кинф, блуждающие звезды. книга вторая 14

- Так что, сестрица Оавр, - продолжил Черный, небрежно закинув ногу на ногу и с наслаждением сделав еще затяжку, - поговорим? Что ты искала в нашей комнате?
Лу, скрежеща зубами от злобы, не ответила на его вопрос. Её крохотные кулачки сжимались и разжимались, и, глядя на её искаженное, обезображенное яростью лицо, я с легкостью мог себе представить, что она могла хладнокровно производить над людьми жестокие эксперименты, нацепив на нос очки, копошась в медицинских трактатах и не обращая внимания на вопли и дикий отчаянный рев пытуемого, у которого ножом подправляли форму ног, скажем, или еще что, не взирая ни на пол, ни на возраст своего подопытного кролика.
- Не слишком вежливо сидеть в присутствии дамы, - вкрадчиво произнесла она, косясь на меня – я и в самом деле присел на краешек сундука. Ого! Она что, реально рассчитывала, что сможет его отодвинуть, если ей представится такая возможность?!
- Принцу Дракона еще и не такое позволено, - возразил Черный, пуская дым в потолок. – А тебе полагается стоять передо мною на правом колене, а руки держать за спиной в знак уважения. Не так ли?
- Хитрый, демон, - прошептала она, принюхиваясь к дыму. Наверное, она втайне все еще надеялась, что Черный-таки накурится её отравы, но он лишь усмехнулся.
- Я не курю наркотических трав, - сказал он, - это крайне вредно для головы. Но я хорошо знаю, как пахнут эти травы, и знаю, как дорого они стоят – слишком дорого, чтобы ты, наорг, насыпала мне её так щедро по ошибке. Итак, Оавр Быстрый, что ты искала в нашей комнате? Впрочем, не отвечай. Я знаю. Ты искала Ключ. Ты ведь Патриарх, не так ли? Ты человек, служащий Ордену, но при том не лишенный своего «я» и наделенный острым и честолюбивым умом. Для тебя раздобыть Ключ и уйти, посмеиваясь, даже не дело чести – это и есть твое истинное «я».
- Думаю, ты не прав, - вступился я. – Она не просто ушла бы – она бы убила тебя. Или всех нас – чтобы все знали, что Оавр Быстрый сильнее и страшнее непобедимого Зеда, слава о котором уже разнеслась по всем Мирным Королевствам.
- Да-а… Гедиминас много чего рассказал мне о подвигах Оавра – сдается мне, что она личность незаурядная настолько же, насколько жестокая и мерзкая. И до сих пор все сходило ей с рук. Но не теперь. Ты предстанешь перед судом, толстушка Лу, именно за этим я сюда и прибыл.
Лу взбесилась еще больше; на её перекошенное лицо смотреть было почти невыносимо. В жизни не видел я такого ужаса – даже в кунсткамере! И верный влюбленный Екро отшатнулся, отступил, и на лице его было написано отвращение.
- Хитрые, демоны, - произнесла она еще раз, отметив своим вниманием теперь и меня. – Слишком хитрые… даже странно, что вы связались с таким дураком, как этот безъязыкий болтун.
Это был комплимент в сторону Екро, и наш славный наорг даже подпрыгнул от ярости, но Черный жестом остановил его.
- Не злись, мой смелый дружок, - небрежно сказал он. – Не попадайся еще раз на ту же удочку. Разве ты не видишь, что сестрица Оавр нарочно говорит это?
Толстые губы Лу надменно усмехались.
- Оавр? – быстро переспросила Лу. – Не понимаю, о чем ты, и отчего ты называешь меня этим именем. Ты не сможешь доказать, что я – Патриарх Ордена, а без доказательств тебе никто не позволит и пальцем меня тронуть! А если и тронешь – ты станешь убийцей, и даже за такую ничтожную жизнь, как моя, тебя станет преследовать даже твой Дракон!
