Ближе бесконечности

                «В диалоге с жизнью важен не её вопрос, а наш ответ»,   Марина Цветаева





       – Кать, а ты что об этом думаешь?
       Переведя взгляд с откровенно бездарных музыкантов на собеседника, Катерина  вздохнула.
       – Конечно, Паша, ты прав. Последний проект никуда не годится. Переделаем, не переживай, ребята уже работают, – успокоила арт-директора и улыбнулась. – Ты меня сюда пригласил, чтобы обсудить недостатки моей работы?
       – Конечно, нет. Прости, – смешно заерзав на стуле, Павел сконфузился. – Просто, ты давно хотела куда-нибудь сходить, спокойно отдохнуть...
       – Вот и давай отдохнем спо-кой-но, – в темных глазах мелькнула усталость.
       Катерина скучала и мысленно корила себя: «Зачем только согласилась притащиться сюда, лучше бы дома повалялась в законный выходной…»
       Где-то в углу зала рвануло дружное мужское ржание.
       Катя уныло посмотрела на своего спутника, активно работающего челюстями: «Хороший ты парень, Павел Денисович, но зануда редкий…» Последний год тесного общения постепенно превратил их рабочие отношения в более близкие, временами даже интимные, что весьма положительно сказывалось на  совместной работе.
       Неподалеку вновь взметнулся столб радостных возгласов, а над их столиком размазалось вялое облачко тоски. Непонятно почему, вдруг стало обидно, и Катерина разозлилась. Захотелось подойти и сказать этим весельчакам что-нибудь резкое. С гримасой раздражения и упрека она обернулась к чересчур радостному столику и… ее тут же, словно врезавшийся в стену теннисный мячик, отбросило назад.
       Катя почувствовала, как внутри отчетливо и хрустко расправляет плечи паника.
      

       – Саня, ты чё не в духе? – заговорщически наклонился к самому уху Лёшка, наполняя до краев рюмку друга. – Случилось что?
       – С чего ты взял? Да нормально все, – улыбнулся, подмигивая. – Давай!
       – Эй! Это кто там пьет втихаря? А именинника поздравлять?! – радостные голоса возбужденно зашумели и наперебой забасили пожеланиями.
       Саша оглядывал веселые лица приятелей, кивал, смеялся над шутками, которые не слушал, и настойчиво твердил себе: «Не смей туда смотреть!»
       Не смотреть не получалось.
       С той минуты, как Катя вошла в ресторан под руку с каким-то типом, он немалым усилием воли удерживал глаза в стороне от их столика. Иногда не выдерживал – смотрел, жадно впиваясь взглядом.  Он узнавал каждый ее жест: этот поворот головы, изящный взмах кисти… Благо, она села спиной, и лица не было видно. «Черт, черт, черт! Прекрати на нее пялиться!» – приказывал он себе и силой уводил взгляд в сторону.
       – Санёк, расскажи, как оно там – на загнивающем Западе? – вдруг оживился захмелевший именинник. – Может и нам пора перебираться?
       – Кому-то наверняка пора, но мне дома лучше. Тем более вас, пацаны, там нет – даже выпить нормально не с кем, – улыбнулся, оглядывая довольные лица.
       – Вот это правильно! За нас! – одновременно выкрикнули несколько голосов и, под звон стекла, одобрительно забубнили.
       Уже опуская на стол пустую рюмку, Саша заметил повернувшееся в их сторону недовольное Катино лицо. Взгляд раскаленной стрелой прожег насквозь, сердце на секунду остановилось… Узнала!


