Метаморфоза

----1----

Вот уже 8 лет Юрий честно и беспрекословно выполнял свои профессиональные обязанности: всегда приходил вовремя, никогда не уходил с работы в неположенное время, соблюдал регламент. Он работал школьным охранником у одного своего друга — директора. Так случилось, что в жизни Юрия однажды наступили трудные времена: 25 лет он отдал учебе и, как оказалось, безрезультатно. Множество книг не породили множество вакансий, и жизнь Юрий незаметно для него самого начала угасать. Его не унимали вопросы «зачем» и «почему», ему перестали быть интересными обыкновенные для простых людей шалости, он как будто выпрыгнул из этого мира, не впрыгнув ни в какой. Все, чем он занимался после учебы — это поиск работы. Сначала он намеревался найти такое место, где нашлось бы применение его умственным способностям. Затем, абсолютно разочаровавшись в своих попытках, он решил ограничиться плоскими запросами — работать не ради цели, а ради обеспечения своего существования. Узнав о том, что один его друг стал директором школы, он незамедлительно созвонился и договорился о работе охранником. «А может учителем, Юр? Ты же не глупый парень», - словно стараясь понять положение своего собеседника, молвил друг. «Нет, извини. Работа с детьми — это не по мне. Ты же знаешь, как я к ним отношусь». На самом же деле отношение Юрия к детям не было каким-нибудь снобистским: он боялся не ребяческой вседозволенности или юношеского нигилизма, а самого контакта с этой беззаботной жизнью. Общение с детьми ему представлялось неким возвращением к прежней, райской жизни, когда взрослые чувства еще не преобладали, а взрослый ум уже изливался мыслями. Вероятно, по этой же причине, Юрий отказался от каких-либо отношений с женщинами — перспектива деторождения, а значит и вспышка новых воспоминаний об утерянном рае его панически страшила. Так он стал охранником одной из частных школ, а уже в 33 года отмечал свой юбилей — 5 лет на одном дыхании. Правда, отмечал один, поскольку кроме него о юбилее никто и не знал.

- Простите... - молодая женщина обратилась к нему, - вы не подскажете, в каком кабинете у вас запланирована презентация новой книжки Сергея Людова?
Юрий, плененный увлекательным чтением Набокова, не сразу разобрал слава  и насильно выдавил из себя:
- О чем вы спросили?
- Я спросила: в какой кабинете состоится презентации?..
- А... Вам в 24 кабинет. По прямой и направо. 

Работа охранником сулила Юрию массу преимуществ. Во-первых, она была не трудоемкая, во-вторых, предоставляла свободное время для чтения (что, несомненно, и привлекло его), а в-третьих, позволяла ему быть наедине столько, сколько ему захочется — особенно по ночам. Одиночество — это то, что было неотъемлемой частью его существования. Он никогда бы не выбрал публичную профессию, никогда бы не стал консультантом, и все потому, что не выносил контактов с людьми. Он любил людей, что называется, на расстоянии, когда отсечена всякая возможность для ежедневного общения. Беспрестанно говорить ему представлялось трудным, а то и невозможным. Как и Махатма Ганди, он желал выкроить себе один день в неделю для того, чтобы оградиться от человечества и попросту помолчать. Однако это не всегда удавалось, что, впрочем, не сильно корректировало его распорядок дня.

- Юра, - обратилась к нему уборщица, - послушай, Юра, ты меня не подстрахуешь?
- В каком смысле? - лениво выразил заинтересованность он.
- Юр, я отойду на часик, пойду послушаю писателя. Это ведь так интересно. Ты, если что, никому не говори, ладно?
- Ладно, иди уже.
- Спасибо, Юр! Я твоя должница. С меня — свидание, - игриво прохихикала уборщица.
Вначале возжелав резко возразить, Юра опомнился, что имеет дело с девушкой, и ответил жеманной интонацией альтруиста:
- Мне ничего не надо. Беги давай.

И почему все так жаждут встретиться с этим писателем? Если бы его фамилия была «Набоков» или «Леонов», я бы еще понял подобную заинтересованность, но Сергей Людов... Молодой дерзкий писака, и больше ничего. Рассуждения Юрия выдавали в нем типичного романтика. Он был настолько пропитан классическим образованием, что даже свои мысли делил на реальные и идеальные. В реальных он одевал макси, а в идеальных — оставался собой. Но больше всего его томила та ситуация, в которой реальное начинало посягать на идеальное — что и произошло в случае с Людовым. Пока Людов был жив, ходил по школам, институтам и клубам, читая лекции и презентуя свои книжки, Юрий не мог признать за ним право на вечность.

