На память

1
Ранним утром, едва проснувшись и ещё не открывая глаз, Семёнов услышал, как крупные капли дождя снова барабанят по подоконнику, и понял, что ещё одной грозы не ми-новать. Не той – небесной, а вполне земной – грозы доведённой накануне почти до истерики затянувшейся непогодой Киры. Вот уж дёрнул чёрт его последовать примеру друзей, отды-хавших в прошлом месяце на Селигере и соблазнивших его своими восторженными расска-зами отправиться туда с женой на отдых в этом году. Но, видно, небесная канцелярия, ответ-ственная за погоду, рассудила по-своему и все дожди и грозы, недоданные в ясном и тёплом мае выдала с лихвою в июне – аккурат к их приезду. В итоге за три недели пребывания на берегах живописного озера от силы неделю ещё временами выглядывало солнце, а в осталь-ные дни с утра до вечера сыпал мелкий надоедливый в своей бесконечности дождь. А когда случалась гроза, после неё на минуту появлялось испуганное солнце, тут же затягивавшееся низкой облачностью, сменявшейся ненавистным дождём. На озере сырой пронизывающий ветер гнал на берег бурые волны с гребешками пены. На лесных окрестных тропинках было мокро и грязно, а в старых летних домиках турбазы – холодно и тоскливо.
– Неужели на этом Валдае всегда свой особый микроклимат?! – лёжа в постели, уны-ло думал Семёнов, – В Москве – лето, а здесь – осень да и только. Прямо аномалия какая-то.
Вставать не хотелось, но и спать тоже, и он открыл глаза. За окном, наполовину за-дёрнутым выцветшими занавесками, серело всё то же промозглое дождливое утро. Значит, и сегодня, как и все последние дни, они с Кирой вдвоём будут сидеть здесь взаперти до вечера и играть друг у друга на нервах, высказывая накопившиеся на душе обиду и злость, как буд-то и впрямь кто-то из них виноват в этих разверзшихся хлябях небесных. Ни друзей, ни зна-комых, ни подобающих развлечений для них не было. И куда деваться, если даже самая рас-прекрасная природа в этакую непогоду не спасёт, если не чем занять себя на этот случай.
Правда, Семёнов, в отличие от Киры, не зависел от погоды и где-то в глубине души был даже рад разразившемуся ненастью, что давало  ему больше возможности на отдыхе за-ниматься творчеством. К своим тридцати годам, опубликовавшись в нескольких толстых со-лидных журналах, он уже успел прослыть в литературных кругах молодым весьма перспек-тивным писателем. И если его первый сборник рассказов прошёл почти не замеченным, то изданный в прошлом году роман “Сердцу не прикажешь” привлёк к себе внимание и массо-вого читателя, и серьёзной критики. Отмечали, что этот роман не укладывался в одни тесные рамки ни «мыльной оперы», ни “зубодробильного” боевика, ни заумного “фэнтези”, а вобрал в себя лучшее из этих жанров. О Вадиме Семёнове заговорили, пригласили на семинар мо-лодых писателей, приняли в Союз Писателей России и провели его творческий вечер в ЦДЛе. Он оброс нужными знакомствами и первыми поклонниками. А, главное, как считал сам Вадим, он дал понять Кире, что тоже чего-то стоит, если достиг уже определённых успе-хов и не зря убивал время на литературу.   
Но Кира не была бы Кирой, если бы воспринимала его только, как писателя. Если пять лет назад, когда их познакомили, ей было интересно всё, что выходило из-под его начи-нающего и ещё несовершенного пера. Но с каждым годом их совместной жизни этот интерес её убывал с той же  скоростью, с каким крепло его творчество. Киру уже ничем нельзя было удивить – ни новыми публикациями, ни положительными отзывами в прессе. Видно, для обыкновенного семейного счастья ей нужен был отнюдь не модный писатель, а просто муж – мужчина, ей принадлежащий и не разрывающийся между пресловутой музой и женой.
Вот почему с некоторых пор не всё было ладно в семействе Семёновых, и каждый из них считал другого законченным эгоистом.
– Будь ты хоть трижды гениален, но ты ведь человек, а не машина, – считала Кира.
– Да я такой, какой есть, но ты же знала – за кого выходишь замуж, – считал Вадим.