       – Кать, тебе нехорошо? – обеспокоено заглядывал в лицо Паша.
       Сосредоточенно уставившись в тарелку, она боялась пошевелиться. Спину окатывало жаром, словно из жерла раскаленной доменной печи… «Не-е-ет!» Стало больно дышать.
        Сквозь тягучий ресторанный гул Катя уловила Пашино беспокойное бормотание:
       – Может водички? Что-то ты бледная совсем…
       – Нет-нет. Все нормально, устала просто, – голос был её, но собственных слов она почти не слышала.
       Почти два года!
       Два долгих года она обкладывала свое сердце острыми кусками льда, пытаясь навсегда заглушить его горячее биение. Эх, Катя-Катенька, как же ты была наивна, уверив себя, что это удалось… Оказалось, достаточно пары секунд, чтобы оно, враз скинув ледяной панцирь, опять вырвалось на свободу – оглушительные удары перекрывали тягомотину музыкантов.
       «Зачем, я сюда пришла? Как чувствовала, что не надо!» – слезы уже предательски подбирались к глазам, когда появилась спасительная мысль: «Бежать». Быстренько прикинув возможные пути отступления, поняла, что мимо Сашки проходить не придется.
       – Паша, я выйду, а ты доедай пока, – Катя натянуто улыбнулась и, прихватив сумочку, поднялась из-за столика.
       – Катерина, ты точно в порядке? Может мне с тобой… – вполне искренне засуетился Паша, неловко отирая руки салфеткой.
       – Куда? В женский туалет? Не выдумывай, –  стараясь не поворачиваться лицом к злосчастному угловому столику, Катя трусливо сбежала.


       – Саня, перестань так смотреть. Дверь-то стеклянная – ненароком разобьешь, – сквозь общий гвалт, пролез в сознание тихий Лёхин голос.
      Стрельнув по сторонам тяжелым взглядом – не услышал бы кто – Саша повернулся и хмуро посмотрел в озабоченное лицо друга.
       – Ты о чем? – оборвал резко.
       – Думаешь, я слепой, не видел, как Катька отсюда вышла? А вот этот явно не для нее, вы смотрелись лучше, – в шепоте друга послышались нотки пьяного сочувствия. – Слушай, а почему вы расстались тогда?
       – Заткнись, а! – мрачно отозвался Саня и сосредоточенно заработал вилкой.
       Почему?
       Разве объяснишь Лешке, что это – именно тот вопрос, который он столько раз отчаянно гнал прочь и которому иногда безвольно разрешал возвращаться, хотя знал, что результат будет один – ответ трусливо спрячется за безликим «так вышло»…
       – Слушай, Сань, может тебе её догнать, пока этот дожевывает? – потянуло на романтику Лёху. – Увидитесь, поговорите, то сё…
       – Не испытывай мое терпение. Я ведь могу на минутку забыть, что ты – мой друг, – Сашкины глаза нехорошо заблестели, а лицо затянула непроницаемая маска.
       – Все-все. Понял, не дурак… Молчу.


       Катя никак не могла заснуть.
       Захлопнув входную дверь перед самым носом обескураженного Павла, она металась по квартире, не находя себе места. Раз десять посмотрев на телефон – «а вдруг» – присела и замерла. Перед глазами опять появилось Сашкино лицо… Изменился.
       Отмахнувшись от навязчивого видения, прилегла и осторожно закрыла глаза.
       Где-то в ванной противно капала вода… Вот у соседей что-то упало… Заснуть не получалось.
       Катя ворочалась с боку на бок, раздраженно поднималась, мерила шагами квартиру, включала телевизор, выключала и вновь ложилась. Ничего не помогало! Обуглившиеся края пробитой Сашкиным взглядом бреши осыпали невесомыми лепестками пепла её душу и нестерпимо жгли.
       – Господи, не думала, что опять может быть так больно, – тоскливо пробормотала Катя стене напротив.
       Кому ты врешь, Катенька? Конечно, думала. Ты об этом столько раз думала, столько раз представляла, какой может быть ваша встреча, но все получилось совсем не так – глупо получилось. Вы даже не поговорили… Еще и Паша…
       – Да, глупо. Глупо! – кивнула она стене, но та в ответ лишь равнодушно белела. Захотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым.
       Откинувшись на подушку, Катя уставилась в потолок – точно не заснуть.
       Тоска железным шаром загрохотала по желобам памяти и покатилась… туда далеко-далеко, во  времена, когда они были вместе.


