Жемчужина, 2

                (ПОСЛЕДНЯЯ ВЕРСИЯ)



Было это давно, да так давно, что никто нынче в это не верит и считает досужей сказкой, чтобы пугать перед сном докучливых детей. Впрочем, так оно и было, сказкой. Но  удивительной и прекрасной.

В одном селении жил да был Вечный Старик. Сколько было ему лет, толком никто не знал. Многие, кто по малолетству своему помнил этого старца, успели уже обзавестись седыми бородами, некрасивыми морщинами и полчищами внуков и внучек.  Кто-то из свидетелей оплешивел и обезумел совсем, впав в старческий маразм, а кто-то, сам того не ожидая, лёг в домовину и больше не поднялся. Но упрямые люди поговаривали, что будто бы и  родители нынешних стариков и старух, когда сами были ещё голоштанными и сопливыми мальчишками и девчонками, хорошо знали этого удивительного человека. А родители их родителей помнили этого старика, горбатого и белого, как ворон в снегу. Иначе говоря, Вечный Старик.

И старик выхаживал по пыльным деревенским улочкам, коротая своё одинокое бессмертие. Он ходил в любую пору года с холщовой сумой за спиной. Босыми ногами месил пыль и грязь от деревни к деревне. На лице, изрытом морщинами, словно поле жизни, вспаханное плугом лет, нёс живой и трепетный свет доброты.

Одни боялись старика, считая его ведуном и колдуном, способным наслать сглаз или порчу на мужика, бабу, ребёнка или домашнюю скотину, и обходили его стороной.

Другие, по мере своей совести, старались, хоть на мизинец своего пальца, уважать седую старость, которая, возможно, была ровесницей  белого света. Они, боясь Бога и будущей кары небесной, выносили на милость старику заплесневелый хлеб и прокисшую похлёбку, гнилую картофелину или затёртый до блеска медный пятак.

Третьи, стоя на туго набитой мошне, заработанной лихими и неправедными делами, смеялись над стариком, поскольку то был человек бездомный и не имел ни защиты, ни заступничества, и поступали с ним дурно.  Последние люди подавали кирпичи вместо хлеба или гнали прочь старика от своих ворот, бросая в спину тяжёлые камни грязных слов, натравливали здоровенных цепных псов и хохотали, видя стариковы окровавленные руки и ноги.

Старик же прощал людям их зло и жадность и говорил им в глаза перед всем миром: «Я прощаю вас, потому что люблю, а чужое зло, брошенное в меня, я превращаю в жемчуг». Его не понимали, но терпели, поскольку земли хватало всем – и живым и мёртвым. И, к тому же, если бог терпит тараканов и клопов, червей и гадов болотных, то неужели люди не вытерпят какого-то старика, по-
сланного им в наказание за грехи тяжкие.

Вот только старик со своей добротой не мог найти места, где мог бы спокойно преклонить свою голову, не мог обрести достойный кров, чтобы скоротать ночь, холод или одиночество. Он был открыт всем ветрам, дождю, солнцу и морозу, чужой злобе и жестокости и не искал мщения в сердце своём, а любил людей, видя в них неразумную детвору, которая так поступает по своему неведению.

Ходил старик по дорогам летописи человеческих судеб, как живой мёртвый или мёртвый живой, но более живой, чем мёртвый. Видимо, сама Смерть благоволила перед ним, раз не вносила в свой реестр эту изношенную до дыр седую душу, а Жизнь не торопилась свести с ним счёты за своё долготерпение. Вокруг народ рождался, мужал, заводил семьи, гнул спину на пашне и спивался в кабаках, проливал кровь на фронтах сражений или на больших дорогах, бил нещадно своих молчаливых жён или горячей рукой гонял по дому, как выводок гусей, своих ребятишек-погодок. А старик всё жил и, как негласная эстафета не пробудившейся совести, переходил от одного поколения к другому. Со своей неизменной присказкой на устах о любви к людям и людском зле, брошенным в него, он стойко год за годом, век за веком месил пыль и грязь, прощал подлость человеческих душ и не думал о возмездии.

