Свет далёкой встречи

        Мои встречи с вдовой хирурга С.С. Юдина, Натальей Владимировной


Это было краткое знакомство, всего несколько тёплых встреч в течение одного года. Знакомство, оставившее в моей душе очаровательный образ удивительной женщины, - Натальи Владимировны Юдиной,  вдовы знаменитого хирурга Сергея Сергеевича Юдина.
Этих встреч могло бы не быть, если бы не другое, случайное знакомство.

Я была молода, жизнерадостна и, возможно, слегка легкомысленна. На дне рождения моей подруги присутствовал молодой режиссёр Юрий Д. Его красиво вылепленное, породистое лицо, белокурые волосы и умение танцевать ввели меня в заблуждение. К этому надо добавить тепло августовского позднего вечера, застолье в  садике ресторана, полную луну, которая настраивает обычно на романтический лад, а главное, - приглашение на просмотр фильмов Анджея Вайды на студию  "Мосфильма".  Я не могла отказаться.
Последующие две встречи с Юрием принесли разочарование. Я убедилась в его беспечности и бесцеремонности. У меня пропал всякий интерес к нему. В последнюю встречу, недовольная его поведением, (он громко декламировал стихи на улице, привлекая к нам внимание), я поспешила попрощаться с ним, но…

Но, пытаясь задержать меня, Юрий, крепко ухватил мой локоть, уговаривая зайти на одну минутку к его друзьям, которые жили в высотном здании у метро "Красные ворота", после чего он меня проводит домой. Не устраивать же мне сцену посреди оживлённой улицы?

***

Из сумерек осеннего дня, с его прохладой и моросящим дождём, я шагнула в тепло и уют старомосковской квартиры.
 "Старомосковская" квартира – это особый уклад и традиции быта. Это - тот быт, который существовал и в моём детстве в родном доме в Сокольниках, а потому и особенно милый.
Ещё на лестничной площадке пахнуло воскресным пирогом. Залаяла собака, приветствуя гостей.
Воскресенье. День, когда вся семья в сборе, когда могут к обеду зайти гости, званые и незваные. День праздничного настроения.
Именно в такой день я явилась незваной в квартиру семьи Юдиных и окунулась в атмосферу радушия и доброжелательности.

Хозяйка дома, Наталья Владимировна, взяла мою руку и ввела в небольшую комнату, которая служила гостиной. Я остановилась, как вкопанная, глазам своим не веря: на стене, над диваном, висели подлинники картин выдающихся русских художников!
Улыбающаяся Наталья Владимировна пояснила:
- Это – Поленов, это – Серов, а это – Суриков. Их очень любил Сергей Сергеевич.
Не отпуская моей руки, она опустилась на диван и усадила меня рядом. У наших ног уютно расположилась большая немецкая овчарка.  В комнату вошли сын, Сергей Сергеевич - младший, и его жена, которая предложила мне называть её Тоней. Юрий ввел меня в краску, высокопарно представив молодым инженером.

Понятие "инженер" в творческой среде старшего поколения имело особое значение. Старшему поколению врачей, художников, артистов было неведомо, что уровень образования, культуры и воспитания современных инженеров уже не соответствовал уровню тех специалистов, с которыми они были знакомы, и которые, в большинстве своём, пропали в сталинских лагерях, как, например, и мой дед.
И слово "инженер" вызвало ко мне незаслуженно повышенный интерес. Всё ещё не отпуская моей руки, Наталья Владимировна, спросила, в какой области я работаю, чем занимаюсь? Что бы как-то оправдать образ инженера, я сказала, что имею два авторских свидетельства (что было правдой), и покраснела ещё сильнее, поспешно добавив, что они - коллективные. Видя моё замешательство, хозяйка дома тактично сменила тему разговора.

В глубокой нише комнаты мелодично звякали хрусталь, фарфор и столовое  серебро, - Тоня, милая, скромная женщина, расставляла приборы на белоснежной накрахмаленной скатерти обеденного стола. Когда она внесла блюдо с большим пирогом, аппетитный запах которого заполонил комнату, Наталья Владимировна пригласила всех к столу.