       После Катиного стремительного ухода Сашка решил напиться. Конечно же, он знал, что ничего этим не добьется, кроме утренней головной боли, но привычка русского человека топить душевный раздрай в бутылке казалась ему сейчас самой правильной. Да и спросу с себя, пьяного, нет.
       – Наливай! – решительно кивнул, подставляя рюмку.
       – Вот и правильно, – радостно крякнул Лешка, потянувшись за бутылкой. – Ну их, этих баб. Я тебе вот что скажу – вся беда от них, зараз!
       – Слушай, я тебя уже один раз просил заткнуться! – Сашка тяжело взглянул в глуповатое лицо друга. Пить тут же перехотелось, где-то внутри солоно запекла старая рана.       
       Медленно поднявшись из-за стола и ссылаясь на мифические дела, Саня начал со всеми прощаться. Через пять минут, кое-как успокоив повисшего на рукаве Лёху, он вышел на темную улицу и с облегчением вздохнул. Мелкая пыль холодного дождя убаюкивала и отодвигала огромный город куда-то вдаль.
       – Ехать надо? – услужливо выкрикнули откуда-то сбоку.
       – Спасибо, пройдусь.
      Чтобы хоть немного остыть, он решил прогуляться вдоль темной городской набережной. Родной город вдруг показался чужим, и стало как-то тоскливо. «Что ты раскис, как баба? Разве ты не привык быть один? Ты всегда один и тебе это нравится!.. Нравится?» – Сашка всмотрелся в живую чернь ночи.
       На грязной глади речной воды мелким бисером рассыпались крошки дождя. Где-то вверху тяжело темнело небо.
       Последнее время одиночество стало излюбленной темой его размышлений. Сколько раз, вот так же облокотившись на  парапет Дунайского канала там, под чужим небом, в чужой стране, он думал о нем, взвешивал все «за» и «против», рвал душу на части и неизменно говорил себе: «Так лучше». А тут еще эта встреча…
       В груди противно защемило. «Прекрати! У нее своя жизнь, у тебя – своя!» – командовал мозг, но Саня упорно его игнорировал, вновь и вновь вспоминая её сегодняшние глаза: испуганные, совершенно беззащитные и такие родные.       
       Вытащив телефон, начал быстро перебирать кнопки.
       – А если у нее теперь другой номер? – злобно уставился на экран. – Придурок, зачем ты вообще собрался звонить? – ни в чем неповинный аппарат получил по морде и отправился в карман, а его хозяин неспеша побрел по пустынной мокрой набережной.


       Впервые они встретились на презентации какого-то очень креативного и совершенно нелепого дизайнерского прорыва.
      К тому моменту, когда опоздавшая Катя ворвалась в зал, озабоченная публика уже вовсю делала умные лица, презрительно охала или завистливо вздыхала, критикуя и одновременно восторгаясь тонкостями «прорыва». Пытаясь отыскать приятелей в пестрой толпе, Катя наткнулась на демонстративно сбегавшего худощавого брюнета с горящими глазами, который заговорщически подмигнул ей, и шепнув: «Бред!», от души расхохотался, набрасывая на плечи куртку.
       Кате понадобилась пара секунд, чтобы понять: «Это – мой мужчина», и почти весь последовавший за ними год, чтобы смириться с тем, что её вселенная начала вращаться по другой орбите.
       Сашка этой встречи не помнил и всякий раз, когда Катя пыталась оживить его воспоминания, смеялся: «Не сочиняй!» В его жизни Катерина возникла на пару месяцев позже – упрямая девчонка, ожесточенно отстаивающая перед заказчиком свой вариант проекта.
       – Девушка, вы всегда такая упертая? – засмеялся тогда он.
       – Да, – с вызовом бросила она в ответ, прожигая раскаленными углями зрачков.
       – Проверим, – в прищуре посерьезневших глаз сверкнула сталь.
       И он проверил, скорее из принципа, чем интереса. Оказалось – да.
       А потом как-то покатило-покатилось… Совсем скоро весь окружающий мир поменял краски и Сашка с удивлением обнаружил, как бесцветна была раньше его насыщенная бесшабашная жизнь. Но даже тогда ему понадобилось несколько долгих месяцев, чтобы признаться себе: «Это – моя женщина».
       Началась та самая жизнь, о которой теперь Кате было больно даже вспоминать.
       Они были настолько поглощены друг другом, что весь окружающий мир казался лишь жалкой декорацией, на чьем фоне их счастье искрилось еще ярче. Уличные прохожие оборачивались вслед, друзья с любопытством, а иногда и с завистью пытались заглянуть в их мирок: «Что там?». Безрезультатно – он был рассчитан только на двоих, удивляя Катю своей законченностью. Она всегда любила совершенные формы.
       Катерина закрыла глаза и наконец-то заснула.


