Шептулину 80-й год - Философия

Получив ответ от доктора философских наук, я, конечно же, не мог не ответить ему. Ответить же можно было двояко: не сдерживаясь в той логике, которая ориентирует на прямую линию и сдерживаясь там, где ненароком можно кого-то обидеть.
Отвечал я ему – неестественно – сдержанно, ну а здесь, в этой книге, постараюсь придерживаться той логики, у которой свои пути и которой всегда хотелось подчиняться.
А.П. начинает с того, что признаёт: «Ряд Ваших замечаний представляет интерес». И если это так, и если доктор фил.наук, серьёзный мыслитель, то, должен бы, указать на те замечания, которые представляют интерес…Он этого не делает…Далее.
Однако, способ которым Вы предлагаете решить проблему  (взять словарь и распределить слова применительно к таким терминам, как «материя», «организация», «движение», и на этой основе строить систему) вряд ли сможет привести к успеху.
Я ему пытался доказывать, что система, как таковая, создавалась сама собой, в процессе словесного копирования всех тех признаков, которые исторически сопровождали человечество. В совокупности они и собрали системы, в форме словаря и в форме частей речи. Нужно лишь их соответствующим образом объяснить.
И для краткости, в принципе, их можно выразить в нескольких фразах.
Материя (естественно, организованная) – движущаяся, взаимодействующая – со своей формой и содержанием, со своими качественными и количественными данными, определёнными причинно-следственными периодами и в определённом пространстве, выдаёт себя вполне определённой динамической системой.
Лучший пример для этого – система атомов. Динамически создаваемая (на каждый атом свои условия), она стала, по существу, конкретным содержанием обобщающего слова – материя. Перефразируя фразу Маяковского, можно сказать: мы говорим – материя, подразумеваем систему атомов, мы говорим – система атомов, подразумеваем материю. В основе материи (системы атомов) весь органический и неорганический мир.
А.П. продолжает.
Система категорий диалектики – это теория диалектического материализма.
Поэтому построение системы категорий – это изложение (связное, целостное, логически стройное) содержания марксистско-ленинской философии. Надеюсь, Вы можете догадаться, что языковый словарь здесь никак не может помочь.
Так вот в чём дело. Без Ленина – ни шагу вперёд.
 Но Ленин не занимался проблемой построения системы категорий. У него были – иные интересы.
А.П. Шептулин, который редактировал главный – в идеологическом отношении учебник для ВУЗов (диалектический материализм) – оказывался первым лицом в философии и, одновременно, главным хранителем учения Маркса-Ленина. Учение же их считалось – официальным, и представлялось в ёмкости, со своеобразными границами. Нарушение их приравнивалось к нарушению государственных границ Союза. Поэтому, тот кто числился философом, мог лишь пропагандировать учение. Приближаться к его границам и позволять себе высказывания, хотя бы отдалённо намекавшие на какие-то новшества, тут же пресекалось блюстителями строгой администрации. Разрешалось лишь концентрировать внимание философов на некоторых положениях учения Ленина. Расширять их, углублять. И тогда, общая картина учения, обретала характер явлений, напоминающей всплески фумарол. Оставалось лишь постоянно напоминать: дело Ленина – живёт, дело Ленина – вечно…
Но философия, если её считать наукой (а её считали именно таковой, хотя бы по названию журнала «Философские науки»), должна же была находиться в состоянии развития.
Но – развиваться – означало бы, нарушение границ, очерченных учением Маркса-Ленина.
 Ситуация складывалась до такой степени усложнённой, что решение подступившей проблемы, воспринималось невозможной, тупиковой. Все советские институты философии стояли на страже их мышления. Кто мог дерзнуть выделиться следующим уровнем развития?..Разве что – сумасшедший.
Я пытался доказывать доктору фил. наук, что если философия находится в состоянии развития, то, в порядке последовательности, кто-то должен появиться и следующий.
Учитывая тот факт, что Маркс жил в эпоху паровых машин, Ленин – в эпоху электрификации и радио, а мы живём в эпоху освоения космоса, то и современная философия должна быть соответствующей нашему времени. Историю нужно ценить, но не до такой же степени, чтобы средствами прошлого осмысливать условия сегодняшние…
Шептулину мои мысли не только не нравились, но и в общем-то, они его серьёзно настораживали. Сознавая, с кем он связался, ему хотелось побыстрее от меня отделаться.
В последующих письмах он советовал мне обращаться в свой – Новосибирский институт философии или университет. Пришлось прервать переписку с ним.
Я, по своей житейской наивности, считал, что философы, уже в силу своей профессии, больше всего ценят истину (объективную истину). Что они готовы добывать её, независимо от того, в каких условиях приходится работать. Что они, благодаря своим единым целям, легко находят друг друга, сплачиваются, и потом, уже с нарастающим потоком, создают в обществе мощное течение.
Официальная философия, во главе с её первым лицом, А.П.Шептулиным, явно (показательно) в таких признаках – не демонстрировалась. Рассчитывать на могущество логики, пусть даже самой научно безошибочной, не приходилось. Стоило ему произнести два священных имени, и он, как дикарь, произнёсший табу, прерывал сам процесс рассуждений.
О чём говорить и спорить, если на сотни лет вперёд, марксизм-ленинизм застолбил свой путь. Развитие прекратилось на их учении, и философски-мыслительный процесс, по существу, стал невозможен.
А.П. Шептулин, на основании тех статей, с которыми был ознакомлен, делает такой вывод.
Чувствуется (при чтении письма), Вы увлеклись проблемой построения системы категорий диалектики. Если это так, то хочу Вам посоветовать: прежде чем высказывать категорические суждения по поводу того или иного автора, необходимо познакомиться с литературой по проблеме. Это может помочь Вам лучше ориентироваться и формулировать более точные высказывания.
Чтобы ответить обстоятельно на это замечание, придётся расписать каждое положение по пунктам.
Итак, что такое категория? Это такое обобщающее слово, за которым – система. Система из конкретных составляющих. Мы говорим – материя, имеем ввиду ПСМ. Говорим – условия, имеем виду состояния атомов, в диапазоне, от абсолютного вакуума, до тех предельных температур, давления и скоростей, при которых свойства атомов выдают термоядерные реакции (звёзды), могут концентрировать гигантские массы в малых объёмах (нейтронные звёзды). Пульсары, чёрные дыры, предполагают такие скорости, при которых атомы проявляют свои особые свойства, во многом ещё пока что загадочные для учёных.