Сергей Сергеевич откупорил бутылку красного вина, наполнил фужеры и произнёс тост за новое знакомство. Все приступили к трапезе. Румяный пирог с мясной начинкой превзошёл все ожидания. Хвала Тоне! Выпили за её здравие. И потекла мерная беседа. О чём – не помню. Ах, да! Сергей Сергеевич рассказывал байки из будней своего театра, чем нас всех рассмешил. Узнав, что я давно не была в театре Сатиры, он пригласил меня на любой спектакль, - контрамарка мне всегда будет обеспечена. Я поблагодарила, но ни разу не воспользовалась такой привилегией. В театре я позже бывала со своим маленьким сыном на детских спектаклях, в которых был занят и артист Сергей Юдин.

А после обеда произошло то, от чего все были в шоке. Выпивший сверх всякой меры мой спутник объявил о великой любви ко мне, прочитав стихи, которые заканчивались пафосной строчкой: "Я лягу крестом у твоих ворот, если счастье твое кто-нибудь тронет!". И вдруг он бухнулся на колени со слезами на глазах, прося моей руки и сердца. Мне казалось, что я сейчас провалюсь сквозь землю!
Сергей Сергеевич подняв его, увлёк в свою комнату, оставив меня наедине с Натальей Владимировной.
Видя моё смятение, она взяла мою похолодевшую ладонь в свои теплые ласковые руки, и с тревогой спросила:
- Алечка, это серьёзно? Я успокоила её, что это - моя третья, и, конечно, последняя встреча с Юрием. Мне очень неловко, и я прошу прощения за эту шутовскую, опереточную сцену, в центре которой неожиданно оказалась я. Наталья Владимировна сказала, что ничего страшного, что его поступку она не удивилась, он – сын знаменитой актрисы оперетты NN,  которая в былые годы блистала на сцене. Она обеспокоилась за меня: не увлеклась ли я этим "шалопаем"?

Вскоре, поблагодарив хозяев, я стала прощаться. Наталья Владимировна сказала, что она будет рада меня видеть, чтобы я заходила запросто в любое время, и попросила Тоню записать для меня номер домашнего телефона. Сергей Сергеевич вышел меня проводить.

Я была под впечатлением от встречи с Натальей Владимировной. Её доброжелательность, искренний интерес ко мне, такт растворили неприятный осадок от сюрприза, преподнесённого моим спутником.
Мои руки ещё чувствовали тепло её нежных рук.
Мой слух ещё ласкал её негромкий приятный голос.
Живой, лучистый, внимательный взгляд проникал в душу.
Ей было тогда около семидесяти лет.
Эта невысокая женщина, с мягкой улыбкой, такая уютно-домашняя,  была необыкновенной Личностью, и совсем не потому, что она была женой великого хирурга, его подругой и помощницей в жизни и работе, вернее, не только потому.
Не потерять себя рядом с выдающейся Личностью - это подвиг!
В этом я убеждалась с каждой новой встречей с удивительным человеком - Натальей Владимировной Юдиной.

***

Спустя неделю, возвращаясь из института, в котором  была по рабочим делам, я увидела красивые астры. Образ Натальи Владимировны меня не покидал, и я решила ей позвонить. Она мне обрадовалась и, узнав, что я свободна, пригласила к себе. Дома была одна, сын  – в театре, а невестка ушла гулять с собакой.

 Мы опять устроились на диване в гостиной. И я снова почувствовала радушие и уют. Мы сидели и болтали, как две подружки, несмотря на огромную разницу в возрасте. Эта милая пожилая женщина располагала к откровенным разговорам, и я невольно выложила ей свои личные проблемы, к которым она отнеслась со вниманием и пониманием.

