Заметка о романе Гусар

Инте-инте-интерес
Выходи на букву с.
Детская присказка

Сочинение хотелось бы начать словами Лермонтова, но, к сожалению, я их забыл. Это не я такой постмодернист (недоверчивый профессор Ворд подчеркивает это слово), это один мой одноклассник так однажды написал свое школьное сочинение. Мне оно отчего-то вспомнилось, вот я и решил его тут привести. Иногда ведь бывает нелишним немного усложнить структуру своего текста за счет выгодных заимствований.

Вообще же начать хотелось бы с рассуждения о том, что главное в книгах. Однако единственное, что я могу сказать по данному поводу, это то, что главное для меня в той или иной книжке это чтобы ее было интересно читать. Такое начало, конечно, весьма самоуверенно, хи-хи.

Начну-ка я с вопроса. Может ли быть интересной книга, конец которой известен читателю заранее? Стараясь в подобных вопросах быть субъективным, отвечать я буду на него применительно к себе.

Уф, вроде, начал. Счет в партии «Габриэль Беттередж – Князь Процент» 3-3.

Отвечая на поставленный вопрос, придется подумать и над понятием «интересная книга». Для упрощения задачи остановлюсь на том, что это книга, которую интересно читать. Читать же текст интересно бывает, на мой взгляд,  в двух случаях (не исключено их пересечения на кругах Эйлера): когда текст попросту увлекает и когда я сам его написал бы так, как это сделал автор (с теми или иными маленькими расхождениями – остановлюсь на таком условном добавлении).

Скажем, роман АБС «Отель «У погибшего альпиниста»» мне было настолько увлекательно читать, что длинные пролеты в метро и остановки поезда в тоннеле стали меня неимоверно радовать. Однако писать свой роман таким языком я бы не стал. Таким образом, читать эту книжку мне было очень интересно (в первом смысле), но язык ее я считаю плохим.

С примерами, иллюстрирующими второй случай, приходится сложнее. Помню, в раннем детстве, когда я еще только начинал самостоятельно читать книжки (было мне лет пять с хвостиком), моя заботливая мама принесла мне из библиотеки несколько томиков, и среди них была некая очень увлекательная книжица в черной обложке про приключения двух какие-то мальчиков (но не Тома Сойера и Гека Финна, хи-хи). Я прямо-таки зачитывался ей, но в том возрасте, конечно, не придал этому большого значения. Вскоре после прочтения мама отнесла книжку назад в библиотеку, и больше я ее никогда не видел и даже не знаю, кто ее автор и как она называется. Сейчас-то я понимаю, что это, пожалуй, и есть моя любимая книга, так что, наверное, я бы написал ее такими же словами, какими она была написана – но только если бы мне было пять с хвостиком лет, хи-хи.

Другие примеры что-то не лезут в голову – скорее всего потому, что их нет. Данное обстоятельство само по себе суть сильный стимул к творчеству, хи-хи.

Итак, может ли быть интересной книга, конец которой заранее известен читателю? Конечно, может. Во-первых, в том случае, когда читателю перечитывает понравившийся ему текст (не перебарщивайте – помните: тот, кто прочитывает «Мастера и Маргариту» семь раз подряд, сходит с ума. Или не семь, а шестьсот шестьдесят шесть – но тогда уж наверняка сходит). Так, я каждую зиму перечитываю сагу о Геральте и Цири А. Сапковского (меня увлекают данные романы, но таким языком я бы их не написал).

Во-вторых, читателю, открывшему книгу впервые, но догадавшемуся, чем она закончится, еще до того, как он добрался до финала, может быть любопытно читать ее потому, что в тексте занятно описаны все те обстоятельства, которые привели к такому финалу.

Сюжет роман А. Переса-Реверте «Гусар» незамысловат, а развитие его не дает усомнится в том, какой именно будет его концовка. Читателю даны: во-первых, еще не нюхавший пороху девятнадцатилетний (А. Перес-Реверте «Гусар», М., «Эксмо», 2005, стр. 62) подпоручик армии Наполеона Первого Фредерик Глюнтц, родившийся в 1789 году, в год взятия Бастилии (там же, стр. 40), в детстве начитавшийся о суровых храмовниках (стр. 63) и мечтающий о возвышенных приключениях на полях битвы (стр. 64); во-вторых, встречающиеся в тексте предвестия того, что скоро Фредерик испытает нечто такое, что приблизит его сознание к сознанию ветерана, на которого он обратил внимание перед битвой: «Старый солдат был совершенно спокоен, сдержан в движениях, он взирал на нетерпеливую молодежь с отстраненностью человека, который отлично знает наперед, что будет дальше. Казалось, гусар совершенно не радовался новой встрече со славой; он куда больше походил на опытного наемника, для которого рисковать собственной шкурой – ремесло не лучше и не хуже всех остальных…Фредерик сравнил ленивое спокойствие ветерана с южной горячностью и невыносимой болтливостью Филиппо, с беззаветной решимостью, но не вполне оправданной верой де Бурмона. И с тревогой подумал, что, возможно, из них троих один только старый гусар и прав» (стр. 160-161).

Короче говоря, читая книгу, несложно догадаться, что восторженный и очарованный Фредерик рано или поздно столкнется с таким вот противоположным ему образом, после чего совсем уж легко предположить, что в концовке романа ему и самому предстоит стать таковым. Литература, конечно, не математика, но можно представить, что с самого начала нам дана цифра «2», при этом книжка написана неторопливо и невелика по объему, из чего следует, что в концовке будет всего лишь цифра «4»; а чтобы получить цифру «4» необходимо цифру «2» умножить на цифру «2». Нам дан восторженный мальчишка, мечтающий о ратных подвигах, и мы догадываемся о том, что в финале восторга у него не останется, так что очевидно одно: в битве, которая приближается с каждой страницей романа, Глюнтца щедро потреплют. Прочитав первую главу, можно догадаться, как будет развиваться сюжет и чем все дело кончится.

