Мемуары начинающего саратовского рокера

МОЯ ЭВОЛЮЦИЯ ИЛИ ТУДА И ОБРАТНО
МНОГО-МНОГО РАЗ. МЕМУАРЫ
.................Все мерзостно, что вижу я вокруг…
.................У.Шекспир, великий драматург и поэт.
.................Желанья? Что толку напрасно и вечно желать?
.................М.Ю.Лермонтов, великий поэт и драматург.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЭЛЕКТРОННОМУ РЕЛИЗУ (special for ПРОЗА.РУ)
Во-первых, хочу ответить на вопрос о том, кому это может быть интересно.
Думаю, что всем, кто хочет знать, что он не одинок.

Этот текст является первым моим произведением, относящимся к крупной форме. Когда я его писал, я даже не взял еще себе псевдоним Хвоя. Странно, что я начал свою писательскую биографию в 20 лет с "мемуаров". Обычно мемуарами заканчивают биографию, не так ли?
Этот текст стилистически не выдержан. Со множеством вставок, рассуждений и комментариев. В этом тексте рассказано о большом количестве людей, без единой попытки как-либо литературно обрисовать их характеры.
И еще этот текст довольно инфантилен, наверное. Я бы так сейчас не написал.
Но если вас не будет выворачивать наизнанку от потока нижеследующей первобытно-подростковой искренности, добро пожаловать!
................. Лев Хвоя, 21 января 2009

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ САМОПАЛЬНОМУ, РАЗУМЕТСЯ, РЕЛИЗУ
Такая вот, в общем, штука получается. Необычно, но факт: на основе несостоявшихся фактов и несбывшихся надежд можно написать неслабые воспоминания. Чем я и занялся в марте 2001-го года.
То, что вы, быть может, прочтете ниже, не претендует на полноту и изобилует явными провалами и недосказанностями. Однако так вышло, что многие люди получили от меня электронные варианты этих "мемуаров" на различных стадиях написания раньше, чем следовало бы, дело получило огласку… в общем, кое-кто из тех, у кого компьютера нет, захотел сие прочитать. А мне захотелось узнать их мнение, и вообще, стало невтерпеж. Имею право!
Действительно, оглядывая в целом этот результат почти полуторагодового валяния дурака за компьютером, я могу официально заявить, что недоволен.
Недоволен тем, что изложение чересчур схематично, за именами зачастую не угадывается ничего от характера, и вообще, маловато прилагательных. Чарли Диккенс, мать его, наверное, прежде чем добраться до первого действия первого героя, описал бы всю его генеалогию до пятнадцатого колена с указанием всех титулов и заслуг перед отечеством. А я? С места в карьер.
Недоволен тем, что не сумел описать мои отношения с моими девушками достаточно отстраненно. Как я ни старался, мои личные переживания и вдобавок ощущение того, что об этом вообще писать неловко, лезут изо всех дыр.
Недоволен тем, что никто, сволочь, толком не обиделся, прочитав. Я что, на самом деле такой веселый и приятный во всех отношениях человек?!!
Ну ничего, ночь длинная… Перекроим, исправим, что не так…
Короче, не судите строго там,.. поехали!
.................Лев Бахрах, 1-ое сентября 2002г.

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ САМОПАЛЬНОМУ, РАЗУМЕТСЯ, РЕЛИЗУ
Дрянь. Текст разбух аж в полтора раза, а смысла в нем не прибавилось. Он стал окончательно мерзопакостен и отвратителен. Появились обидевшиеся, Никита Сикерин, например. Хотя... Многие ошибки я исправил... Но все равно – дрянь.
Еще хочу предостеречь потенциальных завистников. Некоторые уже говорили, что, мол, если б у них было побольше свободного времени, то они б написали мемуары еще и поинтересней. Ничего подобного. Во-первых, на самом деле это – адский труд, который вдобавок еще не оплачивается ничем, кроме массы потенциальных возможностей схлопотать подзатыльник от кого-нибудь, кто сочтет написанное про себя несправедливым. И это надо обладать очень большим упорством, чтоб довести работу до конца. Во-вторых, очень трудно не перейти за линию "политкорректности". То есть, хотя у нас свобода слова там всякая и т.д., писать нужно все-таки в рамках этики. То есть не выдавать чужих секретов, и вообще не делать общеизвестным то, что делать общеизвестным не следует. В-третьих, очень трудно написать так, чтоб не было потом самому мучительно стыдно за то, что написал. Я  вот, например, старался сгладить максимум острых углов, но все равно мне стыдно. Очень много каких-то несолидных, детских и наивных моментов, которые отнюдь не делают чести... Кошмар... Ну, в общем, я предупредил...
.................Лев Бахрах, 1-е июня 2003г.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Эту историю я писать не собирался. Но, тем не менее, я ее написал.
Я не хотел быть ее участником, но я им стал. Я хотел, чтобы она была интересной и относительно поучительной, но оказалось, что это ей не светит ввиду независящих от нас законов мироздания.
Поэтому предлагаю на Ваш суд Повествование.
В начальном варианте этого вступления я здесь распинался о том, что все изложенные мной факты – все чистая правда и так далее, но в процессе написания данного шедевра ситуация несколько изменилась. Дело в том, что многого из того, о чем написать хотелось бы, никто из моих друзей либо в упор не помнит, либо не может знать вовсе. И, стало быть, вся ответственность за истинность вспомненного ложится на мои плечи. Но, понятно, я тоже всего не помню, и вследствие этого многие нижеизложенные факты при ближайшем рассмотрении могут оказаться злостно перевранными, но, поверьте, это неумышленно. К тому же, чем, собственно, выдуманная истина хуже истины истинной, если она не вступает в противоречие с общей логикой событий?
…Само собой, когда у нас появилась группа, появился и репертуар.  Появилось несколько своих песен и гораздо больше чужих. Я завел блокнот и стал с начала записывать наши песни с аккордами, а с конца - чужие. Там же в конце я выделил пару листиков под дневник. Удивительное несоответствие состоит в том, что мне этих двух (на самом деле - менее, чем полутора) листов блокнота хватило почти на три года. Хотя субъективно я ощущаю, что прошло ОЧЕНЬ много времени, и что за это время произошло ОЧЕНЬ много событий. Так что даже если это все музыкальное творчество ничем не кончится, и я буду чинно работать по какой-нибудь специальности, я ни о чем не жалею. Музыка разнообразила мою жизнь, она дала мне цель для достижения. Я говорю всем - если вы ясно представляете свою жизнь и вам это не нравится, если вы ничего не видите в перспективе, кроме учебы, работы, женитьбы, детей, немытой посуды, женитьбы детей, пенсии и смерти, организуйте рок-группу.
Когда в процессе написания этого всего я смотрел на столбики дат и коряво написанных ремарок в дневнике, они в моем воображении обрастали дополнительными воспоминаниями и ассоциациями, которые я и вколотил в компьютер. Оригинальный текст дневника я привожу в конце в качестве приложения.
На самом деле часть текста и написана как своеобразный дневник – по горячим следам, но, естественно, все события раннего периода, да и множество позднего, приходилось мучительно вспоминать, и тут уж ни о какой дневниковости не может быть и речи.

ЧАСТЬ 1 "УЧЕНИК"

ГЛАВА 1
…все было впервые и в новь…
.................Петух построил себе дом. Жили-были три
.................лягушки. Одна была желтая, вторая была
.................синяя, а третья была зеленая.
.................             Д.Хармс. Из дневников.


22 марта 1998 года (в день рождения моей бабушки) Усачевым Виктором и мной, Бахрахом Львом, учениками химико-биологического и физико-математического классов гимназии №1 города Саратова соответственно, был основан музыкальный проект. Ему было дано название «Прайд», предложенное Виктором и через некоторое время (потому что мне оно не нравилось) принятое за отсутствием альтернатив. 
Виктор о выборе названия: Вначале я взял англо-русский словарь и наугад открыл его и ткнул пальцем. Я попал в слово, навек определившее судьбу нашего проекта – «геморрой». Представляются толпы поклонников, пишущих название группы на заборах и скандирующих на стадионах: «Ге-мо-ррой!»

ассоциации:
замерзшая Волга; густой снег, который быстро таял; «говняевка».

"Говняевка" – это весьма специфический участок набережной Волги. Там все застроено какими-то гаражами, лодочными базами и прочим дерьмом, и оно все смахивает на большую помойку. Собственно, логически и исторически это – прямое продолжение цивилизованной "прогулочной" набережной, но в индустриальную эпоху их разделила электростанция, еще какой-то комбикормовый завод, и "говняевка" стала "говняевкой". Мы с Виктором любили (да, надеюсь, и в старости еще будем любить) там гулять вдали от всех, ходить по льду и всячески валять дурака.

Виктор: саркастический портрет в духе Ван Гога (почему Ван Гога – неясно, ну да ладно). Первая встреча. Я впервые осознанно его узрел в школьном, тогда еще не заасфальтированном дворе. Он шел весь такой из себя в костюме из ворот по направлению к толпе своих одноклассников, и кто-то их них сказал: "Вот, Усачев идет". Это было давно, и, понятно, свежесть впечатления утеряна, но смею утверждать, что тогда Виктор производил впечатление товарища аккуратного, умненького, и развязной его походки у него еще не было и в помине. Помню, я еще удивился, уловив в этих словах "Вот, Усачев идет" некую иронию. Однако, когда мы познакомились поближе, я понял, что она не была необоснованной. После обстоятельного знакомства. Виктор имел кудрявую шевелюру (по его словам его волосы начали виться, когда ему было 12), за что Костя Бондарь (на самом деле идея ему не принадлежит, но главным пропагандистом был он) прозвал его КСЦ – Кудрявый С Цепочками. Ну, как вы уже догадались, Виктор одно время обожал цепи и цепочки, и был весь ими увешан. После очень обстоятельного знакомства. Виктор любил поговорить на абстрактные темы. Практически все наши с ним школьные беседы тет-а-тет могли бы нам служить пожизненным освобождением от армии по линии психдиспансера. Оглядываясь уже слегка назад, вынужден констатировать, что наши фантазии и размышления подошли бы больше представителям средней группы детского сада, чем ученикам старших классов гимназии. Тем не менее, хотя в фантазиях я преуспевал не менее Виктора, на реальные действия ему требовалась и требуется до сих пор несколько большая раскачка, чем мне. Вообще, странный Виктор товарищ – вроде, все качества налицо: терпение, умеренное занудство, а сделать толком ничего путного не может.
Первым, кто узнал о проекте (в день основания) был Фикус. Фикус был (да, вроде, и есть) нашим с Виктором общим и чуть ли не лучшим другом. Я с сим товарищем (настоящее его имя – Алексей Долмашкин) учился с первого класса, а Виктор познакомился с ним, когда Фикус перешел в его класс (был у нас такой "математический" класс, то есть, как бы, элита из элиты – лучший класс среди гимназических). Вслед за Фикусом через полгодика где-то я тоже туда перешел (это все происходило по протекции нашего учителя математики, он считал меня очень умным и способным, хотя и дьявольски ленивым), и мы с Виктором познакомились через Фикуса. Кстати, спасибо им обоим за корректировку этого абзаца – в первом варианте я здесь такую туфту написал! Склероз, однако.
Была жуткая оттепель, и тонны снега на Волге таяли самым гнусным образом. Мы зашли к Фикусу пообсохнуть, залили ему талым снегом всю прихожую и, сверкая глазами, предложили делать группу вместе. Фикус сначала смеялся, потому что мы с Виктором своими бредовыми прожектами уже достали всю школу, потом стал вежливо расспрашивать, а потом – наотрез отказался, предпочтя наблюдать за происходящим со стороны. 
записная книжка:
на первый концерт Фикус придет с ящиком гнилых помидоров.
В.У. (Виктор Усачев), хотя Виктор считает, что впервые это сказал сам Фикус.

Привожу сразу, чтобы потом не возникало вопросов, информацию о музыкальном образовании всех моих сотоварищей за все время:
Я (Палыч, Шкура) – гитара, вокал, клавиши. Музыкальная школа по классу специального фортепиано (1989-1997).
Усачев Виктор – бас, немного гитара. Без образования.
Иванов Михаил (Вано) – ударные. Без образования, хотя он недолго брал уроки игры на гитаре. Но его гитара даже безотносительно его умений являла собой нечто жуткое.
Григорьев Сергей (Хирург) – вокал, соло-гитара, а также клавишные и блок-флейта. По всей видимости, основные навыки приобрел сам. Учился в музучилище на отделении (так это у них называется?) вокала. 
Спичников Кирилл – гитара. Что-то типа студии. Бренчать на гитаре его там научили. 
Анашкин Андрей (Антихрист, Нехристь, Антифриз, Существо и пр.) – бас. Музыкальная школа по классу фортепиано. Троечник. Гитару осваивал сам, позже стал брать уроки с призрачной целью поступить в музучилище. Считал, что его призвание – бас, а не обычная гитара, и неплохо на этой самой бас-гитаре играл, хотя своей практически не имел. (Извините за несколько странную фразу, но дело обстоит именно так…)
Лапата Ирина – бас. Музыкальная школа по классу гитары. Говорит - экстерном, за 3 года. Наверно, это неплохой уровень.
Рябов Александр (Санёк) – ударные. По всей видимости - самоучка. Покупал во множестве учебники и учебные кассеты и научился неплохо барабанить. 
Коровкин Алексей – бас. Без образования. Ноты в принципе знал, но ни о каком чтении с листа нет и речи. Непонятным мне образом научился неплохо нарезать муторные риффы на своем басу "Iris".
Семенов Дмитрий (Casey) – ударные. Вообще без образования. Поначалу не знал (и не понимал, когда мы ему объясняли) даже что такое такт и доля. 
Хозин Роман (Романыч) – соло-гитара. Джими Хендрикс, блин. Когда я с ним познакомился, он играл на соло-гитаре если не виртуозно, то очень и очень прилично, но при этом совершенно не знал нот. Причем говорят, что он раньше (до гитары) играл на баяне.  Черт-те что.
Смольянинов Диментий (Дёма) – ударные. Брал частные уроки ударных в течение трех лет. Как барабанщик он очень крут.
Сикерин Никита (Harley Davidson) – вокал. Во избежание неуместной здесь необъективной нецензурщины, без комментариев.

Надо отметить, что тогда я знал Виктора до такой степени плохо, что отсутствие у него музыкального образования стало для меня откровением. В то время я слушал исключительно классическую музыку (в описываемый период моим любимым произведением был "Реквием" Моцарта, я слушал его раз сто), а о роке имел весьма смутные представления. Для меня обмен кассетами между Фикусом и Виктором был неким странным таинством, другим миром, смысла которого я понять не мог. Звучали преимущественно "Наутилус Помпилиус" и "ДДТ". Цой появился, видимо, даже несколько раньше, но я осознал факт его присутствия несколько позже. 
Я помню, в школе в подвале я увидел надпись «Цой» фломастером на кафельной стенке в виде пересекающихся дуг и спросил Виктора, кто это (что это?). Виктор сказал что-то про песни, про какую-то философию, но его ответ в целом носил маловразумительный характер. Хотя, может, я ошибаюсь.
Сейчас, уже наслушавшись всего-всего, я думаю, что никакой философией у Цоя и не пахнет, и вообще всячески раздражаюсь, когда кто-то говорит про философию там, где ее нет. У Цоя есть лишь твердое мироощущение и способность его четко и внятно выразить словами. Это ли философия? 
Первая рок-песня, которую я более или менее осознал, и она меня приколола, хотя и не впечатлила абсолютно, была “Хлоп-хлоп” Наутилуса с альбома “Разлука”. Там есть въедливо западающие в душу слова “Стены ограждают поле, в поле зреет урожай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй”.
Виктор написал два текста «Две тысячи лет назад» и «Ты чувствуешь запах костра в ночи». Говорил, что точно знает, как должна звучать «Две тысячи». Два куплета, тяжелый проигрыш, и последний куплет. Однако, как со временем оказалось, в этом и заключена основная проблема – уметь переходить от абстрактного знания к конкретным нотам и обратно. Виктор этого не умел, и мы с этой песней дружно зашились вплоть до появления Кирилла.

ассоциации:
весна/лето, солнце, дорога к Титанику. 

Фикус: саркастический портрет в духе Ван Гога. Первая встреча. Надо полагать, что впервые мы увиделись 1-ого сентября 1989 года, когда дружно пришли первый раз в первый класс, где нам что-то долго рассказывали про дедушку Ленина. После обстоятельного знакомства. (Прозвище "Фикус" – изобретение достаточно позднее, поэтому здесь уместнее называть его Лешей.) Поначалу Леша был крайне старательным учеником. Наша первая учительница (Татьяна Михайловна ее звали) за каждую пятерочную работу в тетрадке рисовала на обложке красную звездочку (времена были еще официально коммунистические). И у Леши этих звездочек было больше всех (штук 18, наверное). Леша был чрезвычайно честным и самоутверждался в этой честности. Откровенно говоря, уже тогда меня это раздражало (то есть я уже тогда был каким-то неправильным). Классе во втором Лешу практически единогласно избрали командиром октябрятского отряда. Единственная девчонка (Света Самохина), которая проголосовала не за него, проголосовала за меня, но чисто из личных симпатий. Однако на этом хваленый отличник Леша и закончился. Он стал относиться к учебе все более и более по-дурацки, и в студенческие годы он на мой взгляд существенно отставал от меня. Ну так вот. С Лешей я стал общаться посредством нашего общего друга и одноклассника Максима Бабенко. Он был сверххваленым суперотличником, чуть ли не в третьем классе умел считать интегралы, в общем… не знаю, я таких не люблю. У нас образовался стойкий триумвират, в котором я, кстати, занимал наименее почетное место. Леша был товарищем спортивным, и именно с его помощью я постигал азы лазания по гаражам и заборам. А сам при этом неизменно походил на мешок с картошкой. После очень обстоятельного знакомства. Фикус практически ничем не увлекался, весь его мир составляли телевизор, чтение и очень небольшое количество музыки на кассетах. Однако как собеседник он мне был всегда интересен тем, что, хотя он сам мало что реально делал, его суждения отличались относительной приземленностью. Хотя так приземленно Фикус мог говорить практически на любую тему. В нашей компании, особенно после нашего знакомства с Виктором, Фикус стал выполнять функцию универсального исповедника (по его просьбе добавляю, что сейчас он ее уже не выполняет). Все к нему приходили и плакались в жилетку. Он всех выслушивал и отпускал с миром, и мне страшно представить, сколько противоречащих друг другу и часто чуждых ему самому мнений умещалось в его голове. С Фикусом мы купили и выпили (зимой на городском пляже посреди Волги) первую нашу бутылку водки. С ним же мы купили первую пачку сигарет (синяя Magna – ну и гадость!), хотя Фикус начинал пробовать курить раньше что-то вроде "Астры", купленной по талонам в горбачевские времена. Таким образом, хотя я имел с Фикусом очень мало общих проектов (ну, парочка секретных компаний, ну, уровни он рисовал для моей компьютерной игрушки, так и не законченной), мы с ним практически друзья навек. Часто из-за нашего друг с другом несогласия наши дороги расходились, но ненадолго, и мы неизменно приходили к одному и тому же. По этому поводу был придуман принцип, что мы загнемся под одним забором.
Кое-что еще. Фикус, как один из "корректоров" всего этого безобразия, указал мне на то, что словосочетание "секретная компания" может быть не всем понятно. Я, честно говоря, думаю, что оно все-таки достаточно широко известно и употребимо, но тем не менее считаю на самом деле нелишним прокомментировать. "Секретная компания" в школьном понимании – это некоторая общность – некоторая компания, основная цель которой состоит в том, чтобы выделиться и одновременно обособиться от окружающих. Как правило (еще мой отец занимался этой ерундой, поэтому правило имеет место быть), все начинается с шифрованных записок друг другу (на почве чтения "Пляшущих человечков" про Шерлока Холмса). Собственно, цель заключается не столько в том, чтобы никто ничего не понимал, а в том, чтобы у всех эти писульки пробуждали (нездоровый, ой, нездоровый) интерес к твоей персоне. Еще очень весело дать компании звучное имя, написать устав, нарисовать эмблему, распечатать красивые бланки для оформления новых членов – в общем, веселуха без границ у кого какая фантазия.
В некоторых классах (как у моего отца, например) многое сводится к тому, что члены одной компании бьют членов другой компании, однако у нас все было стопроцентно интеллектуально, к тому же такая компания была у нас одна-единственная (то есть это были мы).
Как ни удивительно, идея первой секретной компании возникла у отличника Максима Бабенко. Он посылал анонимные записки (не помню уже, наверное, с Леши все и началось), призывал его вступить  в "организацию Великого Некто" в качестве "агента" с целью выполнять "задания". Леша, естественно, исключительно с целью раскусить кто за этим стоит, согласился. Так или иначе он рассказал эту историю мне, и в эту организацию вступил и я, а потом чисто случайно (на уроке труда) я узнал, что почем и кто есть кто. Собственно, Макс мне сам все рассказал в ответ на мой прямой вопрос. И мы стали работать против Леши вместе. Я с Лешей якобы пытался раскрыть эту организацию, а сам при этом корректировал все шаги с Максом, пытаясь сбить Лешу со следа.
И когда все это давно благополучно распалось (просто окончательно оболваненный Леша перестал как-либо реагировать на наши уловки, и мы постепенно сами ему раскрылись), мы разбрелись по классам кто куда, и я познакомился с Виктором, я рассказал ему про всю эту канитель. Он пришел в полный восторг, и мы уже с ним по той же принципиальной схеме, но с небольшими вариациями, орудовали вплоть до восьмого-девятого класса, чем снискали в своей школьной параллели славу полных дураков, придурков и полудурков.
За все время я официально участвовал примерно в 22(!) секретных компаниях, причем возглавлял все, кроме (дай Бог памяти!) трех.

Я записал-таки «Костер». Нотами в нотную тетрадочку. Она до сих пор у меня храниться, как раритет, хотя я стараюсь в нее пореже заглядывать. Мало того, что мелодия получилась лажовая, так еще и непонятно было, что с ней делать. Попытался подписать аккорды (нотами, разумеется, как учили в музыкальной школе!) - без какого-либо ощутимого результата. Мы с Виктором стали остро ощущать свою беспомощность. Было ясно, что основная надежда возлагается на меня. Но как применить свои знания к аккомпанементам для песен, тем более на ф-но?.. 
Примерно в апреле 1998 г. мы с Виктором разработали так называемую эмблему группы: фигурно изображенное слово «Прайд». Получилось на самом деле стильно, можете мне поверить. Так как она была нарисована на клетчатой бумаге, для меня не составило труда сделать компьютерную программу, рисующую эмблему в заданном масштабе. Далее я сделал дополнительную программу - «Редактор пятен», чтобы их разбросать по эмблеме на манер леопарда. Представляете – дурацкая примитивная программа, по-дурацки написанная, но сделала ведь она свое дело!
Но не было печали… В общем, несколько позже выяснилось, что в Саратове уже есть группа с таким названием. Они писали на афишах то «Прайд», то «Pride»; в то время как мы с Витьком английский вариант нашего названия принципиально писали «Praid», но мы все равно решили потихонечку переименовываться. 
Немного языкознания. Слово "прайд", написанное по-русски, имеет значение "семьи львов". Виктор у нас кошатник известный, так что не удивительно, что он предложил именно это слово (более того, сначала он хотел назваться "Пантера", но мы вовремя выяснили, что такая группа уже есть, и притом очень знаменитая) . Однако английское "pride" переводится как "спесь, гордость". И мы, не желая быть ни гордыми ни спесивыми, для отличия писали "praid", а такого слова в английском вообще нету, не говоря уж о том, что и читалось бы оно (если бы оно в английском все-таки было) иначе.
записная книжка:

"Это не буква П, а разводной мост через лужу перед моим подъездом."
В.У.   (Виктор Усачев) во время изобретения нами начертания этой буквы.

После долгих раздумий (!!) нам пришло-таки в голову, что в рок-группе должен участвовать хотя бы один гитарист.
Опосля долгих и мучительных расканителиваний Виктор вспомнил (скорее – решился озвучить), что его одноклассник Кирилл Спичников говорил, что умеет играть на гитаре, и что будто он уже играл в какой-то группе. Помню, на очередной репетиции школьного хора мы к нему подошли, и Виктор стал его расспрашивать про это дело. Я стоял аккуратно в сторонке, я с Кириллом был не особо знаком. Кирилл отказался помогать нам, мол, ему это все надоело и не надо ему этого дела больше.
Собственно говоря, как потом оказалось, Кирилл ни в какой группе не играл. Он занимался в какой-то студии, элементом обучения в которой была игра в большом ансамбле. Кирилл, да и Виктор позже, страшно меня доставали одним дурацким блюзом, который Кирилл там играл. Он был разложен по крайней мере на две гитары, и Виктору какое-то время не давала покоя мысль его играть вместе. К счастью, мне удалось отбрыкаться.
Но, несмотря на отказ Кирилла, у нас с ним стали теплеть отношения и мы практически подружились. Кирилл оказался несколько странным товарищем – у него была мания все поджигать и взрывать. Не то чтобы сильно, а так – чуть-чуть. По крайней мере петард в карманах у него всегда было не меряно.
Еще Кирилл чрезвычайно колоритен в плане внешности. Небольшой человек с узкими глазками, но лицом, которое чрезвычайно затруднительно отнести к какой-то определенной национальности. И это самое лицо почти всегда носит на себе этакое хитрое выражение, которое мой отец назвал "иезуитским". Одевался он, по крайней мере в школе тоже атасно: зеленый костюм, черный галстук и белые кроссовки. Это было нечто.
Дружба с Кириллом стала еще одной иллюстрацией того, что то, что противоположности сходятся – это дудки. Он, как и мы, любил почесать языком на общефилософские темы, ничего при этом по сути не делая.
Был у нас в школе еще один молодой человек – Андрей Беляев. Он учился на год старше нас, потом поступил на мехмат в университет, и я даже учился с одной его одноклассницей на одном курсе (очень сложно все это и путано, но зато наглядно иллюстрирует тесность мира). Кроме того, Андрей каким-то боком был знаком с моей тогдашней подружкой Аннушкой и с ее подружкой Настей. И в один прекрасный день я, а где я, там и мы с Виктором, узнали, что Андрей играет на гитаре и регулярно ездит на какую-то студию. Собственно, он сам нам об этом рассказал. Мы с Виктором покумекали, мозгой, стало быть, пошевелили, и Виктору, конечно же, пришла в голову глобалистская идея сделать из несчастного Андрея нашего верного союзника, или хотя бы уж втереться к нему на студию. Мы поймали его у какого-то кабинета (а это было не очень-то просто), спросили обо всем об этом на что получили совершенно неудовлетворительные ответы. Типа того, студия эта находится у черта на куличиках, а есть ли подобные в черте города, он не знает.
Единственное, чем Андрей запомнился в нашей истории, это шутка, основанная на игре слов: ударная установка “Зенит” или зенитная установка “Удар”.

ассоциации:
стойкая ассоциация со школьным буфетом. Там Настя Власова (Настя появлялась в наших музыкальных краях совсем немного раз, но все равно скажу, что она – на тот момент лучшая подруга Ани, на тот момент - моей девушки) праздновала с газировкой свой день рождения, и был приглашен Андрей. Он пришел с гитарой и плакался, что опять ехать ему на студию, и что они уже год там репетируют и все без толку. А еще, спрашивал, где можно достать медиаторы, такие, чтоб не ломались. Виктор еще предложил играть монеткой.  (это было около 10 февраля 1998).
Комментарий: бред какой-то! Эти посиделки определенно были устроены Настей и Аннушкой. Но 10-го февраля 98-го года этого быть не могло, потому что мы тогда еще не основали группу, а 10-го февраля 99-го года этого тоже не могло быть по двум причинам: я уже не встречался с Анькой, и Андрей уже давно закончил школу. Ничего не понимаю! Либо это был не день рождения Насти (но и не Аньки – у нее в июне, когда в школу не ходят), либо мы основали группу не в марте. И что же это было?!!

В то далекое время Виктора действительно обуревали странные политического рода идеи. Под политического рода идеями здесь я разумею идеи общественно-музыкальные. То есть ни к селу ни к городу провозглашались какие-то сомнительные лозунги типа “чем больше народу, тем лучше”, и все переживания были связаны не столько с механизмом делания музыки, сколько со способами сварганить из несуществующего процесса делания музыки нечто максимально массовое, что должно бы было всех захватить (во всем мире, конечно, никак не меньше).
За это время я умудрился радикально изменить свои музыкальные пристрастия.
Мое приобщение к року состоялось довольно символично. У нас дома на кухне висело радио – довольно оригинальное самодельное устройство, не имеющее кнопки включения-выключения, равно как и ручки настройки на частоту. Процесс этого самого выключения сводился к банальному убавлению громкости. И вот это радио, значит, перманентно работало, а я его слушал. По умолчанию оно было настроено на какую-то московскую волну, а там – местные анонсы. В частности – анонсируют концерт легендарной группы “Наутилус Помпилиус”. “Последнее плавание”, значит. Запись с последнего этого плавания, кстати говоря - одна из немногих записей у Нау, которую я до сих пор не слышал.
Дают, сами понимаете, музычку – “Отход на север“. И это дело мне, что удивительно, понравилось. Думаю, что я был психологически ориентирован на хард с самого начала. Я просто-таки уверен, что если бы из этого долбанного радио полилось что-нибудь слюнявое а-ля “Я хочу быть с тобой”, я бы послал это все куда подальше (я умею, вы знаете). А тут, видите ли, такой ритмичный рок.
Решение купить-таки кассету созрело окончательно, когда я сидел в туалете и в очередной раз выслушивал откровения Бутусова по поводу “внебрачного сына Октября”.
Итак, первой кассетой рока в моей жизни стал “Князь Тишины”, купленный в киоске на Проспекте, и выбранный методом тыка из нескольких наусовских альбомов. Эта запись меня потрясла, хотя “Отхода на север” я на ней к своему искреннему изумлению не обнаружил. Я не думал, что то, что я там услышу, произведет на меня такое впечатление. Позже, переслушав весь Наутилус, я понял, что мне крупно повезло, что я купил именно "Князя Тишины". Это самый музыкальный и хорошо аранжированный их альбом (на мой вкус). Любой другой в то время мог бы вызвать у меня, опять же, реакцию отторжения. А потом пошло-поехало.
Шли мы с Фикусом по Рабочей от Вольской к Чапаева. А на стенде (или уж как там это прямоугольное называется) висела бумажка, извещающая о скором приезде «Арии». Я бы не обратил на нее внимания, но вот Фикус сказал, обращаясь ко мне: вот, мол, Ария приезжает. Ну, я удивился, что есть что-то такое, что Фикус знает, а я не знаю (вполне оправданная реакция!) и стал его допрашивать с пристрастием. Смысл выуженной из растения информации состоял в том, что у Арии музыка более насыщенная, в общем, это надо слушать. Кстати, у Виктора есть, кажется, кассета. Ну, я намотал на ус, и через некоторое время спросил о кассете Виктора. И он мне ее дал.  Внешне - ничто не предвещало восторженного восхищения - переписанная кассета, на серой лицевой стороне обложки которой было неровно выведено Ария. Я сел, врубил и с первых секунд вступления к "Рабству иллюзий" понял: оу е! Это – то, что надо. А потом... Потом я собрал почти всю Арию, стал слушать "Коррозию металла" и стал становиться плохим мальчиком.

В начале учебного года, во всяком случае, в летнее время, как-то раз Виктор мне позвонил и сказал, что, мол, они с Фикусом и Вано увидели возле Мелодии объявление о том, что рок-группе требуется гитарист, способный отличить гитару от виолончели ... и кто-то еще.  Приведен, соответственно, адрес: улица Сакко и Ванцетти, дом такой-то. Мы решили встретиться, пойти, разузнать. Встретились попарно я с Анькой у меня и Виктор с Вано у Виктора. Вышла маленькая неувязка, когда Виктор и Вано сидели и ждали нашего звонка. Мы им позвонили, трубку взял отец Виктора и брякнул, что они уже ушли. Мы с Анькой, стало быть, поперлись в предполагаемое место встречи и стали искать дом по номеру, сообщенному нам Виктором. Дом с требуемым номером мы нашли, но надежды на то, что в этой двухэтажной халабуде есть четырнадцатая квартира у нас испарились тут же, как мы вошли во двор. Собственно, вошли туда мы тоже не от хорошей жизни. Просто решили, что мы могли разминуться и Виктор с Вано могут быть уже там. Вопрос о том, где это ТАМ, нас не особо волновал. Потом, когда поняли, что в том дворе нам ловить нечего, пытались звонить им из автомата на углу. Их не было дома, из чего мы сделали вывод, что они где-то шляются. Потом выяснилось, что они пошли к Мелодии уточнить номер дома, указанный в объявлении. Чем-то он их смутил, а, может быть, они уже приходили раньше нас. Они действительно спутали номер, он был неразборчиво написан.
Короче, Виктор с Вано все-таки пришли куда надо и мы благополучно и якобы случайно столкнулись на перекрестке.  Выяснилось, что дом, который нам на самом деле был нужен - это самый большой многоквартирный дом на углу Горького, и мы туда пошли. Нашли квартиру, стали звонить. Тишина и покой. Звонили снова и снова, тишина. Я помню, Виктор сел на ступеньку и принялся сочинять текст записки. До сих пор представляю себе, какую чушь мы могли бы там написать, если бы дверь не открылась. На пороге стоял пузатый мужчина, как мы интерпретировали - отец. Мы объяснили, что нас привело. Он оказался в курсе дел, сказал, что, к сожалению, Кати сейчас нет дома, и чтоб мы зашли как-нибудь в другой раз. Мы с ним договорились точно о времени и дне (по-моему, на следующий день в три), и попытались все-таки разузнать, в чем суть этого. Мужик в дверях хитро улыбнулся и интригующе сказал, что мы сами все увидим. Мы чувствовали себя в плену интригующей неизвестности. Собственно, я думаю, что ради таких моментов и стоит жить на свете. Несмотря на то, что когда все раскрывается и становится ясным, обычно бываешь разочарован. Конечно, больше всего нас озадачило то, что ОНО - самое главное - женского пола. Помню, когда мы только еще собирались туда идти, Анька рассказала об этом своей матери, и та меня наставляла, что идти в компанию рокеров - очень опасно, и чтоб мы никуда от себя Аньку не отпускали. Смешно.
Ну вот. На следующий день мы туда пришли – в том же составе – Я, Анька, Виктор и Миша. Зашли в комнату - там сидят девчонки. Штуки три. Мы сели на диван у стены, а они окружили стол, сидели и взирали на нас. Одна, как я понял, хозяйка всего этого бардака (она представилась, как Кэтти, а настоящее ее имя, естественно, было Катя), в первый раз произвела на меня какое-то полукарикатурное впечатление. Так бывает, когда видишь человека впервые, а потом пытаешься вспомнить, каков он из себя. Очень черная копна волос, производящая, поверьте мне, впечатление своей необузданной буйностью, и большой нос. Потом, когда я слегка скорректировал свое воспоминание при дальнейших встречах, и нос не показался таким уж большим, и шевелюра такой уж впечатляющей, но тогда, впервые, я был в легком шоке.
Вся комната у нее была заставлена фотографиями участников группы Queen. В столе у нее, как оказалось, лежали почти все их альбомы на различных носителях. Это весьма вдохновило нашего Вано (он фанател от Квинов, хотя потом раскаивался в том, что в силу его зацикленности на них он пропустил много другого хорошего и доброго) и в конце встречи он взял у Кати какую-то кассету. Хотя, может, это было в другой раз. Не помню, но это и не принципиально.
Вторая девчонка сидела в темных очках. Ее звали Tony. Внешне она произвела впечатление “штучки в себе” – такое выражение лица, будто она тебя оценивает и характерная конфигурация губ, которую я еще много позже встречу у Нет. Не говорящая о легкости характера и оптимизме.
Третья девчонка – сдается мне, ее величали Alex. Кстати, сейчас я это все пишу просто замечательно, но никто из нас не может быть уверен в том, которую из них как звали, учитывая то, что в разговоре упоминались также имена девчонок, которых там не было. Но предположим, что именно она и была Alex. Не все ли равно?
Ну вот. Стали разговаривать о творчестве друг друга. Как мы поняли, Кэтти закончила музыкалку по фортепиано и занималась сочинением песен под его аккомпанемент. Тогда я не знал ничего о Фредди Меркьюри, и не понимал, что это закос под него. Тем не менее, эта информация оказалась нам удобна, потому что мы обрели моральное право сказать, что – да!да! и мы тоже пишем песни на пианино. Много позже, когда я опишу наши посещения с Casey Дома Офицеров, я скажу, что это был мой первый опыт по ведению себя, как рок-звезда в ситуации, когда я таковым отнюдь не являюсь. Если то был первый, то тогда, с теми девчонками - это была генеральная репетиция.
Alex – маленькая, очень аккуратная, сидела и почти всю дорогу молчала. Tony постоянно нам что-то предъявляла насчет профессионализма и всего такого. Они напару с Кэтти рассказали нам какую-то полуабстрактную историю про гитариста, которого они выгнали. Они долго смеялись, почему – мы не понимали, что-то говорили про хождение по карнизу. Он это был или не он – я тоже что-то не усек. Но кто-то расхаживал по карнизу под Катиным окном. Это мы поняли.
Несмотря на не слишком приветливое к себе отношение – было такое ощущение, что мы на собеседовании устраиваемся на работу – мы поняли, что на самом деле эти девчонки могут едва ли сильно больше, чем мы. Они показывали издалека какие-то тетрадки. Мне запомнилось, что кто-то из них кому-то проставляла, что эта вторая не переписала песни, чтоб можно было хоть людям показать. Этих нормальных песен было всего две, причем спустя почти три года, когда я встретил Кэтти на улице, их количество не возросло. Песни были на английском. Всех нас, по крайней мере, меня, это несколько смущало. Тогда я еще не знал почти ничего о западном роке и думал, что это все – пережитки империализма. Потом я несколько пересмотрел свое мнение, но это было потом.
Вот так. В общем, это было забавно, но в силу поставленных самими девчонками ограничений, это не вылилось ни в какое продуктивное сотрудничество. Надо было сидеть и делать. А они были готовы только языком ля-ля. К тому же, они напрочь отрицали все обычные пути для саратовских рокеров: на робкий Мишин вопрос, какие у них взаимоотношения с клубом “Восток”, они достаточно резко и презрительно заголосили, что ну так скажем очень плохие.
Кстати, должен заметить, что в вышеупомянутом клубе я за описываемый период времени так ни разу и не был: по молодости лет порывался, но предки не пущали, потом подрос и тоже стал его презирать.
К Кате мы заходили еще несколько раз. Нас вдохновила поступившая от нее информация, что, дескать, у них где-то валяются два бонга, нужно их только найти (или просто взять, а там закрыто?) и все такое. Честно сказать, я не представлял себе, что есть, собственно, бонги, но сам факт наличия ударных, каких бы то ни было, завораживал. Сказывалась та просто-таки гипнотически действующая идея, что нам нужны ударные и без них никак. Мы и здесь надеялись на халяву, хотя и не представляли себе, что с ней делать, даже если она материализуется.
Сначала от нас балластом отпала Анька. Она нам не была там особенно нужна. И не потому, что вы подумали, а просто. Оговариваю специально, потому что она потом мне проставляла на этот счет. Я что-то обещал, а потом опять брал Виктора и шел туда.
Мы приходили, о чем-то беспредметно болтали, слушали беспредметную болтовню девчонок (там у Кати какая-то перманентная тусовка была в квартире – как ни придешь – все кто-то сидит), слушали музычку. Там у них впервые осознанно услышал такую дерьмовскую группу, как Vacuum. Мне еще в башку пришла идея сделать пародию на их песню, в которой были бы слова: “I see ficus in the sky”. К сожалению, она так и не осуществилась.
Напоследок, заканчивая описание этого эпизода (блин, все какие-то кондовые фразы получаются!), похвалю себя. Однажды мы явились к Кате вдвояка с Виктором. Позвонили, открыла, наверное мать, которая нас ни разу не видела. Спрашивает что-то типа “А вам кого?”. Мы говорим. И тут она задает гениальный вопрос. Она спрашивает: “А вы кто?” Мы несколько озадачились, если не сказать сильнее. Потому как описать одним, пусть даже сложноподчиненным предложением, кто мы такие, никто из нас был не в состоянии. И тут я нашелся – я сказал: “А мы тут уже были!” И сделал шаг вперед. Нас впустили.


Перед Новым Годом мы с  Кириллом гуляли в районе угла Чапаева и Московской. Как то так вышло, что откуда-то, наверное, из гостей, мы шли раньше, чем планировали, и у меня было еще время. Ну и у Кирилла, соответственно, тоже. Мы расстались со всеми остальными и слегка погуляли по заснеженным улицам. Заснежено было не по-детски. Мы тихо и не очень матерились и разговаривали на преимущественно музыкальные темы. Кирилл делал мне комплименты по поводу моего стихосложенческого творчества. По-моему, именно тогда он предложил мне написать песню.
Вторым Днем Рождения группы я считаю 25-е декабря. Разумеется, я не могу точно помнить день, дневника я не вел, но в башку мне стукнуло, что это было 25-е. В школу мы еще ходили. Но настроение было предканикулярное. Ну, в общем, дело было в том районе. Помню, у 31-го кабинета (физики) во время маленькой пятиминутной перемены я сказал забежавшему к нам в гости Кириллу (мы, соответственно, были в разных классах: он, Виктор и Вано - в химбио, я и Фикус - в физмате), что написал песню. Так появился текст «Война-война» (в моей тетрадке стоит дата написания - 21.12'98). Ему не суждено было стать песней, но на ее примере я постиг азы гитарного аккомпанемента. Кирилл придумывал аккорды, я его ругал. Я тогда не осознавал, насколько тяжело написать музыку к такому тексту. Как-никак 9 (!) строф, среди которых 5 ритмически разных. Причем это, смотря как считать. Причем эти ритмы такие трудные, что придумать под них что-то хоть сколько-то мелодичное мне не вполне удается до сих пор. Ну вот. Кирилл ко мне приходил с гитарой, и мы пели эту вещь до опупения. Но, в конце концов, процесс написания напрочь заглох.

ассоциации:
сугробы по колено; предбанник к кабинету физики; Кирилл с гитарой сидящий на кровати моих предков.

С конца 1999г начинаю канючить у предков гитару. Кончилось это тем, что в виду дороговизны данного мероприятия, мать притащила гитару своего сотрудника. Никогда не забуду: я выхожу из комнаты, вижу на обеденном столе гитару. Я так боязливо к ней подхожу и с опаской дергаю за струну (нейлоновые на ней были струны). 
Виктор уже который месяц промывал мне мозги, что где-то у него дома должна быть гитара. Неизвестно, где, неизвестно, в каком состоянии, но должна. Отцовская гитара. Кирилл написал мне (нарисовал мне) схемы гитарных аккордов аж на две с половиной тетрадных страницы. Ниже он приводил варианты гитарного боя: стрелочки вверх и вниз, причем, без указания длительностей. Как хош, то есть, так и понимай. Но тогда я даже этого последнего факта не осознавал. Я принялся учить аккорды. Это было мрачно. Если аккорд Em у меня хоть как-то еще выходил, то поставить что-то типа G без барре было уже дьявольски сложно. О барре и говорить не приходится. Я вообще его избегал, и аккорд F играл по совету Кирилла с малым барре на две струны на 1-ом ладу. Я потом специально отучал себя от этой привычки.  Аккорд H не получался у меня вообще, и когда я пытался его взять, Кирилл делал такую морду..! Ну вот. Я надрессировался на аккордах.  Если некоторым просто их учить без песенного контекста было скучно, то мне нет. Я прорабатывал кирилловскую таблицу подряд и вразбивку до приобретения стойких рефлексов. Мне это здорово помогло после.
Виктор нашел-таки гитару и самоучитель.
Гитара оказалась просто жуткой. Растрескавшаяся, с выкорчеванными верхними ладами и такими плохими струнами, что просто ну ваще. Теоретически, плохие струны это не беда – поменял, и все. Не беда это для всех, кроме Виктора. Он раскачивался на приобретение новых струн что-то где-то около года. Много позже, когда мы стали малость поумнее, возникло предложение покрасить эту гитару красной автомобильной краской, выйти с ней на сцену и демонстративно разломать об эту самую сцену. Это было бы самое умное, что мы могли с ней сделать. Но вернемся к нашим баранам. Виктор попросил у меня кирилловскую тетрадочку, я срисовал ему копию, и он занимался чем-то с ней в течение некоторого времени. Кирилл скачал из Интернета (а Былл Гейтсс все ж таки must die!) аккорды песен Наутилуса (который Помпилиус). Скованные, Титаник, Я хочу быть с тобой, Последнее письмо, Прогулки по Воде и Крылья.  Распечатал, дал мне. И Виктору тоже дал, только несколько позже. И я стал их учить.
Мишка Иванов (Вано) - наш гипотетический ударник. Он хотел быть ударником, соответственно он стал им числиться у нас.
Из изучения Наутилуса и из ударника-Вано вытекла легендарная запись - так называемый «Дебош в субботу». Состав: Фикус, Хорьков, Вано, Виктор, Кирилл, Миша Аристарин и я, соответственно. Квасили водку на Титанике, потом мы с Кириллом и Виктором пошли ко мне поиграть, но кто-то из тех, кто ко мне и не собирался, обо что-то порезался, и вся оставшаяся кодла пришла ко мне за помощью. Мы тогда сожрали у меня на кухне целый батон и трехлитровую банку  соленых помидоров. Потом пошли в комнату. Я взял гитару, и тут Вано приспичило на чем-то барабанить. После некоторых раздумий я дал ему англо-русский словарь. Потом высказывание об англо-русском словаре в качестве ударных стало классическим в нашей группе. Но и большинству из остальных я что-то дал из книг. И мы все хором (кроме Аристарина) голосили под аккомпанемент Кирилла и меня песни наусов и даже «Вечную Молодость» Чижа. Это я подарил на День Варенья Кириллу книжечку с некоторыми песнями (от Мумий Тролля до Гробов); она потом сгинула у Аньки.  Я до сих пор горжусь тем, что, хотя играть я не умел абсолютно, я не стесняясь вырывал из рук Кирилла гитару и заставлял всех терпеть свое исполнение.

Митян Карпов: - "Вы опоздали лет на двадцать. Году в семидесятом эта запись произвела бы такой фурор!"

Может, мы и опоздали, но это все равно было круто. 

Вообще, в те времена мы часто собирались у меня поиграть всякое разное и даже Фикус к нам иногда захаживал. Стучал ритм на словарях и играл проигрыш к "Крыльям" на такой дудке с клавишами. Кажется, она называется "симона".
Невероятно, но факт, арийская зараза коснулась также Леши Хорькова. Вероятно, отчасти этому виной были мы с Вано, на всех попойках исправно оравшие "Следуй за мной", и наш "Дебош в субботу", конечно, оказал свое действие. Дело дошло до того, что Леша собрал кассет Арии чуть ли не больше, чем я, и воспылал страстным желанием делать группу.
Кто такой этот Леша Хорьков? О, это прелюбопытный тип. Я с ним, как и с Фикусом, учился с первого класса, однако долгое время не дружил совершенно. Леша (отныне и во веки веков буду называть Фикуса Фикусом, а прочих тезок – Лешами) учился всегда очень плохо. В конце концов он ушел из нашей гимназии, и около двух лет вплоть до окончания учился в каком-то педагогическом колледже. Леша всегда был чрезвычайно поверхностным человеком со стандартными суждениями о том, что много денег – это хорошо, машина и дача – это тоже хорошо, а также с высоким самомнением, основанном мне лично непонятно на чем. Он поставил себе следующую цель в жизни: "Стать грамотным пацаном". И все время к ней шел. Тем не менее реальность часто расходилась с Лешиным мировосприятием, из за чего он приобрел репутацию довольно неприятного субъекта. Но я с ним в хороших отношениях.
Кроме того, Леша является уникальным образчиком соборного славянского менталитета. Учась в своем колледже, он просто от тоски и грусти каждую субботу приходил к воротам школы с поллитрой и ждал нас, своих старых друзей. И еще денег с собой захватывал, за что получил прозвище – Спонсор. Странный факт – когда у Леши постепенно стало напряженно с деньгами, мы перестали называть его Спонсором.
Так вот. Воспылавший страстным желанием Хорьков являл собой нечто еще более жуткое и абстрактное, чем воспылавший страстным желанием Виктор. Все, на что Лешу хватило помимо громогласных разглагольствовании, что Кипелов (это вокалист "Арии") – это круто и все такое, это организовать нашу с ним встречу с какой-то девицей, которая не чуралась посещений пресловутого клуба "Восток", и была в курсе всяких таких рокерских дел.
Здесь я сознательно навру с хронологией, но вы на меня не обижайтесь. Дело в том, что, объективно говоря, Леша не достоин того, чтобы о нем долго рассусоливать, так что с этой темой хотелось бы покончить сразу. Но Лешино, как я выразился, страстное желание растянулось с зимы аж до самого нашего выпускного вечера в конце мая.
Леша довольно долго готовил разговор с этой девушкой, но все никак не мог ее найти.. ну… это же Леша. И именно во время всяких там ученических выпускных гуляний он заприметил ее в Липках. Мы с Лешей слегка отстали от наших, и стали разговаривать.
Девушка была симпатичная, но все же разговор у нас вышел исключительно тупым и нудным. Самое ценное, что мы почерпнули, это то, что клуб "Восток" в общем-то совершенно ни при чем, тем более, что он закрывается на лето. Эта девушка (по-моему ее звали Катя, на том и остановимся) все спрашивала, что мы играем, кто на чем играет, ну, в общем, это были совершенно естественные вопросы, но они нас несколько вернули с небес в надлежащее место.
На самом деле глупо – не имея (и не умея) ну совершенно ничего, хотеть каких-то положительных результатов. В общем, эта беседа здорово опустила Лешу (я более трезво оценивал наши возможности, о чем, наверное, и говорил Леше, а он, наверное, не обращал никакого внимания), и его энтузиазм резко потух. Спустя где-то год он уже взахлеб слушал Земфиру, а об Арии вспоминал только когда она приезжала с концертами.
Любопытный человек Лёша! Слушая Земфиру, он пошел на концерт Арии и Rage (они совместно играли концерт). Пошел ради Арии, конечно, но после концерта заявил, что Rage – даже лучше (хотя музыка Rage не в пример более тяжелая и насыщенная).

