Надежда Ивановна

      Надежда Ивановна  была секретаршей-машинисткой нашего заведующего кафедрой. Сам профессор был жизнерадостным, энергичным мужиком, обременённым унылым семейством, и находящим радости жизни в деканатско-институтском политиканстве и бесконечном шахер-махере. В перерывах между делами он успевал приударить за молоденькой аспиранткой или поприжать в коридоре новоиспечённую ассистентку. Следить за порядком на кафедре ему было абсолютно некогда да и никак не подходило ни по должности, ни по характеру.
 
      На другх кафедрах для этой цели существовали маститые отставники, бывшие подполковники со странными загадочными именами, как, например, Ипполит Тихонович или Захар Архипович и не менее архаичными взглядами на жизнь и науку.   

      Непостижимым образом эти личности отлично уживались с учёными завами - профессорами и даже член-корами, типа знаменитого Иссаака Эмманнуиловича или не менее известного в науке Эмманнуила Иссааковича.

      На нашей кафедре такого Тимофея Макарыча по какой-то причине не оказалось, и его функции всецело легли на плечи машинистки-секретарши зава. Надежда Ивановна тут ничуть не оплошала и не уронила достоинства нашей глубоко научной кафедры импульсной техники и чего-то ещё совершенно секретного.

     Гордо восседая на пороге кабинета шефа и ни на минуту не останавливаясь, отстукивала она на машинке бесконечные труды всех профессоров, доцентов, старших и младших научных сотрудников, при этом она ещё зорко поглядывая за журналом прихода и  ухода. В журнале этом все сотрудники кафедры ставили свои подписи под её неусыпным наблюдением.

     Цербером Надежда Ивановна была отличным. Ничто не укрывалось от её взора : ни кто с кем и когда, ни на сколько и почему, ни зачем и по какому поводу. Приходилось только удивляться, как Надежда Ивановна успевала печатать тридцать пять страниц в час, надзирать за парой - тройкой молоденьких машинисток и при этом управлять сложным научным организмом кафедры.

     Ей было лет пятьдесят. Худощавая, темноволосая особа со странно сросшимися двумя или тремя пальцами на каждой руке. Изначально ничего устрашающего в её внешности, наверное, не было, но, как и всегда, работа наложила свой неизгладимый отпечаток и превратила Надежду Ивановну в нечто среднее между Эльзой Кох и Надеждой Константиновной, если, конечно, такое усреднение можно себе представить.

     Нечего и говорить, как все сотрудники кафедры её боялись, начиная с маститых доцентов и кончая дрожащими в её неулыбчивом безмолвном присутствии молоденькими аспирантками. Ни одна пропущенная запятая, ни одна недописанная страница отчёта и ни один недостаточно подтянутый лифчик никогда не укрывался от требовательного взгляда нашей Надежды Ивановны.

     Интересно, что у неё даже не было никакого прозвища. Все так и звали её за глаза - Надежда Ивановна, вероятно, по причине опасения и страха, тогда как другие сотрудники кафедры были  награждены часто меткими и смешными прозвищами.

     Легко себе представить, что, скорее всего, Надежда Ивановна была одинокая старая дева, живущая со старенькой мамой или тётушкой и кучей кошек. Но ничего подобного!  Надежда Ивановна была замужем и у неё было двое детей. Причём, как это не кажется странным, семья у неё была  крепкая  и замечательно  хорошая. 

    Муж Женя, симпатичный мужик и бывший фронтовик, часто вечером заходил за ней на работу и вся кафедра с открытыми ртами следила, как они, тесно взявшись под ручку, гордо шествовали по длинным узким институтским коридорам о чём-то тихо переговариваясь.  Муж всегда нёс её женскую сумку, а сама Надежда Ивановна, представляете себе, даже, кажется, улыбалась. 

     Старшая их дочь Света была гордостью и надеждой семьи. Девочка она была яркая, красивая, умненькая и  первая в семье получала высшее образование и заканчивала последний курс и не где-нибудь, а в нашем престижном техническом московском инстиуте, где и дети уважаемых профессоров и доцентов порой тянулись еле- еле на двойки - тройки, а то и вовсе вылетали, проучившись с грехом пополам два - три года.

     Младший сын, правда, не дотягивал до Светкиных стандартов, был немного замедленным, странноватым увальнем. Что интересно, что от рождения он унаследовал тот же материнский дефект - сросшиеся пальцы на обеих руках. Но Надежда Ивановна, сама настрадавшаяся за жизнь от этого недостатка, настояла, и мальчику сделали в детстве несколько операций под общим наркозом, разделив упрямые пальчики. Вот на этот общий наркоз и грешила теперь Надежда Ивановна, виня его в замедленности и небольших странностях сына.

     Был роскошный сентябрьский день, какие редко выдаются в Москве, когда страшная новость облетела кафедру. Знаете, такой светлый, прозрачный воздух, тепло, но без летней духоты, листья чуть-чуть уже облетели, но лес всё ещё стоит зелёно-жёлто-красный по обеим сторонам узкой дороги.

     Ребят привезли на автобусе собирать картошку на соседнем поле, которое виднелось на левой стороне дороги, сразу за перелеском. Возбуждённые весёлой поездкой, пьянящим воздухом, этим предстоящим днём неожиданного отдыха от монотонной учёбы, они весёлой гурьбой вываливались из автобуса через обе двери, подхватывая на ходу вёдра, мотыги, гитары и рюкзаки со своими нехитрыми пожитками. Черноглазая живая девочка выскочила первой через заднюю дверь и бросилась через дорогу.

     Кто же знал, что по этому узенькому шоссе раз в день, представьте себе - только один раз в день, проходит рейсовый автобус из соседней деревни…

     Надежды Ивановны не было на работе три дня, и вся кафедра с замиранием сердца ожидала её возвращения и все думали и гадали, как она изменится после такой страшной  трагедии. Наверное, помягчает, может, сломается, будет плакать, жаловаться на судьбу. Что она будет говорить, что рассказывать?

     Ничего этого не произошло. Через три дня та же самая, ничуть не изменившаяся Надежда Ивановна точно так же сидела на своём высоком стуле в предбаннике шефа и монотонно постукивала на машинке, зорко поглядывая в журнал за  росписями сотрудников.

    Единственное, что она сказала по поводу трагедии:

      - Когда раздался звонок, мы подумали, что это насчёт Жениной матери. Ей уже девяносто лет. 

    Вечером муж, как обычно, зашёл за ней на работу, и они, тесно прижавшись плечами друг к другу, не спеша шли по длинным институтским коридорам.


Рецензии
Очень хорошо написано, емко и интересно.Я бы еще сказала : интеллигентно и аккуратно, но так ,наверное, не говорят, но я не профессионал.В общем, мне понравилось.С уважением.

Елена Гончарова 2   28.01.2010 15:07     Заявить о нарушении
Огромное спасибо. Очень тронута.

Наталья Камнева   28.01.2010 23:57   Заявить о нарушении