На жизнь свою старик не роптал, на людей не серчал и во всём благодарил Бога. Велика была его душа. Она могла вместить в себя весь мир, и её хватило бы поровну каждому на руки, если бы кому-то вздумалось поделить стариковскую душу. А он жил, как умел, делал своё дело, как знал,  - спешил от сердца к сердцу, но всегда натыкался на засовы чужих душ и колючую проволоку брезгливости чужих умов. Люди не воспринимали его поступки и считали их за блажь  воспалённого от времени старческого рассудка.

Однажды в одной из деревень, где уже год проживал Вечный Старик, случился пожар. Загорелся богатый дом многодетной и работящей семьи, и люди оказались на улице. Пожилая мать, хозяин дома, его жена да пятеро ребятишек стояли на ветру осенней стужи и смотрели, как сгорает в огне их добро, нажитое тяжёлым непомерным трудом. Раньше деревенские люди злились, видя достаток и лад большого семейства, и плевали под ноги от зависти, а теперь стояли вокруг и с удовлетворённым восхищением наблюдали, как выскочил красный петух, как охватил он большой дом, как затоптал его своими огненными шпорами, оставив одни головёшки. Многочисленные соседи, насытив своё любопытство скорбным видом чужого пожарища, сочувственно покачали головами и отправились судачить по своим домам о чужой беде, искренно радуясь тому, что приключилась она не с ними. «И поделом, - говорили деревенские, - не будут ставить свечу на возвышение, когда люди не доросли до света» - и похвалялись, что Бог миловал праздных зрителей за достойную жизнь.

Погорельцы остались один на один со своим несчастьем, забытые и никому не нужные, как древний полуразрушенный колодец на окраине деревни. Но только Вечный Старик не смог пройти мимо чужой беды – он не разводил её руками, а способствовал спасению каждого члена большого семейства, и теперь с опалённой бородой и опалёнными густыми седыми волосами, со слезами
скорби по чужому равнодушию он вёл погорельцев в свою светлую, тёплую и просторную избу. А сам поодаль вырыл себе землянку, где благополучно и перезимовал до следующей весны.

Прошло время, и случилась новая история.

Как-то один мужик-недотёпа продал единственную кормилицу своей семьи – пёструю корову, чтобы рассчитаться с барином за долги. Продал её на базаре захожему человеку, а коровёнка была не плохой, молока давала достаточно, и дали за скотинку те деньги, которые и запрашивал горемычный мужичишка. На радости такой, что дело разрешилось столь благополучно, пошёл мужичонка в кабак, отметить свою выгоду, и просидел - спустил весь нечаянный капитал. А половые, видя такое дело, не мешкая, выгнали в шею незадачливого посетителя – больше нечего взять с него, разве что – драные сапоги, латаный армяк да линялую заячью шапку.

Выставили мужика за дверь под проливной дождь – пусть опохмелится! – и шапку в грязь бросили: авось, не промокнет, в лес снова не убежит.

Вот стоит мужик-горемыка под холодным дождём и плачет пуще, чем небесная вода, что льётся через край из дородных туч. Стоит, плачет и дрожит – дрожит больше не от холода, мужик его и не чувствует, а оттого, что обрёк семью на нищету беспросветную, на голод и унижение. Теперь каждая сволочь может бросить в них камень, и никто не спросит ответа. И пойдёт семья по свету с протянутой рукой и тремя детскими ртами, а оттуда – или на вечную барщину, или в петлю.

Стоит и плачет мужик, оплакивая похмельными слезами своё глупое горе, и подходит к нему Вечный Старик и  спрашивает, что случилось. Мужик, как на духу, без утайки, поведал свою беду, сломленный и разбитый обрушившимся несчастием, которое и вызвал к жизни собственными руками и недалёкой головой своей. Выслушал внимательно старик жалобу мужика на его тяжкую долю, утёр мужицкие слёзы, молча из сумы достал большой тяжёлый кошель и передал его недотёпе.

