Два друга

Жили-были Александр Васильевич и Михаил Илларионович, но отнюдь не Суворов и Кутузов, наши прославленные полководцы, чьи имена известны даже нерадивому школьнику и недалёкому обывателю, а два друга – бывают же совпадения – два  молодых  руководителя одного из многочисленных московских предприятий.  Волею судьбы работая бок о бок, они являлись командирами своих подразделений, но один из них, Александр Васильевич, был старшим мастером цеха, а Михаил Илларионович – рангом пониже, мастером участка.
Как и его великий тёзка, старший по званию, Александр Васильевич, в свои неполные тридцать лет обладал всеми данными начальника производства: высокий, подтянутый, с командным голосом и решительным характером, но чересчур горячий, он, казалось, всей душой болел за порученное ему дело. В меру своих знаний специалиста и способностей организатора он вникал во все проблемы цеха от технологии до снабжения, попутно гоняя лентяев и алкашей, а при аврале от нетерпения сам принимался за работу на любом месте. При всём при том старался быть и строгим, и справедливым, претворяя в жизнь пресловутый закон кнута и пряника: отмечал успехи подчинённых и нещадно карал нарушителей. Самодуром его не называли, но и спокойной жизни он никому не давал.
Ещё во время службы в армии войдя во вкус командования людьми на должности старшины роты, Александр Васильевич продолжал действовать в том же духе и на гражданке. Хотя, как говорят в Одессе, это две большие разницы. Конечно, с мужиками на производстве ему было проще, но ведь были же у него в подчинении ещё и женщины – со своими особенностями и странностями противоположного пола, и надо было с этим считаться.
Но Александр Васильевич скидок на пол не делал из принципа, и потому его отношение к женщинам вообще было, мягко говоря, неприязненным и обострённым. Он запросто мог вызвать к себе и отчитать по полной программе, не стесняясь в крепких выражениях, любую из работниц цеха, в чём-нибудь провинившуюся. После такого начальственного внушения её, вернувшуюся в слезах на своё рабочее место, отпаивали успокоительным сердобольные подруги и утешали тем, что не она первая и не она последняя.
– У него же и дома казарма, где все по струнке ходят и стоят по стойке "Смирно!" – говорили они, – Чего же вы ещё хотите от него на работе?!
Одним словом – Суворов, даром, что ли, Александр Васильевич!
Полной противоположностью ему и по внешнему виду, и по характеру был его давний приятель и тёзка другого военачальника Михаил Илларионович – просто Миша, как ласково, в пику старшему мастеру, называли его чуть ли не все рабочие цеха. Небольшого роста, полный, даже не по летам грузный, меланхоличный, с заторможенной реакцией на всё происходящее вокруг него, Михаил Илларионович был не большим специалистом в своём деле, а потому его участок не блистал трудовыми успехами. По доброте души пуская всё на самотёк, не видел мастер, как за его спиной спокойно прокручивалась любая халтура, и в ус не дули бракоделы, лоботрясы и выпивохи, тем более, что и сам он был выпить не дурак. Знали все, что Миша не тронет, а его по старой дружбе прикроет Александр Васильевич.
Но особой поддержкой и симпатией пользовался Миша у прекрасной половины своего участка в силу того, что, как и его великий тёзка, испытывал невольную слабость к женщинам. А они, и молодые, и даже дамы почтенного возраста, порою откровенно заигрывали со своим мастером да ещё в присутствии его друга, что только вызывало у того глухое раздражение.
Конечно, Александр Васильевич скрепя сердце видел все Мишины нарушения и прегрешения, но многолетней их дружбе это большого вреда не наносило. А знакомы они были ещё со школьной скамьи, потом служили вместе в армии, вместе окончили один институт и почти одновременно пришли на одно предприятие, где и работали уже несколько лет. Но если давнее знакомство лишь определяло их дружбу, то отношения двух слишком разных по своей природе натур имело решающее значение – наверное, только такие крайности привлекают и дополняют друг друга, как говорится – единство противоположностей.
Общение двух друзей не ограничивалось одной лишь работой, так как помимо неё в восьмидесятых годах прошлого века хватало мероприятий самого разного толка – общественных и культурно-массовых. Одним из самых популярных среди них являлось дежурство в ДНД – Добровольной Народной Дружине.
Поди плохо было сообща после работы, перехватив пару кружечек пивка и перекусив в местной пельменной за углом, прошвырнуться тихим летним вечером по тенистым улочкам любимого города с повязкой на рукаве, пока жена хлопочет дома по хозяйству. А, утомившись, придти  на свой опорный пункт и, выслушав напутствие знакомого участкового, оставшиеся два часа дежурства заколачивать "козла", предварительно скинувшись и  заслав гонца за бутылочкой винца в соседний гастроном.
