Заимка

               
 
           Будучи молодой, замужней женщиной, в первой  беременности на третьем месяце,  мы с моей мамой поехали к ее старшей сестре, Анне. В то время она   жила  в сибирской деревне Заимка.
 
            Мы сложно добирались и интересно.

            Вначале  поездом, а далее почтовыми лошадями, и катером с баржой. Высадившись на берег, мы оказались в живописном  краю.Красивые склоны гор, заросшие,  хвойными деревьями, у их подножья  удобно раскинулось большое село. Его  узкие улочки,  пересекали  переулочки и укрывались за бревенчатыми избами. Дома добротные, низкие и высокие, словно ласково зазывали нас к себе, глазами окон.

            И вот мы пришли. Дом тети Анны возвышался на просторном холме.
 Неподалеку в низине протекал горный ручей, разливаясь, серебристой, лучезарной рябью.  Поднявшись по гористому склону, оказались у низкой плетеной изгороди  с  калиткой. За этим  плетнём, был виден широкий двор с сараем и баней. Постучались, к нам навстречу вышли, Михаил, он приходился  мужем тёте Анне.
 
           Потом я узнала от них, что Пермяков  Михаил  служил связным у легендарного Чапаева во времена гражданской войны. А Анна поразила своей необычной красотой и подвижностью. Стройная, с крупными, карими, лучистыми глазами, она напоминала хозяйку медной горы из сказки.

             Проходите,-  приветливо пригласила Анна. - Поднялись по крепким ступенькам в избу, через рубленные, бревенчатые, добротные сени и перешагнули через высокий порог. И оказались в просторной, крестьянской светелке. Три достаточно большие окошка были обращены на две стороны. Они  смотрелись украшением, на бревенчатых стенах из красной сосны. А потолок и  полы были   выстланы широкими досками,как будь то,их покрыли светлым лаком осенней листвы. На том полу нельзя было не заметить самотканые, цветные полотна -  дорожки  укрывали  весь пол той горенки. Дополняли  уют, кухня с  русской  печкой  и  одной спаленкой  без окна. Тётя Анна приветливо ознакомила нас, со своим бытом. И    пригласила  всех к накрытому столу. Отведав еду, которая была приготовлена  из вяленого мяса на мой вкус, не съедобная. Поэтому поблагодарив за обед,я встала, попросив разрешения пройтись по комнаткам. Ко всему, вдруг  мной овладело не понятое, грустное чувство.
 
            Я  еще раз спаленку посмотрела, на кухне к русской печке подошла. Внимательная Анна,  заметила  обеспокоенность  мою и поинтересовалась:" Ты что ищешь Нина?  как будто, что потеряла? »  Мне помнится, что у вас  другое  расположение было в  доме, а теперь не узнаю. Помню, что у бревенчатой стены  избы,по правую сторону стоял кованый сундук, из дуба и  был  обшит   чеканной.  Так на нем сидели  тогда, женщина в беленьком платочке, а рядышком старик.  А  посреди  потолка на крючке и пружине крепилась,свисая - колыбельная люлька.  В ней младенцем  помню я себя. Избу разделяла стена на две половины. Тогда мне виделось  всё  только во мраке, цвета  простого    карандаша. Помню, своё ощущение в  целом, что  человек – я,  и чувство  награды и торжества, утверждало  меня, на жизнь. И познания  покоя, обволокло  моё  тельце. В густой и рыхлой благодати,  отдыхал мой  маленький  организм.

         
           Возникла не большая пауза. Мама и Анна удивленно переглянулись между собой. Первой заговорила тетя: Ты не можешь помнить, тебе тогда было два месяца. И она обратилась к моей маме со словами: Помнишь  Шура, ты оставляла Нину у нас, такую крошку?
А сома уезжала за расчетом в город, конечно не близкий путь. И вернулась ты, только на третьи сутки. Замучились мы тогда с ней. Ничью грудь кормящих матерей, она не брала в рот. Уже  не плакала. Мы видели, что младенец умирает от голода. И решили  не мешать  ей. НО, слава Богу в последнее мгновение, распахнула дверь, и ты влетела в избу.  Сбросила на ходу фуфайку, открыв полную молока материнскую  груд.  Прижала сосок к губам своей доченьки, накормила.

             Да, дополнила мама: с трудом, разжала я онемевший  ротик, твой  и отвратила беду.  Наевшись, ты уснула, на моих руках. И они  наперебой, вспоминали ту печальную историю. Ко всему, добавил дед Михаил, я  Нина, давал  тебе, тогда   конфету, карамель. 
 
              И задумчиво, сказала Анна. Дом  сгорел, который ты чудом помнишь, был  большой, красивый  Михаил  молодым его строил. А  этот другой. Мы  его  купили  на окраине улице,  у горного ручья. Весной он  разливается, переливаясь  в лучах солнца,  журчит  по лощине. Березы отражаются в нем. Птицы прилетают, гнезда вьют и трелями поют. Привыкли, теперь и здесь. Смотри Нина, а горы, какие красивые, кажется, что вечернею порой туманы спать сюда ложатся. А в июне,  как  поднимешься на  горные  склоны,  какое  раздолье, ягод красно. Собираем и сушим, а зимой из самовара такие чаи распиваем. Приезжайте,  и живите у нас, сколько хотите, мы любим вас.

             Прошли года, вспоминаю  их,  какие  родные, великие люди,   были рядом со мной.  А я  в молодом равнодушии  в то время, лишь внимала. Видимо, только через промежуток времени, когда пропустишь через себя, всю жизнь свою, и если учувствовал, то значит, прозрел. И сколько чего не успел? То, умолчал.

             Гостили мы, у  родственников  не долго, с недельку. И домой засобирались, хоть и упрашивали нас побыть еще немножко. Но, учитывая не удобную дорогу. И то, что катер не  пассажирский, а тянущий баржу по реке, и работает  он в своем графике. Тетя ходила и договаривалась с капитаном  судна, чтобы взяли  нас, в обратный путь.

               В то утро,  мы с мамой вышли из дома  Анны, в четыре часа. И прошли пешком по сонным улочкам, мимо зеленых гор. И  казалось  нам, они, протягивали,  свои  руки, темными  тенями, расстилаясь по дорожным холмам.  А на ветру,  в  прощальном шелесте, кивали шапками, лиственницы. И пищала где та в темноте, одинокая, озябшая птица. Возможно, выпавший из  гнезда не умеющий летать птенец.

             Боже, какие края, я покидаю. Но впереди в молочном  горизонте, спешил рассвет. Алою струею, разливаясь, рассылал успокоительный привет.

             И в душе  моей, уже ликовала радость. О счастье, я побывала здесь, великое спасибо, Вам, Богам и конечно, маме.   
               


Рецензии