Что касается других категорий – биологического, общественного, психологического характера – то их очень много и за каждой – своя система. Мы говорим – тип,  имеем ввиду, систему типов. Говорим – характер, имеем ввиду, систему характеров. Говорим – темперамент, имеем ввиду, систему темпераментов.
Слова исторически рождались таким образом, что после того, как набирался один вид слов, так сразу же они обобщались. С одним словом связывался тот или иной вид конкретного.
Для большей ясности, приведу ещё несколько характерных примеров.
Обобщающее слово – красота. О чём говорит? О том, что с красотой связывается какой-то определённый набор признаков. У каждого своё понимание красоты, но есть и то общее, благодаря к-й система обозначается.
Истина – обобщающее слово. Но как она выглядит в системе?
С истиной связывают – точность отражения…С  точностью отражения получают цельную картину, в которой может присутствовать, и – негативное, и – позитивное, и – вредное, и – полезное. Приходится объективно оценивать то и другое, и отделять хорошее от дурного. Таким образом мы приходим к понятию - оптимума. Значит, истина – понятие ёмкостное, с полным набором её составляющих.
Словарь нам выдаёт слова, одни из которых, связываются – с точностью, честностью, безошибочностью. И другие – с прямо противоположным по значением. С теми или иными видами – искажений, отклонений, нарушений, заблуждений…Возникает та общая система, в которой каждому слову отводится строго определённое, семантическим значением, место.
Работая со словарём, мы словно находимся в одной ёмкости. И в этой ёмкости, одни слова – с обобщающим (категориальным) значением, а другие – с конкретным.
Ясно, что обобщающих слов – немного. Слов же с конкретным значением – основное количество. Создавая систему из обобщающих слов, мы, тем самым, и весь словарь имеем возможность представить в системе. В этом весь смысл той проблемы, над которой трудились и продолжают трудиться философы.
Убеждение – обобщающее слово. О чём оно говорит? О том, что убеждение существовало и у Платона, и у Аристотеля, и у всех последующих философов, вплоть до Ленина. Ёмкость же знаний – одна. Природа. Из неё брали знания малыми частями и, таким образом, наращивался их объём.
 Но и после Ленина, этот – познавательно-творческий процесс – не прекратился. Более того, следует иметь ввиду, что после Ленина, этот процесс оказался особенно ускоренным. Открытия, сделанные после него, научно, технически, настолько преобразовали общество, что возникла нужда в новой философии, более совершенной и более соответствующей новому историческому периоду.
Философы всего социалистического лагеря, затеяли длительную возню с решением проблемы построения системы категорий. И все они связывали решение этой проблемы с учением Маркса-Ленина.
За многие десятилетия такой нетворческой возни, должно  было бы появиться убеждение, что в такой сцепке, решение этой проблемы – невозможно.
Единственным из всех, кто понял это, был – я.
Меня удивляло, и в какой-то мере злило то, что в естественных науках делаются одни открытия за другими, решаются фантастически сложнейшие задачи, а философы, дебильно застопорившиеся на двух десятках категорий, не могут их привести в систему. И эта работа, задействованная десятками философских институтов и тысячами их сотрудников, оказывалась практически – не реализуемой.
Подобные высказывания, конечно же, не могли понравиться доктору философских наук. И он делает замечание, наполненное не меньшей злостью, чем то, что позволял себе я.
«…прежде чем высказывать категорические суждения...необходимо познакомиться с литературой по проблеме». Вот тут возникает вопрос уже другого свойства. Так кто же из нас обладает большим объёмом знаний по данной теме?
В спорте, как известно, судят спортсменов не только спортивные судьи, но и их болельщики. Каждый спортсмен, можно сказать, в системе.
Или, пример из другой области. Совершил человек преступление, и он – в системе. (Следователи, обвинители, защитники, судьи, родственники, с той и другой стороны).
Тоже самое можно сказать о литературе, искусствах, естественных науках, производствах…
А что происходит в делах философских? Конкретный случай, хотя бы с таким, как я. Его величество, первое лицо в философии, А.П.Шептулин, делает несколько замечаний, и этого – достаточно. Никаких дискуссий, никаких средств проверки познавательных и творческих достоинств того и другого. Само творческое право – состязательности умов – исключается.
Просматривая статьи в философских журналах, у меня создавалось впечатление, что работа философов по данной проблеме, в чём-то схожа с игрой в дурачка. Тоже количество категорий, что и в колоде игральных карт. Бесконечное перетусовывание их. И, естественно, никакого результата.
Можно не сомневаться, что философы, получая свои верховные звания, прочитали всего Маркса и всего Ленина. Но их учение – лишь малая ёмкость того, что заключено в самой природе и в самом обществе. Изначальная же цель философии, представить мир в системе и всё человечество в системе. И таким образом, чтобы система мышления человека, совпадала с системами, имеющимися в природе, в мире, в обществе. Иначе говоря, самой задачей философии, требовалось получить, ту единую цельную систему, в которой бы вместился весь мир, вся природа и всё человечество.
Словарь, всей полнотой своих слов, позволяет решить такую проблему. Но при условии, чтобы все слова вошли в систему, а не только слова, со значением категорий, со значением обобщающих слов.
При такой постановке вопроса, проблема с построением системы категорий – решается. Связывая же эту проблему с учением Маркса-Ленина – не решается. Так какой же выход?..Выхода нет…Тупик…
Чтобы приостановить развитие главной науки человечества, философии, потребовался, особой весомости, камень преткновения. Его водрузили на основной магистрали развития и дальнейшее продвижение, по пути развития, стало невозможным.
Так уж сложилось в естественных науках, что к учёным с верховными званиями, стекаются все варианты решения тех или иных проблем, и они, легко и быстро выделяют из них – оптимальные. Одно оптимальное к другому – и в этом – ускоренный путь развития…
В гуманитарных науках – нет таких схожих ускоренных принципов развития. Именно поэтому, докатившись до какого-то серьёзного препятствия, процесс развития – прекращается. Такой период – непродуктивного паразитарного существования – может продолжаться десятилетиями.
Уже сам факт констатации такого состояния современной философии, естественно – оскорбителен. И всё дело лишь в том, насколько основательна эта констатация.