       Саня всегда и во всем стремился быть первым.
       Еще где-то там, в детстве, сбивая в драках костяшки на кулаках или зубря ненавистный немецкий, он хотел стать лучшим. Теперь он им стал. Теперь у него не было отбоя от предложений и заказов, перед ним открывались нужные двери, ему заискивающе заглядывали в глаза... И что? Да ничего, на самом деле, кроме понимания, что это «всё» – совсем даже не всё, что ему нужно. Оказалось, что в этой заковыристой жизни есть что-то такое, что невозможно взять силой, и именно оно ценней всего, именно его почему-то не хватает...
       Ему не хватало Кати. Давно, с тех самых пор, как они, поругавшись однажды вечером, расстались до утра… на несколько лет.
       Теперь-то Саня понимал, как глупо и наивно все вышло. Даже не крикнув друг на друга, они молча разошлись и все. Каждый считал себя жертвой и ждал извинений. А может, просто устали быть счастливыми?.. В любом случае, никто тогда так и не сделал шаг навстречу. Гордость? Глупость? Кто знает…
       – Лёха, ты в курсе, где Катька сейчас живет? – Саня так заорал в трубку, что пробегавший мимо мокрый пес шарахнулся в сторону.
      – Ты чё, больной? Я только-только заснул…
       – Потом поспишь! Говори, знаешь или нет!
       – Чокнулся ты совсем в своей загранице. Хоть бы на часы смотрел иногда.
       – Леша… – в Сашином голосе отчетливо зазвенел металл.
       – Откуда мне знать про твою Катьку? Ты что, сейчас к ней намылился? Ночь ведь…
       – Нет, просто так спросил.
       – А до утра ты со своим «просто так» подождать не мог? Саня, ты – больной!.. Когда к Катьке сунешься, про козла ее не забывай, у таких всегда «макаров» под подушкой.
       – Спасибо, дорогой, я всегда знал, что ты – настоящий друг!
       Нажав «отбой», Сашка посмотрел на часы – почти пять. Дождь заморосил еще сильней.


       Телефон орал не переставая. Еле оторвав голову от подушки, Катя сразу поняла, что катастрофически проспала.
       – Да, – сонно буркнула в трубку и тут же поморщилась.
       – Ты что, еще спишь?! – в Пашином голосе сквозила вчерашняя обида, умноженная на законное сегодняшнее недовольство.
       – Пашенька, не кричи, я уже встаю.
       – Ты уже два часа как на работе должна быть… Кать, у тебя все нормально? Ты не заболела? – гнев в трубке сменился тревогой.
       – Паша, что я - тупо проспать не могу раз в году? – почему-то от совершенно искренней Пашиной заботы Кате захотелось зареветь в голос.
       – Но…
       – Я скоро буду, – отшвырнув телефон, она закрыла глаза и тут же, словно чертик из табакерки, вновь появилось Сашкино лицо. «Нет!» Резко поднявшись, Катя побрела в ванную. Где-то на полдороге бросилась назад к телефону и начала стремительно нажимать на кнопочки.
       – Ал-ло, – мурлыкнула трубка.
       – Мариш, привет! Ты где? – Катерина схватилась за соломинку ожившего голоса подруги. – Можешь ко мне зайти?
       – Сейчас?
       – Да-да, сейчас! Я дома.
       – Ну, я не знаю… Мне к часу надо быть в офисе, а сейчас уже одиннадцать…
       – Ты все успеешь, Мариночка, я тебя очень прошу!
       – А почему ты дома? Кать, что-то случилось, да? – в голосе подруги мелькнула тревога.
       – Я вчера Сашку встретила, – еле выдохнула Катя, – приходи.
       – Поняла. Жди, – охнула Марина и отключилась. Аккуратно положив телефон на столик, Катя задумчиво отправилась в ванную.


