Камчатка

      
На снимке Петропавловск - Камчатский (фото из интернета)

     С чего начинается Камчатка? Для меня она началась со снега. ТУ-104, на котором мы летели, засветло прошёл над Охотским морем, а приземлился в аэропорту «Елизово» уже в темноте.  Снег, снег, снег – вот всё, что я видел из под брезента грузовика. Снег был на земле, снег был в небе, в кузове, за воротником шинели – везде. После полёта и утомительной езды мы, наконец, куда-то приехали. Командир взвода, старлей Кушнир, привёл нас в квартиру на первом этаже щитового восьмиквартирного дома и показал на кучу матрацев на полу.
- Спать здесь. Печка на кухне. Дрова и уголь на улице. Всё!
Утром мы обнаружили, что дом, в котором мы ночевали,  ещё один такой же и пара одноэтажных барачного типа, стоят на вершине сопки, на окраине воинской части. После завтрака Кушнир повел нас в один из барков, который оказался четырёхквартирным финским домиком.
- Внутренние стены убрать, заштукатурить, побелить, протопить. На всё – неделя.
           Старлей исчез. Появился грузовик с инструментами, песком, глиной и цементом. Мы уложились в назначенный срок, поставили в помещении несколько двухъярусных кроватей, полученных с воинских складов, постелили между ними доски, застелили их матрацами и одеялами. Получились двухэтажные нары. Воткнули в проходы тумбочки, топили, не жалея угля круглые сутки и однажды к вечеру около нашего жилья остановился мощный ЗИЛ-131, из его кузова  стали выпрыгивать Валерка Потупчик, Мишка Маслов, Вова Шкута, Вова Балакирев и другие люди, по которым я успел соскучиться.
      А на следующий день началось… Такого я не мог себе даже представить. Ветер сбивал с ног. Снег шёл стеной. Провода на улице не выли – они визжали. От казармы до сортира срочно была натянута толстая железная проволока. За неё держались, когда нужно было пройти эти пятьдесят метров. В столовую выходить было запрещено – термоса с едой подвозил гусеничный тягач. На третий день кончилось курево. Мы спали, бренчали на гитаре, орали песни, хохотали над старыми анекдотами, играли в карты и опять спали. Так продолжалось одиннадцать дней и одиннадцать ночей. Утром двенадцатого дня я проснулся от тишины на улице. Снег завалил наш домик почти до крыши и в следах был необычного, фиолетового оттенка. Совсем недалеко к югу от казармы поражали своей высотой, чистотой и правильной формой три вулкана с дымящимися вершинами. Это было то самое, о чем я запоем читал в книгах. Это была сказка!
      Часам к десяти дня, со стороны города, к казарме с трудом пробился ГТС (гусеничный тягач средний).Мы набились в него, сколько влезло и поехали в Петропавловск, как нам объяснили, на спасательные работы. От части до города было семь километров, да ещё немного по уже почти очищенным улицам и нас подвезли к склону сопки. Вверх по склону вилась тропинка, а по сторонам от неё, из снега, торчали телевизионные антенны и дымящиеся печные трубы. Ниже некоторых труб просматривались так же норы. Снег был мокрым и очень тяжелым, дома под его тяжестью вполне могли завалиться. Почти неделю выковыривали мы из сугробов камчадалов, а они угощали нас чаем, рыбой, иногда спиртом.
        Когда снег немного слежался и дороги более-менее укатались, всю нашу роту бросили на восстановление в городе и его окрестностях воздушной телефонной связи. Я, как заместитель вечно пьяного старлея, имел право просто руководить работой и следить за тем, чтобы бойцы «не нарушали безобразия», как говаривал один старшина – сверхсрочник. Но первое было не в моём характере, а второе я не мог осуществлять физически, ибо воины наши были разбросаны по всему городу группами в 3-4 человека. Быстренько освоив «когти», монтажный пояс и пассатижи, я с утра до вечера торчал на столбах, напоминая себе и окружающим аиста в чёрной куртке спецпошива.