То, что проблема – с построением системы категорий – зашла в тупик, является фактом. Мной предложен единственный оптимальный вариант, обсуждая который, можно длительно и не бесполезно работать.
Моё творческое движение к этой проблеме, шло несколько иначе, чем те движения, которые происходили в самих недрах философских институтов.
Я, оказавшись в редакции районной газеты, решил, что мне необходимо совершенствоваться в своём родном языке. Пришлось заниматься – грамматикой, словарём, всем тем, что требовалось от человека пишущей профессии. Постепенно я приходил к мысли, что словарь, где слова разбросаны в алфавитном (хаосном) порядке, всё же представляет собой – систему. Сами значения слов, указывали их место в общей единой системе.
В философских институтах – указанную проблему – представляли иначе. Она должна была – своеобразным ручейком – вытекать из ёмкости учения Маркса-Ленина. И, как оказалось на практике, такой ручеёк не возникал. И, уж  тем более, не превращался в полноводную реку.
В естественных науках, если какая-то проблема длительно не решается, государственное руководство, либо закрывает институт, как абсолютно бесполезный, либо меняет верховное руководство его.
В гуманитарных науках – и в этом отношении – динамика иная. Докторов и академиков могут не потревожить даже тогда, когда развитие наук, ими возглавляемых, полностью приостанавливается. По всей вероятности, они не столь востребованы – правительством, народом, читающей массой.
А.П.Шептулин заканчивает своё письмо фразой, требующей от меня...более точных высказываний..
Точный. 1. Показывающий, передающий что-н. в полном соответствии с действительностью, с образцом, совершенно верный.
Именно в этом плане, и ведутся мои высказывания. Действительность же, если понимать её в современном значении, то поневоле приходится констатировать, что развитие философии – прекратилось, заблокировано и воспринимается, как запрещённое на данном этапе. Выдать что-то новое, может обернуться серьёзным скандалом. Это сознают все, кто занимается философией по долгу службы или как любители.
Вообще-то, любой переход – с одного уровня на другой – чреват скандалом. Но если он закономерен и предстаёт в форме творческой необходимости, то такой скандал следует лишь приветствовать. И лучше если он протекает в рамках теоретических рассуждений. Хуже, если скандал дорастает до революций, до гражданских войн (с участием ближайших стран) и далее, до войн – отечественных и мировых.
Все эти явления (крайне нежелательные) говорят лишь о том, что мыслительная деятельность, всех лидирующих участников, была недостаточно – разумной, мудрой, безошибочной.
Руководствуясь точным отражением, в любой ситуации, можно получать тот оптимум, в котором и заложена – разумность, мудрость, безошибочность. Вот для этого и нужна полная копия с действительности. А это уже задача – творчески действующих философов.
Как известно, у политиков – интересы, у религиозно верующих – вера, у деятелей литературы и искусств – художественные вкусы, у учёных естественников – точные данные с функционирующей материи, а у философов – объективная истина, в форме единой – мировой, природной, общественной – цельности. Что-то вроде принципиальной схемы, системы, необъятной объятности.
Главный магистральный путь, который прокладывается обществом в будущее, прокладывается таким средством и качеством, как – точность. Всё, что не точно, оказывается в общей истории человечества - побочным, второстепенным, не столь существенным. И чтобы этот путь был в учебниках чётко и верно прочерченным, и нужна – философия. К сожалению, главная наука человечества, оказалась - блокированной.

После разговоров с Шептулиным, я почувствовал себя – блокированным. Продолжать работать над философскими проблемами, становилось бесполезным. Если первое лицо в философии не одобряет движение в будущее, то какой же смысл заниматься в этом направлении.
Как-то, невольно, исподволь, закрадывалась в сознание мысль: а что если попытаться связаться с западными журналистами. Но на этом пути было слишком уж много препятствий.
Решение этого вопроса пришло самым неожиданным образом. В газете «Комсомольская правда», в одной из коротких заметок, рассказывалось, как одна женщина, плавая в Чёрном море на надувном матрасе, оказалась унесённой от берега. Шесть суток её носило по морю.
Когда её обнаружили на шестые сутки, она была уже на пределе своих физических возможностей. Рассказывала, что ей посчастливилось в море познакомиться и пообщаться с дельфинами. Несмотря на своё тяжелейшее состояние, пребывание в открытом море, оставило в её сознании – восторженное впечатление.
Прочитав эту заметку, я и подумал: если женщина, без какой-либо подготовки, продержалась в море шесть суток, то я,  куда как более в физическом отношении более выносливый, смогу продержаться и все десять.
Прогуливаясь по спортивным магазинам, приметил одноместную резиновую лодку, как будто для этого дела, наиболее подходящую (зелёного цвета), я тут же приобрёл её.
Решил, что для длительного плавания, на большое расстояние, нужен обязательно – парус. Купил два метра тонкого брезента и тоже – зелёного цвета. Оставалось, каким-то образом его приспособить и затем опробовать на своём море – Обском.
К моему удивлению, всё – вроде бы – получалось. Проплывая вдоль берега, при поднятом квадратном парусе, даже при слабом ветре, скорость оказывалась довольно-таки приличной.
Не трудно было подсчитать, что при умеренном ветре (не говоря уже о сильном), можно будет плыть со скоростью, от пяти до десяти километров в час. Триста-четыреста километров Чёрного моря, можно одолеть за двое-трое суток. Задумка моя: переплыть на резиновой лодке Чёрное море, воспринималась – реальной.
Мысль эта, однажды случайно поселившись в голове, не давала мне покоя уже ни днём ни ночью.
В жизни, что главное?..Мечта!..Она активизирует человека, заставляет человека много работать: и физически, и умственно. Пришлось взяться за английский язык. Работая в тринадцатом гастрономе грузчиком, не забывал и о спорте. Ежедневные пробежки на длительные дистанции, длительное пребывание на воде – всё это казалось мне необходимым для предстоящего испытания на выносливость.
Для начала решил осмотреть Кавказкое побережье Чёрного моря. Отпуск обычно брал в июле или августе и отправлялся поездом до Адлера.
В Адлере, горы отступали от береговой полосы, на значительное расстояние. Поэтому там был большой аэродром. Сам город, основной своей улицей, протянулся вдоль берега. И пляж был – широким, ровным и довольно-таки – протяжённым.
