Житие богов. Встреча с Санхуниатоном

(продолжение)


Сочинение стоило мне тюков крашеной шерсти и каласирисной ткани, виссона и пур-пура. Я объехала все храмы Финикии, одарила главных жрецов, выпытывая у них подро-бности жития и бытия богов. Можно было и не ездить, ведь я дочь Ра и должна их знать, а не помню. В том, что являюсь приёмной дочерью верховного и самого все-могущего бога, я  твёрдо уверена, а вспомнить единое знание не могу. Если оно когда-либо всплывёт в памяти, тогда смогу объединить финикийские города, разре-шить их проблемы, помирить египтян с хеттами, ахейцев с троянами.

«Милая Аста, дочь моя, твоё счастье, что космическую память тебе закрыл, и вечное знание. Оно не вместилось бы в ту искру мирового разума, которую ты носишь. Океан не перельёшь в амфору, а вулкан не поставишь на городской площади. Объедини  хра-мы на Земле, два твоих небесных отца помогут тебе. Воздвигни храм Великой Матери. А рукопись свою оцени умом сердечным. Йахве войдёт в Верховный ареопаг, но путь его долгий. Он самоназванец, я есм я, но сын божий, как и все люди. Но в какой степени? Побочный, незаконнорожденный, приёмный, названный, неродной?»

Кто это сказал, Ра или Илу?
С трепетом сердечным принесла заказ Илимильку. Выполнила с блеском, ликовали мои глаза. Что скажешь, жрец? Скорее отдавай прилежным каллиграфам размножить иерати-ческим и светским письмом моё сочинение. Издатель взвесил в руке склеенный сви-ток, развернул и пробежал взглядом начало. Глаза его скакали со строки на меня, с меня на строку, закатывались под веки, выпучивались, закрывались и распахивались, наконец, прицелились в меня.

– Наш Баал – зачуханный божок, верховный Илу – старый пень, бога можно огреть плетью, осмеять, швырнуть в угол, трахнуть оземь, порубить на части и разбросать  по полю как навоз. Так, по-твоему, или это по-тирски, или кто тебя научил подоб-ному?
Ожесточаясь, жрец тряс мою рукопись, и я боялась, что он бросит её в печь. А следовало – в печ.(ать).
– В общем, так, если не хочешь быть посаженой на толстый деревянный член, сожги своё богохульство. Тем более что художественной речью превращаешь выдумку в исти-ну.

Нет, плоскогрудый, даже во сне я не совершу с тобой жертву Афродите. Возразить что-либо этому истукану я не пыталась, слишком разная у нас известность, и не прокусить мне слой умащения, которым покрыто сердце жреца.

Моя диера взяла курс на Библ, в котором божественный режим давил свободу слова только внутри домов богов. Стоял сезон хандры не только по времени года, но и по состоянию моей психеи и чтобы развеять её, я приказала кормчему догнать парусник, шедший впереди попутным курсом. Ритм барабана участился, и догоняемый парусник рос на глазах. Ба! да это же египетская барка, которую нагло захватил безымянный капитан ахейской диеры. Корабль не мой, тем более проданный как военный трофей. К новому владельцу у меня упрёков нет, но встреча в море как бы обязывала меня взять с него свидетельские показания. Потом, а почему бы не сыграть с купцом в ответную игру, это так модно у морских разбойников. Купец не содержит команду гребцов, он использует бесплатную работу ветра, вот и будет ему наука.

С высоты второго яруса я глядела на барку глазами пленившего нас ахейца.
С плоскодонки отвечал мне нахмуренно бритоголовый муж в жреческом одеянии, и вся команда «купчика» состояла из служителей культа. Вот это новость! Жрец-купец. Не оскудеют храмы, коли жрецы занялись торговлей.

– Куда путь держишь, святой отец? – спросила, будто на рыночной площади.
Чтобы не обломать вёсла о барку, диера держалась в двадцати локтях от борта «купца». Морская зыбь вздымала барку, и тогда жрец, возможно, её хозяин, смотрел на меня свысока. И когда проваливалось купеческое судно между волн, и жрец глядел на меня исподлобья, взгляд его был так же высокомерен.
– В Библ.
– Что везёшь?
– Бычью голову.

Задумавшись над ответом, продекламировала: – Астарта же возложила на свою голову, как знак своей царской власти, голову быка.
– Обходя вселенную, она нашла упавшую с неба звезду и, подняв её, освятила в Тире, – ответил странный «купец».
– Слушай, святой отец, знание Санхуниатона  еще не освобождает тебя от пошлины.
– Жрецы от неё избавлены.
– Это в египетской зоне. Ты же задержан в водах Хеттской державы.
– Задержан? Каким способом? Парус по-прежнему тугой, идём тем же курсом. Кроме того, святые девы ещё не наделены фискальными  полномочиями.