И если у него ещё хватало терпения периодически выслушивать упрёки жены по по-воду его мужской несостоятельности, то не было сил что-либо изменить в их отношениях. Зато их в избытке хватило на создание романа, на страницы которого он выплеснул всю свою тоску о неудавшейся любви и несбывшихся надеждах, об эфемерности счастья и при-зрачной мечте, не реализованной в жизни. Хотя в принципе это был не шедевр литературы – ни по части сюжета или по языку, ни по набору изобразительных средств или умных раз-мышлений о проблемах бытия. Но по мере чтения книги на фоне традиционного детективно-го сюжета невольно брала за душу нелёгкая судьба главных героев, их нравственная чистота, искренность чувств и редкий в наше время романтизм, когда Он – сильный и благородный, а Она – красивая и верная. Хотя мнения и разделились от восторженных откликов до полного неприятия, но роман произвёл сильное впечатление на читателей. Книги с авторскими дарст-венными надписями на память быстро расходились среди друзей и знакомых Вадима Семё-нова, в глазах которых он стал писателем с большой буквы в пику многочисленной дешёвой литературы. Он стал почти своим среди профессионалов, и вот они нежданно-негаданно ока-зали ему медвежью услугу – соблазнили этим несчастным Селигером.
Если в первые дни по приезде на турбазу погода им благоприятствовала, и непростые отношения Вадима и Киры стали понемногу налаживаться, то с разразившимся ненастьем всё опять пошло у них наперекосяк. На волне своего неожиданного писательского успеха Вадим засел за свой новый роман, не замечая оставшейся как бы не у дел, жены, а та, пере-водя тоскливый взгляд с хлещущего за окном дождя на увлечённо пишущего за столом му-жа, молча и терпеливо ждала своего часа. Так в глубине небес зреет кучевое облако и, насы-щаясь влагой и электричеством, постепенно превращается в чёрную грозовую тучу, в уроч-ный час обрушиваясь на землю с громом и молнией.
А это и случилось накануне днём. Как обычно, Семёнов с утра писал, а Кира молча глядела на него и вдруг простонала:
– Вадим, мне плохо здесь – давай уедем!
– Кирюш, потерпи ещё два дня, – не глядя на неё, машинально ответил Семёнов, – я как раз первую часть заканчиваю – так хорошо пишется.
Сказал это Вадим и тут же пожалел о сказанном, так как в следующий момент Кира буквально взорвалась в ответ.
– Ах, тебе твои книги дороже родного человека?! Тебе наплевать, что я уже измаялась здесь от безделья?! Сколько можно терпеть, и почему я должна терпеть?! – кричала она, – Я знаю, что ты меня не любишь и никогда не любил, но тебе этого мало. Тебе хочется лишний раз меня позлить, тебе нравится меня злить, и ты это делаешь специально. Привёз сюда в эту дыру, чтобы поиздеваться надо мной?!
– Кирюша, ну ты же сама знаешь, что не права, – обернувшись, успокаивал её Вадим, а самого так и тянуло повысить голос на неразумную жену и много чего нелицеприятного  припомнить ей за прошедшие годы. Только, когда он встал изо стола и захотел обнять её, Кира отступила назад и, с ненавистью глядя на него, даже взвизгнула со слезами в голосе:
– Не смей прикасаться ко мне, а то я не знаю, что сейчас сделаю!
– Ну и чёрт с тобой! – наконец, прорвало и Вадима. Он сел за стол и, обхватив руками голову, чтобы ничего не видеть и не слышать, так и просидел до самого вечера. А Кира, с рыданием рухнув в кровать, вскоре затихла, но долго пролежала, отвернувшись к стене. Так же молча прошёл у них вечер, ничего не изменила ночь, и наступивший новый день тоже не сулил ничего хорошего.
Поднялся Семёнов, за ним – насупившаяся Кира, глядя друг на друга, как на пустое место. Приведя себя в порядок, они всё так же молча сходили на завтрак в столовую. Первой по мокрой дорожке шла Кира, чуть поодаль от неё – Вадим, а по их раскрытым зонтам шеле-стел всё тот же бесконечный дождь. Когда пришли к себе в номер, не глядя на мужа, Кира тихо, но твёрдо, сказала:
– Я еду домой, а ты тут без меня хоть обпишись весь! – и стала собирать свои вещи.
