Хабаровск - Владивосток - Хабаровск

  (КПП в/ч 33864, Хабаровск. Фото из интернета)

        Май в ангарской тайге и май в городе Хабаровске – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Если в Ангарске только-только начинали лопаться почки на берёзах, то в Хабаровске уже ощущалось начало лета. Мы сильно одичали за пол года таёжной жизни и голодными глазами таращились на всех встречных женщин. Каждая казалась нам красавицей. Часть в Хабаровске находилась на окраине города, прямо на улице имени незабвенного товарища Карла Маркса. За невысоким забором стояли дома, а в них жили гражданские люди. Это было чудом.
     Заняться по приезде в новую часть нам было нечем, пополнение еще не подвезли, и поэтому свободного времени было много. Впервые за пол года у меня появилась возможность почитать книгу, посмотреть телевизор или, одев спортивное трико, побегать за территорией части, вдоль улицы. Командование такие выходы за ворота не запрещало. Через пару дней нас стали ставить в сержантские караулы, то-есть вся смена состояла из одних сержантов. Через сутки автомат на плечо, к нему примкнут магазин с тридцатью боевыми патронами и ещё два таких же магазина на ремне. Невольно вспоминалась учебка. Там мы ходили в караул с пустым магазином, и когда морозной ночью на помойке за дырявым забором грызлись стаи то ли крупных собак, то ли волков, бывало жутковато.  Здесь же, несмотря на дислокацию в городе, в караул шли с полным боекомплектом, а причиной тому была близость границы с братским Китаем. Если кто-то помнит, отношения СССР и КНР в те времена были очень непростыми.   
         Такой вот весёлой, караульно – отсыпной жизнью нам дали пожить дней десять. А потом добрый незнакомый старлей, с круглой, бурятской физиономией, на которой природа забыла вырезать глаза, дал нам сорок минут на сборы и мы отправились на железнодорожный вокзал, где у перрона уже стоял поезд «Москва – Владивосток». Мы проезжали удивительные места. Это был край, где когда-то бродил Арсеньев со своим верным Дерсу Узала, край приамурских и приморских партизан, край могучих рек и могучей тайги, край уссурийских тигров, женьшеня и мужественных людей. Нужно ли говорить, что весь путь до Владивостока я просидел у окна и простоял в тамбуре. За окном была ночь, но спать в эту ночь я не мог. Утром наш поезд паровозом (наш состав тащил именно паровоз!) упёрся в Тихий Океан!
       Из плацкартного вагона мы пересели в пригородную электричку. Замелькали названия станций: «Первая речка», «Чайка», «Седанка», «Вторая речка», мы вышли из вагона и пошли по крутому склону сопки, через посёлок, к берегу Амурского залива. На берегу стояли три древних вагончика - балка, в которых нам предстояло жить. От них до воды залива было не более двадцати метров. Невдалеке высился островок с вкусным (как я потом узнал) названием «Коврижка». Я был счастлив.
       Служба мёдом не казалась. Утром, после завтрака, мы строем шли к складу горюче – смазочных материалов, где в три яруса складировались двухсотлитровые железные бочки с соляркой. Эти бочки нужно было грузить на плашкоуты - маленькие баржи, которые затем буксир тащил на пароход. Топливо мы отправляли на Сахалин, где находилась одна из рот нашего батальона. В свободное время я шлялся по берегу Амурского залива, ловил и пытался засушить морских звёзд, искал раковины. Вагончики стояли у подножья сопки Любви. Не знаю, как там было с любовью, а вот матросы, пришедшие из загранки и получившие бешеные по тем временам деньги, катали с этой сопки цельные круги сыра. Это было в семидесятом, когда в магазинах Хабаровска, кроме вина на разлив продавали только рыбные котлеты и рыбные тефтели в томате. Очень тянула к себе вода, но в это время года купаться было ещё рановато. Невыносимо хотелось попасть на остров. У берега стояло несколько лодок, одна из которых не была привязана. Не помню, где  раздобыл вёсла, но на острове «Коврижка» я всё-таки побывал и вернулся назад с большими приключениями, т.к. поднявшийся ветер отнёс лодку далеко от наших вагончиков.
      Старлей со щелями вместо глаз и с чисто бурятской фамилией Сивачёв был у нас в вагончиках редким гостем.  Где он пропадал – не наше дело, но когда появлялся, выхлоп спиртным от него был сногсшибательным. Он залезал на поставленную на попа бочку, по Наполеоновски складывал руки на груди и орал:
- Младший сержант Трухачёв, … твою мать!
- Я! – отвечал Юрка!
- Будете за старшего ... вашу мать! До обеда загрузить плашкоут, … его мать! В тринадцать сводить людей на обед, … их мать, в семнадцать – отдыхать, … вашу мать!
- Есть! – отвечал Юрка и добавлял негромко, - … твою мать!
Раз в неделю, как и было положено по уставу, старлей водил нас в посёлок, в кино. Время пролетело как в счастливом сне, а потом опять вагон, опять Хабаровск.
        Пока мы катали бочки с дизельным топливом на берегу Амурского залива, в батальон привезли пополнение. По прибытии в часть мы были вызваны в штаб и заслушали приказ о назначении на должности. Этот приказ был для меня бо-о-ольшим сюрпризом! Я и Валера Потупчик назначались на должности заместителей командира взвода.  С Валеркой было всё ясно. Он единственный из нас окончил учебку в звании сержанта, остальные, в том числе и я были младшими сержантами и я не понял, чем руководствовалось начальство, выбрав из пятнадцати человек именно меня.
        Молодёжь поселили в отдельной казарме и мы, ещё пол года назад такие же зелёные, стали делать из прибывших кемеровских и казанских разгильдяев строевых воинов. Были мы им и папами, и мамами, и начальниками. Вот один эпизод: на завалинке казармы сидит боец, держит в руках письмо и плачет. По колючей морде течёт скупая мужская слеза. Если он бреется утром, то на вечерней поверке получает наряд за то, что небритый. Если бреется вечером – получает наряд утром. Поэтому бриться ему приходится дважды в сутки. Так вот, сидит на завалинке этот Вова Макагончук и сильно горюет.
- Что случилось, рядовой Макагончук? – спрашиваю я.
- Да вот, товарищ сержант, письмо получил от невесты.
- Ждёт невеста? Хорошая девушка?
- Пишет, что ждёт. Ребята пробовали, говорят – хорошая.
Мне нельзя смеяться. Я – командир. Папа и мама молодого солдата…
      
        Служба в Хабаровске была монотонной и скучной.  Как-то, от нечего делать, сидел я в холодке и разделывал ножом кусок телефонного кабеля. Для чего он мне понадобился – убейте не помню. Зато помню, как соскочил нож и резанул по суставу, соединяющему кисть с предплечьем. Крови было много. Я зажал рану правой рукой, бинтовать её было нечем.
- В больницу надо, - сказал Валерка, - Здесь недалеко есть чё-то медицинское. Пошли!
Мы вошли в коридор, по сторонам которого стояли стулья. На этих стульях сидели только женщины. Только БЕРЕМЕННЫЕ женщины.
- У вас здесь есть бинт? – спросил Валерка тётку в белом халате.
- Откуда, сынок?
- А марля?
- И марли нет.
- Что, мальчики, на приём пришли? – улыбались сидевшие у дверей кабинетов шарообразные девушки, - Вы хоть знаете, куда явились?
Мы не знали. Только когда вышли из коридора к вызванной «Скорой» мы прочли вывеску над дверью. Она гласила : «ЖЕНСКАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ».
         (продолжение  следует) 

30.10.2009.