       Саня никогда не цеплялся за прошлое.
       Когда первые приступы злости и боли от разрыва с Катериной немного улеглись, он, даже с некоторым облегчением, осмотрелся и понял, что жизнь по-прежнему прекрасна, значит надо этим пользоваться. И тут же, на радость друзьям, с головой окунулся в круговорот своей прежней, безмятежной жизни.
       Новые встречи, новые люди, новые женщины – все это накручивало свежий виток спирали, манило и влекло куда-то вдаль. Но… временами Саня чувствовал, что его бессовестно обманули, украв что-то неуловимо важное. Вот оно было-было, а теперь нет! Это злило. На мысли о Кате было наложено бессрочное табу – ушедшего не вернуть, но иногда Саня ловил себя на том, что в каждой встреченной женщине ищет именно ее, не находит и злится еще больше.
       Неожиданно предложенная партнерами поездка в Вену показалась спасением.
       Отчасти это так и было. Педантичная размеренность новой жизни в корне разнилась с привычным сумасбродным ритмом. Кроме того, Сашка с первого взгляда и навсегда влюбился в этот неповторимый в своем имперском великолепии город.
       Часами прогуливаясь по излюбленному Пратеру, восторгаясь работами в художественных салонах Кольмарктра, заглядывая в тесные окошки маленьких, в два-три этажа, не больше, старинных домов, Сашка жадно впитывал в себя этот город. Здесь ничто не напоминало о бесшабашных друзьях, о прошлой жизни и Кате.
       Сначала не напоминало. Но спустя несколько месяцев даже в уютной тесноте кофеен, обволакивающих удивительными ароматами и неизменным шелестом газет, на Сашку стала накатывать такая тоска, что только усилием воли удавалось перечеркивать в сознании слово «аэропорт»…. В один из таких моментов в его жизни появилась Ирэн, ставшая неким продолжением полюбившегося города. Именно она почти год с ужасом и восхищением наблюдала нечастые приступы тоски и следовавший за ними эпатаж «сумасшедшего русского», абсолютно ничего не понимая.
       Теперь, после возвращения, венские терзания казались Сане далекими и даже наивными. Редкие звонки Ирэн накрывали воспоминаниями и манили вернуться в полюбившийся город, но жизнь захлестывала новой волной, не позволяя нырять в прошлое. По крайней мере, до злосчастной встречи в ресторане.