В восточной стороне располагались основные гостиничные корпуса. И пляж в том месте был всегда наиболее заполняемым. Там же, водное пространство было помечено буями и, там же, постоянно дежурили спасатели. В западной же стороне, ничего этого не было.
В июле, морская вода до такой степени прогревалась, что в воде можно было пребывать часами. Я обычно располагался где-нибудь  с краю, той или иной стороны, и плыл вдоль берега. Проплыв километровое расстояние и, не чувствуя усталости, я повторял этот путь. И так продолжалось изо дня в день.
Ночевал я обычно на берегу. Ночи были тёплые, дождей не было. Вполне комфортно проходила ночь. Утром – зарядка, пробежка, плавание, завтрак в ближайшей столовой, игра в волейбол…Райское времяпровождение. Чего ещё нужно мыслителю с наполеоновскими планами.
В общем, время проходило в приятных увлечённых занятиях. Погода сохранялась – жаркой, безветрянной или маловетрянной. Хотелось же познакомится и с настоящим штормом.
И вот однажды вечером, по радио, объявили о том, что ожидается шторм в три-четыре балла и предупреждали отдыхающих, чтобы они во время шторма воздерживались от купания.
Утром, когда я появился на берегу, обратил внимание на множество людей. Всем, особенно впервые оказавшихся у моря, захотелось посмотреть на настоящий морской прибой. Огромные волны, с мощным грохотом, обрушивались на пологий берег и, прокатившись по нему, скатывались назад.
В западной стороне пляжа, ни охраны, ни спасателей, не было, и многие смельчаки, преодолев высокий прибой (примерно в два человеческих роста) уходили по ту сторону его. Там, плавали, развлекались на волнах и затем, оседлав пенящийся метровый барашек, вместе с ним выбрасывались на пологий галечный берег.
Я какое-то время наблюдал за этим, а потом решил, что и мне пора познакомится с прибоем. Уж коли я надумал переплыть Чёрное море, то, такого рода испытание, мне, конечно же, необходимо.
Повторяя те же движения, что делали до меня смельчаки, я приблизился к прибою, поднял руки вверх и, чувствуя, как плотная масса кипящейся воды, придавила меня ко дну, прокатилась через меня и я оказался, как бы, по ту сторону от прибоя.
Не успев опомниться и сообразить, что делать дальше, как очередная волна начала приближаться ко мне. Что мне оставалось?..Как можно быстрей плыть на неё…И я поплыл…
Удалившись от берега, я вместе с другими пловцами, покачивался на волнах. Пологие и длинные, они, то высоко поднимали меня вверх, то опускали к самому своему подножью.
Но, как бы не было велико наслаждение подобного плавания, нужно было подумать и том, как теперь выбраться на берег. Насколько это дело не простое, я тогда даже и подумать не мог.
Оседлав надвигающийся барашек, я свалился с трёхметрового прибоя вниз, и не успев закрепиться на отмели, как меня, скатывающимся потоком, снова увлекло в море. И в тот момент, как только меня смыло с галечного уклона, подошла очередная волна, и я скрылся в её бурлящем  потоке.
Оказавшись на поверхности, я, что было сил, устремился к берегу. Но меня опять смыло и опять накрыло следующим прибоем. Возникла, загадочная для меня, ситуация. Смывает – накрывает, смывает – накрывает.. Поневоле призадумаешься, как же выйти из такого положения.
Вдоль берега стояло множество людей и все начали обращать внимание на меня. Помочь мне никто не мог и все, как в кино, увлеклись своими наблюдениями. Интересно всем было, чем кончится этот круговорот воды у берега.
Сквозь рёв бурлящей воды, я уловил странный совет. Кто-то, надрываясь, кричал: плыви от берега!
В голове мелькнуло: на данный момент, это выход, возможность – отдохнуть, осмыслить ситуацию. И я, вместо того, чтобы в очередной раз – рвануться к берегу, рванулся – от него.
Покачиваясь на волнах, я перевернулся на спину, всматривался в очертания облаков. Невесёлая мысль пробежалась по извилинам: этак и на небо можно запросто – преждевременно – угодить.
Но, как бы тут не было, а надо решаться на следующую попытку. Пропуская один барашек за другим, я всё прикидывал: а какой же из них  мне оседлать? Тот, который - поменьше или тот, который – побольше?
Получилось же, как-то спонтанно. Стараясь удержаться на барашке – вертикально, сопротивляясь вращению воды, я, пролетая по отмели, стемился пальцами уцеипиться за гальку, за камни…
Несколько парней бросились мне на помощь, кто-то протянул двухметровую палку…На этот раз - удержался. Но силы мои были на исходе. Меня подхватили под руки и повели подальше от берега.
Когда я немного окреп, начал своим спасителям задавать вопросы. В чём тут дело, почему я попал в эту молотилку?..Почему другим так легко удаётся выбираться на берег?
- Так всё дело в волнах,- начал объяснять один из них. – Слышал про девятый вал? Так вот с ним и нужно выбираться на берег…Волны, по своим размерам, чередуются…Больше, больше,…самая большая…
- Кто не знает этих элементарнейших тонкостей, тот и тонет,- добавил другой.
На следующий день, по радио, передавали: два солдата решили испробовать свои силы во время шторма. Оба – погибли. И предупреждали, особенно тех (из числа самоуверенных), кто впервые сталкивается с прибоем.
- Действительно, - размышлял я, - не знаючи, так легко можно отправиться на тот свет.
Но, как говорят в таких случаях, боевое крещение состоялось. Можно повторять эту увлекательную игру. И я, после неприятного первого случая, повторял её каждый раз, как только сталкивался с прибоем.
В общем, ничего страшного, тем более, в открытом море.
С одним моментом плавания, можно сказать, я был капитально ознакомлен. Оставался другой момент, в такой же мере, из числа – не изведанных, не испытанных…Волны, качка,.. Как они будут сказываться на мне? 
В душе, всё же, сохранялось убеждение, что если женщина провела в открытом море шесть суток, то я – мужчина. Более подготовлен для таких потех.
Упражняться в таких делах, у меня не было возможностей, и я решил, что достаточно и того, что я, с утра до вечера, занимаюсь каким-то спортом.