Случилось так, что именно сегодня Вечный Старик получил хорошую плату от богатых людей за то, что поднял и поставил на ноги их единственного сына. Великовозрастный ловелас, желая возвыситься в глазах своих сотоварищей, отправился с ними на охоту и выпил для храбрости царскую чарку. А медведь того не знал и слегка помял храбреца для науки, что самые известные заморские и отчие медицинские светила не могли помочь безутешному горю родителей. Однажды кто-то мимоходом обронил, что, дескать, есть на русской земле Вечный Старик, ходит по деревенским улицам, учит людей свету доброты и милосердия, а того, глупыш, понять не может, что это никому и задаром не надо. Но только этот старик обладает большой силой ведуна и ведает великими знаниями врачевания, и если с ним поговорить, и он согласится помочь, то калека встанет на ноги и обретёт прежнее здоровье.

Услышали безутешные родители эту новость и тут же бросились на поиски Вечного Старика. Нашли его скоро, поскольку в эту пору столовался старик в соседней деревне и не заставил себя долго упрашивать, ибо если человек – бедный или богатый – был в смертельной беде, то следовало ему незамедлительно помочь. И в тот же день старик отправился к  больному.

Стал жить старик среди прислуги – сам так решил  - питаться скромной пищей, варить разные отвары и делать всевозможные настои и мази, каждый день поить ими покалеченного паренька, натирать калеку, омывать в лекарственной ванне, и за месяц поднял незадачливого храбреца. Родители, видя такое чудо, предложили старику остаться у них на жительство, предлагая царский стол и царскую казну, на что старик улыбнулся и взял только одну тысячную часть от всего предложенного: кому-нибудь да сгодится. «Зачем лесному ручью вкус дорогого вина, когда само солнце пьёт и не может насытиться из его рук», - ответил старик и ушёл восвояси.

Так он встретил мужика-недотёпу и услышал его печаль. Отдавая деньги, старик только и сказал, что если по дороге домой, мужик, хоть копейку, потратит на своё «лужёное горе», то с ним и его семьёй тотчас  случится превеликое горе. И это не старик говорит такие страшные слова, а сама Судьба в последний раз пытается достучаться до заскорузлого мужичьего разума. Оглянись, просит Судьба, и увидишь своих родных и близких людей, которым сегодня тяжелее, чем тебе.

Мужик дал клятвенное обещание, что «ни-ни», и пошёл своей дорогой, а Вечный Старик – своей. А сколько тех дорог разбросано по великой
русской земле  –  не считано и не мирено, - и везде надо  успеть, ибо здесь и там ждут тебя живые души, хотя сами о том и не подозревают.

Как-то одним сухим летом старик шёл деревенским базаром, а разудалые мужики подкованными сапогами били нещадно безродного мальчишку только за то, что тот посмел стащить гнилую морковину. Пьяные и трезвые мужики не жалели ни ног своих, ни сапог и безнаказанно вымещали на мальчонке все свои семейные, бытовые и жизненные неурядицы. А грязный окровавленный мальчишка-оборванец, каких полно на бескрайней земле, молчал, и это ещё больше заводило мужиков, и они всё более и более серчали в безрассудстве своём.

И тут показался старик. Увидев его, мужики испугались и разбежались, боясь, что старик нашлёт на них мужское бессилие.

Старик подошёл к сплошному кровавому месиву, в которое превратилась беспризорная сирота, взвалил мальчишки на плечи и, крепко, твёрдо ступая, понёс его в свой новый недавно отстроенный дом, который от фундамента до печной трубы старик поставил своими руками. Долго он выхаживал мальца, пока не сошли ссадины и кровоподтёки, не срослись кости, пока не перестала болеть и кружиться детская голова. Снова Вечный Старик варил отвары, делал настои и мази – поил, натирал и омывал мальчишку, ухаживая за ним, как за собственным сыном.

