Ну здравствуй, Катя

         

     Петька жил играючи, с азартом. Как будто доказывал, что всё на свете может. Если захочет, конечно. Кому доказывал?  А может, и себе. Хотя вряд ли он об этом думал. И, наверное, всё-таки не себе. Если бы себе, то не прыгал бы с трактора на комбайн и обратно, а давно закончил бы институт. А он прыгал. И посмеивался над теми, кто закончил.       
     -Эй ты, учёный муж, почём нынче платят за науку? – поддразнивал он своего соседа, преподавав- шего физику  в школе, где учились Петькины сыновья.
      С этим соседом они когда-то сидели за одной партой, и звался он просто Ванька. Теперь зовётся Иван Ильич и донашивает костюм, купленный ещё на свадьбу. А прошло уже лет пятнадцать, если не больше, благо природа наградила его такой костлявой конституцией, так костюм ему и впору. А у Петьки костюмов много. Не потому, что он их любит. Ему ближе джинсы да свитер. Просто ему необходимо на колхозном собрании на сцену за конвертом с деньгами или за подарком выйти обязательно в новом костюме и в сногсшибательном галстуке. А конвертов этих и подарков он за последние годы – те, что прошли со времён перестройки, - получил немало. Лучший механизатор. Из года в год. Для него не имели значения: отсутствие запчастей, старая техника, дороговизна горючего, плохие погодные условия. Он всё равно был лучшим. Это не значит, что он  помалкивал на собраниях о проблемах. Будучи человеком, для которого покрасоваться было делом жизни, Петька и в советское время ораторствовал часто. А уж теперь, как болтать разрешили, почему бы и не пустить пыль в глаза. Но тем не менее умел в любых условиях обскакать в работе всех.  Всё у него горело в руках. Обматерит слесаря, механика, погавкается с инженером, а потом сам не свой ходит, пока не сделает того, что должны сделать они по долгу службы. Не было такой поломки ни в комбайне, ни в тракторе, которую бы он не мог устранить. И не было запчасти, которую он не смог бы достать. Пусть даже купит на собственные деньги или на самогон выменяет. Иной раз даже и не в своём районе. И набралось у него в доме три подаренных телевизора, два холодильника, два магнитофона. Однажды, принимая очередной подарок в квадрате, он прямо перед всем залом пошутил:
      -А нельзя ли мне лучше комбайн поприличнее подарить?
     Все так и ахнули. Ну, во-первых, его комбайн был и так не из старых, а во-вторых, нельзя же вот так прямо взять да и обгадить торжественное собрание. Есть другое время. Но в том-то и соль, что в другое время говорили все, и это было неинтересно. У нег на всё было своё время.
     Женился Петька рано. Сразу, как пришёл из армии, так и женился. И не потому, что уж так сильно полюбил, а просто в пику всем. Самая красивая, все ребята за ней умирали, и даже жених был. А Петька пару раз ему морду набил, и всё. Жениха не стало. Десантник , голубой берет, тельняшка – ну кто устоит? Катюша и не устояла. И нашлёпали они сразу трёх ребят, одного за другим. Есть, кому заработанные отцом магнитофоны ломать.
     -Петь, чего так стараешься, боишься не успеешь? – шутили мужики.
     -А пусть будут, - махал он рукой. – А насчёт успеть – это вы о себе подумайте, а то ведь я парень фартовый, везде успеваю.
     И здесь он не шутил. Иные удивлялись Катерине, как терпит такого кобеля. Гулял лучший механизатор с таким же азартом, как и работал. Только вот к комбайну он возвращался каждый день, а к бабе или к девке, подарившей радостную ночь, ходил от силы месяц. И то так, чтобы особо Катерину не обозлить. Сказать, чтобы жена совсем уж не обращала внимания на его похождения, было нельзя. Скандалила и даже драться бросалась. Но он только посмеивался и успокаивал её ласками да подарками.
     -Ну, подумай сама, Катюха, зачем мне Валька (Танька, Люська), когда ты у меня такая красавица. А три богатыря, - и он, смеясь, кивал в сторону сыновей, - ну кто ещё таких подарит? А дом – полная чаша, хозяйство…
     И Екатерина успокаивалась. Правда, красота за двадцать лет супружеской жизни поувяла, а масса тела значительно увеличилась, но против такого аргумента, как богатыри и полная чаша, - выставить было нечего, и она замолкала. Хотя эту чашу и она наполняла, не покладая рук и в колхозе – то свинарник, то телятник, и дома – то в сарае, то на огороде. Передовик производства не очень-то любил домашнюю работу, а детей Катя приучила, помогали. Да так, что соседи даже завидовали.
     -Смотри, счастливая какая Катька, и мужик, хоть и кобель, а не пьяница, деньги зарабатывает, и дети – дай Бог каждому.
     Но при этом, когда Петька гладил какого мальца по головке или угощал чем, не преминут съязвить: - Что, своего узнал? – Хоть и говорили вроде бы в шутку.