Подолгу находиться в одном месте, я не любил. Ознакомившись с береговой полосой Адлера, я направился в сторону Батуми. По одному-два-три дня останавливался в Гаграх, Пицунде, Поти…И вот он – Батуми. Здесь, сразу же пришлось обратить внимание на то, что слишком уж много военных. Их было много – и в самом городе, и на самом городском  пляже.
До Турецкой стороны, рукой подать. Но, было ясно, что не проплывёшь и одной мили, как тебя тут же выловят. И я, побродив по городу и, побыв на пляже несколько часов, вечером сел в автобус и направился в обратный путь.
Больше всего меня интересовал – ветер. Но на пути его с севера – по всей длине Кавказского побережья – находились горы. Они преграждали путь ветра с севера и поэтому рассчитывать на него не приходилось.
Оставалось, на этот мой приезд, ознакомиться и с Краснодарским побережьем.
В Анапу я прибыл вечером. Заглянул в одну гостиницу, другую…Мест свободных – нет. Пришлось ночевать на небольшом удалении от берега.
Проснувшись рано утром, направился к пляжу. Отдыхающих было мало, и я, отплыв от берега метров на сто, курсировал вдоль берега туда-сюда. Интересно было наблюдать, как люди, разных возрастов и национальностей, поодиночку и группами, приближались к берегу.
Было жарко. Мелководное побережье настолько прогревалось, что и в воде было не очень-то комфортно. Сами собой рождались первые признаки моей неуверенности в задуманном. Ветра, на который я больше всего рассчитывал, и тут не было.
Времени у меня оставалось немного, нужно было торопиться со знакомством Краснодарского побережья. И я, вдоль берега, где – пешком, где – на автобусе, добрался до Тамани.
Ознакомившись с городом и с его побережьем, направился дальше, на самую оконечность Таманского полуострова, в город Ильич.
Ветры в этих местах чувствовались постоянно. Но, рассчитывать на то, что отсюда можно отплыть, не представлялось возможным. С высоких берегов, куда бы не бросил свой взгляд в море, повсюду виднелись проплывающие суда.
И, как особое место пограничной полосы, здесь было множество наблюдательных постов. Как и в Батуми, плотность военных, была более заметной, чем в других местах побережья.
В каждом деле есть свой оптимальный вариант. И в моей задумке, по своей детерменированной сути, кем-то и чем-то, вынужденной, он должен быть. Дело тут, как я об этом подолгу размышлял, не столько в успехе реализации задуманного, сколько в самом факте – протеста. Если тебе не дают практических возможностей прояснить ситуацию с проблемой (по глубокому убеждению автора – решённой) и, тем самым ставят автора в тупик, то что же ему остаётся?..Ничего другого, как протестовать и протестовать наиболее ярким, показательным и эффективным способом.
Переход сухопутной границы, ассоциируется в сознании большинства людей, с ползучими гадами. А я, решаюсь на переход границы, по своим понятиям (и не только своим), ассоциируимщийся – с романтикой, с благородными приключениями.
При любом исходе, как я представлял своё будущее, на этот короткий момент своей жизни, я ни перед кем не должен был выглядеть – униженным и оскорблённым. И чем больше мне приходилось размышлять в этом плане, тем сильнее я убеждался в том, что в задуманном, не может быть заднего хода. Только – вперёд, и только – с песнями…Может быть и не очень весёлыми.
Есть такое понятие, в делах творческих, как – навязчивая идея. При положительном её содержании, она – приветствуется, при отрицательном – осуждается. А при наших – социально-политических условиях – может быть и отправлена на суд психиатров.
У меня на этот счёт, одно оправдание, и оно согласуется с законами – нашего, официального, государственно зафундаментированного – диалектического материализма. Которые указывают на то, что все явления (природного и общественного характера), находятся в причинно-следственной связи, и что, одно явление порождает другое и, таким образом, они растягиваются в соответствующую сюжетность.
При творческом контакте: Шилов-Шептулин, можно было содержание проблемы довести до конечного результата и тогда, последующие действия, не вышли бы из рамок проблемы. Сюжетно наши отношения имели бы иную последовательность. Но, раз уж так производились обстоятельства для меня доктором философских наук, то на них и нужно было реагировать – соответствующе адекватным способом.
Может быть у меня были какие-то другие варианты?..Кто их мог бы – усмотреть и перечислить. Я, лично для себя, выбрал в качестве оптимального – вызов природной стихии и сложившейся стихии – Шептулинско-официальной.
Пока мой замысел находился в состоянии поиска оптимального варианта. Кавказское побережье и Краснодарское, не давали его…Ну что ж, буду двигаться на запад.
Обследовав Таманский выступ, я вернулся в Анапу, сел на теплоход и поплыл через Керченский пролив в Керчь. По пути я осматривал море и определял направление ветра.
Судоходство на этом участке было довольно-таки интенсивным. Суда разных размеров, виднелись повсюду. Некоторые из них, возвышались над сине-зелёной гладью, такими громадами, что даже на удалённом расстоянии, воспринимались угрожающе. Выходить в море на резиновой лодке, на этом участке, представлялось – рискованным. Могли и заметить тут же.
Настроение у меня было не столь оптимистичным. Но я рассчитывал на то, что побережье ещё не всё обследовано, и что – оптимальный вариант – ещё представится.
Между Керчью и Феодосией – равнинная местность. Здесь постоянно дуют приличные ветра. Но вдоль побережья частенько курсируют различные суда. К тому же, в Феодосии – солидная база военных судов.
Побыв ещё несколько дней на этом промежуточном участке, я решил возвращаться домой. В Симферопале взял билет на ТУ-154 и, через три часа, - в своём городе.
Дома я частенько раскрывал карту и осматривал побережье Чёрного моря. Некоторые участки его, мне уже были известны. С остальными должен был ознакомиться в следующих поездках.
Самое короткое расстояние до противоположного берега – Форос. Но там – высокий крутой склон, и по всему пространству его – многочисленные малые частные дома, с многочисленными мизерными улочками.
Внизу – крошечный пляжный участок. Справа – высокая стена, а за ней – правительственная дача. Ветры тут – только с моря. Вариант, для отчаливания, самый не подходящий. Кто бы не находился на склоне, взгляд его, всегда обращался в сторону моря. И оно просматривалось хорошо – и днём, и ночью.