Мы стали подбирать гитарные аккорды к "2000 Лет Назад" и "Ты Чувствуешь Запах Костра В Ночи". Сидели вначале с Виктором, потом - с Кириллом, потом - и с Виктором и с Кириллом. Подбирали на слух аккорды. Не сказать, чтоб там было три блатных и все, но почти. Мы с Кириллом отбирали друг у друга гитару и толкали свои идеи, Виктор слушал и говорил, так это или не так в его представлении. Наконец получилось по нашему разумению, что-то очень хорошее, но во-первых, аккорды были разбросаны по песням весьма хаотично, что затрудняло выучивание их наизусть, во-вторых, викторовская в нашей транскрипции мелодия напоминала скорее кардиограмму пациента в состоянии клинической смерти (Комментарий Виктора: Ой, если бы!), чем что-то на самом деле мелодичное. Тем не менее, 2000 Лет продержалась в нашем репертуаре дольше всех ранних вещей, а Костер чуть было не обрел второе дыхание благодаря новой аранжировке, придуманной Мухой (об этом деятеле будет позже). 
Ближе к концу лета, когда у меня была уже другая гитара, а у Виктора – бас, с нашим творчеством было знакомо уже большинство наших друзей. Кто-то, например, Фикус, нас в основном хвалил, а кто-то с жутким выражением лица молчал. Инна Ткачева скорее относилась ко вторым. Историю нашего с ней знакомства вы прочтете ниже, а сейчас скажу, что эта девушка в тот момент была как бы другом Виктора, и несколько раз они вместе ко мне заходили. Мы с Виктором решили ее привлечь и заставить что-то петь. Инна на самом деле пела в школьном хоре, как-то раз даже пела дуэтом с еще одной девчонкой, в общем, петь она могла. Но не хотела. Но мы ее уговорили, и при некотором стечении народа (точно помню, был Фикус) состоялась запись песни "2000 лет назад", где мы пели вместе. Запись получилась очень неплохая (мои позднейшие впечатления от ее прослушивания прочтете опять же ниже), хотя Инну очень веселил сам процесс. Все эти спаянные наспех переходники с торчащими проводами, вся эта фигня… Н-да.
Моя музыка на викторовскую "Исповедь" поразила всех наповал. Я тогда слушал "Арию", и когда Виктор прочитал мне этот свой текст, я сразу же услышал в нем тот ритм и мелодическую концепцию, на который было бы можно его положить. Я стал сочинять мелодию, и мне стоило немалого труда сделать ее все-таки непохожей на арийскую "Мертвую зону". Это была первая моя попытка внедрить научный подход в музыку. Наука тогда состояла в том, что на каждую ноту вокальной линии на сильных долях приходится по соответствующему трезвучию. Этакая перманентная модуляция. Но тогда даже это было нечто, ведь для этого надо было мелодию сначала придумать, и чтоб она была мелодичной, а не как у Виктора, а потом записать нотами. Во как!  Кроме того, я соорудил песенку «У меня был друг» по образу и подобию "Прогулок По Воде". Эта песня так бы и сгинула, если бы Кирилл не придумал оригинальный способ перебора, который сделал ее не похожей на Нау.
8 апреля 1999 года мы совершили первую нашу колоссальную наглость.   Прослышав, что в школе намечается нечто, именуемое конкурсом поэтов, мы решили в это дело встрять. Кураторша «Б» класса (это, то есть, химбио, где Виктор с Вано и Кириллом учились) по удачному стечению обстоятельств оказалась чуть ли не главной инициаторшей этого и прочих подобных мероприятий. Виктор на нее насел и получил добро на совместное выступление с песнями под гитару вместо стихов. Я, кстати говоря, тоже собирался выступить один со своими стихами по настоянию Нины Петровны. (Это наша учительница литературы. Она была очень высокого мнения о моих литературных способностях). Виктор, кстати, тоже собирался, но когда он продемонстрировал свои стихи своей кураторше, она состроила такую морду… Ну вот. То ли я был так окрылен возможностью выступить, то ли я просто туп от природы, но я осознал всю комичность произошедшего, только когда все было уже позади. В том смысле, что, разумеется, этот конкурс никому из старшеклассников не нужен. Они все его видали очень-очень далеко. Поэтому это выглядело так. В школу приперлись три крутых рокера, двое - с гитарами (это были мы с Кириллом, Виктор еще не мог играть) и, бросив их в клубе, дождались нужного времени. По ходу дела мы собрали группу поддержки в лице Вано и Насти Власовой. И все пошли на этот конкурс в так называемый школьный клуб – большой и практически пустой кабинет, главными достопримечательностями которого были пианино и телевизор. Там в присутствии завучей (Рожковой Н.Д. в частности) ученики второго тире седьмого плюс минус икс класса читали свои шедевры. Я тоже прочитал свои стихи - «Смещение равновесия...», «Ты много не знаешь, последнее старо...» и «Я первый» (о боже! я даже черную рубашку по этому случаю одел!), тем самым обеспечив себе достойное место в истории российской поэзии учащихся младших классов. Потом настала Наша очередь. (Кирилл, мать перемать, несмотря на мои настойчивые мольбы за две недели до конкурса, не выучил наизусть песен, чем снискал мой праведный гнев). В виду закономерного отсутствия пюпитров и чего-либо, способного их заменить, мы со своими листочками с песнями приземлились прямо на ковер. Мы с Кириллом - по краям, Виктор - в центре. Тогда он в первый и последний раз пел на людях. Лучше бы он этого не делал, но должен же был автор двух из трех текстов выполнить хотя бы какую-то полезную функцию! И я такой крутой, с закатанными рукавами, шоб не мешались, так круто орал и колотил по струнам, уткнувшись от смущения в листочки, которые, в сущности, предназначались только Кириллу. Тогда мы спели «Две тысячи лет назад», «Исповедь» и «У меня был друг». В «У меня был друг», в виду моей полной неспособности сыграть что-нибудь путное, было решено, что я буду только делать вид, что что-то играю, и разве что иногда в конце перебора брать нужный аккорд. Я не смог даже путно сделать вид.  В результате я ни к селу ни к городу издавал какие-то звуки, поражавшие непосвященных в самую селезенку. Кураторша химбио все слышала из соседнего кабинета и, со слов Виктора, списала это позорище на юношеский максимализм.

записная книжка:
Гитара - бляляляйка.
(по-моему, Мы с Настей).

Константин Бондарь: саркастический портрет в духе Ван Гога. Первая встреча. Так получилось, что класса с шестого мы стали учиться вместе. Но также в нашем классе оказалось достаточно много новых личностей, которым нравилось всячески измываться над Костей и надо мной. Надо мной интенсивное издевательство продолжалось сравнительно недолго – я был менее одиозной фигурой, чем Костя (а он был очень колоритен - толстоват и в очках), но в то время мы котировались на равных. Я помню, что после очередного растребушения моего портфеля некто Леша Турбин ко мне подошел и с сочувствием в голосе сказал что-то в духе: "Вон там мальчик. Над ним тоже все издеваются, как и над тобой. Пойди, подружись с ним." и указал в сторону Кости, который в этот момент кого-то догонял, или от кого-то удирал, хотя в его случае это было одним и тем же. После обстоятельного знакомства. Хотя сперва я тоже слегка участвовал в разборках с Костей, постепенно у нас сформировались более или менее нормальные отношения. Костя был еще замечателен тем, что его успехи по физкультуре приблизительно равнялись моим успехам (то есть нулю). И как-то раз, когда мы нарезая круги по стадиону "Динамо", в очередной раз безнадежно ото всех отстали, мы стали беседовать, и, в общем, этот разговор положил начало большому курсу русского мата, прочитанному мне Костей. С этого времени я начал оценивать Костю как человека крайне пошлого, жадного, недалекого и гордящегося этим. И, тем не менее, мне с ним было интересно. После очень обстоятельного знакомства. Так уж вышло, что вся ответственность за неприятный Костин характер полностью ложится на наши плечи, поскольку мы сами его сотворили таким. И у Кости на почве острого комплекса неполноценности стало вырисовываться ровно три интереса в жизни: компьютерные игрушки, женский (чуть не написал "третий") пол, и байки-сплетни о себе и о своих знакомых. В общем-то, Костины байки местами даже забавны, но чем-то все это творчество походило на одного из персонажей картины "Охотники на привале". В общем-то, мы все с Костей свыклись, и под настроение общение с ним бывало даже в кайф. Костя никогда не горел желанием играть с нами вместе в группе, хотя бренчать на гитаре он выучился в том числе и с моей подачки. Мы даже написали вместе пару песен, одна из них даже неплохая. Самой знаменитой фразой Кости относительно его отношения к своему отношению к нашему творчеству стала: "Ну, конечно, если вы будете записывать золотые и платиновые альбомы, я к вам примкну…"

20 апреля, вторник, 1999. Свершилось. Я купил себе нормальную, правда, отечественную, гитару. Дело в том, что та гитара, что притащила мне мать, естественно, ко мне имела минимальное отношение, и вдобавок не удовлетворяла своим качеством. И встала проблема "продолжения банкета". Я стал опять наседать на предков, а тут так удачно получилось, что отец стал устраиваться на работу. Его там что-то долго мурыжили с устройством, и однажды он мне всердцах пообещал, что с первой же зарплаты купит мне гитару. И так и получилось. Первая зарплата состоялась, и отец мне выделил 500 рублей. Я, собственно, уже заранее придумал у кого гитару можно было бы купить, и с этим товарищем предварительно договорился. Это был Митя Карпов – мой одноклассник, тогдашний бойфренд Инны Ткачевой (то есть будущей герлфренды Витька). Он еще несколькими месяцами ранее расспрашивал в школе, кому нужна электрогитара. Мне тогда было, скорее всего, еще глубоко плевать на всякие гитары, да и денег не было, и я сказал, что мне она не нужна, но запомнил, что он предлагал.
И вот, когда возникла такая ситуация, я поинтересовался у него, не продал ли он еще свою гитару. Он сказал, что нет, и стал спрашивать, какой суммой я буду располагать. Я ему, как наивный и ублюдски честный человек, сказал что это будет около 500 рублей. Он сказал, что скорее всего согласен, и мы условились, что я ему скажу, когда соберусь.
Долго ли коротко ли. У меня появились обещанные деньги, и мы с Митяном договорились о встрече. Я явился к нему домой. Естественно, застал у него дома Инну. Мы зашли в митяновскую комнату, и он извлек откуда-то страшного вида серый чехол из сыплющегося дерматина, в котором, очевидно, Оно и было. Он его расстегнул. И Оно явилось.
Я увидел гитару просто невиданной красоты. Я совершенно обалдел от восторга. Я взял ее дрожащими руками и еле-еле заставил себя наиграть "Ты чувствуешь запах костра в ночи". Струны на ней были какие-то необычные. Я таких больше никогда не видел, хотя, собственно, кроме пензенских с ни с какими и не сталкивался. У них была плоская обвивка. То есть, на толстые струны вместо поволоки была намотана плоская лента.
Митян дал мне еще шнур для гитары. Синий такой шнур. Показал, куда его втыкать. Я как идиот указал на звукосниматели и спросил, что это такое. Митян мне объяснил. Потом я задал еще более гениальный вопрос. Я спросил, почему их два. На это Митян не нашелся что ответить, и пошел в соседнюю комнату спросить у отца. От отца он передал мне ответ, еще более гениальный, чем вопрос. Он гласил: "А почему бы и не два?"
Я отдал Митяну деньги и пошел домой восторгаться. Это удивительное чувство, когда несешь что-то свежекупленное, боясь уронить, боясь ударить, боясь глубоко вздохнуть. Потом как-то привыкаешь, и становится все равно.
Родителям гитара очень понравилась. Действительно, черт побери, она была очень красивой. Через три года я выясню, что дизайн ленинградцы содрали с Gibson. Только лейбла не хватало.
Гитара звучала неплохо, хотя и тускловато, и без подключения к чему-либо звукоусиливающему. Обычно полуакустические гитары представляют себе как обычную акустику со звукоснимателем. А у меня – необычная полуакустика. Плоская и вся из себя не такая. На таких джаз играют.
К новой гитаре я привыкал долго, с трудом. У меня дома некоторое время сосуществовали две гитары сразу – старая, у которой плюс к ее прочим замечательным качествам стала отклеиваться подставка, и новая. Новая давала более четкий звук, и я его боялся. В самом деле, это интересный эффект. Уже достаточно опытным гитаристом, как я себя оценивал, я однажды пришел к одному другу (к Антихристу, о нем позже), и впервые с тех самых пор взял в руки нормальную гитару с нейлоновыми струнами. По-моему, на ней проще сочинять. Ошибки и диссонансы не так травмируют слух, и их можно исправлять методом последовательных приближений.
Таким образом, я какое-то еще время предпочитал старую гитару новой.
Тогда же я чем-то заболел, каким-то очередным гриппом, и, лежа с температурой 39, написал текст песни, золотыми буквами вписанной в нашу историю. "Мы с тобой" она называлась. Посвящение Фикусу, так как в припеве пелось "Мы с тобой загнемся под одним забором, мой друг", а эта идея была впервые сгенерирована нами с ним вместе. Когда я очухался и стал способен думать над музыкой, я, как истинный подвижник, применил в то время немыслимую для меня последовательность аккордов с баррэ – A, G, F#,G. Придумал я это со старой гитарой в руках. Но когда я сыграл то же на новой, это звучало так необычно, что я долго сомневался, оставлять ли так. Я даже играл перед бабушкиным зеркалом, чтоб видеть, как это выглядит. Оставил так. Хотя потом по настоянию Кирилла изменил F# на F.
Потом была еще эпопея приучения к этой песне общественного мнения. Потому что я, опять же как истинный подвижник, основательно опередил массовое осознание того, какой вообще может быть песня. Сплошной речитатив в куплетах с забойными аккордами в аккомпанементе, медленный приятный проигрыш (на аккорды его клали мы с Кириллом вместе), и какой-то опущенный припев.
Ничего, сначала привыкли, потом даже понравилось, а потом… ой, что потом было!

ГЛАВА 2
ОТСТУПЛЕНИЕ
знаки времени: Дерево, Титаник

.................По зрелом размышлении выходило, что исполнение моего желания совершенно невозможно.
.................     А.Гитлер. "Mein Kampf".

Хотя, строго говоря, эти воспоминания по плану должны бы были быть чисто музыкальными, мне бы хотелось порассуждать на абсолютно, по крайней мере,  внешне немузыкальные темы. Хотелось бы обсудить те вещи, вернее, места, которые оказали существенное влияние на формирование моей постдетской личности. Такими местами в Саратове для меня явилось так называемое "Дерево" и так называемый "Титаник". Позже появился еще и "Шинок", но об этом заведении – позже, тем более, к постдетскому периоду его отнести уже никак нельзя.
"Дерево" – это самое настоящее очень толстое и раскидистое дерево (поэтому кавычки можно опускать и писать просто с большой буквы). Это Дерево было обнаружено Виктором и нашим общим товарищем, а для Виктора – даже другом - Сашей Новосельцевым в одном из многочисленных и запутанных дворов того же квартала, в котором находилась наша школа. Дерево росло возле какого-то гаража, причем росло оно не вверх, как деревьям вроде бы полагается расти, а с хорошим таким наклоном, потом оно, аккуратненько опираясь на крышу этого гаража, распластывало свои толстенные ветви так, что на них было чрезвычайно удобно лежать. Чем мы с Виктором и занимались практически все лето 1997-го года. На вопрос: "Как вы провели лето?" мы могли с полным на то правом гордо отвечать: "Мы сидели на дереве".
В этом бы не было ничего особо интересного – сидели себе и сидели, на философские темы рассуждали, если бы ни ряд сопутствующих обстоятельств и событий. Во-первых, двор, в котором располагалось Дерево, оказался неожиданно более людным, чем о нем можно было бы подумать. В непосредственной его окрестности жил Ваня Зайченко, наш бывший одноклассник, о нем – чуть позже, также еще одна наша одноклассница, и, конечно, Костя Бондарь. Каждый день он шел в школу и возвращался из нее через узкий проход между постройками, соединявший улицу, с которой можно было попасть в школу с параллельной улицей по другую сторону квартала, на которой жил Костя. Этот проход в наших кругах так и сохранил за собой гордое имя Бондаря.
Но это не все. Дело в том, что мы (вернее, я; ощущений Виктора по этому поводу я не знаю) с удивлением обнаружили, что в самой непосредственной близости от Дерева, если быть точным, за углом дома, за который можно было заглядывать, пройдя слегка по крыше гаража (ну или по земле, конечно), находится место встречи членов так называемой Компании - Столик.
Столик (с большой буквы) – это обыкновенный столик, один из тех, что ставят во дворах, чтобы можно было посидеть, поиграть в карты или пообсуждать последние новости. А вот Компания – это дело особое. Сам этот термин был изобретен Виктором и мной и предназначался исключительно для внутреннего пользования. То есть кроме нас его употребляли лишь Костя, Аннушка и чуть-чуть Настя. Сама Компания не знала о том, что она – Компания, и, я полагаю, и сейчас не знает.
Так вот суть. В нашем классе, а точнее, в параллели по мере общего процесса взросления (к нам с Виктором это не относилось) стала выделяться некая общность, которая уже регулярно собиралась чего-нибудь выпить, чего-нибудь покурить и где-нибудь с кем-нибудь чем-нибудь заняться. Эта общность была достаточно велика – человек десять – пятнадцать, если не считать регулярно менявшихся девушек.
Столик по всей видимости был открыт Компанией едва ли не позже, чем Виктором Дерево. Еще в школе (до окончания учебного года, я имею в виду, до начала лета) мы слышали громогласные заявления "членов" Компании в адрес друг друга: "Ну ты приходи, мы будем за столиком, ну… здесь, ну, ты знаешь…" Мы ни черта не понимали, и обнаружив этот самый столик с этой самой Компанией впридачу, были немало удивлены.
Компания нас изрядно напрягала, потому что они нас, совершенно справедливо, считала полными молокососами, а мы, совершенно естественно, по-черному им завидовали. Облечь эту зависть в какую-либо конструктивную форму мы с Виктором были просто не в состоянии, и поэтому нам ничего не оставалось, кроме как ходить кругами, и действовать Компании на нервы, в результате чего они начинали считать нас еще большими придурками, чем мы даже есть на самом деле.
… Вот так читаю, что написал, и думаю, что для постороннего человека этот рассказ – абсолютно пустой и ничего не значащий, но, я надеюсь, обладая достаточным воображением, можно себе представить, чем это все было для нас…
Вот так мы с Виктором и сидели на Дереве, периодически глядя на Компанию из-за угла дома.
В результате этих переживаний мы с Виктором изобрели еще один род бесполезной деятельности. Мы стали отыскивать адреса наших одноклассников и заходить к ним в гости без предупреждения. Несчастных, постоянно выдерживавших наши набеги, набралось штук пять, никак не меньше, плюс еще несколько, к которым мы заходили всего один или два раза.
Статистика подобных визитов была довольно неутешительна – практически никто нас не пускал даже за порог (только Кирилл Маркушин однажды был вынужден нас впустить, когда ему сделал замечание отец по поводу того, как он встречает гостей). Отчасти это иллюстрировало то, во что нас ставило общественное мнение, отчасти, в общем, правое, а отчасти, конечно… не знаю, я бы впустил.
Закончилось лето, наступил сентябрь – начало учебного года, мерзкая пора. Но мы с Виктором по инерции еще иногда совершали подобные набеги на одноклассников с аналогичными, естественно, результатами…
Сейчас я скажу нечто принципиально важное, так что готовьтесь воспринимать.
До описываемого момента мы очень тщательно продумывали о чем мы будем говорить с теми, к кому зайдем, кто что скажет, кто что ответит. И вдруг случилось чудо – наверное, мы так устали, и нас все так достало, что, придя однажды к Инне Ткачевой, мы ничего не планировали. И ни о чем не догововаривались. Мы просто были собой.
И она стала первой, кто отнесся к нам по-человечески нормально.
Виктор был с Инной едва знаком – начали учиться в одном классе – ну и что? и у него был какой-то абсолютно формальный повод к ней зайти. А я знаком с ней не был вовсе, и у меня повода не было никакого.
В первый заход Инна признала во мне "того мальчика", который написал хорошее сочинение по литературе. То есть, сочинение было таким хорошим, что его перечитала вся параллель и все учителя. Тогда мы разговаривали полчаса через порог.
На следующий раз, после того, как мы опять проговорили с полчаса через порог же, она нам позволила-таки зайти. Мы сидели у нее на диване и долго о чем-то болтали. Таких визитов было несколько, но потом наши пути с Виктором разошлись. У него появились какие-то виды на Инну, которая, кстати, уже начала встречаться с Митей (на самом деле в начале нашего с Инной знакомства она с Митей еще не встречалась, поэтому Виктор тут просто затормозил); мое присутствие слегка напрягало Виктора, Инна мне не особо нравилась, поэтому отношение к ней Виктора напрягало меня… в общем, я стал заглядывать к ней все реже, а Виктор – все чаще.
Чем все это закончилось для Виктора – пусть он сам в своих мемуарах пишет. У меня тут мысль останавливается.
После такого успеха с Инной появилось, наверное, самое основополагающее и концептуальное соглашение между Виктором и мной за все время. Оно известно как "Октябрьская конвенция". В первоначальном варианте конвенция имела два пункта: "Не подписывать друг с другом каких-либо бумаг и договоров" (этим мы официально поставили крест на деятельности наших секретных компаний) и "Вообще ни о чем заранее подробно не договариваться, потому что ситуация обязательно сложится по совершенно непредусмотренному варианту" (под этим разумелось, что чем больше спонтанности в поведении – тем лучше). Позже прибавилось еще два, дополняющих первоначальные: "Не стоить далеко идущих планов, ибо чем планы более далеко идущие, тем меньше шансов они имеют реализоваться" (это Виктор придумал) и "Если уж планы были построены, то они должны быть обязательно воплощены в жизнь вне зависимости от степени их идиотизма" (это я придумал).
Во избежание противоречия самой себе "Октябрьская конвенция" никогда не фиксировалась на бумаге. Она была и остается устным соглашением, и, наверное, именно поэтому работает. Замечу, что последние два пункта в ней по отдельности весьма сомнительны, но вместе они образуют логичную систему, одновременно ограничивающую нас в количестве планов, и заставляющую самые важные все-таки построенные неукоснительно реализовывать.

В тексте однажды уже я упоминал Титаник, не объяснив, что это такое. А теперь для этого объяснения, как мне думается, самое время.
Титаник – это сгоревшая затонувшая плавбаза, "припаркованная" к набережной. Она стояла справа от Бабушкиного Взвоза практически вплотную к территории САРГРЭС, и на нее с берега был перекинут трап.
Трап был очень забавный: с берега на опорах, вколоченных в дно, выдавался вперед железный остов от такого подобия самопального причала, и уже с него шел трап, причем не вверх, как ему полагается, а вниз (ну затонула плавбаза! Вся ее первая палуба была под водой!). И по этой хлипкой железной конструкции можно было туды пробраться.
Открытие Титаника состоялось зимой 1997-1998 во времена, поистине доисторические для меня. Тогда я только-только начинал встречаться с Анькой. Ну, сами понимаете, тогда бы у меня не хватило ни смелости, ничего, чтобы начать какие бы то ни было отношения с девушкой, и началось это все с того, что Анька с Настей предложили нам с Виктором встретиться, посидеть в кафешке, поесть мороженного (среди зимы, классно, а?), прогуляться. Мороженное было вкусным, но вот прогулочки были веселенькими, причем в самом плохом смысле этого слова. Был дубак градусов так двадцать семь, мы мерзли, как цуцики, хлюпали носами, и все куда-то бежали рысцой по гололеду. Это все еще осложнялось тем, что я себя с Анькой чувствовал не вполне ловко, а Виктору на Настю так было вообще плевать.

Комментарии:
Оставляя предыдущий абзац для истории, замечу, что на самом деле, как говаривал Виктор, это все – ложь, ****еж и провокация. С самого появления Аньки в нашем классе я влюбился в нее по уши. Она казалась мне (да тогда, наверно, такой и была) очень красивой и стильно одевалась (на мой вкус, конечно. Я не люблю, когда девицы разряжаются, как попугаи, и Анька в своей серой паре – жакет и юбка казалась мне верхом совершенства). К тому же был ряд особых интригующих обстоятельств. У нее в подругах была так же новоприбывшая Настя Власова, как считалось, крайне некрасивая девушка, над ней, бедной, все издевались, как могли, особенно члены "Компании". Позже мы с Настей подружились, и, надеюсь, долго еще будем в хороших отношениях.
Так вот. Настя и Анька нервировали меня тем, что занимались чем-то подозрительным и странным – обменивались какими-то книгами… в общем, даже в школе у них на парте был их собственный приватный мир. А я, видите ли, с детства не люблю приватные миры. Я люблю в них влезать и вставлять свое веское слово. Поэтому я стал Аньку постепенно окучивать. Спрашивал, что это за книгу она читает (у нее на парте лежал томик Ричарда Баха "Мост через вечность"), учил играть ее в точки (увлекательная логическая игра, прототипом которой является, кажется, игра под названием "го", может, я ошибаюсь; у нас в нее весь класс играл), несколько раз провожал ее пару кварталов, но потом она каждый раз куда-то сворачивала… В общем, стала назревать большая любовь.
Помню, как-то раз я специально тайком от класснухи залез в наш классный журнал и списал ее адрес. Она жила достаточно далеко – на Соколовой, а в то далекое время мои представления о Саратове ограничивались несколькими кварталами центра – и для меня это было что-то как за краем земного диска. Я стал спрашивать у друзей, где это такая – улица Соколовая, и Фикус стал первым, кто смог более или менее вразумительно очертить пальцем искомую полуокружность. Меня ответ не удовлетворил, и я спросил, какие улицы с ней пересекаются. Выяснилось, что Чапаева – пересекается.
И однажды зимним вечером, идя откуда-то раньше времени, я вместо того, чтоб сразу пойти домой, пошел по Чапаева вверх, наблюдая за табличками на поперечных улицах. Было темно, и, если не страшно, то уж очень непривычно – это наверняка. Незнакомые районы, низкие дома, которые в темноте казались какими-то жуткими… В общем, кошмар на улице Вязов.
Собственно, это было чистое везение, но Аня жила почти на углу Соколовой и Чапаева. Учитывая общую длину этой самой Соколовой, это на самом деле удивительно. Я нашел ее дом, посмотрел на окна… как потом оказалось, вообще не те… и пошел обратно…
Но тут еще подоспело пари с Бондарем. Мы как-то разговаривали на тему женского пола, как всегда обменивались репликами, что нам бы уже хорошо бы… и решили – выберем девчонку и заключим пари – кто первый ее закадрит. На символические пять рублей. Мы выбрали Аньку. Наверное, это было не совсем честно, поскольку у меня уже намечался подход к ней, а у Костяна – не особо, хотя во время моих школьных "ухаживаний" он периодически мне вставлял палки в колеса. Хотя, с другой стороны, остальных кандидаток мы рассматривали наравне и даже раньше, чем дошли до Аньки, и отмели их по разным причинам.
Собственно, насколько я сейчас оцениваю, в этой партии я играл белыми, а Костян – все-таки черными. Единственное, на что он мог рассчитывать – это на то, чтобы расстроить мои планы, а у него лично шансов практически не было.
Был один острый и неприятный момент, когда я шел к Аньке к определенному времени, и как оказалось, Костян об этом узнал, зайдя к ней домой, и решил прийти тоже. Мы, что закономерно, встретились на улице, и дошли вместе до угла Кутякова и Чапаева. К этому времени я уже успел обработать Костяна, надавил на какие-то его дружеские ко мне чувства, в общем, поступил, как сволочь, но зато избавился от него навсегда.
В общем, не так уж я был робок – всех конкурентов раскидал на хрен, и сам сделал первые шаги. А, конечно, в том, что ситуация была выведена из логического ступора, вызванного полным отсутствием у меня какой-либо фантазии, заслуга полностью Аньки и Насти.
Между прочим, как-то мы разговаривали с Настей. Так получилось, что это было в дверях ее квартиры. Это было уже ближе к концу 98-го, и, наверное, я в очередной раз с Анькой поругался, и пошел ее искать у Насти, не помню уже, но, что-то в том духе. И мы с Настей разговорились о том, кто из нас сделал первый шаг в наших отношениях. Она говорила, что я, я говорил, что они. И Настя произнесла фразу, которая вошла в историю. Она сказала: "Какая разница, кому быть детонатором?" Потом я эту фразу использовал в тексте "Деструктивистов" в таком виде: "Я – детонатор любви и измены, я – разрушитель безоблачных дней, деструктивист, что идет через стену и никогда не жалеет о ней." 

Ну да ладно. Отступление оказалось довольно длинным, однако пора возвращаться к нашим баранам в образе Титаника. Во время какого-то нашего с Виктором променажа по льду на Волге он заприметил, вернее, ее было трудно не заприметить, эту самую плавбазу. Она стояла, вмерзшая в лед, вся из себя такая синяя и одинокая. И у Виктора возникло ретивое предложение ее исследовать. Я не без легкого ужаса проследовал за Виктором туда, мы забрались на сие сооружение, слегка осмотрели снаружи и вошли внутрь в один из коридоров. Тьма была местами даже кромешная, но нам хотелось все изучить подробно. Мы решили в следующий раз прийти туда, вооружившись фонариками, и исследовать все как надо.
Так и вышло. Вскорости мы взяли с собой Аньку с Настей и пошли к Титанику (вернее, тогда он еще так не назывался). Мы подробно там все облазили, осмотрели, ничего, кроме каких-то железяк и гор мусора, конечно, не нашли, перемазались, как черти, но были очень довольны успехом.
Через несколько дней произошло неожиданное. На какой-то школьной переменке я услышал разговор Вани Зайченко (мой бывший одноклассник, будущий лидер группы "Пять лет на мосту") с кем-то из "Компании". Возможно, это был Максим Виленский, я уже точно не помню. Ваня подробно рассказывал Максу про "Титаник" (так его и называл), и описал его местоположение так, что спутать было невозможно.
Таким образом, этот подслушанный разговор стал важным событием. Во-первых, мы выяснили, что далеко не нам одним нравится тусоваться на Титанике, в во-вторых, мы узнали, как его называть.
Титаник не пользовался в Компании слишком большой популярностью, но все же он имел изрядное число постоянных посетителей в лицах того же Виленского и Зайченко. Мы тоже ходили на Титаник, валяли там дурака, а я наступлением теплого времени года он стал нашим любимым местом, чтобы искупаться и слегка выпить.
Кто только там не перебывал! Первое, через что проходил впервые туда пришедший, это акробатические трюки на совершенно прозрачных и не вызывающих доверия железяках экс-трапа и экс-причала. Это бывало довольно весело, особенно с девчонками. (Там была и Инна, и Настя с Аней, и Оксана Свиридова, и Иннина подруга Лена Губанова).
Купаться же с Титаника было одно удовольствие. Когда он затонул, лестница, ведшая со второй палубы на первую, оказалась точнехонько на уровне воды, и прямо по ней можно было зайти в воду. В принципе, когда уровень воды был не очень высок, мы, слегка нырнув, могли "постоять" на нижней палубе.
В общем, Титаник выполнял функцию идеального места, в которое можно было прийти в любое время суток в любое время года, и неплохо провести время, хотя бы даже просто разговаривая в тишине и без свидетелей (странно, но народу на Титанике редко когда бывало много – иногда рыбаки приходили, иногда – дети играть, иногда какая-нибудь парочка забредала, а вечерами – никого не было).
Однако, один эпизод хочется отметить особо.
Мы как-то довольно круто напились там, и нас уплющило играть в прятки. Помню, дело было в какое-то холодное время года, по крайней мере, все были в куртках. Моя очередь была прятаться, и я забежал в один из длинных коридоров, выбрал комнату потемнее, и, думая только о том, чтоб не нашли, забился в самый угол. Вдруг слышу – шаги. Витек шел нетвердой походкой по коридору, заглядывая во все комнаты подряд, ища меня. Доходит до моей комнаты – и прямой наводкой заходит внутрь. Думаю – "Все, нашел, я проиграл…" Но Витек подходит ко мне на расстояние вытянутой руки, и вместо чего-нибудь более подходящего в данной ситуации, начинает расстегивать штаны. И я понимаю, что он меня не видит в темном углу, хотя я на фоне двери вижу его прекрасно. В общем, Витек справил малую нужду в самых ближайших окрестностях моего ботинка, и ушел, а я так и остался незамеченным. Позднее Витек высказал мысль (которая мне в голову так и не пришла даже пост фактум), что если бы я сказал что-нибудь вроде "Бу!", с ним что-нибудь бы случилось, причем очень нехорошее.
Помимо всего прочего, Титаник использовался нами с Вано как идеальное место для рисования. Это - еще один совершенно удивительный момент в моей жизни, к которому сейчас все уже относятся как к чему-то, само собой разумеющемуся. Нам, вернее, скорее всего, Вано первый озвучил, пришла в голову идея порисовать вместе. И мы решили пойти куда-нибудь на природу, и порисовать акварелью. Я предложил Титаник. Вано сначала мялся, поскольку он, в отличие от нас, на Титанике никогда не был частым гостем, но потом согласился.
И мы начали рисовать вместе. Вернее, конечно, каждый – на своем листе, но оказалось, что наши видения одного и того же – совершенно разные, и наши рисунки, которые мы гордо называли "картинами", лучше всего было смотреть одновременно – вановский и мой. Они словно взаимно дополняли друг друга.
Это были совершенно шизоидные работы с начала, и степень шизоидности лишь увеличивалась. Когда мы уже нарисовали виды с Титаника на все стороны света и нам это надоело, мы нарисовали воображаемый "вид Титаника снизу", пейзаж "То, что за горизонтом", пытались соединить в одном рисунке портрет и пейзаж и т.д. и.т.п. Вано все больше и больше увязал в своих ассоциациях, и когда мы уже несколько лет спустя ездили с ним на этюды за город, то, что он рисовал очень мало коррелировало с реальностью.
Кроме того, мы с Вано рисовали большие картины на обратной стороне обоев для оформления школы к выпускному вечеру. Мы выдавали по два измалеванных ватмана в день в течении где-то дней пяти, и школа была довольна. Жаль, эти творения пропали в веках, среди них было немало любопытных экземпляров. Например, портрет Константина Кинчева, который получился у нас чисто случайно (!), наверно, только лишь потому, что во время его рисования играла "Алиса".
Я рад, что такой союз а-ля Ильф и Петров имел место, это было приятно, и к тому же у нас у каждого осталось по некоторому количеству картин. Будет что вспомнить (у меня сохранилось штук 20 картин маслом и примерно столько же акварелей).
… Первого января 2000-го года мы пошли куда-то прогуляться. В составе, кажется, четырех человек – был Виктор, я, Вано, и Бондарь. И Виктор сказал нам, что Титаника больше нет. Мы пошли к нему по льду, и действительно оказалось, что очень большая часть носа отпилена, все развалено, разрушено, многих надстроек над верхней палубой нет, и вдобавок, исчезла возможность зайти на него с берега. Теперь это было возможным только по льду. Было уже темно, мы взобрались наверх, и долго ритмично колотили палками и железяками по остаткам железных надстроек. Это никогда не записанное на пленку произведение осталось в истории, как "Месса по Титанику". Титаника не стало.
Чтобы немного снизить драматическую пафосность этих событий, скажу, что мы, как истинные придурки, решили записать-таки эту мессу на пленку (на диктофон), причем с участием электрогитары (!). Мы представляли это примерно так: что мы в диктофон воткнем самодельный двойник на микрофон и на выход с гитарной примочки. Мы даже специально взяли дисторшн у Макса Рамзаева (это на тот момент еще будущий муж Аньки, с которым она вовсю жила). Но, к сожалению, из-за изменений в погоде идея воплощена в жизнь не была. Ну и маразм!

ГЛАВА 3
МАРАЗМ КРЕПЧАЛ...
...Я и мой друг Билл – такой же козел, как и я...
Ди Снайдер, лидер группы Twisted Sister. "Курс   выживания для подростков".

В школе же состоялся еще один забавный инцидент, которому, к счастью, а может, к сожалению, не дали возможности развиться. Близился выпускной вечер, и наша класснуха, как, впрочем, и все остальные выпускные класснухи, в этом мероприятии участвовала.
И вот как-то в коридоре она пересеклась с Сашей Муштеем, моим другом и одноклассником, и сказала ему, что, мол, а почему бы тебе не сделать какой-нибудь номер на торжественном концерте в актовом зале. Спросила, умеешь ли петь, а Саша не сообразил, и сказал что-то вроде “Да так…” И в коридоре же он напел ей начало песни Yesterday,  и ей даже вроде понравилось.
Вот как плохо принимать поспешные незрелые решения. Разумеется, стоя в школьном коридоре класснуха, у которой с музыкальным пониманием достаточно туго, не распознала, что у Саши-то ни слуха, ни голоса, собственно говоря, нет. Причем, как я потом выяснил, нет настолько бесперспективно, что тут даже не над чем работать. Но тем не менее. Саша явился ко мне домой и неожиданно для меня, стоя прямо на пороге, вопросил, есть ли у меня Yesterday в нотном варианте. Как ни странно, эта вещь у меня была в виде ксероксов с достаточно неплохого сборника, которые я когда-то зажал у Аньки. Я эти ксероксы раскопал, и стал по ходу дела расспрашивать Сашу о том, а собственно, зачем оно ему.
Он рассказал.
Потом я выучил текст и аккорды, которые были по тому моему уровню совершенно смертоубийственными, Саша пришел ко мне еще раз и мы стали играть и петь. Мы записали на мою магнитолу, кажется, семь дублей. Я подключил гитару и микрофон к нашему с Виктором фирменному тройнику, сам сидел на стуле и играл, а Саше корчился неподалеку с микрофоном, принадлежавшим Костяну Бондарю.
Эти записи вошли в историю. Шурик их теперь не может слышать вовсе, а у меня они вызывают истерический смех. Тем не менее, тогда мы на полном серьезе решили, что все неплохо отрепетировали, и пошли в школу с гитарой предварительно показывать свое искусство.
Я сейчас с высоты своего панковского опыта думаю, что бы было, если бы нам удалось проскочить на сцену без предварительных прослушиваний. Я думаю, было бы круто. Но, все же, нам пришлось это показывать нашей классной и классной химбио. Ну так уж получилось, что они были в одном кабинете, причем в том же кабинете сидела нехилая кучка химикобиологов, в том числе и Инна Ткачева. Теперь Инна является единственной неравнодушной свидетельницей, которая хорошо помнит это безобразие. 
Весь народ во главе с класснухами был сосредоточен на задних партах, они там какие-то контрольные переписывали, так что мы взяли стулья, я уже не помню, один или два, и у доски исполнили Yesterday. Это был просто нонсенс. Я не забуду никогда того выражения лица Инны. И выражения лица класснухи химбио. И нашей класснухи.
Когда Шурик привычно бодро спросил “Ну как?” наша Елена Станиславовна что-то с перепугу промямлила типа “Ну можно…” Но класснуха химбио Светлана Ивановна взяла себя в руки и замогильным голосом сказала “Не надо.” Здесь наша судьба решилась окончательно.
Мы с Шуриком вежливо попрощались и очень быстро слиняли.
Пара дублей с нашего совместного с Шуриком творческого процесса много позже попала в руки к нашей басистке Ирине на кассете “Черный пес Петербург” (эта кассета с нашими записями, но я ее так называю в честь того, что было на ней записано раньше). И я, сгорая от стыда, убеждал ее, что это не я пою Yesterday… 

27-го июня 1999 Витек купил себе бас-гитару. Вот как это было.
Начну издалека. После того, как я купил свою полуакустическую гитару, мне стало позарез необходимо ее куда-нибудь подключать. Способ подключения к проигрывателю я тогда еще не изобрел, и в свете этого,  частенько мотался к Кириллу в Агафоновку, а у него подключаться можно было запросто к музыкальному центру. Агафоновка на то и Агафоновка (и в Африке, так сказать, во!), что дотуда трюхать чертовски далеко, хотя и достаточно удобно в плане транспорта. Мы у него играли на моей гитаре, тихо кайфовали, поскольку прежняя не моя гитара была просто несоизмеримо ужаснее этой новой, и на этой новой я у Кирилла же сочинил несколько простых аккордовых последовательностей, одна из которых, должно быть, и послужила идейной основой для музыки к нашему с Витьком “Бреду”. Была у нас такая позорная песня.
Еще, коль уж об этом зашла речь, тогда же у Кирилла я познакомился с Диманом Мозговым, который сыграл в наших судьбах значительную роль в плане предоставления своей дачи под злостное совместное распитие спиртных напитков. Хотя ничто длительных отношений не предвещало, ибо этот самый Дмитрий в первый раз произвел на меня плохое впечатление, я от него постоянно ожидал какой-то опасности, хотя, быть может, в этом виноват Кирилл, так меня настроивший. Диман, помню, пришел к Кириллу во время моего там с гитарой присутствия, Кирилл нас с ним познакомил, и я, скрипя сердце, вынужден был сыграть ему Любовь Которая Прошла. Диман слушал, слушал, потом, когда я дошел до слов “Электричка бьет током, трамвай отрезает ноги” его пробило на истерику. Он долго покатывался со смеху, а после сказал, что все хорошо, только вот трамвай надо как-нибудь убрать. Трамвай я так и не убрал. Зато убрал всю песню.
Ну так я о бас-гитаре. В самом том факте, что мы с Виктором ее купили, виноват опять же Кирилл. Во время наших с ним телефонных сейшнов (с Кириллом я установил свой абсолютный рекорд по продолжительности телефонного разговора – 1 час (в то время, как у Виктора подобный рекорд составляет часа четыре, как минимум (Комментарий Виктора: но не с Кириллом!))), Кирилл промывал мне мозги (ударение на первый слог) по поводу того, как было б круто, и все такое, если бы да кабы у нас была басуха. Совершенно удивительно, как говоря всякую чушь, можно в нее свято верить. Мы с Кириллом верили.
И тогда же мне звонит, значит, Витек. Мы с ним разговариваем, а он в это время листает газету объявлений. Кое-что веселое зачитывает, мы смеемся, вдруг он читает что-то вроде “Продаю электрическую бас-гитару”. И указан телефон. Я ему говорю, мол, давай звони. Он и позвонил. Спросил о цене ему ответили – 200 рублей. У Витька, очевидно, челюсть так громко упала на пол, что на другом конце спросили – “Что, дорого?”. Витек сказал: “Нет, нет”. И тут же перезвонил мне. Я говорю – давай, договорись о встрече. Такой случай упустить было нельзя. Это действительно было очень дешево, даже для такого посредственного, мягко говоря, инструмента (Комментарий Виктора: Я через какое-то время видел такую шнягу в «Мелодии» на Проспекте за 1700). Витек договорился. Это оказалось на Шестой Дачной. Я зашел к Витьку, дабы пойти от него вместе. И когда мы уже переступали порог, его мать спросила, куда мы идем. Мы объяснили. Она спросила – и где это? Мы говорим как ни в чем не бывало – на Шестой Дачной. Вот была сцена! Такие выражения лиц надо просто снимать на кино.
Кончилось дело тем, что был ненавязчиво попрошен Витьковский отец отвезти нас на машине. Он нас повез и мы очень удачно оказались на означенной улице. К счастью, она совпадала с автомагистралью, и было очень удобно следить за изменением номеров домов. Иначе мы бы промучились долго. Отец Витька, стало быть, завез нас в нужный двор и стал ждать. Мы с Виктором пошли в подъезд. Поднялись на нужный этаж, там – дверь нараспашку, и какие-то мужики совершают какое-то броуновское движение из квартиры и обратно. Мы говорим одному из них, что, мол, мы по объявлению. Он (или не он, не помню уже) провел нас в комнату и достал гитару в кожаном чехле. Сам ее размер нас тогда слегка поразил. Мы знали, что гриф у бас-гитары длиннее, чем у гитары обычной, но увидеть это воочию всегда более впечатляюще, чем сто раз услышать. Ну, вы знаете.
Мы ее вытащили из чехла. Гитара была очень красивой. На самом деле, эта басуха была самым красивым “Уралом”, который я когда-либо видел. Мы с Витьком авторитетно подергали за струны. Я его спросил “Ну как тебе?”. Он пожал плечами. 
Помню, мы еще пытались спросить мужика, можно ли ее подключить-послушать. У него никакой аппаратуры не оказалось, но зато мы узнали причину дешевизны басухи. Она была не его. Ему ее кто-то дал, мол, хочешь - продай, все твое. Еще на прощание мужик сказал нам “Что, удачная покупка, да?”. Наверно, у нас были очень обалдевшие лица, когда мы сей инструмент облапывали.
Погрузили покупку в машину, поехали. Отец еще сказал нам – “Ну вот. Теперь Виктор возьмет свою гитару, обнимется с ней, поцелуется…”. К сожалению, он был прав. Так Виктор и сделал. Образно говоря, разумеется.
В тот же день Виктор припер бас ко мне и мы в бабушкиной комнате играли на нем, подключив его к “Азамату”. “Азамат” – моя магнитола  – советских времен, тяжеленная, и звук как из сортира. Все, что мы тогда спонтанно родили, в конечном счете, свелось к композиции “В траве сидел динозаврик” (вариант: бронтозаврик, хотя тиранозаврик – еще лучше) на мотив известной детской песенки.
Через пару часов, не знаю как (кстати, в этот день еще был дождь), у меня дома засела нехилая орава – кроме нас с Виктором еще Фикус, Вано и Саня Новосельцев (наш бывший одноклассник. Шевелюрой рыж и характером раздолбаист. Это - его единственное появление в повествовании, поэтому не обращайте особого внимания). Мы подключили басуху к проигрывателю и стали петь известные песни. Виктор сидел с басом и со скучной рожей брал произвольные ноты. К счастью, его почти не было слышно. У меня, однако, рожа была не сильно лучше. Но, по крайней мере, смешная. Мой вопль с хрипом и высовыванием языка “…с верою в любооовььь!” занял достойное место в истории. Место в истории было обеспечено родительской видеокамерой, где это безобразие отлично видно. Что самое убийственное – предки это все слышали, и даже были инициаторами того, чтобы дать Вано в качестве ударных разделочную доску и алюминиевый поднос с парой деревянных ложек. Эти ложки были напрочь раздолбаны кем-то в творческом экстазе. У меня до сих пор где-то лежат обломки.
Два комментария:
1-й: Много позже я из совершенно непонятных побуждений дам переписанную кассету с этим сэйшном Sam (это моя будущая девушка), и Совенок (а это – ее подруга) будет пытаться меня убить за измывательство над ее любимым Наутилусом. Кассета ко мне так и не вернется. А вторая переписанная кассета (надо объяснить – в видеокамеру вставляются маленькие такие 9-миллиметровые кассетки, и ни к одному нормальному видику они не подходят, приходится все переписывать на большие кассеты) сгинет у Степаныча – нашего будущего заведующего так называемой базой. Вот такая невезуха с этой записью.
2-й: Я отращивал волосы в два захода. В первый раз – в конце школы, второй – уже в университете. Перед поступлением я постригся, но все же успел походить по Киеву в следующем авангардном виде – чтобы волосы не мешали, я обвязал вокруг головы пояс от яркоцветастого платья матери – каждая лошадь на меня оглядывалась. Но не в этом дело. Так случилось, что у меня осталось не так уж много свидетельств этому всему – несколько фотографий из Киева и еще это вот видео. Поэтому оно мне особенно дорого. Хотя у моих друзей – самых разных – встречаются неопознанные школьные фотографии, где я еще патлатый. Для меня достать негативы оказалось совершенно непосильной задачей.
Ну вот. Имея уже бас, мы с Виктором стали регулярно встречаться у меня дома и высасывать из разных частей тела басовые партии к уже написанным песням. Некоторые были совершенно позорными – все вертелось вокруг тоник, некоторые были повеселее. Лучшая басовая партия была опять же к "2000 лет". Этой песне везло больше всех.
И тут, как бы, стрела времени подносит меня к тому моменту, когда надо описать один характерный эпизод, состоявшийся где-то в середине июля 1999 года. По-моему это был Виктор, кто первый нашел ударную установку, стоящую в заведении под названием "Интерстиль" на углу улиц Чапаева и Рабочей. Стояла она такая никому не нужная и одинокая, что мы решили ее осчастливить и взять себе. Не за бесплатно, разумеется. Сначала Виктор притащил туда Мишку (Вано то есть), а потом они оба рассказали мне о ней, и мы пошли туда вместе.  Интерстиль - если я не ошибаюсь, что-то вроде парикмахерской, где иногда стригся Виктор. Тогда была такая ситуация, что у Виктора по случаю окончания школы, кажется, появилась немаленькая кучка денег в размере, этак, тысячи рублей. И мы могли бы ее убухать в какой-нибудь совместный прожект, с условием последующего отдавания денег Виктору в равных долях. Тогда был единственный случай, когда Виктор был готов к совершению подобного предприятия. На моей достуденческой по крайней мере памяти он в высшей степени канительно расставался с большими суммами денег. По-моему, у него это было из-за непонятных трений с родителями. Ну вот. Заперлись (хорошее слово!) мы тогда в Интерстиль, прочертили указательными пальцами по направляющему вектору в сторону ударки, и спросили, а чье это, собс-но. Существо за стойкой пошло куда-то за пределы нашей видимости, и позвала Его. Его звали Игорь. Фамилия - он ее позже написал на бумажке (когда это было уже бессмысленно) - была Нурукулиев (откуда такие берутся?). Он оказался весьма неприятным молодым человеком с хитрым выражением на морде и узкими глазками, что делало невозможным прочтение мыслей по его лицу. Далее он нам продемонстрировал возможности ударки. Он простучал что-то настолько бессмысленное в своей дикости, что у меня чуть не заложило уши, и я совершенно забалдел. Игорь нам сказал, что ударка - б/у, город Энгельс. Нам тогда было без разницы. Спросил, за сколько мы хотим ее купить. Мы сказали, что было б интересно узнать, за сколько он хочет ее продать. Он поинтересовался, какую сумму мы готовы отдать за нее.  А нам, тем не менее, было интересно, за сколько он хочет ее продать. (С чего мы решили, что он ХОЧЕТ ее продавать, до сих пор не знаю.) Этот идиотский спор продолжался некоторое количество колов времени, пока однажды пауза не затянулась и я не брякнул - две тысячи. Честно говоря, я ждал инициативы от Виктора. А он стоял с испуганно-потерянным выражением лица и не собирался брать инициативу. Так что кто из нас виноват - я, потому что поторопился и не подумал, или Виктор, потому что тормознул, спорить можно долго. Но ничего больше нельзя было сделать - мы сделали непоправимое - сказали цифру. Таких денег мы собрать не смогли (вернее, я мог тогда наскрести 500р, но Мишка - нет). 
Однако история имела продолжение, уходящее корнями вглубь наших с Виктором школьных "секретных компаний". Опущенные такой неудачей, мы сидели, и думали, что делать дальше. И я надумал следующую авантюру: заслать к Игорю кого-нибудь, кого тот еще не видел, с тем, чтобы он попытался купить ударку как бы независимо, начав торг заново. Наш выбор пал на Фикуса. Мы изложили Фикусу ситуацию, и он в принципе согласился. (Согласиться по-Фикусу – это значит сказать: "Ладно, может быть. Если я в ближайшие два дня этого на сделаю, то не сделаю никогда.")
По словам Фикуса, он туда ходил дважды.
Моя личная информация здесь не вполне достоверна, поскольку так вышло, что тогда я узнавал о результатах этого мероприятия из схематичных рассказов Виктора (то есть из вторых рук), а с Фикусом вспоминал этот эпизод лишь много позже, когда мы оба здорово все позабыли.
Так вот. Наиболее утвердившаяся версия произошедшего такова. В первый заход Фикусу, прилежно строившему из себя человека, разбирающегося в ударных, удалось доторговаться до тысячи, но Игорь (так бы поступил любой здравомыслящий человек) попросил некоторую отсрочку на раздумье, очевидно, ожидая нашего решения с двумя тысячами. Но во второй раз он, сияя от счастья, занял жесткую позицию и сказал, что две тысячи и не меньше. Раскусил ли он нас, или что-то еще произошло непредвиденное, мы не знаем. Вот так бездарно сдохла еще одна хорошая идея.
Позже, когда я ругал Вано за то, что он предал идею играть с нами, у нас состоялась любопытная беседа. Он, как мне показалось, комплексовал из за отсутствия у него какой бы то ни было музыкальной образованности и каких бы то ни было навыков игры на барабанах. И он мне признался, что затея с покупкой этой ударной установки была для него важным "цементирующим" моментом, который бы не позволил выкинуть его из группы хотя бы по материальным соображением (поскольку все бы были "в доле").