        Не всех однако радовало наше присутствие в городе. По улицам ходили начищенные и наглаженные, сытые и безукоризненно одетые морские патрули. К вечеру мы иногда недосчитывались по  7-10 человек. Формулировка у флотских была простая: «За нарушение формы одежды». Хотел бы я увидеть любого из них висящим на опоре, в шинели, начищенных до блеска ботинках и застёгнутым на все пуговицы. Жаль, не довелось.  Обычно из комендатуры звонили в ГРТС*, в конторе которой обосновался наш командир, он посылал машину и ребят отправляли в часть. А однажды к месту сбора вечером не пришло больше половины взвода. Старлей был пьянее, чем обычно и не рискнул ехать в комендатуру сам. Он послал меня. Впервые в жизни я близко увидел капитана первого ранга, коменданта гарнизона.
- Что за вопрос у вас, сержант?
- В комендатуре находятся люди из взвода связи. Комвзвода послал меня за ними, товарищ капитан первого ранга!
- А вы кто?
- Заместитель командира взвода.
- Предъявите ваши документы!
- Военный билет у командира взвода, товарищ капитан первого ранга!
- С кем прибыли?
- С водителем.
- Дежурный! В камеру сержанта! И водителя!
Я воссоединился с бОльшей и лучшей частью нашего отдельного взвода. Старлей забрал нас только утром следующего дня. Он был трезв, чисто выбрит и аккуратно одет.
 Однажды, уже в сумерках, слезая со столба на окраине города, я услышал странный писк. Пойдя на этот звук, я наткнулся на дрожащего щенка необычной окраски. Он был, как кошка, бело-рыже-чёрным. Щенок с комфортом расположился в моей шапке и был доставлен в казарму.
- Эть, кобелёк какой! – умилился непосредственный, как ребёнок, Вова Шкута.
- Вовчик! Это не кобелёк. Это сучка!
- Ты чё?! – возмущался Шкута, тыча под хвост щенка пальцем, - Ты чё?! Не видишь? Хренишко!
Вова поверил мне гораздо позже, когда у «кобелька», которого все звали Бикса, родились щенки. Поражала меня эта собака тем, что никогда не путала нас, связистов, с сапёрами, к батальону которых мы были прикомандированы. Пища одинаковая, форма одинаковая, стирают нам в одной прачечной, но ни один связист не проходил мимо казармы без собачьей улыбки, и ни один сапёр без её злобного лая.
        Почти пол года наш взвод восстанавливал связь после той пурги. Все эти пол года мы были мелкими группами разбросаны по городу и пригородным посёлкам. Сначала нас пробовали кормить, доставляя пищу в термосах по точкам, потом эту практику прекратили, так как последняя группа обедала тогда, когда пора было ехать в часть на ужин. Перед выездом на точки мы выстраивались в очередь у окошечка кассы ГРТС (радио-телефонной сети) и получали по три рубля каждый.   А на три рубля в день, при обычной солдатской зарплате 3р.80 коп. в месяц жить можно было шикарно.  Зима была долгой, но всё-таки она кончилась. Взвод приступил к обычной службе, Валеркин взвод перевели в Елизово, за 30 километров от города, а самого Валерку сделали старшиной роты. Время от времени он появлялся у нас в казарме с бутылкой вина и новостями.
        C наступлением весны я стал по выходным уходить в дальние прогулки по окрестностям части, благо забора вокруг этой части не было, хотя КПП зачем-то был. Постоянной спутницей в этих походах была подросшая собачонка Бикса. Вулканами я любовался постоянно. Их заснеженные вершины напоминали пики хребта Заилийский Алатау. Но и кроме вулканов было на что посмотреть. Берёзки в оврагах, после того, как стаял снег, оказались довольно высокими деревьями. Кедровый стланик мало напоминал сибирские кедры и сосны, но тоже радовал душу. Появилась черемша, которую мы – жертвы зимнего авитаминоза, ели постоянно. На прогретых склонах можно было найти землянику. Растаявший снег заполнил низины и под сопками образовалось множество мелких, тёплых озёр. На эти озерца приезжали на пикники рыбаки с траулеров. Километрах в семи от части я обнаружил большое озеро с кристально чистой водой и часто потом ходил туда с друзьями.
        Я как-то приболел и остался в казарме. Кроме меня в помещении были дежурный по роте и дневальный. Издалека в окно я увидел пылящий в сторону нашей казармы ГАЗик, сердце моё дрогнуло и, как оказалось не напрасно. Из машины вывалился НАСТОЯЩИЙ полковник. До этого полковников я видел только в кино, а потому был шокирован. Полковник зашёл в казарму, дежурный с дневальным вытянулись в струнку, старшина Валерка, сбежавший ко мне из Елизово в самоволку, замер спрятавшись под одеялом на нижней угловой койке, а я, как старший по званию, подошёл к полковнику на доклад. Доложить по форме он мне не дал.