Как мне казалось тогда, что лучшим вариантом – искать приключений на свою…жизнь, это – западная сторона Чёрного моря. И на следующее лето, мой путь лежал в те места.
Прибыл я в Одессу и, от Потёмкинской лестницы, направился – вправо. Прошёл высоким берегом до парка, до пляжа и…далее. Переночевал на высоком берегу, в одном из дзотов. (Их там полно по всему побережью).
Понимая, что тут мне делать нечего, сел на автобус и поехал дальше. Мне хотелось добраться до Днестра и осмотреть те окрестности.
На пути к нему (на что я обратил особое внимание), встречалось столько рыбаков, сколько нигде мне не доводилось видеть. Низменная часть западного побережья, с многочисленными малыми и большими водоёмами, словно переполненными рыбой и раками, привлекали сюда – мальчишек и взрослых. Сам, в прошлом, азартный рыбак, я знакомился с некоторыми. Принимал участие в рыбалке. Варил с ними уху и вместе с ними проводил ночи у костра.
Ветры здесь, как и у нас в Сибири, северные и южные – чередуются поровну. А дуют в основном – западные. Что для меня считалось наиболее благоприятным. И я решил, что с этих мест и начнётся моё путешествие.
Пожив несколько дней на берегах Днестра, я решил возвращаться домой. Но, так как у меня ещё было отпускное время, то, остаток его, я решил провести в Крыму. И в том месте, где я ещё не побывал.
Оказавшись в Симферополе, взял билет на автобус и отправился – в Евпаторию.
Проезжая по шоссе, я любовался видами с той и с другой стороны. Слева, вдоль берега, тянулся кемпинг, на всём протяжении, от города Саки до самой Евпатории. Справа простиралось ровное пространство с несколькими озёрами и непродуктивными, в сельскохозяйственном отношении, пустырями.
Не въезжая в город, я сошёл с автобуса, и направился пешком в обратном направлении. В одном месте стояли автоматы, где газировалось сухое вино. Решил попробовать. Опьянение почувствовалось сразу же, после одного выпитого стакана.
Проходя по главной улице кемпинга, поражал сам масштаб его. По существу, это был – самый настоящий город – отдыхающих. Сюда приезжали – одиночки и с семьями, на собственных машинах и на общественном транспорте. И для всех предоставлялись соответствующие услуги. Для частных машин были оборудованы небольшие отделения, где стояли стоционарные печки из кирпича и – крыша над головой.
Здесь же, в кемпинге, были – гостиницы, столовые, кинотеатры, танцевальные площадки. В общем, всё было подготовлено таким образом, чтобы принимать огромное число отдыхающих и обеспечивать их всем необходимым.
Пройдя по всей береговой полосе кемпинга и, основательно ознакомившись с ним, мне нужно было подумать и о своём – стационаре. Удалившись от берега,  нашёл укромненькое местечко, оборудовал его для хранения своей спортивной сумки. Теперь можно было налегке гулять, и по пляжу, и по самому кемпингу.
Фильмы и танцы меня не очень-то интересовали, поэтому, когда стемнело (а темнеет там уже с восьми часов), я решил прогуляться по ночному пляжу. Отдыхающих и тут было не мало. Издали они воспринимались единой сплошной лентой.
Всматриваясь в ночную синеву моря, я уже начинал себя чувствовать – там, в его просторах. И это предчувствие сказывалось настолько сильно на мне, что поневоле возникал озноб, нечто напоминающее беготню мурашек по своей коже.
В голове мелькало: что же это я затеял? Насколько это – разумно? Как моё плавание будет протекать? И чем оно может закончиться?..Не исключался ведь и трагический момент…
Как бы там не было, я сознавал, что обратного хода нет. Слишком уж я долго готовился, чтобы в какой-то момент свернуть с избранного пути.
Творческая биография, рассуждал я, должна сопровождаться приключениями. Как же без них, если они вынуждаются блокировочными обстоятельствами.
В моём положении, получив – от ворот поворот – что же я, должен отказаться от своих увлечений?
Всё дело в убеждениях. Если бы они, всем массивом своих доказательств, поколебали бы мои убеждения, вызвали бы серьёзные сомнения, тогда – что поделаешь – пришлось бы отказаться от того, во что так основательно верил. Но такого – логически мощного противодействия моим замыслам – не было. Напротив, они ещё больше укрепили моё сознание в том, что решение проблемы – с построением системы категорий – единственно верное у меня. А раз так, то – протест. Протест в форме приключений.
На следующее утро я пришёл на пляж, чтобы поплавать. Ветер был сильный (дул он с берега) и все, кто располагался на пляже, вынуждены были свои подстилки придавливать по углам камнями.
В воде было слишком много медуз. Местами они скапливались небольшими островками. Приходилось постоянно их чувствовать принеприятнейшими  прикосновениями.
На небольшом удалении от берега, я проплывал всё расстояние, от одного края кемпинга до другого. Отдохнув и подкрепившись, я проделывал тот же путь, в обратном направлении. В таком режиме проходили все дни моего пребывания в этом месте.
За десять дней, что я провёл здесь, ветры были – постоянными и сильными. Для отдыхающих они были, в большей степени, благом. Не так утомляла жара. Вода же была настолько тёплой, что в ней можно было находиться часами. 
Итак, с местом отплытия, я определился. Именно отсюда оно начнётся. Можно было возвращаться домой.
На следующий год, дождавшись лета,  попращался с матерью, сёстрами – отправился…Отправился в своё особое путешествие. Путешествие – загадачное, таинственное, небезопасное…
Отдавая себя во власть природы, понимал, что ею и будет определяться моё будущее.
Бросая прощальный взгляд на мать, на сестёр, невольно полумалось: а ведь может так получиться, что я с ними расстаюсь – надолго. А  может и навсегда. Удастся переплыть Чёрное море, попаду в иные условия. А там неизвестно, как всё будет складываться…Не исключается и трагический исход…
Добравшись до Сак, я уже знал, где мне расположиться. Местность была знакома. Было облюбовано и место, где мне можно было проводить ночи. Оставалось ждать такого ветра, который мог бы,  за одну ночь, отбросить меня от берега, как можно дальше.
Представляя своё положение, я знал, что слева от меня находится Севастополь. А далее, Форос – угол Крымского четырёхугольника. За одну ночь, при сильном ветре, я могу оказаться (используя терминологию моряков) на траверсе этого угла. А там – кратчайшее расстояние до противоположного ьерега.