Вано: саркастический портрет в духе Ван Гога. Первая встреча. Не знаю. Наша дружба раскочегаривалась медленно и странно. Мы учились в параллельных классах, друг друга, наверное, и в лицо знали и все такое, но мы совершенно не общались, видимо, до вмешательства в этот процесс Виктора. После очень обстоятельного знакомства. Вано чрезвычайно странен. Во-первых, он однозначно производит впечатление крайне инертного человека. И в этой связи он обожал сваливать инициативу на других: сначала вносил предложение, добивался его одобрения, а потом говорил, что он здесь ни причем. Самые характерные эпизоды подобного свойства относятся к нашему общению с разнообразными девушками. Во-вторых, Вано свою линию знает совершенно четко, в делах учебы и вообще в делах он очень четок и тщеславен. Сколько я его знаю, он либо отличник, либо близок к этому. Хотя особого таланта или склонностей к чему-либо у него не наблюдается – работает задницей. В-третьих, очевидно, чувствуя осознание окружающими того… ну, в общем, того, что я написал выше, в студенческие годы он более, чем кто-либо, преуспел в заявлениях о том, что физфак – это туфта, что там можно вообще не учиться, а вот мединститут – совсем другое дело. На самом деле я с этим согласен, но лишь отчасти. Действительно, обучение ремеслу в отличие от наук, требует постоянных практических занятий. Врачам, музыкантам, пекарям, токарям… я не знаю… вот вынь да положь надо провести определенное количество человекочасов за практикой, иначе не войдет в рефлекс. Но ни о какой работе мысли, которая определенно, что б там не говорили, имеет место у нас, нет и речи. В-четвертых, в отношении музыки линия Вано не до конца ясна. Сейчас он прибедняется, говорит, что играть на ударных ему было невозможно, где взять деньги на покупку, где поставить… но это совершенно левая отговорка. Если бы был реальный интерес к музыке, нашел бы куда приложить свое "увлечение" именно ударными. Много есть интересных вариантов. Если, конечно, зацикливаться именно на рок-музыке, а Вано увлекался Queen, то да. Но это же не дело, музыка – она разная бывает.

Здесь надо рассказать про эпизод, произошедший в августе 1999.  Начался он по-видимому с того, что мы с Витьком шлялись по городу (у меня в мозгах застрял проспект Кирова) и надоедали всем знакомым и не очень неформалам вопросом где найти базу. И кто-то нам подкинул идею зайти в «Варежку». То есть в рок-клуб «Варьете». В качестве бонуса к этой идее мы были уведомлены, что там базу могут дать и на халяву, если мы прослушаемся и начальству понравится.  Находился этот злополучный клуб в то время близ угла Вольской и Московской. Если идти от Проспекта - то не доходя до перекрестка по правой стороне. Там еще магазин «Интим». Начальство этого клуба составлял Миша Иванов (не путать с нашим Вано!) - тощий субъект с профилем однозначно определяемой национальности. Зашедши в клуб (были еще проблемы его найти - он находился за самой мерзкой и поэтому незаметной дверью), мы с Виктором спросили Мишу Иванова. Честно сказать, я не помню, застали ли мы его с первой попытки. Но когда мы были ему все-таки «представлены», он нам сказал - тащите кассету. Это было несколько неожиданно, мы ожидали живого прослушивания. Забавным было также то, что в тот момент у Витька правая рука была в гипсе. Он не то что бы сломал - но короче, как-то ее повредил, гоняясь (меня очень веселит это школьное сленговое словечко) на Буревестнике (это такой стадиончик на углу Вольской и Белоглинской).
Здесь по хронологии уместно будет вставить сцену знакомства Витька с Сергеем. Витек, значит, треснул свою руку, но об этом поначалу даже не догадывался. Он просто обиделся на всех участников их спортивного мероприятия (они там, по-моему, в футбол играли) и пошел домой. И вот идет он домой – от Буревестника до дома ему один квартал – и встречает по дороге парня с гитарой. Витек к нему прицепился, с ним разговорился, координатами они обменялись. Парня, оказалось, зовут Сергей, как вы уже могли об этом догадаться, он учился тогда еще в медицинском на пятом курсе и еще параллельно – в музучилище по классу вокала. Значит, Витек пошел домой чинить руку, и я ни сном ни духом об этой встрече не ведал. Но через какое-то время Виктор мне о ней рассказал. В моем воображении сразу возник Сергей-рокер весь в черной коже и на мотоцикле, а когда нас Виктор познакомил как-то в троллейбусе, я был в шоке. Невысокий белобрысый очкарик, у которого гитара была облачена, к тому же, в подозрительный красный чехол еще и в клеточку. Я Виктору так и сказал потом. Он ответил – “Ну и что? Зато играет классно”. Он уже слышал его игру однажды, когда Сергей зашел к нему домой.
Вообще это была идея Виктора, по крайней мере он был ее главным авангардом, – найти союзников прямо на улице. И Сергея он нашел именно на улице. Наверное, это был единственный серьезный подвиг Виктора за все время, что мы играли с ним вместе.
Вернемся, однако, к нашим баранам. Мы пошли ко мне домой, и записали кассету. Туда вошли и «2000» и «Костер» и «Исповедь», но первым номером стала лучшая на тот момент песня - «Мы с тобой». Витек играл стоя, гремя своим гипсом, а я сидел на стуле и пел в микрофончик, который лежал на маленьком стульчике, поставленном на диван. О! Наши процессы записи всегда отличались склонностью к авангардизму, особенно ранние (еще сцена из той же оперы: когда Виктор учился играть очередную басовую партию, мы, чтобы не дергать провода лишний раз, клали микрофончик под подушку, чтоб не заводился, а когда он все-таки начинал заводиться, били по подушке кулаками).
В общем, все было достаточно весело, и мы, кажется, в тот же день пошли к Иванову в Варежку. Он поставил запись, и только там на хорошей технике я понял, что за говно мы записали. Я чуть не сгорел со стыда, пока Миша крутил ручки на микшере, пытаясь добиться чего-нибудь путного. Он так и не добился. Тогда меня возмутило - Иванов прослушал всего одну песню - первую.  Потом я слышал, кажется, в интервью Земфиры, что так делается всегда, и максимум двух песен достаточно, чтобы определить, достойный исполнитель или нет. Исполнитель оказался недостойным. Миша сказал, что стихи - хорошие, а вот музыка - нет, слабовато. И вообще нам надо менять вокалиста (с тех пор я Мишу и не люблю). Сказал, что отдача о нас в виде концертов будет, по крайней мере, лет через пять (как он был прав!), и что на базу он нас не пустит. Пока он это говорил, мы оглядывали помещение, где находились. Это была непосредственно комната для репетиций. Она была глухо обита войлоком, на одной из стен висела, как и полагается, перпендикулярно плоскости стены желтая табличка, очевидно, снятая с автобусной остановки. Угол комнаты был отгорожен таким деревянно-стеклянным сооружением - по типу больничного бокса. Внутри стояла весьма раздолбанная барабанная установка. Смысл, надо полагать, был в том, чтобы звуки барабанов были бы потише, и чтоб не надо было включать инструменты слишком громко. А ударник, мог все видеть, естественно, через стекло. В центре комнаты стояли примотанные к стойкам изолентой микрофоны, а справа - у стены на диване валялась какая-то прямо-таки доисторическая бас-гитара. Там же сидел какой-то крендель и со сосредоточенно-напряженным лицом настраивал барабан-альт ржавой отверткой. Ну вот. Потом Миша вспомнил каких-то, как он выразился, ****юшат, которые, несмотря на нежный возраст, играли очень здорово, и он их пустил. Потом он отдал нам запись и мы ушли. 
Эту кассету я потом отдал нашей басистке Ирке как самую удачную запись наших песен.  Это было связано еще и с тем, что на эту же кассету я в одиночку записал свои собственные песни более позднего периода. Она ее от меня получила в декабре 2000 и до сих пор (июль 2003) не отдала.
Еще эту запись для «Варежки» позже я показывал одной своей однокурснице - Насте. Мы учились на разных потоках и познакомились на занятиях по французскому, куда я сдуру записался. Настя - в высшей степени симпатичная и улыбчивая девушка, не заставляющая окружающих страдать от избытка собственной энергии. И в придачу еще и умная. Она была по сути единственным человеком в университете, к которому я хорошо относился (на это Фикус почему-то обиделся), и я до сих пор мучаюсь от невысказанной любви к ней. Ну да ладно. В музыке она не разбиралась, но на своем компьютере писала эту самую музыку. Она давала мне послушать кассету - это что-то среднее между нашим «Дебошем в субботу» и ансамблем Марка Пекарского. И я ей соответственно дал нашу кассету. Наши реакции на творения друг друга оказались на удивление одинаковыми - мы не могли найти слов, чтобы относительно вежливо сказать правду. Единственное категорично-положительное, что Настя мне сказала - это то, что ей понравился текст «На улице мало красивых лиц», и она сказала, что возможно как-нибудь сделает ремикс. Больше мы не разговаривали на эту тему.
Потом я частенько видел Настю на концертах Даниила Крамера в филармонии. Каждый раз она спрашивала как мне все это, а я беспомощно разводил руками и раздувал щеки. Я не ожидал, что она интересуется джазом. И вывел общий принцип - не стоит надеяться на будущие знакомства с новыми людьми, если еще недостаточно знаешь старых.
Больше трех лет спустя мы с Настей снова обменялись своими записями. Уже в виде CD, все дела. Во-первых, я, честно говоря, был удивлен, что она этим еще занимается, а во-вторых, я был просто потрясен тем, что я там услышал. Это была очень оригинальная электронная музычка с потрясающими мелодиями. Кстати, наш диск ей тоже понравился. Что ж, значит, мы растем...
 

               

ЧАСТЬ 2
СТУДЕНТ
.................Лучше один раз все, чем много раз ничего.
.................Андрей Барков, мой ко-студент.

.................Я тихонько ненавижу,
.................Я переступлю порог,
.................Я покончу с собой трижды,
.................Я узнаю, что я – Бог.
.....................если не ошибся, воспроизводя по памяти , то это из текста одной из песен группы Сэм. Наверное, за авторством Нет.

Здесь наступает переломный момент в изложении. Вернее, на изложении он никак не скажется, но для меня он – переломный. Я стал студентом (собственно, еще летом я им стал), и с сентября 1999 года стал учиться на дневном отделении физического факультета Саратовского ордена Трудового Красного Знамени Университета имени Николая Гавриловича Чернышевского.
Тогда мне было все равно, что ничто – 16 лет.
Когда мы с Виктором бродили, заканчивая одиннадцатый класс, по улицам и размышляли о смысле жизни (и о группе, конечно), Виктор произносил такие фразы, что, мол, он верит, что в университете будет полегче со свободным временем, а сейчас, сам понимаешь, поступление, не сахар… Я ему возражал.
Когда мы уже стали учиться кто где (он пошел учиться на стоматолога (старый маразматик (прим. автора))), он говорил, что, мол, сам понимаешь, медицинский – не физфак, но, вот, говорят, на третьем курсе будет полегче со временем… Я ему аргументировано возражал.
Когда мы заканчивали первый курс, Виктор говорил, что скоро сессия, сам понимаешь, времени нет, но ничего, вот будет лето… И было лето, 80 процентов которого Виктор проторчал на даче. Я перестал уже даже аргументировано возражать, и к середине третьего курса Виктор окончательно сдался. Я его убедил в том, какой он плохой, хотя улучшаться от этих замечаний он не стал.
Вот так, вкратце, мы и жили.
 
ГЛАВА 1
ПЫВО/БУРИДАНОВ ОСЕЛ: ПРИКЛЮЧЕНИЯ С АНТИХРИСТОМ
.................В готовности к облому наша сила.
.................  В.Вишневский, знаменитый поэт

Примерно 15 сентября 1999 года мы с моим однокурсником Андреем Анашкиным (Антихристом) узрели на доске объявлений нашего факультета бумажку примерно следующего содержания: нужны молодые и талантливые, кому это надо приходите на смотр-конкурс в студклуб.
Об Антихристе стоит рассказать поподробнее. Мы с ним познакомились еще летом 99-ого, когда только-только поступали в университет. У нас был так называемый «трудовой семестр», где мы то таскали всякие книги и железяки в библиотеке, то вскапывали «газон» возле общаги в студгородке (это в районе 1-й дачной). Впервые мы с Фикусом его увидели у пятого корпуса, где мы всем колхозом стояли и ждали руководящих указаний. Андрей стоял в майке «Ария», курил одну за одной, и Фикус по этому поводу заметил, что «ариец совсем плох».
Андрей произвел на меня хорошее впечатление. На его лице были отпечатки чего-то разумного. Короче говоря, нас вместе отправили таскать какие-то тяжеленные железяки с первого этажа библиотеки на чердак, а во время перекуров мы беседовали на темы творчества различных  отечественных рок групп. Потом еще, помню, у нас брала интервью как у представителей неформальной молодежи какая-то девка с радио, когда мы сидели на бордюре возле библиотеки: ее привлекли наши длинные патлы. Ну, в общем, мы потихоньку стали считаться друзьями. Ну так вот. Недолго думая, мы отправились в этот самый студклуб, весьма загаженное место, где заведующий в резких выражениях все же сказал нам, что от нас требуется.
Добавление от Виктора: Кстати, когда летом 2001 Вано отдыхал (ох уж отдыхал!) в СГМУшном лагере «Медик» в Чардыме, на одной из общих с расположенным неподалёку СГУшным лагерем дискотек ему кто-то (очевидно, «молодые и талантливые») пробил голову железной трубой. Ничего, голова оказалась крепкой, мужик выжил и, вроде бы, здравствует и поныне.
(Понятно, что Виктор имеет ввиду, что башку пробили заведующему, а не Вано.)
От нас требовалось немного - свои инструменты, песни и явка вовремя. Я еще записал телефон его кабинета и звонил уточнять незадолго до смотра, что и как. Он меня чуть не послал на три буквы. Ладно. Я одолжил у Витька басуху, и мы стали с Андреем иногда собираться у меня - репетировать для смотра. Нарепетировали мы, помнится, следующие песни, хотя, возможно их было несколько больше: «Звезда по имени Солнце» Цоя, «Ален Делон» («Взгляд с экрана») Наутилуса и «Закат» Арии. (Много позже, когда я спросил Антихриста, какие песни мы играли, он вспомнил еще "Что такое осень" ДДТ. Я этого не помню.) Пытались еще играть мой боевик «Мы с тобой», но из-за сложности ритма и из-за неврубания в него Антихриста я от идеи отказался.
Честно говоря, репетиций у нас получилось не так много, как хотелось бы, потому что каждое явление Антихриста ко мне сопровождалось некоторыми переживаниями с моей стороны, так как мои родители недолюбливали данного персонажа и называли его (довольно метко) шизофреником. Кстати говоря, мои друг Токс придумал дразнить Антихриста Антифризом. Он обижался и посылал.
Итак, настал день смотра. Мы устроили что-то типа генерального прогона, где решили «Ален Делона» и «Закат» играть в начале, а «Звезду» - оставить на потом. Тут во время решения этих вопросов, Андрею пришла в голову нездоровая идея подпевать мне в припеве «Ален Делона». Как вы помните, в наусовских записях этой песни действительно есть достаточно эффектная бэк-вокальная партия, особенно во втором куплете. Андрей собирался петь со мной вместе и во втором куплете тоже, но на концерте получилось иначе... Короче, я наивно согласился.
Долго ли коротко ли, доползли мы до клуба раньше назначенного времени, неся гитары и провода к ним. Зашли в клубный зал. Тогда еще десятый корпус университета достроен не был и клуб со всеми причиндалами располагался на первом этаже седьмого корпуса. Сам по себе корпус – не фонтан, но то, что мы увидели в зале, вызвало в нас генетические воспоминания о подпольных сейшнах в начале семидесятых. Все частично разломано, частично просто выглядит, будто оно разломано. У стен стоят какие-то деревянные щиты, у сцены висят фрагменты не то занавеса, не то половых тряпок, за всем этим стоит пианино, покрытое ужасающим слоем пыли. Но это нас касалось мало. Перед сценой на парте стоял самый раздолбанный микшерский пульт, который я когда-либо видел. Судя по тому, что в нем нашлись гнезда для наших пятиштырьковых штекеров, он был изготовлен на  нашей общей исторической родине - в СССР. У этого прибора колдовал нервный молодой человек, который на все вопросы, начинающиеся с «а можно» отвечал утвердительно. Нас это устраивало. Мы посидели в зале, понастраивали гитары, поразговаривали с местными рокерами, которые интересовались, что мы будем играть и будем ли мы играть с ударными. Узнав, что мы собираемся играть Наутилус, они нам посочувствовали, сказав, что сами с него начинали и все такое. Потом какая-то барышня записала в список наши университетские координаты, и мы, предчувствуя начало, пересели на первый ряд. Тут мне на плечо легла рука. Женская. Я обернулся - и увидел Гальку с подругой. Галька - удивительная девушка в моей жизни в том плане, что я виделся с ней, исключая случайные встречи на улице, шесть раз. И только два из них я был более или менее трезвым. Это именно она (бедненькая!) тащила меня (борова такого) домой пешком от университета после первого праздника «посвящение в студенты». «Ну вот.» - подумал я - «Опозоримся при свидетелях».  В начале концерта выступали те, кто играл в акустике, а потом решили пустить тех, кто собирается к чему-то подключаться. Акустическая часть продолжалась на удивление долго и к ее окончанию Андрей стал по серьезному нервничать. Его нервничание передалось мне, и мы стали нервничать вместе. Закончилось это дело тем, что среди подключающихся мы вылезли первыми. Удивительно, как витьковский провод от басухи вообще заработал: я как-то тогда не подумал, но играть с ним было крайне опасно - он был гнилым насквозь. Стоим мы на сцене - два дурака. Назвали себя. Я, дико заикаясь, начал извиняться перед почтенной публикой за то, что песни будут не наши, а чужие и вообще.  Вначале мы играли «Ален Делона». Вы не забывайте, что это был сентябрь 99 года. Я на гитаре играл где-то с полгода, и то, что я тогда сделал с бедными наусами я бы не смог сейчас воспроизвести при всем желании. Но это не так важно. Когда пришло время петь припев, Андрей подошел к бэк-вокальному микрофону, не зная, что он включен едва ли не на большую громкость, чем мой основной. Седьмой университетский корпус сотрясся. Вначале от блеющего, не попадающего ни в одну из придуманных человечеством тональностей вопля «Ален Делоооооон», а потом от ржания по крайней мере полусотни homo sapiensов, сидевших в зале. 
Шокированный звукоинженер - тот нервный парень, в искреннем, но тщетном порыве нам помочь, стал дергать регулировки громкости, и дернул не в ту сторону - голос Андрея стал еще громче, а зал уже лежал... «Закат» я спел отвратительно. Партия Кипелова была для меня чересчур высока, я спустился на октаву, и она стала для меня чересчур низка. Каподастра ("прищепки") у меня не было.
Транспонировать эти довольно непростые аккорды я тогда не мог. К тому же на середине у Андрея вырубился бас. Потом мы собрались играть «Звезду по имени», объявили об этом, но Марк Абрамыч, заведующий, заорал на нас, что все, типа валите со сцены, две песни, не больше. Мы грустно сказали в микрофоны что-то типа «ну ладно» и ушли на свои места.
Позже мне рассказывали, что наш дуэт не производил впечатления дуэта вообще. У зрителей было такое ощущение, что Антихрист вышел со мной так, потусоваться. Возможно, это было вызвано тем, что в нас не было ничего общего внешне - я к тому времени коротко постригся и был одет во все черное. А Андрей - в своей майке и с патлами. Вскоре после нашего номера какая-то полненькая девушка одолжила у меня гитару и вышла на сцену. Не помню, что она пела, что-то на англицком, но позже выяснилось, что это была Ирина. Та, что пришла к нам с Сергеем по объявлению. Она тоже отзывалась о нашем выступлении как о чем-то ужасном - спустя больше, чем год, она его еще помнила. Но в конце концов, память и была нашей целью. На том же смотре я впервые осознанно увидел Лешу Большого. Здоровенный чувак с длинными волосами. Он вышел в самом конце и вне конкурса спел кавер-версию «Я хочу быть с тобой» - «Я хочу сдать матан». Зал добренько смеялся и ему достался приз зрительских симпатий - бутылка портвейна. Потом мы ее замечательно распили во дворе. Было уже темно, мы сидели на каких-то футбольных воротах и по очереди пели песни под гитару. Там же была Галька с подругой. И там же Андрей показал мне аккорды песни Сектора Газа «Life». Андрей потом (спустя, эдак, пару лет) сетовал, что если б не Большой, портвейн бы достался нам, но потом думал и добавлял, что все равно бы пришлось делиться.  Еще помню, как, уходя оттуда, я вместо того, чтоб обойти пять метров, перелезал через закрытые ворота нехилой высоты с двумя гитарами в руках. Весело было.
Мы с Андреем решили назвать нашу группу «Пыво». Андрей еще на лекциях сидел и выдумывал логотип. В общем, как всегда мы становились жертвами траты времени на почве абстрактного жонглирования словами. 
Поясню. Самая большая опасность для людей, затевающих какой-либо интеллектуальный проект, состоит в том, что можно каждый день по многу часов с увлечением болтать о том, что МОЖНО сделать, и обсуждать то, что УЖЕ СДЕЛАНО КЕМ-ТО ДРУГИМ. И все. В контексте рок-группы - можно постоянно повторять, что у такого-то есть гитара, а у сякого-то - усилитель, а еще кто-то уже играет в группе, уж не поможет ли он нам? В итоге - всем интересно, все возвращаются домой с горящими глазами, полные надежд, но это все ничем не заканчивается.  К счастью, я уже был довольно опытным в делах траты времени и не дал себе поддаться этим влияниям. Этому меня научили мои программно-компьютерные проекты, которые сдохли весьма своевременно и бездарно.
Я продолжал пить с Антихристом пиво и портвейн по дворам, и говорить что-то типа «Виват Пыво!», но сам потихоньку продолжал совершенствовать свое гитарное мастерство и окучивать Виктора на предмет эффективности его занятий. Потом еще к нашему «Пыву» естественным образом примкнул Шаман. Это - бритый почти наголо тип, одетый черт те как, что-то в стиле милитари, который замечательно со всеми пил и всех подряд убеждал, что он де - панк. Если я не ошибаюсь, это именно он придумал переименовать нашу группу в «Буриданов осел». Есть такой персонаж из философских измышлений кренделя по фамилии Буридан.
«Буриданов осел» мало отличался о «Пыва» по роду деятельности. Мы стали иногда собираться у Шамана, где он демонстрировал нам свою новую гитару. Совершенно убийственный инструмент, купленный рублей, наверное за 600 (это примерно равно 25 большим бутылкам пива), крашенный в черный цвет и с каким-то сомнительным белесым цветочком вокруг основной дырки. На это нечто были натянуты красномедные струны, и звучало это все как бочка из-под огурцов. Шаман жутко гордился своей гитарой и говорил, что если на ней поменять струны, то она будет звучать «еще лучше». Я кивал и молчал и правильно делал.  Мы с Шаманом придумали фишку, что мы играем в стиле панк-блюз.  Еще он иногда начинал петь «Батарейку» (группа «Жуки» есть такая), аккомпанируя на своей гитаре, а потом очень быстро от меня убегал.
Шаман где-то раздобыл остов от электрогитары, и мы что-то с ним безуспешно пытались сотворить, путаясь в недосодранных струнах.
Эти же кренделя надоумили меня слушать «Король и шут». Я взял у Токса кассету «Камнем по голове», переписал ее себе у Витька, а Витьку оставил послушать оригинал. Нам обоим очень понравилось, хотя Токс потом грозился меня убить.
Потом появился еще один гитарист - на самом деле музыкант-универсал по кличке Дикий (или просто Дик). Я с ним много позднее немного общался на предмет обмена разного рода музыкой, и выяснил, что он окончил музыкалку по классу баяна, еще неплохо играет на флейте и на гитаре. В Б.О. он должен был выполнять мои по сути функции - просто я (на словах – временно, фактически – навсегда) свалил из группы, потому что нас с Витьком взял Степаныч к себе в клуб. Но об этом позже. Без меня состоялось несколько (не меньше двух) репетиций Б.О. с ударником по имени Ураган. Этот долбанутый гранж еще много раз потом встретится мне на пути.
В день одной ихней репетиции я видел Антихриста в университете с бас-гитарой. Весь университет хохотал до слез - ободранный Урал, висящий на веревке со множеством завязанных на ней узлов, с поломанной и отслаивающейся накладкой. Это был экспонат, достойный помещения в кунсткамеру. Хотя даже он несколько уступал по колоритности тому басу, что я как-то увидел у Антихриста дома - егойный бас был крашен серым поверх красного, и это все дружно облезало, образуя высокохудожественный орнамент. Просто замечательно.  Потом, когда я «вернулся» в Б.О., Андрей меня знакомил с ударником по имени Скарабей. Он его хвалил и говорил, что он и играет в десять раз лучше Урагана, и с самомнением у него все в порядке. Но нам так и не суждено было поиграть вместе. Группа трещала по швам, и сколько мы ни пили "за ослов", это не помогло.
На сегодняшний день Б.О. номинально еще существует, периодически Андрей толкает идеи по его реанимации, но мы все понимаем, что это нереально. 

записная книжка:
Б.О.- это смесь Г.О. и Б.Г.
            Шаман

ГЛАВА 2
СТЕПАНЫЧ
.................Зануда – человек, который на вопрос “Как дела?” начинает подробно отвечать.
.................  что-то вроде анекдота
Ну вот, блин и добрались. Сейчас я, потирая руки от удовольствия, напишу о самой странной и страстной странице нашей групповой истории.
Все началось еще в 1999-ом году, начавшемся сразу после того, как мы расстались с Анькой. Замечу в скобках, что в моем внутреннем календаре события отмеряются не от дня рождения, как у всех нормальных людей, а либо от лета между 9-м и 10-м классом, когда началась моя действительно более или менее сознательная жизнь, либо от расставания с Аннушкой. Мы с ней поцеловались на прощание 31 декабря 1998. Очень символично, не правда ли?
Ну вот. Анька, ушед от меня, завела друзей – неформалов (это - всякие рокеры, панки и сотоварищи), и сама ударилась в неформализм. Собственно, к этому ее толкнул я сам, наверное, но я как-то не совсем это имел ввиду, и, в общем, мне за нее жутко обидно. Она, я знаю, уходила из дома (завидую девушкам – они всегда могут с легкостью найти место, куда можно уйти нафиг), стала пить, курить, и слушать “Гражданскую оборону” – то есть делать все то, от чего с негодованием отказывалась, когда я ей в свое время это предлагал. Но мы все еще часто виделись в школе, а ее подруга Настя служила своеобразным буфером в наших недоотношениях.
Фикус добавляет, что по утверждению самой Аньки, она всегда была такой, какой стала (простите за каламбур), и я в ее судьбе абсолютно не виноват. Я совершенно не согласен (с Анькой в смысле). Весьма вероятно, что я был не единственным влияющим фактором, но уж никак не на последнем месте.
Про Аннушку я мог бы, наверное, написать если не роман, то уж, по крайней мере, небольшую повесть, но данное сочинение все-таки не о любви, а о музыке, (хотя люди философского склада могли бы меня пожурить за эту фразу), так что, извините, в другой раз. Но общее положение вещей я обрисовал здесь довольно точно.
Далее. Один из друзей Ани – некто Демон (как мне потом сказал Костя Бондарь, на самом деле, как и следовало ожидать, настоящее имя - Диман) играл в некоей группе, которая репетировала на базе клуба некоего завода. Есть, действительно, такое недалеко от магазина “Магистраль”. Я посетовал Ане на наши несчастья с поисками базы, и она предложила устроить мне встречу с этим Демоном. В назначенный день мы с ней встретились, и она притащила меня в предбанник этого завода. Мы стали ждать. Помню, было смертельно жарко, и даже сесть было негде. Мы на ногах прождали где-то с час. Все это время Анька думала о чем-то своем, иногда поглядывала на часы и вопила что-то вроде ”Да я его убью!”. Я ее слушал и тихо стервенел.
Наконец, он пришел.
Честно говоря, у меня с самого начала не было никакого желания с ним видеться, и я согласился на встречу, как и на многое другое в этой жизни, от безысходности. А когда мы уже дождались, и Демон появился, у меня желание разговаривать исчезло вовсе.
Он оказался чуваком, одетым как классический рокер, возможно, даже с татуировками.
В общем, он все меня расспрашивал о нашей музыке, о том, кто на чем играет. Мне было стыдно говорить всю правду (которая состояла в том, что мы, не имея ничего, хотим все и сразу), и поэтому я что-то неубедительно мямлил. Анька много позже мне скажет, что Демон охарактеризовал меня как “рообкого”, чем очень меня обидит. Но кое-что важное он мне все-таки рассказал.
Полезная информация от Демона вкратце выглядела примерно так: во-первых, англо-русские словари – все туфта, ударнику нужны настоящие барабаны, тогда месяца за четыре он вполне научится на них играть. Даже без посторонней помощи. А во-вторых, чтоб найти базу можно походить по техникумам и, возможно, заводам, позаглядывать в клубы, поговорить с людями и т.д.
Мы, пожав руки, разошлись, Анька пошла с Демоном на репетицию, а я - уехал домой с таким внутренним чувством, будто бы проглотил целиком электрического угря.

Оговорюсь, что по версии Кости Бондаря мы были знакомы с Демоном еще раньше этого эпизода. Якобы нас познакомила Лилушка (Анька, то есть; идиотский псевдоним, меня от него просто воротит, но ничего сделать не могу), потому что она шла по улице и была “слишком пьяной”, а я – “слишком трезвым”. По-моему – это чушь.

Этот разговор с Демоном имел колоссальные последствия. Если вдуматься, то он является совершенно необходимым звеном для существования именно такой логической цепи нашего развития, какую мы сейчас, убеленные сединами старцы, скрипя мозгами, описываем.
Я стал потихонечку промывать мозги Виктору, что, дескать, можно походить по техникумам. И по колледжам. Он без энтузиазма отвечал “можно”. О моем демоническом разговоре Витек ни сном ни духом не знал, и я даже сейчас не уверен, не будет ли это для него откровением, когда он прочитает этот текст. (Комментарий прочитавшего Виктора: Будет.)
Но никуда идти, ни в какие техникумы, Витек явно не собирался.
Тем не менее, мой бубнеж возымел свое благотворное действие, так что одно не очень значительное событие перестроило его на более боевой лад. Однажды, когда мы в очередной раз шлялись по проспекту, мы встретили какого-то очередного неизвестно откуда знакомого, который уже нам обоим открыто сказал: ”Походите по технарям, может договоритесь где-нибудь”. Я тотчас сказал Виктору: “Ну вот видишь, я же тебе говорил!”. И заставил его слегка задуматься.

Опять же оговорюсь. По версии Виктора, идея пошляться по колледжам возникла у него во время беседы с Мэдом (с Анькиным тогда еще не мужем) у Мэда же дома.

Теперь – маленький прыжок вперед во времени. Зима, все в снегу, мы с Виктором уже в темноте (часов семь – пол восьмого) возвращаемся домой после очередного променажа по набережной, и возможно, по льду на Волге. И проходим – кто хорошо представляет себе этот район, поймет – мимо строительного колледжа, что находится на улице Чернышевского между Провиантской и Горького. (Комментарий Виктора: Не Горького, а Вольской. Горького вообще до Чернышевского не доходит.  А если уж быть совсем точным, то колледж этот стоит на углу с той самой Белоглинской, на которой я и живу. Только мало кто знает, что в этом месте вообще есть какая-либо улица.) И нам, разумеется, приходит в голову мысль туда зайти. Но в первый раз у нас ничего не вышло, потому что мы возвращались уже довольно поздно, и колледж был закрыт. Однако через пару недель после совершенно аналогичной прогулки мы вписались во время и завалились туда.
Спросили на вахте, мол, где здесь клуб и можно ли переговорить с заведующим. Тетенька на вахте (комментарий Виктора: это ещё и какая-то знакомая моей матушки – мир тесен!) сказала было нам, что он только что ушел, но потом передумала, указала перстом в сторону выхода, и заявила, что вон он идет. Мы его догнали, окликнули. Помню, я кричал ему “извините, вы – заведующий клубом?” Позже оказалось, что он вообще туговат на ухо, и тогда нам пришлось гаркать  несколько раз. Но потом он обратил на нас с Виктором внимание и обернулся. Оказалось, что он в принципе нас слышал, но думал, что мы по поводу какой-то машины… я ничего не понял.
Его звали Николай Степанович. Прямо, как у Романа Карцева – “… а меня – Николай Степанович, а вас?”. Мужик, небольшого роста, в пальто и шапке. Внешность – как у статуи моаи. Комментировать не буду. Ему, наверное, было лет 60, но я не уверен.
Мы ему сказали, уж не помню, что именно, но с тем смыслом, что мы музыканты – гитаристы (у меня любимая формулировка была такая – “Мы являем собой вокально-инструментальный ансамбль”. Она приводила наших собеседников в ступорозное состояние просто-таки незамедлительно), хотим играть, пустите нас, мы хорошие.
Сначала Николай Степанович стал прогонять обычную чушь, которой я уже наслушался по самое не хочу, что аппаратура вся поломана, да и помещение, да и начальство… Мы стояли, не слушали, и только рефлекторно кивали в такт музыки его речи. Но потом что-то произошло, мы оказались снова зашедшими в вестибюль, и сидящими вокруг этого монстра. Монстр же стал спрашивать, где мы учимся. Тут нам было, чем гордиться, хотя оказалось, что медицинский Степаныч уважает менее, чем университет. В его глазах стал проявляться интерес. Он достал записную книжку, которая была вся сплошь испещрена на мой взгляд совершенно бессвязными ремарками, но в которой он ориентировался довольно-таки шустро. Записал наши имена, телефоны, где учимся, а также на каких инструментах играем, а также уровень нашей музыкальной образованности. Самоучество Виктора Степаныч запротоколировал пометкой “двор”, меня по началу постигла та же участь, поскольку я говорил исключительно о своей игре на гитаре, но когда выяснилось, что у меня за плечами музыкальная школа, мой “двор” был жирно и презрительно вычеркнут.
Степаныч стал нам втирать, что скоро Новый Год, короче, чтоб мы пришли в январе. Я поинтересовался, когда именно, и нам было сказано, что лучше всего это сделать в –адцатых числах.
Тогда же выяснилось, что клуб у них там хороший и большой, и аппаратура у них есть, но вся поломанная и разбитая. Степаныч нас спрашивал, разбираемся ли мы в электронике, а мы с Виктором, отчасти и в особенности благодаря моей установке, говорили “Да, да, конечно”. Чем нам было чревато подобное самоуверенное имиджмейкерство, нас не волновало, да мы этого так и не узнали.
Долго ли, коротко ли, прошел Новый Год, пришел январь.
Мы явились в колледж, спросили, где Николай Степаныч. Он оказался “в клубе”. Мы поинтересовались, где клуб. Нам вахтерша объяснила, что это на самом верху и мы туда поднялись. Поднялись, и там обнаружилось несколько приятных обстоятельств. Первое, что сразу бросалось в глаза, это то, что территория клуба занимала весь верхний этаж колледжа, что говорило о том, что даже достаточно громкие звуки, издаваемые нами, имеют некоторый шанс не быть услышанными. Второе приятное обстоятельство – железная решетка в палец толщиной заместо (как теперь почему-то говорят) двери. Мы вошли в огромный вестибюль с мрамороподобным полом. Обнаружили слева две двери. На одной было маняще написано “Актовый зал”, а на другой – ничего не было написано. Как потом оказалось, это – альтернативный вход на сцену. Мы с Виктором переглянулись, сказали друг другу “Ага!” и пошли направо. Справа было дверей, наверное, пять, мы во все постучались, поломились, нигде никого не нашли, еще раз переглянулись и кто-то кого-то спросил, что дальше?
В актовый зал зайти я как-то боялся, не знаю, почему; Виктор, наверное, испытывал то же самое, и в этом контексте наш заход туда выглядел, наверное, весьма комично. Как маленькие дети входят в темную комнату.
Но там, к своему удивлению, Николая Степановича мы нашли. Там был еще кто-то, с кем он разговаривал, и мы себя чувствовали не вполне ловко. Но через некоторое время мы обнаружили себя идущими за Степанычем в одну из комнат, куда мы заглядывали. Он нам разрекламировал эту комнатку, как единственную, где можно репетировать, но, вот незадача, некуда будет девать аппаратуру в том плане, что дверь в саму комнату – хилая, а кладовка (был там такой маленький чуланчик) вся забита всяким мусором.
Потом мы сидели и болтали о творчестве. Вернее, болтал один Степаныч. Он нас расспрашивал о наших песнях. Мы с Виктором как-то вдруг стали своих творений стесняться и рассказали, кажется, только о песне “На улице мало красивых лиц”. Еще, конечно, вспомнили “Yesterday” и “Гуд бай Америка”.
1-ого февраля 2000 года мы с Виктором и Кириллом репетировали эти последние две песни.
Однако, когда мы пришли к Степанычу уже с гитарами и сыграли эти песни, они не произвели на него никакого впечатления. Он стал нас расспрашивать, нравятся ли нам песни Марка Бернеса, и мы сразу поняли, что со Степанычем будет очень неприятно. Утешались тем, что, может быть, можно будет играть то, что хочет Степаныч, а в промежутках – то что хотим мы.
Тем не менее со временем Степаныч въехал в "На Улице" и стал меня окучивать, чтобы "работать" над ней. И однажды вечером (а Степаныч-то по роду занятий – как бы режиссер) я сел на стул посреди комнаты и битых полтора часа драл глотку, выкрикивая на разные лады куплеты из "На Улице". Степаныч очень эмоционально направлял меня на путь истинный. Более всего мне запомнилось, как он орал: "Блок сигарет - это же бордель!"… Витек сидел с уникально дурацкой миной, и когда Степаныч поворачивался к нему и говорил: "Ну вот видишь как звучит! Совсем другое дело!", тоскливо поддакивал. Мне очень интересно, о чем он тогда думал?..

С самого начала Степаныч нас напрягал своим занудством. Теперь, по прошествии некоторого времени, я думаю, что он – самый занудный человек, которого я когда-либо встречал – он всегда очень много говорил, но при этом мы ни фига не понимали, что нам все же конкретно делать.
Разрешилось это первоначальное недоумение все достаточно весело. Мы с Витьком навязались, можно сказать, разгребать содержимое кладовок, потому что Степаныч, хоть и сетовал на то что надо бы, не особо собирался нам это разрешать, и тем более, поручать.
Это было осуществлено, наверное, в третий наш заход.
Мы сразу взяли быка за рога, и с таким рвением приступили к разгребанию, что Степаныч аж занервничал. Мы, перемазавшись по уши, извлекли на свет божий несколько туб без мундштуков, несколько труб и, кажется, флюгельгорнов. Это уже само по себе нас порадовало, но настоящая радость наступила тогда, когда вдруг возник усилитель “Амфитон”, еще пара каких-то совершенно одинаковых усилителей, и какая-то хреновина под названием, кажется “Дойна”. Помимо этого была откопана нехилая куча железяк, которые мы под моим чутким руководством преобразовали в два пюпитра.
Помимо этого, было откопано непонятное устройство, которое мы сначала приняли за микшерский пульт. И не мудрено. Там было четыре входа и для каждого из них – почти одинаковые наборы крутилок-вертелок с целью что-то там регулировать. Мы, конечно, аж офигели от восторга.
Но восторг по поводу “микшера” был не очень долгим. Оказалось, что это – ничуть не микшер, а приставка для электрических барабанов. Три этих самых барабана мы впридачу к нему нашли, и, наше свидание с ними стало событием знаменательным, постольку поскольку мы их увидели, можно сказать, впервые в жизни. Мы поделились находкой со Степанычем,  сказали, что вот, теперь проблема ударных решилась (не забывайте, что она над нами в то время еще висела, причем совершенно без перспектив, представляете нашу радость?!), но он сказал, что они что-то не работают, их подключали, мол, били по ним, что-то бухает (на первый слог ударение, на первый!), но как-то это невнятно. Мы расстроились, и стали копать дальше.
Накопали еще: несметное количество разнообразных проводов в радиолюбительском смысле этого слова, там их метров сто было, не меньше. Кроме того, два совершенно идентичных синтезатора “Электроника” без шнуров и вилок, тяжелых, как не знамо кто; четыре (!) пары колонок, каждая размером с маленький сейф; электрогитару странного вида; и бас-гитару “Урал”, крашеную в сомнительный тошнотворный серебристый цвет и без одного звукоснимателя; штук шесть, наверное, тарелок; несколько слегка поломанных стоек; один совсем поломанный микрофон в коробочке и разломанное железное нечто, из чего Сергей потом соорудил на редкость неустойчивую трехногую табуретку.
Да, забыл про примочку для гитары под названием “Лидер-2”. Korg просто отдыхает. Этот и идентичный ему семикилограммовый синего цвета железный гроб с пятью педалями и питанием от сети 220 вольт попортят мне еще много крови в жизни.
Просто в колледже я на этой штуке так и не поиграл, но точно такую же купил себе через два года после нашего оттуда ухода.
Мы стали пытаться разобраться в найденном оборудовании, но все, на что хватило нас с Витьком – это научиться подключать его бас и мою гитару (безо всяких примочек, естественно) к усилителю и колонкам. Мы начали было что-то поигрывать, как вдруг Степаныч подложил нам свинью. Он, будучи великим перестраховщиком, во избежании сплетен и конфликтов с администрацией колледжа, решил к нам приспособить кого-то из местных. Играть нам то есть вместе с кем-то из местных. И в нашей комнате неожиданно оказалось трое парней, которые сидели и глазели на нас, как бараны на новые ворота. К счастью, мы старались вести себя спокойно и естественно, и часа через полтора наблюдений за нашей пустопорожней возней с усилителями и проводами они ушли. Но один из них потом еще раз пришел, поминутно одалживал у меня гитару и раз, наверно, пятнадцать подряд спел "Зеленоглазое такси" (кажется, в оригинале это пел Михаил Боярский и группа "Сильвер"). Пел неплохо, но направить его энергию в нужное русло нам так и не удалось. В общем, он нас конкретно достал, я проявил характер, Витек меня поддержал, и мы сказали ему что-то типа "Либо давай что-то конструктивное делать, либо…" Он разозлился, покраснел, нахохлился и ушел. Больше мы его не видели.
Но, несмотря на нашу удачу с добыванием аппаратуры, она все же не могла быть полной без капитального ремонта этой самой аппаратуры. Виктор предложил мне позвать Сергея. В то время Сергей снимал комнату буквально в пяти минутах от этого нашего колледжа. Это потом он уехал к себе домой в Энгельс и мы стали видеть его реже, а тогда его присутствие было очень просто обеспечить.
22-е февраля. Притащили в клуб Сергея. Он посмотрел, офонарел, и понял, что за такой вариант надо держаться обеими руками.
Мы его разрекламировали Николаю Степановичу как электронщика и благополучно сбагрили их друг другу. Сергей, подогреваемый энтузиазмом, не замечал занудства Степаныча, а Степаныч, подогреваемый энтузиазмом Сергея, не замечал нас. Нас это устраивало.
За период нашего пребывания в колледже Сергей почти отремонтировал примочку “Лидер”, собрал нам, по сути, барабанную установку на основе тех электрических барабанов, наладил не работавшую тамошнюю электрогитару (я на ней потом играл “Рождество” и “Звезду по имени Солнце” на нашем выступлении), окончательно разобрался с подключением колонок, в общем, сделал массу полезных и нужных вещей, и мы ему крайне благодарны. Хотя, конечно, Сергеевы электроремонтные затеи нервировали Степаныча, так как Сергей почти все ремонтировал у себя дома, а выносить казенное оборудование из здания колледжа было, знаете, как-то тревожно.
Все как-то начинало образовываться. Николаю Степановичу очень нравилась моя “На улице” и он с какого-то перепугу вдруг объявил нам, что хочет записать нас на выступление в рамках концерта в честь 8-го марта. Еще, предполагалось, я спою “Yesterday”. Однако от вокала я был быстренько Сергеем отлучен и вообще в итоге репертуар оказался совсем иным, чем я предполагал.
Откуда ни возьмись на смену парню с "Зеленоглазым такси" в клубе появилась девушка по имени Кристина – маленькая, черноглазая, с неплохим голосом и зачаточными навыками игры на фортепиано, хотя, собственно, чья бы корова… Вот. Степаныч ее отрядил к нам, со все той же дипломатической целью, чтобы в клубной самодеятельности был задействован кто-то из своих, колледжовских. Вообще говоря, в самодеятельности было задействовано итак огромное количество своих, и такое решение Степаныча трудно объяснить логически. Но не могли же мы с ним спорить?
Кристина была ветеранкой клуба, к тому же она училась последний год и была тертой теткой. Отвязаться от нее мы не смогли.
Сергей посчитал, что нам для выступления будет полезно соорудить живой аккомпанемент для Кристины, чтобы просто выступить неважно с чем и хотя бы засветиться перед администрацией. Чтоб не выгнали, короче.
Сергей разучивал с Кристиной песенки на два голоса, а моя функция в конечном счете свелась к тому, чтобы в одной-единственной песне долбить под ритм четыре аккорда. Мне было чертовски все это обидно, я не видел перспектив для себя, но чем-то себя  все-таки утешал. Хотя, наверное, это была неплохая школа. Я ведь до того момента никогда не играл под ритм, а тем более на вторую долю (в эстраде ритм-гитара почти всегда работает на вторую долю, а ударные – на первую; звучит это так: бух-брень-бам-брень-бух-брень-бам-брень…). Ритм для нас стучали на электрических бонгах все, кому было не лень, но более всех в этом преуспел Кирилл, который стал как-то постепенно и непонятно появляться на наших репетициях. Мы даже думали о том, чтоб он и на концерте стучал ритм, но потом от идеи отказались.

Кроме песен, Сергей в качестве вступительного номера решил сыграть до-мажорную прелюдию Баха. Ту самую, на которую еще была сочинена “Ave Maria”. Он ее играл с флэнжером (такой эффект для электрогитар, создающий странное дрожащее звучание, гораздо более искаженное, чем при использовании хоруса), это звучало достаточно замогильно и здорово, но этого показалось мало, и отчасти поэтому, а отчасти из-за отсутствия ударника, в нашей жизни появился еще один персонаж – Костик.
Собственно говоря, я здесь слегка заврался. Наверное, изначально Костик был нужен как раз для того, чтобы подобрать те самые четыре аккорда, которые я потом долбил на гитаре.
Это было очень смешно. Сергей сказал нам, что знает человека, который с ним учится (тогда Сергей еще учился в музучилище), который пишет гармонические диктанты на пятерки, классно играет на фортепиано, пишет музыку и так далее – Костика, стало быть. И однажды привел его к нам на репетицию. Мы увидели чисто деревенского парня с деревенским выражением на лице и деревенской прической. Он встал за синтезатор и немного поиграл. Как оказалось, играет он на самом деле классно, хотя с гармоническими диктантами вышла маленькая неувязочка.
Костик послушал запись песни для Кристины (только аккомпанемент, "минус один", "минус", караоке, как вам угодно), и определил тоническим аккордом Hm (ну, как это делается – подкрутил ручку транспонирования на синтезаторе). Следующий аккорд с большим трудом тоже определили – G. Помню, Сергей долго кричал: “Вот видишь, я же говорил, что здесь есть мажорное трезвучие!” Но на третьем Костик застрял капитально – часа на полтора. Я уже окончательно весь измаялся, выходил в коридор, слушал их оттуда, дышал свежим воздухом через окно – а они все препирались и препирались. Костик уже перебрал все трезвучия и септаккорды, то есть абсолютно все – ото всех ступеней, а решения загадки все не было.
И наконец его угораздило брякнуть тонический секстаккорд (первое обращение тонического трезвучия Hm, то есть в плане гармонических функций – то же самое) - и он подошел! Вот это было здорово!