Ухмыльнувшись в ответ, Вадим пошёл за горничной, чтобы сдать номер, потом схо-дил в администрацию турбазы за документами, а затем стал помогать жене паковать вещи. И всё это происходило в обоюдном гробовом молчании, когда каждый понимал, что достаточ-но одной искры для пожара, и потому при вынужденном общении отводил в сторону глаза. Через час на служебном автобусе их отвезли в Осташков, где они ещё полдня просидели на вокзале, дожидаясь вечернего поезда до Москвы. Не чувствуя за собою вины, Семёнов, ско-рее из вежливости, ухаживал за женой, пытаясь даже иронизировать, но замолкал, натыкаясь на неприязненный взгляд Киры. А ночью, мучаясь от бессонницы, под стук колёс в вагоне поезда каждый из них думал о своём, со своей колокольни – как быть. И всё казалось мрач-ным и безрадостным, как та серая промозглая непогода за окном, явившаяся виновницей их нынешних бед. Хотя, по правде говоря, всё это было следствием, а не причиной, и налицо был кризис, после которого следовало выздоровление, либо… – но об этом не хотелось ду-мать.
Москва встретила их, если и не солнцем, но дождя не было, и это обнадёживало. Ко-гда они вышли из метро, Вадим предложил Кире зайти в ближайший к их дому магазин, ко-торым они часто пользовались. В нём работала одна их общая знакомая продавщица, с кото-рой они общались не один год, довольно откровенно делясь наболевшим да и просто ново-стями. В прошлом году Семёнов в числе своих друзей подарил и ей на память свою книгу.
– Надо же чего-нибудь из еды купить, а то дома нас  никто не ждёт, и в холодильнике пусто, – сказал Вадим Кире таким тоном, что они как будто и не ссорились, а все их недора-зумения остались где-то далеко на Валдае, и дома всё пойдёт по-старому – по наезженной годами колее, без потрясений и ненужных волнений.
– Делай, что хочешь – мне всё равно! – ответила Кира, и злость в её голосе свидетель-ствовала о том, что она думала как раз по-другому.
Поджав губы и покачав головою в ответ, Семёнов направился к входу в магазин. Кира молча последовала за ним. В небольшом помещении магазина, торговавшим обычным набо-ром продуктов, было немного покупателей.  Кира с равнодушным видом остановилась у две-рей, а Вадим занял очередь и стал присматриваться, кто сегодня стоит за прилавком. Дело в том, что их знакомой продавщицы Вероники уже давно, месяца три-четыре, не было видно, и её сменщицы поговаривали, что она якобы не поладила с хозяином магазина и уволилась. Поэтому в этот раз Семёнов был приятно удивлён, обнаружив за прилавком Веронику. Толь-ко бросилось в глаза, как она изменилась за прошедшее время и не в лучшую сторону. Сим-патичная улыбчивая и приятная в общении сорокалетняя женщина словно постарела на де-сять лет: с похудевшим осунувшимся померкшим лицом она молча выслушивала очередного покупателя и при необходимости сухо и односложно отвечала ему. Да и странно было видеть её летом в тёмной одежде.
– Уж не случилось ли чего?! – подумал Вадим.
Когда подошла его очередь, Семёнов как ни в чём ни бывало поприветствовал Веро-нику. Та молча кивнула в ответ и, выслушав, что ему было нужно, стала подавать продукты и подсчитывать их стоимость. А Вадим, видно, намаявшись с замкнувшейся в себе молчали-вой супругой, уже не мог молчать, и его так и тянуло на разговор с продавщицей.
– Что-то вас давно не было видно? – с улыбкой начал он, – А мы вот из отпуска воз-вращаемся с казённых харчей на домашнюю еду, которую ещё надо приготовить.
Не поднимая своих глаз, Вероника не отвечала, считая на калькуляторе, а потом рас-считываясь с недоумевающим Вадимом.   И только когда она увидела, что за ним уже никого не было, вдруг произнесла упавшим голосом:
– А я дочку свою похоронила, двадцать лет Юлечке, девочке моей, было.