В эту минуту диера так высоко взлетела над баркой, что мне открылась засада лучни-ков, скрытая циновками за фальшбортом. Это было убедительнее слов жреца, и я приказала убавить ритм вёсел. Мы поставили парус, и вскоре египетская «корзина» осталась позади. Опозорилась, конечно, зато прошла хандра.

Первый визит по прибытию в Библ нанесла богине. Храм Астарты не чета угаритскому, но библский знаменит культовыми жрицами. Сразу видно, что выбирает их мужчина. Как посмотрела на них – сама невинность, даже себя такой почувствовала. Вины на нас никакой нет, мы – священны, и совсем не перехвалил меня жрец с барки, назвав святой девой. Мы выполняем долг перед богиней, она растворена в нас, и от того мы счастливы и уважаемы среди граждан. По закону Неба жертвователь познаёт с нами только плотскую любовь и в губы нас не целует. Жрица утоляющая половую жажду свободна, в любой день она может оставить храм и уйти в родительский дом, выйти замуж. Однако рожать, увы, она не имеет права, она посвящена богине. Вот когда Астарта сама подаст пример и родит бессмертного, только тогда можно развязать матки всем. Поэтому я и родила Приапа. Следует разрешить жрицам, «возвышавшим сердца» и оставившим храмы, рожать, а не подкладывать под мужа служанку. Об этом я хотела поговорить с главной жрицей храма, заручиться её поддержкой, открыться ей: Астарта родила! она теперь Мать!

Но онемела надолго, когда вместо настоятельницы в молельный зал, где стоял мраморный жертвенник, вышел жрец-купец в юбке до середины икр из каласириса. Торс жреца был раскрашен в красно-коричневый цвет. О, Мелькарт, что за наваждения ты мне посылаешь? В Доме «возвышения сердец» наставником  зрелый «кот» – открытие к размышлению.

– Не ожидала…
Кресел или табуретов, седалища которых обычно стянуты шнурами из конопли, в зале не было, настоятель принимал меня стоя.
– Я тоже. Можно подумать, что сестра преследует меня за неуплату пошлины.

Смущение ещё не оставило меня, но я решилась. Между нами возникло, я его почув-ствовала, борение натур. Первый раунд жрец выиграл в море, и сейчас мне невоз-можно будет чувствовать себя писателем без ощущения хотя бы маленького превосход-ства. Мысли мои крутились вокруг его точки отсчёта. Я открыла форточку. Грудь лежала на простёганной ленте из двойного полотна и поддерживалась в боевой стойке гибкими роговыми пластинами, вставленными между швов.

Глаза жреца дёрнулись на вид в окошке, но всего лишь на миг.
– Богиня изгонит нас, если мы не разрешим рожать жрицам в отставке. Следует сочинить историю и поставить мистерию о рождении святого младенца.
Взглядом жрец опять стукнул в «форточку».
– И кто же напишет о беспорочном  зачатии?
– Я. – И открыла вторую «форточку».
Взгляд жреца забегал по окошкам и отяжелел. Веки упали на зрачки, но не сомкнулись. Через минуту он сказал: – Я обдумаю твою благочестивую ложь. Приходи на закате к священному источнику.

Что это значит, и что может быть, и в чём, в каком наряде появиться? Смысл священ-ного источника объяснять мне не нужно. Он – начальное звено религиозного обряда. К какому же ритуалу или церемонии готовиться? Цвет кожи жреца являл мужской стиль Египта, значит, мне нужно окраситься в жёлтый цвет – так веками отличают разные полы кемтские художники. Где же найти подобную косметику?

О, Мелькарт, побежала на рынок. Косметики здесь как моллюсков на родительском участке берега. Купила вайды, шелковичного сока, белил, янтаря и малахита. Истол-кла в ступке и растёрла, подливая сок, на мраморной палетке. Не пожелтею ли нав-сегда? Испытала на куриных яйцах, самый светленький подобрала тон, этаким цыплё-ночком буду выглядеть. Развела краситель, нагрела воду, ну, не сама, на диере Менелай предусмотрел штат. Надела прозрачную юбку, которая ничего не скрыла, грудь и плечи прикрыла тяжёлой пелериной из самоцветов, ну и парик иссиня-чёрный, какой на Нефертари видела. Кольца, браслеты и серьги, как же женщина моего поло-жения без них. Чтобы не увязалась толпа зевак, накинула хламиду, скрепила борта брошью и побежала. Со мной несколько жриц и матросы для охраны.