...Помню, шли мы всей честной компанией с каких-то игр “Что-где-когда” или, может, “Брейн-ринг” (мы играли в клубе "Микс" в эту хрень; м-да, и такое в жизни было), и Кирилл сказал, что один его знакомый продает бас-бочку. Знакомого этого звали Лев Иванов. На вопрос, где он ее взял, Кирилл резонно ответил: “скоммуниздил”. Я сказал Витьку, что за такие-то деньги брать можно и нужно, и мы вдвояка накрутили хвост Кириллу, чтоб он это дело пробил.
Кирилл пробивал это дело так долго, что я успел у него взять телефон этого самого Льва Иванова и почти собраться ему звонить самостоятельно. А может, Кирилл и не виноват, просто Лев Иванов тогда был где-то в отъезде. Но, в конце концов чудо все-таки свершилось, и на одной из наших репетиций, выползя из нашей каморки на стук о входную железную решетку, мы там обнаружили отца Кирилла и самого Кирилла. С бас-бочкой.
Мы положили этот здоровущий барабан на пол и стали ходить вокруг него кругами, причем каждый стремился непременно на нем что-нибудь покрутить (кто не знает, барабан – это не такое уж простое устройство. В нем есть масса всяких ручек или винтиков, которые, как правило, либо повернуть совсем невозможно, либо они крутятся сами по себе именно в те моменты, когда этого от них совсем не ждешь.)
Приблизительно 3-го марта Вано наконец-то сподобился купить барабанные палочки, честь ему и хвала, но на нашем первом выступлении ни он, ни Кирилл так и не были допущены к барабанам.

Начиная с появления у нас этой бас бочки начались очень трогательные и забавные, но во многих случаях тщетные попытки Сергея создать из всего имеющегося у нас подобие настоящей ударной установки. Он, как следовало из его слов, в своем музучилище изучал устройство местных ударных установок, и расспрашивал играющих там ребят.
С вертикальной палкой, на которую можно было повесить электрические бонги, он разобрался довольно быстро. Но венцом рукоделий Сергея явилась педалька для бас-бочки, которую из каких-то железяк он сварил с помощью своего отца. К счастью, колотушку он сам не сделал (хотя честно пытался, все мучался, вырезая что-то из листов войлока типа, как для валенок), а где-то в конце концов стибрил. Ну вот. Значит, вышло у него следующее: гнусного вида железная пластина, на которую поставить ногу без ботинка было равносильно самоубийству, от нее передача в виде цепочки к сомнительному тоненькому стерженьку, на который поверх накрученной аптекарской резинки, чтоб не слетала, была надета колотушка. В исходное состояние это хитрое устройство приводилось пружинкой от магнитофона. Над этим очень долго потом угорал наш ударник Санек. Сергей этой педалькой очень гордился, демонстрировал ее всем своим знакомым, и все его страшно хвалили. В принципе, было, наверно, за что, играть на ней было можно, но… сами понимаете.
Дальше - больше. Сергей взялся, имея минимальное представление о предмете, делать хай-хэт. Я ни фига в этом не разбираюсь, но, кажется, так называется устройство из двух тарелок, которые хлопаются друг о друга ногой? Это были исторические и героические попытки. Педалька для хай-хэта по сути была устройством более простым, по причине отсутствия колотушки, но получилась она хуже, чем для бочки. Две железные пластины были согнуты по краям и надеты этими изогнутостями на общую ось, а между ними стояла страшная толстая пружина, из-за чего верхняя пластина была на неудобно большой высоте от пола. Вот, собственно, и все. Это дело ставилось прямо под стойку с тарелками, и должно было быть некоторым образом с ними связано, чтоб они друг о друга хлопали. Первый релиз этого приспособления содержал в качестве основного элемента тросик вроде как для фотографирования со штативом. Приспособление работало, но со скрипом и с трудом. Играть на практике было практически невозможно. После продолжительных вариаций на эту тему, Сергей докумекал, что это проще был бы сделать с помощью стержня, ходящего внутри трубки. И он и эту идею реализовал. На втором нашем концерте Вано даже на этом хэте что-то играл. Но потом, как и следовало ожидать, что-то поломалось, Сергей что-то чинил, и в конце концов на одной из репетиций хай-хэт просто и красиво развалился на части и раскатился по всей комнате. Дальнейших попыток его реанимации не последовало, за что (за отсутствие должного упорства, в смысле) я Сергея и не уважаю.

06.03’2000 Мы выступили на КВНе в честь 8-го марта. Это дело запечатлено на видео. Собственно, получилось все достаточно неплохо, хотя мои ощущения сразу после концерта были несколько иными.
Во-первых, была долгая неразбериха с Кириллом. Сначала планировалось, что он будет стучать на электрических барабанах, но потом от этой идеи отказались и функцию барабанов выполнял синтезатор Костика. Тем более тогда перед первым выступлением эти электрические барабаны еще не были объединены в подобие ударной установки (или уже были, кто теперь скажет?). И все, что Кирилл смог бы с ними сделать – это просто положить на стол перед сценой, а этот вариант был просто антиэстетичен.
Еще Костик подыгрывал Сергею в баховской прелюдии с органным звуком. Звук получился хорошим, хотя на мой взгляд Сергей переборщил с флэнжером, а Костик почему-то там капитально налажал, хотя его партия была просто детсадовской.
Этот наш "Дебют" готовился с пафосом, реализовывался нервно, и отходили после него мы долго. Перед началом мы с Виктором сели в зале на первом ряду с гитарами. И уже на этом этапе я умудрился совершить ошибку, которую буду помнить всю жизнь: я, от нервов, естественно, несколько раз приставал к Виктору с тем, чтобы состроить мою гитару с его басом. Потом, уже почти перед началом концерта в обстановке крайней нервозности мою гитару взялся настроить Сергей. Стоит сказать, что в те далекие времена я еще не умел настраивать гитару по флажолетам, и заслуга научения нас этому принадлежит опять же Сергею, причем в скорости после этого конфуза. И тогда я ему, как более опытному музыканту, доверил настроить гитару.
Он взял ее в руки, брякнул по струнам, крутанул пару колков и сказал что-то наподобие "А, нормально." Как оказалась, во время части нашего выступления, в которой принимал участие я, моя гитара совершенно не строила, но, к счастью, мало кто из тугоухих зрителей это осознал.
На видео эти кадры остались, но они плохо отражают то, что было в действительности. На видео просто кажется, что, когда мы играли, Сергей наклонился ко мне и что-то сказал. В действительности, как сейчас помню, он долго меня убеждал только делать вид, что я играю, и бить по струнам лишь для вида. Сергей-то услышал фальшь в моих аккордах. Я ему что-то отвечал, но играть не перестал. Когда мы закончили, и уже выходили из зала одна тетка из администрации долго орала нам вслед: "Где гитарист?! Кто гитарист?!". Когда я ей указал на себя, она подошла ко мне и тихим вкрадчивым голосом сказала: "А гитарку бы настроить надо было получше, да?"
Как мы на сцену выходили – это тоже было нечто. Дело в том, что программу концерта мы не знали, а поэтому после открывавшего концерт номера Сергея (прелюдия Баха) безмятежно сидели в зале и ждали своей очереди. И в один прекрасный момент мы почувствовали, что пауза после очередного номера КВН-ого номера затянулась. Мы ничего не понимаем, сидим, ждем дальше. И тут я замечаю, что за занавеской стоит Кристина и многозначительно крутит пальцем у виска. Тут я все понял и мы вышли. Что было дальше вы уже примерно знаете.
Еще после КВН-а, когда все разошлись, Кристина нас кормила с ложечки тортом, преподнесенном той команде, которую мы как бы поддерживали своим искусством. Мелочь, а приятно!

После первого этого концерта мы наконец-то получили некоторую передышку. Репетиции вошли в нормальное русло.
На каждой репетиции мы договаривались со Степанычем на следующий раз, никакого определенного расписания у нас не было. Чтобы не подводить Степаныча, я старался не опаздывать, но остальных обалдуев приходилось порой ждать. И через некоторое время я надумал брать с собой туда джазовые ноты (такой сборник для начинающих), которые я в то время штудировал. И в ожидании остальных играл на стоявшем в нашей комнате пианино. Как-то раз (Костик нас бросил, что закономерно, почти сразу после выступления, но, в общем, как-то раз) Костик услышал, как я стал что-то наигрывать. Наверное, он был относительно высокого мнения о том, что услышал, поскольку мы с ним разговорились, он продемонстрировал кое-что из своих опусов, и спросил, в каком по моему мнению темпе следует играть до-мажорную прелюдию Баха. Я ответил, даже продемонстрировал.
В общем, результатом этого разговора стала историческая фраза Костика, которая до сих пор не выходит у меня из головы и заставляет сомневаться в целесообразности моих занятий гитарой. Фраза эта была передана мне Сергеем уже после того, как Костик свалил. Он сказал, что по его мнению, Лев должен сидеть за клавишными.
Итак, репетиции вошли в нормальное русло, и важной их составляющей было обучение Вано игре на барабанах. На самом деле держать, не сбиваясь, один и тот же простой ритм в течение продолжительного времени – не такая уж легкая задача. Сергей мучил Вано интенсивно и подолгу, но прогресс был небольшим.
Должен признать, что низкое качество игры Вано в немаленькой степени обусловлено тем, что барабаны были электрические, а не настоящие. Кажется, что это все равно – электрические даже места занимают меньше, но это не так.
Электрические барабаны состоят из фанерной плоской шестиугольной коробки, ко внутренней стороне дна которой прикреплен некоторый датчик (в нашем случае динамик), от которого идет провод к электронной приставке, обрабатывающей звук. Сверху эта коробка для смягчения удара закрывается нахлобучкой из мягкой пластмассы, больше похожей по своим свойствам на резину. И все бы ничего, но палочка, ударяясь о пластиковую покрышку, сама по себе не отскакивает, и барабанщик должен тратить драгоценное время на самостоятельное приведение палки в исходное положение.
А у настоящих барабанов мембрана натягивается очень туго, так что палочка при правильной технике игры (да и без нее) отскакивает сама.
К тому же электрические барабаны издают звук всегда одного и того же… как бы это сказать… ну… вида, если вам угодно. Настроил приставку так, чтобы определенный барабан звучал определенным образом – и все. Чем и как по нему ни колоти, он будет издавать совершенно одинаковые звуки, различающиеся только по громкости. А по настоящему барабану можно и руками бить и кисточками возюкать и палками дубасить – и это все будут совершенно разные звуки, зависящие еще от того, как, с какой силой, по какому месту и так далее.

Роль Кирилла у нас была совершенно непонятной. Он, по сути говоря, добровольно пошел к нам на должность мальчика на побегушках. Иногда выдвигались идеи, чтобы он на чем-то играл, иногда он приносил с собой свою гитару, но ни одна из этих идей не была приведена в жизнь.
Одной из ассоциаций с теми блаженными днями для меня являются сигареты "Ява Золотая легкая", которые только что появилась и которые Кирюша туда таскал.

Забавная ситуация сложилась, когда мы пригласили к нам в колледж тех троих девчонок (Кэтти, условно Tony и условно Alex). Я убей не помню, как так получилось, что мы опять наладили с ними отношения, но думаю, что здесь без пробивной инициативы Сергея не обошлось. Само собой, мы вели переговоры в оптимистических тонах, обговаривали варианты того, чтобы играть вместе и тому подобное.
Само собой, из этого ничего не получилось. Кажется, два раза они к нам приходили. В первый раз они просто сидели и слушали ту дребедень, которую мы могли сыграть (а могли мы сыграть по сути-то дела "Рождество" ДДТ, "Звезду по имени Солнце" Цоя и "На берегу" Наутилуса), а во второй раз Сергей лишь немного заставлял играть Катю на синтезаторе.
Девчонки притащили-таки нам два бонга, и я был в шоке – это из-за этой фигни был такой сыр-бор?! Представьте себе два барабана – один размером с чайное блюдце, а другой – с тарелочку для десерта. Ясно, что их функции в барабанной установке сводятся лишь к мелкому украшательству музыки, и для их использования надо быть неплохим барабанщиком, поскольку основной ритм от этого страдать ни коим образом не должен. Так повалялись эти бонги на подоконнике с недельку, походили мы вокруг них кругами, попримеряли их к нашей ударке – и вернули девчонкам.
Любопытно, что Степаныч, который постоянно отзывался о разнообразных представительницах женского пола крайне нелестно и саркастически (в том числе и о Кристине), по поводу этих девчонок промолчал. Он их просто игнорировал и как-то раз, когда пришлось к слову, кто-то из нас обратил его внимание на факт их присутствия. Степаныч отмахнулся и сказал: "Нет, эти не такие, эти – серьезные".

Сергей: саркастический портрет в духе Ван Гога. Первая встреча. Как я уже говорил, впервые я его увидел в троллейбусе, когда мы с Виктором ехали в сторону университета, а он вошел. Я уже говорил, что он совершенно не вписывался в мои представления о нормальном рокере. После основательного знакомства. Сергей - активный и наглый. И он возвел это в принцип. Тем не менее, он стопроцентный патологический дилетант. Закончив медицинский институт, он проработал с год нейрохирургом, а потом ушел, пытался работать в разных местах, и вот сейчас (сентябрь 2002) – он работает в цеху по производству полиэтиленовых пакетов. Сергей – человек быстро увлекающийся, но и быстро разочаровывающийся. Он учился в музыкальном училище на отделении академического вокала (параллельно с институтом), но не закончил, научился очень прилично играть на гитаре, немного на блок-флейте и совсем немного на фортепиано, занимался электросваркой, вообще он – очень рукастый человек. Он прекрасно чинит любые гитары – из своей "Стеллы" он сделал почти что конфетку, из неопределенной марки дров Костяна Бондаря – тоже. В электронике разбирается прекрасно, хотя ничего особо крупного не сделал – так по мелочи. Самым роскошным его электронным проектом стала вечная телефонная карта. Это была целая эпопея. С помощью конденсаторов ничего сделать не удалось, пришлось использовать электромагнитное реле, имитирующее перегорание проволочки в карте. Шикарная вещь. Где-то в начале 2002 Сергей спрашивал у меня учебник по теории относительности. Потом он думал организовывать бизнес по линии медицинских услуг. Еще он было надумал уезжать за границу, для этой цели (в плане поиска работы по интернету) заработал денег, купил компьютер, потом стал заниматься звукозаписью (группы Sam – о ней ниже) на свой компьютер, потом стал сомневаться в целесообразности отъезда, какие-то у него здесь перспективы… В общем, неслабый список, но так распыляться все-таки нельзя.

Второй попыткой вылезти в свет было наше выступление на каком-то ура-патриотическом концерте в честь 9-ого мая (кто не помнит - в этот день доблестная советская армия окончательно раздолбала нехороших фашистов). Мы играли две вещи: "Рождество" и "Звезду по имени Солнце". И, что приятно, мы играли в нашем нормальном составе – я, Виктор, Сергей и Вано. И никого лишнего.
Ударные были уже живыми, но Сергей пел, честно говоря, погано. То есть как-то слишком по-пионерски заздравно.
В целом ощущение от этого выступления хорошее, но только какое-то тошнотворно самодеятельное. Хорошее – потому что публике понравилось. Сергей говорил, что ему очень забавно было смотреть со сцены на кивающих ему с первых рядов ветеранов, когда он произносил свои небольшие вступления-объяснения к песням. Еще ощущение хорошее, потому что мы четко вышли на сцену и четко с нее ушли. Представляете - буквально за несколько секунд на сцене из небытия появилась целая ударная установка и рок-группа в полной боевой готовности. Обычно на эти приготовления у других коллективов уходит до получаса времени. А у нас еще были дополнительные проблемы с ударной установкой, поскольку надо было куда-то девать приставку к электрическим барабанам. Подключить их на сцене мы не могли, поскольку для этого нужно было по крайней мере точно знать, что куда втыкать. Поэтому мы настроили и подключили все заранее, а приставку поверх какого-то тряпья запихали в бас-бочку. И знаете – смотрелось стильно.
А плохое ощущение, оттого что мы не смогли даже встать на сцене как надо. Мы все сбились в один угол в кучу, и на видеозаписи Виктора даже не видно, только в одном моменте из-за портьеры вылезает его нос. Отчасти это связано с тем, что наши усилители стояли в углу, чтоб они не мешали остальным выступающим, а шнуры у нас были не слишком длинными. Еще плохо было то, что мы так и не определились с названием группы. И буквально за несколько минут до начала концерта мы бросили клич по его (концерта) участникам. Дескать – как можно назвать группу? И закончилось это тем, что нас объявили, как "ансамбль Гелиос". Спасибо, что не как хор имени Пятницкого.
Еще, помню, мы облажались с усилителем. У нас были два своих автономных усилителя, две своих автономных колонки, и свой автономный микрофон. И нет, чтобы это все хозяйство включить непосредственно перед выходом. Сергей испугался, что все это ка-ак перданет в момент включения, и поэтому включил все заранее, но сделал минимальную громкость. И в результате в течение всего концерта что-то странно и громко фонило...
Еще забавный эпизод был перед нашим выходом. Мы все сидели в зале – на черт-те каком ряду и даже и не с краю. Сидели как простые граждане и ждали своей очереди. А перед нами выступал какой-то танцевальный ансамбль. "Карнавал" кажется он назывался. Девочки такие, знаете..., ...мальчики... Ну вот. У них посреди их номера вырубилась фонограмма, под которую они дрыгались, и мы, соответственно, заржали. А какая-то тетка, сидящая радом, укоризненно на нас посмотрела, и сказала что-то в духе: "Зачем вы смеетесь? Попробовали бы вы так же выступить." И когда буквально через две минуты мы встали и пошли прямиком на сцену, у нее было такое выражение лица... А когда мы, выступив, вернулись, она бодро сказала: "Молодцы!". Дура.
А на сцене была печальная сцена, когда из-за занавески в самый неподходящий момент выполз Кирилл и выключил нас на обоих усилителях. То есть... Ну, короче, мы сделали такую штуку: после "Звезды по имени Солнце" мы не сразу прекращали играть. Мы должны были потихоньку наигрывать тот же ритм, в это время выходил Степаныч и читал какое-то стихотворение про войну. Потом мы повторяли припев. Такой вот был художественный замысел. А Кирилл, который на генеральной репетиции у нас не был, и обо всем этом не знал, когда услышал, что мы и не думаем заканчивать, подумал, что происходит что-то не то, и выполз (выполз чтоб его за колонками не было видно) на сцену, дабы отключить нас. Ему это, в общем удалось. Но потом мы его пинками, знаками и недвусмысленной мимикой погнали обратно нас включать. Должно быть, это из зала смотрелось экстравагантно – мы стояли, что-то наигрывали под нос, при этом смотрели под ноги и ими усиленно дрыгали.

После второго выступления у нас еще состоялось несколько вялых репетиций. Мы были в конкретном перенапряге от выступления, впереди была университетская сессия и лето, и работать было влом. Степаныч нам ничего не говорил о том, можно ли будет играть летом, и мы полностью расслабились. В общем-то, как оказалось, не зря.

Конец сладкой жизни в колледже в моем дневнике датируется 31-м мая. Это был один из самых сумбурных дней в моей жизни.
Началось все с того, что мне внезапно позвонил Сергей, и заявил, что Степаныч увольняется. И таким образом нам надо забрать все наше барахло из клуба. Сначала мы и я  думали, что у нас есть еще хотя бы дня два, и можно не особо торопиться, но что-то резко изменилось, Сергей перезвонил мне еще раз, и выразился в том контексте, что они прям щас уже со всем барахлом оттуда сваливают, и я срочно нужен, потому что без меня – никак.
И я помчался в колледж. Помню, как мы со Степанычем тащили бас-бочку с запихнутыми в нее тарелками (прощальный подарок Степаныча) ко мне домой в гору, и я потом отпаивал его на кухне чаем. Больше – ничего не помню.
Более всего мне жаль стоек. Незадолго до этой маленькой драмы мы раскопали на какой-то лестнице ведущей чуть ли не на чердак колледжа пару конкретно сгоревших софитов. Они были ужасны – все в гари и копоти, разбитые, поломанные… Но на отличных высоких и прочных стойках. Мы сами софиты отвинтили, а стойки перетащили к нам и поставили в кладовку, заручившись разрешением Степаныча. Мы их слегка отмыли, они нам понравились, и мы расставаться с ними уже не собирались… Но тут – вот это. Если бы я пришел не к шапочному разбору, а чуть пораньше, я бы вспомнил, сказал бы Сергею. А он без меня вовремя не сообразил их забрать. Ничего не поделаешь.

Продолжаем. После бездарного окончания нашей одиссеи в колледже я, скрепя сердце, уехал с матерью на лето в Киев. Я и ехать тогда никуда не хотел, и оставаться не хотел, и ничего не хотел. Это было, наверное, самое ужасное лето в моей жизни. В Киеве я вел подробный дневник, и сейчас в минуты особо хорошего настроения я его иногда читаю, чтоб все-таки не терять связи с реальностью.
Перед отъездом мы имели пространные беседы с Сергеем и Виктором. Виктор обещал что-нибудь делать в мое отсутствие. В частности, мы хотели сыграть "Fade to Black" "Металлики", и Виктор все никак не желал учить басовые партии. Как вы понимаете, эта проблема для Виктора вечная.
В общем, я приехал 24-го августа и сразу стал наводить порядок. Узнав, что, как и следовало ожидать, Виктор ничем конструктивным в мое отсутствие не занимался, я объявил ему о закрытии нашего проекта и о том, что больше я с ним играть не буду.
Собственно, так и случилось. Периодически мы, конечно, потом брались за гитары с целью поиграть или посочинять вместе, но это были мгновения ностальгии и не более того. Хотя к концу 2002-го года у него начнет прорезаться талант звукоинженера на компьютере. Но это будет в самом конце повествования.
От Вано и Кирилла я также отказался. Мне даже не пришлось им об этом говорить. Мы просто разошлись и все.
Таким образом, в конце лета 2000 года в группе остался по сути говоря один я, если не считать труднодоступного Сергея, за ходом мыслей и деятельности которого мне всегда было следить весьма напряженно.



ГЛАВА 3
ОТ СЕРГЕЯ ДО ХИРУРГА
.................Жизнь есть величайшая милость, смерть - величайшая немилость. И, посему, надо прожить большую часть жизни - ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!
.................Антон Шандор ЛаВей. "Сатанинская библия".

Начиная с нашего ухода из колледжа и заканчивая серединой сентября мы с Сергеем пытались вступить в контакт с директором колледжа и просить его оставить нас в клубе. Это было нелегко – мы и звонили и заходили, но к.п.д. был крайне низок. Но в конце концов мы его поймали, и выяснили, что на самом деле клуб закрывался на ремонт. По словам директора – до сентября, а на самом деле – до следующего сентября.
23.10’2000, понедельник. Мы с Сергеем встретились, поговорили, подумали, и надумали, что нам надо искать нового ударника и басиста. Устранять эту проблему мы решили совершенно традиционным и порядком всем надоевшим методом: мы решили дать объявление. Во время нашего обсуждения Сергей еще рассказал мне байку о том, что Брайан Мэй тоже подавал объявление, и с того Queenы и начались, чем окончательно меня добил. (От себя добавлю, что, во-первых, не только Брайан Мэй этим занимался, а еще, к примеру, Ларс Ульрих из "Металлики", а во-вторых они-то могли расчитывать найти по объявлению хороших музыкантов, а мы в этом дурацком провинциальном городе в этой дурацкой провинциальной стране – нет.)
Мы посидели, покумекали, и в итоге получился какой-то совершенно разнузданный текст, которого я полностью не помню, но последняя фраза, наверное, будет меня преследовать до гроба: “…и тады будет группа!” И, стало быть, в этот злополучный понедельник я единолично (поскольку благородный Серега возложил эту ответственную миссию на мои плечи) разместил одну из этих писулек в “Мелодии” на Московской.
Через день еще одно я прицепил на доску с объявлениями в Варежке. Имеется в виду подвал на Горького и Кутякова. Как оказалось, в Варежке обитает народ более грамотный в том плане, что и читают и пишут они больше, чем необходимо, зато в “Мелодии” народ - более общительный.
Закончилось дело тем, что объява в Варежке была полностью кем-то изуродована (я это выяснил, когда срывал ее за ненадобностью). Там слово группа было исправлено на “групповуха” и что-то еще, я не помню.
Зато объява в “Мелодии” сработала. Мало того, что ее никто не тронул, так еще 27-го числа мне домой позвонила (кажется, даже не с первой попытки дозвонилась) девчонка. Представилась как Юля и предложила свою подружку Иру басисткой. Ира сама позвонить не могла в силу того, что живет она в Энгельсе, телефона у нее нет, и в добавок, в объявлении я указал вечернее время для звонка. Юля что-то безграмотно у меня выспрашивала, стараясь произвести свирепое впечатление, но я тоже в грязь лицом не ударил, короче… патологические дилетанты нашли друг друга в этом мире. Я назначил Юле встречу, местом для которой она выбрала вход в центральный парк Энгельса. Сказала, что мы ее определим по красным в клеточку штанам, и что такие мало у кого есть.
Я Сергея не без труда нашел по телефону и разъяснил ему ситуацию. Мы набили стрелку на остановке 9-ого троллейбуса, идущего в Энгельс. На другой день я туда пришел, и тут к остановке подъезжает нужный троллейбус. А сзади одновременно – еще один -внутригородской. Из того вышел Сергей, и мы с ним тут же зашли в первый троллейбус. Приехали вовремя, не опоздали. Оказалось, что на площади, примыкающей к месту нашей встречи проходят какие-то детские соревнования на картингах, и треск там стоял невообразимый.
Вскоре появились две барышни – одна, как мы поняли, Юля, состоящая из одних костей, действительно в линялых красных штанах в клеточку. Другая, как мы поняли – Ира, полненькая и в майке "Alice Cooper".
(Смешное получилось описание! Можно подумайте, что Юля была без майки, а Ира – без штанов!.. ха-ха…)
Мы познакомились и пошли от шума картингов в парк, а потом – на набережную. В Энгельсе есть какие-то заброшенные участки набережной, где народ практически не ходит. Говорили, как обычно, в основном за жизнь, кто что слушает, такая, короче, фигня.
Оказалось, что у нас троих (Юля в разговоре старалась не участвовать) интересы совершенно разные. Тогда я слушал Арию, Коррозию, из зарубежки совсем немного знал Kiss, а Элиса Купера, которым болела Ирка, не знал абсолютно. В общем, я прогонял свое про Арию, Сергей – свое про Dire Straits, а Ирина – свое про Элиса Купера.

Кстати, через где-то полгода, в марте 2001, я из любопытства купил в Скайнете тогда еще свеженький альбом Купера "Brutal Planet", послушал, он мне не понравился, к тому же запись была с браком, и я ее обменял на "легенды зарубежного рока" Black Sabbath. Еще месяца через три я переписал у Романыча с диска "The Fistful of Alice". Этот концерт мне также совершенно не понравился. Уже в сентябре 2001 я купил (блин, надо же быть таким настырным!) за бешеные деньги лицензионную кассету с альбомом "Constrictor". Это был первый альбом Купера, который мне понравился. И с этого все началось. К октябрю 2002 я уже заслушал донельзя 11 альбомов, 3 из которых – концертные видео, а один – сборник "легенды зарубежного рока".

Выяснилось, что Ирина закончила музыкальную школу по классу гитары, хотя с непонятной мне оговоркой о том, что закончила она ее экстерном за три года. На мои вопросы о том, играет ли она по нотам, она отвечала, что никогда ничем подобным не занималась. И чему только учат детишек в музыкальных школах!
На бас-гитаре Ирина не играла никогда, но рассчитывала на то, что сможет легко научиться после обычной гитары. Мы решили, что можно будет временно ей дать бас Витька, потому что он им все равно не занимался. Что несколько дней и было сделано.
Ну вот. Договорили, договорились о том, что будем созваниваться, Сергей с Иркой поехали своими энгельскими маршрутами, а мы с Юлькой – на девятке в Саратов. Когда пришла пора прощаться, Юля сказала мне что-то наподобие: "Ну что же, желаю удачи. Интересно, что из вас получится". К сожалению, эта фраза накликала на нас неудачу.

18.11'2000, суббота. Отсутствие ощутимых результатов от развешенных объявлений (ударника-то мы еще не нашли) не давало мне покоя, и я всеми фибрами души был настроен на поиски ударника где угодно. И надо же было такому произойти – как-то раз шел я по улице недалеко от своего дома и повстречал Большого Шурика. Я знал его еще со школы как ученика значительно более старшего класса и знакомого Костяна Бондаря. Потом оказалось, что они живут в одном доме и частенько режутся в преферанс, и к тому же, Большой Шурик – пасынок нашего учителя математики. И уж до кучи сообщу, что Большим Шуриком его прозвал я.
Но это детали. Повстречал я его, он спросил, как дела. Я стал жаловаться на жизнь и на отсутствие ударника. Он все внимательно выслушал, в потом сказал, что знает одного ударника, который, кажется, нигде не играет. Пообещал дать его телефон, если я с ним свяжусь через Костяна.
Я обрадовался. Потом Шурик сказал, что если у нас что-нибудь получится, чтобы мы позвали его поиграть вместе. Еще он сказал, что если бы он организовал группу, то они бы нас переиграли в два счета.
Мы распрощались. Через небольшое количество времени я узнал у Костяна телефон Б.Шурика и позвонил ему. Узнал телефон ударника – Санька.
Потом, помню, я рассказал эту историю Сергею. Он как раз сидел у меня и, соответственно, стал порываться позвонить Саньку немедленно. Мы ему, кажется, позвонили, но его не оказалось дома. И я пообещал Сергею, что позвоню ему сам позже.
Во вторник я, собравшись с духом, позвонил Саньку и бодро ему все изложил. Один из дней, которыми я могу гордиться. Так я – нерешительный, нерешительный, а как надо – могу незнакомому человеку так навязаться, что он потом не отвяжется. Оказалось, что Санек учится в экономе и играл уже в какой-то группе. Ему, очевидно, хотелось играть, как и нам, поэтому он согласился встретиться на следующий день.
Санек в разговоре описал, как будет одет, чтобы я легко его узнал. Но, как водится, 22-го ноября долбанул запоздалый дубак, и одет он был совсем иначе. Мы постояли с ним возле памятника Чернышевскому, посмотрели друг на друга, потом ему это надоело, он подошел и спросил: "Слушай, а ты, случайно, не Лев?"
Я чисто случайно оказался Львом, и мы познакомились. Санек произвел на меня достаточно посредственное впечатление – довольный, весь из себя приблатненный, слишком прилично одетый. Мы стали ждать Сергея. Он, само собой, тоже обещал быть. Мы стояли у этого гребаного памятника, мерзли, судорожно рассуждали о музыке, а Сергея все не было.
Потом зашли погреться в предбанник музыкального училища. Сергея нет – и ладно.
Из разговора выяснилось, что ударной установки у Санька нет. Была, да он ее продал. Но барабанит, вроде, неплохо. Он научился по книгам различным и видеокассетам.
Мы разошлись, договорившись связаться на днях. И через совсем небольшое время мы действительно встретились еще раз уже с участием Сергея. Так же грелись в предбаннике музучилища и думали, как жить будем. Я высказывался категорически против того, чтобы идти на платную базу, и мы решили попытаться задешево снять отапливаемый дом.
Я, наивно полагая, что это – очередная канитель на полгода, совершенно обалдел, когда Санек позвонил мне на следующий день и заявил, что он через какую-то фирму нашел дом за 700 рублей в месяц. Почти что в центре. Но 700 рублей – это сама по себе сумма не маленькая, а тут еще надо было заплатить сразу 1400 – то есть плюс фирме за услуги. Мы поняли, вариант хороший, в принципе дешевый, но с деньгами – туго, и стали искать какую-нибудь группу, с которой можно было бы вместе снять этот дом, оплачивая в равных долях.
Наш выбор пал на группу "Rampant Band". Двое их них играли в клубе "Микс", где мы тоже иногда появлялись, в "Что-где-когда" и "Брейн-ринг". Помню, Санек им звонил (представьте: звонит неведомо кто и говорит что-то типа "Деньги нужны, давайте деньги…"), через день Сергей разговаривал с ними лично на очередных играх в "Миксе", но ничего из этого не вышло. У Rampantов лишних денег не оказалось (даже 700р), они предложили найти еще и третьего кого-нибудь, мы отказались, и вариант с домом ушел окончательно. Было очень жалко.

В промежутке между двумя разговорами с "Rampant Band" Санек объявил, что купил рабочий барабан. Если честно, то я не вполне понимаю его мотивов на этот счет, но факт остался фактом. Позже, когда нам его рабочий барабан так и не понадобился, я увидел в газете вроде "Кому что" объявление о продаже барабана по цене по крайней время вдвое большей, чем та, за которую Санек его купил. И его телефон, соответственно. Телефон, кстати, у Санька был запоминающийся. Он отличался от моего всего двумя цифрами.
Потом в такого же рода изданиях я регулярно встречал саньковские объявления о продаже самых разных вещей, правда, как правило, имеющих некоторое отношение к музыке. Он этим просто зарабатывал. (После этого замечания может показаться, что мотивы Санька относительно покупки рабочего барабана ясны, но этот не совсем так. Да, он определенно рассчитывал на то, что сможет при необходимости легко его сбагрить. Но преподнес факт его покупки (или это только я так его понял) как определенный шаг в восстановлении своей ударной установки. То есть, чтобы ему было на чем играть. И мне не ясно, что в таком случае он собирался делать с одиноким рабочим барабаном.)
Но спустя две недели мы все-таки решились, и вместе с Сергеем пошли в подвал, где располагалась репетиционная база клуба "Варьете". Мы нашли там их главного, и договорились о репетициях по пятницам. Названием нашей группы мы положили "S-Nork" – вариант, предложенный Сергеем. По его словам, это был такой персонаж из книжки про "Муми Тролля", но я ее очень плохо помнил, а проверять не стал, поэтому я даже сейчас не уверен в правоте Сергея на этот счет. Цена репетиций была невысокая, но условия – очень плохие. Отвратные просто. Нам выделялось маленькое очень грязное помещение с сыплющейся с потолка штукатуркой, в котором стояла ударная установка "тройка" без тарелок (к счастью, у нас были свои тарелки – те, из колледжа), поганый микшер и усилитель. Как будто, усилитель был даже импортным. Ну и конечно, колонки.
Ирине мы "одолжили" витьковскую басуху, и она, бедная, с этакой бандурой вынуждена была пол дня таскаться в университете. Я все же облегчил ей жизнь, встретившись с ней в перерыве между парами и забрав у нее басуху, дабы ей не пришлось с ней таскаться еще пол дня. И вот мы собрались идти на первую репетицию, но Сергей на нее не пришел (то есть так радикально опоздал из-за транспорта, что торопиться уже смысла не было). Роль лидера взял на себя я, и все более или менее организовал так, чтоб репетиция пусть без Сергея, но все-таки состоялась. И она состоялась, хотя общение с руководством базы было не то чтоб уж совсем комфортным – там всем было плевать на то, кто мы такие, и что нам надо, и когда у нас репетиция. Так вот, прогнав из репетиционной каморки явно забывшую о времени предыдущую группу, мы втроем поваляли дурака и поимпровизировали. Санек долбил ритм, иногда останавливался и ругал ударную установку, я под него долбил аккорды, а Ирка, старательно пытаясь уловить, какие аккорды я долблю, долбила бас большей частью невпопад.
Через три дня после первой репетиции мы с Иркой встретились в университете (она училась на философском факультете в соседнем корпусе), и я передал ей несколько своих текстов и ту кассету "Черный пес Петербург", где было записано то самое злосчастное "Yesterday" и та самая запись для "Варежки", которую мы сделали с Витьком.
На следующей репетиции Ирина уже могла с трудом сыграть какой-то левый бас к "На улице", но, вообще говоря, ни одна из моих песен ей не нравилась. Она как человек жизнерадостный не могла понять всех этих депрессивных настроений, к тому же ее любимый Элис Купер, как я позже осознал, отнюдь не мрачен. А очень даже ироничен и местами даже весел. Ирина давала мне пару своих текстов в духе Купера. Один из них начинался так: "Я полюбила человека, он был создан для меня. Я украла его в морге. Он был мертв четыре дня." До подобных шедевров мне было далеко, а играть было что-то надо. И всю вторую репетицию мы занимались тем, что мучили "На улице", Сергей пытался перепаять свою примочку (кто ж на репетиции без паяльника-то ходит?), а Санек все что-то долбил на барабанах, иногда останавливался, слушал, что делаем мы и спрашивал: "Вы еще не закончили?" Ко всему прочему в тот день для какого-то концерта кого-то где-то кем-то из нашей репетиционной комнаты была унесена педаль для бас-бочки. И Саньку пришлось играть на той самой предусмотрительно захваченной с собой педали, сделанной Сергеем. Он в принципе играл, но магнитофонная пружинка со своей задачей справлялась плохо, из-за чего Санек очень возмущался и прикалывался над Сергеем.
Сдается мне, что эта вторая репетиция и была последней. Через неделю после второй репетиции выходило 29-е декабря, скоро Новый Год, какая уж тут репетиция?! и нам сказали прийти после Рождества. А десятого января Сергей мне позвонил и сказал, что Ирина два дня как в больнице с аппендицитом. В то время он работал в той же больнице в Энгельсе, куда ее положили. Репетиции пришлось прервать на неопределенный срок, а тут – ладно бы Ирке репетировать, так ей еще и бас таскать надо, а это – тяжесть, после операции нельзя…
Ирину я с тех пор ни разу не видел, басуха вернулась к Витьку, а Сергей говорит, что он взамен подарил Ирке какой-то свой самодельный бас, чтоб она могла продолжать учиться играть.
В конце января я опять разговаривал с Сергеем. Он был в полной депрессивной расслабухе, и ничего не хотел делать.

В общем, у меня просто не хватило энтузиазма вытянуть эту группу. Просто слишком много неудач и разочарований свалилось. После того, как Ирина очутилась в больнице, я ее и не видел. И не делал попыток связаться. Хотя мне, безусловно, следовало бы напрячь Сергея, чтобы как только Ирина будет в состоянии, возобновить репетиции (Сергей в то время с ней активно общался, и к тому же, работал в той же больнице, в которой она лежала - ему это было бы легко разрулить).
Санек также не проявлял признаков жизни. После первоначальной вспышки энтузиазма, не закончившейся ничем хорошим, он совершенно обмяк, и после того, как я сказал ему про Ирку, даже не звонил.
Вот так сдох еще один мой дебильный музыкальный прожект под названием "S-Nork".


МАРТ '2001
В середине месяца я встретил на улице Кэтти (Катю). Я возвращался с базара, и с трудом пер здоровую сумку картошки. Я увидел ее на перекрестке Сакко и Ванцетти и Горького. Она подошла сзади, когда я ждал своего зеленого света, и встала рядом. Она меня не узнала со спины, и мне пришлось ее позвать.
Она влегкую изменилась с последней встречи - стала еще более щекастой и румяной.  Спросила, как дела, я ей рассказал всю правду. И о колледже и о варежке и об аппендиците у басистки. У них тоже все завяло. Она с подружкой (интересно какой?) что-то делает в студклубе по части театральных постановок. Говорит, это не менее возвышенно, чем музыка.  С какой-то из своих подружек (Alex, Tony) она уже перестала общаться совсем, с какой-то еще поддерживает связь. Кажется, говорила, что Alex (по-моему) купила путевую акустику Fender и они сделали приличную (-ые?) песню (-и?). Есть подозрение, что Alex - производная от Алины, а не от Александры. Потом уточним на досуге. Вот люди - не могли толково представиться.
Где-то около 30 марта позвонил Сергей и сказал, что он так долго не появлялся из за «семейных неприятностей». И каким то безликим тоном добавил: "У меня умер батек".

ГЛАВА 4
О ТОМ КАК Я В АПРЕЛЕ 2001 СТАЛ УЧАСТНИКОМ METAL-ГРУППЫ
.................Я верю собственным глазам;
.................Век не встречал, подписку дам,
.................Чтоб было ей хоть несколько подобно!
...................А. Грибоедов, великий русский писатель.

08.04'2001 На даче у Димана (у того самого друга Кирилла) мы бухали в честь днюхи Костяна Бондаря. С этого все и началось.
Пару слов о Димане. Так сложилось, что после нашего с ним знакомства у Кирилла дома он стал, опять же благодаря Кириллу, достаточно часто появляться в нашей компании, и некоторые из нас с ним основательно подружились. Собственно, единственный из нашей тесной тусовки, кто с Диманом почти не общался, это Виктор.
Диман увлекался восточными единоборствами. Когда я об этом впервые узнал, он готовился стать кандидатом в мастера спорта по кун-фу. Потом, уже после того, как он им стал, он перешел куда-то еще, в тхэквондо ли, в айкидо ли – не знаю. Дело в том, что Диман имел одну нехорошую черту – он очень много трепался не по теме, был крайне непунктуален, и ничего четко о себе не говорил. И отчасти из-за этого, отчасти из-за сплетен, распускаемых его друзьями по Агафоновке и поддерживаемых Фикусом, доверие к его слову у меня слегка снизилось. Собственно, информация об его успехах в кун-фу также ничем не подкреплена, и Диман мне как-то сам признался, что этих успехов-то и не было. Одним словом, я как не понимал, что он из себя представляет, так и не понимаю до сих пор, но все равно он – мой друг.
Основную компанию Димана на тот момент составлял длинный блондинистый и несколько заторможенный субъект по имени Леша Шмелев, который, несмотря на свою неинтересность был мне всегда симпатичен, еще один товарищ по имени Леша – Дворников, который учился в политехе и увлекался электроникой, Саша Твердов, за которым я не заметил особых талантов и склонностей, и некто Илюха, который занимался этой восточной мурой вместе с Диманом.
Всех этих друзей я периодически видел на попойках у Димана на даче.
Итак, 8-ого апреля на злополучной даче присутствовал помимо стандартной компании еще один знакомый Димана - тоже Диман (назовем его сразу Casey, хотя так его мы стали называть несколько позже – он со своим хвостиком почему-то напоминал Стивена Сигала, которого мы все знали в основном по фильму "Захват", в котором главного героя звали Casey Ryback (Кейси Райбэк)), с первого курса политеха.  Вы не подумайте, что мы с Casey - старые друзья. Тогда я увидел его впервые. Тощий, из-за чего казался длинным, с хвостиком, в затемненных очках - типичный рокер без претензий.
Помню, мы очень удивились, когда оказалось, что он совсем не умеет играть на гитаре. У нас была старая и очень добрая традиция на все подобные культурные мероприятия посредством Костяна брать с собой гитару и бумажки с ксероксами песен с аккордами, которые Костян таскал в папочке в гитарном чехле. Почему именно Костя таскал свою гитару, а не, скажем, я? Дело в том, что, как оказалось, моя гитара для подобных светопреставлений абсолютно непригодна. Если слишком интенсивно махать рукой в области подставки, она съезжала в сторону, и гитара переставала строить. А если мы слишком сильно били по струнам, они соскакивали со своих пазов (такая вот странная конструкция), и было очень весело. А ни у кого другого (Виктор на дачу к Диману не ездил) нормальной гитары не было. К тому же, гитара Костяна после переделки ее Сергеем была много лучше многих гитар, на которые можно было бы в нашей ситуации рассчитывать.
Ну и вот наконец после распития, обсуждения и деления впечатлениями, я согласно старой традиции заперся с гитарой в домик с целью поиграть на гитаре, попеть и записать на магнитофон свои пьяные вопли, ко мне неожиданно присоединился Casey и стал вилками отстукивать на столе ритм. Это спровоцировало меня на соответствующий вопрос, и я узнал, что Casey учится, вернее, хочет учиться играть на ударных. Мы еще выпили. Он еще раз вспомнил про ударные. Я сказал: «Давай группу организуем!» или что-то в этом роде. Он сказал: «Уже.» Мне это показалось странным на фоне его признаний в полном дилетанстве. Когда мы еще выпили он сказал: «Кстати, насчет группы...».  Так я узнал, что он со своим другом-одногруппником-гитаристом, который играет на вкус Casey довольно хорошо, пытается что-то там сыграть. В стиле Metallicи, Rammsteinа и тому подобных. Они еще басиста искали. Ну вот. Я на подкассетнике от кассеты, на которую писал вопли, записал Caseyов телефон, а он - мой в свою записную книжку. Сказал - завтра позвонит и мы договоримся о встрече. Назавтра он позвонил и мы договорились, что я с гитарой жду их около Консерватории, а он придет с этим своим другом-гитаристом, живущим на Первой дачной.
Мы встретились. И поехали на Первую дачную.
Пару месяцев спустя случилось мне беседовать с Инной Ткачевой. Я рассказал ей эту историю знакомства с Casey и эту ситуацию, когда я ему, хотя видел его впервые, предложил организовать группу. Она сказала: "Это от отчаяния". И была права.
Друг-гитарист Ромка - внешне не имел с Casey ничего общего. Блондинистый, плотненький. Темперамента задумчивого и приторможенного, чего о Casey опять же сказать нельзя. Тем не менее, он прилично играл металл на своей электрогитаре. У него еще был дисторшн с хорошим для ритма звуком (верхи он почему-то запарывал). У Ромки было море книг с табулатурами Металлики, учебники какие-то и т.п. У него я позаимствовал распечатанную из netа Nothing Else Matters. 
У Ромки мы сидели почти все лето. Раза по два в неделю мы изводили соседей своим шумом. Играли подолгу и весело. Начиналось все с извечного вопроса, кто пойдет за пивом, потом появлялись и хорошие сигареты, поставляемые Casey к общему столу (Casey практически никогда не курил, и тем не менее, он побил все рекорды всех моих знакомых, по количеству розданных нам шикарных сигарет. В его репертуаре имелся и Parliament и Capitan Black, и много чего еще). 
Casey каждый раз уговаривал Ромку показать мне Ромкины старые "песни". Ромка каждый раз отказывался, и был в общем-то прав, поскольку эти "песни" представляли собой всего лишь циклически повторяющиеся риффы. Casey, естественно, как полный дилетант, чихал на это, и мыслил только в одной категории: прикольно/неприкольно. Это на самом деле было прикольно (никогда не забуду Ромкин шедевр, который начинался: "Свежесть трупаков ты видишь каждый день…"), но как таковых песен у Ромки не было, и они не появились даже год спустя, когда мы уже распались. Таким образом, по странной иронии судьбы, основным поэтическим творческим центром стал полный дилетант Casey, а основным композиторским творческим центром – ни черта не умеющий играть на электрогитаре я.
К Ромке мы притащили первые элементы ударных - все то, на чем мы играли в колледже. Casey выкупил стоявшую у меня бас-бочку (общими по-хорошему деньгами я ни с кем не поделился; сволочи они все!), выкупил через меня у Сергея самодельную педаль и crash-тарелку. Я еще очень долго отдавал Сергею эти деньги со стипендии, потому что непосредственно то, что было получено от Casey, я благополучно и с аппетитом пропил. У Ромки же встал рабочий барабан на специальной стойке. Это хозяйство Casey приобрел за 750 рублей.  Вместо альтов мы повесили по бокам от бочки две пластиковые бутылки из-под пива.
Как-то друг Романыча нас снял на видео. Туда вошли песни «Крылья», «Группа крови» и наша бессловесная композиция на одном зубодробильном риффе моего изготовления. Там очень хорошо видны эти бутылки и теперь, когда у Casey стоит нормальная ударка, это зрелище вызывает у нас истерический смех.
У Ромки мы в основном импровизировали. Это означает, что я долбил квинты в большой степени в произвольных местах на грифе, а Ромка под это дело пытался играть соло. Весьма бегло, но местами совершенно не к месту. 
Casey не покупал ударную установку сразу. Он повел знакомство с каким-то мужиком, работавшим на автостоянке на Первом летном городке в Энгельсе, который в этих барабанах разбирался. И тот ему заказывал на энгельсском заводе все, что надо. Оказывается, на энгельсском заводе производят очень неплохие ударные, но только если из специально заказать. Только после заказа нормальных альтов и большого тома я окончательно понял, каким дерьмом было то, что мы хотели купить у Игоря в «Интерстиле». 
Леша Дворников спаял мне примочку. Это было так. С самого начала нашего общения с Романычем я не понаслышке знал о том, что у него есть довольно большое количество схем различных гитарных примочек, в основном отксеренных с разнообразных отечественных радиолюбительских журналов. И у Романыча стала созревать идея сделать себе примочку на заказ.
В принципе, Романыч вполне мог бы справиться с подобной задачей и сам, как-никак в политехе учится, но ему было откровенно влом. И тут я вспомнил про Лешу Дворникова. Я знал, что он вполне профессионально этими делами занимается и даже подрабатывает, и поэтому при случае ему сказал о наших грандиозных планах. Он пообещал со мой встретиться (убей не помню, где и как мы с ним договаривались и встречались), и мы тем временем с Романычем отобрали схемы, которые казались подходящими.
Романыч, конечно, естественно, разумеется, затормозил, сказал, что и денег-то у него нету, и вообще, и мы решили, что пока примочку я себе сделаю, а он уж там посмотрит.
Я Леше отдал одну из наиболее сомнительных схем: "дисторбер для ритм-гитары", если я не ошибаюсь (Ох уж эти советские журналы! Таких слов начитаешься! "Дисторбер"! Это надо же! (ликбез: сейчас принято называть это устройство "дисторшн" от английского distortion-искажение; "дисторбер" в принципе более правильное название для прибора ("исказитель"), но кроме того журнала я что-то нигде его не встречал.)). Сомнительной эта схема была оттого, что в ней отсутствовало какое-либо упоминание о номере и марке главной микросхемы. Однако к моему искреннему изумлению Леша своим взглядом профессионала лихо оценил, что там к чему, и сказал, что все в общем понятно, и с задачей он справится.
Когда у меня возник самый животрепещущий вопрос всех времен и народов - "сколько?..", Леша назвал цену 100 рублей (очень небольшие деньги, как половина университетской стипендии). Ему, по крайней мере, он так себя вел, было очень неловко брать с меня, друга своего, деньги, но у него жизнь тяжелая, за квартиру платить надо и так далее.
В общем, договорились, и, что удивительно, вскорости Леша мне позвонил, и стал спрашивать чего-то о том, какие мне нужны разъемы для проводов и какого вида пимпочка для включения-выключения. Я обрадовался - значит процесс идет.
И действительно, через очень небольшое время от Леши поступила информация, что суперпроект "примочка для Льва" завершен. Мы встретились на конечной десятого трамвая возле Детского парка. Леша умудрился проспать и опоздал на полчаса (мы договаривались на двенадцать!), и состоялась эта замечательная сделка. Примочка представляла собой довольно аккуратно сделанное небольшое устройство, помещенное в слегка оплавленный в батареечной области корпус от советского приемника "электроник". В отношении самой пайки Леша всегда отличался склонностью к экспериментаторству, и здесь половина резисторов была установлена вертикально, половина – горизонтально, а у круглой металлической микросхемы ноги обрезаны вообще не были, и поэтому она возвышалась над платой аки паук. Но устройство работало исправно.
Единственное замечание, которое к нему было, это то, что, вероятно вследствие неточности подбора переменного резистора, примочка начинала заводиться (перегружаться?), если ручку уровня эффекта повернуть слишком сильно. В таком положении примочка пищала, и на сигналы извне вообще не реагировала. Однако, можно было найти некое промежуточное положение, когда она еще не запищала, но уже почти. В нем она издавала очень странный дрожащий звук с обильными обертонами в верхах. Ничего подобного я в жизни не слышал, но, откровенно говоря, я не верю в то, что этому эффекту удастся найти применение в творчестве.
Когда мы с Лешей шли после нашей "сделки" в сторону Крытого рынка, Леша сказал историческую фразу. На мои причитания, что я не умею паять, и что ни одно из спаянных мною устройств не работает, он ответствовал что-то вроде того, что "Лев, каждый должен заниматься своим делом. Ты вот умеешь играть на гитаре. И играй на ней. А если тебе понадобится что-то спаять, обращайся ко мне, я все сделаю". Это высказывание оказало на меня очень большое влияние, и окончательно выбило дурь из моей башки. После этого в плане самообучения я стал заниматься почти исключительно музыкой.
Вскоре я радостный с примочкой и дополнительными проводами пришел на репетицию к Романычу, подключился, и стал бешено колотить квинты по всему грифу. Романыч сказал тогда: «Что-то сегодня Левка разошелся!».
После успеха с моей примочкой Casey заказал у Дворникова вечную телефонную карту, а Романыч – тоже, кажется, примочку. Однако что-то в Дворникове испортилось, и через год он вернул несчастным деньги, так ничего толком не сделав.
ассоциации: мы столько пили за нашу группу, что просто удивительно как она могла распасться!
С Лешей Коровкиным мы впервые встретились на концерте «Короля и шута» 28-го июня 2001 года. Нас познакомил Вано. Леша был долговязый рыжеватый веснушчатый хрен с шевелюрой, демонстрирующей буйство дикой природы, который что-то говорил про Ингви Малмстина и пил с нами пиво в на удивление умеренном количестве.
Нас друг другу представили только по именам. У меня имя редкое, и Леша сразу понял, кто я; (Вано нам друг о друге рассказывал как общий знакомый), а я, когда узнал, что он и есть Коровкин немало удивился.  Просто нас с ним еще в школе путали и у меня сложился устойчивый, но совершенно не соответствующий действительности стереотип.
По-моему тогда же он меня спросил, нужен ли нам басист. Я, разумеется, ответил ему, что у нас еще и группы-то нет и т.д. Но договорились через Вано связаться, если что.
Значительную роль в модификации моих музыкальных воззрений летом 2001 сыграла девушка по имени Sam. Следующая глава посвящена ей. Но первое, что я обрел, общаясь с ней, это прозвище для Сергея. Она и вся ее компания звали его Хирургом (а иногда Херургом с ударением на первый слог) в честь его медицинского прошлого.