     Счастье рухнуло сразу, в один момент. Катя это почувствовала. Она проснулась с ощущением тревоги. Впереди было работы невпроворот: и стирка, и купорка. Она работала на ферме подменной, и выходной мог выпасть на любой день. И на этот день столько всего намечалось, что хандрить или болеть времени не оставалось. А у неё всё из рук валилось.
     Пётр ушёл на работу рано, хоть уборка уже и закончилась. Но впереди был сев озимых, и заносить бабе юбку, как он выражался, ему было некогда. Хотя после уборки дали на отдых несколько деньков, мог бы и помочь. Но его почему-то понесло в контору. Он потом даже и не вспомнил – почему? Там как всегда толпились люди. Кому-то справка какая нужна, кто-то просил выписать мяса, кто-то пришёл на что-нибудь пожаловаться. Петька пошёл в бухгалтерию и в дверях столкнулся с незнакомой женщиной, которая держала в руках какие-то папки с бумагами.
     -Ой, извините, - сказала она и отступила в сторону.
     А он вместо того, чтобы отпустить шутку, как это обычно бывало, тоже стал бормотать какие-то извинения и пятиться назад. Петька, несмотря на обилие прошедших через его руки бабёнок, никогда не испытывал того, что называют любовь. Была только радость победы, обладания, да длилась эта радость недолго – до следующей победы. И он было решил, что Бог его любовью обделил. Возможно и потому, что ему и так много чего досталось. А чтобы мурашки по спине, сердце то в жар, то в холод – этого не было. И вдруг накатило. И не сказать, чтобы женщина была красавицей или молоденькой… А вот что-то в её глазах и в этом «ой, извините» было такое… Проводив её взглядом до кабинета председателя и потоптавшись у входа в бухгалтерию, он спустился вниз по лестнице, вышел на улицу, постоял покурил, совершенно ни о чём не думая, а только вспомная момент столкновения с незнакомкой, и отправился домой. Катерина никак не ждала, что благоверный так быстро вернётся. И поначалу обрадовалась, что хоть часть работы переложит на него. Но он лёг на диван и, уставившись в одну точку, молчал. И только когда она в очередной раз вошла в комнату, чтобы поднять его для работы, вдруг ни с того ни с сего, не обращая внимания на её крики, спросил:
     -А что это за женщина у нас в бухгалтерии появилась? Что-то я её раньше не видел.
     -Какая женщина? – от неожиданного вопроса Катя растерялась. – А-а-а… эта, ни рыба ни мясо. Так это новая бухгалтерша, главная, вместо Марь Васильны.
     -А поч6ему – вместо? Где Марья Васильевна? И откуда эта взялась? – спросил заинтересованно Пётр.
     -А Марь Васильна на пенсию пошла, отстала уже, простые бухгалтера лучше неё всё знают, - оттараторила Катерина, словно на ферме лекцию прослушала о том, что должен сегодня знать бухгалтер. В другой раз Петька бы обязательно это подметил и посмеялся, а здесь внимания не обратил.
     -А чего это ты бухгалтерией заинтересовался, иди лучше у поросят почисти, а то они меня уже с ног сбивают, - закончила бесполезный, по её мнению, разговор Екатерина.
     И он встал и пошёл. Молча, не пререкаясь. В другой бы раз начал выяснять, почему «эти здоровые лбы», (т.е. сыновья), не могут почистить. А здесь ни слова. И это жену насторожило. А ещё и то, что муженёк, любивший слабый пол, никогда не называл его представителей женщинами, а только бабами. А здесь – «женщина». И в ней вновь шевельнулась та тревога, что с самого утра била по рукам.
     События развивались так быстро, что даже слухи за ними не поспевали. Не успели сельские кумушки посудачить о том, что «передовик» не вылезает из конторы, как он с чемоданом, который покупал для отпуска, и с коробкой из-под телевизора перебрался к бухгалтерше. Перебрался тихо, воровато, по темноте. У Катерины сил на скандал, с вязанный с его уходом, не осталось. Она молча наблюдала, как муж складывал свои вещи, а когда он встал на пороге и оглядел комнату – вдруг завыла не своим голосом и упала на колени:
     -За что, Петя? За что? – спрашивала она мужа, захлёбываясь в слезах.
     -Не надо, Катюха, - поморщившись как от зубной боли, тихо произнёс Пётр. – Встань, а то ненароком дети вернутся.
     -А перед детьми не стыдно, Петя? – не проговорила, а прокричала Катерина сорванным от рыданий голосом.
     -Я люблю её! Понимаешь, люблю! Какой стыд? Я всё вам оставляю, всё.
     -Да не надо нам всё, нам ты нужен. Что я детям скажу? Что папка бросил нас из-за этой сучки Александры, неизвестно откуда свалившейся на нашу голову, - то шептала, то срывалась на крик Катерина. Но Петька махнул рукой и быстро вышел из дома.
     Наутро соседка новой бухгалтерши увидела, как Пётр, уходя на работу, целовал у калитки новоиспечённую жену, и чуть не закричала от возмущения: -Вот стыдоба, даже не прячутся!