Наталья Владимировна вспомнила себя в моём возрасте. К сожалению, многое испарилось из моей памяти. Остался только яркий рассказ о том, как она, студентка (не помню, какого заведения) венчалась  с Юдиным, тогда ещё студентом медицинского факультета Московского университета. Это событие произошло в день начала Первой Мировой войны, 14 августа (по старому стилю) 1914 года,  и её "новоиспечённый муж, как был в лакированных штиблетах, так из храма и отправился на войну". Отправился добровольцем. А Наталья Владимировна вместе с ним - в бригаде Красного креста. С этого дня они никогда не расставались. (Кроме одного периода, о котором я расскажу позже). Вместе прошли и Вторую Мировую войну. Хирург Юдин занимал должность старшего инспектора-консультанта при Главном хирурге Советской Армии  Н.Н. Бурденко. Он организовывал бригады хирургов, выезжал непосредственно на передовую фронта - проводил показательные операции. Юдин оперировал, Наталья Владимировна ему ассистировала. Часто в полевых условиях под бомбёжкой и обстрелами.

- Было страшно?
 - Да, и очень! Но ещё страшнее, - смеясь, говорит она, - было ослушаться хирурга Юдина. Он был требователен, предельно собран. Умел сплотить членов своей бригады, которые благодаря его мужеству, завороженные его бесстрашием, могли абстрагироваться от окружающей их обстановки и выполнять его указания.
Мне трудно было представить Наталью Владимировну, такую женственную, такую хрупкую, среди ужасов фронтовых действий.
Здесь я привожу одно сообщение, которое я обнаружила в Интернете в 2004 году, когда решила написать свои воспоминания.
 
Под рубрикой "Награды ищут героев".
(Ведущая рубрики Марина Елисеева, "Красная звезда", 2 Ноября 2004 года, вторник)
в списке героев, не получивших в своё время награды, я прочитала:

  "ЮДИНА Наталья Владимировна, 1894 г.р. Медсестра бригады. Орден Отечественной войны II степени - 11.07.45.
   Редакция газеты "Красная звезда" благодарит работников Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации за помощь в подготовке списков".

Нашу беседу прервало возвращение домой Тони. Вбежала собака, и к нам вошла Тоня с рукоделием в руках, чтобы примерить жакет, который она вязала для свекрови. Она заинтересовалась моим платьем из необычной в то время, буклированой шерсти, привезённой моими друзьями из Швеции. Удивилась, что я сама его "сварганила". Я показала ей новый метод вязания на спицах, английский, и предложила интересную книгу по вязанию. Мне была приятна похвала моему умению. Но злоупотреблять вниманием и временем я не стала, пообещав в скором времени снова их навестить.

И опять я уходила под впечатлением рассказов Натальи Владимировны, её особой манеры рассказывать - с мягким юмором, так как будто всё происходило только вчера, без намёка на ностальгию и сентиментальность.
Мне хотелось знать о ней больше - о ней и её муже, Сергее Сергеевиче Юдине, о котором мне было известно, что он блестящий хирург, что его открытие – использовать при операциях кровь внезапно умершего человека спасло сотни солдат на войне, что он - руководил Институтом имени Склифосовского. И только.
И я ждала возможности снова увидеть Наталью Владимировну, снова услышать её рассказы, благо, появился предлог – книга, которую я обещала Тоне.

***

А в следующую встречу я окунулась в атмосферу тридцатых годов прошлого столетия, в годы молодости Натальи Владимировны и профессионального триумфа С.С. Юдина. Его работы и имя стали известны в Европе и Америке.
За чашкой чая с румяными свежеиспечёнными Тоней пирожками я услышала столько интересного о хирурге Юдине! Уступая моему любопытству, Наталья Владимировна рассказывала мне:

Сергей Сергеевич был очень образованным, эрудированным человеком, притягивающим к себе творческих людей. Круг общения  был велик.
Семья в те годы жила в Институте имени Склифосовского, в доме при институте. Юдин занимал должность главного хирурга. Дни его были загружены работой до предела: оперировал и вёл исследовательскую работу, публиковал свои труды и представлял их на конференциях, обучал молодых врачей, к которым был особенно внимателен. Он мало спал. При этом ухитрялся много читать. Особенно любил античную литературу. Дома была большая библиотека с обширной тематикой. Друзья удивлялись: он знал почти всего Пушкина наизусть. Мог с любой строчки продолжить поэму или стихотворение. Юдин обладал невероятной памятью.