Семёнов услышал, как за его спиной тихо ахнула Кира. А у Вероники от сказанного невольно задрожал подбородок, и в глазах, в которых было столько человеческого горя, поя-вились слёзы. Она отвернулась и, достав платок, прижала его к лицу. Вадим же к своему стыду вдруг почувствовал беспомощность в нахождении слов утешения несчастной женщи-не и сконфуженно молчал. Но тут вовремя пришла на помощь Кира и по-женски, двумя-тремя фразами в этих случаях, выразила ей своё сочувствие. Как всё было просто и недос-тупно ему, мастеру слова! Видно, эти искренние слова помогли Веронике, и она, поблагода-рив за поддержку, уже обратилась к вошедшему в магазин следующему покупателю, а Ва-дим и Кира, попрощавшись, пошли на выход из него.
За те десять минут, проведённых ими в этом магазине, что-то незримо изменилось в их отношениях, в сознании их. Зашли туда порознь, а вышли вместе. Нет, они не помири-лись, но каждый из них, соприкоснувшись с подлинным человеческим горем, невольно за-думался над происходящим, приходя к выводу, что всё на свете суета сует и перед смертью все равны – и вождь, и бомж, и академик, и уборщица, а человек такое хрупкое создание и в своей утрате ничем не восполним, что их семейные сложности ни в какое сравнение не идут со смертью бедной Юли, так зачем же ещё самим усложнять себе жизнь, столь скоротечную.
Вечер возвращения в родные пенаты у Вадима и Киры прошёл на удивление довольно мирно. Поужинали вместе, хотя и по-прежнему молча, но в глазах у Киры уже не было зло-сти, полыхавшей в них ещё совсем недавно. Да и сам Семёнов от греха подальше забросил в ящик письменного стола рукопись начатого на Селигере романа и, переборов свою гордость, даже находил приятное в ухаживании за женой, а та и не сопротивлялась.

2
Полетели день за днём в привычном ритме московской жизни: работа, круг знакомых  и друзей, дом и обыденные заботы с ним связанные. И если на работе у Вадима не было осо-бых проблем, и даже Кира, выпустив пар, не продолжала начатой на Селигере молчаливой войны, то возвращения по вечерам домой неожиданно обернулись для Семёнова непонятны-ми сложностями. Проходя ежедневно мимо знакомого магазина, им овладевало какое-то внутреннее беспокойство. Глядя через стеклянную витрину на Веронику в тёмной одежде, он испытывал неясное чувство вины перед ней, предпочитая, сам не зная почему, делать покуп-ки в соседних магазинах, хотя и понимал, что выглядит всё это, по крайней мере, не солидно.
Но однажды случилось так, что нигде в округе не оказалось хлеба, и Семёнову при-шлось зайти в магазин к Веронике. В помещении кроме них двоих никого больше не было, и поздоровавшись при встречи, Вадим про себя отметил, что  за последние дни его знакомая продавщица понемногу пришла в себя и уже вполне спокойно отвечала на его ничего не зна-чащие реплики. Когда же Вадим купил всё необходимое и можно было уходить, что-то за-держало его, и он затоптался на месте, разглядывая витрину с товарами. Вот тут Вероника неожиданно и спросила:
– А вы помните мою Юлечку? Она здесь иногда мне помогала – заменяла меня за прилавком.
– Конечно, помню – у вас очень хорошая и красивая дочь, – ответил Семёнов, помед-лил и, скрепя сердце, добавил, – была.
– Умница, воспитанная, за все годы ни разу от неё грубого слова не услышала, – гово-рила Вероника, – да вот свалила её болезнь, сгорела, как свечка – рак. Что только с ней эти три месяца ни делали – и резали, и облучали – ничего не помогло, – на глаза у женщины сно-ва навернулись слёзы, но она сдержалась и после небольшой паузы продолжала, – А, знаете, Вадим, вы мне в прошлом году свою книгу на память подарили, так Юля у меня её как уви-дела, так в тот же день отобрала и всё читала и перечитывала. Уже в больнице у неё до самой смерти были только две книги: библия и ваш роман. Я его сама ещё не читала и ничего ска-зать про него не могу, но, я думаю, это неспроста: ваша книга и вы сами были ей небезраз-личны. Пусть Юля мне об этом не говорила, но какая мать не догадается! Вадим, может, вам это покажется слишком, но мне было бы очень приятно, если б и вы не забывали мою девоч-ку.