ГЛАВА 5
И ВСЕ ЖЕ О ЛЮБВИ
.................- А почему нет солнца?
.................- Потому что ночь.
.................- Опять ночь… - с тоской сказал отец Кабани и упал лицом в объедки.
.................   Братья Стругацкие. “Трудно быть богом”

Ну вот. Сейчас начнутся муки творчества. Я не знаю, (ну не знаю я!), как передать словами все то, что я хочу здесь передать… Ощущение ночных улиц в умерено пьяном состоянии, сюрреалистические разговоры, какие-то песни… 
Термин "шинок". По утверждению Фикуса, он тоже не всем понятен. Придется объяснять.
Насколько я понимаю, в украинском языке слово "шинок" существует как вполне официальный эквивалент русской "рюмочной". В нашей неформальской среде под Шинком разумелся совершенно конкретный и весьма грязный подвал на улице Киселева, в котором за несколько рублей можно было остограммиться.
Строчка из песни "Крематория" "Последний шанс", где поется про "грязный подвал, и на стенах женщины" подходит к Шинку совершенно в буквальном смысле. Граненые стаканы, бесплатные сухарики из черного хлеба и соль, завсегдатаи алкаши – вот неполный перечень атрибутов этого заведения.
Я бы никогда просто так туда не пошел (я бы его просто так и не нашел), но как-то раз меня туда привел Шаман, еще не бросивший пить водку, и когда меня туда повел еще Сергей с Сэм и Совенком, я влюбился в это место без памяти. Теперь Шинка уже нет, но он – навеки часть меня.
Стоит добавить, что он – приватно часть меня. Никто больше из нашей компании в Шинке не был. А единственным, кто хоть как то проявлял интерес и просил сводить, был Виктор. Так и не судьба.

ФРАГМЕНТЫ ДНЕВНИКА: 22.06'01     знакомство с Sam
Пишу меньше и реже, чем следует. (23.06) Множество интересных фактов забывается и исчезает, словно не было. Воспоминания - отличная штука, когда нечего делать. Жаль.
Сергей перебаламутил меня конкретно. Звонит, неделю назад где-то, говорит: «Есть предложение выпить». С двумя девчонками, которые мной «интересуются». Пришел. Вышли из подъезда, вижу, у крыльца нового русского сидят две девчонки. Одна курит. Они не показались красивыми.  Одна - Sam (Татьяна), другая - Совенок (кажется, Юля). Sam - длинная, худая, темноволосая, волосы вьются, но местами. Больше всего - сверху в районе лба. Совенок - совенок. Пошли в Робин-Бобин, купили лимон на закусь. Пошли в шинок. Я там был один раз - Шаман лысый показывал, остограммливались. Сергей - в первый раз. Мужик за стойкой - знакомый этих девчонок. Сели за столик, взяли пузырь водки и 2 кружки пива.  Пили, говорили. Появился блокнот. Что-то писали. По-моему. я понравился Sam (Sam - сокр от Samandra). Сергей очень быстро прошел все стадии опьянения - неуверенность, энергичную эйфорию и полный аут.  Потом появилась еще поллитра и бутылка пива. Их потом оставили на стойле (остатки). /здесь нет опечатки!/ Сергей все бегал к дяде Саше (мужику за стойкой), о чем-то говорили. Изучал его колонки за занавеской. Дядя Саша объяснил - самопальные, чтоб менты не отобрали.  Мне Sam нравится, но я боюсь.
Все дни рождения справляются очень формально - открытка, - подарок - гони торт. Единственное удовольствие - бухло.  Sam 20 лет.
Возвращались по проспекту - Sam на стойло, я за ней. Совенок - домой. Сергей - с ней. Сидим на стойле, прибегает Совенок: «Хирургу стало плохо, его вырвало». Просила меня отвести его на стойло, чтобы он поехал с Sam. Они живут ближе, чем с Совенком. Сама пошла домой, но Хирург вырвался у меня и побежал за ней. Ее он не догнал. Я посадил Sam на троллейбус, договорились о встрече. Возвращаюсь по Радищева от Московской - Хирург. Каялся о выпитом, просил проводить до остановки.
Я отказался. Я его видел идущим на стойло (возвращающимся после неудачной погони за Совенком), когда шли с Sam на троллейбус. (это было на углу проспекта и Радищева), но он прошел в отдалении, нас не заметил, Sam его не заметила, а я не подал виду (эгоист я).
В шинке Сергей дважды нас щелкнул - один раз с Sam, другой - Совенка. Шедевры.
В следующий раз Sam рассказала, что после одной пьянки Совенок всегда остается трезвой, сколько б ни пила. Я не верю.
..........
В следующий раз Sam жалела, что пока не читала блокнот. Она не помнит, что писала.
02.07'2001 (пнд)
Гуляли с Sam. Я поехал в Энгельс на остановку «девятки» в центре.  Встретились, поехали обратно. Их группе нужен ударник. Им в пятницу играть (на свадьбе брата Нет), ничего не готово. Ударница (Ева) не умеет играть. Sam искала какую-то девчонку. Потом пошли в шинок.  Посидели. Выпили по 1+1/2 кружки пива (с прицепчиком). Поговорили о том, зачем встречаемся и все такое. Sam как выпьет, делает полунамеки.  Я правильно интерпретирую? Я не знаю, что говорить. Я не знаю, что делать. Я знаю, все дело во мне. Я просто такой, какой есть.
..........
Sam говорит - я пропускаю многие прелести жизни. Это так. Это от меня не зависит. Зависит, но я не знаю что делать. Я слаб. Я сознаюсь.  Я сдаюсь. Помогите мне. Я просто Ничто.

Все лето 2001 года, вернее его часть примерно с 16 июня до 16 августа, я был занят попытками выкусить себя из клубка какого-то сюрреалистического романа с Sam. Собственно, то что у нас с ней завязался роман, придумал не я, а дядя Саша.  У нас с ним завязались хорошие отношения, и мы частенько сиживали у него в подсобке, чтобы «аборигены» нам не мешали. Аборигенами дядя Саша называл алкашей - завсегдатаев. В подсобке был столик, два-три стула, и еще здоровый сверхпыльный стеллаж с бутылками и инструментами. Там же лежала замечательная гитара без первой струны.  Помню я на ней на заказ, исходивший от подруги дядя Саши, исполнял «Мою оборону» Летова. Дяде Саше было лет 35, но выглядел он старше, вследствие бурной молодости, как говорил он сам. Помню, мы с Sam дружно высморкались в его паспорт, когда он показал нам свою первую фотографию - ну такой хиппи..! А его подруга была совсем молодой. Что-то где-то пыталась она учиться, но все безуспешно. Но Антихриста и Лешу Большого, университетских моих товарищей-рокеров, она знала. 
Ну так что это я? Ах да! Сидим мы в подсобке, водку пивом запиваем, на гитаре бренчим по очереди. За другой дверью, ведущую еще глубже в недра дядя Саша через воронку разливает по бутылкам спирт из канистр.  Ну потом разводит водой и... сами понимаете. Ну вот за этим занятием он и спрашивает: «Слушайте, можно нескромный вопрос?». Не дождавшись более умного варианта ответа Sam, я торопливо ответил: «Можно.» Он, соответственно, спрашивает: «У вас что, роман?» Я не помню выражения лица Sam, когда я брякнул: «Ну да.» ...
Честно говоря, любовная линия в моих воспоминаниях изначально не предполагалась, но так уж сложилось, что любовь без явного музыкального подтекста у меня не складывалась никогда, а моя музыка была реакцией на рухнувшую любовь.  А, собственно, почему все в прошедшем времени?  Sam училась по классу (или как оно там у них?) саксофона (!) в музучилище. Еще она играет на гитаре и на бас-гитаре. Бас ей нравился больше, и она даже хотела переводиться на соответствующее отделение.  Еще у Sam была лучшая подруга - Нет (читается - Нэт). Они пребывали в состоянии перманентного коллективного эмоционального раздрызга.  Sam занималась созданием своей группы все время. Когда я забывал назначить ей точную дату следующей встречи, она могла прийти когда угодно в пределах ближайших четырех дней. Приходила, куда-то меня тащила, но она была до такой степени связана своими подругами и проблемами (интересно, это не синонимы?), что более или менее нормальное общение у нас с ней вышло всего раза три, причем два из них благодаря разным вредным веществам из Шинка.  Волей-неволей, мне приходилось участвовать в ее проблемах, помогать им перевозить барабаны из Энгельса для ихнего выступления, слушать их песни чуть ли не ежедневно и морально их поддерживать.  Только с ними я понял, какой это адский труд - делать группу. Прежде всего, с моральной точки зрения.

Хочу заметить, что чем дольше я пишу эти воспоминания, тем больше я в них запутываюсь. Я уже сам, похоже, давно забыл, что уже написал, и что еще нет из того, что хотел. Поэтому постфактум – тире – авансом искренне прошу прощения за всю эту несвязуху.

С Сэм (для разнообразия напишу по-русски) связаны самые романтические моменты моего лета 2001. Лето для меня – это, вообще говоря, отнюдь не время года, а некое состояние души. Это время почти необузданной романтики, когда может случиться что угодно, и, что бы ни случилось, хорошего ли, плохого ли, - все хорошо.
Да, тогда было много веселого. Тем летом я старался максимально раскрепоститься и наплевать на все. Нельзя сказать, что мне это полностью удалось. Вернее, мне это почти совсем не удалось, по сути из-за этого мы с Сэм в конце концов и расстались, но некоторые существенные шаги в данном направлении были сделаны. Когда я ходил с Сэм, я радикальнейше смущал ее знакомых, на меня обрушивались тонны косых взглядов и нескромных вопросов. Я все это терпел, и подобное внимание окружающих было даже приятно. А раньше я бы даже вытерпеть это не смог, не говоря уж о том, чтоб получать от этого удовольствие. Еще из приятного могу вспомнить, как мы с Сэм и ее подругами сидели на "стойле" (это место сбоку от кинотеатра "Пионер", где летом регулярно собирается неформальная молодежь) и играли в "бутылочку". И мне пришлось перецеловать всех ее подруг, что Сэм отнюдь не понравилось. Вот так.
Вано потом уже, осенью, говорил мне, что если бы не его поездка летом в Чардым, то он бы мне сильно завидовал.
Мне очень хочется рассказать про Сэм еще что-нибудь, но у меня как-то не хватает своих слов. Поэтому опять обращусь к дневнику – универсальное средство. Дневник, будто написанный как бы не тобой, как бы снимает всю ответственность.
Эта запись сделана почти через год в виде запоздалых воспоминаний.
Шел мимо афишного щита на углу Проспекта и Вольской и вспомнил, как там целовался с Sam.
После совместного изобретения дядей Сашей того факта, что у нас роман, шли мы по Вольской к Проспекту. Я говорю: “ну, раз ты моя девушка, может, поцелуемся?”. Она ответила что-то типа того, что да ты что, все смотрят. Я говорю, ну и что? Она говорит: “Что, срать на лохов?”. Я говорю, уже ее обняв, да, срать. И смотрю на нее. Она говорит, совершенно непередаваемым тоном, больше я такого от нее не слышал: “Ну и что ж ты телишься?”. Я ее поцеловал и откинулся назад. За моей спиной громыхнул этот самый щит. Мы стояли и целовались.
Я понял свою главную проблему (прошу прощения за не очень удобоваримую формулировку): из-за того, что я начинаю что-либо делать только после того, как четко обрисую себе цель и обрету средства ее реализации, у меня оказывается по жизни слишком мало возможностей потренироваться в действительном делании чего-либо, и действия начинают заменяться словами. Любой бы на моем месте уже давно обернул ситуацию с Сэм в свою пользу, а я вместо этого стал заниматься словесно-интеллектуальными упражнениями, которые, хотя в контексте моей биографии смотрятся подобающе забавно, на самом-то деле отнюдь не делают мне чести.
Я основательно подружился с мамой Сэм, и она даже стала давать мне советы, что с ней (с Сэм) такой делать. Ни одним из них я так таки толком и не воспользовался и не жалею.
Забавная ирония связана еще с самим прозвищем Сэм. Дело в том, что с ее родителями (плюс бабушками, дедушкой и дядей), в ее присутствии, конечно, я выпил просто невероятное (для меня) количество самогона. И каждый раз, когда я возвращался от нее в час ночи на последнем троллейбусе (такое на самом-то деле было не так уж много раз – максимум шесть-семь), я был весьма под шафе.
Три алкоголических зарисовки:
Первая. Однажды мы с Сэм заседали в Шинке вдвоем и я так ее там назаседал, что она еле оттуда выползла. Я посадил ее на троллейбус, и она уехала домой. Через некоторое время случилось мне бывать у нее дома и беседовать с ее мамой. Тетя Оля (так все люди моего статуса называли маму Сэм) в шутку стала высказывать мне претензии насчет того, что я напоил ее дочь. И рассказывает: (замечу, что у них в квартире холодильник стоит прямо в комнате). Ночь. Темно. Все спят. Тихо открывается дверь и в проеме появляется еле держащаяся на ногах тень. Тень открывает холодильник и достает из него трехлитровую банку кваса. Потом, не переставая отчаянно качаться, озаренная светом лампочки из холодильника Сэм запрокидывает голову и делает несколько больших глотков. Потом все происходит в обратной последовательности. И так несколько раз за ночь. Сюжет для Хичкока.
Вторая. Приехал я к Сэм на день рождения какого-то ее брата, ему, кажется, 7 лет исполнялось. Потрясающий повод для взрослых нажраться. В общем, мы пили у Сэм дома водку и самогон. Мы пили на улице с Дядей Вовой (отец Сэм) пиво. Мы в каком-то кафе под окнами Сергея пили еще пиво. Я от чьих-то знакомых, возбуждая огромное любопытство к своей персоне, часов так в 12 ночи звонил домой и говорил, что я домой никак явиться не смогу. В общем, был полный шухер с песнями под гитару до трех ночи, с курением "Парламента по-русски" ("Прима", прислюнявленная к бычку от каких-то сигарет с фильтром), и с водкой, водкой, водкой… Проснулся я в 6 утра и обнаружил себя в следующей ситуации: На всю комнату орет радио. Я лежу по пояс голый на подушке на голом дощатом полу. А слева от меня стоит аккуратно застеленная кровать. Я очень смеялся.
Третья. После дебютного выступления их группы "Орган" в кафе на проспекте (что стояло у кинотеатра "Пионер") мы решили пойти праздновать. Но меня как бы ждали дома, и вдобавок все музыкальное оборудование надо было куда-то деть. Около двенадцати ночи мы все ввалились ко мне домой и, невзирая на то, что все спали, затащили в комнату полную барабанную установку (от меня ее потом увозили по частям недели три). Потом я сказал проснувшимся родителям, что уйду на двадцать минут, ушел, пришел через двадцать минут, и сказал, что уйду до утра. Проигнорировав все вопли мне вслед, я хлопнул дверью и смылся. Мы (Сэм, Нет, ударница Ева, тетя Оля, Сергей, некто Док, еще какая-то парочка и я) пошли в садик на Театральную площадь (где музей Радищева). …шампанское и пиво в чемодане, водка в пластиковой бутылочке, которую я начал пить, приняв за воду, какие-то совсем нерусские люди, которые спонсировали нашу закуску, которую мы находили где покупать среди ночи, бесконечные песни… и вот следующая ситуация. Часть народу сидит на скамейке, часть – на земле лицом к тем, что на скамейке. Сергей вообще лежит на земле, положив ноги на скамейку, и мы с ним дуэтом поем (не помню уже, возьмем к примеру) "Show Must Go On". Три часа ночи. И тут подходят менты. Останавливаются и вежливо спрашивают, чем, собственно, вызван этот обед… или ланч… в общем, эти посиделки. Мы стали в один голос говорить, что мы музыканты, у нас был дебют, мы хорошие. Менты смотрят и грустно так говорят: "Музыканты, значит. Ну, хорошо хоть не фанаты." И пошли дальше. Эта история стала легендой.
Украл-выпил – в тюрьму, украл-выпил – в тюрьму… романтика!..

И еще. Самое главное, для чего я это все и затеял тут излагать.  Слушал я их песни. На мой вкус только одна вещь у них на тот момент была ничего - убийственный рок-н-ролл под названием «Уродец-переросток» - посвящение всем большим людям. Но и она... Музыка - не ахти какой сложности, слова - не ахти какого содержания... Думал я думал... И после выступления 2-ого марта 2002 года, где их «Орган» (ударение на первый слог) с гранжовой группой «Кома Белая» пустили весь концерт коту под хвост, надумал, что меня от ихней хиппейно-гранжовой культуры просто тошнит. Эти люди думают, что из любого, извиняюсь, говна можно сделать конфетку при выполнении двух условий: если это говно – твое, и если ты твердо веришь в то, что кроме тебя ни у кого такого говна нет.
Но так не получается. Как ни крути, так не получается. 

ГЛАВА 6
О ЛЕЧЕНИИ ЦИРРОЗА
.................Черные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покою:
.................Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою!
.................Только прогонишь одну, а уж в сердце впилася другая,-
.................Вся вспоминается жизнь, так бесплодно в мечтах прожитая!
.................Хочешь забыть, разлюбить, а все любишь сильней и больнее...
.................Эх! кабы ночь настоящая, вечная ночь поскорее!
....................Алексей Апухтин, знаменитый поэт. 1873 год.

Тем временем, во время всех этих моих эмоционально-музакальных страданий, у Casey созрела идея перетащить ударную установку в себе домой с целью репетировать одному дома, а на общую репетицию приходить уже с наработанным материалом. Но здесь обнаружилось противоречие, так как дома у Casey мы не могли подключать гитары, а дома у Ромки Casey без ударных делать было бы нечего. Но и оставлять, как есть тоже было нельзя, потому что Casey надо было учиться играть.
Мы, не очень долго думая, приняли максимально глупое решение - перетащили барабаны домой ко мне, решив что мой дом в центре города, и что ему будет удобно послужить своего рода перевалочным пунктом. Для справки - Романыч живет на первой дачной - в сорока минутах, включающих общественный транспорт; а Casey - вообще в противоположной стороне недалеко от гостиницы «Олимпия». Так что я оказался в середине. Как сейчас помню - за шестьдесят рублей Casey убазарил какого-то парня довести нас с первой дачной со всем этим барахлом.
Среди этого барахла оказался еще Ромкин «усилок», представляющий собой катушечный магнитофон «Маяк» без моторов, с единственным работающим входным каналом и с единственной работающей кнопкой «сеть».У Ромки он неплохо усиливал электрогитару при условии наличия предусилителя - примочки в нашем случае. Я включил его у себя.  Загорелась индикаторная лампочка. Я воткнул гитару в ближайшую дырку. Ни звука. Воткнул в другую. Ни звука. Так я прощупал все каналы и, не добившись ничего, стал нажимать наугад кнопки. После нажатия на одну из них мафона стал источать мерзкие запахи и вскоре после этого из него повалил густой сизый дым. Я выключил мафон и больше с ним не мучался. Позже я отдал его Лехе Коровкину, чтоб он дал его какому-то своему знакомому на ремонт, но он так и сгинул в тех краях - либо по причине раздолбайства лехиного знакомого, либо по причине полной бесперспективности ремонта этой штуки. Уж не знаю.
Мы стали заседать с Диманом у меня по крайней мере дважды в неделю, чем сильно доставали бабушку, потому что она хотела смотреть свои сериалы, а мы, как назло, тем более, когда началась учеба, играли утром. О Романыче мы временно забыли. Помню, был момент, когда еще летом, когда бабушка гостила на даче у родственников, вся ее комната была заставлена ударными группы Sam, а весь зал был заставлен ударными Димана. Замечательно было. Просто очень весело.
Отсидки с Диманом были колоритные – он за установкой, я сижу напротив на диване с гитарой, подключенной через примочку (ту самую, что Дворников сделал) к проигрывателю, а микрофон я после долгих и отчаянных раздумий додумался (нет, это же надо!) подключать к видеомагнитофону и выводить на динамик телевизора.
Во время тех отсидок появились песни: “Демон огня” – наш главный ударный хит и по сей день, “Бледные лица” – мрачноватая металлическая вещь с достаточно нетривиальным ритмом в припеве. Я использовал там по образу и подобию любимого мною джаза неполные триоли (то есть вместо первой в триоли ноты стоит пауза). Самому Кейси эта вещь не нравится, причем главным образом из-за слов, которые он же сам и написал.
Кроме того, “Темные мысли” – несколько маньячная тяжелая песня с явными блюзовыми ходами. Она очень нравилась Коровкину.
И, конечно, развеселый рок-н-ролл под названием “Желание спать”. С ним связано больше всего приключений. Во-первых, (я забыл сказать, что тексты всех этих четырех песен написал Casey собственной персоной) с текстом “Желания спать” я промаялся дольше всего. Он ну никак не желал делиться на куплеты, а Casey этого делать не умел, и поэтому все его тексты представляли собой сплошные столбцы нерегулярно рифмованных строчек. Когда я его научил, он тексты перестал писать вообще (дурак я после этого). Так вот этот текст я мучил и так и сяк, в конце концов, плюнул и стал придумывать музыку хотя бы к началу. Настроить себя на рок-н-ролльный лад было очень нелегко, и я измотал кучу нервов и исписал всякими левыми мотивчиками кучу бумаги. Но, в конце концов, когда я в очередной раз релаксировал после своих полуджазовых полуметаллических изысканий, я просто от горя брякнул аккорд E и, о чудо!, песня написалась за пять минут. Все сразу встало на свои места. Я одну строчку, не влезающую в куплет, урезал, еще две удвоил, тем самым восполнив недостающие, и все получилось.
Хотя, на самом деле, все не так уж просто. Этот "аккорд E" я исполнял в виде ритмичной серии переходов с Em7 на E. Подобный рок-н-ролльный прием я слышал у Сэм в "Уродце-переростке", так что я благодарен ей за то, что она показала мне как делается рок-н-ролл. Так-то это кажется легко – много разных мотивов на слуху, кажется – что тут играть? А берешь в руки гитару и понимаешь, что ничего не получается и сделать с этим ничего нельзя, если никто не поможет и не покажет, что надо делать.
А второе приключение будет описано чуть ниже. Дело в том, что я в одну харю играл эту песню на очередном смотре в студклубе. Но об этом чуть позже.

записная книжка:
В том, что ты оказался в сложном положении виноват ты сам. 
Sam
из дневниковой записи за 17-ое августа 2001:
Я получил колоссальный заряд энергии от Sam вчера. Когда она орала на всю остановку: «Ты дурак, пошляк!!!». Надо чаще на меня орать.

К великой бабушкиной радости, ударная установка Casey простояла у меня не слишком долго.
Я помню, как промозглыми осенними днями мы с Casey мотались вместе к тому его знакомому мужику, заказывающему ударные, в 1-й летный городок в Энгельсе за какими-то дополнительными деталями. В общем-то, ничего особенного по сути в этих поездках не было, но я их запомнил хорошо. Началось все с того, что перед нашей первой поездкой (всего их было две) я впервые увидел Casey, постригшегося под уголовника. Я на него очень обиделся главным образом из-за того, что мой отец обрел моральное право попрекать меня: видишь, мол, даже твои друзья-рокеры все уже постриглись... А в остальном - депрессия (тогда же я впервые осознал как сильно на мое настроение влияет погода), какая-то тоска по Сэм (я ее не любил, нет, но я оставил ей в наследство хороший ломоть своей души), которую не мог развеять даже мой экстравагантный внешний вид – пальто и шляпа (это я к тому, что говорят, что внешний вид влияет на настроение; влиять-то он может и влияет, но как-то не так).
Был еще забавный эпизод, когда Casey безо всякого предупреждения приперся ко мне с огромным мешком. Я еще тогда подумал, затаскивая мешок в комнату: "Ну и тяжелый же тот, кого он там убил". В мешке были, опять же к вящему "восторгу" бабушки, большой том и два альта. Но вскоре Casey ударку от меня упер к себе домой. А потом перевез ее на другую квартиру, квартиру его матери, которая радикально пустовала (мать Casey была в каком-то нескончаемом отъезде) в пяти минутах ходьбы от моего дома. Ну и стал там тренироваться уже без проблем с бабушками и соседями.
Я так вообще представляю, по каким маршрутам Саратова и области путешествовали отдельные компоненты ударных Casey и мне становится не по себе.

Но чтой-то я загрустил. Сейчас у нас по сценарию всего лишь середина августа, а 17-го августа мы с Casey сунулись в Дом Офицеров, Дворец Пионеров и Дом Учителя на предмет свободных помещений для репетиций. Просто проблема уже назрела, а я после нашего с Виктором успеха со Степанычем пребывал в уверенности, что халявные базы есть, просто нужно хорошо поискать.
В Доме Учителя мы не смогли найти ответственную за все дела администраторшу. После мы еще раза три туда заходили, - то она в отпуске, то зайдите в конце недели. Закончилось все тем, что мы ее все-таки выловили, она сказала придти в сентябре, когда помещения уже будут распределены и выяснится, остались ли свободные. Мы пришли в сентябре и нас послали.
Во Дворце Пионеров нас так долго не мурыжили. Нам заявили сразу - мы уже большие и мы не по бюджету. Потом мы думали, что, может, стоило предложить им деньги, но сейчас я считаю, что все равно мы бы не смогли это оплатить.
Самым перспективным местом показался Дом Офицеров. Теперь-то уж я понимаю, какими дураками мы были, когда ходили туда снова и снова, но тогда... Нам попался (еще не сразу, кстати говоря) какой-то сонный дядька-администратор, который обещал с кем-то поговорить, обсудить; базарил, что это очень хорошо, что мы пришли, а его секретарша сочувственно спрашивала, в каком стиле мы играем. Закончилось это дело тем, что он обещал позвонить, как что-то надумает. Не звонит до сих пор.
Тем не менее разговор с тем дядькой из Дома Офицеров стал первым моим опытом по ведению себя как рок-звезда, в ситуации, когда мне до рок-звезды (извините за каламбур) как до звезды. Забавно получилось.  Между прочим, позже у нас произойдет одно событие, связанное с Домом Офицеров, и у меня есть серьезные подозрения, что тот дядька гнал по поводу помещений и аппаратуры. Хотя, может, я сам гоню.  Эти три места, куда мы ходили, стали первыми (кстати, может, и не совсем первыми) в длинной цепи походов вместе и порознь в самых разных сочетаниях в поисках халявной базы. Прилагаю список. Литерами в скобках обозначен примерный состав участников похода по первым буквам фамилий.
Стоит напомнить: (Бахрах Лев, Семенов Дмитрий (Casey), Хозин Роман, Коровкин Алексей). Правее тире - ихняя причина отказа:
Сарай у родственников Романыча в Агафоновке (СХБ) - плохие условия
Дом Офицеров (СБ, СБХ) - потом, потом, потом...
Дворец Пионеров (СБ) - у них только до 18.
Дом Учителя (СБ) - нет помещений. Да и мы влегкую лоханулись.
Клуб колледжа Степаныча (СБ) - у них еще нет заведующего.
Два варианта Casey с сараями (С) - не получилось и плохие условия.
Авиационный колледж (СБ) - у них там все забито. У них там театр.
Колледж Гагарина (СБ) - у них клуб в общаге.
Общага гагаринского колледжа (СБ,Б) - мы не поймали заведующего.(?!)
Пед. институт на радищева (СБ) - вот веселуха! У них клуба нет...
Школа Casey (С) - после долгих дебатов - лишних не надо.
База на Шелковичной (СК,БК) - что-то непонятное...
Клуб Политеха (С) - после долгих дебатов - НУ КАК МЫ ИХ ЗАДОЛБАЛИ..!
Дом Архитекторов (СБК,СБ,Б) - наконец мне сказали, что нет мест, причем я не говорил лично с Ивановым, а общался через мужика-посредника, который меня и внутрь-то не пустил. 
В конце концов нам удалось прорваться на базу на Шелковичной, но это будет чуть позже.
Я смотрю на этот перечень и думаю, стоит ли мне комментировать каждый пункт, но склоняюсь к мысли, что не стоит. Ибо, во-первых, это не интересно само по себе, а во-вторых - схема везде одна и та же: мы приперлись..., мы там нашли..., и оно нас послало...  Добавлю только, что в этот период времени я впервые ощутил себя взрослым человеком, с которым люди готовы разговаривать. Я понял, что все люди - это всего лишь люди, и что школьная привычка возводить старших в ранг богов - не более чем иллюзия. Это совсем не страшно - куда-нибудь прийти, спросить, кто здесь главный, и этому самому главному изложить все, как тебе надо. А потом получить (или не получить) все, что тебе надо.
«Если что» наступило приблизительно в сентябре, когда я под проливным дождем шел, кажется, в поликлинику. Встретился мне Коровкин. Небось, я еще колебался здороваться с ним или нет (как-никак я его видел один раз на концерте), но поздоровался. Он спросил: «Ну что, вам еще нужен басист?». Я ответил: «Нужен». И пошел дальше.  Это было как раз в период этих походов за базой, когда мы уже начали созревать, чтоб звать к себе басиста.
Где-то в то же время, когда еще Коровкина с нами не было, у нас была идея играть в трио - Романыча вернуть на бас (он на басухе играл раньше).
Откровенно говоря, мы не хотели брать четвертого. Дело было и в нашем консерватизме, нам и втроем было неплохо, и в том, что мы считали наши опусы недостойными чужих ушей, и в том, что Casey практически не умел играть, и наконец в том, что нам в условиях квартиры (чьей бы то ни было) некуда было подключать бас-гитару (сверх наших с Романычем гитар).
В связи со сказанным выше мы ходили к знакомому Casey - Саньку. Просочилась информация, что он продает бас. Я самолично разговаривал с ним по телефону, и он сказал, что продает аж две басухи – одну безладовую за 1000, и одну нормальную за 500.
Но (в основном из-за этого Санька) ничего не получилось. 500-рублевого баса в тот момент у него не было, он обещал его привезти, не привез. Когда обещал быть дома, его дома не было. Когда мы все-таки его застали, он не смог толком бас (наличествовавший 1000-рублевый) даже подключить. Одним словом, ничего хорошего.
Но надо было играть. Нужен был либо басист, либо бас, и примерно 15.10'01 я созрел окончательно и 17 октября стало значиться как день вступления Коровкина в наши ряды. У него был хороший компьютер с выходом в интернет и бас-гитара «Iris». Кто не знает - это несколько лучше «Урала», но не бог весть что (хотя Виталий Дубинин из "Арии" поначалу играл именно на таком). Леха подключал ее к своему компу и мог даже играть «с примочкой» (программулина такая есть). 
Я дал записал Лехе на кассету наши песни и он достаточно быстро сделал к ним басовые партии. «Желание спать», «Демон огня», «To Have a Little Machine-gun» и «Город изо льда».  «Темные мысли» и «Бледные лица» - несколько позже, потому что это требовало времени - мне - чтоб записать ноты, ему - чтоб их разобрать.
Стиль игры Лехи - муторный спид-метал а-ля «Мастер». С начала я его не раскусил, а теперь думаю, что наш с ним союз был обречен с самого начала.
В октябре же родилось название нашей группы. Я долго думал над названием, начисто отметая все варианты Романыча и Casey, которые мне казались удивительно банальными. И в конце концов, у меня возникло два варианта. Вернее, один из них, “Скелет осьминога”, сгенерировал мой отец после того, как он услышал нашу запись “Демон огня”. А второй – “Печень Прометея” придумал я после прочтения романа Лайоша Мештерхази “Загадка Прометея”.
Я ставил вопрос на открытое голосование как среди участников группы, так и среди своих друзей, и победила "Печень Прометея". Вернее, воздержавшихся было больше, чем проголосовавших "за" или "против" вместе взятых, но их я в расчет не принял.
Casey был одним из тех, кому нравилась "Печень" и кто голосовал за "Печень", и я был неприятно удивлен, когда позже он напару с Коровкиным стал на меня наседать, чтобы мы сменили название. Тем не менее, я позиций не сдавал, и, (забегая вперед), "Печень" пробыла таковой вплоть до своего распада (цирроз, однако).

5 ноября 2001. Еще одна моя вялая попытка вступить в продуктивные отношения со студенческим клубом. Увидев на стенде в коридоре очередное объявление о молодых-талантливых, я внимательно его изучил. Первое, что бросилось в глаза – это количество жанров. Я посмотрел на этот список, и впервые четко осознал, что в настоящее время искусство давно уже перестало быть таковым и перешло в разряд конвейерного производства. Потом, когда я наконец собрался с духом (это требовало немалой воли – не дать себе раскиснуть и в одну харю идти что-то делать, я этим горжусь), оказалось, что я был совершенно прав – этот смотр в отличие от предыдущего продолжался чуть ли ни неделю по пять часов в день.
Итак, я явился в означенную комнату нового десятого корпуса, не с первой попытки отыскал там девушку (Катя – милая такая девушка), знающую про эти все дела, и записался на смотр в жанре авторской песни. Бесспорно лучше по сравнению с нашим выступлением с Антихристом было одно – организация этого смотра. Предварительная запись, указываешь инструмент, что петь будешь, за тебя это все объявят, еще и рифмовочку прочитают в твой адрес… приятно, черт возьми. С днем и со временем ничего четко не было ясно до последнего, я все пороги в клубе обил туда заходить узнавать, но, как назло, вышло так, что выпало единственное время в единственном дне, которое меня не устраивало.
Пятого числа в шесть я сбирался идти на концерт Даниила Крамера (джазовый пианист), и пропускать его я не собирался никоим образом. А начало смотра по авторской песне было в четыре часа. То есть я мог уложиться лишь с большим трудом, и, спасибо Кате, она меня поставила в очереди на выход вторым
В универ утром я явился с гитарой Виктора без чехла (потому что чехла для акустики нет ни у меня, ни у Виктора), и был вынужден давать бесконечные объяснения сотоварищам по учебе. После трех пар лекций я плюнул на четвертую пару, и пошел смотреться. Разделся в клубе, настроил гитару, помог кому-то разгадать кроссворд, пообещал какой-то группе одолжить гитару на выступление, и с легким сердцем пошел в зал.
Как оказалось, все-таки одна однокурсница пришла посмотреть на меня. Мне многие обещали, что придут, но пришла только она одна (правда, еще с сестрой еще одной однокурсницы, я ее там видел в первый и в последний раз) – Оля Стекольникова из группы биофизиков. Мир, бля, тесен! Она училась в нашей школе на год старше нас в физмате – в том же классе, что и Андрей Беляев, помните такого?
За то, что она пришла, и за то, что после того, как я быстро смотался на крамеровский концерт, она узнавала у жюри их мнение обо мне, я буду ей благодарен всегда. Было ли ей просто было нечего делать, либо она мне на самом деле симпатизировала – это не важно. Даже такой относительной мелочи для меня больше никто никогда не делал.
Ну, значит, сидим. В большом красивом зале на мягких креслах – не то, что было в седьмом корпусе в старом клубе! Заканчиваются выступления народников. Я впервые осознал, что ни один музыкальный жанр так не обязывает в отношении одежды, как народное пение. Если для любого другого жанра в принципе можно одеться как угодно, то здесь – вынь да положь народный костюм.
Больше всего мне запомнился дуэт (они все a capella, бедняги, поют), который многозначительно переглянулся в сточке «Полюбил Ивашка Парашку».
Маленький антракт – и наступила наша очередь. Первой выступала какая-то некрасивая безголосая девчонка с тяжкими песнями, плохой гитарой, и майкой Paradise Lost. Я воспрянул духом, и подумал, что хуже уж я точно не спою.
Между строк – замечание: меня многие спрашивали, что мне будет, если я “пройду”, если меня “отберут”. Говорю сразу – до сих пор понятия не имею. По всей видимости, предоставили бы возможность спеть на каком-то большом университетском конкурсе или концерте, или на Студенческой Весне. Ну, что-то в этом роде.
Собственно, я с самого начала подозревал, что затея моя обречена, ибо петь я собрался две ну очень авторские песни – мой мрачный “Город изо льда” и димановское ”Желание спать”. О том, что оно – димановское, я, естественно, умолчал – кому это интересно?
Видок у меня для выступления получился эффектным – я весь в черном и с хайром (даже чистым!) по плечам.
Барышня, которая вела это безобразие, произнесла двустишие, где какое-то слово на –ак рифмовалось с моей фамилией, назвала песни, что удивительно, даже в том порядке, в котором я хотел, хотя я об этом не говорил никому, и я пополз.
Выполз. Мне мешал гитарный ремень, потому что я предполагал, что петь придется стоя, а нам поставили стул с микрофоном под гитару, и пришлось на него сесть.
После этого моего выступления я впервые четко понял особенность моей нервной системы: на сцене я волнуюсь только первые 60 секунд, а потом я резко успокаиваюсь, и начинаю ощущать себя очень свободно – как у себя дома или (и) с друзьями. Иногда такое даже пугает, боишься сделать или сказать что-нибудь, совсем уж выбивающееся из регламента.
Еще обратил внимание на эффект микрофона: если фокусировать зрение на зрителях, то, во-первых, это рассеивает твое внимание, а во-вторых, утомляет глаза, поскольку иногда приходится коситься на гитару, а потом начинаешь инстинктивно искать то место, куда смотрел раньше. Кроме того, ты перестаешь различать микрофон и рискуешь ненароком врезаться в него зубами. Сфокусировать же зрение на самом микрофоне также невозможно, поскольку он слишком близко. Поэтому (мне по крайней мере) приходится петь в какой-то размазанной пестрой каше из зрителей, гитары и микрофона.
Самым сложным местом в том, что я играл, стал перебор в “Городе”. Я играл его первым, еще волновался, и он у меня выходил ритмически неровно.
После первой песни мне вежливо похлопали, очевидно ожидая, что дальше будет занудство в том же роде. Фигушки! Мое исполнение “Желания спать” вселило в меня колоссальную гордость за себя, и, в то же время, жуткое разочарование. Я понял, что большинству слушателей нужны веселые ненавязчивые песни. Ничего серьезного никто просто не воспримет.
В “Желании спать” мне хлопали чуть ли не после каждого куплета. Особенно страшно было не спеть в одной строчке первоначальное “Так же, как я головой ****улись”, вместо оцензуренного “долбанулись”. Все же, я спел, как надо, и мне похлопали дополнительно.
Когда я, раскланявшись, уходил на свое место, какие-то ребята кричали мне: “Панк нот дэд!”. Я в ответ показывал рожки.
На следующий день я, преодолев некоторое смущение, спросил у Оли, как оно все было. Она сказала в ответ на мою неизменную самокритику, что по крайней мере, я был первым (сомнительный комплимент для того, кто выступал вторым), кому хлопали потому что нравилось, а не потому что надо. Еще она сказала, что жюри похвалило мою игру на гитаре, но ругало голос, и говорило, что все оно как-то слишком жестко.
Ну, если для людей рок-н-ролл жесткий, то я уж не знаю!

13 ноября. Мы с Лехой пошли на разведку на базу на Шелковичную. Пошли через вокзал, а идти было там порядочно вверх (до самой конечной 29 автобуса, то есть до Октябрьского ущелья). Еще был проливной дождь (в ноябре, улавливаете?), и я в своей зимней зеленой из гольной тряпки куртке с капюшоном вымок просто не знамо как. Лужи по колено, обойти негде, одним словом, экстремальные виды спорта.
Довел меня наконец Леха до места (он-то знал, где это находится), и мы туда зашли. База на поверку оказалась дальней комнатой в молодежном клубе “Старт” – он занимал подвал в одном из жилых домов. Нас встретил странный чувак весь в напульсниках и цепях, и представился нам как хозяин всего этого бардака.
Позже выяснилось, что имя его – Глеб, и я фактически познакомился с ним второй раз, когда покупал через него себе примочку – я его совершенно не признал в цивильной одежде.
Ну вот. Мы спросили насчет репетиций, а он ответил, что человек, который отвечает за распределение времени, ну вот только что ушел, и направил нас к нему домой. Это был один из немногих случаев в моей жизни, когда удалось сразу найти квартиру, не зная ни номера дома, ни номера квартиры, а просто – по описанию.
Пришли туда. Позвонили в страшную железную дверь. Нас встретил молодой человек (Сергей), который сказал, что сейчас он ничего не знает, но мы можем ему позвонить потом… Сказал, что репетиции стоят по пятнадцать рублей в час, что нас совершенно устроило.
Мы перезвонили потом, и договорились, что будем репетировать по средам. То есть раз в неделю. К сожалению, капитализм еще не добрался до провинциального рока, так что проблема дефицита времени на базах (в виду малого количества баз по городу и невысоких цен) была очень острой.
Первая репетиция у нас состоялась 21-ого ноября, когда все порядочные люди уже подумывают о встрече Нового Года. На первую репетицию я забыл примочку, чего потом со мной никогда не случалось, но мы тогда немного поиграли и освоились. Потом репетиции вошли в нормальное русло, и никаких проблем уже не возникало.
Имея уже порядочно наработанного дома материала, мы в короткие сроки довели до более или менее приличного состояния около 10 песен. Ниже я привожу полный список песен, которые были сыграны или написаны в рамках  проекта "Печень Прометея" в его первой ипостаси.
"Демон огня" слова – Casey, музыка - я,
"Темные мысли" слова – Casey, музыка - я,
"Бледные лица" слова – Casey, музыка - я,
"Желание спать" слова – Casey, музыка - я,
"Воля и разум" из репертуара "Арии",
"Голоса" слова и музыка - Коровкин,
"To Have a Little Machine-gun" слова и музыка - я,
"The Last Day on Earth" из репертуара Мэрилина Мэнсона,
"Мотоцикл" из репертуара "Короля и шута"
"Демобилизация" из репертуара "Сектора газа",
"Тореро" из репертуара "Арии",
"Встань, страх преодолей" из репертуара "Арии",
"Фантом" из репертуара "Коррозии металла",
"Ужас и боль" слова – Витек и я, музыка – я (но с явным плагиатом "Running Wild"),
"Я тебя убью" слова и музыка - я. Песня по мотивам творчества "W.a.s.p.", но без плагиата.

Последние две песни были написаны уже после фактического распада группы, когда Леха с Романычем уже ушли, а мы с Casey судорожно пытались реанимировать труп нашего коллектива.
Однако несмотря на бодрое начало, проблемы не заставили себя ждать. У нас было две основные проблемы – качество игры Casey, на дрессировку которого мы тратили большую (на любой слог можно ставить ударение) часть времени, и качество моей гитары, которая при рокерских металлических нагрузках совершенно не держала строй (при моих невинных акустических упражнениях дома она вела себя вполне хорошо). Потом добавилась еще одна проблема, которая уже была более серьезна. На базу поставили новую аппаратуру – микшер и усилитель, и нам запретили играть с самодельными примочками – якобы от них портятся усилители.
В конце 2001-ого года этак в конце декабря я узнал от товарищей, что по местному почти музыкальному каналу по четвергам и субботам бывает передача, целиком посвященная тяжелому року. Hard_zone называется. И стал ее потихоньку смотреть. Первый hard_zone, который я осознанно посмотрел от начала до конца был итоговым выпуском за год, где они собрали весь «зе бест». Более всего меня приколол Black Sabbath 70-го года. Мне безумно понравился имидж Оззи с его пальто до колен и бешено выпученными глазами.
Я завел кассету и стал записывать на нее наиболее симпатичные клипы.  Дальше - больше. Увидел как-то, это был уже, наверное, конец февраля, клип W.A.S.P. “I Don’t Need No Doctor”. Посмотрел на этих придурков, подумал про себя что-то вроде «я тожа так хочу», и с горя купил альбом, на котором как раз была эта песня. Таким образом, W.A.S.P. стали моим главным открытием в 2002 году и среди моих песен появилась по крайней мере одна, написанная с явным закосом под них.  Среди моих прочих «открытий» оказались такие группы как Tiamat, Running Wild, Motorhead, Dio, Moonspell. Кстати говоря, кассету с записями Running Wild и Motorhead я слышал еще у Аннушки (моя первая девушка, помните?), когда мы еще не расстались (это был 98 (ой йо!) год), но тогда к восприятию подобной музыки я был совершенно не готов. Собственно, она также готова не была – эта кассета была у нее одна такая и оказалась у нее наполовину случайно. Эти вопли проходили сквозь меня, и я не то что не различал песни, я не различал эти две группы (а они совсем не похожи). А теперь вот к старости поближе поумнел. Наконец-то.