Мне запомнился рассказ Натальи Владимировны об увлечении Юдина высшей математикой и способе её изучения. (И это - при его колоссальной загруженности). В перерывах между операциями он растягивался на кровати, чтобы снять напряжение, и устремлял свой взгляд к потолку, где им были начертаны сложнейшие формулы. Его стремление к новым знаниям было безгранично.

Напряжённая умственная и специфическая работа требовала разрядки. И этой разрядкой была увлечённость Юдина искусством. Он любил музыку, он любил театр. Особенно - живопись. Фигура, личность, эрудиция Юдина привлекали к нему внимание очень талантливых людей. В числе его друзей были живописцы: Грабарь, Касаткин, Корин, Нестеров. Когда находилось свободное время, он отдыхал в их кругу. Звучала музыка, стихи, пение.
Очень хорошо передана обстановка такого времяпровождения в письме М.В. Нестерова к дочери В. М. Титовой от 8 июня 1934 года, в котором он писал, как провёл дни своего рождения и именин.
Выдержка из книги доктора филологических наук, профессора С. Дурилина "Нестеров. О жизни и творчестве":

"Народу в том и другом случае было много, было шумно, весело. 5-го пел Кузьмич (хорошо) и играла Юдина – превосходно. Играла Бородина (перезвон) и Бетховена (Лунная соната). Из новых ещё были супруги Шадры (скульптор) и ещё кто-то...".

Кузьмич –  это М.К. Холмогоров – протодиакон, который обладал уникальным по красоте басом.
А Юдина - кто?  В письме инициалы не указаны. Я думаю, что это - однофамилица Натальи Владимировны, знаменитая пианистка Юдина Мария Вениаминовна.
(Мне довелось быть на её концерте в Новочеркасске, где я проходила преддипломную практику на заводе искусственного жидкого топлива).
 
Много увлечений, помимо искусства,  было у хирурга Юдина -  автомобиль, рыбалка,  а ещё - охота, которой он заразился в юности.
Наталья Владимировна рассказала мне забавную историю, происшедшую на Кавказе, где они проводили отпуск:
 
- Как-то раз Юдин с друзьями засобирался в горы поохотиться на джейранов. С вечера приготовили ружья. Местные жители пытались отговорить от этой затеи: в горах скрывается опасный бандит, которого ищет милиция. Не подействовало!
Рано утром погрузили в машину всё необходимое для охоты и корзину с вином и едой. Я напекла пирожки, и отправилась со всей компанией в горы.
Поднялись на высоту, доступную для машины, выбрали площадку, и, оставив меня в автомобиле с открытым верхом, охотники ушли высоко в горы.
Был сказочно красивый день. Я любовалась видом, открывавшимся с плато, игрой света и тени. Тихонько напевала, прислушиваясь к изредка раздававшимся выстрелам, которые эхом прокатывались по горам, и приглушённым возгласам охотников. И вдруг меня охватило беспокойство. Я огляделась. Вижу: зашевелились кусты, раздвинулись ветки, и…
И появился странный человек – огромный, заросший чёрной бородой, с диким взглядом.
Мгновенно вспомнилось предупреждение местных жителей: разбойник! Сходство дополняла красная повязка на голове, завязанная по-пиратски. И тут сработала интуиция. Прогнав страх, я достала из корзины бутылку вина и пирожки, и,  улыбаясь, протянула их незнакомцу. Тот опешил – так это было неожиданно для него, что не сдвинулся с места. Но "голод – не тётка!". Схватив подношение, он моментально исчез.
А вскоре вернулись ликующие охотники с добычей. Вечером был устроен "пир на весь мир".

Из той же книги С. Дурилина о художнике Нестерове:
"Нестеров порою подтрунивал над охотничьими увлечениями хирурга Юдина, но, порою же, с видимым удовольствием рассказывал о том, сколько горных баранов и на какой высоте застрелил охотник-хирург".

С каждой встречей мне всё труднее было расставаться со ставшей мне чрезвычайно милой и близкой Натальей Владимировной - столько радости мне дарила она!