– Да, да, я помню вашу Юлю, – опять волнуясь, забормотал Семёнов, – и, видно, уже не забуду. Как жаль, что я раньше не обращал на неё внимание, а сейчас уже ничего не ис-правишь! Дай-то Бог вам самой здоровья и сил пережить всё это!
    Семёнов попрощался и пошёл прочь. Выйдя на улицу, он остановился, прислонясь к фонарному столбу и не зная, что делать. С признанием Вероники как будто что-то оборва-лось у него внутри, и нарушился отлаженный размеренный механизм: в голове крутился це-лый рой мыслей, в которых ещё нужно было разобраться на “трезвую голову”, но не было сил. Он стоял и безразличным взглядом смотрел, как вокруг него текла обыденная жизнь. Тут и там хлопали двери магазинов, и усталый после трудового дня народ, нагрузив продук-тами сумки, спешил по своим домам, предвкушая сытый ужин и приятный отдых перед те-леящиком. А кто никуда не спешил, скучковавшись по двое, по трое, лениво потягивали из горлышек бутылок пиво, купленное рядом в ларьке, и негромко переговаривались, судя по их блаженному виду, ничем не озабоченные. Между ними ходили и ждали пустую посуду старушки и бомжеватого вида граждане. Чуть подальше, на асфальтированной площадке, го-няла на роликах ребятня, а по соседству в сквере, на скамейках под деревьями, ворковала влюблённая молодёжь. На остановке у метро возбуждённая толпа штурмом брала подошед-ший автобус, а после его отъезда – одни терпеливо ждали следующий, а нетерпеливые лови-ли частников.
Всё шло, как обычно, своим чередом в большом людском муравейнике. Казалось, внешне ничего не изменилось в этом мире, из которого ушёл всего один знакомый человек, а Семёнов чувствовал опустошённость. Только сейчас до него дошло, что со смертью Юли умерла и часть его души, может быть, слегка наивная, но такая чистая и светлая, какой уже не быть никогда, будучи до поры до времени для него самого сокровенной тайной.
Домой идти не хотелось. Убить очередной никчёмный вечер обычным набиванием желудка за ужином, приправленным пустой болтовнёй с Кирой, чтобы потом разойтись с ней по своим углам, не принимала душа. Вадим прошёл в сквер и присел на первую попавшуюся свободную скамейку. Закрыв глаза, он вспомнил и, словно наяву, увидел, как прошлой зи-мой, заходя в магазин к Веронике, он приветливо здоровался с нею и с молоденькой темно-глазой девушкой, стоявшей рядом за прилавком. Пока Вероника обслуживала его, девушка, худенькая, темноволосая, с большими распахнутыми глазами, маленьким остреньким носи-ком и тонким разрезом губ, ответив на приветствие, быстро удалялась в дальний угол мага-зина и оттуда украдкой посматривала на знакомого покупателя. А Вероника молча улыба-лась, заметив, как дочь провожает его долгим взглядом до дверей, чтобы потом присоеди-ниться к матери.
Как-то раз зайдя в магазин в отсутствии Вероники, Семёнов застал  за прилавком одну Юлю. Смутившись оттого, что она оказалась с глазу на глаз с ним, девушка принесла и под-считала всё то, что он её попросил, и ждала, не поднимая глаз, что будет дальше. А Семёнов, неожиданно увидев у неё в углу на стуле свою книгу, с улыбкой обратился к Юле, благо больше никого в магазине не было:
– О, приятно видеть у вас свой «эпический» роман! И на что же по-вашему тянет сей романтический опус?
– Зря вы так иронизируете, – серьёзно ответила тонким, почти детским, но мелодич-ным, голосом девушка, – это очень хорошая книга, и я верю в ней всему, что там написано, то есть вам. Слава Богу, что в наше дурное время ещё живы искренние чувства, как бы их старомодными или детскими ни называли.  Спасибо вам за это! Пускай немногие о них уз-нают, но они нужны, как воздух, как вода, как солнце, потому что это настоящее, вечное, святое. А иначе для чего жить?!