Вот тогда за дружеским столом да под градусом всё быстро менялось в людских отношениях. Отступали служебные иерархии и незримые дистанции между людьми, не было уже начальников и подчинённых, а представала взору развесёлая мужская компания, где поддавший Александр Васильевич по своему обыкновению беззлобно подшучивал над захмелевшим Михаилом Илларионовичем:
– Миша, так твою и разэтак, ты чего мои фишки бьёшь?
– А я и не заметил.
– Спишь или всё о бабах думаешь?
– О работе, Саня, о своих подчинённых.
– Я и говорю – о бабах: распустил ты их у себя на участке;  вот я до вас доберусь!
Но Миша не обижался и на удивление уже без всякого почтения перед своим начальством отвечал ему в том же духе. В общем, жили два друга, Александр Васильевич и Михаил Илларионович, и не тужили. Но однажды случилось непредвиденное.
Уж что за "великий" брак  допустила кто-то из женщин на Мишином участке, никто и не понял, но уж больно яро ополчился старший мастер на виновницу происшедшего. Не поленившись, примчался к ней на рабочее место и принялся отчитывать по делу и не по делу. Может, и на этот раз всё пошло бы по наезженной колее, ограничившись очередным выговором и женскими слезами, да неожиданно вступился Миша за свою подчинённую:
– Сань, кончай орать – я сам разберусь!
– Знаю я, как ты тут разбираешься в своём курятнике, петух хренов! – вдруг обозлился на него старший мастер.
– Сам ты гусь! – отозвался Михаил.
– Ну, ты, козёл! – и начальник цеха весь пыл негодования обратил на своего друга, осмелившегося встать ему поперёк дороги, как говорится, при исполнении его служебных обязанностей.
Надо было видеть и слышать эту неожиданную стычку двух друзей и тёзок великих полководцев, чтобы удивиться произошедшей метаморфозе. Правда, пух и перья в перечисленном зверинце не летели, но шума с обеих сторон было много, и больше всего поразил Михаил Илларионович, заставивший таки ретироваться своего начальника. Кто бы мог подумать, что в тихом омуте такие черти водятся!
– Миша, – спрашивали его потом, – чего это ты на него понёс – всё-таки друг твой?
– Дружба дружбой, – отвечал уже поостывший мастер участка, – но надо и человеком быть! – и своим ответом как бы напомнил древнее и мудрое изречение:
«Платон мне друг, но истина дороже»!
В общем, с того достопамятного дня наступил конец дружеским отношениям двух командиров производства. И посыпались все шишки на бедную Мишину головушку: отчитывал его беспощадно старший мастер при первом же удобном случае прилюдно и наравне со всеми за низкие трудовые показатели, за нарушения технологической и трудовой дисциплины подчинённых, за неполное соответствие занимаемой должности и пр. и пр. Часто устраивались открытые цеховые собрания с подведением итогов за отчётный период и принятием новых обязательств с обсуждением наболевших проблем. Посещало собрания и вышестоящее начальство вплоть до директора предприятия.
Все, казалось, были озабочены одной лишь проблемой: как поднять отстающий участок и помочь и даже заставить пересмотреть своё отношение к работе его мастера. Как же – на дворе перестройка, а у нас такое болото! Надо, товарищи, перестраиваться! И выслушивал Михаил Илларионович прямо в глаза все разносы в свой адрес с поразительным олимпийским спокойствием, с отсутствующим взором придерживаясь своеобразной тактики пофигизма, чем доводил противоположную сторону аж до белого каления.
Шло время, но, видно, дни Михаила Илларионовича на предприятии были сочтены. Лучше работать он не стал, да и отношения его с Александром Васильевичем не улучшились. И ему дали понять, что наилучшим выходом для мастера с его невысокой квалификацией может быть только увольнение по собственному желанию. Чем Миша и не преминул воспользоваться, найдя себе новое место, кажется, не хуже прежнего. А вскоре ушёл и Александр Васильевич, заняв вакантное место уже начальника цеха на соседнем предприятии.
– Вот собака на сене, – говорили про него в цехе, – выжил человека и сам слинял!
Можно только догадываться, как сложилась дальнейшая судьба двух бывших друзей, но те, кто с ними проработал не один год, уже не имели больше удовольствия лицезреть этот довольно редкий и своеобразный дуэт почти полных тёзок двух своих великих предшественников, правда, совсем на другом – не бранном  поле деятельности.