----2----

В кабинете 24 было все подготовлено к презентации: из трех парт возле доски образовалось нечто вроде трибуны, на самой доске красивым почерком  написано «Вечер Сергея Людова — самого двусмысленного писателя нашего времени», а возле входа висели листовки с рекламой новых книжек. Класс был заполнен до отказу, сам же Людов слегка опаздывал, что являлось визитной карточкой писателя. Ольга — горячая поклонница таланта «двусмысленного» автора - сидела в первом ряду и суетливо ждала свою подругу. «А вам не кажется его проза провокационной?», «Вы не находите, что творчество Сергея противоречит духу эпохи?», «Почему Людов в своих книгах обходит самые острые социальные проблемы современности?» - носилось по залу. И тут наконец-то вошла Лариса, задержавшаяся по личным причинам. Личная же причина была вполне себе внушительной, чтобы вообще не явиться на мероприятие: муж изменил ей в эту ночь с молодой студенткой, а после, ничуть не почувствовав вины, оправдался самым плоским образом - «Это было мимолетное увлечение». Лариса могла бы простить ему это увлечение — настолько сильно она его любила, - но его поступок был не первым и, как казалось, не последним. Если бы он хотя бы почувствовал вину за собой, тогда могло все и образоваться, - думала она, - но бесчувственное отношение к свершившемуся не оставляло никаких надежд на исправление. Жить счастливым настоящим, не помня мучительного прошлого — это не для меня. Забывать о совести, ведясь на примитивное искушение, могут только самые жалкие личности, до которых мне нет никакого дела. Так они и разошлись: грустно для одной стороны и безразлично — для другой.

Всякий раз, когда Ларисе становилось плохо, она предпочитала обращаться к единственному спасительному средству — книгам. Она читала много, упоенно, засасываясь сюжетными хитросплетениями и мудрыми идеями. Литература была ее сном, в котором она чувствовала себя в безопасности от тех страданий, которые доставляла ей жизнь. Но сны раз за разом прекращались, и проза будней вновь выходила на передний план. Литературный вечер любимого писателя в этом смысле оказался как нельзя кстати: школа, в которой он проходил, находилась неподалеку от дома, а настроение, уничтоженное неизбежным расставанием, нужно было как-то спасать.

- Ты что так долго? - спросила Ольга.
- Лучше и не спрашивай, потом расскажу.
- Опять он?
- Теперь его больше нет.
- Я надеюсь, что ты сделаешь правильные выводы.
- Я уже их сделала, - нехотя пробурчала Лариса, слово желая поменять тему для разговора, - А что, Людова все еще нет?
- Опаздывает, как всегда. Уже на полчаса.
На соседний стул присел сгорбленный старикашка — по всей видимости из тех, кто считает себя истиной в последней инстанции. Он держал в руках кипу бумаг и смотрел по сторонам, как будто намереваясь найти партнера для разговора. Завидев рядом сидевших миловидных дам, он деликатно обратился:
- А вы знаете, что Людов еврей?
- Какое это имеет отношение? - возбудилась Лариса.
- А самое прямое! Евреи наводнили литературу. И вместо патриотических текстов, пишут клеветнические памфлеты! Они же развалить наше государство хотят — через политику, литературу, кинематограф. Они везде!
- Разваливают наше государство не евреи, а глупцы, - возразила она.
- А кто самые глупые-то? Кто? Как раз евреи!
- Да что вы? - смутилась Лариса, - их как раз называют самыми умными.
- Это их дураки умными называют, а на самом деле они глупые! Разве умный будет подставляться под пули? Разве умный будет публично спорить с властью? А они лезут... Во все сферы, чтобы их услышали. Чтобы потом их репрессировали. Нет, умные молчат! И только.
- Хорошо. Тогда давайте помолчим, раз мы с вами умные. Вот уже писатель пришел.

----3----

О нем говорили критики: «Выскочка с зловонной глоткой», «Честолюбивый краснобай без таланта», а иногда и совсем резко: «Демагог Демагогиевич Демагогов». В одной из критических заметок, в которой его разнесли в пух и прах писалось: «Его вычурным изощренностям нет предела. Его патологическая склонность к сексуальности является показательной — он не только не может не писать о жестокостях жизни, в которой на место любви встала страсть, но и не может остановиться в главном: смаковать эту жестокость, принимая ее во всей своей уродливой красе». Сергей Людов был, как говорили его поклонники, из крутого теста. Его совершенно не волновали отрицательные оценки критиков, он наплевательски относился к знатокам литературы, полагая, что они отжили свое, и единственное, за что он действительно трясся, - это мнение читателей. Он не стремился быть продолжателем культурной традиции или хотя бы быть ее подражателем, для него основополагающим принципом творчества стал лозунг «Эстетические потребности читателя превалируют над этическими». Выпустив две неоднозначные книги о сексуальных похождениях Дон Жуана, он написал новую — еще более поразительную по своей смелости — книгу про Казанову.