В непосредственных окрестностях Нового Года я повесил объявления о поисках ударника и, заодно уж, вокалиста. Casey вполне отдавал себе отчет в том, что он играть пока что не может, и, хотя ему это было явно обидно, согласился на такой вариант: мы находим ударника вместо него, он пока что учится, а потом мы забираем его к себе обратно. И я тоже отдавал себе отчет в том, что я петь не могу. И эти два обстоятельства позволили мне без малейшего зазрения чего бы то ни было эти объявления расклеить.
10-ого января Нового 2002 Года по нашему объявлению позвонил ударник. Представился как Дёма (я удивился и долго еще боялся называть его по имени – а вдруг неправильно скажу? Потом оказалось, что "Дёма" – это сокращение от "Диментий"). Я попытался с ним завязать разговор, но это плохо получилось, поскольку сей персонаж оказался не слишком разговорчив, да и вообще его голос не свидетельствовал о высоком интеллектуальном уровне. Хотя кое-что я из него выудил. Он сказал, что брал частные уроки ударных в течение трех лет, причем, как я понял, сопоставляя Дёмину информацию со своей, у профессионального барабанщика из консерватории. Кроме того, Дёма долгое время, буквально со дня основания, играл в группе "Летающая Корова" (есть в Саратове еще и такой веселый коллективчик).
Закончился диалог тем, что я пожаловался на сессию, он сказал, что у него – то же самое, и мы порешили, что отложим репетиции до конца месяца.
На следующий день я сорвал объявления.
Casey стал мне трепаться о том, что он нашел какую-то девчонку, которая пела в хоре, и которая может быть вокалисткой. Я в ответ стал трепаться ему, что нашел ударника. Он мне в ответ еще раз рассказал про вокалистку. Я его резонно спросил: "Ну и что с ней делать?" Casey мне резонно ответил: "С ней-то ясно, что делать, а вот что делать с ударником?"
30-ого января у нас состоялась репетиция, на которую должна была прийти вокалистка и ударник Дёма. Ни вокалистка, ни Дёма не пришли. Отсутствие вокалистки – полностью на совести Casey, а вот Дёма потом долго оправдывался мне по телефону, что у него были ну очень веские причины, чтобы не прийти.
В следующий раз Дёма все-таки соизволил явиться. Мы с ним вместе ехали в маршрутке, но распознали друг друга, только когда уже вылезли на конечной. Невысокий человек какого-то совершенно опущенного вида и с лицом, не особо обезображенным интеллектом.
Он имел при себе специальный… как бы эту штуку назвать-то… ну, что-то вроде футляра (скорее даже – колчана) для барабанных палочек. Палочек в нем, как потом оказалось, было много и все разные. Я стрельнул у него сигарету, и мы пошли на репетицию. Первая с ним репетиция была почти совершенно бестолковая – он по нашей просьбе изобразил что-то дикое и очень высокопрофессиональное на ударке, мы ему проиграли наши песни и вручили кассету с песнями. На том и разошлись.
Наши песни Дёме не понравились. Он как человек, по всей видимости, осторожный, не послал нас прямо, а сказал, что "что-то в них не то". На мой прямой вопрос "что не то?" он не ответил, и при очередном разговоре мы его прямо спросили "будешь играть с нами?", а он ответил "нет, не буду". Таким образом, все опять стало очень плохо, но нам все же удалось уговорить Дёму постучать на намечавшемся нашем выступлении на фестивале.
Так получилось, что бывший одноклассник Коровкина Старый (это прозвище – от фамилии Староверов) будучи известным в городе рокером (он – лидер группы "Overtude", в которой, вроде бы, давным-давно играл даже Антихрист и даже сам Коровкин) и организатором всяких рок-фестивалей записал нас на участие в одном таком фестивале. И началась дерготня. Мы бесконечно друг другу звонили, собирали какие-то деньги на какие-то афиши (одну из этих раритетных афиш я бережно храню до сих пор), и пытались отрепетировать шесть заявленных песен с Дёмой. При том что как назло именно в это время нам запретили пользоваться самодельными примочками, а Дёма лупил по барабанам очень сильно, так что мою гитару, подключенную к усилителю напрямую слышно не было вообще.
Но это все ничто по сравнению с тем, какую свинью нам подложил Сергей (который один из руководителей нашей базы). Зная, что мы ищем вокалиста, он предложил кандидатуру своего одноклассника (!) по имени Никита. Это оказался упитанный белобрысый чувак с нарочито метиллистскими замашками. Мы совершили ошибку, приняв его без какого-либо прослушивания, и дали ему кассету и тексты песен. Наши песни ему очень понравились, особенно "Город изо льда", и плюс к тому он предложил свою пародию на "Арию" под названием "Потерянный ад".
То, что Никиту нам привел Сергей ограничивало нас в том, как жестко мы можем этого Никиту послать, поскольку то, что он петь не умеет не сто двадцать процентов, было ясно почти сразу, как мы попытались сделать что-то вместе. К тому же на базе постоянно отирались всякие знакомые Никиты, которых он стеснялся. Но Никита был товарищем настырным, ошибку свою мы уже исправить не могли, и началась медленная борьба за выпихивание его из нашего коллектива, в который он впился как клещ с первого дня знакомства.
К счастью, мне удалось отбить свое законное право петь на фестивальном выступлении, прикрываясь доводом, что Никита плоховато знает песни и что у нас не было времени на репетиции. Но Никита стал окучивать Леху, чтоб мы сменили-таки название. Должен признаться, что под агрессивным давлением Лехи и Никиты и робких доводов сменившего точку зрения Casey я было поддался, и группа чуть не была переименована в "Империю зла". Это название принадлежит Никите, и в ответ на мои попытки вступить с ними в полемику эти изверги отвечали: "Это все-таки лучше, чем "Печень Прометея"". Но буквально в последний день перед сдачей макетов фестивальных афиш в типографию я опомнился, наорал на них по телефону и, в общем, сказал: "Печень Прометея" - и это мое последнее слово.
И они все-таки послушали меня. Вернее, мне тогда так показалось. На самом деле, со слов Коровкина, на его решение повлиял Старый, который сказал, что "Печень Прометея" звучит оригинальнее "Империи зла". А мнение Коровкина, как имевшего контакт со Старым, в той ситуации было решающим..

К концу февраля 2002 года наши отношения с Коровкиным из натянутых превратились в кошмарные. У нас назрело три вопроса, по которым мы ну никак не могли прийти к общему знаменателю. Во-первых, Коровкин хотел дать отставку Casey, поскольку тот играть не умел абсолютно, и с ним было очень много мороки. Я не особо возражал (даже Дёму нашел с помощью объявлений), но и не особо торопился. Я высказывался в том ключе, что Casey – один из основателей группы, и он как никто имеет право с нами играть – плохо ли, хорошо ли – неважно. Во-вторых, Коровкин хотел "идти вперед", и считал, что мы "топчемся на месте". И, наверное, вследствие этого периодически отказывался играть некоторые песни, которые ему первоначально очень нравились. Странный эффект. Так мы похоронили первоначально всеобще любимую "Бледные лица" и не менее всеобще любимую "To Have a Little Machine-gun". В-третьих, Коровкин начал пытаться брать на себя роль лидера группы и диктовать условия. Это было бы оправданно, если бы его условия и предложения были конструктивными, а не деструктивными. За все это время он сам написал одну-единственную чахоточную песню, причем "чахоточную" безо всякого преувеличения – я писал гораздо сложнее и интереснее, но зато предложений о том, чего играть не надо, высказал уйму. Он постоянно критиковал мою гитару, колки моей гитары, струны моей гитары, примочку для моей гитары, в общем, все он критиковал. Не удивительно, что, не найдя компромиссов, мы в конце концов расстались.
Ну так вот. 1-ого марта мы с нашей университетской группой отмечали "экватор" (то есть успешное преодоление половины от срока обучения). Отмечали у Casey. Просто это был единственный вариант того, где можно было найти пустую квартиру на ночь. Ну а 2-ого марта – у нас выступление на фестивале. Я пришел на него еще не отошедший от неумеренного потребления водки на "экваторе" и совершенно не выспавшийся.
Первое потрясение, которое на меня свалилось, - на крыльце Дома Офицеров я встретил маму Sam. Мы с ней обнялись (должно быть, это выглядело эффектно, учитывая мои общие размеры, распущенные волосы и концертный прикид), поговорили, и она радикально испортила мне настроение. Потом в вестибюле мы обнаружили сидящих на полу "Орган" и "Кому Белую" (так называлась группа Урагана). Они что-то дружно играли на неподключенных электрогитарах.
Тетя Оля ушла, даже не дождавшись, пока Sam со своей группой доиграет программу до конца, со словами: "Большей лажи я в жизни не слышала"; Фикус с Юлей ушли просто потому что Юле было пора уходить, и мы остались в мерзкой нервной обстановке в полных непонятках.
Мы наприглашали на этот фестиваль кучу народу посмотреть на нас (были там (извините, кого забыл) Вано, Фикус, Юля, Виктор и Саша Голубь; а также Никита). Также отдельные личности побродили у входа и вскоре смылись с пивом в неизвестном направлении (так поступил Леша Хорьков и Кирилл Спичников).

Изложение событий Лешей Коровкиным (очень трудно описать весь этот сумбур по порядку, поэтому извините уж за эту хаотичность в изложении):

Итак, наступил долгожданный день 2 марта. Мы договорились, что к половине третьего я зайду к Леве, где подхватим Романыча, а в три к Дому офицеров подойдет Дема. В назначенное время я зашел к Леве, у которого действительно сидел Романыч. Собрались, пошли. У Дома Офицеров, а точнее, в холле его, нам попалось некоторое количество народу, в которых без труда можно было определить музыкантов. А какой-то чек в черной бейсболке с афишей фестиваля в руках деловито осведомился, какая же мы группа. Мы представились как «Печень Прометея» и отметили, что у нас пока еще не все собрались. «Неважно», ответил товарищ и поставил на афише напротив нашего названия жирнейший крест. Такие кресты уже стояли напротив некоторых коллективов.
Я увидел одного знакомого – Урагана, из группы «Кома Белая». Лева же увидел давних знакомых из группы «Орган».
Оставалось ждать Дему, который согласился отыграть этот концерт с нами. Он появился около половины четвертого в паре с каким-то волосатым типом с гитарой. Я до сих пор не знаю, что это за тип, но я пару раз видел его в районе политеха. Еще тогда он обмолвился, что играет на гитаре в какой-то группе и что сегодня у него концерт на пароходе «Николай Добролюбов».
Оставалось терпеливо ждать Староверова с обещанной аппаратурой и ключами от зала. И Старый появился, правда, без аппарата и без ключей. Ключи попозже появились, но только от малого зала, а не от большого, как ранее было обещано. Музыканты толпой хлынули в зал. Старый собрал всех вокруг себя и объявил начало жеребьевки. Тянул жребий Лева. Нам выпало играть восьмыми, сразу после «Органа» (!!!).
Время неумолимо приближалось к точке старта фестиваля – шести часам. В шесть часов только приехал Володя Швецов из отдела Yamaha, что в магазине «Электроника» и привез какую-то аппаратуру. Все это хозяйство начали дружно настраивать Староверов сотоварищи. Еще позже появились поносного цвета барабаны, собственность группы «Овертюд».
В итоге мероприятие опоздало не меньше чем на 45 минут. При включенном верхнем свете (!) на сцене появилась группа «Рок-феллер» (какие-то кореша Старого) и начали играть нечто, напоминающее не то «Арию», не то «Август». Потом кто-то догадался, что надо свет погасить, но тогда уже ничего не было видно. Старый включил соображалку и принес настольную лампу для подсвечивания сцены. С таким светом сейшн продолжился.
Далее все имели честь лицезреть группу «Ягры». Мне больше всего запомнился их гитарист с безумным взглядом, терзающий струны гитары «Орфей», называемую в народе не иначе как «пылесос». Опять нечто похожее на «Нирвану»…
Помню, что мы постоянно сидели в углу напротив сцены и грустно ожидали своей очереди. Но очередь так и не наступила.
Помню, выступали еще «Аэрограф» - офигенная рок-н-ролльная банда, дядьки, которым лет под сорок. Конечно, зажег «Овертюд». И тут произошло непредвиденное. На сцену вылезла группа «Орган» при Урагановской поддержке. Про выступление их я промолчу, но из-за этого все переругались и фест прекратили в срочном порядке. Мы стояли в непонятках, как и еще несколько «обделенных» коллективов, и только хлопали глазами. Чуть позже 11 вечера мы выползли из Дома Офицеров, закинули гитары к Леве и двинули по домам…

Между прочим, мы, видимо, единственная не сыгравшая группа, которой удалось вернуть деньги, скинутые на афиши (каждая группа скидывала что-то около 100 рублей). Мы с Лехой наехали на дебиловатого типа по имени Паша, у которого эти деньги находились, и отобрали свои кровные. Думаю, немаловажную роль здесь сыграли мои габариты.
Смешно еще было, как в начале всей этой бадяги Старый призывал всех музыкантов настроить инструменты по тюнеру, и вся кодла с гитарами выстраивалась в очередь за настройкой. Мы же, дружно переглянувшись, положили на все, вышли в холл где потише, и настроились на слух. Само собой, по меньшей мере на полтона ниже. Эту процедуру мы еще несколько раз повторяли во время самого концерта, хотя это было крайне нервно, напряжно и криво. И вообще, как оказалось, зря.
Еще раз попытаюсь пролить свет на причины срыва фестиваля. Группа "Орган" с Сэм во главе снюхалась с группой "Кома белая" с Ураганом во главе. Не знаю, планировали они что-то или это вышло у них спонтанно, но "Орган" вылез на сцену вне очереди. Когда мы обратились за разъяснениями к Старому (эта казенная фраза означает, что мы пробились через полупьяную толпу, отыскали в кумаре Старого и что-то невнятное проорали ему в ухо), он ответил нам, что, дескать, фиг с ними с бабами, пускай играют. Но потом, когда "Орган" отыграл, вылез Ураган. Видимо, ему кто-то возражал, что ему выступать еще не сейчас, так как он сказал в микрофон что-то типа: "Если мы сейчас не сыграем, я гарантирую на сцене конкретный дестрой", после чего лабал что-то в худших традициях "Нирваны" битых полчаса. Была еще сцена, когда какая-то тетка их администрации, видимо из-за заявления насчет "конкретного дестроя", начала рвать провода из микшера, пытаясь как-то это все остановить. Остановить ей ничего не удалось, зато, как говорят, микшер она попортила.
Но после "Комы Белой" сыграть не удалось уже толком никому. Возникла полная неразбериха, появились какие-то администраторы, и по непонятным мне лично причинам публика в некоторый момент стремительно покинула зал, оставив в полных непонятках группу, которая пыталась начать выступление (наверное, это была "Регрессия"). Зал после ухода публики был также очень колоритен: горы мусора, раздавленных пивных банок и разбитых пивных бутылок возле стен. Наверное, после этого всего администрация "Дома офицеров" долго еще не решится на повторение такого рок-эксперимента.

После того, как не состоялось наше выступление на фестивале (из-за Урагана), в период подготовки к двум заявленным концертам, Коровкин и Романыч объявляют о своем выходе из группы. Собственно, Романычу хвост накрутил именно Коровкин. Сам Романыч как человек в целом добрый и достаточно нерезкий ни за что бы не проявил инициативу.
По-моему если у меня есть некоторые данные лидера компании единомышленников, то у Коровкина были данные лидера компании не определившихся. Он как будто специально выискивал слабых и податливых людей, чтобы запудрить им мозги и переманить на свою сторону. Так он заставил Никиту жестко критиковать нас, так он заставил Романыча от нас уйти. Casey он не трогал, поскольку для Casey авторитетом был я, а от меня иногда просто бегал, потому что я его доставал с басовыми партиями, с которыми у него были проблемы по причине плохого знания нот.
Так вот, официальные мотивы Коровкина и Романыча: им не нравится топтаться на месте, они хотят двигаться вперед. Плюс к тому, их раздражал не умеющий играть Диман, невозможность найти ему замену и мое пофигистическое ко всему этому отношение. Однако, они решили, что все-таки два концерта, на которые нас как обделенных на фестивале пригласили, (на втором туре фестиваля в Арсе и на разогреве у Dark Lordа) они будут еще с нами. В этот короткий период мы собирались у Casey, и играли, подключившись к усилку Романыча. Наверное, это были самые похожие на репетиции репетиции в моей жизни, для полноты счастья не хватало только микрофона.
Однако потом эти концерты по каким-то причинам (я наверняка знаю только, что кто-то из Dark Lord заболел) откладывались, и наша группа распалась окончательно. Хорошо только то, что Casey продал Ромке свой кассетник за 200 рублей и две колонки. Кассетник итак у Ромки чуть ли не прописался, а две колонки нам никогда не помешали бы. А когда это все произошло, я безвозмездно и бессрочно одолжил Casey свой (вернее, родительский, но, я знаю, он был им не нужен) двухкассетник.
Как вы понимаете, все остальное стало сразу резко плохо. Романыч, естественно, забрал свой усилитель, и даже когда Витек согласился с нами играть, это осталось только на словах за неимением средств реализации нашего соглашения.
На следующий день после распада мы с Casey решили записать песни под одну гитару, чтобы он мог под запись учиться барабанить. У нас была такая возможность, так как Ромка забрал аппаратуру не совсем сразу. Собственно, идея была весьма старой, но Casey что-то не устраивало на тех кассетах, которые у нас уже были, и он хотел сделать это более ритмично. Ну ладно. Я к нему явился. Он достал из холодильника баночку коктейля  “Кровавая Мэри” – есть такая слабоалкогольная бурда – и предложил ее на двоих уговорить. Я удивленно посмотрел на него, типа, а не мало ли нам будет, мы вышли и пошли за бутылкой пива для меня. Вернулись. Выпили. Показалось мало. Сгоняли еще за полторашкой пива.
В общем, в тот вечер я испахал вдоль и поперек свой медиатор, служивший мне уже года два, а Диман сломал по крайней мере пару палочек. Вышедшая в конце запись стала пользоваться нездоровой известностью в узких кругах, так как ничего более долбежного и страшного в плане вокала от нас просто не слышали да и не особо стремились.
Но на следующий день мы все-таки записали то, что хотел Диман, и мы разбежались по углам учиться и сочинять.
Коровкин мне на прощание сказал, что хотел бы расстаться друзьями (как в любовном романе, блин!). Однако через какое-то время я узнал от Витька, что он кроет меня, как может, чуть ли не в каждом разговоре, что меня отнюдь не обрадовало, хотя Коровкин кроет матом всех, и, может Витек его слишком всерьез воспринял. Пару раз я плевался в телефонную трубку на него, что он, дескать, увел от нас основателя группы (основателем группы, как ни крути, выходил Романыч) и всячески нервно реагировал на его предложения о покупке/продаже гитары. Если честно, то я совсем не хотел общаться с ним дальше, но, во-первых, у меня валялась куча его кассет, во-вторых, именно он записал мне на диск WASP, так что я был обречен тянуть эту лямку и дальше.
Апрель 2002. У меня появился новый компьютер. Мы покупали его с расчетом на работу с информацией и со звуком. То есть звуковая карта в нем была весьма приличная. Я мгновенно загадил весь жесткий диск полными собраниями Beatles, Wasp, Queen. Ну, еще пара последних альбомов Alicа Cooperа, и по альбомчику Ozzy, McCourtney, Scorpions и прочих известных групп. Большая цель, которую я этим преследовал, вернее, утешал себя, что преследовал именно ее, была та идея, высказанная еще господином Хейфецом – что слушать надо все и много – Beatles, джаз, классику и вообще все. Внешне кажется, что это глупость, однако у меня стало появляться больше музыкальных идей. Это факт.
14.04.2002 Я прочитал в Интернете краткую биографию Элиса Купера. Она меня поразила своей обреченностью. У меня сложилось ощущение, что он просто много лет подряд бодал одну и ту же стену, пока кто-то очень добрый не открыл калитку в трех метрах от того места. Я был бы не против такой жизни, если бы она только вообще могла быть, пусть без гарантий, но с каким-то процессом, идущим в некоторую сторону под знаком соответствующей надежды. Жаль, что так получается, но спасибо, Боже, или кто уж там, что получается хоть так.
В том же районе времени. Мне не нравится, как трансформировались мои занятия музыкой по сравнению с началом. Раньше все друзья были как-то где-то рядом, интересовались, слушали, ругали, и хвалили. Теперь между нами выросла пропасть. Они окончательно стали зрителями, я – окончательно стал артистом. Зрителей не волнует, что происходит в будни, но по праздникам – вынь да положь сочиненную и выученную хорошую вещь. Вот почему в группе играть легче.
25.04.2002 Исторический день. Мои первые эксперименты по записи музыки на компьютер. Мне удалось записать гитарный аккомпанемент (переборчик из “Охоты на бабочек”), наложить на это все дело соло (есть там и такое), и на это все дело наложить вокал. В принципе получилось, но, во-первых, сказался эффект колледжа – у меня не получалось играть под метроном, во-вторых, звук все равно шо из задницы. По поводу первого – я думаю, нужно не лениться, записать кучу дублей и из них нарезать вещь. В отношении второго – грустно. Fenderа мне не видать как своих ушей, а если с помощью компьютера устранять шумы и делать хороший тембр… я не буду объяснять, чем это грозит самой музыке.
Музыкальные программы мне поставили (от слова поставлять) Серега-Хирург и Кирюша. Сначала звонит Сергей. Говорит, как обычно – “Я к тебе зайду?”. Это часов десять вечера. Заходи. Зашел. Долго разговаривал с предками по поводу компьютера – мы тогда только-только купили – я спрашиваю, есть ли у него музыкальные программы. Говорит – “Во!” и показывает рукой поперек горла. Отрадно. Говорю – тащи. Притащил. Ура-ура.
Через недели две Кирюшу встретил возле универа. Постояли с ним, побеседовали. Я ему напомнил, что с него программы музыкальные, типа. Просто он мне их уже обещал – когда мы собирались в нашем баре, но не принес. Он не отрицал обещания, предложил пойти к нему и взять диски. А мне не хотелось как раз на лекцию по термодинамике идти, я говорю – пошли. И мы пошли. Прошли метров десять – сзади слышим – “Палч! Палч!”. Кирюша говорит – “Тебя, кажется, зовут”. Оборачиваюсь – и кого вижу – Леху Хорькова. Говорит – “Смотрю – здоровенный дядька с косой – думаю – все, Палыч”. Пошли вместе. Пришли. Кирилл мне дал два диска. О том, когда, типа, вернуть, типа, ничего не сказал. Потом было очень весело, когда Хирург признал в этих дисках свои, даденные Кириллу пару лет назад.
Тогда же Кирилл мне показал видео запись с ихней “Студенческой весны” – дурацкое такое ежегодно-студенческое творческое концертное меропринятие, так вот, там, помимо всякой ерундятины были выступления таких групп, как “Riff” и “RH-фактор”. Над названием “RH-фактор”, хотя на слух оно неплохо звучит, я в свое время долго смеялся. Кто не знает – RH-фактор это резус фактор на их медицинском диалекте. Ничего более идиотического просто нельзя было придумать, учитывая, что все участники этого ВИА – студенты медики. Послушал, послушал. Решил, что все это – просто дерьмо. Вокалист Riffа (тоже идиотское название, на этот раз с точки зрения рок-музыканта. Все равно что назваться “Аккорд”, скажем, или ”Нота”) пытается закашивать под Кипелова. Собственно, единственное удобоваримое, что я в их песнях нашел, это мелодия.
Что же касается Резусов, то они сильно похужели с последнего моего их видения (мы ходили на их концерт где-то за год-полтора до того, и нам понравилось; у них был классный вокалист и несколько таких быстрых динамичных песен в лучших традициях российского металла конца 80-х). Они выгнали своего вокалиста за отсутствием присутствия посещения репетиций, и на кирилловской записи пел их черненький мультиинструментал с характерной фамилией Будик, который играл и на гитаре и на скрипке и на губной гармошке. Тяжелые песни бесследно исчезли, и их творчество стало очень походить на творчество группы "Агата Кристи".
Вообще, все саратовское – дерьмо.
24 мая произошел странный инцидент, объяснение которому я дать не могу, причем Коровкин, единственный, кого я мог бы конструктивно подозревать, говорит, что он тут не причем. Короче говоря, часов в восемь утра (!) мне позвонил Casey. Странно, но я уже не спал. Он сказал мне, что, дескать, вчера вечером в одиннадцать часов, когда он уже спал, ему позвонил какой-то мужик, сказал, что он из какой-то фирмы из Питера, ищет молодые группы. Он сказал, что слышал нашу запись (?!), и что у нас тоже есть шанс. В смысле, шанс дать концерты в Питере и записаться на демо.
Конечно, Casey ничего спросонья не понял и самых важных вопросов, которые задать следовало, не задал. Он понял одно – встреча - у “Готика” в пять. Об этом сказать он и звонил мне в восемь утра, поскольку сам явиться на свидание не мог, и просил прийти меня.
Я пришел к пяти часам к “Готику”. Во-первых, Casey сказал, что народу там должно быть много. Во-вторых, я ожидал, что это вполне может оказаться приколом Коровкина или Никиты. Но ни смеющихся рож из-за угла, ни толпы неформалов поблизости видно не было. Я подумал, что может быть перепутал время, поэтому после сорокаминутного ожидания пошел слегка прогуляться, прошел мимо Дома Архитекторов, где по словам Casey он должен был быть, никого там не нашел, и вернулся к “Готику” в шесть. Без результатов.
Потом зашел к Casey, рассказал ему о своих похождениях, мы расстроились и он предложил не обсуждать больше эту тему.
Между прочим, Витек что-то мне говорил о том, что какой-то знакомый ее знакомой... в общем, что эта вся канитель с продюсером – правда. Но кто там куда поехал – ничего не знаю.
28 мая. Своего рода историческое событие. Я купил у Глеба примочку “Лидер-2” за 600 рублей. Глеб – это, так сказать, заведующий нашей бывшей базой - чернобрысый чувак среднего роста с таким шнобелем, что Брайан Мэй и Элис Купер отдыхают даже вместе взятые. Так получилось, что в период, когда мы там на базе играли, я Глеба ни разу не видел (я имею ввиду, осознанно. Тогда, в первый раз, мы его видели с Коровкиным), и поэтому сейчас, увидев, сильно удивился.
У Глеба, наверное, чутье на то, какое барахло кому нужно, поэтому он лично позвонил мне сообщить о продаже примочки (на самом деле продавал какой-то его друг Саня), узнав мой телефон у Коровкина.

28 июня. Я после очень долгого перерыва переслушал нашу запись песни “2000 лет назад” с Иннкой на бэк-вокале. И сейчас, почти три года спустя, я смог с гордостью сказать, что запись получилась неплохая. Слегка наивная, разве. Песня вполне убедительно звучит. Партия баса, которую я состряпал для Виктора совсем неплохая для песни в таком жанре – так же точно играют многие известные и вполне уважаемые группы. Я голосом в ноты прекрасно попадаю. Мы молодцы, черт возьми, да, по крайней мере, мы были большие молодцы.
Я попытался переписать эту песню на компьютер. И с плеера, и с магнитолы – ни фига.

26 июня 2002. Мне позвонил Casey и мы с ним поговорили по телефону. Он поведал мне, что играет в какой-то начинающей группе, и что они заочно приглашают меня гитаристом. Я удивился его прыти, но все же поехал к ним на репетицию. Их база представляла собой большой сарай в частном доме в районе третьей советской больницы. Там я обнаружил массу чрезвычайно советской аппаратуры и весьма советских инструментов, в том числе и ударку Casey, а также нескольких совершенно не умеющих играть кренделей, которые пытались изображать что-то этакое нарочито правильное а-ля Шевчук (помню, в одной из их песен были какие-то отвратные слова про "грешного Иуду").
Мне это все (в плане уровня профессионализма) чрезвычайно напомнило нас с Витьком три года назад, так что я сразу понял, что играть с ними не буду. Собственно, мало того, что уровень их был крайне низок, а как бы... как это сказать... если мы с Витьком, почти не умея играть, из того, что мы все-таки умели делали более или менее кучерявые вещи, то эти друзья занимались какой-то подделкой. Ну... если вариант трех блатных на акустической гитарке в принципе возможен, и такое исполнение часто слышишь даже от известных людей, то неумелое атональное гитарное соло на одной струне, звучащее все время песни – это просто безобразие. К тому же эти товарищи отталкивались не от мелодии, как мы с Витьком, а от последовательности четырех аккордов. У нас были все-таки мелодичные песни, хотя с хаотичными аккордами из-за которых мы страдали, а у них – немелодичные песни с простыми аккордами.
В общем, я посидел, посмотрел, послушал, поиграл, наговорил им чего-то, чего говорить им наверное не следовало, они сочли меня полным недоумком, и я ушел.
Через два дня я официально отказался от предложения с ними играть.
27 июля 2002. В обеденное время (в мое обеденное время) совершенно неожиданно позвонил Антихрист и пригласил меня к себе. Между прочим так он осведомился: тут одной группе нужен клавишник, ты еще не разучился играть на пианино? Я, естественно, обрадовался, ответил, что нет-нет не разучился и да-да хочу играть. Антифриз пообещал, что, возможно, у него сегодня будут нужные люди.
Я приперся к Андрею, неся в пакетике две его пластинки ("Iron Maiden" и "Nazareth"), и оказался первым. Мы с ним долго сидели, говорили о том и о сем и пили пиво. Потом Андрей обзвонил (с момента последнего моего захода к нему у него появился телефон) часть своих знакомых и спросил их о чем-то типа "Ну чо вы там?". Они встрепенулись и сказали, что скоро будут.
Антихрист жил в частном доме в так называемом Пугачевском поселке. Это на въезде на СХИ. А его друзьям надо было добираться из Солнечного. Таким образом, у нас еще было минут сорок – сорок пять на то, чтобы сходить еще за пивом. Это было одно из колоритнейших путешествий за пивом в моей жизни. Андрей запихал в свой небольшой рюкзачок (с такими же рюкзачками иногда какие-нибудь худосочные девицы ходят в первый класс), явно не рассчитанный на такие нагрузки, шесть бутылок пива (там была "Penza" и "Ярпиво"). И, как водится, по дороге у Антихриста на рюкзачке расстегнулся замок. И рюкзачок упал на асфальт. Раздался приглушенный хлопок и из молнии по всей ее длине потекла пена (вы себе только это вообразите эту красоту!). Антихрист поднял рюкзачок, открыл его и извлек отбитое горлышко. Потом он закрыл рюкзачок, и мы пошли дальше. Долго ли, коротко ли, заинтересовал Андрея вопрос, сколько там бутылок осталось целыми. Он опять открыл рюкзачок, и одну за одной извлек на свет божий пять целых бутылок пива. А потом (вы вдумайтесь в это!) он перевернул рюкзак и из него на асфальт хлынул поток пива из той разбитой бутылки. В общем, весело было.
К Антихристу в тот день пришло трое его друзей, два парня и девушка, но Флэшки, как он ее назвал, не было. Как я понял, от этой девушки и зависело все в их группе. Но он ее достал по телефону, и стал спрашивать по поводу меня. Тут оказалось, что клавишник им не нужен, зато нужен гитарист. Я обрадовался, мысленно возблагодарил судьбину за столь разностороннюю свою музыкальную образованность, и пошел сам по телефону с Флэш разговаривать. Она меня спросила, хорошо ли я играю на гитаре. А отвечал (и куда только моя самокритика подевалась?), что хорошо, и мы договорились встретиться у Антихриста на следующий день в двенадцать.
На следующий день я пришел к Антихристу с небольшим опозданием – минут на двадцать – тридцать. Приблизительно через час пятнадцать пришла обещанная Flash. Хотя Антихрист предупреждал меня – что это существо относится скорее к среднему полу, чем к женскому, такого я не ожидал. Раньше я думал, что описанный Стругацкими персонаж по имени Брюн из "Отеля у погибшего альпиниста" – не более, чем удачная абстракция, но здесь мне пришлось малость скорректировать свое мнение.
Flash застенчиво вошло, поздоровалось со мной и уселось на стул.
Я слегка нарушу здесь хронологию изложения событий, связанных с этой встречей, и соберу наши немузыкальные реплики в течение встречи в одну кучу, а музыкальные – в другую.
Мы с Виктором давно и часто поговаривали друг другу, что Саратов – большая и мерзкая деревня. И Флэш меня в этом убедило окончательно. Во-первых, оно рассказало нам историю, о том, как два каких-то студента пришли на экзамен к Правдину (это препод у нас на физфаке. Он читал нам курс фотобиологии. Очень интересный мужик, особенно тем, что единственный из наших преподавателей ходит с хвостиком) в состоянии подпития, и спросило у Антихриста, не он ли это был с кем-нибудь. Я ответил, что это был я с кем-нибудь, и рассказал Флэшу эту историю о том, как мы с одногруппником, сдав экзамен по экономике, напились пива, и я предложил: "А давай пй-йдем Правдина сдадим досрочно!"
Оказалось, что к Флэшу приехали знакомые из Норильска (!), и в их числе – девушка, окончившая здесь физфак (я так это понял), которая заходила на свою родную кафедру и все такое. Флэш сказало, что Правдин при нашем появлении вспомнил старые добрые времена, поскольку предыдущее поколение студентов было трезвое, как сволочь, и я сказал, что я в Правдине не ошибся – он свой чувак!
Дальше – больше. Выяснилось, что Флэш – сестра (или, скорее, брат) Роджера, барабанщика группы Коровкина. И я получил эксклюзивную информацию о том, что он их по страшному материт, говорит, что ему надоело играть один только металл, и что вообще он любит Битлз. Короче, собирается он от них уходить, чтоб делать группу с нами, что забавно сочетается с совсем недавней информацией от Коровкина, что и они им довольны, и он ими доволен.
Дальше – больше. Если эти два совпадения я еще стерпеть мог, то то, что я узнал дальше, повергло меня в некое подобие ужаса. Флэш некоторое время играло в урагановской группе "Кома Белая" (Флэш подтвердило мне, что название это произошло от названия песни "Coma White" Мэнсона, хотя говорило, что оно навряд ли именно так переводится с английского). Причем, Флэш (наш будущий вокал и, возможно, гитара) играло там на басу. Причем бас, на котором оно там играло, одалживала ему Sam.
Флэш материло Еву (еще и ее знает!), говорило, что она строит из себя невесть кого, хотя невесть кем не является. Оно пролило еще некоторый свет на историю, связанную со знакомством участниц "Органа" с Ураганом. Оказалось, что Ева специально зачем-то выходила на девушку Урагана, и что Флэш даже присутствовало на этой встрече.

Флэш собиралось делать группу из пяти человек – ударник (Роджер), басист (Антихрист), гитара (ваш покорный слуга), клавишник(-ица) (у Флэш были три кандидатуры из музучилища), и вокал (Флэш). Оно спело нам несколько своих и не совсем песен, и я нашел интересными не столько их, сколько флэшевский голос. У него очень большая амплитуда и диапазон, хотя в контексте жанра получалось что-то странное, какое-то все опущенное и андерграундное. Хотя, я ничего не имел против.
Мы сидели, что-то бренчали на моей гитаре с примочкой (спаянной Дворниковым, конечно, "Лидер" бы я к Антихристу не попер), подключенной к компьютеру (потрясающая картина: самопальная примочка подключена ко второму Пентиуму). Флэш хвалило мою игру на гитаре (опять повод гордиться), и мы порешили, что все будем искать базу, и потом сконтачиваться. Я обещал узнать про базу на Пятой Дачной, про которую мне говорил Casey. В каком-то доме культуры якобы какой-то мужик заведует какой-то базой, можно заплатить за месяц триста рублей и играть по расписанию хоть весь день.
Мы с Флэшом (в разговоре это прозвище часто склоняли как слово "мыша" в поговорке "Поймал мыша – ешь не спеша") обменялись телефонами и договорились созваниваться.
На следующий день 29-ого я никого нигде не нашел. Я узнал у Casey телефон его бывшего одноклассника Саши, который что-то знает про того мужика на Пятой Дачной… В общем, это оказалось большим геморроем, чем я мог предположить.
Звонил Коровкину. Он как всегда был оптимистичен и ударника своего хвалил. От него я узнал, что группа "Overdrive" репетирует на Пятой же Дачной, и он обещал просигналить мне, если узнает их координаты. Кроме того, он поведал мне, что Глеб сотоварищи перевезли аппаратуру с нового места в школе обратно в родной клуб "Старт". Якобы Глебу не понравилось в школе качество дверей и решеток. И Леха порекомендовал мне позвонить Сергею и спросить насчет репетиций.
На следующий день (30-ого) я позвонил Флэшу, но его не оказалось дома, и я разговаривал с Роджером (Женей). Спросил, есть ли у них идеи насчет базы, и, убедившись, что идей у них не имеется, поделился своими соображениями. Я пообещал, что договорюсь с Сергеем, и мы с Роджером решили, что я позвоню еще на следующий день в двенадцать, когда Флэш точно будет дома.
Вечером я позвонил Сергею и спросил, что нужно было спросить. Сергей ответил, что да, можно в принципе порепетировать, например, в пятницу где-то с полпятого. Я сказал, что это надо обсудить, и обещал позвонить на следующий день.
На следующий день (31-ого), едва продрав глаза, я услышал пушечный залп с Соколовой горы, и понял, что я умудрился проспать полдень, причем ситуация усугублялась еще и тем, что телефон был занят бабушкой, а это, понимаете, надолго.
Полчаса спустя я позвонил-таки. Трубку взяло Флэш, и, что не характерно, оно узнало меня по голосу. Я все рассказал со своей стороны, но когда дошел до слова "пятница" Флэш как-то сразу закочевряжилось. Я вспомнил, что у Флэша по вторникам и пятницам занятия по музыке (оно проходит программу музыкальной школы для дальнейшего поступления в училище) начиная с двенадцати часов дня. Я сказал про полпятого, и оно успокоилось.
Еще Флэш сказало, что оно уезжает на недельку, может меньше, и его устроило бы, если б репетиции начались со следующей недели, а до этого времени мы с Роджером обменялись бы записями и нотами (аккордами, табулатурами) наших песен. Я оставил свой телефончик, и Флэш обещало, что Роджер позвонит.
Роджер на самом деле позвонил через несколько дней, и мы с ним встретились возле исторического памятника Н.Г. Чернышевскому. Что сказать? Странноватый молодой человек неопределенного возраста, как Флэш – неопределенного пола. Похож на сестру, хотя и не слишком. Мы с ним обменялись кассетами и дискетами, поговорили минуты три о том о сем, и разошлись. Я его спрашивал, рассказывал ли он обо мне что-либо Коровкину. Он ответил – нет, вроде, нет. Я сказал, что и не стоит говорить. Спросил, говорил ли ему Коровкин что-нибудь обо мне. Роджер призадумался, и сказал, что, вроде бы, ничего плохого он обо мне не говорил.
Еще из этой встречи я почерпнул оригинальную идею использовать бумажные пакетики из-под гитарных струн в качестве футляров для дискет. Именно в таком виде он мне принес свою дискету.

ГЛАВА 7
КЛУБ ИДИОТОВ имени Ф.М.Достоевского. Протокол заседания 13.08.02-18.08.02
Эта глава представляет собой дневник наших с Виктором посиделок у него на даче с тайной целью написать как можно больше песен. Надо сказать, что, несмотря на многочисленные отвлекающие факторы, мы уложились в план и за шесть дней написали почти шесть песен.
Обычным прямым шрифтом напечатано то, что писал я (замечу, что мы менялись иногда прямо на середине фразы), шрифтом COMIC SANS MS – то, что писал Виктор, а курсивом – мои комментарии ко всему этому.
Забавно также то, что мы писали за редкими исключениями все в третьем лице. Местами это читать смешно. Итак…

Этот дневник прошел огонь и кофе и ржавые трубы, а также символический обряд посвящения четырем стихиям.
Протокол заседания клуба идиотов им. Ф.М.Достоевского, основанном 23.12.1997г, с 13.08.02 по 18.08.02, проходящего под девизом "Итак, мы все здесь собрались!.."
На самом деле мы в далеком детстве основали "клуб идиотов" и являемся его главами и единственными участниками. Об этом у Виктора имеются даже какие-то бумажки, которые мы друг с другом подписывали.
На заседании присутствовали:
  Бахрах Л.П. (три варианта подписи прилагаются)
  Усачев В.В. (подпись прилагается)
Фирменная фраза-приветствие: "И мне полный колбас – Карабас-Барабас"
Фирменный напиток: пиво с абрикосовой косточкой.
Общий закон природы: маразм крепчал и танки наши быстры.

ДЕНЬ 0.
~14.30. Лев зашел к Виктору. Пошли в книжные магазины. Это было по настоянию Виктора. Я знал, что возьму с собой на дачу почитать что-нибудь из дома, а Виктора уплющило что-то там покупать. В "Книжном мире" заказали учебник санскрита. Просто его в открытой продаже не было (кому он нужен?!) А на самом деле это – забавный момент. Мы ни с того ни с сего как-то вдруг резко решили возродить старую идею учить санскрит. Клуб идиотов ведь – что с нас взять? Там же Виктор купил Е.Блаватскую ("Тайная доктрина"). По дороге Лев встретил Flash и они обменялись репликами о том, что все уезжают до конца лета. Flash сказала, что они (очевидно, с Роджером) уезжают до 29-ого, что Антихрист сейчас тоже в отъезде. Я сказал, что все молодцы, в общем, будем репетировать с сентября. Flash со мной вполне согласилась. Виктор впервые увидел Flash и согласился с тем, что ее пол практически неопределим.
Далее дошли до рядов Крытого, где Лев купил альбом Мэнсона в Скайнете. Виктор завидует черной завистью, что мне в Скайнете удается покупать вполне удобоваримые по качеству кассеты. Сейчас тоже повезло. Это был альбом "SM.ART technology". Далее купили в том числе: 4 баллона Толстяка Забористого, 2 пачки Собрания (Льву), 11 анакомов, 20 пачек Астры (деду Виктора) и пр. По пути к Виктору зашли к Инне (16:15), о чем-то условились на вечер. Странный это был разговор. Если бы Виктор с Инной объяснялись на санскрите, я бы понял, наверное, больше. Насколько я понял, у Инны в тот момент сидел ее очередной парень, и она сказала, чтобы мы зашли позже.
После этого мы зашли к Виктору, написали то, что написано фиолетовыми чернилами и пошли к его бабушке отнести продукты. Затем опять зашли к Виктору, а после к Лиле.
Там: -   пили чай с вареньем и печенюшками;
- Виктор получил памятные кирпичи; Лиля ездила на море (на Балтийское), и Виктор заказал привезти ему "камушек с берега". Лиля с задачей справилась, и приперла два нехилых булыжника, из-за которых имела неприятности на таможне (таможенники думали, наверное, что это янтарь, хотя, с чего бы?) Оба такие плоские, и один из них при некотором напряжении вообразительного аппарата можно бы было принять за сердце.
- Терзали новую гитару Лили, пока ждали чай и после чая (гитара хорошая, "Yamaha");
- Поставили на гитару новые струны (тоже хорошие, "d'Adario");
- Виктору звонила Инна, с которой мы о чем-то договорились на вечер (см. выше) и кинула трубку в расстроенных чувствах; Мы что-то засиделись у Лильки, и когда Виктор стал говорить Инне, что мы зайдем попозже, Инна, видимо поняла это так, что мы (или Виктор) сидим у Сашки. По словам Виктора Инна всегда ревновала его к Сашке. (Виктор заметил, что имя Саша – унисекс, и эти мои комментарии из-за этого звучат как-то сомнительно. Поясняю: Саша – это Александра Александровна Голубь – одна из пассий Виктора (а заодно Кирилла и многих наших общих знакомых)).
- написали Лиле табы аккордов для успешного освоения гитарного мастерства.
~20:15 Мы свалили к Инне, но дома ее не застали. Зашли к Виктору за кусачками (срезать лишние струны) и гитарными самоучителями (2 шт.) и опять пошли к Лиле.
Там: - наперебой тыкали Лилю в гитару и в самоучители;
- к ней пришел какой-то крендель;
- Лев спел 2 песни "Когда наступает ночь" и "Город изо льда" (песни понравились);
- Лиля жаловалась, что ее окружают талантливые люди, а она…
- 21:40 – свалил Лев;
- 22:05 – свалил Виктор.

ДЕНЬ 1.
~9:15 Все погрузились и поехали. Виктор с родителями подъехали к моему углу на машине.
10:00 Все прибыли к Виктору на дачу. Выгрузка багажа.
12:00 Отъезд родителей Виктора.
13:45 На данный момент мы уже сходили на "речку", пожарились там в течение получаса, сделали там 3 photo (Лев с брызгами, Виктор с брызгами и мы без брызг), а затем photo Виктора у родника "имидж ничто – жажда – все". Река Саратовка – поистине уникальный водоем. Во-первых, вода родниковая и, скажем так, прохладная. Во-вторых, если очень поискать, то с трудом можно было найти место, где мне бы было хотя бы по плечо. А фото Виктора у родника на самом деле забавное – он лежит в неудобной позе на животе и натурально лакает из этого квазиколодца, образующего "родник".
Пожрали. Пошли в магазин. У них там единственный магазин на всю округу, где продаются исключительно товары первой необходимости – водка, пиво, сигареты, презервативы и сгущенка. Ну, может, еще кое-что. "Меркурий" называется.
Магазин был закрыт и вместо этого мы совершили пешую прогулку вокруг дачи Виктора. Вернувшись, мы написали текст "Зубная боль" (ой-ё-оо!), полили огород и обрезали траву (все вперемешку). На самом деле магазин закрыт не был, просто мы постеснялись в него вломиться – там была большая и страшная железная решетка, затянутая зеленой сеткой – от комаров.
После ужина текст "Зубная боль" положили на аккорды (DCA-EDH!) и с чувством выполненного долга отправились прогуляться (~почти 22:00). Мотались хер знает где и орали песни отечественных рок-групп. (Рок-групп, а не "рок-групп" новой волны). К своему вящему удивлению пришли домой в 23:50, а не значительно позже. Мы шли по асфальтовой дороге куда глаза глядят. На самом деле классное чувство – никого нет, можно орать, сколько влезет, менты не ездиют… Подумали, и пошли на "речку".
Только Виктор мог придумать купаться в холодной речке в полночь, и только я мог на это согласиться! Там о- (****ь) – ку – (Виктор – пидорас) – ну - (ой!) – лись (твою мать!!!). Вернулись 00:30.
Сам такой!
…
И тут начался дождь…
Представьте картину: два по пояс голых идиота в час ночи гуляют по дачным улицам под дождем и рассказывают друг другу анекдоты про Винни-Пуха и Пятачка… Эта прогулка была кратковременной, но колоритной. Будет, что вспомнить.

ДЕНЬ 2.
Подъем в 10:40.
Ну, встали, пожрали…
Потом до 12:30 мучили бедную несчастную "Зубную боль". После молниеносного написания песни иногда бывает сложно на следующее утро вспомнить, как она играется и поется, ведь ритм во вдохновленном состоянии, естественно, никто не записывает. "Зубная боль" – это не тот случай. Ее забыть просто нереально.
В 12:30 отправились в магазин за горючим, сделав по дороге три высокохудожественных фотографии. В магазине обнаружили ту же решетку с сеткой, но нам это показалось странным, и Виктор заглянул через решетку внутрь и спросил: "Скажите, это у вас от комаров или от посетителей?". Продавщицы очень смеялись. А что до фотографий – они получились действительно красивыми. Три дома – один другого стоит. На одном – перевернутая вверх ногами табличка "Переход", другой – недостроенная кирпичная хибара с трубой и держащимся на одном гвозде номером не то "66" не то "99", а третий – вообще непонятная вся какая-то серая фанерная развалюха с гордым номером на жерди, символизирующей правый угол.  По приходу писали текст "Деструктивистов" и играли "Зубную боль". В тексте "Деструктивистов" с трудом выдавили из себя первый куплет, потом плюнули, и не менее безуспешно принялись за новую песню (см. ниже).
~16:30 – обед, затем полив.
После полива пытались писать тексты "Деструктивистов" и "Лужицы пива", но безуспешно.
18:50 – пошли валяться в стогу. Приятное это занятие – валяться в стогу, но скучное. Исцарапались мы ужасно, зато обрели несколько шедевральных фотографий. Валялись в течение часа. Затем – ужин. Абрикосы со сгущенкой (И не только).
После ужина написали текст и музыку "Лужицы пива". Помню – закат, все так красиво, от пива уже не слегка ведет, ни одной нормальной строчки не написано. Почесали в репе, и стали описывать по сути все то, что нас окружало в тот момент – пиво, пол, на котором мы сидели в трусах и так далее. Конечно, безо всяких там гипербол с параболами не обошлось, но песенка получилась жизненной и жалостливой.
1:05 – звукозапись. Честно говоря, запись вышла не ахти, однако Виктор стал единственным свидетелем уникального исполнения этой песенки при "генеральном прогоне" перед записью. Я, зашуганный Виктором насчет соседей, позднего времени и громкого пения, старался петь как можно тише, и получилось так здорово..! Но это сложно описать.
Потом играли в карты (в т.н. "Нового русского" и в "66").
2:20 – отбой.

ДЕНЬ 3.
12:05 – пробуждение с трудом.
13:15 – закончили жрать, помыли посуду и т.д., собрались идти в магазин.
13:50 – пришли с пивом, и Виктор безуспешно попытался отыскать занозу в своей пятке.
18:50 – к этому времени написали текст "Таракан на потолке", сделали глючную запись а-ля Мэнсон, который заел в сидюке в начале "Mister Superstar". Виктор – гитара, Лев – голос. Похавали, собираемся идти на озеро, предварительно помыв посуду и поиграв. Мэнсон так красиво заел, что по кругу гонялся один и тот же медленный глючный рифф на бас-гитаре. Мы, воспользовавшись случаем, его "сняли", конечно, с некоторыми искажениями, и записали "Таракана на потолке" в виде обычно прочитанного стихотворения с этим риффом на задах.
21:59. Спустя 3 часа мы успели поиграть, поиграть в карты, Виктор позвонил домой (у Виктора по их семейной доброй традиции был с собой сотовый, и он отзванивался домой каждый день в девять вечера), мы допили последнее пиво и все еще собираемся идти на озеро.
Изобретен фирменный напиток: пиво с абрикосовой косточкой. Причем здесь косточка? Просто она очень интересно себя ведет в пузырьках. Так-то она тонет, как миленькая, но когда ее облепляют пузырьки, она всплывает. Ударь по ней пальцем – часть пузырьков отцепится, и она снова утонет. Весело!
Днем Виктор произнес историческую фразу: "Ну что за жизнь: одни кошки да Сашки – херня полная".
- Не знаю, как там красную кружку, но красную крышку получить можно. – В.У. Это – насчет надписи на банке Nescafe насчет того, что, мол, пришлите три мембраны от упаковки, и выиграйте красную кружку.
- А красную кошку? – М.Л.
- А красную Сашку? – В.У.
(Почерк Виктора; но поняв, что рука его уже слегка не слушается, он передал бразды правления мне) 4:02. Мы наконец-то дома (дальше уже пишу я) (мы дома не в первый раз).
В первый раз мы благополучно дошли-таки до этого ебучего озера. По дороге туда (было очень поздно и очень темно) мы долго плутали в развилках, далее два по пояс голых идиота (один из них (Лев) - с сушками в руках) зашли в минимаркет на автозаправке (посреди автомагистрали) и спросили там сгущенку. Сгущенка недавно кончилась; мы взяли по поллитре "Толстяка" забористого и пошли дальше до озера, горланя песни. Дошли, там Лев купался, Виктор – мочил ножки, Лев обрызгал Виктора с ног до головы, все мочили сушки, но никто не мочил Сашку. Не обращайте внимания на этот пьяный бред. Я так написал единственно потому что мы положили пакет с сушками прямо на песок. Потом вытирались львиными штанами. По дороге обратно: босиком бежали по "черной полосе" и орали "Король дороги", потом сидели на белой полосе (памяти М.Науменко), потом пошли к стогу, Лева докурил последнее "Sobranie", потом пошли в магазин "Меркурий", купили там сгущенку, преодолев 2 железных двери, были окликнуты 2-мя металлюгами, взяли пиво (они), и мы, скрипя сердцем Виктора, пошли на дачу (нашу, Виктора, ну, в смысле, где мы живем). Слушали UDO, пугая соседей, говорили  музыке, рассказывали анекдоты. Виктор опять пролил (пиво на Ежа) нашу последнюю "Толстяк" тоже оприходовали, курили, потом пошли все вместе до "Меркурия", оря песни. Расстались, договорились встретиться в 11 у "Меркурия".
(Почерк оклемавшегося Виктора) А еще был ништяк, когда мы перлись назад, причем обои в их куртках…
P.S. По предварительным подсчетам сегодня мы усосали по 3,5 л. пива. (Вот это ни хера себе!).