Источник находился в священной дубовой роще огороженной каменной стеной. Бродяг не пропускали, это уже приятно. Песчаная дорога вела к небольшой купольной кон-струкции, стоявшей на колонах. Под ней и сочился из земли источник, замкнутый в базальтовую чашу и стекал, образуя ручей, через отверстие у верхнего края.
Краснокожий жрец в набедренной полосатой повязке, треугольником закрывавшей его точку «i» (точку следует поставить под i), и в полоску того же цвета вороте, спадавшем до середины плеч, встретил меня церемонным поклоном, держа в руке посох.

Я сняла хламиду, и это было моим ответом. Моя юбка имела спереди разрез, и начи-нался он выше пупка. Естественно, что никаких повязок на бёдрах женщины нашего времени не носили. Точка под i у жреца переместилась вверх. Что и требовалось доказать. Разве может мужчина в таком состоянии что-то возразить против рождения младенца?

Жрец сжал мой локоть чуть сильнее, чем положено и повёл в рощу. Солнце догорало над морем, укладываясь в синюю простынь. Жрец явно искал уединения, я же ждала ответа на предложение, оставленное ему на келейное размышление.

– Прошу святого отца назвать своё имя.
– Жрица любви не должна знать имя своего клиента.
Я обмотала длинный треугольник вокруг его знака  и щёлкнула по точке над «i».
– Перед тобой сейчас не жрица, а писатель.
Жрец застыл истуканом. Взгляд его дёргался по моей фигуре вниз-вверх.
– Писец ты хотела сказать, – и коснулся моего подбрюшья.
– Я оценила твоё желание,  и не буду противиться, если пожелаешь возвысить сердце в моём храме. А описала я, как Баал принял смерть от Муту. Его и в божественном  образе убивает царь подземного мира.
– Зачем?
– Потому что Муту хочет быть единым богом на земле, под землёй и на море.
– Я не о том. Зачем у писателя разрез на юбке?
– Там виден последний аргумент для рождения святого младенца.
– Вот им-то я и хочу воспользоваться. Мистерию мы можем совершить на Новый год, если сестра напишет сценарий.

Дрожащей рукой жрец захватил мой локоть и повёл к источнику.
– Помолимся и попросим согласия богини на священный брак.
Мы опустились на колени и задумались в немой просьбе.
– Слава вам боги, вышедшие из Гермополя, запечатайте рты, закройте уста, как запе-чатали уста мечи Анат и Астарты, великих богинь, зачинающих и не рождающих, запе-чатанных Гором и основанных на Сете, – пропел жрец.

Выполнив ритуал, жрец подошёл к своей свите. Вернувшись, он бросил в источник два золотых кольца.
– Звать меня Санхуниатон.
Ноги мои так и приросли к плите, на которой стояла.
– Тот самый?– прошептала.
– Брат Илимильку прислал мне слово о заблудшей козе, которая захотела взять на себя людские грехи. Сестра знает судьбу козы?
– Нет.
– Евреи исповедуются перед козлом и прогоняют в пустыню, чтобы там издох, и взва-ленные на него грехи вместе с ним.

Во все глаза смотрела на автора «Жития богов» и шептала: – Да сохранит меня Мелькарт от козлиной доли.
Охватившая робость мешала мне высказать то, ради чего я прибыла в Библ. Жрец-купец оказался известным автором! Сама Афродита свела нас.

– Сама Афродита свела меня с тобой, господин, – сухим голосом прошелестела. – Здесь я потому, что в Угарите моя выя в ярме.
– Сбросить которое, мешают рога веры, – помог Санхуниатон.
Я сглотнула комок. Дошло, что «киску» всё ещё держу напоказ. Торопливо накинула хламиду.
Солнце уже завернулось в синий покров, который стянуло с неба, обнажив звёздные тела. Они заплескались в источнике, светя золотыми глазами. Я покосилась на Санхуниатона, всё еще не решаясь предложить ему на суд рукопись.
– Уже поздно. По ночам у нас власть переходит к другому царю, а завтра я приду к тебе на диеру и возьму для знакомства рукопись. До свиданья.
Санхуниатон коснулся щекой моей щеки.