Задержавшись из-за пробок на полчаса, он важно вошел в класс и, на заметив приветливо встретившую его публику, направился сразу к своему месту. Сергей был среднего роста, с небольшим интеллигентским животиком, длинноватой шеей и светлыми волосами на голове, которые свидетельствовали не в пользу версии о его еврействе. Окинув взором класс, он принялся говорить:
- Мне очень приятно, друзья, что вы почтили своим присутствием эту скромную презентацию новой книги. Надеюсь, что вышедшая книга понравится вам еще больше, чем предыдущие. Я бы не хотел сейчас говорить о сюжете книги — это вы сами охотно прочтете, - а лучше заострю внимание на важной, на мой взгляд, проблематике. Сегодня о любви либо пишут волшебные сказки, либо ей занимаются. Причем, сказками я называю и серьезные романы.
- А что же такое настоящая любовь? - выкрикнул кто-то с задних рядов.
- Это только красивое слово. Настоящее же чувство между мужчиной и женщиной возникает не тогда, когда они произносят это слово, а когда они идут на физический контакт — животный и безумный.
- Ваша новая книга о такой любви? - полюбопытствовал читатель.
- Все мои книги посвящены этой теме. Ранние — о Дон Жуане, продавшем душу дьяволу, ради служения женским прихотям. Нынешняя — о том, как Казанова обольщал женщин, чтобы доставить им неземное наслаждение

Лариса наблюдала за происходящим и внутренне чувствовала что-то неладное. Словно незримая тревога терзала ее. Чтобы освободиться от накатившего чувства, она решила вступить в разговор:
- Скажите, Сергей. Я читала ваши книги о Дон Жуане — великолепный, на мой взгляд — и невзирая на впечатляющие истории, главный герой мне показался отвратительным. Вы намеренно сделали главного героя отрицательным?
- Вы нашли его отрицательным? Занятно. Впрочем, каждый извлекает для себя собственные уникальные мысли из книги. По поводу Дон Жуана могу сказать одно: он бегал от одной женщины к другой, дабы удовлетворить свою плоть. Быть может поэтому он мало кому понравился.
- Мне — точно не понравился, - твердо сказала Лариса.
- В новом романе о Казанове я покажу иного героя. Отличие Казановы от Дон Жуана, по мудрому утверждению Радзинского, заключается в том, что первый удовлетворял других, а второй — себя. Вероятно, вам, девушка, Казанова понравится больше.
В другой бы день Лариса охотно согласилась с утверждением писателя, но не сегодня: любая мысль о любовных похождениях на стороне вызывала у нее конкретную ассоциацию. И ни одна доблесть Дон Жуана или Казановы не могла ее перебить.
- А Казанова не еврей? - спросил Людова странный старичок.
- Да какой это имеет смысл? - возбужденно проговорил писатель и перешел на театральный тон, - у страсти нет национальности. Плотская любовь — вот основа жизни. Ее подпитка, ее энергия. Мы должны жить свободной любовью, не привязываясь друг к другу, поскольку энергия не может кому-нибудь принадлежать, она везде, в каждой девушке и в каждом мужчине.

Уверенные интонации и неподдельные жесты говорили об искренности его убеждений. Во время своей речи он то вставал с места и подходил к доске, активно жестикулируя в порыве страстных рассуждений, то садился на парту, подпирая голову рукой и изображая мыслителя. Сергей Людов был словно героем, сошедшим со страниц своего романа — таким же самоуверенным как Дон Жуан, таким же обольстительным как Казанова и таким же остроумным как они оба. Это притягивало и, одновременно, отталкивало — особенно пришедшую полюбоваться любимым писателем Ларису. Но отталкивающее воздействие не изменило ее изначальных намерений: не только взять автограф Сергея, но и попытаться с ним познакомиться. Решительные времена требуют решительных действий.