Прогуливаясь по берегу, почему то вспомнились слова одной известной песни: «не нужен мне берег Турецкий и Африка мне не нужна». И я, словно иронизируя над собой, напевал их каждый раз, как только оказывался на берегу или в море.
По всем своим данным, я уже был готов к отплытию, но желанного ветра всё не было и не было. Проходил день за днём, и я уже начинал – томиться.
В таком ожидании прошло более десяти дней…Наконец-то, ветер – мощный, порывистый – появился. И такой сильный, что идти против него, требовались немалые усилия…
На Чёрном море, летом, темнеет рано. Вначале девятого, уже темно.
Я быстро накачал свою резиновую лодку, положил в неё три литра воды, несколько банок консервов и направился к берегу. В округе, на расстоянии двадцати-тридцати метров, никого не было видно.
Спустив лодку и сам, разместившись в ней, покинул берег. Парусность у резиновой лодки – большая, её тут же подхватило сильным ветром и я быстро начал удаляться от берега.
Минут через двадцать я решил поднять свой парус.
Сама конструкция его, была простой. Мачта, напоминающая перевёрнутую букву «Т», крепилась снизу по обеим сторонам лодки. И нижняя часть брезента, крепилась там же.
Верхняя часть брезента была прошита и в неё вставлялась дюралевая трубка от лыжной палки. Прикреплённая к верхней части того, что называлось мачтой, парус поднимался и опускался вместе с ним. Такого рода конструкция, позволяла приспосабливаться одновременно, и к порывам ветра, и к меняющимся уклонам волн.
В нерабочем положении, парус, вместе с мачтой, лежали на поверхности лодки.
И вот, только я собрался поднимать его, как включился мощный береговой прожектор. При сплошной темноте, он воспринимался каким-то гигантским белым бревном. И это бревно, направленное на горизонт, пробегало по нему, слева на право и с права на лево.
Я подумал: ну всё – конец моему путешествию. Сейчас появится пограничный катер…
Какое-то время я посматривал кругом, но никого не было. Удивляло меня и то, что я отчалил в том месте, в пятидесяти метрах от которого, стояла будка с пограничным прожектором. Ни один раз я проходил мимо и даже не подозревал, что в ней находится такая мощная установка.
Через тридцать минут прожектор проделал те же движения. И как только он погас, я потянул мачту на себя. Лодка резко рванулась вперёд и меня понесло.
Чем дальше меня относило от берега, тем волны становились всё выше и выше. Труднее было удерживать парус и приспосабливать его к ветру, и к волнам. Возникали моменты, когда лодку мою могло перевернуть. Приходилось отпускать парус с мачтой…
Прожектор же продолжал включаться через каждые полчаса.
А волны становились всё мощнее и мощнее. Пенящиеся гребешки достигали уже метра и более. Они шли на меня с таким угрожающим рёвом, что создавалось ощущение какой-то живой силы. Перекатившись через меня, они быстро удалялись, и я, какое-то время, продолжал следить за их движением. Но, подходил следующий гребешок, приходилось оглядываться, поджидать, когда он приблизится и накроет меня. Так, раз за разом, продолжалось это чередование всю ночь.
По мере того, как волны росли, росло и представление своего будущего положения в штормом море. Если волны достигли таких размеров через несколько часов, то какими они будут через – сутки, двое суток? И что будет со мной, если я окажусь ни у пляжного берега, а перед крутыми скалами?
Пока же, сотояние моё было до такой степени возбуждённым, что я, во всю мощь своих лёгких, распевал песни. В основном, морских по содержанию…
Ощущения страха не было. Напротив, всё моё существо – ликовало. Сам, на какое-то время – стихия, и – родство - с самой настоящей природной стихией. Жутковато и, тем не менее, удовлетворительно.
Понемногу стал привыкать – к ревущим девятым. То, что могло показаться, наиболее впечатляющим и угрожающим, со стороны, в действительности было не таким уж жутковатым. Резиновая лодка, как поплавок, надёжно держалась на волнах. Только гребешки – и те, только наиболее крупные – накрывли на мгновение её.
Парусом же управлять, становилось всё труднее и труднее. Приходилось на короткое время поднимать его и, как только возниклала угроза – перевернуться, опускать его вниз.
Возможно, что благодаря зелёному брезенту паруса, который сверху закрывал лодку, не смогли меня заметить пограничники. Хотя и было постоянное предчувствие, что вот-вот подъедут ко мне. Но они, так и не появились в эту ночь. Ощущение свободы – нарастало. Но нарастали и волны…
Морская болезнь, о которой я тоже не забывал, пока что – ни одним своим признаком – не сказывалась. Настроение по-прежнему было – бодрым, весёлым,..жизнерадостным. Я сознавал, что то, о чём я так долго мечтал, к чему, так долго готовился, наконец-то – реализовалось.
Где-то в душе, я даже был благодарен тем, кто вызвал такое желание и кто вынудил к такому испытанию. С людьми – справедливыми, благожелательными, благоприятствующими – ничего такого никогда бы не могло возникнуть. Самый мощный фактор – в делах творческих – враг,- рассуждал я. Только, сталкиваясь с ними, вынуждаешься к большому труду,  к  серьёзным знаниям и – великим подвигам…
Пограничный прожектор продолжал осматривать море, но меня он так и не замечал. Возможно, так происходило потому, что угол его – к поверхности моря – был слишком уж острым. Но тогда, как мне представлялось, появится большая вероятность заметить меня, когда я буду находиться на горизонте.
Как там не было, время приближалось к утру, но вокруг не было ни души.
Волны, к моему немалому удивлению и ещё большему разочарованию, становились всё слабее и слабее. Ветер, который так мощно дул всю ночь мне в спину, становился не столь определённым. Более того, создавалось впечатление, что ветер – северный, повстречался с ветром – южным…Вот так сюрприз, - мелькало у меня в голове. Вместо ожидаемого – двух-трёх суточного полёта – лишь короткий ночной.
Попутные волны, сталкиваясь со встречными, становились – короткими, крутыми и частыми. Ко всем этим природным шалостям, добавился – дождь. Такой же – мелкий, частый,..насмешливый. И вся  та серьёзность, с которой начиналось и продолжалось это путешествие, вдруг обернулось такой непредвиденной – шуткой. Как будто, самой природой – санкционированной.