ДЕНЬ 4.
5:30. Мы сидим на полу на веранде и наглухо обдолбанные пивом дуемся в дурака под Dire Straits (По настоянию Льва добавлю: "с опухшими чайниками").
5:45 Безуспешная попытка дать отбой. Виктор резонно заметил, что сейчас ложиться – бестоляк, потому что в глазах при попытке их закрыть воображаемый окружающий мир начнет мерзко вертеться. Он попробовал лечь, и закрыть глаза, я последовал его примеру, и мы оба убедились в справедливости этого суждения.
5:51 Вторая (кажется) попытка дать отбой. Спокойной ночи.
Тьфу ты, черт. Светло ведь, как в… э-э… Светло, в общем.
10:40 Только что сделали две высокохудожественные фотографии на тему: "Как я с друзьями болею за футбол".
Виктора заломало идти на встречу, но Лева его честно пытался его уговорить.
Сегодня ожидается приезд родителей. "Все на субботник!"
Похавали. Слушаем "Rage".
12:15 Я только что облил кофе этот самый дневник (Но уже вытер!). А в общем-то, я собирался написать, что уже 12:15, а мы все еще (ни в одном глазу – Лев) пьем кофе. И уже доедаем абрикосы с купленной вчера сгущенкой. А "Rage" все играет.
Вообще-то количество разнообразных субстанций, опрокинутых и пролитых Виктором за последние сутки достойно занесения в Книгу рекордов Г.
12:20  – А что будет, если к спине кошки привязать бутерброд? А что будет, если к спине Сашки привязать бутерброд?
22:05 – А что будет, если к спине Сашки привязать кошку? (Виктор здесь расписывается своим скорпионьим символом.) …с привязанным к ее спине бутербродом. (Здесь я тоже расписываюсь – М.Л.)
К настоящему моменту мы преодолели невиданное количество бестолковых часов (моя, небось, формулировочка) за тем, что (чертов кофе – ручка не пишет!) ходили на речку и играли там в шахматы в присутствии (отнюдь не незримом) отца Виктора, дулись в карты, причем наблюдалась стойкая тенденция к везению Виктора в любви (ой-ой). Сомнительного успеха попытки написать текст "Третий глаз".
(В этом месте написан красивым почерком Виктора лозунг в рамочке через всю страницу: "Все Сашки – редиски!")
Я знаю, должен быть предел
Моим бессчетным неудачам.
Вчера напиться захотел,
Да водку не нашел на даче.
(Это – своего рода раритет. Эта строфа "Третьего глаза" была забракована, и Виктор вписал ее в дневник, чтобы сохранить для потомков. Дальше он записал поначалу было тоже забракованную строфу "Мой друг собрался уходить…", но потом мы передумали, и в песню вошла именно она.)
Мой друг собрался уходить,
А на прощанье он заметил,
Что надо, в общем, меньше пить
И меньше думать о котлете.
23:54. Еб твою мать, когда же этот день закончится?! Написали дурацкую песню (текст).
00:47. Лев написал что-то там к 1й половине 2й половины куплета "Третьего глаза".
На сегодня хорош. Отбой.

ДЕНЬ 5.
14:11. Мы сидим и выжимаем из мозгов текст "Человек, висящий на сосне".
15:28. С чистым сортиром и спокойной совестью мы принялись снова писать текст. На мытье сортира мы играли в дурака и тут, наконец-то, проиграл Лев.
(Тут, наконец-то, после замечания Виктора о том, что я мало пишу дневник, вступаю я).
18:07. Написав половину текста, мы дружно заломались и пофигачили на речку. Виктор взял туда этот дневник и листок в надежде пописать текст еще. Но Виктор взял вместо листочка с "Человеком" листочек с "Ужасом и болью" (ну, это же Виктор). Мы стали дуться в 66 и Лев почему-то начал резко проигрывать. Потом Виктор написал на форзаце этого дневника фразу о прохождении огня и кофе. Углы были предварительно подпалены львиной зажигалкой. Потом устроили эту лабуду со стихиями: помахали тетрадкой в воздухе, макнули углами в речку и потерли о землю. По пути домой Лев увидел трубы, составляющие забор, и решил устроить прохождение тетрадью медных труб. Лев свернул дневник в трубочку и уже запихал в трубу, как откуда ни возьмись появились две девчонки, шедшие к речке (где они раньше-то были?!), и одна из них, поравнявшись с нами, покрутила пальцем у виска, на что Виктор ответствовал: "Именно так, и никак иначе".
20:48 Мы лежим на родном (из-за особенностей моего почерка слово "родном" легко читается, как "грязном") полу, и Виктор жрет кукурузу. Мы дописали гребаного "Человека на сосне" и тепереча Лев апосля перекура собирается писать музычку.
22:14. Виктор уже да-авно доел вторую кукурузу, а Лев только что дописал музыку к "Человеку". У-жи-нать, у-жи-нать!!
00:20. Стройка идет ударными темпами. Уже есть музыка к "Человеку" (Левыч говорит, что очень хорошая), и Лев пишет музыку к "Третьему глазу".
00:28. Вот родители и прикрыли нам лавочку. Будем дуться в карты.
01.33. Дулись в карты. Кажется, жизнь после сегодняшнего утреннего безобразия опять вошла в нормальное русло – Лев выиграл у Виктора в "66" 2 раза подряд.
А еще мы сегодня после ужина записали "Человека" и "Таракана" ("нормальную" версию).
На записи почему-то магнитофон упорно игнорировал Льва, даже после того, как Виктор его в конце концов настроил как надо. Записались, кажется, с шестой попытки.
(Я, прочитав написанное Виктором, отнял у него тетрадочку и стал восстанавливать историческую справедливость) Виктор для пробы записал фразу "Раз-раз, я не пидорас, проверка звука". Она записалась нормально (то, что мы записали до и после этого было почему-то неудачно (т.е. неслышно вовсе)), и Лев предложил это дело оставить. Виктор было перемотал в начало, потом решил оставить, но все-таки нечаянно затер этот фрагмент. Зато на его место встали другие глючные извращения.

ДЕНЬ 6.
Подъем 12:05.
Сейчас 14:58. Бренькали старые песни (Виктор писал под мою диктовку, и стоит заметить, что "старыми" я здесь назвал песни, написанные за все время пребывания на даче), жрали, опять бренькали.
20:10. Ну что сказать? Фиговенький день. Ходили на речку, извращались, позируя друг другу и автоспуску в самых разнообразных позах.
С третьей попытки нам удалось начать писать последнюю песню. Но после где-то половины муза улетела куда-то (по бабам, очевидно), и текст будем додумывать уже в городе. Жрали че-то. Занимались всякой домашней суетой. Лев звонил домой, да не дозвонился.


ГЛАВА 8
…AND THE LEGEND ENDS
.................Все, что я люблю в этой жизни, это автомат Калашникова и "Арию"
.................   Диман 21.01.03 во время пьянки у него дома

.................- Ну, за духовное совершенство, за технологические костыли и за "Арию"
.................   Диман 22.01.03 во время пьянки на льду Волги

Согласно моему первоначальному плану, эти воспоминания должны были заканчиваться Новым Годом 2002-2003 (надо же где-то остановиться!). Но Витек мне посоветовал закончить их празднованием пятилетней годовщины нашего творчества. Я с ним согласился, и посему в этой главе я попытаюсь доописать то, что осталась. То, что было после нашего приезда с викторовской дачи.
После того, как мы с Виктором приехали, соответственно, с пятью написанными новыми песнями, мы решили их записать как мини-альбом "Сказки Карабаса-Барабаса". (Кстати, от идеи играть с Флэш я в конце концов отказался.) В этих целях мы решили использовать компьютер, и в частности, "Cubase". "Cubase" – миленькая программища, умеющая записывать все на разные дорожки, сводить все вместе, резать, клеить и т.п., со встроенным метрономом, возможностью использовать MIDI – синтезаторы и т.п. Черт-те что и сбоку бантик. Первое, за что мы взялись, так это за "Таракана на потолке" в версии, посвященной Мэнсону (другая "нормальная" версия, поющаяся под гитарные квинты, посвящена почему-то Бону Скотту, хотя по стилю исполнения она больше походила на "Сектор газа", чем на "AC/DC").
После долгих мучений (для их облегчения мы даже купили какой-то бесполезный и дорогущий талмуд по писанию музыке на компьютере) нам удалось записать бас-гитару и вокал. Одна из причин мучений заключались в том, что в медленном темпе играть ритмично намного сложнее, чем в быстром. И среди десятков дублей, записанных Виктором не было ни одного, который был бы сыгран достаточно ровно. К тому же нас доставали шумы и фоны от криво экранированных проводов.
Но в конце концов, кто-то совсем главный смилостивился над нами, шумы временно исчезли, а Виктор умудрился сыграть ровно. Но это было лишь начало проблем.
Дело в том, что басовая партия Виктора была записана в размере 30/8. То есть один куплет – одна басовая фигура – один такт. Теперь представьте, как разделить тридцать восьмых на четыре строчки куплета. Представили? Нет? Я тоже себе этого не представил. И начались попытки записи голоса. Без метронома, он был бесполезен, без баса, он не менее бесполезен, а только ориентируясь на бегущие циферки с номерами тактов и долей. И что-то получилось.
У нас оказалось три более или менее удачных дубля голоса, которые Витек потом прикола ради наложил друг на друга. Получилось как бы с эхом, но очень кривым. В начале песни эхо запаздывает, а в конце – наоборот опережает, чем создает ощущение, что мне кто-то подсказывает (это образное сравнение принадлежит Фикусу).
В общем... да какого дьявола описывать это все!? Короче говоря, постепенно идея сделать 6 электрических песен переросла в идею записать 25 акустических. Отчасти это было вызвано полной неспособностью Витька сыграть что-либо на бас-гитаре, отчасти тем, что нам было влом разбираться с Cubasом.
Процесс записи затянулся почти на полгода. В основном из-за занятости Витька. Но дело постепенно шло, песни писались, причем в окончательном варианте альбома есть даже 4 трека, не то чтобы совсем электрических, но сделанных с активной помощью Cubasа. Выпуск альбома мы решили приурочить к нашему творческому юбилею.

2-ого марта я имел честь присутствовать на втором дне рок-фестиваля "Зигзаг". Это была экзотика по всем параметрам. Во-первых, он проходил в заводском районе в "Центре национальных культур" (по-моему это так называется, хотя раньше, (но в этом я тоже не уверен), это был какой-то ДК). Во-вторых это было этакое официозное мероприятие в большом актовом зале. Более того, там какие-то члены правительства области раздавали слонов победителям. В-третьих, к своему изумлению я не увидел в зале практически ни одной длинноволосой особи мужского пола. После в Интернете я читал, что те, кто обычно на такие мероприятия ходит, просто забоялись ехать в Заводской район. Скины там, гопники. К тому же в тот же день почти в то же время был еще один какой-то фестиваль. Где-то. В-четвертых, я попал туда вообще на халяву. Меня провела (вернее даже сказать, уговорила пойти вместе) Оля Стекольникова (та самая, что смотрела меня на прослушивании в университете). Ей просто обломились халявные билеты. В-пятых, Сэм со своей группой также выступала.
На этом стоит остановиться по подробнее. Сразу привожу скачанное мной из Интернета с официального сайта этого фестиваля интервью Сэм с комментариями редактора в начале:

Открытие фестиваля "Зигзаг" - трио "Орган"
06.03.2003 08:39
Оргкомитет только на пресс-конференции узнал, что оказывается, ударение в названии группы падает на первый слог. Журналисты также поинтересовались, не репутация ли группы сыграла роль в её выборе для первого дня? Ну, не знаем, какая там репутация. Но то, что три симпатичных девчонки вполне удачно отыграли свою программу, это факт. Они были приглашены на второй день и получили приз зрительских симпатий - три тысячи рублей.
Рассказывает Татьяна Гордеева:
- Коллектив образовался год назад. Мы все втроем собрались в музыкальной школе №3 г. Энгельса, и начали вместе репетировать. Всё началось со знакомства с гитаристкой нашей группы, Межуевой Натальей. Потом нашли ударницу, Скурихину Екатерину. Вот, собрались, достали инструменты и стали играть. Играем просто хорошую музыку. Идеи берем "из головы". Уже два месяца, как у нас есть репетиционная база. Просто пришли на завод и сказали: "Дяденьки, помогите". Вот дали абсолютно бесплатно помещение. А до этого репетировали в обычном гараже.
Мы целый год нигде не выступали. Серьезно занялись собой. Репетировали, подрабатывали технику. Увидели объявление о фестивале и решили рискнуть. Даже не надеялись, впрочем, что нас выберут, потому что там был большой конкурс. И вдруг, нам позвонили и сказали, что мы выбраны. Я надеюсь, что это из-за нашей музыки, а не из-за того, что вот, мол, "девочки с гитарами", давайте посмотрим.

Хочу заметить, что приведенный текст изобилует какими-то недосказанностями, откровенным перевиранием фактов и фразами, которых, вообще говоря, говорить не следовало бы. Этим он и привлек мое внимание.
Вот что я думаю по этому поводу.
В начале есть какое-то замечание вскользь про репутацию. Это может означать лишь одно – их пригласили просто для смеха, или чтобы поиздеваться. Глупо думать, что фестиваль 2-ого марта 2002 года был забыт рокерской общественностью. В разговорах со мной лично, причем спустя немалое время, "Орган" ругали и в хвост и в гриву по крайней мере три различных человека. Далее, Casey, который был в отличие от меня на обоих днях фестиваля, говорит, что в первый день они были хуже всех (но все же лучше, чем во второй). Но, тем не менее, их пригласили на второй.
Далее. То, что коллектив образовался год назад – это неправда. Считать умеете? По моим личным наблюдениям получается, что год и девять месяцев назад у них уже была группка и репертуар. Итого два года – это просто стопроцентно.
Фразу о том, что "играем просто хорошую музыку" по моему разумению, музыкант говорить вообще о себе не должен, но это ладно, понять можно. Но то, что идеи "берем из головы" – это неправда. То, что я услышал со сцены – это была просто слабенькая подделка под "Нирвану". У них куда-то ушла оригинальность, тексты стали большей частью английскими, и стала больше петь безголосая Нет. По-моему, в этих трансформациях следует винить Урагана, с коим они некоторое время активно общались. Говорят, даже он жил с барабанщицей "Органа".
То, что они "год нигде не выступали" – это либо неправда, либо я дезинформирован. Надо будет уточнить. По моим сведениям они как раз таки выступали везде, где только возможно – и в "Востоке" и в "От заката до рассвета" и во многих других местах.
Последняя фраза этого интервью вообще не имеет права на существование. Сэм, похоже, не вполне осознавала степень известности их группы. Безусловно, ради интереса к "девочкам с гитарами" никто бы их звать не стал, их итак знали все, кому это было надо.
Далее. Они получили приз зрительских симпатий – деньги.
Не подумайте, что я завидую (скорее, наоборот), но подводя итог -  все это – сплошная подстава и фальсификация. Если им кто-то из их знакомых просто решил материально помочь, то нечего было это выносить на сцену, потому что если уж я остался в полных непонятках, то боюсь представить, что думали посторонние зрители... Мне было бы очень интересно узнать, от кого исходила эта вся инициатива...

9-ого марта состоялись долгожданные посиделки в прежнем составе "Печени". Мы планировали собраться еще за две недели до этого, но все было не судьба.
Коровкин принес бочонок пива, и мы зависли на ближней квартире Casey. Как ни странно, изначально наше сборище не планировало никаких исторических решений, но тем не менее, изрядно окосев от пива и просмотра фильма "Детройт – город рока", мы провозгласили реанимацию "Печени" в ее старом составе (но без Романыча).
У Casey тогда стояли инструменты и усилитель участников его группы, и мы устроили маленький сэйшн на этих чужих инструментах. Ну что сказать, расстроенная гитара без примочки с постоянно отказывающимся работать шнуром, не менее расстроенный бас и полное отсутствие микрофона. Но все было по кайфу. Мы сыграли "Фантом", "Демобилизацию", "Волю и разум", "Желание спать", "Все идет по плану" и "Все это – рок-н-ролл". Коровкин отметил у Casey изрядный прогресс и сказал, что наконец-то понял, каким "Печень" была уникальным коллективом, и какой было ошибкой из него уходить.
Мы разошлись, порешив на том, что мы обязательно порепетируем через неделю вместе, а Леха пошукает по знакомым (по Глебу, например) в поисках дешевой микрофонной стойки.
И действительно, в следующую субботу мы опять собрались на репетицию. Это был маленький сумасшедший дом, потому что к Casey постоянно кто-то приходил, кто-то звонил и кто-то от него чего-то хотел. Но опять же все было здорово. Мы пили "Анапу", и, наверное, по этой самой причине, умудрились за три часа поднять из пепла аж три песни – "Демона огня", "Город изо льда" и "Желание спать". У меня уже была микрофонная стойка, которую я собрал из нижней трехлапой части какой-то стойки из колледжа Степаныча (она почти два года пылилась у меня за шкафом) и металлической трубки. Примочку "Лидер 2" я также перетащил к Casey, так что его комната  стала похожа на маленький склад.
На следующий день мы собрались снова, пили уже пиво, закусывая его "пацановскими бутербродами" (белый хлеб с подсолнечным маслом и большим количеством перца и соли) и, надо сказать, ничего особо путного не сделали. Вспомнили еще одну песенку – "To Have a Little Machine-gun", и немного поиграли "Темные мысли", хотя и не разбирали в ней барабанную партию так подробно, как следовало бы. Часа через три с половиной пивной репетиции за мной зашел Витек с целью идти к нему дописывать диск. Ну и мы, воспользовавшись случаем, сыграли ему всю наше "программу". Витьку все понравилось, кроме качества игры Casey и звучания баса Коровкина, что окончательно меня убедило в необходимости подключать коровкинский бас к примочке.
Когда мы пришли к Витьку, нас, а особенно меня, очень заломало что-либо записывать, так что мы досвели то, что уже было записано, накидали туда еще всякой лажи (типа компьютерной версии "Охоты на бабочек"), против включения коей на диск Витек раньше сильно возражал, и мы договорились о том, что к нашему юбилею (то есть к субботе 22 марта) мы выпустим два авторских экземпляра этого диска.
Хотя в конце концов у нас вышло 34 трека, и мы были просто уверены в том, что альбом будет двойным, все-таки все это хозяйство впритык влезало на один диск.
Спустя неделю Витек, как и следовало ожидать, ничего еще не сделал (а именно на него я возложил приятную обязанность записать диски у кого-нибудь, у кого есть пишущий CD-ROM), и мы с ним вместе поехали к Аннушке (читай – к Аннушке и ее мужу). Это было как раз в день нашего юбилея, и без пива, конечно же, не обошлось. У них с помощью мужа мы записали эти дурацкие диски, и у их знакомых, живущих неподалеку (это был барабанщик группы Dimention) распечатали обложку. Однако, когда мы радостные вернулись к Витьку и решили диски послушать, оказалось что они оба испорчены.
То есть на одном диске 10 песен звучали с сильной помехой (что-то вроде фуза), а другой был такой весь. Причем компьютером они практически не читались.
Свалив всю вину на сидюк и на болванки, мы разошлись с оптимистичной мыслью о том, что свой план мы все-таки выполнили – назавтра будет что показать народу (мы договорились на следующий день отмечать наш юбилей у Casey).
Здесь, на 22 марта 2003 года, я обрываю изложение...

ГЛАВА 9
МЭНСОНИАНА
.................А я хотел бы стать белым унитазом в мужском туалете. Там интересней.
.................Лев Бахрах, 14 мая 2002.

Напоследок, немного лирики.
Уже много лет, еще со времен школы мне не дает покоя личность Мэрилина Мэнсона. Я не могу назвать себя фанатом его музыки, но он… он как бы стал частью меня.
Началось все с того, что Митя Карпов еще в школе дал мне кассету “Portrait of an American Family”. Он почему-то решил, что мне она должна понравиться. Я ее послушал и даже себе переписал, но, честно говоря, мне показались неплохими всего лишь три песни – “Cake and Sodomy”, “Lunchbox” и еще самая последняя на альбоме, я не помню ее названия.
Через какое-то время Митя же дал мне видеокассету (наверное, с целью что-нибудь ему записать с телека, я уж не помню), где в начале было небольшое интервью с Мэнсоном. Там он сидел в фиолетовом цилиндре и что-то говорил басом. Потом показали буквально пару кадров из клипа, как потом выяснилось, “I Don’t Like the Drugs (But the Drugs Like Me)”. В этом клипе Мэрилин с относительно короткой белобрысой прической и сам на себя не похож. Я удивился, но эти кадры мне понравились.
Я не без помощи Мити стал впадать в какое-то зомбированное состояние. Я, человек, которому единственный слышанный альбом Мэнсона не понравился, стал готов восхищаться им и хвалить его музыку. Я не могу проанализировать эту ситуацию до конца (я, все ж таки, не Фрейд), но могу сказать, что у меня наблюдается сильная тяга к “другим мирам”. Другим миром для меня может стать спектакль в театре, общение с людьми не моего круга или (и) живущими далеко, темный подвал, другая компания… Что-то из детства. И когда я на вкладке в мэнсоновский альбом обнаружил странно одетых странных людей (Мэнсон там сидит в чем-то наподобие тележки из супермаркета), я на это, как теперь говорят, запал.
Вы не сомневайтесь, второй услышанный мной альбом нашего героя (“Mechanical Animals”) мне также категорически не понравился. Я в него просто абсолютно не врубился. Но моя вера в Мэнсона все крепчала и крепчала.
Спустя долгое время, уже в 2001-ом году, я с небольшими интервалами во времени купил мэнсоновское видео (сборник клипов), концертный альбом “The Last Tour of Earth” и на тот момент последний его опус “Hollywood”. Этот момент я могу считать началом врубания в его музыку. Самое большое впечатление произвел и долго не оставлял в покое “Последний Тур”.
Когда появилась автобиография Мэнсона “Long Hard Road out of Hell”, я купил также и ее. И теперь, наконец, обещанная лирика.
Впервые термин шок-рок я услышал от Леши Коровкина. Как я понял, это понятие являет собой своего рода альтернативную классификацию музыкальных групп. Шок-рокером можно назвать представителя какого угодно стиля, но который непременно как-то особенно дико одевается, дико ведет себя на сцене, либо же устраивает помпезные шоу в духе Элиса Купера.

Комментарий: Юля (напоминаю – девушка Фикуса), которой эта глава категорически не понравилась, говорит, что это объяснение слишком длинно и банально, и что это все называется короче – эпатаж.

Мэнсон тоже является шок-рокером. Его задача также шокировать публику. Но у него в отличие от всех остальных собратьев по цеху под это дело подведена мощная антиморально-антиэтическая концепция. Его цель, как я его понимаю, - уличить всех (американцев) в лицемерности и лживости их повседневного поведения.
Дело в том, что эта линия мне очень близка. Я давно уже страдаю от таких вещей, как закомплексованность, невозможность откровенно поговорить с другом даже после основательной дозы спиртного, идиотская реакция окружающих на все-таки прорвавшуюся откровенность с моей стороны.
Наиболее важно, наверное, последнее, что я назвал. Я с каждым днем становлюсь все более плохого мнения о среднем интеллектуальном уровне окружающих. Может, это у меня начинается мания величия, но очень многие люди (особенно девушки, парни хотя бы умеют делать вид) производят впечатление просто стоеросовых дубин. Какой-то дурацкий смех, какие-то косые взгляды, какие-то сплетни.
Я тоже люблю сплетничать, но не для того, чтобы об этом потом составлять мнение. Мне просто интересно, как живут мои друзья. Я в определенном смысле ревную их к их жизни.
Собственно говоря, пытаться уличить совершенно бесполезно. Большинство людей такого твердокаменно высокого о себе мнения, что это на них не подействует. Значит, единственный способ на них воздействовать – не с целью их изменить, нет, а с целью самому и своим единомышленникам немного отвести душу – открыто гадить им, паразитам, на головы.
Если люди создали себе мораль, которой придерживаются только на словах и при воспитании детей, то не лучше ли убрать эту мораль вообще в задницу? Каждый ребенок, став тинэйджером (это иностранное слово мне нравится больше, чем русский эквивалент, поскольку оно точно указывает возрастной диапазон), повторяю, каждый, и неизбежно, переживает период почти полного инвертирования морали. Тинэйджер видит, что в жизни все совсем не так, как говорят учителя-воспитатели и прочие умные дяди и тети. И он меняет свое мировоззрение.
Сначала это здорово. До какого-то предела. Выбираясь из абстракций, скажу о себе. Я со своими друзьями-соучениками начал переживать этот период вместе. Мы почти поголовно начали курить и совсем поголовно - пить пиво (и не только пиво) в подворотнях. В этом, с точки зрения воспитания подростка, насколько я понимаю, нет ничего особенного. Это обычный процесс отдаления от родителей с целью показать свое “Я”. Но прошло немного времени, и я стал с сожалением наблюдать, как от меня начали постепенно отпадать подворотенные единомышленники. Они перестали пить очень помногу, стали предпочитать бары подворотням. В этом, вроде, нет совсем ничего страшного.
Но для меня это – и есть самое страшное. Эти мои товарищи вернулись в тот мир, против которого вначале шли. Если подворотню и дом нельзя поставить на одну ступень, то дом и бар – можно. Их этот траханный мир стал устраивать. Понимаете? Их “Я” пошло на компромисс или сдалось. Они стали такими же. Понимаете? Такими же, как все. И я имею все шансы скатиться туда же. Это ужасно.
Здесь “бар” и ”подворотня”, хотя они и не являются стопроцентными метафорами, не должны быть восприняты совершенно буквально. Подворотню можно заменить любым другим родом деятельности со снятыми моральными шорами.
И все это оказывается совсем не здорово. Такому человеку, не желающему идти на компромисс, остается или замкнуться в узком кругу единомышленников (которых, поверьте, немного), и вообще не вступать в контакт с остальными сапиенсами, либо в контакт вступать и вызывать тем самым на себя бури негодования.
Мэнсону, видно, первый вариант показался скучноватым, и он (такой веселый человек) выбрал второй. Я его понимаю. Я тоже так хочу. Мне тоже нравится смотреть на злобных негодующих людей, которым вдруг показал их же естество.
Еще мне нравится нарочито ругаться матом или говорить непристойности при девушках. У них становится таким старательно игнорирующим выражение лица… Или их смех. Идиотский смех. Это невозможно передать словами. Обязательно попробуйте.
По аналогичным причинам у меня не вызывают протеста (разве что я считаю их немного лишними) мэнсоновские фаллоимитаторы на концертах и прочая атрибутика. Почему считается неприличным показывать днем людям то, чем они будут заниматься ночью? Непонятно.

Мэнсон критикует гранж за то, что они стараются быть неотличимыми от своей публики. Помните Курта Кобэйна? Худосочный юноша, совершенно без голоса, совершенно не умеющий играть на гитаре, и вдобавок, одетый в какую-то драную тельняшку и кроссовки. Мне хватило общения с Sam, Net и Ураганом, чтобы возненавидеть эту идею. В идее неформальского братства (когда все полагаются равными) есть, я не спорю, свои симпатичные стороны, как и в идее любого другого братстве (тотальная взаимопомощь, взаимопонимание и т.п.), но есть и много нехорошего.
Я считаю принципиально и совершенно неприемлемой мысль о постановке зрителя и исполнителя на одну ступень. Зритель – это прежде всего потребитель. Большинство так называемых неформалов – это откровенные бездельники, алкоголики и дураки. Они знать ничего не знают, кроме какой-то своей любимой группы, и, может, еще нескольких. Выглядят, надо сказать, все эти товарищи просто безобразно: драные джинсы (у металлистов я это еще могу понять, это компенсируется железными прибамбасами и общей крутизной вида), растянутая майка с портретом кумира, и бесформенный рюкзак также с чьим-то портретом. А исполнитель – черт возьми, творческая личность. Я уверен, что ни один человек, который имеет только одного кумира не смог бы родить ничего путного. Любое творчество – это тяжелая работа. Она может (в наше-то время) и не касаться утомительных тренировок на музыкальном инструменте, но в какой-то форме она все равно должна быть. То есть, например, ясно, что ничего нового на пустом месте создать нельзя, и это становится возможным только после пропускания через себя и тщательной переработки уже созданного ранее материала. А его, как я убеждаюсь на своем собственном опыте, просто… ну очень много.
Я уверен, что исполнитель должен подчеркивать свою индивидуальность и всем своим видом как бы олицетворять проделанную работу. Девиз типа “каждый может стать Sex Pistols” я считаю несостоятельным. Это вселяет во многих людей надежду на халяву, а халявы-то нет… и зря тратится драгоценное время. Исполнитель должен как бы говорить: “Вот посмотрите, как я могу. А вы так не можете! Но, если вы очень постараетесь, то может быть…”

Еще немного о сатанизме, и я вас отпускаю. Мэнсон пишет, что сатанизм – это часть того, во что он верит. Я тоже это говорил про себя в свое время, даже носил на пальце какой-то перстень с изображением кого-то страшного с рогами, но мне это показалось глупым. Показуха, да и только. Я загнал перстень за десятку Бондарю, но сатанистом в душе так и остался.
Сатанизм – это не есть поклонение дядьке с рогами, копытами и хвостом и рисование пентаграмм. В двух словах дело обстоит так: “поклонение богу” (христианскому, значит, Богу) – это значит жизнь под девизом “все – для души и для общества”; “поклонение дьяволу“ – это жизнь под девизом “все - для тела и для себя”.
Мне мнится, что такой “здоровый сатанизм” – это идеальный путь. Он лишен того лживого налета, который несет на себе христианское морализаторство. Сплошь и рядом можно встретить людей, которые говорят, что лгать грешно, а сами безбожно лгут. С другой стороны, редко где найдешь трезвенника, который будет распекаться о том, как это хорошо – пить водку, и если уж кто-то это говорит, то почти всегда искренне.
(Кстати, в "Сатанинской библии" Ла Вея написано примерно то же самое, что я тут изложил. Хочу заметить, что с моей стороны это – не плагиат и не ликбез для не читавших Ла Вея. На самом деле я это все написал до того, как прочитал его бессмертное сочинение, и сам этот факт говорит только в пользу этих аргументов.)
Возможно, мои высказывания здесь несколько категоричны, но если вам показалось, что все то, что проповедует христианство мне абсолютно чуждо, то вы ошибаетесь. Я ничего не имею против каких-либо действий на благо общества, если они не возведены в ранг чего-то само собой разумеющегося и единственно возможного. Вообще, в книге "Ария: легенда о динозавре" (история группы "Ария") мне встретилось интервью с ихним гитаристом Владимиром Холстининым. Он говорит, что ненавидит христианство просто как любую тоталитарную систему. Может, все то, что я здесь наворотил, это просто следствие моей тяги к свободе? Хотя, я к полной свободе особенно никогда и не стремился, тем более, что считаю, что свобода – это утопия. Все равно, если человек имеет определенные интересы или принципы, или принцип "никаких принципов", то к нему автоматически рано или поздно притянутся его единомышленники. А компания единомышленников – это уже серьезная несвобода, но это уже совсем другая история…


Приложения
.................Отчаяние бог посылает нам не затем, чтобы убить нас, он посылает нам его, чтобы пробудить в нас новую жизнь.
....................Герман Гессе, великий писатель и философ. "Игра в бисер".

08.03'2001 Я беру интервью у Мишани (Вано), причем его ответы записываю на бумагу, что дает время строить более выверенные фразы.
Л: Как и когда ты узнал о группе?
М: Видимо, это произошло летом 98 года на «Буревестнике». Лев и Виктор пребывали, как мне казалось, в плену утопических иллюзий. Они взволнованно говорили о чем-то с нехитрым названием «Прайд». Их разговоры были полны упоминаниями о гитаре и желанием на них играть. В общем, все это было похоже на пророчество, скажем, о том, что пятимесячный человеческий зародыш может скоро стать чемпионом мира по тяжелой атлетике.
Л: С каких пор вообще ты чувствуешь в себе ударника? 
М: Видимо (опять начинаю с этого нехитрого слова), хронология подобных ощущений уходит корнями в эпоху моей босоногой queenомании.
Л: Это было раньше, чем ты узнал о группе?
//здесь Миша почувствовал неладное в том, как я задаю вопросы и стал (не для протокола, разумеется) спрашивать, какие я хочу выяснить истины (и с какой целью) с помощью этого интервью//
М: Учитывая то, что моя queenомания началась с покупки первого диска вышеозначенной группы в 95-ом году, меня, конечно же, стало это вот э... стали волновать эти ощущения несколько раньше. 
Л: Каков спектр чувств после того, как ты узнал о группе? Зависть, интерес, отстраненное любопытство, желание присоединиться, все... 
М: Перво-наперво я был в плену удивления смешанного с иронией. Как мне казалось, мы с Фикусом вполне справедливо считали сию выдумку очередным «projectом», то есть заведомо мертворожденным предприятием, которое должно было провести весь свой недолгий век в полной спирта банке для демонстрации своего же убожества.
//ну не блеск ли это?!//
Л: Желания присоединиться не было?
М: На этапе первоначального бездействия - нет.
//как видите, я очень занудно и дотошно задаю вопросы. Мне, наверное, постоянно кажется, что мне чего-то специально не говорят//
Л: Раскаивался ли в своем первоначальном....?
М: Нет, не раскаивался, ибо всегда уже вроде бы родившись на свет, эта химера представлялась мне //представляла собой - ориг.// очень болезненным и готовым всегда издохнуть существом и мое участие в ее эволюциях чаще доказывало это, чем опровергало. 
Л: К моменту, когда мы тебя «пригласили» играть с нами... 
М//не дает мне договорить//: Этого момента я не зафиксировал, потому что не уверен, что он был.
//лично я припоминаю так, будто идея взять Мишу исходила от Виктора//
Л: Причины согласия? //в смысле, вступить в группу//
 М: Наверное, существовал интерес, иначе я просто бы не смог почувствовать себя частью этого движения. Сперва я недоумевал о своих функциях. Не задавая вслух вопросов, я ждал, когда мне эти функции укажут или дадут хотя бы понять... ты меня понял... ведь первоначально нельзя было сказать, что я предназначался для игры на ударных.
//здесь Миша противоречит сам себе. Я не зря занудно из него вытягивал, когда же он почувствовал в себе ударника. Для меня это важно, потому что это основное свидетельство о Мишиных мотивациях по отношению к нам.//
М: Но с приходом Кирилла все как будто встало на свои места: Лев - акустическая, разумеется, гитара, вокал, Кирилл - гитарист-виртуоз //здесь я засмеялся, на что Миша сказал, что на тот момент это было именно так. Я сказал ему, что сейчас как-то странно об этом вспоминать.//
М: Виктор - прилежный студиозус, пытающийся выучиться играть на гитаре, back vocal, я - истязатель русско-английских словарей, которого Лева, очередной раз прерывая запись, посылал подальше к двери, чтобы я не заглушал игру.
//здесь у нас разгорелся спор о том, кто был бэк-вокалистом - Виктор или Кирилл. Я говорил, что с Кириллом мы пели вместе с самого начала. Но сошлись на том, что поначалу пели все.//
Л: Начиная с какой песни, ты стал относиться к ним более или менее серьезно?
//Миша не понимает вопроса, и я ему не без труда растолковываю, чего я от него хочу.//
М: Что касается текстов, то очень заинтересовало и не оставило в покое «Мы с тобой загнемся...», но по отточенности эта песенка уступала «На улице мало красивых лиц» (по музыкальной отточенности).  //Я замечаю, что Мишино мнение как минимум странное, и что «На улице» я считаю самой немузыкальной своей песней. Он ответил, что в этом (забыл прилагательное) ритме были живые ноты.//
М: В свое время умный дяденька с классическим И консерваторским образованием спросил Леву, что означают слова «Велосипедист трезвонит степ»? Лева нахмурился в угрюмой задумчивости, затем его черты прояснились, и он сказал «В общем, это что-то вроде - дзынь. Дзынь». 
Л: Почему ты так запомнил ту встречу?
//С этим дяденькой-композитором//
М//отвечает не по теме//: Видимо, этот дяденька вполне разумно окрестил наши потуги не продвинутым рок-творчеством, а дохлой попсовой мелодекламацией.
//Потом Миша добавил, что он сказал, что мы даже до попсы-то не дотягиваем. Потом исправился с МЫ на ВЫ и даже на ТЫ, потому что, мол, с точки зрения Миши в большинстве песен бас-гитара Виктора звучала бледно (только в 2000 она чем-то могла быть), то ли в моих колонках она плыла?...//

09.03'2001 Я взял интервью у Виктора, но он оказался не особенно-то разговорчив...
Л: Значит так. Я хотел тебя спросить во-первых, скажи, чья была идея пригласить Мишу ударником в нашу группу?
В: Э... Давно это было...
Л: Да, о том-то и речь.
В: Могу показаться нескромным, но скажу, что, наверно, моя.
Л: Я тоже подумал, что, наверно твоя. Хорошо. Хорошо. Ты хотел, чтобы он стал у нас ударником?
В: Ну в принципе, думаю, да.
Л: Хорошо.
В: Человек, близкий нам по духу и все такое прочее...
Л: Ясно. Скажи мне как произошло что мы сошлись с Кириллом?  В моем мозгу застряла какая-то сцена, что, значит, какая-то репетиция хора, Кирилл, значит, стоит уже там, мы к нему подходим, я стою в сторонке, а ты с ним базаришь об этом
В: Ой е, вот этого я не помню. На хор я не ходил класса, наверно, эдак с пятого. Как Кирилл влился в наш тесный коллектив честно говоря не знаю, но началось все по-моему явно не с музыки. 
Л: Ну понятно. Он с начала подружился с тобой, потом ты свел его...
В: С тобой
Л: Но это не важно. Ты сказал, что типа того, что он говорит, что играл в какой-то группе В: Да не уж то?
Л: Да. И когда мы ему предложили играть с нами он сказал, что, типа того, как мне все это остоебало там
В: Жалко магнитофон не записывает выражение лица... ха-ха-ха... не помню. Он еще и в какой-то группе оказывается до нас играл. Бог ты мой.
Л: Ну Кирилл под этим подразумевал что-то другое.
В: Наверное.
Л: Ладно, не помнишь, склеротик. Дальше. Я хочу совместными усилиями восстановить ситуацию когда мы пришли по объявлению к тем девчонкам. 
В: Ну значит так. Объявление мы увидели по-моему в Союзе, да?
Л: Вы говорили, что у Мелодии. На Московской. 
В: Ой, в Мелодии на Московской, да. Я ее почему-то Союзом по-моему называю всегда. Вот. И потом
Л: Э...
В: Мы с тобой вдвоем тогда в первый раз пошли мы были?
Л: Э...
В: Нет, я не помню. То ли мы... то ли я мы ходили как-то раз очень здорово, договариваясь собраться у меня, и получилось так, что мы с Мишкой по-моему ушли а вы тогда еще с Сискович долго нас искали и мы чисто случайно встретились на Сакко и Ванцетти. Да да да. Это как раз был первый раз, когда мы еще не знали адреса поэтому мы потом увиделись вот чисто случайно на Сакко и Ванцетти, очень обрадовались такому стечению обстоятельств и стали вместе искать тот непосредственно дом
Л: Ага...
В: Но в первый день по-моему у нас не получилось разговора дома что ли никого не было.
Л: Там отец открыл.
В: А да да да.
Л: Значит помнится мне это там была вы неправильно прочитали адрес. И ошиблись там в цифре.
В: Ну номер дома по-моему, перепутали.
Л: Ну мы искали двадцать какой-то, а нужно было искать ...адцатый. 
В: Да, искали по-моему, двадцать третий. А нужно было искать да...  чего-то. Квартира бала четырнадцать, это точно однозначно совершенно. 
Л: Ясно.
В: А вот второй раз когда собственно уже разговор состоялся мы по-моему с тобой вдвоем были, но тоже не ручаюсь. Или Мишка что ли был? Да, Мишка был. Точно.
Л: Понятно. Но о чем мы там говорили? И на что мы там рассчитывали?
В: Да, херня разная. То что вот типа молодая перспективная группа опытом там хотим поделиться и все такое. Вот они нам долго рассказывали про то что у них ыыы... в общем... группа англоязычная у
них большая куча текстов в результате они там показывали нам в качестве аргумента две большие толстые тетрадки, что в них мы не знаем до сих пор, вот, говорили что у них там большая текучка кадров и долго со смехом вспоминали какого-то недавно выгнанного гитариста и что-то в этом духе.
Л: Мгм. Понятно.
В: В общем такой чисто женский крайне веселый коллективчик.
Л: Ладно.
Л: Давай твои ощущения когда они удивительным образом появились у нас в колледже.
В: А это была чья идея?
Л: Я думаю, что это была идея Сергея.
В: Я не знаю, просто я знал что у них там есть бонги по крайней мере, вот, собст-но, ты тоже, я так думаю, об этом знал. Началось все с этого, потом мы че-то с ними как-то поговорили о том что вот типа приходите может быть нам удастся что-нибудь вместе сотворить.
Л: Так и не удалось.
В: Так и не удалось конечно, но...
Л: А эти у нас на стульчиках терпеливо сидели и смотрели, как мы извращаемся с Рождеством
В: А так и меня не было в этот день. Меня не было в этот день, когда они были в колледже.
Л: Они были два дня.
В: А! Точно. Точно, точно. Уж не помню ни хрена. Да, застал я как-то.  Кого-то. Да ну как, собственно никаких особых ощущений-то не осталось...
Л: Просто понимаешь, история забывается как-то очень быстро. То есть казалось бы прошло что? - тьфу, а уже не помню ничего. А интересно было бы. Вспомнить-то.
В: Мм.
Л: Ну ладно. Ну что еще скажешь? Что ты помнишь хорошо?
В: А что ты спросишь е-мое? В конце концов кто тут у кого интервью берет?
Л: Хорошо. Про Фикуса скажи мне.
В: Аа! Фикус совершенно однозначно когда узнал о том, что мы собираемся организовывать группу, обещал прийти на наш первый концерт с ящиком гнилых помидоров. Ехидно потирал руки и вполне собственно как выясняется оправданно говорил: «А ха-хэ-хэ-хэ ничего у вас не получится.» Вот. На что мы говорили ему: «Получится, получится!». Там.
Л: Понятно. //пауза, я пошел открыть дверь// Так, дальше. Скажи мне о первых наших репетициях у нас здесь. Скажи, кто пел в начале?
В: В начале?
Л: Кто был бэк-вокалом? Я помню, что я пел всегда. 
В: Ты пел всегда и по-моему ты как раз был соло а бэк-вокал по-моему пели все кто только мог хором там были и я был собственно был Кирилл, Миша, очень часто бывал тот же самый Фикус. 
Л: Фикус, помнится еще играл на этой самой...
В: Да да. Был Новосельцев. И может быть даже Бондарь иногда бывал.
Л: Мгм.
В: Вот. Я точно помню что Миша там пытался изображать ударные на словарях, в общем, все тогда было весело и хорошо. 
Л: Ты говоришь менее художественно, чем Миша, откровенно говоря.
В: Ну куда уж мне до него...
Л: Хорошо. Скажи мне, этот вопрос я задавал Мише, начиная с какой песне ты стал относиться к ним более или менее серьезно?
В: Да с первой же по-моему.
Л: Ну... нет, понятно, что делали мы их всерьез.
В: А... В том плане, что начало серьезно получаться?
Л: Да.
В: Ой, мне бы сейчас вспомнить, в какой последовательности они шли...
Л: Они шли в такой последовательности, вначале была Война-война
В: Зря забросили этот проект. Мне нравилось.
Л: Потом было 2000 с Костром.
В: Ой...
Л: Потом была Исповедь, потом был У меня был друг,
В: Вот У меня был друг пожалуй, она была более качественной чем все
предыдущие.
Л: Мгм. Ну о своих я уж не говорю...
В: Что о своих?
Л: Потому что потом идет сплошная череда чисто моих песен. Почему-то.
В: Мм...
Л: А ты там с текстами чего-то заглох
В: Ой, завяло. Да у меня сейчас какое-то однообразие прет, я вообще в последнее время мало пишу. Только монологи о граненом стакане и то...  не до конца.
Л: А, черт подери. Сложно у тебя интервью брать.
В//серьезно так, грустно//: Почему?
Л: Вяло, вяло.
В: Вот такой вот я неразговорчивый.
Л: Ой. Вот такой вот я.
В: А я микрофона боюсь на самом деле. Просто разговор какой-то неестественный получается, как будто не два собеседника, а три.
Л: Так. Что у тебя еще спросить. Еще меня жутко интересует, веришь ли ты во все это дело сейчас?
В: Я ждал практически этого вопроса.
Л: И если нет, то с каких пор перестал.
В: Да нет, я в общем-то верю, но знаешь, как-то эээ... ну ты знаешь, что у нас как бы разное отношение к этой проблеме. Я не ставлю именно это главной целью своей жизни. Ну собственно, нравится, я с удовольствием могу посвящать этому свободное время
Л: Которого нет.
В//с чувством//:Которого к сожалению да нет. Вот.
Л: Но я полагаю не предвидится. И не будет.
В: Но почему же? Я так думаю, что предвидится.
Л: На том свете?
В: Нет, зачем.
Л: Или ннн... //долго заикаюсь//
В: Ну если я тебе опять скажу ну вот начнется лето, ты мне конечно же не поверишь... ... пожалуй, ты будешь абсолютно прав.
//Я параллельно пытаюсь что-то сказать про утаскивание Виктора на дачу//
Да. Но вот я тебе скажу, что допустим на более старших курсах у нас будет не такое загруженное расписание, кончатся все академические предметы, начнется разная клиника там... вот.
Л: На более старших курсах меня может уже не быть.
В//тихо//: Ой е. Кошмар какой.
Л: Так. Ясненько. Ну ладно. Теперь ответь мне на такой вопрос я давно хотел тебя спросить ну вот к примеру возьми последний допустим год, да?
В: Мгм.
Л: Что ты научился в плане музыки за него.
В: Боялся прямо-таки этого вопроса. Боялся. Ой. Сейчас подумаю. Да вообще я как-то в плане музыки хреново двигаюсь отчасти возможно сам виноват... даже от большой... ну не знаю, не знаю.
Л: Нет ну вот вспомни. Как ты играл год...
В: Ну просто...
Л: И в чем теперь разница.
В: Разница теперь в том что стал более свободен в плане ритма потому что просто практика.
Л: Мгм.
В: Вот. То есть теперь я могу играть скажем так ритм лучше, чем тады.  В плане соло конечно все плохо. Ну какие-то элементарные сведения гармонии у меня конечно есть, но они по-моему и раньше были. При чем они при этом настолько элементарны... так что... 
Л: А откуда они появились эти элементарные
В: Да вот тут сидит. Задает глупые вопросы. 
Л: Ха-ха-ха. Хорошо. Ой-ей-ей-ей. Ладно. Твое отношение к бас гитаре.  Ты в последнее время и вообще всегда тяготел хотел что ли играть на обычной гитаре. Я тебя понимаю, что возможно ты басуху не так уважаешь...
В: Да ну почему...
Л: Но все-таки вот твое отношение к своей... к себе выполняющем роль басиста.
В: Я басуху не уважаю в качестве чисто сольного инструмента. Одному сидеть и играть на ней дома просто скучно. Бас совершенно замечательная вещь в ансамбле когда вся группа играет каждый делает свою роль и в итоге получается действительно стоящая вещь. Вот как раз когда мы делали э... то же самое Рождество и Группу крови... на тот памятный концерт, посвященный девятому мая... 
Л: Звезду по имени Солнце.
В: Ой. Точно. Звезду по имени Солнце. Прошу прощения. Это было круто.  По-настоящему. Вот. А сидеть дома одному по-моему в этом плане мне кажется что акустика более живой инструмент. 
Л: Хм. Это правильно. Хорошо. Что скажешь по поводу... 
В: Кстати именно поэтому я за то чтобы собираться на репетиции вместе большой толпой.
Л: Понятно. Что скажешь по поводу Миши? 
В: По поводу Миши? Ну рас****яй такой же как и я в общем-то. Миша...  из Миши вышел бы толк, но у него наверное та же самая проблема, что и у меня, только еще хуже, потому что у него даже инструментов-то нету. 
Л: Я вот вчера Мише ставил в вину то, что несмотря все-таки на присутствующую возможность никто не записался ни на какие курсы там...  Интересно, я был прав?
В: Я думаю, ты был не совсем прав по части возможностей. У нас действительно серьезные напряги со временем. Медицинский институт накладывает свои отпечатки по себе знаю вот просто приходишь уходишь к полдевятому приходишь в пол четвертого ну там в лучшем случае уже просто ни до чего а еще надо что-то делать на завтра еще хочется просто натурально отдохнуть. Сложно действительно. 
Л: Хочется отдохнуть - это святое. Но чем больше отдыхаешь...
В: Тем больше хочется. Тоже прав.
Л: Ясно.
В: Нет, на Мишу он действительно он заинтересован но он может быть не столь активен как должно бы. То же самое могу про себя сказать. 
Л: Хорошо. Скажи пару слов об эпизоде с покупкой ударных.
В: Ой. Хорошая авантюра. Мы могли бы ее провернуть, но по-моему он нас раскусил. Вот. То есть была у нас идея просто сложиться натурально нашим тогдашним составом нас было тогда четыре человека насколько я помню - ты да я да мы с тобой, ха-ха-ха, ну в смысле еще Кирилл и Миша вот, просил он за них совершенно несусветную цену 2000 в то время как за 2000 можно было чуть ли не новый энгельс купить, а у него был именно энгельс, и к тому же весьма битый, вот, ну мы сказали, что это дорого и подослали чуть ли не по твоей, Лев, идее, Фикуса, как, собственно желающего приобрести эту ударку независимо от нас. В принципе, если бы мы так время от времени ходили туда то один то другой, не показываясь вместе, нам удалось бы сбить бы цену до 1000 и может быть тогда бы мы ее купили бы. Вот.
Л: Я так сейчас подумал...
В: Но мне кажется, он нас просто раскусил.
Л: Но просто когда мы репетировали в Варежке я понял что такое качественные барабаны и думаю что мы бы испортили себе все представление

Июнь '2003 Я взял интервью у Фикуса...