----4----

В психологии есть такой эксперимент: если бы человеку предоставили еще одну жизнь, прожил бы он ее также или несколько иначе? У охранника Юрия этот вопрос не вызывал шатания, - ответом на него была вся его жизнь. Или пренебрежение жизнью. Он нехотя выполнял задания, не связанные с его работой — например, когда его просили помочь перенести мебель в школе. Он не отказывался от физической работы, - просто предстоящий контакт с людьми его угнетал. Он любил только мертвых людей — тех, которые остались в истории, благодаря своим творческим истязаниям — а живых не переносил. По этой причине его 5-летний юбилей не был никем замечен, и по этой же причине он сам не хотел его замечать.

Когда люди принялись расходиться после литературного вечера, Юрий даже не привстал со стула, чтобы посмотреть им в глаза, как это делают иные охранники, словно гипнотизируя гостей и устрашая. Задумавшись о трагической судьбе писателя-эмигранта, не способного до конца понять Россию, но способного ее почувствовать наитием, Юрий отложил книгу Набокова в сторону и закрыл лицо руками. «А что я знаю о том мире, в котором я живу? - продолжал он размышлять, - Как я могу знать, если бываю только дома и на работе? Я этот мир не понимаю, и никогда не пойму. Но интуитивно чувствую, что понимание меня моментально сведет в могилу. К черту все!» За тягостной думой он совершенно не заметил, как все гости разошлись: школа тоскливо пустовала, ее дальние уголки беззвучно засыпали, и только включенный свет выдавал хоть какую-то жизнь. Впрочем, это была та самая жизнь, которая не стремилась к своему долголетию. Юрий, взявший на работу бутылку коньяка по случаю юбилея, достал ее из-под стола. Выпив полбутылки, он почувствовал охватившую его эйфорию: многие несвязанные мысли мгновенно выстроились в систему, а дремлющий внутренний голос раздался в красноречивых мудрствованиях. И чего я здесь сижу? Все-таки праздник на моей улице! Пойду выйду на улицу на пару минут, подышу свободой. Со школой все равно ничего не сделается!

Он выбежал на улицу, как будто освободившись от многовековых оков. Юбилей для него — это был праздник одиночества среди природы. Именно там он всегда искал утешения в трудные моменты жизни, и, надо сказать, природа ему отвечала взаимностью. Чистые звуки, воздух, ветер, естество — все это воодушевляло его. Как буддист, он верил в перерождение и мечтал в следующей жизни стать птицей, слиться с природой, стать ее частью. Однако радость оказалась не продолжительной. Возле школы на земле лежал мужчина, полуживой с кровавыми следами на теле. Несмотря на свое пренебрежение к людям, Юрий не мог пройти мимо: чувство милосердия было сильнее его.
- Что с вами? - протрезвев, обратился Юрий.
- Оставьте меня!
- Но... - запнулся Юрий, задумавшись над соблазнительным предложением, - Но... Так нельзя.
Мужчина в муках перевернулся на спину и посмотрел на охранника:
- А, это вы сегодня читали Набокова...
- В каком смысле?
- Вы умный человек — в этом смысле. Так что оставьте меня, если не хотите показаться глупцом!

Юбилей был испорчен. Но что-то в душе Юрия перевернулось. Он никогда не наблюдал страданий, болезней, нищеты. Обо всем этом он только читал и изредка думал. Но непосредственная встреча изменила его представления о самозабвении. В теории он бы вернулся на рабочее место и занялся своими делами — абсолютно не касающимися повседневных проблем. Он бы убежал от нее. Но практика перевернула теоретическую схему — оказалось, что не так просто после увиденного сосредоточиться на себе. Чужие проблемы пугают еще больше чем свои, благодаря своей наглядности. И тогда Юрий совершил не свойственный поступок — он позвонил в «Скорую помощь» со словами «немедленно» и «быстрее». Спасать свою жизнь он не желал, а за чужую взялся с лихорадочным старанием.

----5----

После окончания презентации Лариса подошла к Людову, от которого была без ума. Он раздавал автографы, оригинально подписывая книги: «Тане — от любовника-писателя», «Маше - с любовью, Дон Жуан». Закончив увлекательную обязанность, он начал собирать вещи, как вдруг к нему обратилась обаятельная поклонница.