***

Другую интересную историю я услышала в очередную встречу.
Юдин с 1928 года был руководителем Института имени Склифосовского, располагавшегося в старинном здании, бывшем Шереметьевском странноприимном доме.
Всем известна история этого здания. Всем известна необыкновенная романтичная любовь графа Николая Петровича Шереметева к крепостной актрисе Прасковье Ковалёвой - Жемчуговой, их тайное венчание, рождение сына.
В 1792 году началось строительство дома. Авторами проекта были архитектор Е. Назаров,  останкинские крепостные Ф. и П. Аргуновы и А. Миронов.
Центром здания стала церковь Святой Троицы,  по сторонам которой располагались помещения, предназначенные для богадельни и больницы. Когда умерла Прасковья Жемчугова, горевавший граф решил превратить дом в памятник любимой жене, и, считая, что прежний проект слишком прост, Шереметев пригласил для переделки петербургского архитектора, итальянца по происхождению, Джакомо Кваренги. Странноприимный дом превратился во дворец, ставший украшением Москвы. Впечатляло убранство церкви Святой Троицы. Изумительные фрески купола церкви были выполнены известным итальянским живописцем Доминико Скотти, а барельефы - скульптором Г.Т. Замараевым.
Сюжет фресок - библейские сцены. Моделью для одного из ангелов стал сын Н.П. Шереметева и Прасковьи Жемчуговой – Дмитрий Шереметев.
Во время октябрьского переворота Странноприимный дом был разграблен. Знаменитые фрески итальянца Доминико Скотти были варварски закрашены.
И главный хирург Юдин принимает решение провести реставрационные работы. Руководил работами И.И. Грабарь.

Юдин с нетерпением ожидал восстановления фрески Доминико Скотти, - говорила мне Наталья Владимировна, - Как же он ликовал, когда реставраторы отмыли участок знаменитой росписи, на котором был изображен ангел с веткой в руках!
(Увидеть полностью отреставрированную фреску Юдину не пришлось - работы по реставрации прерывались и закончились в 1968 году через много лет после смерти Юдина.

Слушать Наталью Владимировну было такое удовольствие!  Наверное, только рядом с умной и скромной женщиной, понимающей и внимательной, мог полностью отдать себя работе и творчеству такой яркий человек, как выдающийся хирург Юдин.
Я глядела на неё и думала, что, наверное, нелегко быть женой гениального человека. В её рассказах проскальзывало, что характер Юдина был сложный, строгий, вспыльчивый. Рядом с ним находиться было не просто.
Семья требовала забот: муж, ребёнок, дом, уют и комфорт. Какой женщине неизвестно, сколько сил они отбирают?
Не затеряться, не потерять свое лицо, сохранить своё «Я»,  оставаться привлекательной женщиной,– не каждой такое удаётся.

***

Потом был период, когда я долго не видела Наталью Владимировну. Я уезжала из Москвы – одна за другой следовали командировки во Львов и Киев.
Вернувшись из Киева, в котором я была впервые, очарованная его красотой, я, первым делом, позвонила ей, и получила приглашение.

Наталья Владимировна расспрашивала меня о поездке, где была, что видела? И чувствуя, её искренний интерес, я с радостью выложила свои впечатления.
Она смеялась, когда я рассказала о том, что в киевском институте, куда я была отправлена с не очень сложным заданием: получить согласующие подписи под проектом, меня встретили, как гоголевского ревизора – не знали, куда посадить, чем угостить. Жаловались на обстановку в институте и друг на друга. Как же: к ним прибыл представитель из самой Москвы! Авось, расскажет руководству о беспорядках, и высшее начальство раздаст "всем сестрам по серьгам".
Согласование затянулось, и я в ожидании доработок перестала ходить в институт, а отправилась знакомиться с городом.

