Самосуд. Глава 5

                Глава 5
Славик проснулся от жажды и сухости во рту, вышел на кухню, где за окном розовой полоской зарождалось на востоке утро. Крикливые и возбуждённые после ночной спячки, спускались в луга соседские гуси.

– Ма! – приоткрыв дверь в сени, позвал он мать. Чуланная темень не отзывалась.

– Повезла молоко на сепаратор, – подумал Славик и непроизвольно бросил взгляд на стол, где под вышитым рушником вздымался горкой приготовленный для него завтрак. Вчерашний солдат выпил литровую кружку компота и пошёл досыпать свои режимные восемь часов. Откуда ни возьмись, появился в горнице Морфей-анастезиолог, склонился над юношей, взмахнул белым платком и потребовал идти за собой. Сладко зевнув, Славик послушно побрёл вслед за пришельцем через зелёное поле в дальние владения этого волшебника. Перед самым спуском в долину Славик по-птичьи замахал руками, оттолкнулся от земли  полетел над стремительным склоном. У дороги под горой сверкнуло Серебряное копытце, любимый с детства родник, и Славику снова захотелось попить. Он завис над кремнистым дорожным покоем и, пружинисто помахивая руками, чтоб замедлить падение и не разбиться, плавно опустился на густую прохладную траву у родника. Он тихо преклонил колени и нагнулся отведать ключевой водицы. Но не успел приоткрыть иссохшие уста, как на зеркале родника проступило отражение человека. Несколько мгновений глядел Славик на себя родникового, но, как ни странно, рассмотрел не своё лицо, а директора Калиновоярской школы односельчанина Володьки Соломина. Оно сдержанно улыбалось, и в глазах его пульсировала печаль.

Славик загрёб воду ладонью, чтоб разогнать изображение, но оно, поколыхавшись перекосами глаз, носа и губ, возродилось и вместе с белыми облаками снова застыло на поверхности родника. И тогда Славик, терзаемый сухостью во рту, стал жадно пить грустно улыбающееся лицо директора школы, однако жажда не убывала. Солнечные отблески ключа били по глазам. Славик поднялся с колен, но родник продолжал  донимать его яркими бликами.
– Ах, чёрт возьми! – выругался Перехваткин и к облегчению своему... проснулся.
Солнечными зайчиками родника оказался тугой луч, проникающий сквозь щель в неплотно закрытых ставнях.

Надев спортивные брюки, Славик вышел во двор. По армейской привычке ему захотелось поиграть гирями или штангой, но так к физкультуре он приобщился только на службе, никаких спортивных снарядов дома у него не было. За углом сарая он нашёл увесистое бревно, поднял несколько раз над головою и бросил в бурьян.

– Не удобно толкать, – подумал он, – а главное – никакого удовольствия. Надо обязательно запасаться железом.

Перехваткин подошёл к бочке с холодной дождевой водой, пополоскал в ней лицо, после чего поплескал на плечи и мускулистый торс, стряхнул воду с живота и спины, чтобы не потекла за пояс, и не без сладкого удовольствия воскликнул: «Хар-ра-шо-о!» Потом в знак предупреждения, что дома никого нету, он поставил по диагонали входной двери коромысло, вышел на выгон, где за его избой заканчивалось село и здесь же расстилалось колхозное поле. Над деревенским простором покоилась тишина, а с поднебесной высоты к Славику доносилось звонкоголосое пение жаворонка.

– Как давно я тебя не слыхал, дружочек, – не сказал, а подумал вчерашний солдат и по накатанной дороге, подставляя ладонь усатым пшеничным колоскам, зашагал в сторону Калинового Яра. Любимое Серебряное копытце, так странно явившееся во сне, позвало его к себе на свидание.

– Ах, васильки, васильки,
Сколько мелькает вас в поле..., –
вспомнил он и запел почти забытую песню односельчан, любуясь голубыми цветами, разбросанными по пшенице вдоль дороги. Он напевал слова этой песни до самого спуска в долину, где заканчивались хлеба и начинался покрытый разнотравьем крутой косогор. Откуда-то из-за бугра до Славикового слуха долетал тихий пересвист байбаков, высоко в небе планировала, степенно и неравнодушно оглядывая свои земные владения, парочка гордых ястребов.