       Дверной звонок привычно защебетал. Подумав, что давно пора заменить надоевшую мелодию, Катя стремительно распахнула дверь подруге… На пороге стоял Сашка.
       – Ты? – заморгав от неожиданности, она зачем-то стала заглядывать ему за спину, видимо, пытаясь отыскать там спрятавшуюся подругу.
       – Я. Ты кого-то ждешь?
       – Ну, да… вообще-то, – Катя не могла оторвать взгляд от Сашиного лица и смотреть тоже не могла. Невидимая струна где-то внутри натянулась до отказа и готова была вот-вот лопнуть.
       – Так может я не вовремя? – Саня отчетливо увидел, как в её глазах плещется страх, и от этого ему вдруг стало не по себе. – Тогда я пойду…
       – Вовремя! – почти крикнула она и замерла.
       Глядя в эти темные испуганные глаза, Сашка проклинал себя, на чем свет стоит: «Кретин, какой же ты кретин! Что ты молчишь, скажи хоть что-то!» Сказать не получалось. Все те очень правильные фразы, которые он все утро твердил самому себе, словно сговорившись, сбежали в никуда. Мысли были только об одном – как же у него получилось прожить столько времени без этих глаз, без этого голоса, без этой женщины… его женщины.
       Пытаясь хоть как-то выйти из ступора, Катя не придумала ничего лучшего, чем уткнуться взглядом в небольшую складочку у кромки Сашкиных губ. «Раньше ее не было…Когда это она тут появилась?» От вида этой почти незаметной морщинки Катя готова была разрыдаться навзрыд. «Нервы стали совсем ни к черту!» – мысленно корила она себя, чтобы хоть как-то отвлечься от Сашкиного тепла, ожигающего сквозь холодную сырость распахнутой входной двери.
       В своем невесомом халатике Катя начала мелко дрожать.
       – Может, я все-таки войду? А то ты еще простудишься, – наконец-то произнес Саня, глядя, как вздрагивают под тонкой тканью Катины плечи. Больше всего ему сейчас хотелось со всей силы прижать ее к себе. «Не смей!» – приказал он и, не дождавшись приглашения хозяйки, осторожно прикрыл дверь.
       Что делать дальше, никто из них не знал.
       В раскаленной до предела тишине коридора мелодичная трель дверного звонка прозвучала траурным маршем. Сашка, вопросительно глянув на сосредоточенное где-то в другом измерении Катино лицо, открыл дверь.
       Маринка вздрогнула от неожиданности, обвела внимательным взглядом молчаливую парочку и, буркнув: «Я потом зайду», быстренько ретировалась.
       – Зачем ты пришел? – каким-то чужим голосом спросила Катя у закрывающего за Мариной дверь Сашки.
       – Хотел поговорить, – обернулся, прожигая взглядом.
       – О чем?
       – О нас.
       – Нас больше нет, – от собственных слов Катерину пронзило такой острой болью, что она невольно зажмурилась. – Есть я и ты, а нас уже нет.
       – Зря ты так, – полосонул по нервам Сашкин голос. – Мы есть.
       – Мы? Мы уже давно идем параллельными курсами, разве ты еще этого не понял? А они, как ты знаешь, не пересекаются.
       – Чушь! Пересекаются, правда, где-то в бесконечности… Давай попробуем начать все с начала, – по Катиной спине побежал озноб, она поняла, что именно этих слов так долго ждала, и именно их надеялась когда-нибудь услышать.
       – Ты же знаешь, – ее голос противно задрожал, – дважды в реку не войти.
       Саня подошел и заглянул в самую темную глубину беззащитных глаз. Катя услышала, как бьется его сердце. Или это она слышала свое…
       – Перестань, Кать. Кто сказал, что не войти? Просто обгони течение и войди еще раз.
       Катя не верила своим ушам. И это говорит Сашка! Ее Сашка, такой принципиальный и бескомпромиссный, никогда не прощавший ошибок ни себе, ни другим. Вдалеке, прозрачной тенью мелькнула надежда: «А вдруг?», но ее тут же безжалостно закрыла железная стена страха: «Еще раз я этого не переживу!»
       – Наша жизнь – не река, Саша, она гораздо сложней.
       – И пусть… – он обнял Катерину за плечи и бережно прижал к себе этот испуганный сгусток нервов. – Мне без тебя плохо. Очень… Я задыхаюсь!
       Катя зажмурилась, оглушительные удары разрывали виски на части. «А вдруг это все мне только снится?» Она прижалась к Сашкиной горячей груди и замерла.
       – Катя я не хочу ждать бесконечности? – в Санином голосе Катерина узнала властные нотки шалого нетерпения и прижалась еще сильней.
       – Я тоже…
       Телефон разрывался, но его никто не слышал…


       – Кать, а ты что об этом думаешь?
       Голос мужа безжалостно разогнал воспоминания шестнадцатилетней давности. Внимательно посмотрев на раскрасневшееся Пашино лицо, Катерина промолчала.
       – Мы уже полчаса спорим, а ты все молчишь. Объясни нашему сыну, что теория Лобачевского не стоит выеденного яйца! Ну не могут параллельные прямые пересекаться! – Павел снисходительно хмыкнул и откинулся на спинку кресла.
       Переведя взгляд на серьезное, но еще такое детское лицо сына, Катя улыбнулась. На упрямо выпяченном подбородке уже просматривался первый жиденький пушок, в глазах сверкала железная уверенность в своей правоте. С каждым годом он все больше становился похож на Сашу.
       – Вам действительно интересно, что я об этом думаю? – улыбнулась она. – Я думаю, что пора идти ужинать.
       – Мам, скажи папе, что я прав!
       – Нет, это я прав!
       Две пары глаз с нетерпением ждали ответа. Улыбка медленно сошла с Катиного лица, в голосе послышался скрежет поднятого забрала.
       – Вот, что я скажу: вы оба неправы! Параллельные пересекаются гораздо ближе бесконечности, но ненадолго и лишь затем, чтобы потом разойтись навсегда.