Стояла прекрасная осень. Мягкие тёплые солнечные дни. Я поселилась в гостинице  "Москва" (теперь - "Украина"). Это было высотное здание, недавно построенное, в самом центре Киева. Мой одноместный номер находился на 16 этаже. Утро мое начиналось неспешно. Я брала в буфете лёгкий завтрак в номер. Усаживалась в кресло у широченного окна, откуда открывалась изумительная панорама. Внизу, по кругу площади, сновали крошечные жуки – разноцветные машины. Прямо перед моими глазами сияли золотом, освещённые солнцем, огромные купола белоснежного Софийского собора, слева зеленели купола Владимирского, а справа, вдали, радовали душу изящные луковки - голубые  купола Андреевского собора и излучина Днепра. Десять дней я наслаждалась этой красотой. Покаталась на пароходике по Днепру.
Мне повезло: в маленьком (на два столика) кафе у подножия гостиницы, где готовили отличный кофе (и только – кофе) и продавался обжаренный миндаль, а на столах лежали свежие газеты, я познакомилась с аспирантом МГУ и его руководителем. Профессор истории пригласил меня составить им компанию и посетить Печёрскую лавру. Мы спускались в пещеры. Любовались Успенским собором, пострадавшим во время войны. Для меня это была поучительная экскурсия в историю древней Руси, благодаря моему гиду - высокому, стройному старцу с безупречными манерами. Звали его Иваном Ивановичем, а фамилию я, к сожалению, забыла.
 
Наталья Владимировна была замечательной слушательницей, внимательной, отзывчивой. 
Она спросила, побывала ли я во Владимирском соборе? - Да, конечно. Шла служба, и я не могла откровенно рассматривать росписи  Васнецова, Врубеля, Нестерова. Народу было много. Я тихо стояла. На службе в храме я была впервые. Была поражена удивительным пением: пел не только хор, но и все прихожане. И на этом фоне особенно красиво звучали два нежных голоса позади меня. Я оглянулась: вплотную ко мне,  стояли на портфелях, брошенных на мозаичный мраморный пол, две девчушки в школьной коричневой форме с красными галстуками и самозабвенно пели!
От красоты города, старинных зданий, уцелевших в войну, зелёного уюта его улиц у меня остались самые праздничные, радостные впечатления.

Быть может, я не стала бы с таким восторгом рассказывать милой Наталье Владимировне о Киеве, если бы знала, что именно в этом городе провёл свой последний день жизни Юдин.
Об этом я позже узнала из "Предисловия" к книге Юдина "Размышления хирурга", написанного академиком Б.В. Петровским. Вот фрагмент этого предисловия:

"...эпизод, свидетелем которого я был, происшедший за сутки до внезапной смерти Сергея Сергеевича. Он давно мечтал увидеть последнее произведение Врубеля. Оказалось, что это забытая фреска - "Скрежет зубовный" - находилась на стене церкви в психиатрической больнице Киева. В 1954 г. в Киеве работала конференция украинских хирургов, и Сергей Сергеевич, несмотря на занятость (он председательствовал на конференции) и плохое самочувствие, все же нашел время, чтобы осмотреть Киев. Он отыскал эту фреску, и мы долго смотрели тронутое временем и неоконченное произведение великого русского художника".

Я расспрашивала Наталью Владимировну, как и кем писались портреты хирурга Юдина, и услышала о работах многих художников (Нестерова, Корина, Касаткина и других), об известном скульпторе Вере Мухиной:

- Я её боялась, - смеясь, вспоминала Наталья Владимировна, - крупная, громогласная. Я старалась спрятаться, затаиться мышонком, пока в кабинете Сергея Сергеевича шли споры об искусстве и гремели их голоса - сталкивались два сильных характера.

Властная женщина Вера Мухина, безусловно, была антиподом нежной женственной Натальи Владимировны.

А о том, как и почему писал Юдина М.В. Нестеров, я узнала более подробно из уже упомянутой книги С. Дурилина. Портреты хирурга Юдина, написанные художником Нестеровым, хранятся в Третьяковской галерее и Русском музее. Бронзовый бюст Юдина, работы В. И. Мухиной, так же находится в Третьяковке.
 
Шесть лет назад, когда я  решила для себя и своей семьи записать мои встречи с Натальей Владимировной, то задумалась: а есть ли её живописные портреты? Неужели никто не писал её? Неужели никто не упомянул о ней в воспоминаниях о хирурге Юдине?
И тогда в интернете я нашла только одно сообщение, что она так и не получила орден Отечественной войны второй степени! И всё! И больше – ни слова!