На спуске дорога лихо бежала вниз, и Славику, чтоб не сломать шею в чёртовом беге, пришлось изо всей мочи бороться с силой инерции. Ноги он выбрасывал далеко впереди тела, позволяя обнажённому корпусу как бы валиться на убегающий вверх склон косогора.
Встречный ветер обдувал торс, лицо и волосы полного нерастраченных сил юноши, вызывая на его щеках зоревой румянец и ясную, как взгляд Серебряного копытца, улыбку.
Приближаясь к подошве бугра, он уже видел слева от дороги зелёную, с грачиным гнездом, шапку старой вербы, стерегущей чистые ключи заветного родника. С дороги он свернул на тропинку, бегущую по кромке горы и луга и увидел перед собой незнакомую «мадмуазель». Спиной к Славику она сидела на бревне и, склонившись над родником, тонким прутиком чертила по воде. Рядом стоял белый, в оранжевых пятнах, бидончик, наполненный целебным напитком меловых недр бугра.

Славик остановился на минуту и, тихо наблюдая за незнакомкой, заметил, как она охотится за тонконогой водомеркой, стараясь поддеть её под брюшко вербным прутиком.
– Здравствуйте, – почти шёпотом произнёс Славик над ухом увлечённой «мадамы» (так он называл незнакомых женщин), заставив её с непроизвольным вскриком вскочить с почерневшего от времени и непогоды бревна.

– Фу, как Вы меня напугали, – сказала она с тяжёлым вздохом. – Это так дерзко для незнакомого человека. Откуда ты взялся?
– Извините, я не хотел Вас обидеть. Наоборот, я боялся Вас напугать.
Он сел на бревно, взял бидон и половину его выпил.
– Вы не возражаете? – кивнул он головой на посудину. – Не жалко?

– Жалка у пчёлки. Можешь пить до дна. В роднике много.
– Да, родничок наш неизбывный. Дедов и прадедов поил. Думаю: и праправнуки испробуют его божественной водицы.
Остатки воды Славик разболтал в бидоне и, выплеснув под вербу, зачерпнул свежей.

– Вот Вам холоднячок.
– Мерси!
– Вы приезжая?
– Угу. В Калиновом Яре недавно живу.
– Знаете, как появилось Серебряное копытце?
– Расскажи.

– Давно это было. За царя Панька или Гороха, когда высокими ковылями шелестело здесь Дикое Поле. Прослышав о богатых незанятых землях, пришли сюда – поди теперь узнай – то ли из Курской, то ли Калужской губернии люди и облюбовали себе для жительства райский уголок. – заповедное лесное урочище. Теперь это моё родное село Орельное. Так вот – разогнали они волков и лисиц, всякую заячью, кунью и прочую мелкоту и осели навсегда в царстве дроздов, соловьев, кукушек, сов и летучих мышей. Выкопали они колодцы, развели огороды, а потом привезли жён и детишек.

Обзавелись хозяйством и зажили, как у бога за пазухой. Вольные люди, сами себе господа. Ну, чем, скажи, не лафа? Некоторые сельчане пристрастились водку варить. Наполнит такой детина два боклага огненным пойлом, свяжет их между собой, навьючит, оседлает быстроногого сивку и айда на хмельной промысел. Приблизится детина к кордону, выследит, что нет поблизости постового казачка, огреет лошадь дубинкой и ну во весь опор к Калиновому Яру или ещё куда. Там выменяет контрабанду на что-нибудь и мчит восвояси.
Бывало: заметит детину постовой казак и вдогонку за ним скачет. Счастье, если конь у контрабандиста быстрее. А нет, и тогда он не дюже паникует. Остановит жеребчика, чтоб казак его из мушкета не подстрелил, как перепёлку, и ожидает. А в руке, прижатая к конским рёбрам, дубинка с гулей такой наготове. Подскачет казак поближе, а винодел шарах его изо всех сил дубинкой, вышибет из седла и – пиши, казачок, письма.

