Кокпаки

                С Нарынколом меня связывает много детских воспоминаний. Туда, годовалым младенцем меня привезли в 1952 году родители, получившие направление в противочумную систему по окончании 2-го московского мединститута. Там я начал осозновать себя и окружающий мир. Начал понимать красоту цветов, бурных речек и величественных пиков Тянь-Шаня. Там дважды чуть не погиб, один раз под копытами взбешенного жеребца, а второй – зимой провалившись под лёд, в наполненную водой  яму. Туда из немыслимо далёкой Одессы приезжала бабушка Ева и привозила мне шоколадных зайцев и игрушки, которых не было ни у кого из моих друзей.  Несмотря на то, что родился в Москве, я считал и до сих пор считаю своей малой Родиной казахский райцентр Нарынкол, заборами крайних домов упиравшийся в границу с Китаем.
                Нарынкольское противочумное отделение расформировали в 1957 году. За год до этого родителей перевели в Алма-Ату, часть других сотрудников в Чимкен, Талдыкурган и Баканас.
                Понятие командировка «в Нарынкол» было чисто символическим. База отряда находилась километрах в пятидесяти от посёлка, в ущелье Большой Кокпак, в урочище Кайчи. База – это сказано слишком громко. Метрах в 20 от звонкого ручейка, на относительно ровной площадке стоял щитовой 3-х комнатный домик – лаборатория. И всё. За неделю до выезда отряда я во главе колонны из двух ГАЗ-66, груженных углем для будущих нужд лаборатории, отправился в  Кайчи. Хорошо, что мы ехали двумя машинами потому, что у одной из них по приезде на место отказал двигатель. Разгрузившись мы на уцелевшей машине поехали в ближайший посёлок и с огромным трудом раздобыли жёсткий, сваренный из толстых труб буксир. Кто ездил по горным дорогам, знает, что это за удовольствие – тяжёлый грузовик на буксире, а тем, кто не ездил, знать об этом и не стоит.
             Мы с трудом выбрались по скользкой от дождя грунтовой дороге из Большого Кокпака на асфальтированную трассу Нарынкол – Алма-Ата,  осторожно спустились с Кегеньского перевала и остановились на распутье. И, как сказано в былинах, легло перед нами две дороги. Камня с надписью «налево пойдёшь - в рай попадёшь …», врать не буду там не было, но указатели были . Один из них показывал направо и сообщал, что в этом направлении нас ждут Чунжа и Панфилов (ныне Джаркент). Второй гласил о том, что если ехать налево  – попадёшь в Алма-Ату. Как вы думаете, какое направление выбрал зоолог, который четыре месяца не был дома? Правильно, второе! Потому, что точно знал, где находится рай. Рассуждал я здраво и логично: «Конечно, через Панфилов ехать в Талдыкурган километров на 150 короче, но на пути будет перевал Алтынэмель, высокий и крутой. Через Алма-Ату ехать дольше, но всё время по равнине. Шоферов в институте я устрою в общаге, а сам … переночую дома. И вообще, для чумологов и бешеных собак 150 километров – это вовсе не крюк».  И попал я в рай. В домашний. А наутро рай кончился, мы попрыгали в кабины и впереди у нас было 250 километров нудной езды по степи, со вторым грузовиком на хвосте.
        На станции меня с нетерпением ждал будущий начальник нарынкольского отряда, доктор Жора. В тот день, когда я с машинами прибыл в Талдыкурган, доктор припёр с мясокомбината неразделанную коровью тушу. Мы после работы, вооружившись ножами и топором, приступили к разделке этой бурёнки. Мясо нужно было порубить, порезать, кости отдельно, мякоть отдельно, обжарить и залить комбижиром в 40-литровых алюминиевых баках. Несколько дней затем мы посвятили закупке продуктов, найму рабочих и, наконец, выехали в отряд.