Чтение «Гусара» напомнило мне по ощущениям прослушивание песни Scorpions «Life's like a river» - после первого куплета припев отсутствует, и ты все ждешь, когда же голос Майне великолепно пропоет «Life's like a river in the morning! Life's like a sea without end!” Потанцуем об архитектуре, хи-хи.

Поначалу Фредерик боится лишь погибнуть, ничего не совершив, не обагрив своей сабли кровью врага, не узнав, каково это – «скакать под императорским орлом навстречу меткой пуле или честному клинку» (стр. 47). Проезжая в строю по потонувшей во мраке деревне, Фредерик испытывает иной страх, покамест просто физически вызванный крайне неуютным местом: «И подпоручику Фредерику Глюнтцу из Страсбурга, несмотря на то, что его окружали товарищи, вдруг стало неуютно и страшно» (стр. 72).

Вскоре Фредерик признается товарищам, что представлял войну иначе – как битвы по правилам, а не как изобилующую нападениями из-за угла и варварскими жестокостями партизанскую войну, которую ведут против французской армии испанцы (стр. 85). Немного времени спустя Фредерик впервые видит уродливые трупы солдат и задумывается над тем, сколь ужасно лицо войны: «Вот как это на самом деле. Грязь и кровь, удивление, застывшее в мертвых глазах, ограбленные трупы и враги, убивающие из-за угла. Война бесславная и грязная» (стр. 96). «Глядя на валявшихся в грязи мертвецов, Фредерик чувствовал такое одиночество, такую мучительную тоску, что в горле сами собой зародились рыдания» (стр. 97).

После этого Фредерик, не колеблясь, говорит товарищам, что ни за что не стал бы обчищать труп и лучше умрет с голоду, чем возьмет что-то у убитого солдата (стр. 104-105). Казалось бы, юноша делает верный вывод, а слова его исполнены благородства; однако в действительности ему еще покамест просто невдомек, что мертвому телу совершенно все равно, заберут у него сумку с провизией и флягу коньяка или же оставят. Не стоит забывать старую армейскую мудрость, согласно которой погибая от взрыва ядерной бомбы, солдат превращается в радиоактивную пыль и продолжает уничтожать противника. Сдается мне, что если солдат погиб, но за счет его тела можно еще спасти других, следует немедленно использовать его тело для этой цели; в случае успеха предприятия следует поставить свечку за упокой его души и поживать дальше.

Еще до сражения Фредерик, видя, что пехоте передвижения даются куда тяжелее, чем кавалерии, размышляет о том, что мир и французская армия устроены несправедливы (стр. 125). Вскоре, еще до первого и, вероятно, последнего большого боя в своей жизни он задумается о том, что на командирах лежит огромная ответственность за солдат (стр. 156-157) и все они на войне пешки (стр. 158), но это никак не повлияет на его судьбу – мир в очередной раз дал провести себя красивыми словами и возвышенными будто бы устремлениями, за которыми стояла одна только война, являющая собой лишь «грязь, дерьмо и кровь» (стр. 218). Весь в грязи, измученный, с выбитыми зубами и смертельно напуганный, Фредерик, ни капли не задумываясь, забирает кусок сала из сумки убитого солдата, найденного им в лесу (стр. 206), а мысли его коренным образом отличаются от той патетической бравады, на которую он был так горазд прежде: «Дерьмо ваша слава, дерьмо ваш эскадрон. Дерьмо ваш орел, за который погиб де Бурмон и который, должно быть, стал трофеем испанских улан. Проклята будь ваша слава, все ваши знамена и вопли «да здравствует Император!»» (стр. 204).

Ради такого припева стоило слушать предшествовавшие ему куплеты.
 
Однако текст романа, к сожалению, далек от идеального. Несколько раз в тексте встречаются предложения из одного слова – скажем, «Слава» (стр. 125) или «Война» (стр. 169) – этот второй пример так и вовсе представляет собой целый абзац. Предложения из одного слова в авторской речи это, за очень редкими, думается, исключениями, скверно.
 
Местами текст романа кажется незавершенным – как еще, например, можно охарактеризовать впечатления от чересчур путаного и невнятного абзаца про полковника Летака (стр. 18-19), или от таких вот перлов: «Все четверо – точнее трое, не считая онемевшего Фредерика, - отошли в сторону…» (стр. 27), «Седовласый ротмистр с густыми соломенными усами напоминал повидавшего немало сражений ветерана, каким он и был на самом деле» (стр. 57). Ротмистр этот, помимо прочего, даже отдавая приказы, никогда не повышал голос (стр. 57), что, право же, вызывает у меня большое сомнение.

Подчас случаются в романе и необъяснимые арифметические фокусы. Так, на странице 90 Фредерик выбирает семерых солдат, которые должны будут последовать за ним в деревню. Однако совсем скоро мы обнаруживаем, что один вояка куда-то подевался: «Гусар ехал за ним, ворча сквозь зубы. Остальные пятеро старались держаться у стен, ослабив поводья и держа наготове карабины» (стр. 91-92).

Впрочем, где убыло, там и прибыло: на странице 69 подпоручик Глюнтц командует двенадцатью солдатами, а вот на странице 144 приказывает целому батальону. Право же, занятные вещи творятся на испанской земле.
 
Завершить сочинение хотелось бы словами Байрона, но я их забыл. Ну что же, завершу небольшой задачкой. Попробуйте найти в тексте романа отца Лоренцо Куарта, дона Хайме Астарлоа и капитана Алатристе, а также портрет милостивого блудника.