Л: Так, ну, так сказать, с чего я хотел бы начать, учитывая то...
Ф: Ну давай: когда ты впервые услышал...
Л: Нет, нет. Мы начнем с другого. Сначала я предлагаю тебе просто сказать, что ты имеешь сказать. Без наводящих вопросов.
Ф: Про группу?
Л: Про... вообще про музыку – про группу, про нас там... про кого угодно.
Ф: Ну, как тебе сказать, ничего я про вас не имею сказать.
Л: Вообще?
Ф: Ну, вообще. Потому что... про что говорить-то?
Л: Про что говорить? Говорить про все. Хорошо. Давай так. Когда ты впервые услышал о группе?
Ф: А я не помню. Если честно, такое ощущение, что это было всегда.
МАТЬ: Хе-хе-хе.
Ф: Ну да, то есть уже Льва без этого представить абсолютно невозможно. Без того, чтобы он...
МАТЬ: Шизонутый!
Ф: ...не брал в руки гитару
МАТЬ: Какая у Алексея причесочка!..
Л: Мать, помолчи!
МАТЬ: Не то, что у некоторых!
Ф: Ха-ха-ха-ха! Ой.
МАТЬ: Я сейчас уйду.
Л: Не перегружайте мне микрофон своим хихиканием.
МАТЬ: Ну ведь красивая же у Алексея причесочка!
Л: Уровень зашкаливает из-за вас. Да, зашибись причесочка. Хорошо. Вопрос тогда следующий. Почему... ну ладно... классический вопрос... классический!.. Почему ты отказался когда мы тебе предложили в тот самый знаменательный день двадцать второго марта тысяча девятьсот девяносто седьмого года?..
Ф: Не знаю, наверно, плохо предложили... Ты что так на меня смотришь?
Л: Хороший ответ. Нет, ну а все-таки. А...ффф...а если исходить из такого предложения какое оно... каким оно было?
Ф: Нет. В тот раз, когда первый раз предложили я наверное подумал что вообще это все лажа. Вы ко мне еще насколько я помню пришли уже хорошие... вот...
Л: Мы пришли еще хорошие.
Ф: Да. Так что это скорее как прикол прозвучало.
Л: Так. Хорошо. Я давно хотел тебя спросить – вот ты вот так вот по жизни товарищ крайне, скажем так, как бы сказать, чтоб тебе не обидно было, бездеятельный. Я никак не могу уложить в башке вот эту историю, когда ты поперся в "Интерстиль" разговаривать по поводу ударной установки.
Ф: Ну как? Меня попросили.
Л: Вот это вот твое вот "меня попросили" – оно меня умиляет просто. Потому что...
Ф: Нет, меня попросили о вещи, которая была явно вам нужна, да?, явно там кроме меня было идти некому. Если не я, то кто же будет спасать этот мир?
Л: Кто же, кто еще кроме тебя...
Ф: Ну, кстати, с заданием я не справился, так что собственно...
Л: Нет, ну с заданием-то ты не справился, но знаешь, Леша, учитывая то, что все наши с тобой, скажем так, совместные прожекты заканчивались известно чем...
(общий смех)
Ф: Да, это все в норме.
Л: Хорошо. Скажи тогда пожалуйста. Какое сейчас твое отношение к музыке вообще? И какое оно было, и вообще как оно изменялось, вообще, с чего все началось и вообще как-то... Вообще.
Ф: К музыке вообще?
Л: К музыке вообще, да.
Ф: На фиг тебе это надо? Для диагноза?
Л: Нет, именно это-то мне и надо, потому что свое приобщение к рок-музыке я связываю прежде всего с тобой. И с Витьком, конечно.
Ф: По-моему это все началось в каком-то там девятом классе, когда мы наконец-то – мои родители – купили магнитофон с радио. Вот. И я начал по нему слушать всякие разные вещи, и что-то мне начало нравиться оттуда. Вот. И я... Сначала, я помню, я Гребенщиковым увлекся, потом "Кино" с "Наутилусом" и так далее. Что сказать? Сейчас я к музыке не отношусь в общем-то по большому счету уже никак.
Л: Почему?
Ф: Потому что... Не знаю. Как-то, наверно, слишком серьезно относился раньше. Что-то типа пророков в них видел во всех в этих русских рокерах. Вот. И сейчас меня от них от всех воротит. Почти от всех.
Л: Нет, ну, значит, я все понимаю, так сказать. Я хотел на самом деле, чтоб ты ответил слегка более в свете философских аспектов.
Ф: А-а. Ну ладно.
Л: Ты вот... на самом деле то, что, я сейчас назвал музыкой. То есть то, что ты назвал – это на самом деле не музыка. То есть тот же самый Гребенщиков, Цой – ну, это песня, но это – тексты. Ты их любил из-за текстов, как я понимаю, так?
Ф: Да. Для меня прежде всего имели значение тексты.
Л: То есть... Но музыка как таковая тебе вообще глубоко по фигу, да?
Ф: Ну, как тебе сказать. Я ей не интересуюсь. Я ее с удовольствием слушаю, когда она вдруг откуда-нибудь начинает звучать, да, из какого-нибудь не выключенного радио там, телевизор когда переключается на какой-то случайный канал, но искать я ее не ищу.
Л: Ясно, хорошо. Задам тебе классический вопрос, который задавал еще Мише, который я задавал еще Витьку. Помнишь самые ранние наши опусы, да?
Ф: Мгм.
Л: Помнишь. Вопрос звучит так: начиная с какой песни ты стал относиться ко всему этому нашему творчеству более или менее серьезно?
Ф: С той, которая была мне посвящена.
Л: С "Мы с тобой"?
Ф: Да.
Л: Четко и конкретно.
Ф: Абсолютно четко и абсолютно конкретно. Ты что, такой подхалимаж. Я не мог на него не купиться. Ну и вообще, и песня была по-моему первая такая... Ну не знаю. Может быть, все-таки дело в подхалимаже.
Л: Хотя опять же, как я сейчас оцениваю, это и не песня вовсе.
Ф: Ну... ну да.
Л: Хорошо. Вообще опиши вот эти вот первые наши посиделки. Что ты о них думаешь? Как это все выглядело.
Ф: Знаешь, я давно в них не участвовал, но я... что-то у меня есть такое смутное представление, что они не сильно-то изменились с тех пор по большому счету. То есть это такой и остался – домашний воскресный театр. Когда по выходным люди собираются и что-то такое для себя делают. Хобби такое. Потому что по большому счету-то еще ничего нету. Есть какой-то альбом, который записала даже уж очень виртуальная группа в составе двух человек, один из которых в эту виртуальную группу вообще не входит. Вот. Поэтому...
Л: Ну ты наверно не знаешь... Нет, ну ты же знаешь последние новости? Ты знаешь, что мы выступать что-то собираемся, что-то какую-то программку сделали?
Ф: Вы, я так помню, и полтора года назад собирались выступать.
Л: Но ты не забывай, что у нас был год перерыва. Чистого.
Ф: Вот я об этом и говорю. Ну какая разница? Ну хорошо. Год перерыва. Ну ладно. Хорошо. Но год перерыва после чего на самом деле? Между чем и чем год перерыва? Подготовка к чему-то большому и светлому, которое все никак не случается?
Л: Ну, грубо говоря, да. Так сказать, я могу описать эту ситуацию примерно так. Что поначалу Casey играть абсолютно не умел, да?
Ф: Ну да. Я помню, он здесь барабанил что-то.
Л: Но с другой стороны надо ж отдавать себе отчет в том, что никто кроме Casey с такими придурками, как мы и с такими инструментами, играть бы не согласился. И найти хорошего барабанщика под такое все остальное мы просто не могли. И пришлось взращивать этого.
Ф: Ну, как ты говоришь, взрастили.
Л: Взрастили.
Ф: Я верю, что ты объективно к нему относишься.
Л: Взрастили.
Ф: Но все равно пока что, все равно согласись, вот сколько времени прошло, а КПД-то... Ну можно сказать, что вы чего-то достигли, но КПД-то не очень...
Л: Не такой уж плохой. Понимаешь вот конечно...
Ф: Ну качественно ничего не изменилось. То есть вот... то есть в вашем статусе. То есть вы как были неформальным объединением людей, которые время от времени собираются и развлекаются, так этим и остались. Пока квантового скачка-то...
Л: Это интересно. Ну да, в статусе изменений пока что нет. Я с тобой согласен. Хотя я, в общем, надеюсь, что скоро он произойдет. Ну хорошо, а что ты считаешь изменением, так сказать? Чем, по твоему, саратовские играющие группы, кроме самого факта их выступлений, так сказать, лучше нас?
Ф: А помечу "кроме"? Так сразу отбрасываешь. Ну... во-первых они выступают. То есть у них есть какая-то аудитория, на которую они работают. Эта аудитория – не их знакомые, друзья, вот, как мы с тобой, да?, знакомы с первого класса, которые вас в любом случае будут слушать, независимо от того, что б вы там играли, ну потому что... Вот, а есть люди, которые слушают, которые какие-то иногда за это деньги даже платят. Я не знаю уж, достается этим группам всегда эти деньги, но все-таки.
Л: ... ... у многих групп есть своя армия поклонников, и у тех, которые играют гораздо хуже нас. Но люди на все эти тусовки приходят не группы конкретные слушать, вернее, в последнюю очередь, они приходят просто потусоваться там, подрыгаться...
Ф: Согласен, согласен. Но вот вы пока стоите вне этого процесса.
Л: Ну да, а с другой стороны, а цель ли этот процесс?
Ф: А что ж для вас тогда целью является? Такие Будды для себя, да? Сидят в Гималаях и играют снежным вершинам. Ну я ж не верю, что ты этого хочешь!
Л: Во-первых, играть снежным вершинам – это тоже само по себе прекрасно...
Ф: Но это ты так, ради красного словца.
Л: Нет, ну на самом деле... романтика!..
Ф: Ну один раз можно. Да, наверное, один раз можно...
Л: ...устроить благотворительный концерт снежным вершинам...
Ф: ...но опять же неплохо бы это все-таки заснять на камеру, а потом за деньги продать. Понимаешь? Согласен?
Л: Ты эти еврейские штучки, как говорится...
Ф: Мордовские, с вашего позволения... Как говорит Миша... /смотрит на микрофон/...Он что, еще пишет, да? Ему не надоело?
Л: Ты знаешь, чертовски надоело. Он столько всякой хренотени написал.
Ф: Нет, на самом деле ты знаешь, тебе надо было у меня это интервью брать раньше. Не знаю, года два назад я бы повеселее... я сейчас подумал, я бы веселее ответил. Жизнерадостней. Как-то на подъеме.
Л: Да я-то знаю. Я тебя уже давным-давно звал.
Ф: Но что-то...
Л: Я понимаю, что веселее на подъеме.
Ф: Сейчас что-то... Как там у тебя эпиграф-то? "Все мерзко, что вижу я вокруг"?
Л: "Все мерзостно, что вижу я вокруг", да. Все-таки я не понимаю, почему так получилось?
Ф: Что?
Л: Почему как бы... почему ты вообще вне всяких каких-либо общественных процессов? Ты не принимал участия в наших музыкальных реинкарнациях, хотя мы тебя неоднократно звали, неоднократно предлагали учиться там, все такое. Почему ты не участвовал в написании того же самого "Огорода"? Хотя ты его поносишь последними словами, я думаю, зря все-таки.
Ф: Потому что ваши все начинания совпали с периодом когда вот... вот например, когда этот "Огород" да, когда я... ну я там написал в своей жизни там стихотворения три-четыре... Ну вот... Как раз попали на тот период, когда я их написал, мне они надоели, то есть мне они перестали нравиться то что я написал, и я понял, что лучше не смогу. Вообще как-то вот. И вообще как-то я этим не хочу заниматься. Вот... То есть как-то вот... Не знаю... В противофазе как-то получилось у нас с вами.
Л: Понимаешь, аргументы ясны. Но у меня возникает тот же самый вопрос: чего ты ждешь, чего ты добиваешься, чего тебе вообще надо? Потому что у меня такое ощущение, что ты ищешь смысла какого-то жизни абсолютного. Ты еще не... Ты знаешь...
Ф: Нет, не ищу...
Л: Ну есть такая поговорка: "Аппетит приходит во время еды".
Ф: Мгм. Мгм.
Л: А ты не начинаешь есть, ты дожидаешься аппетита. Я чувствую, ты его будешь так дожидаться очень долго.
Ф: Ну ты знаешь, что-то мне не нравится твоя постановка вопроса. Мне кажется, я тоже ем. Просто, может быть, в другом месте.
Л: Нет, ну что значит в другом месте? Если ты вяло намекаешь на твое общение с
Ф: Да я вообще просто говорю. Ну просто я не знаю. У меня нет ощущения, что моя жизнь какая-то пустая.
Л: Ну а чем ты тогда занимаешься?
Ф: Бог его знает. Ну чем-то занимаюсь.
Л: Понимаешь, в жизни у человека есть много средств, чтобы сделать жизнь кажущейся непустой. То есть там читать, смотреть телевизор, там я не знаю...
Ф: ...играть в группе.
Л: Что-то?
Ф: Играть в группе.
Л: Н-да. Например. Да. Но играть в группе, замечу, это процесс обратный чтению и смотрению телевизора. Если информация идет из телевизора в тебя, то когда играешь в группе, информация идет от тебя к телевизору.
Ф: Нет, ну серьезно. Мне не нравится такая постановка вопроса. Я не считаю, что я как-то сильно ущербный, я не смотрю целыми днями телевизор. Вот.
Л: Ну а чем ты занимаешься?
Ф: Ну что-то я делаю, на что-то у меня время уходит. Я своей жизнью доволен.
Л: Ничего себе.
Ф: Вот так вот. Следующий вопрос.
Л: Ты меня подрубил на корню.
Ф: Что-то ты, по-моему, в какой-то сеанс психоанализа это пытаешься превратить...
Л: Ну понимаешь, говорить с тобой... ну о чем с тобой говорить? Ну хорошо.
Ф: Я, честно говоря, вообще думаю, что это интервью мое здесь, оно как бы оно такое, знаешь... То есть я там в книжке появляюсь...
Л: Оно мне, мне нужно. Мне.
Ф: А, тебе нужно.
Л: Нужно мне. Честно говоря, мне глубоко плевать, нужна ли кому-нибудь будет эта книжка.
Ф: Нет, я просто посмотрел, что в книжке я появляюсь там три раза, да?, так, эпизодически. Так оп – появился. То есть так как... ты-ты-ты-ты-ты-ты, Фикус и другие. То есть там вот... среди перечисляющихся.
Л: М-да.
Ф: Поэтому человек, который откроет книжку, на самом деле не поймет вообще, на самом деле чего это вдруг в конце появился... Ну вот Иванов там, Усачев, нормально, и вдруг какой-то Фикус опять.
Л: Ну, кстати говоря, в последнее время я много там исправил, я все, что ты там мне сказал, я исправил. И написал много нового. Там я написал про наши с тобой секретные компании, школьные. Про Бабенко написал.
Ф: А про Бабенко что, раньше не было разве?
Л: Я не помню.
Ф: По-моему, было.
Л: Нет, ну про Великого Некто.
Ф: Что, разве про него раньше не было?
Л: Черт его знает. История молчит.
Ф: Вот, вещи, которые всегда с нами, поэтому...
Л: Ну ладно. Тогда какое вообще твое мнение о нашем творчестве? Оно изменяется куда-нибудь, или оно становится скучным. Вот альбомчик записали, что ты о нем думаешь?
Ф: Вот я как раз думаю, что как раз нужно не мне что-то менять, а вам. Потому что на самом деле от вас уже по-моему никто ничего уже не ждет. То есть если может и был такой момент, когда ждали, что вот-вот среди наших знакомых появится...
Л: Кто?
Ф: ...музыканты. В каком-то таком общепринятом понимании. Сейчас от вас уже никто ничего не ждет, собственно. И альбом, наверно, уже, кстати, тоже запоздалый какой-то получился. Вот. Но это – мое субъективное мнение. Обещал гадость – сказал.
Л: Ну ладно, а если в независимом от времени масштабе судить? 
Ф: Это как?
Л: Ну, так сказать, понятно, что, так сказать, все эти песни были написаны, большинство, подавляющее большинство было написано много раньше, чем был записан альбом. Так сказать, вообще. Так сказать, если брать его как антологию нашего творчества, то какое впечатление он собой производит?
Ф: Ну это... хороший любительский альбом. Любительский.
Л: Честно говоря... Знаешь, я понимаю, что ты подчеркиваешь. Но мне все-таки в тебе вот не могу этого понять: с одной стороны...
Ф: Ты не нервничай, не нервничай.
Л: С одной стороны тебе важны тексты, с другой стороны ты... тебе нужно еще что-то типа профессионализма, то есть музыка тебе в принципе важна. Я, честно говоря, не понимаю. Так что ж-то тебе важно, блин, в песнях?
Ф: Чтоб забирало. Пробирало. И уводило.
Л: Ну ладно, понятно. Ты не большой поклонник, я знаю, "Гражданской обороны"?
Ф: Ну-у-у... Смотря каких их песен. Вот одна "Гражданская оборона" мне нравится, другая - ...
Л: Но согласись, что то, что они записывали, и как они записывали, это чуть ли не хуже, чем записали мы. По качеству.
Ф: Но есть у них песни, которые заводят, уводят.
Л: Но, мне кажется, что и у нас есть такие песни. Или я ошибаюсь? Или уже не осталось? Все скучно.
Ф: Ну, ты знаешь, мне на самом деле сложно говорить о твоем творчестве, поскольку я-то близко к тебе нахожусь. Больше видится на расстоянии.
Л: Но, учитывая то, что... как ты ко мне в последнюю пару лет...
Ф: Ну я и говорю. Нет, то есть... Просто... Но все равно. Ну не знаю. Я говорю, что вот у меня все равно... то есть... нет отношения к вам, как к чему-то серьезному.
Л: Что ты подразумеваешь под серьезным? Я вот... Я не ставлю проблему, как оценить наши качества. Мне комплименты не нужны, я не хочу, чтобы, так сказать, кто-то что-то о нас говорил. Я хочу терминологически разобраться в том, чего я хочу и кто что считает хорошо. Я не понимаю самого термина "серьезно". К серьезному, это к какому? Это к тем, кто выступает, кто получает за это деньги, это к чему?
Ф: Нет, ну... я не могу к этому относиться иначе, как к детской игре. То есть несколько мальчиков собрались и начали играть. Но они играют там не в сабельки, не в танчики, а играют так... Ну это так – сегодня поиграют, завтра бросят. Все равно. То есть хотя вот, как я сказал, тебя без этого сложно представить, то это как хобби.
Л: Вот как интересно.
Ф: Ну как мужики по субботам там утром или в воскресенье собираются, на стадионе в футбол играют, но никто же не думает, что они станут великими футболистами.
Л: Но ты при этом отдаешь себе отчет, что существуют, так сказать, вполне серьезные группы, которые играют совершенно несерьезную музыку.
Ф: Ну да. "Ногу свело" – это не серьезная музыка?
Л: Что?
Ф: "Ногу свело".
Л: "Ногу свело"? Честно говоря, не слышал.
Ф: Не слышал? Ну та же "Гражданская оборона".
Л: Понимаешь, бывает музыка с несерьезными текстами.
Ф: Да.
Л: Вот у "Гражданской обороны" – серьезные тексты.
Ф: Ну, не все.
Л: И знаешь, честно говоря, что многие из этих групп мне тоже кажутся... Вот именно несерьезными. Они не серьезны. В них нет философских текстов, в них нет такой музыки.
Ф: Да нет! Дело не в этом! Я говорю, то есть, я, может быть, пристрастно к вам отношусь, но я... Но я говорю, то есть у меня возникает ощущение, что люди, которые... пацаны, которые там играют во дворе в футбол, да? вот они взрослеют потихоньку, становятся взрослыми, они все еще играют в футбол во дворе, но вместе с тем они продолжают там считать себя... начинают считать себя футболистами с большой буквы. Я не могу отделаться от этого стереотипа по отношению к вам.
Л: Мгм.
Ф: И к вам лично, Лев Павлович.
Л: Видишь, я уже взял интервью у Вано, уже взял у Витька, так сказать, с Витьком было нелегко, но он хотя бы говорил что-то понятное мне, а на тебя я вообще не знаю как реагировать.
Ф: Не надо никак на меня реагировать.
Л: Проще всех было с Вано. Это вообще шедевр, можно сказать.
Ф: Ну да. Я читал... /по поводу записи/ Ладно, выключай, наверно, уже.
Л: Думаешь?
Ф: Да.
Л: Как, кстати говоря, тебе понравились наши тинзиневские посиделки?
Ф: Мне понравилось!
Л: Понравилось, значит.
Ф: Понравилось, с удовольствием поеду туда еще, если получится.
Л: Знаешь, Фикус, что-то у меня такое ощущение складывается, вернее, возникает у меня такое ощущение, что меня никто ни хрена не понимает в этом мире.
Ф: Ну, это у всех такое ощущение, что ты.
Л: Да нет, понимаешь...
Ф: А ты объясни вот, ты на самом деле чего хочешь вот с той же группой? Вот ты все говоришь, я тебе говорю, ну вот вы там не достигли успеха там, грубо говоря, типа... так, что-то я совсем зарапортовался, ну... а ты мне говоришь: "Да я этого не хочу!". Что-то я говорю: "Да и что-то песни у вас какие-то", а ты говоришь: "А вот я... а есть еще хуже нас", типа. А вот ты вообще чего хочешь-то сам? Ты... есть у тебя маячок?
Л: Ну нет, на самом деле...
Ф: Я сейчас давай у тебя интервью возьму.
Л: Давай. Есть. Наверное я сказал неправду. Вероятно, единственная моя цель – это именно выступать. Мне просто нравится быть на сцене – это мой дом родной.
Ф: Твой дом родной? Ну, ты нечасто в нем появлялся.
Л: Ну...
Ф: Сколько там? Три раза, да, в колледже, и...
Л: Два раза в колледже...
Ф: Два раза в колледже...
Л: ...один раз, когда мы с Анашкиным слушались в университете,..
Ф: Еще...
Л: ...второй раз, когда я один слушался.
Ф: Тебе правда это понравилось?
Л: Безумно. Да. Особенно, когда вот... особенно в последний раз, когда я был один с гитаркой. Обалдеть. Я себя очень свободно на сцене чувствовал.
Ф: Ты, кстати, никогда не думал, что... почему ты... почему у тебя такая идея – создать группу? Ты никогда не думал сольно выступать? Вот меня, честно говоря, постоянно этот вопрос интересует.
Л: Сольно выступать с чем?
Ф: Со своими песнями.
Л: Знаешь, в этом есть некоторая проблема стилистического характера. Потому что на концертах, которые проходят в рок-клубах, и которых мы постоянно видим афиши, там – сплошные группы, там нет рок-музыкантов - одиночек. Под авторскую песню... под авторской песней разумеются другие песни. Такие... кострово-лирического плана. Так что мне просто непонятно, куда это приткнуть. Времена "Гражданской обороны" не то чтоб прошли, но существовать в этом формате сейчас уже... я не понимаю как.
Ф: А самому бы больше чего хотелось? С группой или в одиночку? Или – когда как?
Л: Да, скорее и того и другого. Проблема в том, что я все-таки, хотя у меня были кризисы на этом пути, я до сих пор ценю и люблю исключительно тяжелую музыку. Мне нравится драйв, мне нравится скорость, мне нравится громкость, мне нравится, чтобы все звенело там, гудело и трещало. Мне это очень нравится. Я... теоретически я ничего не имею против сольных выступлений, хотя это уже другое искусство – это уже скорее актерство, это уже... Высоцкий вспоминается сразу же, да?
Ф: Мгм.
Л: Это уже не пение, это уже актерство.
Ф: Нет, ну... ломать сцену, в смысле, гитару об сцену – это, в общем, тоже актерство.
Л: Ну, это... элементы, относящиеся к актерству...
Ф: Кстати, в таком жанре я, насколько я понимаю, ты еще ни разу не выступал, да?. С тяжелой музыкой.
Л: Нет. У нас есть записи наши квартирные, но мы не выступали еще ни разу, хотя опять же... сплошная череда каких-то неудач... Мы рассчитывали на концерт через неделю вот... А его, похоже, не будет.
Ф: Не будет?
Л: Зал ремонтируют. Какая-то банальщина, как-то вот...
Ф: Что это его начали вдруг ремонтировать?
Л: Не знаю. Вот. Чего б я хотел – не знаю. Я скажу так. Я эмоционально и психологически больше хочу выступать с тяжелой музыкой. И в свете этого мне просто трудно заставить себя что-то практическое сделать, чтобы как-то пробить, чтоб как-то что-то изменить в сторону вот такой музыки. Что-то я как-то не готов идти никуда с этой гитаркой со своей и в одну харю там договариваться о чем-то. Одному на самом деле безумно тяжело на свете жить.
Ф: Ну одному тяжело, да. Но мне кажется у вас еще и другая проблема – то, что вы никак не можете собраться так, чтобы... в какой-то монолитный кулак. То сходитесь ты с кем-то, то расходишься.
Л: Ну, во-первых, радует то, что наша "Печень" так называемая оказалась все-таки на поверку устойчивым коллективом. Потому что ведь то что мы вернулись через год на круги своя, то что Леха вернулся от своей группы, Кейси вернулся от своей группы, я вернулся ни из какой группы, но... просто вернулся... То есть мы почувствовали, что мы не можем так сказать друг без друга жить. Без этой нашей музыки. Дурацкой и мерзкой.
Ф: Но вас именно музыка связала?
Л: Ну да. Конечно.
Ф: Честно вот так вот. То есть не то что вы там поругались... весь коллектив ваш с теми, кто... где они раньше выступали. Может быть, там меньше пьют, я не знаю. Вы по идейным соображениям снова собрались?
Л: Понимаешь, вот в "Печени" лучше. Мы лучше работаем. Учитывая то, что я хорошо все-таки в этом разбираюсь, и я умею хоть как-то это все организовывать, Леха – наш басист – прекрасный басист. Понимаешь, мы умеем работать.
Ф: В квартире.
Л: Работать – в смысле создавать песни, их ну... репетировать. Ну да. Так сказать, работа на сцене – это другое. А в остальных группах, как я понимаю... Вот у Кейси там какой-то совсем молодой коллектив, они полгода мурыжили одну песню, то есть...
Ф: Но это - политкорректность - "молодой коллектив". У тебя были другие высказывания.
Л: Честно говоря нет. Я совершенно искренне так сказал. И они... то есть это – еще ужаснее, чем мы с Витьком в девяносто седьмом году... в девяносто восьмом, вернее. У Лехи... вот что-то они там играли... а... у Лехи они там с базой зашились на самом деле... с поисками базы. И Леха отчасти вернулся просто потому что ему было некуда приткнуться. А "Печень" – это свое, родное, так сказать.
Ф: Он не уйдет от вас, если у него вдруг появится..?
Л: Пес его знает. Понимаешь, вот когда он ушел в тот раз, он ушел не только по своей воле, во-первых. Я сомневаюсь в том, что он уйдет. Потому что во-первых может быть тогда он ушел, потому что на него давили разные люди. Отчасти он ушел, потому что Диман играл плохо. Сейчас он играет гораздо лучше. А сейчас мы во-первых играем втроем вместо вчетвером. Диман уже играет лучше... что-то такое. Вот, кстати говоря, спроси у Витька – буквально позавчера на моем дне рождения так называемом мы сыграли – было оригинально просто.
Ф: Мгм.
Л: Спроси еще о чем-нибудь. Я еще потреплюсь.
Ф: Грустный у нас какой-то разговор получается.
Л: Фикус, ты хоть раз помнишь, чтоб у НАС с ТОБОЙ был веселый разговор?
Ф: Да вроде были... Ох... Ты сам-то веришь?
Л: Да. Верю. Очень сильно верю.
Ф: И как ты себе это представляешь? Вот как? Оно настало... какое оно, светлое будущее?
Л: Светлое будущее? Знаешь, я не знаю. Скажем так, давай я начну скорее от конца этого будущего. Я недавно со всем ужасом осознал, что, так сказать, хотя я тут выпендриваюсь всячески про панковский образ жизни и так далее, и говорю всякие такие фразы типа: "Никогда не женюсь, все бабы-дуры", на самом деле в конце концов я хочу прийти примерно к тому же самому, что имеет сейчас допустим тот же самый Элис Купер. Домик, семья тихая. Ну, концерты, репетиции... То есть обычная, размеренная жизнь. На пути к этому, конечно, можно всякие задвигоны там, туда-сюда. Не знаю, как я себе это представляю, не знаю. Мне нравится репетировать, мне нравится выступать на сцене с тем, что нарепетировал. Черт его знает. Ну если за это еще и деньги платить будут – ну это вообще! Потому что вообще весь русский рок, я имею ввиду, современный рок, то есть то, что мы сейчас имеем в Саратове – это все очень странно. Вот казалось бы: куча групп. Огромная куча групп. Но не им платят за их выступления, это они платят за свои выступления /комментарий: в реальности, конечно, это не совсем так, но в этом есть солидная доля истины/, то есть это как бы на энтузиазме.
Ф: Ну я не знаю о реалиях шоу-бизнеса. Может быть оно в Москве тоже так же. Чтобы поучаствовать в концерте нужно кому-то заплатить.
Л: Ну, кстати говоря, реалии заключаются в том, что группа должна заплатить администрации, владельцу какого-то клуба, допустим, некоторую сумму константную, да? а потом в зависимости от того сколько на них народу придет...
Ф: Нет, ну когда сольные концерты – это понятно. Я имею ввиду сборные концерты, в которых заведомо участвуют какие-то звезды, на которые точно кто-то придет.
Л: Да, в общем-то сейчас по-моему никто ничего за это не платит. За афиши, разве что. Все на халяву. /комментарий: здесь я имею ввиду в частности тот несостоявшийся фестиваль 2-го марта 2002г./ Каким я представляю будущее? Не знаю. Понимаешь, тут один товарищ с юрфака с моего на мой извечный вопрос о смысле жизни сказал: "Знаешь, смысл жизни в том, чтобы по свету бродить". Я вот сейчас, вот на данном конкретном этапе, я не хочу ни дома, ни семьи, ни собаки... то есть я вот  всего этого не хочу. Я хочу побродить по разным местам, увидеть разные лица, увидеть разные города, увидеть разные... увидеть все разное. Я хочу как-то вот именно независимо совершать свое броуновское движение. Вот сейчас я каждый день знаю, что вот кровь из носа, допустим, в пять часов вечера я должен быть дома, и вокруг этого дома так сказать и совершаются все мои колебания.
Ф: Что ж тебе мешает?
Л: Ну сейчас-то ты отлично знаешь, что мне мешает, какие объективные обстоятельства. Сейчас я ничего не могу сделать. Потому что отъезд там, документы... Понимаешь, чтоб что-то сделать нужны деньги. Чтоб были деньги, нужна работа, чтобы устроиться на работу, приличную и, следовательно, высокооплачиваемую, нужно по крайней мере иметь прописку. Или по крайней мере регистрацию. Или по крайней мере паспорт. Нормальный.
Ф: Ты переключился с того, чтоб бродить по свету, от такой вольной жизни сразу на деньги.
Л: Понимаешь, в России вольная жизнь представляет собой... нет, вольная жизнь я имею ввиду в смысле не бродить с сумой, а именно жить вольно. Жить не шикарно, но иметь всегда столько денег, чтоб хватало. Я еще раз говорю, я не знаю, говорил ли я это тебе, мне много денег по жизни не нужно. Не нужно. Я не хочу быть миллионером. Я не знаю, куда деньги девать, когда они у меня есть. Мне нужно денег достаточное количество. То есть относительно небольшая сумма ежедневно.
Ф: Закон возрастания потребностей – это не про тебя?
Л: Ну как сказать. Да он-то про всех. Я знаю, что к хорошему привыкаешь быстро. Вот я и говорю. Я не хочу сразу все хорошее. Постепенно может быть когда-нибудь что-нибудь такое в этом ключе улучшится. Ну не хочу я, не надо мне... Чтоб было что пожрать, чтоб было что надеть, чтоб было с кем переспать, чтоб было куда пойти там, ну...
Ф: Для этого не обязательно становиться рок-звездой.
Л: Ой... Рок-звездой становиться совсем необязательно, в этом ты совершенно прав, но, понимаешь, я не готов ставить вот это вот... вот этот смысл жизни в качестве цели. Иметь целью "бродить по свету", как я сказал, это мне кажется неправильно. То есть это – не цель, это – средство. И все равно под это средство нужна цель. Рок-музыка – это придуманная, это искусственно навязанная, искусственно придуманная, совершенно на самом деле левая и кривая цель. Но у меня нет альтернатив.
Ф: Ой ли?
Л: Ой ли.
Ф: Такова твоя природа, хочешь сказать? Почему нет альтернатив?
Л: Потому что... ну кем еще я могу стать?
Ф: Да кем угодно. Юристом, экономистом, стоматологом. 
Л: Понимаешь, жизнь юристов, экономистов и стоматологов – она какая-то слишком... она попросту исключает это "брожение по свету". Я знаю, что будет. Я знаю, что, так сказать, у всех, кто сейчас у нас учится в медицинском... я прекрасно знаю их судьбу. Никто из них, так сказать, с сумой по дорогам бродить не будет, они все будут спокойно жить, со своими женами, со своими детьми, ежедневно мотаться там в свою больницу-поликлинику... Я... вот именно этого я не хочу. Я хочу какой-то творческой свободы – быть свободным художником. Но это дорогое удовольствие на самом деле.
Ф: А спонсоров на горизонте не видите.
Л: И еще, так сказать, извечная мечта о халяве. Потому что быть рок-звездой – это в конечном счете – халява. Это – если повезет. Как лотерея. Если у тебя есть что-то внутри, что может быть интересно другим людям...
Ф: ...на чем эти другие люди могут заработать...
Л: Ну, если ты говоришь о продюсерах, то да... Я очень много думал о механизмах популярности. Вот сравним, например, хотя ты не слышал, наверное, ни одного, ни второго, ни одну, ни вторую группу. Сравним, допустим, Ингви Малмстина, то есть виртуозного гитариста – на гитаре шпарит так, что вообще там – отпад полный, и какой-нибудь Motorhead. Motorhead – популярнее Ингви Малмстина. Хотя ни один из них не умеет играть по-человечески на своем инструменте, хриплый, прокуренный и пропитый голос... У Малмстина – там такие клавиши, там такая гитара, там вокалист просто суперпрофессионал. Просто супер, супер, отпад! На чем основана популярность... меньшая популярность профессиональной группы и большая – менее профессиональной группы, причем гораздо менее?
Ф: Может быть как раз на том, что они не стремятся быть профессиональными, а стремятся быть продаваемыми? 
Л: Знаешь, понимаешь, я все-таки верю в людей. Мне кажется, что все-таки не совсем правильно...
/здесь я пошел открывать кому-то дверь/
Ф: Ушел, но обещал вернуться.
/здесь я вернулся/
Л: Так вот, я там о чем. Я говорю, что я не верю в лицемерие людей. Мне кажется, что человек все-таки не может всю жизнь перед камерой лицемерить. Потому что те же самые музыканты Motorhead – они, по-моему, все-таки, искренне говорят о том, что им это нравится, о том, что им это в кайф, о том, что они... им в кайф это дело, о том, что главное – энергия, о том, что... Они ничего не говорят о продаваемости, и я думаю, что сначала, когда они делали группу, они не имели ввиду продаваемость. Им это нравится просто, как я понимаю, сейчас.
Ф: Ну, наверно.
Л: Я не понимаю этого. Мне кажется, что... вот был один великий в нашем деле человек – его зовут Малкольм МакЛарен – он создал группу Sex Pistols, как менеджер. То есть понимаешь, на рациональном расчете, он четко понял струю, и он в нее попал. Ну, я понимаю, что допустим, ты можешь сказать и будешь прав, что меня нет таланта, что у меня нет способностей, что я не достаточно много работаю над музыкой и над техникой игры, но почему нельзя взять и на рациональном расчете построить какую-нибудь группу, которая могла бы быть популярной, при этом не выходя за рамки... при этом все-таки вне рамок попсы.
Ф: А что ты понимаешь под попсой? Разве попасть в струю – это не стать частью попсы?
Л: Sex Pistols – это, как ни крути, не попса. Это – антипопса. Попса – это то, что будут крутить вовсю по радио, то, что будут передавать вовсю по ящику, попса – это то, от чего будут радостно взвизгивать двенадцатилетние девочки и их матери.
Ф: Наверно он просто рассчитывал на другую аудиторию.
Л: Но он рассчитал на нее.
Ф: И чем он принципиально отличается? То есть кто-то рассчитывает на двенадцатилетних девочек, которые ходят в школу, кто-то рассчитывает на тех же двенадцатилетних девочек, которые шляются где не попадя. Принципиальная разница в чем?
Л: Принципиальная разница в том, что... знаешь, очень многим... к очень малому количеству поп скажем так, певцов, исполнителей, применим термин "великий". А вот тем не менее сплошь и рядом попадаются так называемые "великие" рок-музыканты. Поп – это как профессия. Это именно зарабатывание денег на зрительских симпатиях. Это именно строго так. По определению.
Ф: Ну, наверное.
Л: Ну кто? Джо Дассен? Ну ладно, ну допустим. Ну, Синатра? Хорошо. Но этими именами и заканчивается все.
Ф: Ну, как тебе сказать? Не знаю, просто у меня как-то более пессимистичный взгляд на это. Я скорее считаю, что нас всех покупают как зрителей, хотят с нас снять как можно больше сливок. Вот. И Битлзы, и Квины.
Л: И Битлзы?
Ф: Ну а как же!?
Л: Ну понятно, я хочу все-таки это разделить...
Ф: Если б они были именно такие, то они бы уже...
Л: Я все-таки хочу это разделить. Потому что я знаю, я прекрасно понимаю, но я считаю естественным желание иметь побольше денег. И я считаю совершенно нормальным желание получать за свою работу больше, чем ты получаешь в настоящий момент.
Ф: Понимаешь, в чем дело. Я не думаю, что каждый раз, когда Битлз пели свою "Yesterday", им хотелось ее петь. Я думаю, что с какого-то момента их начало просто мутить от этой песни. Но они ее пели. Потому что пипл хавает. Зачем им петь то, что пипл хавает? Чтоб получить побольше бабок.
Л: Ф-ф-ф. Да, наверно. Нет, ну, в конце концов, если... не может же работа не доставлять никакого удовольствия? Потому что тогда получается, что все опротивет.
Ф: Наверно, доставляет какое-то.
Л: Да, потому что на самом деле. Много лет петь одни и те же хиты... Моему Элису Куперу и Оззи Осборну, наверно, такая тоска. Такая тоска. Смертная. Хотя с другой стороны в более позднее время, так сказать, после этих хитов, у них были и хорошие песни.
Ф: Все равно им приходится эти песни петь каждые два дня, да, или каждый день даже, то есть я думаю, что рутина-то она везде есть. То есть это делание чего-то просто потому что это такая работа. Есть такая работа – песни петь.
Л: Ну а как же вся эта романтика, творческое самовыражовывание?
Ф: Ну, наверно, оно есть в какой-то момент, но...
Л: В какой-то момент...
Ф: Временами проскальзывает.
Л: Н-да, начали за упокой, а кончили – совсем за упокой.
Ф: Читайте эпиграф, короче. Ну, правда, хороший эпиграф. Я его часто вспоминаю. "Все мерзостно, что вижу я вокруг".


Мой музыкальный дневник. Оригинальный текст.
8 апреля, четверг - первое выступление в школе. "2000", "Исповедь", "Друг". На конкурсе поэтов. На полу на двух акустиках. 
9 или 12 апреля - Паша принес синтезатор Casio, который унес через неделю репетиций в клубе.
20 апреля, втрн. - Лев купил электрогитару у Митяна за 500 р. 
27 июня, воск - Витек <- басуха за 200 р.!!! по объявл, видеозапись у меня дома.
10 июля, сб - нас похвалил Фикус.
12 июля - нас похвалил Кирилл, встреча с композитором Хейфецом: нас в первый раз обосрали официально.
Где-то с этого времени пытаемся купить ударные (”Интерстиль”) август - ”Варьете”. Демонстрация записи. Нас обосрали.
~17.09 – сунулись с Андреем Анашкиным в студ. клуб. идея создать “Пыво”.
30.09 – прослушивание в зале студ. клуба. “Ален Делон” + ”Закат”. бесподобный бэк-вокал Андрея. Нас круто обосрали, но первое выступление на сцене – шедевр
31.01'2000 – Николай Степанович в клубе строй-колледжа на Чернышевского обещает нас взять. Видно, придется влегкую опопсеть и играть чужие песни, но что делать?
01.02'2000 – репетируем Esterday и Гудбай Америка с Виктором и Кириллом.
22.02'2000 – притащили Сергея в клуб. Обещал отремонтировать аппаратуру. Он хороший музыкант и с энтузиазмом ко всему этому отнесся. Николай Степаныч записал нас выступить на 8-е марта с Yesterdayем и На Улице.
Вообще в клубе столько раздолбанной аппаратуры! Да и не очень раздолбанной тоже… усилки там, примочки, микшеры.
06.03'2000 Выступили на КВНе в честь 8-ого марта. В начале – Сергей на гитаре 1-ю прелюдию Баха (C-dur). Потом Сергей еще какую-то песенку "Ну вот и все, дружок, пора … кингстоны" И в конце – мы все (Я, Костик, Сергей, Виктор) подыграли Кристине, после чего в том же составе, но без меня – "Замыкая круг".
Видеозапись. (Фикус) Нас в принципе похвалили.
Два дня назад Вано купил барабанные палочки. Давно уже с помощью Кирилла купили у Льва Иванова бас бочку за 70р.
Вообще все не так плохо. Есть электроударные, 2 усилка, 4 рабочих колонки, местный отстойный (с виду) бас, синты "Электроника". Провода купили. Костик классно играл. Можно работать!
05.05'2000 Концерт в клубе в честь 9 мая. Я – гитара, Витек – бас, Сергей – вокал, соло  Вано – ударные (3 эл.бонга, хэт, 2 тарелки). 2 песни – "Рождество", "Звезда по имени солнце". Сложно, лажово и круто. Видеозапись (Фикус)
с 31.05'2000 Степаныч уволился. Нас выкинули. Клуб закрыли "на ремонт". Мы надыбали ***вые стойки и тарелки (+ наша бас-бочка, и пр…). Надо говорить с директором. Мы с Сергеем хотим играть Fade to Black и учим партии. Витек тоже хочет, но не учит.
24.07'2000 Я объявил о закрытии нашего с Виктором проекта.
Клуб разворочен для ремонта, директора нет.
У меня есть некоторые договоренности с Сергеем, но я не знаю, что из этого выйдет. Но с Виктором я играть не буду точно. Это ****ец.
31.07'2000 Мы с Сергеем позвонили директору. Есть шанс остаться в колледже, но это в сентябре.
09.09'2000 Шанс провалился. (лично я 5 раз ходил в колледж)
начало октября  Идут разговоры о ПОЛНОМ распаде группы.
около 5.10'2000 Я доделал песню "Про меня" – кровать под белой простыней и т.д.
23.10'2000 понед. Я повесил в Мелодии на Московской объяву о поисках басиста и ударника
25.10'2000 среда – еще одно на базе Варежки
27.10'2000 пятн. – откликнулась девчонка (Юля /здесь я привожу ее телефон/) и предложила подружку (Иру) басисткой. У Сергея есть еще какой-то кандидат
29.10'2000 воскр – встретились мы с Сергеем с ними в Энгельсе. Плохо. Нет инструмента. плохая нотная грамотность, хотя окончила музыкалку на гитаре (экстерном – 3 года)
30.10'2000 субб – встретил Большого Шурика. Говорит – знает ударника – Санька из эконома  /здесь я привожу его телефон/.
21.11'2000 втр – позвонил Саньку. Назначил встречу на среду.
22.11’2000 среда – встретился с Саньком. У него инструмента нет, играет плохо, но обменялись телефонами и договорились о взаимопомощи. Будем пытаться снять отапливаемый дом – идти на платную базу влом.
четверг – Санек обратился в фирму и нашел дом за 700 р в мес.
пятница – У Rampant Band нет денег (решили – на 2 группы дом). На встречу они не пришли (или Саня сказал – нет смысла)
суббота – Санек сказал, что купил рабочий барабан
воскр – на чгк говорили с нехаенками. Денег у них нет. Они хотят еще и третью группу. Мы против. Вариант уйдет завтра. Жалко.
02.12’2000 субб прошла неделя. Вариант ушел новостей нет. Лев: “Мы потихонечку возвращаемся к тому, что имели”.
Боюсь, ударник и басистка сорвутся с крючка.
08.12’2000 пт Мы с Сергеем были в Варежке. Договорились пока репетировать в пятницу с 17 до 19 ч. Официальное название S-NORK. Хоть что-то. Сорвали старые объявы. Они уже долго провисели да их уже кто-то изуродовал.
15.12’2000 пт первая репетиция. Сергей не пришел. Импровизировали, валяли дурака. Ударник классный, басистку научим. Вообще плохо – грязное помещение с отваливающейся штукатуркой. Мало места. Ирке во вторник принесу песни, пусть делает басы.
вторник 19 – принес Ирке тексты/аккорды + кассету “Черный Пес”
10.01’2001 – Сергей сказал, что Ирка 2 дня как в больнице с аппендицитом
25.01’2001 – Сергей ничего не хочет делать. У Витька по случаю каникул просыпается энтузиазм. Не хочу. Звонили по объявлению. В Готике еще висит (!!!). Сказал – нет, спасибо. Очень жалко. Я думаю, (опять), что это конец.
08.02’2001 Снял объявление в Готике
~25.02’2001 – Звонил барабанщик в Death Metal Сергей /здесь я привожу его телефон/
08.04’2001 – познакомился с Диманом (у Димана I на даче).
09.04 – назначил встречу с ним и его другом (он – хочет быть ударником, друг – ритм (Роман)) на завтра.
Ударка: рабочий на стойке, хэт, наша бас бочка + звенящая тарелка.
17.08’01пт – сунулись в Дом Офицеров (не нашли администратора), Дом Учителя (прийти в понедельник), Дворец Пионеров (послали) на счет базы.
21.08'01,Вт сунулись в Дом Офицеров. Нас почти не послали. Сказали прийти на след. неделе. В доме Учителя – также.
22.08'01 Смотрели басуху. Продает друг Димана (Санек) за 1000. Нет денег.
~17.10'01 Леша Коровкин (бас) +. Перечень мест, где мы были, прилагается /см. в тексте/. Название – "Печень Прометея". Ударка – бочка, 2 альта, рабочий, большой том, хэт, crash-тарелка. 6 песен.
05.11'01 Выступил один на смотре в клубе СГУ. Город изо льда + Желание спать. Реакция: классно, особенно вторая. (Номинация авторская песня).
13.11'01 втрн с Коровкиным были на Шелковичной. Время есть – только день. Договорились было на 3 на четверг, но Casey дал отбой и мы отменили.
17.11'01сбт День рождения Проекта. Нулевая точка отсчета. Репетиции – по средам через неделю. Мало. И далеко – Шелковичная = Октябрьской Ущелье.
21.11.01 Первая репетиция на Шелковичной. Я забыл примочку. Но там здорово.
3.12.01 Нормальная репетиция.
5.12'01 час Overdrive, час – мы. Крутой session.
10.01'02 По объявлению ударник Дёма /здесь я привожу его телефон/.
11.01'02 Сорвал объявы об ударнике и вокалисте. Диман говорит, нашел вокалистку. Пела в хоре. Спросил – и что с ней делать? Он ответил – с ней-то ясно, что делать, а вот что делать с ударником?
30.01'02 На репетицию ни Дёма ни вокалистка не пришли.
01.02'02птн Звонил вокалист Никита. Его нашел Сергей (брат Валеры). Они одноклассники. Никиту больше всего вдохновило то, что мы играем Арию. Он разговаривал со мной и с Лехой. Договорились на среду о репетиции вместе.
11.02'02 Наконец-то встретились все вместе (с Дёмой и Никитой). но репетиции не было – Старый унес микшер. Дёма немного постучал – это круто.
17.02'02 Первая нормальная репетиция в моей жизни. Хотя Никиту мы решили не брать – он не попадает в ноту и не имеет муз. образования. Играли без примочек – на базе новые колонки и усилок и нам на самопальных запретили. Беда прямо. Собираемся выступить 2-ого марта на фестивале начинающих групп в Доме Офицеров. Безумная идея исходила от Старого – лидера Overtudа. Сыграем 6 песен, включая "Волю и разум".
26.02'02 Ударник Дёма не хочет играть с нами, но на концерте обещал сыграть. Висят афиши. У нас с Коровкиным разногласия по поводу стиля. Он обозвал меня недобитым Элисом Купером и настаивает на трэш металле.