     Разве могла она предположить, что прятаться им теперь не надо, что так будет и завтра, и послезавтра, и все последующие дни. Село есть и село, и нового главбуха Александру Павловну осуждали даже те бабёнки, которые сами в своё время не одну ночь с Петькой провели. Но ведь они чужого мужа от троих детей не уводили. А может и злились оттого, что не смогли этого сделать, а она смогла.
     Катерина, проплакав всю ночь, утром на работу пойти не смогла. Девчата зашли перед вечерней дойкой, хотели успокоить да посочувствовать. Но она, сказавшись больной, разговаривать не стала. Просто отвернулась к стенке. Гости потоптавшись у порога, отправились восвояси.
     Катерина потеряла интерес к жизни. Она не плакала, не убивалась, не жаловалась на «изменника» подругам и соседкам. Просто плюнула на всё и лежала, уставившись в потолок или в стену. Всё хозяйство легло на плечи младшему сыну. Старшие учились в городе и с началом осени из дому упорхнули. Приходила старшая сестра Анна, пробовала вывести её из этого состояния, кричала, ругалась, упрашивала. Всё было напрасно. Катерина похудела и постарела. Но всё-таки однажды призналась Анне, что у неё «болит что-то внутри». Большого труда стоило сестре уговорить её поехать в больницу.  Пустяковым заболевание назвать было нельзя, но врачи однозначно сказали, что операции и определённого курса лечения будет достаточно, чтобы она снова стала здоровой. Но всё это, конечно, при желании больной выздороветь. А вот как раз желания у Катерины и не было. Она даже от операции категорически отказалась и продолжала потихоньку угасать.
     А Петька купался в море любви и никакого интереса к жизни своей бывшей жены не проявлял, даже ни разу её не навещал во время болезни. Он платил за учёбу сыновей, давал им какие-то деньги на жизнь, пытался даже наладить контакты. Но ребята на контакт не шли, а деньги брали – жить-то надо было, мать не работала, а бросать учёбу и идти работать не хотелось.
     Умерла Катерина весной, когда вовсю цвели жердёлы и ранняя вишня. Последнюю неделю она была в беспамятстве, а накануне  смерти пришла в себя и попросила сестру, которая забыв о своей семье, ходила за ней до последнего дня, собрать сыновей. Когда ребята пришли, она не стала изображать из себя выздоравливающую и заговорила с ними как с вполне взрослыми, самостоятельными людьми, хотя младшему едва исполнилось пятнадцать.
     -Я ухожу… Отца я простила, и вы его не судите и зла на него не держите. Одним не выдюжить. Держитесь вместе.
     Сыновья испуганно смотрели на неё и лишь молча кивали головами. Младший заплакал и уткнулся тётке в плечо.
    -Не на… - хотела ещё что-то сказать Катерина, но сил уже не было, она снова впала в беспамятство, а спустя два часа тихо отошла.
     На похоронах было всё село. Бабам и здесь было о чём поговорить. Осуждали Петра, Загнал, мол, жену в  могилу, кобель этакий. Жалели детей и при этом не забывали  поглядеть по сторонам. Когда на кладбище появился Пётр, все шушуканья прекратились, и люди, забыв о покойнице, как по команде повернулись в его сторону. Он, не обращая внимания на такой интерес к своей персоне, подошёл к гробу, положил огромный букет цветов в ноги покойной, поцеловал её прямо в губы и, тихо произнеся всего одно слово «прости», быстрым шагом ушёл с кладбища. Всё произошло в одно мгновение, даже дети не сообразили, как себя вести. Да что дети… Анна опешила, хотя бывало, при любом случае не преминёт упрекнуть зятя в подлости.
     После смерти Катерины с Петром что-то случилось. Нет, он не винил себя в её смерти, а просто любовь, которой он этот год жил, вдруг исчезла, испарилась, как будто её и не бывало никогда. Он удивлённо смотрел на ставшую вдруг совершенно чужой Александру Павловну, которую ещё недавно называл Сашенькой, Сашком, Шуриком и думал: «Зачем со мной эта женщина? Зачем я с ней? И этот дом… Как случилось, что я живу в этом чужом мне доме?»
     В свой дом, где прожил с Екатериной больше двадцати лет, Петр возвращался днём, когда его свободно могли видеть деревенские кумушки. Шёл быстрым шагом всё с тем же чемоданом в руках,  хотя мог бы это сделать под покровом ночи, как год назад, когда уходил. Или бы на машине проехал, всё ж таки это было бы не так заметно. Но он почему-то решил, что возвращаться надо именно так, считая, что Катерине это было бы приятно.
     Детей дома не было. Он привычно сунул руку под крышу летнего душа – ключ был на месте. Деловито, по-хозяйски вытер ноги о лежащий у двери коврик и, не разуваясь, с чемоданом в руке, прошёл в зал. Его привычно встретил висящий на стене их общий с женой портрет, сделанный со свадебной фотографии. «Не сняла! И дети не сняли!» –промелькнуло в голове, ион тихо сказал:
     -Ну, здравствуй, Катя. Вот я и дома.
     Но в ответ только жалобно заскрипели половицы.