или может Льо принесла какой-то струнный инструмент и, устроившись под сливой, запела.

Сиреневые лепестки падали ей на плечи, и я еле заставил се-бя закрыть рот.

Вторая лиса стояла позади нас и курила длинную сигарету с весьма подозрительным запахом. Тихий ветерок нес свежесть реки и еще тысячу разных запахов-ощущений. Казалось, посиди здесь под сливами какие-то четверть часа и не уйдешь отсюда никогда.

Наа коснулась губами моего уха.

- Идем?

Любовь здесь должна быть такой же на вкус, как те неверо-ятные напитки, которые мне подавали... Где-то далеко крикнула сова. Мы шли через сад к дому Ле.

Был ли это на самом деле ее дом - не знаю. Кошка Наа слы-ла мастерицей иллюзий. Даже если поверить в то, что она как бы "очеловечивалась", все равно часть ее былого умения наверное оставалась с ней.

- По нашим обычаям, - сказала Наа, - с дорогим гостем обя-заны разделить ложе все женщины, которые есть в доме.

- Круто.



Этот холм, где мы с дочерью видели белую лошадь, я облю-бовал для работы. Вытаскивал сюда свой беспокойный организм вместе с этюдником и, пока остальные сохли на пляже, писал. Море, горы. Горы и море. Море и горы. Иногда - небо. Но реже - надо мной довлела давняя мечта Зеленого. Он когда-то сооб-щил мне, что задумал серию картин. Больших, гигантских поло-тен 10 на 10 метров, картин с облаками. Облака и больше ниче-го.

Мне достаточно было гор и моря.

В тот день я рисовал мыс Хамелеон. Его меняющиеся крас-ки производили поистине гипнотический эффект. Но положить их на бумагу было почти невозможно. В конце концов мне на-доело гоняться за постоянно меняющейся светотенью, и я, оста-вив этюдник, полез вверх по холмам.

В мою голову пришла дурацкая мысль поискать здесь эдельвейсы. На самом верху холма, там, где он переходит в не-большое плато, я нашел красивый цветок с острыми лепестками. Цветок был чудесный: цвет лепестков томно перетекал от голу-бого к сиреневому. Но это был явно не эдельвейс. Я понюхал его и ругнулся на весь Коктебель. Запах у него оказался убийст-венным.

Вдруг на другом конце плато я увидел двух орлов. Громад-ные птицы висели где-то в метре над землей. Висели почти не-подвижно - зрелище настолько необычное, я бы сказал - неверо-ятное. Только подойдя поближе, я увидел, что там плато закан-чивается крутым обрывом. И птицы парят в потоке теплого воз-духа, поднимающегося оттуда. Я заглянул в пропасть и увидел далеко внизу маленькие домики, поселок, который спрятался от остального мира на дне пропасти.



Единственный желтый фонарь освещал спальную. Окна и ширмы из тонкой бумаги, на них каллиграфичной кистью изо-бражены птицы и рыбы. Радужные разводы туши в желтом свете смотрелись тепло и вкусно. В комнате прохладный аромат жас-мина и сладковатый запах пионов, исходивший от женских тел.

Женских?

Кто эти существа, которые хотят, чтобы я считал их мифо-логическими восточными соблазнительницами?

Низкая кровать могла бы вместить взвод пехотинцев и при этом они бы не мешали друг другу спать. Я лежал на спине, гля-дел на мигающий огонек фонаря и думал о любви. О телесной любви.

Не удивительно, что "Камасутра" написана где-то в этих краях. Как все-таки отличается наш европейский "перетрах" от того действа, которое происходило здесь этой ночью.

Желтый фонарь освещал обнаженные желтые тела спящих женщин. Возле кровати в тонком, почти прозрачном фарфоро-вом блюде яблоки и черные блестящие сливы. Ярко-зеленая ящерица с маленькими опаловыми бусинками глаз сидела на большом красном яблоке.

Контрасты, рефлексы, тени, блики.

По желтой с зеленым бумаге ширмы взбирался черный глянцевый скорпион, а мне неожиданно вспомнилась Аять. Нет, совсем не неожиданно!

Станция, остановка в пути... На ней можно замерзнуть, а можно предаться любви с очаровательными лисами, и неизвест-но, что из этого хуже, смертоносней. Передышка, в которой можно потерять дыхание. Промежуточная станция, которая в любой момент может оказаться конечной.

Я осторожно встал и как был голым вышел в сад, захватив попутно сигареты и зажигалку. Ночь становилась влажной и душной. Где-то за горизонтом бушевала гроза. Отблески молний робко освещали небо.

Сигареты были не моими - Льо или Ки - не знаю. Мне каза-лось, что дым светился в темноте седым потусторонним светом.

Что есть любовь без любви?

Не говори, малыш, ничего. Она есть - и этого вполне доста-точно. Вытри слезы и смело войди в ночь. Ведь получает только тот, кто просит.

Пусть путь твой будет устлан лепестками цветов мейхуа. Пусть ноздри дразнит пьянящий аромат жасмина. Воздух укроет твою наготу и сиреневый туман обует твои ноги. Иди в ночь, дитя мое. Не бойся. Я жду тебя на окраине тьмы.

Где-то, по ту сторону ночи, снова кричит сова, и я отвечаю ей облаком флюоресцирующего дыма. Смерть - как остановка в пути - интересная концепция. А может... Жизнь - это всего лишь передышка вечно странствующего духа?

Я был гол как Адам, но я понимал, что Эдем - не для меня. Зашвырнув окурок подальше, я шагнул в темноту. Сливы пре-достерегающе качали ветвями и сыпали хлопьями душистого цвета.

Она догнала меня возле реки. Лиса Ке, а может - лиса Льо. На ней была только одна белая блуза. Нефритовая кожа свети-лась в темноте.

Не говоря ни слова, она протянула мне что-то зажатое в ма-леньком кулачке. Я взял. Она, стыдливо опустив глаза, сделала шаг назад.

- Подожди, не уходи, - попросил я.

Она вдруг показала на уши и сделала отрицательный жест. Потом быстро поклонилась и исчезла в темноте.

Мотив прощания

напомнит

убегающая свежесть

реки.

Запах цветущей

сливы

скрасит

Горечь вечной разлуки...

Высоко в небе ухнул гром, и на листья упали первые капли. Я разжал ладонь и посмотрел на девять глянцевых зерен акации, подаренных лисой.