Старик незаметно для себя привязался к мальчонке, а мальчишка ответно привязался к старику за его заботу, ласку и внимание. Мальчишеская преданность и сыновья любовь были старику благодарностью и наградой за спасение безвинной детской души. Мальчик обрёл в старике родственную душу, а старик в мальчишке -  наследника. Старший начал учить младшего премудростям жизни, земной и человеческой, которая чаще всего не сопутствовала первой, и старик научал своей науке, как сам понимал и любил её. Мальчишка жадно, словно целительную жизнеутверждающую влагу, принимал мудрость земли, опыт и знания старика и чувствовал, как с их молоком вливается в его разум и сердце беспредельная доброта, и он не боялся её, а алкал, как богач алчет всё большего богатства. Отныне богатством мальчика стала его доброта.

Только уроки доброты продолжались не долго. Ещё осенняя трава не  успела смениться весенней, как Судьба, снова решила испытать старика на прочность веры, словно Иова.

На реке, что протекала близ деревни, начался ледоход. Громадные льдины, будто ледяные чудовища, плыли по бурой, цветом загустевшей крови, бурливой реке. Глупая деревенская детвора от злой и вздорной шутки казаться в глазах своих сверстников отчаянными храбрецами бессмысленно прыгала с льдины на льдину, похваляясь своей ловкостью и быстротой реакции. Дети запрыгивали  на не далёкие от берега льдины, чтобы в случае опасности можно было бы развернуться, побежать назад и упасть животом на спасительную землю.  Вот только один сорванец до того увлёкся показной храбростью, что не заметил впопыхах, как оказался на середине гневливой реки. Он было порадовался своему глупому подвигу, как под его ногами внезапно разломилась одна льдина, а сзади хищно надвинулась другая масса льда. И мальчишка с головой оказался в воде.

Дети на берегу страшно закричали и бросились по домам, и берег опустел – ни детей, ни взрослых, а мутные потоки всё дальше и дальше увлекали детскую головку от злополучного места. Тем временем, с пригорка спускался ученик Веч-
ного  Старика, и он видел всю картину случившегося несчастия. Не теряя ни минуты, долго не раздумывая о собственной безопасности, он побежал за мальчишкой, трепыхающимся среди льда, и, благо река здесь изгибалась и текла дугой, отчего замедлялось движение, ученик поспешил на помощь.

Он по скопившимся льдинам настиг мальчишку, схватил его за шкирку и вытащил на льдину. Потом сгрёб в охапку и поволок к берегу, а за спиной буравилась и шумела река, разозлённая тем, что у неё отняли положенную жертву. Ученик только успел перебросить на берег малолетнего путешественника по колотому льду, как льдина, на которой стоял наследник стариковых знаний, раскололась на части, превратилась в ледяное крошево и со всех сторон, как голодные волки, накинулись на это место многочисленные льдины и погребли под собой юное сердце доброты.

А на противоположном берегу стояла Смерть и удовлетворённо гладила свой голый череп. Простив одну жертву, Смерть не упустит другую.

Вечный Старик остался один.

С той поры много времени прошло, не одно поколение сменилось на дереве Жизни листвою, срываемой бесстрастным ветром Судьбы. Казалось, старик стойко перенёс и эту утрату. Он жил, принимая на себя, как огонь, чужое зло, брошенное в душу, и просто, без позы, патетики и высоких трибун, говорил: «Чужое зло, брошенное в меня, я превращаю в жемчуг». 

Его по-прежнему не понимали и гноили со света. Были и такие, кто сочувствовал старику и соглашался с его доводами и принципами челове-
ческого общежития. Но душа их была ещё лишена жизненной стойкости, ещё была слаба, чтобы противостоять жестокости реального человеческого мира. Злые руки могли сорвать её, как ранний весенний цветок, ещё не вошедший силу, и со злой усмешкой на устах бросить под грязные ноги пошлости и мздоимства. Потому и молчали эти люди, терпеливо, как зерно, брошенное в землю, ожидая своего часа по весне.

