Ревнивая змея с нежностью в сердце

Голодное время сродни кукушке. Не той, что сидит в часах поломанных, а той, что втихаря подкидывает своих кукушат в чужие гнёзда. Итог хорошо известен – к утру выживают сильнейшие. И не всегда лучшие.
Утро. Выжил. Если судить по количеству пустой тары, день рождения удался. По крайней мере, прошёл не впустую. Вполне возможно, я даже вдул какой-нибудь кокетке ветреной.
Весь день отмокал себя в чае с бесполезно-розовыми попытками вспомнить хоть что-нибудь. Что день вчерашний мне готовит? Тщетно. Ни чай, ни попытки успехом не увенчались. Но убивать никто не пришёл. И то ладно.
Что было вечером, не помню. А ночью раздался телефонный звонок.
- Привет.
- Привет.
- С прошедшим тебя.
- Спасибо.
- Чем занимаешься?
- Пока ты не позвонила, спал.
- А мы с друзьями в «Ореанде» зависаем. Весело.
- Рад за твоих друзей.
- Хочешь, приеду?
- А ты?
- Хочу.
- Приезжай.
Встаю. Одеваюсь. Выхожу на балкон. Курю безразлично. Хотя, на самом деле, жду. В темень ночи вслушиваюсь. Через пятнадцать минут во двор громко въехала машина и остановилась у моего подъезда. Заглохла. Всматриваюсь. В тишину. А через долгих шестьсот секунд, дверь старенького «москвичонка» тихонечко отворилась, и из него вышла она.
Поднялась на второй этаж. Вошла. Сняла пальто. На ней темная юбка средней длины и голубая кофточка с короткими дебильными рукавами в виде воланов. Не женщина, а мечта стареющего педофила.
- Представляешь, я деньги забыла взять. Пришлось отсосать у этого старого козла, - поделилась последней новостью она.
- Тише. Мама спит, - прошипел я (год рождения обязывает) и кивнул в сторону маленькой комнаты.
А сам подумал: всё-таки, наверное, я для неё что-то значу, раз она ради встречи со мной готова делать минет совершенно незнакомому старому козлу. Как же нелепо я выглядел в тот момент – ревнивая змея с ядом на зубах и с нерастраченной нежностью в сердце.

Утро. Мы ленимся в теплой постели.
- Я, как беспечная шлюха, - сонно шепчет она мне на ухо.
- Почему?
- Потому что денег не беру. И к тому же старая.
Она хотела, чтобы я возразил. Что это неправда. Что ни какая она ни шлюха. Ну, разве что чуть-чуть. И беспечна она тоже совсем немножко… а говорить о старости в её 25…!!! Я молчал и только улыбался виновато. Со стороны казалось, что придурковато.
Пока она ублажала меня ртом и слизывала сперму со своих пальцев, пока вставала и одевалась, пока пила кофе и курила, и даже потом – за закрывшейся за нею дверью – она всё время смотрела на меня и хотела, чтобы я её остановил. Но все причины виделись мне хоть и разноцветной, но банальностью и почему-то подумалось: «это гусары не берут денег». Я не любил её. Больше мы не встречались. Никогда.

День. Дома. Выглядываю в окно. Снег кончился не начинаясь. Упитанная улица Урицкого вымокла от слёз беспечной старой шлюхи. Одна радость в жизни: чувствую себя седым непричесанным Альбертом Э., потому как с горем пополам, но всё-таки приладил я люстру к потолку. Работает. И когда только успел? Теперь прислушиваюсь к молчаливому зуммеру по-отечески отечественного телефона. Вдруг кто-нибудь позвонит с бутылкой водки в голосе. Хочется.

Вечер. Дома. Сижу, смотрю порническую графию и лениво мастурбирую грязной киркой по зеркалу паркета. Входит мама. Говорит: сегодня день оленевода. Праздник. А ты всё дрочишь и дрочишь. Прочишь пройдохам всяким бесполезное пророчество грецкого ореха. Сколько можно? Пошёл бы к тёте Кдаре. Выпил. У неё чудесная наливочка на куриных яйцах.
Откуда растут яйца, я знаю, но совершенно не помню, где живёт вышеозначенная тётя. Положение спасает меланхоличный Валентин с выражением лица дауна. Как же, порой, он бывает кстати. Я осторожно протягиваю ему руку. В очередной раз представляюсь. Он апатично чешет задницу и соглашается подождать, пока я найду галстук, подаренный мне кобзарём Кобзоном. Я торопился. Старался. Я пыхтел, как старый паровоз на станции Москва-депо-сортировочная, но упустил его из виду. Всё. Накрылся день оленевода. С новым вас годом, господа. С новым блять счастьем.


19.01.2010 г. Ялта.