– Юленька, вы прелесть, но если б все так думали, как вы, может и жизнь была бы иной?! Конечно, приятно слышать отзывы, подобные вашему, но только  чаще я слышу в свой адрес, что мой роман всего лишь ладно скроенная утопия – милая и наивная, далёкая от реальной жизни. Но будь по-вашему, как у Маяковского: «Если звёзды зажигают, значит, это кому-то нужно!»
    …Семёнов открыл глаза и посмотрел на часы: надо было всё-таки идти домой, что-бы потом не объясняться перед Кирой за своё опоздание. Он встал и не спеша пошёл через сквер к дому напротив. В обшарпанном и заплёванном подъезде Вадим достал из разбитого почтового ящика газеты и, равнодушно бросив их в свою сумку – чего с ним давно не случа-лось – направился к лифту. Ещё открывая дверь на своём десятом этаже, он услышал, как за ней звонит, не умолкая, телефон. Взяв трубку, он узнал недовольный голос Киры:
– Семёнов, где тебя черти носят?! Я битый час звоню домой и ни ответа, ни привета.
– На работе задержался, – хмуро ответил Вадим.
– Ты давай там без меня ужинай, а то я сегодня поздно приду: у нас тут сабантуй – день рождения сотрудницы отмечаем. Я тебе ещё позвоню, ты только никуда не пропадай!
– Ладно, – буркнул ей Семёнов, положил трубку и подумал в отместку, – Ах, у тебя сабантуй, а мне с тоски помирай! – и шагнул назад к входной двери.
Спустившись на лифте вниз, он вышел на улицу и направился к ближайшему винному магазину. Через полчаса, смастерив себе на кухне нехитрый ужин, Вадим распечатал бутыл-ку водки и наполнил до краёв стопку.  Когда-то, «на заре туманной юности», он крепко под-давал с дворовыми приятелями, а после армии – с коллегами по работе, и лишь всерьёз при-общившись к литературе, решил завязать с этим делом и уже три года ни капли в рот не брал. Но сегодня вдруг почувствовал, что «поплыл», и  только горькая “злодейка” поможет ему пережить этот злосчастный вечер, когда так трудно было справиться с эмоциями, взбу-дораженными недавними воспоминаниями.
Первую стопку он опрокинул, не поморщившись, а за ней скоро последовала другая, третья. Есть не хотелось, и, поковырявшись вилкой в сковородке, Семёнов отодвинул её по-дальше от себя. Что-то уж совсем было с ним не в порядке, если даже кусок не лез в горло. Оттого ли, что все мысли были в этот час об одном – о ней, о бедной Юле. Неужели он стал таким сентиментальным в жизни, недалеко уйдя от главного героя своего романа?! А, зна-чит, теперь, ему более понятна сама Юля.
В голове зашумело от  выпитого. Вадим встал и пошёл из кухни в комнату. Включив там телевизор, он машинально пощёлкал пультом по нескольким программам и вырубил его. Потом прошёл на балкон и, стоя у перил, долго слушал, не умолкающий допоздна, шум дви-жения по оживлённому проспекту. Солнце скрылось за окрестными домами. Начали сгу-щаться мягкие сумерки середины лета. Внизу, в сквере и вдоль улиц, зажигались фонари. Потянуло свежим ветром. Вадим ушёл с балкона и, бесцельно побродив по пустой квартире, опять направился на кухню. Острое чувство одиночества ходило за ним по пятам, и неотвяз-ная тоска нещадно грызла его душу. Что за напасть?!
Семёнов допил остатки водки и задумчиво уставился в тёмный   кухонный угол. От-туда на него смотрели грустные глаза Юли, и он не знал, куда деваться от этого взгляда.
– Что это, – думал Вадим, – чувство вины за то, что он есть, а её больше нет? Вины за то, что он ушла так рано, а он так поздно это понял? А, может, это просто жалость? Или не-что большее, о чём ему однажды говорила темноглазая Юля, настоящее, вечное, святое? Но зачем оно, это большое сильное чувство, изводит его теперь, когда ничему уже не быть и ни-чего уже не будет, кроме памяти? Что же это за болезнь такая – странная, неизлечимая, вы-сокая болезнь?!..