– Ну а про Серебряное копытце забыл? – спросила Славика мадмуазель в паузе.

– Вот я к этому всё и веду. Присказка кончилась, – впереди – сказка. Слушайте.
Гнался как-то за виноваром казак, остановиться требовал, из мушкета палил, а у винодела одно на уме было: как бы оторваться от погони и сивуху уберечь. Пригнул он голову к лошадиной гриве и говорит жеребцу в ухо: «Ну, шибче, браток; выручай, милай, а то закують меня в кандалы, али семь шкур снимуть».

Посеял в дороге виновар палочку-выручалочку, дубину свою загогу-листую, вот и умолял златогривого. А казацкий конь породистый был, стройный, высокий. Копыта у него хорошо кованные, гулкие. Летит, зверина, словно вихрь степной, только пыль по следу всплесками поднимается. И догнал-таки самогонщика казак, у самого вот этого места догнал. И быть бы моему односельчанину пленённым, да взвился лихо казацкий конь на дыбы перед этим бугром, взвился и тут же на задних ногах осел. Копыта его продавили дёрн на стыке луга и горы, чавкнули и провалились в зыбкий грунт. Из-под них выплеснулась фонтаном и потекла родниковая вода. Казак, упустивший беглеца, выругался и отвёл в сторону взмыленного коня. А сам на траву сел, как говорится, дух перевести. Когда источник очистился от мути, казак стал на колени и отхлебнул из копытного следа глоток прозрачной воды. Она ломила зубы и холодила внутренности. А вкуса замечательного такого он, видать, отродясь не испытывал.

– Ах, лепота-то какая, питие Божие, – уж непременно, думаю, изрёк казачина. Он ещё не раз приникал губами к чудесному роднику и не жалел слов благодарности Богу.

Потом кто-то раскопал источник пошире и поглубже до мелового слоя бугра, и молва о Божьей воде разнеслась по всему околотку, по обеим сторонам кордона. Родник то ли из-за его кристальной чистоты, то ли из-за бело-серебристого мелового дна окрестили Серебряными копытами. А потом уже за большую любовь и пристрастие к нему прохожих и проезжих дали сегодняшнее душенное название.

– Об этом я слышу впервые, – сказала незнакомка. – Как тебя звать?
– Вячеслав.
– А по батюшке?
– Вячеслав Филиппович.
– А меня – Ларисой Николаевной. Что же ты, Вячеслав Филиппович, живёшь в городе, а сейчас в отпуск к родственникам приехал? – спросила Лариса Николаевна.
– Нет, вчера только из армии дембельнулся.
– Ах, вот как! Понимаю тебя. Защитник Родины, значит. Отличник боевой и политической?

Славику показалось, что последнюю фразу новая знакомая произнесла с затаённой иронией, а поэтому довольно резко ответил:
– Ну, допустим. Таких, как ты, защищал, чтоб они тут воду мутили.
– Я себя на «ты» не разрешаю называть, – сказала мамзеля сурово.
– А меня, значит, можно?
– Ты – мужчина. А мужиков не за что величать. Вы этого не заслужили.
– Ну и ну! А в чём же Ваше величие, Лариса Николаевна?
– Хотя бы в том, что я женщина и старше тебя по возрасту.

Она бросила в сторону прутик, взяла бидон, резко встала и, состроив гримасу, подала Славику руку.
– Мне пора, милый друг. Рада была познакомиться. Желаю приятного отдыха.
– Я Вас немного провожу,– спохватился Славик.
– Не надо. У меня провожатых хватает. Наслаждайся чудесной природой.
– До скорой встречи, – вырвалось у него.

Она встряхнула рассыпавшимися по плечам волосами, забросила их на спину и через луг длинноного и горделиво зашагала в Калиновый Яр. Славик хмуро глядел ей вслед, но она, пока не скрылась из виду, ни разу не оглянулась.

– Ну и цаца. Не дурна собой, но сколько в ней спеси, – подумал он, поднимаясь на косогор