Я растеренно смотрел вокруг. Из-за пелены, мой взгляд отмеривал небольшую окружность. И я в этой окружности, как на небольшом островке, не знал в какую сторону мне дальше плыть.
Пришлось поднять парус, закрепить его и рассчитывать на ветер. Раз уж я целиком зависим от него, пусть продолжает свою игру со мной.
Есть и пить мне не хотелось, а вот поспать – был бы не против. За время ночной колыбели, меня настолько убаюколо, что глаза сами собой закрывались. И я, растянувшись в лодке, задремал.
Было тихо. Волны становились слабыми, плавными. Не издавали и малейших звуков. Может быть поэтому, сквозь дрёму, до меня что-то (очень слабое) начало доноситься.
Я приподнялся и направил свой взгляд в сторону, откуда шли звуки. Где-то, далеко-далеко, с большой скоростью, двигалось судно. Пассажирское, на подводных крыльях, - решил я.
Пришлось убрать парус и наблюдать за его движением.
Неожиданно оно изменило курс и направилось в мою сторону. Ясно было – заметили…
Я ждал их приближения. И когда «Метеор» приблизился ко мне метров на триста, я помахал рукой. На судне видно решили, что всё в порядке, в помощи я не нуждаюсь, и, изменив направление, пошли своим курсом. Чувство растеренности пришло и на этот раз.
Было ясно – рассчитывать на дальнейшее удаление от берега – невозможно. Оставался единственный вариант: поскорее бы причалить к своему.
Изменилась и погода. Видимость стала лучшей. Справа, едва-едва, стали различаться кое-какие береговые признаки. Особенно была заметной – котельная труба. Она и стала моим ориентиром.
Ветерок, хотя и слабый, дул к западу. То есть в направлении этой самой трубы. Сама обстановка складывалась таким образом, что неведомые мне, какие-то небесные силы, поиграли со мной ночь, и теперь, они же, возвращают меня к своим берегам. Мол, для такого, как я, достаточно и одних суток.
Видно, вполне обоснованно появилось такое понятие, как судьба. Ведь последовательность – с направлением ветров – могла бы быть и другой. И  на каждую последовательность, был бы и другой маршрут плавания и другой исход его. Мне, эта самая загадочно-небесная судьба, подарила, можно сказать, - простенький щадящий сюжет. Отнеслась ко мне, как к озорному ребёнку: не стала жестоко наказывать. И не выстроила моё плавание в той благоприятной последовательности, при которой было бы возможно достичь противоположного берега.
Что остаётся делать человеку, при – складывающихся таким образом – обстоятельствах? Анализируя, благодарить судьбу, что она отнеслась к тебе, именно так, а не иначе.
Так уж получалось, что вся моя жизнь складывалась из неразрывной цепочки загадочных сюрпризов. И на этот раз, меня несло ни куда-нибудь, а к пионерскому пляжу.
Не доплывая до него метров двести, я выбросил из лодки все свои продуктовые запасы. Выбросил парус, со всеми его приладами.
Как только оказался на отмели, ребятня окружила меня. Я соскользнул с лодки и, побеседовав с ними, отдал её им. Сам же, сознавая, что путешествие закончилось, направился в сторону вокзала.
Время было вечернее, нужно было где-то переночевать. Облюбовав в кустиках приличное место, прилёг и спал, пока не начинало светать.
Часам, вероятно, к десяти, я пришёл на вокзал. И уже собрался взять билет, как ко мне подошли двое. Один из них – в милицейской форме. Второй спросил: «Куда, если не секрет, надумали?»
- Домой…Куда ж ещё, - несколько встревоженно ответил им.
- Нам нужно задавать вам несколько вопросов. Придётся проехать с нами.
- Я вас понял и понял своё положение, в котором я оказался.
Мы заехали во двор местного КГБ, вышли из машины и направились в здание. В кабинете сидело несколько человек. Один из них представился: я – следователь. (Имя, фамилию – не запомнил). Здесь же, в кабинете, находились те самые мальчишки, которым я отдал лодку. Они – опознали меня – и их отпустили.
- Итак, вы были в море. Хотелось бы значть, что вы там делали?..Куда плыли и зачем?
- Не хочу юлить и изворачиваться, скажу как было…Возникла проблема. Проблема – сугубо творческого характера. Решение её – в наших условиях – оказалось невозможным…
- И вы решили на резиновой лодке переплыть Чёрное море?
- В газете была заметка, что одна женщина, плавая на надувном матрасе, была унесена ветром и провела в открытом море шесть суток. Это и навело меня на мысль, что, за шесть суток, при попутном ветре, можно достичь противоположного берега.
- Но вот море у нас, как вы теперь убедились, слишком уж капризное и непредсказуемое. Не бывает здесь ветров, которые бы дули по шесть суток в одном направлении…
- В этом плане, море и ветер, работают – заодно с нами,- добавил оперативник.
- Вы можете показать то место, откуда началось ваше путешествие? – обратился ко мне следователь.
- Нет ничего проще…Поехали, - ответил я.
Когда мы подъехали к тому месту, откуда я отплывал, все обратили внимание на прибой.
- Вот видишь, - заметил оперативник,- вчера ветер дул от берега. А сегодня, в тоже самое время, и с такой же силой, он дует с моря. Расчёт твой – на постоянство ветра – не оправдался. Ветер отбросил тебя от берега, и, он же, возвратил тебя назад. Своеобразная игра ветра с тобой.
Нарушая служебную тайну, могу тебя просветить на этот счёт. Таких  любителей – переплыть море - было не мало. Но никому ещё не удавалось этого сделать. И дело тут не только в ветрах. Существует и множество других факторов, уже сугубо технического и организационного характера.
- И тем не менее, кому-то удаётся в море находиться по шесть суток. И пограничный прожектор, который – вот он, рядом – почему то не обнаружил меня, - ответил я оперативнику.
Согласен с вами, что никому ещё не удавалось переплыть море на резиновой лодке. И это бесспорно, хотя бы  потому, что любой счастливец, был бы известен всему миру.
Меня сфотографировали на фоне прибоя, засняли то место, откуда я отплывал, и на этом, наше пребывание на берегу, закончилось.