За окном уже стемнело, когда в тишине квартиры вдруг зазвонил телефон, от неожи-данности заставивший Вадима вздрогнуть. Он поднял трубку и услышал весёлый голос Ки-ры среди других, не менее весёлых, голосов:
– Семёнов, ты ещё живой?! А это я с девчонками – мы уже расходимся. Сейчас иду ловить такси, и скоро буду дома – жди!
Положив трубку, Вадим на кухню не пошёл, чтобы больше не ощущать там печально-го взгляда Юлиных глаз. Пройдя в комнату, не зажигая света, он сел на диван и вдруг отчёт-ливо услышал знакомый тонкий, почти детский, голос:
– Пожалуйста, не забывайте меня!
Семёнов застонал, как от зубной боли, и повалился на диван, зажав руками голову, чтобы не сойти с ума и уберечь себя от становящейся невыносимой пытки будоражащих воспоминаний, и провалился в забытьё. В таком положении и застала его приехавшая Кира, благоухавшая запахами французских духов и русского алкоголя, с не сходившей улыбкой на губах и огнём в глазах.
– Семёнов, ты чего – уснул, что ли? – тормошила она его за плечо, – Свет погасил и меня не встречаешь. О, да ты, я вижу, без меня поддавал здесь – опять за старое взялся? Ну, да чёрт с тобой – я сегодня сама такая! Лучше скажи: за что хоть пил-то?
– Не обессудь: не здравие твоё, а за упокой Вероникиной дочки Юли, – Вадим встал и включил в комнате свет.
– Ну, что ж, царствие ей небесное, но что тебя это так разволновало? Родную жену не замечаешь, а за других переживаешь – нехорошо.
– Представляешь, она уже в больнице, неизлечимо больная, до последнего дня только две книги читала: библию и мой роман.
– Ну и что – я тоже читала твой “великий” роман, и что ж теперь после этого – совсем не жить, что ли? Не обольщайся, Семёнов, ты всё-таки не Лев Толстой. А что касается этой несчастной девушки – так все там будем в своё время.
– Мы с тобой – да, а она – не в своё, – сокрушённо сказал Вадим.
– Что-то я тебя не узнаю, – нахмурилась Кира, – совсем ты раскис, расчувствовался, рассопливился, как кисейная барышня. Будь мужиком, Семёнов! Учти – мне такой муж не нужен!
– Ах, не нужен – тогда давай спать!
– Нет  уж, милый мой, как раз сегодня ты мне нужен, – озорно подмигнула Кира и по-висла у него на шее...

3
Прошло несколько дней, в течение которых Семёнов постепенно отходил от перене-сённого потрясения. На удивление Кира не донимала его ни расспросами, ни назиданиями, а только искоса поглядывала на него, словно ожидая скорого выздоровления. Как-то раз Ва-дим задержался допоздна на работе и, придя домой, не застал по обыкновению в прихожей встречающей его жены. Пройдя в комнату, он остановился в дверях и обомлел от увиденно-го. За письменным столом сидела Кира и читала рукопись его начатого на Селигере нового романа, не сразу отреагировав на появление мужа.
– Извини, что без спросу залезла в твои владения, – со смущённой улыбкой сказала Кира, – Решила время убить до твоего прихода да так увлеклась, что тебя не заметила.
– Да нет, читай, если интересно,– сказал Вадим, неожиданно уловив что-то новое и в поведении Киры, и даже в интонации её голоса.
– А когда ты будешь писать продолжение? – Кира встала изо стола и подошла к нему.
– Не знаю, Кирюш, – откровенно ответил Семёнов, – у меня в последнее время какое-то нехорошее ощущение, даже предчувствие того, что если я напишу ещё одну книгу, то вдруг опять кто-нибудь умрёт.
– Глупости какие, – возразила Кира и прижалась к нему, – выбрось всё это из головы и не переживай! Ведь ты же хорошо пишешь!
– Но я из-за этого плохо отношусь к тебе.
– Но это исправимо. Главное, что ты это сам понимаешь, а, значит, всё у нас будет хо-рошо!
– Главное, чтобы мы друг друга понимали, – улыбнулся в ответ Вадим, а на душе у него по-прежнему висел гнетущий камень.

Июнь – Июль 2001 г.