- Фамилия?!
- Сержант Пейсахис. Заместитель командира взвода.
-Кто вам ушивал брюки, сержант?
- Я сам, товарищ полковник.
- Даю вам двадцать минут на то, чтобы привести брюки в нормальный вид и доложить!
- Есть!, - А что я мог сказать еще?
          Я шмыгнул в пустую половину казармы, сдёрнул с себя в дудку ушитые штаны, распорол с боков по швам и зашил огромными стежками. Хорошо, что я ленивый ушив в своё время галифе не обрезал лишнюю материю. А полковник, оказавшийся начальником политотдела гарнизона, шерстил в это время дежурного с дневальным. Он заставил их помыть и без того чистый пол, открыл все тумбочки и выдрал оттуда приклеенные на дверцы фотографии голых девок. Приказал по новой застелить все постели на нарах и подмести около печки. Через 18 минут я подошел к нему на доклад.
- Молодец, сержант! Через неделю приеду опять, привезу вам кое что для помещения. Заодно и на брюки ваши посмотрю ещё раз.
          Полковник отбыл и больше я его не видел, но через неделю приехал секретарь комсомольской организации Петропавловск-Камчатского гарнизона и привез обещанное. Это были портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса, В.И. Ленина и, конечно, дорогого Леонида Ильича Брежнева.
- Во ! – сказал наш замполит роты, старший лейтенант Хазарьянц, которого мы звали Шуриком, - Совсем другой вид стал у помещения!
          Шурик был редким человеком. За полтора года, которые мы прослужили вместе, я не слышал от него НИ ОДНОГО матерного слова. Таких офицеров в Советской Армии быть не могло. Однако, Шурик был.
- Материться человек имеет право только когда страшно и когда больно. Запомни это, сержант.
          Запомнить-то я запомнил, но следовать этому правилу не могу до сих пор.
              К осени в часть потянулись гражданские люди расхваливающие климат Чукотки, красоты Сахалина, пейзажи Магадана и прелести Курильских островов. Это были вербовщики. Мы, дембеля в количестве семи человек, дружно согласились ехать на Сахалин, в мореходное училище. А потом, в конце октября ОНО свершилось! Старлей сообщил, что даёт нам дембельский аккорд. Мы копаем траншею длинной 150 метров и глубиной около двух метров, а он выдаёт нам на руки документы и …
- Катитесь вы все к е….й матери! И чтобы мои глаза вас больше не видели!
          Старлей,видимо, рассчитывал, что мы провозимся недели две-три, но не учёл, что наши глаза тоже не хотели его видеть. Мы скинулись, купили три бутылки водки и через два дня мужичок на экскаваторе закончил наш аккорд. Оставалось только зачистить следы ковша лопатами и доложить о выполнении. Командир потерял дар речи. Потом промычал, что документы еще в Хабаровске, что пока они дойдут мы могли бы ещё … Нет! Больше мы не могли!
- А что будете делать, разгильдяи?
- Спать будем! Хватит! Служба кончилась!
           И мы действительно спали. Днем, ночью, утром и вечером мы спали. Молодые за пайку масла приносили нам котелки с кашей и чаем, мы вяло ели, пили чай и спали. Документы пришли через две недели. За это время мы только один раз сходили в город. И вот, старлей построил взвод около казармы и произнёс речь,
- Так, разъ…и, - сказал он, - Служба ваша кончилась. Вот вам документы, деньги и катитесь к …… матери. Марша прощания славянки не будет. Всё!
          Вот так, тепло и душевно, проводили вооруженные силы парней, отдавших два года Родине. Никто из нас не поехал на Сахалин и Курилы. Каждый стремился скорее попасть домой. Дорога до Алма-Аты заняла у меня неделю т.к. из-за погоды по три дня приходилось сидеть в каждом промежуточном аэропорту. Но вот вдали показались заснеженные горы, самолёт шлёпнулся на бетонку взлётной полосы и я в иллюминатор увидел отца, маму и сильно подросшего за два года брата. Прошел еще один этап моей жизни. Этап, который я до сих пор считаю одним из лучших

.31.10.2009.