                Километрах в тридцати от Панфилова, в узком ущелье колонну остановили пограничники. В кабинах машин сидели доктор Жора, техник Толян и я, остальные ехали на матрацах в кузове ГАЗ-66 начальника. Лаборанта Мишаню , который накануне по пьянке потерял пропуск в погранзону пришлось прятать под матрац, а на этот матрац уселись две совсем не худенькие поварихи.  Пока проверяли документы, шофера и мы с Жорой вышли из кабин и вдруг, передний грузовик, в кузове которого были люди, медленно двинулся с места и, набирая скорость, покатился по дороге. Мы не успели даже осознать, что происходит, когда лейтенант пограничник догнал машину, умудрился запрыгнуть в кабину и рвануть ручной тормоз. Трагедия( слава погранвойскам КГБ СССР!) не состоялась. Но нарушителя пограничного режима Мишку  они (позор погранвойскам КГБ СССР!) под задами поварих не обнаружили. Мы благополучно прибыли к месту ночёвки, в панфиловское противочумное отделение, где меня ожидала приятная встреча с другом детства, врачом этого отделения, Леонидом Стоговым.  Лёнька ждал нашего с Жорой появления и устроил нам шикарный стол. Утро было трудным …
               Чуть свет мы подняли людей и выехали в сторону Нарынкола. Я подрёмывал в кабине, когда услышал тихие матюки водителя. Открыв глаза я не увидел ничего необычного кроме того, что шофёр сидит вцепившись в руль. Затяжной спуск, тяжело гружёная машина летит со скоростью 90 км в час …, 100 км …, 110 …, 115 … , спуск кончается, почти по воздуху проскакиваем мост через небольшую речушку и начинается плавный подъём. Скорость снижается, мы съезжаем на обочину и останавливаемся. Закуриваем. Руки водителя не дрожат, они прыгают.
- Иваныч, заснул что ли за баранкой? – спрашиваю я.
- Заснёшь тут, мать её … , тормоза отказали. Слава Богу дорога прямая! Был бы хороший поворот, мы бы с тобой уже у ворот рая топтались.
           Мы полезли под машину. Оказалось, что треснула медная трубка и жидкость из тормозной системы вытекла.  Ремонт отнял часа полтора.  Потом еще несколько часов отнюдь не скучной дороги по горам и мы в уже знакомом мне урочище Кайчи. Машина останавливается на поляне у домика-лаборатории.
         Домик этот был знаком мне ещё по рассказу отца.  Здесь, работая врачом нарынкольского отделения он выделял культуры чумного микроба. В этом домике он однажды решил, что сошёл с ума. Сидя за микроскопом в лаборатории и будучи на 100% уверенным, что в лаборатории никого кроме него нет, он вдруг услышал чей-то тихий разговор. Разговаривали два человека. Волосы отца (тогда они ещё были), встали дыбом, по спине побежали мурашки. Двое продолжали разговаривать. Осторожно отец выглянул в соседнюю комнату – никого. Он заглянул в третью – пусто. Выглянул на улицу – никого! Зашел в лабораторию –  беседа продолжалась. И так несколько дней. Отец решил, что вот так оно и бывает, вот так у людей и съезжает крыша, но перед тем, как поехать в Нарынкол и сдаться психиатрам, заглянул на чердак. Там он обнаружил гнездо диких голубей, которые и ворковали над его головой…
        Первый день нашего приезда в Кокпак был посвящён установке палаток – десятиместных, жилых, для мужчин и женщин, моечной для лаборатории и двадцатиместной столовой. Лабораторная группа разворачивала своё оборудование, а мы, зоогруппа, занимались заготовкой дров, рытьём ямы для грызунов и другими бытовыми проблемами. На следующий день я, доктор Жора, техник Толян и лаборант Витька отправились в ближайший к Кокпаку казахский посёлок с  опять же казахским названием «Крупская», нанимать лошадей.
