Улан - Баторский почтамт

  Любой советский, приезжавший в Монголию в далёкие восьмидесятые, сразу старался сообщить родным и близким, что он жив и здоров. Нормальное желание, особенно когда оказываешься так далеко .   У   меня тоже – сразу возникло  желание позвонить маме:      мне сообщили как всё это можно сделать в условиях,   когда мы на трассе,  и,  в то же время,  она тут рядом,  под боком –   в Сонгино.   Транспорт имелся в достатке, можно было и съездить.     Главпочтамт с переговорным пунктом находился на проспекте Мира, рядом с площадью Сухэ-Батора.   Думаю, что он там до сих пор, только площадь теперь стала уже имени  Чингисхана. Надеюсь, что и сама связь в Монголии уже не та, что тогда была: Феодосию приходилось ждать много часов. Вся эта  «маета», почему-то, не слишком тяготила – ведь всё было интересно, и я ходил кругами по обширному первому этажу, изучая   киоски  с   разной   литературой  и народ,   который там находился.   Вначале, как и любой прибывший туда из Союза человек,   я был неприятно озадачен странным (мягко говоря, конечно) запахом, буквально пронизывающим всё монгольское общество – особенно в автобусах.        Мне быстро пояснили, что это нормальное явление и обращать внимание на это совсем не стоит: просто это результат использования монголами…   бараньего жира.   Везде.   Всегда.      Наружно, причём из гигиенических соображений. И действительно: волосы у любого монгола и монголки всегда блестели, никогда я не видел на монгольской  голове  перхоти…      Это,    как я сообразил недавно, был «Хэлд энд шолдерз» по-монгольски.   Насколько я понял,  они и тело своё умащают таким же способом.     Что ж – это вековые, проверенные традиции народа, привыкшего жить   в условиях дефицита воды.   Может быть – и не самый худший вариант для сохранения чистоты   и гигиены. Наши бы, я уверен ( и примеров тому – миллион) ,  сходу бы… завшивели, прости меня Господи…
            Ой – о чём это я?    Ах да – почтамт и переговорный пункт же!    Часов в ноль с большим хвостом,   мне, наконец,  дали мою Феодосию, и я поговорил с мамой, дедом и бабушкой.    Там всего-то было,   видимо,    часов около девятнадцати…    Пока     маялся   в  ожидании,   задавая односложные вопросы типа  «когда?...»,  познакомился с оператором, оформлявшей переговоры. Женщину звали Ариуна, и она прекрасно говорила по-русски. Успела мне о многом рассказать из монгольской жизни, про свою семью и детей. Так было интересно и познавательно – это был, по-моему, мой первый за первые дни пребывания в Монголии контакт с местным жителем.  Позже, когда в течение года пришлось ездить на другие, более дальние объекты, всё равно ежемесячно приезжал  в столицу,   и,  следовательно – бывал  на   главпочтамте.
        Ожидать надо было всегда подолгу – ничего в лучшую сторону не менялось. Зато произошла интересная встреча с бывшим монгольским слушателем нашей академии тыла и транспорта: он, правда, мне лично не был знаком – раньше закончил учёбу, но друг друга мы узнали, поговорили. Подполковник Хурэлсухэ служил где-то в Улан-Баторе, приходил позвонить своим родственникам. Не скрою,    что было очень приятно вот так встретить знакомого  по  Ленинграду монгольского офицера.   
                А с Ариуной время было поговорить не только о Монголии, но и жизни вообще – собеседник она была прекрасный.    Чувствовалось,  что  ей нравится таким способом совершенствоваться в нашем языке – она была образованной,    но  что закончила уже призабыл.    Так    что эти встречи  на   её рабочем месте, довольно регулярные,  немало мне дали в плане адаптации в стране,    изучения каких-то основ взаимоотношений с местным  населением.  После различных пояснений того или иного в монгольской жизни мне становился понятнее их менталитет, правила, привычки и понятия.
                Наконец,  летом 1982 года  Ариуна  согласилась  провести для меня целую экскурсию в выбранный ей самой музей.  Тогда  я  совсем не разбирался в этом   –   думаю, что подавляющее большинство  наших  военных  ничего  толком не знало  и  не  интересовалось  особо    местными достопримечательностями или – ещё больше – искусством. Максимум что нас интересовало тогда – это кино в Ленклубе,  а  зря – там было и есть что посмотреть, в этом я убедился,  когда посетил с Ариуной  музей  Морин хуур  в центре столицы.   Это   я    сейчас такой умный:   тогда,   конечно,  я ничего не запомнил из того, что она мне объясняла,   тем более название этого,    по сути дела, храма.
          Я не знаю сколько ей было лет, не помню сколько раз мы с ней в том году  виделись – были только один раз в музее.    Но я ей премного  благодарен до сих пор за  бескорыстное   душевное общение и науку  о  монголах  и Монголии,   а так же за то,    что  через  всего-то  полгода  я  начал понимать,  что одному в такой дали жить  не  только   трудно – просто невозможно.  А ведь думал, что теперь-то я торопиться  обретать новую семью  не буду…    А имя её, оказывается, переводится как и всякое монгольское – «священная»!   Дай ей Бог монгольский здоровья и благополучия!
         Но  как наивен человек, как наивен…