***

С болью вспоминаю последнюю нашу встречу
Мне позвонила Тоня и сказала, что Наталья Владимировна серьёзно хворает и хочет меня видеть. Я немедленно приехала.

Тоня провела меня в просторную комнату Натальи Владимировны. Она лежала, освещённая солнечным светом, льющимся из широкого окна. Тоня поставила мне стул возле её кровати и оставила нас вдвоём. И теперь я держала в своих ладонях её руку, которую она протянула мне, улыбаясь. Только в этот раз её рука была холодной. Расспросила меня о моих делах, о доме. Я сказала, что снова еду в командировку, но теперь в Ленинград и, видимо, надолго.

Вошла Тоня, внесла почту, оставив её на столике.
Письмам Наталья Владимировна очень обрадовалась, но при мне не стала их вскрывать. Сказала, что пишут ей многочисленные друзья из Новосибирска, где они провели с Юдиным несколько лет в ссылке.
 
Это было для меня ошеломляющей новостью! Известный во всём мире хирург, дважды лауреат Сталинской премии академик Юдин был арестован, без суда провёл несколько лет на Лубянке и в Лефортово, а потом - за Уралом.

Не помогли его регалии, – напротив, сослужили злую службу. Его обвиняли в шпионаже. Юдин был почётным членом Английского королевского Колледжа хирургов, Американской ассоциации хирургов, Французской хирургической академии, Пражского, Каталонского обществ хирургов, Почётным доктором Сорбонны.
 
Пользуясь мировой известностью Юдина, от него потребовали подписать состряпанные показания на кого-то (кажется, из врачей - тогда началось уголовное дело против группы высокопоставленных врачей - евреев, которых обвиняли в заговоре и убийстве ряда советских лидеров), но плохо знали, что слова – "Честь и Достоинство" - не были для Юдина просто словами. Честь и достоинство были органической основой его личности.

Наталья Владимировна рассказала мне, что, когда арестовали Юдина, она в отчаянии написала официальное заявление, чтобы вместе с ним арестовали и её, но оно осталось без ответа.  Она настойчиво добивалась соединения с Сергеем Сергеевичем, писала в разные инстанции письма, обивала разные пороги и угодила в психиатрическую лечебницу, куда заключили её на целый месяц. И только, когда Юдина отправили в ссылку в Новосибирск, ей разрешили уехать к нему.
Он и там оперировал, но наукой заниматься не было возможности, что очень угнетало его.
Со дня ареста в 1948 году до окончания ссылки и полной реабилитации академика Юдина в 1954 году прошло почти шесть лет!
На перроне московского вокзала их встречали верные друзья, которых осталось не так уж много.
Кто-то побоялся связи с опальным хирургом, кто-то предал и отвернулся.

И вдруг Наталья Владимировна попросила меня приподнять матрас кровати и достать тетрадь. Она, смущённо улыбаясь, сказала:
- Приходится быть осторожной! 
Эта была толстая тетрадь в красном переплёте – воспоминания её о тех ужасных годах. Она начала читать выдержки, которые меня, наивного человека, шокировали. Ведь об этих преступлениях режима я ничего не знала. Даже о судьбе своего деда и его посмертной реабилитации я узнала только в 1993 году!
Чтение прервала Тоня, вошедшая, чтобы сделать укол. Я поднялась и, боясь утомить Наталью Владимировну, попрощалась с ней.
 
Лицо её светилось добротой, пониманием и любовью - тем светом, который исходит от лика святых на русских иконах, а волнистые волосы короткой стрижки  казались серебряным нимбом.

Я не предполагала, что эта встреча будет последней.
Уходила я, взволнованная откровением Натальи Владимировны, в котором не было негодования, возмущения. Были просто факты того страшного периода жизни семьи Юдиных, того времени, о котором долгие годы опасно было даже вспоминать.

Меня поразило её безграничное доверие ко мне.
 
Глубокая благодарность к Наталье Владимировне Юдиной, удивительной, мужественной, прекрасной женщине осталась в моей душе навсегда.