              В большой загон на окраине аула пригнали десятка три одров, на которых нам предстояло ездить два с половиной месяца. Из них мы выбрали восемь  самых «упитанных», то есть таких, у которых между рёбрами и шкурой имелись намёки на мышцы. Трое, показавшиеся нам наиболее сильными, были осёдланы, мы втроём взобрались в сёдла. Умный и опытный доктор возвращался в отряд на машине. До этого дня я несколько раз  ездил на лошадях в горах Киргизии, но там это делалось для забавы и поездки были не продолжительными. Сегодня мне предстояло проехать по горам более 30 километров и по пути догонять и сбивать в кучу разбегающихся свободных лошадей. На въезде в ущелье пасся очень-очень одинокий серый ишак. Увидев нашу кавалькаду он пришёл в полный восторг, заорал и примкнул к табуну. Этот ишак в последствии был назначен дежурной лошадью и когда наши клячи болели и хромали с честью выполнял возложенные на него обязанности. Свой первый большой пробег я запомнил надолго. От этих воспоминаний у меня начинает ныть копчик, гореть ягодицы, а ноги принимают форму колеса. Скажу коротко – это было мучительно, но я выстоял.
              О работе в Кокпаках писать не стоит. Это была обычная, рутинная работа. О прочем можно рассказывать бесконечно. Редко на свете попадаются места, равные по красоте Большому и Малому Кокпакам. Вековые тянь-шаньские ели, луга с изумрудной травой, на склонах посвистывают сурки, из под ног взлетают кеклики, об зайцев только не спотыкаешься, море цветов и почти полное отсутствие людей. Неоднократно, в маршрутах встречал я косуль, слышал голоса горных индеек-уларов. Как-то раз дорогу мне перебежал здоровенный самец- марал. А в другой раз, возвращаясь в палатку из бани, с егерьского кордона, мы увидели медведя и погнались за ним на лошадях. Погоня была недолгой. Медведь добежал до трёхметрового обрыва и как пушинка взлетел на него. Лошади так высоко прыгнуть не могли. Только тогда до нас дошло,что мишку гоняли мы без ружей и не известно, чем бы закончилась эта история если бы мы его догнали. Больше всего мне нравилось утром, после завтрака, оседлать лошадь, положить в сумку кусок хлеба и шмат сала, и в одиночку уезжать в горы на учёты. Нет на свете более красивого и волнующего зрелища, чем вид заснеженных пиков. Как часто с высоты перевалов я любовался высочайшим пиком Тянь-Шаня - горой Хан-Тенгри.
                Егерь – Володя, круглый год жил на кордоне один, если не считать крупного сиамского кота и его (кота) супруги, да десятка кур с петухом. Егерь всегда радовался нашим наездам. Приезжали мы, как правило с доктором Жорой, Толяном и Мишкой. Привозили с собой «горючее» и устраивали банный день с распитием спиртного, шашлыками и стрельбой из Вовкиного АКМ по мишеням. Во время первого такого визита кот сидел на пороге с веранды в комнату и дорогу гостям уступать не торопился. Жора, входя в комнату, очень тактично и осторожно отодвинул кошака ногой. Всё! Доктор стал «персоной non grata». Кот прятался в самых неожиданных местах. Любой из нас мог пройти мимо него ничего не опасаясь. Любой, но не Жора. Барсик нападал на докторскую ногу там, где она ступала, впивался в неё когтями и начинал грызть. Так продолжалось весь сезон и доктор, собираясь в гости к егерю, стал одевать не элегантные брюки и туфли, а грубые штаны от энцефалитного костюма и кирзовые сапоги. 
                На лугу у речки во множестве рос  неприметный, голубовато-серый цветок. Эдельвейс. В Швейцарии, каждый уважающий себя жених накануне свадьбы должен сходить в горы, найти такой цветок и подарить его невесте. Цветок счастья! По лугу ходила банальная корова и с аппетитом жевала цветы, из-за которых не один швейцарский жених сломал себе башку на неприступных скалах. «Буду спать на счастье», - решил я и набил эдельвесами наволочку. И оно сбылось! С инспекторской проверкой в отряд приехали Ханат и мой  зав. Максимильяныч, и я был аж на три дня отпущен домой. Я не стал дожидаться утра. В сумерках шофёр вывез меня на трассу, в темноте я поймал раздолбанный, древний самосвал, гружённый металлоломом и с полусонным водилой за рулём. Какие-то 350 километров и в восьмом часу утра мы подъезжали к Алма-Ате. В кармане моего рюкзака стоял граненый стакан с букетиком эдельвейсов. Цветов счастья…

26.12.2009.