- Извините, а можно еще несколько вопросов, для уточнения?
Сергей с заметным интересом посмотрел на нее и охотно кивнул головой.
- Вы действительно считаете, что не стоит привязываться к одному единственному человеку? Для меня это очень важно.
- Девушка, ну что за вопрос! Любовь не может быть, простите за умное выражение, сфокусирована на одном субъекте. Она объективна и пролегает повсюду.
Заметив, что девушка слегка приуныла, Сергей понял, что затронул чувствительную тему. Она была красива даже в своем расстройстве, что не преминул заметить Людов.
- Я вижу, вам нехорошо...
- Мне немного больно, что так считают мужчины.
- Так должны считать все... эээ... как вас зовут?
- Лариса.
- Так должны считать все, Лариса, - переходя на личности, вставил он. - Вашу болезнь исцелит только одно лекарство!
- Любовь, о которой вы говорите? - робко спросила она.
- Вот видите, вы и сами все поняли.

Заговорившись, они не заметили, как класс опустел. Даже ее подруга Ольга плюнула на все и не стала дожидаться. Сергей подписал книжку Ларисы и принялся одеваться. Но Лариса не унималась — ей вдруг захотелось вылечиться «здесь и сейчас». Перед ней стоял умный мужчина, идеальный в своем не заносчивом поведении, и собирался уходить. Чего медлить? Он же изысканный любовник, ему ничего не стоит совратить меня. А мне чрезвычайно нужно забыться: уйти от проблем, убежать, отомстить.

- Сергей, - не отпускала она его, - Вы... говорят, вы неподражаемый любовник.
Он засмеялся и ответил:
- Это все литературные или окололитературные разговоры, Лариса.
- Нет, но все же. Дон Жуан и Казанова не упустили бы возможность соблазнить даму, находясь с ней наедине.
- Вы думаете? - пытаясь перевести все в шутку, сказал Людов.
- Абсолютно.
- Я не пойму, вы меня сейчас хотите искусить, как райский змий? - засмеялся он.
- Однозначно... - скользко произнесла Лариса, приближаясь к нему, - как райский... как змий...
- Постойте-постойте, но не тут же!
- А что вас смущает? Это символическое место для интеллектуального единения.
- Вы думаете? - пытаясь сбить ее напор, спросил Сергей.
- Да, здесь даже охранник читает Набокова — я видела.
- Ну раз охранник... - смирился он.

Однако Сергей Людов оказался отнюдь не тем, за кого себя выдавал. Персонажи его дивных романов были мифическими фантазиями, заоблачными желаниями, но не его сутью. Большинство литературных критиков сошлось во мнении, что Людов в своих книгах изображает свои комплексы, сводя патологию к норме. Но все они, как выяснилось, ошибались: Людов не только не был таким, как его герои, но и даже никогда в жизни не вкушал запретного плода. Лариса стала его первой любовницей — и этот опыт, к несчастью, не совпал с воспеваемыми страстями. Диониссийство бушевало только в его голове, тогда как реальность выдвигала иные версии плотской любви.

Лариса одевалась, не испытав чего-то удивительного. Сергей же пребывал в отчаянии: неужели все то, о чем я говорю, - ложь и лицемерие. Такая любовь отнюдь не возвышает, она отторгает. Жизнь, которая ассоциировалась с сексуальной энергией, моментально перестала иметь значение. Лариса, надевавшая одежду через три парты от него, выглядела жалко и тщедушно. Первый чудовищный опыт безумно напугал его: а что потом? Если первый раз такой ужасный, то что дальше? Тогда он принял решение расстаться с жизнью раз и навсегда. Если все мое бытие — это ложь, - подумал он, - то правда тогда в его отсутствии. Тем временем Лариса продолжала пребывать в себе, пытаясь осмыслить происшедшее. Стоически глядя в потолок, она даже не заметила, как Сергей стремглав встал с пола и сиганул в окно.

----6----

Выбранные места из романа о Казанове:

«Беспощадный ливень охватил Венецию. Казанова скрылся от непогоды у богобоязненной монашки. Та трепетно спросила: в чем секрет твоего обаяния? Почему я хочу изменить Богу? Казанова молчаливо отсиживался. Разве земная любовь может заменить мне небесное наслаждение? - продолжала она. - Разве дьявольский соблазн стоит моих загробных страданий? Казанова подошел к ней вплотную и изрек: ты поймешь это, когда прекратишь задавать вопросы!»

***

«Пишу тебе, дорогая, преисполненный волшебных надежд на воссоединение с тобой. Меня упрекают в отсутствии чувств. Всюду говорят, что я грешник. Но неужели мои искренние страдания за судьбу наших благочестивых девушек нынче порицаются? Не суди и ты меня. Ибо, осужденный, я не доставлю тебе подлинного удовольствия. До встречи! Поцелуй за меня своих сестер — только осторожно. Венецианские дожди повсюду распространяют чуму. Не заразись»