Старик по-старому ходил по бесконечным хитросплетениям деревенских улочек дремавшей русской земли и творил добро, созидая новый мир участия и милосердия, великодушия и признательности. Вот только морщин прибавилось на его лице, и оно помрачнело; только седых волос прибавилось в бороде, и сам старик стал белёсым, если не прозрачным. И тогда все неожиданно увидели чистоту его помыслов, слов и свершений – чистоту его души, чистой, как родниковая вода, как глаза новорождённого ребёнка. Людям только от этого стало неловко, будто они подглядели чужую сокровенность, узнали чужую искренность, отчего почувствовали себя виноватыми, что поступали подло и дурно с этим стариком. Людям стало больно и стыдно за свои проступки, но расчётливый циничный ум, знающий всему свою цену и место, очень скоро навёл долженствующий порядок во многих смущённых сердцах. Люди вернулись в привычный мир искусственных понятий и условностей, где человек оценивается по толщине собственного кошелька, и душа их уже не болела о вчерашних ошибках. Многие снова наяву забылись тяжёлым сном душевной слепоты, а кто-то, их было меньшинство, со всей тщательностью и заботой стали ухаживать за первыми ростками просветлённого разума.

Когда для многих ветер, отравленный миазмами их пустоцветных душ, вернулся на круги свои, с Вечным Стариком стали обращаться куда горше и злее, будто он сам был виноват во всех их несчастиях и в собственных случившихся бедах. «Не делай добра – не будет и зла», - говорят люди.

Не знаю, то ли срок подошёл бесконечному старику и созрел плод его пребывания на этой сирой и убогой земле, то ли люди достали его и добили своими придирками, презрением, предубеждением, брезгливостью, вычурностью, хамством и наглостью, но Вечный Старик неожиданно исчез.

Случилось это так внезапно, что люди не поверили тому – и невольные палачи, и нечаянные союзники. И людям стало нестерпимо холодно на душе, неуютно. Хоть во дворе стояло златовласое и звонкое лето, но людские сердца покрылись инеем забвения и горечью невосполнимой утраты. Старика ждали день-другой, месяц, послали гонцов во все края великой русской земли, и когда
они вернулись через три года с печальной вестью, что боле никто не видел на земных дорогах Вечного Старика, то старика нашли в чистом поле.

Он, как ребёнок, лежал лицом к солнцу, раскинув руки, словно хотел взлететь над озябшей пошлой землёй и согреть дыханием своей доброты или обнять, как единственного и любимого сына, весь жестокий, глупый и противоречивый мир людей, страдающих безумием наживы. Видимо, старик хотел оградить его своим сердцем от вздорных и тяжёлых превратностей Судьбы. Никто не знал, сколько он здесь пролежал – три года или одну ночь, поскольку тленье нисколько не коснулось членов старика.

Решили старика похоронить всем миром, с пышной помпой и со всеми почестями, как высокое государственное лицо, отошедшее в мир иной. Вот только не нашлась последняя обитель для бренного тела старика. Правда, голову недолго ломали. Кто-то вспомнил, что в хозяйстве есть большой глиняный кувшин для замачивания сена. Кувшин этот давно прохудился, и его уже хотели выбросить, да вот выпал удобный случай похоронить в нём старика. Вроде бы и кувшин не выбросили без пользы, и дело благородное сделали.

Как говорится, сказано – сделано. Доставили тот кувшин, слегка очистили его от куриного помёта и пуха и бесцеремонно возложили туда безжизненное тело старика. Кувшин поместили на старую колымагу, место которой – в первой печи, и запрягли её в старую клячу, которой первый мясник поставил бы прижизненный памятник за несгибаемую волю. Зачем делать лишние траты, если они никогда не окупятся? Зачем заниматься делами, которые не приносят прибыли? Старик хоть и был вечным, как говорили веками люди, он всё-таки не вынес жестокой правды жизни и благоразумно уступил место золотому тельцу, который заменил людям истинный свет знаний любви и доброты человеческого духа. Ничто не вечно под луной, кроме денег!