Вернувшись на корабль, несмотря на позднее время, объявила большой аврал. Но чис-тить, драить и скоблить было некому, кроме сопровождавших меня матросов и вахты, остальные матросики разбрелись по кабакам. Капитан объяснил, что так заведено неизвестно кем и когда: экипаж должен сойти на берег. На что ему пригрозила: если через час он не соберёт команду, то завтра наберу другую. Матросов с ним не отпустила, а приказала отчалить от пирса и бросить якорь в двухстах локтях.
Через два часа диарх поднял на борт полупьяных гребцов, и я впервые пожалела, что за вёслами не невольники. Некоторых пришлось поднимать с помощью рыбацкой сети и блока, стоять экипаж не мог, и я приказала выбросить пьяниц за борт. Команду никто не выполнил. Тогда телохранители натянули луки, и первым взвалил на плечо пьяного матроса диарх. Он перекинул его через фальшборт и прыгнул в воду сам. Остальные, державшиеся на ногах, последовали его примеру. За бортом они выловили не успевших нахлебаться воды моряков и погрузили их в лодку, лодочник видимо ждал расчёта. Трезвые сами поднялись по веревочному трапу на диеру, полумёртвых, кото-рых заметно поубавилось, диарх с лодочником выгрузили на причал. Капитан вернулся вплавь. С жестоким мордобоем он всё-таки построил команду вдоль бортов для равно-весия корабля.

– Госпожа, – доложил, – экипаж ждёт твоих указаний.
– Чтобы к утру корабль сиял, как этот месяц, – и показала на лунный серп.
– Быстро разобрали щётки, ветошь, мастику, кошму и прочие вещи. Палубу драить, борта тереть, дышло вам в грызло и морского окуня в придачу. По местам стоять. Стоять сказал! – заорал на неустойчивого матроса.

К десяти утра диеру вылизали изнутри и снаружи. Очухавшихся на пирсе матросов взяли на борт и приковали к вёслам. По поводу кабаков команде внушила, что наш корабль не торговое судно и экипаж служит, а не работает по контракту; что в открытом море процветает разбой и грабёж, идёт проба сил между варварами ахейцами и великими державами, что богиня-воительница Анат ждёт от мужей постоянной готов-ности дать отпор морским разбойникам. Поэтому экипаж должен быть морально мобили-зован, особенно в походе, а в чужом городе тем более.
– Вы свободные люди, так ведите себя соответственно, чтобы не стать рабами. Те, кто в цепях сейчас, пусть прочувствуют прелесть рабства.

Писателя встречали военной музыкой, как адмирала, хотя исполнительницы-жрицы были более горазды в религиозных гимнах.
– Порядок у тебя на судне, сестра, не хуже, чем в храме, – похвалил нас Санхуниатон. – А по Библу уже слух пронёсся, что на диере бунт. Я ещё в море заметил, что корабль твой ахейской постройки.
– Верно заметил, святой отец, моя диера – это контрибуция от Спарты.
Жрец выразил на лице недоумение: вроде со Спартой не воевали, какие могут быть компенсации.
– Думаешь, в море я гналась за твоей баркой, чтобы поздороваться со святым отцом? Твоя барка раньше мне принадлежала. Её захватил в море спартанский пират и продал в Китии вместе со мной. А Менелай за «подвиг» своего поданного презентовал мне боевой корабль категории люкс.
– Какой благородный царь! – воскликнул писатель. – Его следует прославить.
– Его благородство до сих пор чувствуют мои волосы, за которые Менелай тащил меня за порог своей ставки.
– Ты всё больше меня удивляешь, сестра,– сказал уважительно настоятель Дома Астарты. – Тогда каким образом этот нахал отдал тебе диеру?
– По приказу Афродиты.
– Я служу пеной богине вечной весны уже много лет, и не слышал, чтобы она кому-то приказывала. Распоряжения свои она передаёт через нас, мы доносим до вельмож её желания.
– Как тебя сейчас вижу, так и Афродита стояла рядом. Она вышла из тумана, который окутал эту диеру и купеческую скорлупку, на которой меня выслал Кинир из Кипра. Богиня поменяла нас с Менелаем местами.
– Вот это сюжет, сестра. Много дал бы, чтобы присвоить. А ты оказываешься всё более и более не простой. Рад, очень рад. Если ещё и пишешь столь решительно, тогда поговорим.

Предмет раздора с Илимильку Санхуниатон унёс, пообещав составить о нём собстве-нное мнение.

В этот же день диеру посетили регистраторы и переписали всех поимённо, как ино-странцев, предупредив, что без ведома пограничной стражи диера покинуть порт не может. Строгости меня удивили, ещё один штрих к тому, что в мире зреет нарыв страстей.