И вот похоронная процессия тронулась к деревенскому кладбищу. И чем ближе кляча с телегой подходили к кладбищенским воротам, тем всё громче и громче что-то звенело в кувшине, будто бросили туда горсть бусин, и они перекатываются сейчас от края в край, и звенят, как серебряные монеты. Тут телега наехала на камень, кувшин опрокинулся и разбился.

Ах! Ох! Какой ужас! Какое чудо?!

Из груды черепков выпало не тело старика, а потоками во все стороны, как будто солнечные лучи, рассыпался голубой жемчуг, такой красоты и силы, что солнце и небо зажмурились, от его чистоты и блеска. Никто из людей не видал ещё подобного чуда – разве что в собственных детских снах, когда равнодушие не искусило ещё юные детские души.

Тем временем в кладбищенской пыли возилась растрёпанная и грязная деревенская дурочка. Всякий уважающий себя мужик считал своим дол-
гом трижды плюнуть в её проникновенные синие глаза на открытом доверчивом лице. Эта женщина была деревенским чудом, но к нему все давно привыкли, не обращали  внимания и широко пользовались человеком, чтобы  удовлетворить свою похоть. В деревенской дурочке видели только то, что хотели видеть, но не знак божий.

Самая крупная жемчужина подкатилась к рукам грязной дурочки и прижалась к ним, как побитый щенок, ищущий защиты и укрытия. Девушка  улыбнулась своей тихой улыбкой, блеснула синими глазами, подняла жемчужину, поднесла к глазам и…

«Свет! Дайте свет! Верните свет! Я ничего не вижу!»

Так закричали в толпе. Все сослепу стали натыкаться друг на друга, как слепые глупые кутята. Кто-то, раскинув руки, пытался выбраться из
этого встревоженного людского муравейника. Кто-то, встав на колени, просил  Бога о помиловании. Кто-то, упав в пыль, ждал неминуемого конца света, и его топтали и давили ногами, как осенний сор, который открылся весной под талым снегом.

Когда бывшие здесь люди пришли в чувство, и им вернулось способность видеть, то на месте деревенской дурочки – этой… прости господи! – нашли то ли небесного ангела, воплощённого в прекрасную земную женщину в белых пышных торжественных нарядах, то ли женщину, воплощённую в божество. А той деревенской сумасшедшей не было и в помине, словно нога её никогда не ступала по этой земле.

Давние противники старика, не тратя время попусту, тотчас бросились жадными горстями собирать чудесные жемчужины,  думая вернуть себе утраченные свежесть, молодость и красоту. Чем они хуже этой – прости, господи, - царицы? Только несчастные люди забыли о собственном внутреннем несовершенстве и на лицо стали ещё старше и страшнее, чем были досель. Дело в том, что зло от человека и любовь от Бога – несовместимые вещи, как Ночь и День. Они только оттеняют друг друга и дополняют, и свойства, преимущества одного проявляются только на фоне другого. Всё закономерно, ибо если не будет Ночи, то не будет и Дня. Если не будет Доброты, не будет и Зла. Поэтому Бог не побуждает нас, не неволит к тому, а даёт свободное право выбора, и каждый из нас несёт свою ответственность за сделанный выбор и живёт той жизнью, которую сам выбрал и сотворил.

Что касается других людей, которых было меньшинство, то они с нежностью и любовью подбирали по одной жемчужине, прикладывали к своим сердцам и чувствовали, как за спиной вырастают могучие крылья, как дух стремится в лазоревую высь, и солнце и звёзды становятся ближе, а земля – краше и дороже.

Одна жемчужина досталась и мне, почему я и смог поведать вам эту историю. Вы можете верить в неё, можете смеяться над ней – ваше право, и никто вас за это не осудит на земле. Есть только Вышний судья, и всё – в Его воле. Только не забывайте слова Вечного Старика: «Чужое зло, брошенное в меня, я превращаю в жемчуг».

Я искренно полагаю, чем больше жемчужин будет в наших сердцах, тем человеческий мир отношений станет чище и краше.