Черный остался невозмутим.
- Разве? – искренне удивился он. – Я – не смогу доказать, что ты и есть таинственный брат Оавр? Думаю, ты не права! Все доказательства здесь, в этой комнате. Более того – они у тебя, вон в той маленькой книжице, что висит у твоего пояса, и в которой ты подсчитывала, сколько мы должны тебе за ужин и за комнату. Екро, этот балбес, о котором ты так пренебрежительно отзывалась, рассказал нам, что брат Оавр любил записывать свои наблюдения. Екро, возьми-ка её у красотки Лу!
Толстуха, оскалясь, ловко отпрыгнула от него, цепко ухватив свое сокровище обеими руками.
- Не дам! – зарычала она. – Попробуй, тронь, и я выцарапаю тебе глаза, щенок! А если отнимешь – чтож, дорого бы я дала за то, чтобы посмотреть на человека, умеющего читать на регейском языке!
В скудном свете одной свечи Лу, так яростно защищающая свое сокровище, выглядела просто чудовищно, и Черный рассмеялся:
- О, Екро! Тебе просто сказочно повезло, что ты встал на нашу сторону. Посмотри на неё – она же старая! У тебя были все шансы жениться на старухе! И кто, интересно, тот человек, что выдает себя за твоего отца? Если это и вправду твой отец, то ему должно быть лет сто!
Меня словно громом поразило.
- Зед! – произнес я. – Конечно! Ты прав! Где этот человек, что выдает себя за отца толстухи Лу?!
Черный метнул быстрый взгляд на лицо Лу. По губам той блуждала насмешливая и торжествующая улыбка.
- Щенки! – проскрипела она совершенно старушечьим голосом, потирая пухлые ладошки. – Этого человека вам не догнать никогда! Он еще вчера вечером уехал прямо у вас из-под носа. Орден здесь уничтожен, я знаю (так вот куда казненный Патриарх отсылал гонцов!), но есть место, где он силен. Там есть кому отомстить за меня, и скоро все будут знать, у кого Ключ, Дева  Венец. И тогда не жди покоя, Зед, тебя будут пытаться ограбить и убить каждый день, всякую минуту!
В голове моей снова возник этот странный смерч, приносящий картинки будущего или настоящего, пугающие меня своей реалистичностью.
Я видел старика-наорга, ярящего взмыленного мула, мчащегося через прозрачный лес…
Этот человек был не просто гонцом – ему, и только ему Король доверял всецело и безоговорочно. Должно быть, он стоял рядом с Королем с тех самых времен, когда он еще не прятал своего лица в тени. Он должен был привезти ему Королевские реликвии – или вести о них.
И именно этот человек разнесет его заразу по всему свету .
- Он не уйдет! – вскричал я, и вмиг припомнил все свои  таланты, в частности – стрелка и странного провидца. На меня снова накатила горячая волна, и я словно наяву видел тайную тропку через лес и скалы, по которой я бежал в свете Зеда и Торна, как одержимый, наперерез посланнику, и у него не оставалось шансов уйти от меня, нет! – Я догоню его!
Лу расхохоталась, да так смачно, что при желании можно было пересчитать все зубы в её разинутой пасти, и увидеть её красную кровожадную глотку.
- Ты никогда не догонишь его! – страшно ответила она, и глаза её торжествовали победу. – Ты знаешь, куда он направился? Нет. Знаешь, по какой из дорог, тропинок, коих здесь сходится превеликое множество? Нет. Знаешь, как он выглядит, к какой расе принадлежит? И этого ты не знаешь. Кого ты станешь ловить, маленький храбрец? Ветер?
Я усмехнулся – надеюсь, не менее мерзко, чем Лу, - и неторопливо взял с постели лук. При едином взгляде на него язвительности в ней поубавилось – ровно настолько, что её и без того выпученные глаза просто вывалились из орбит, выкатились, демонстрируя нам сетку капилляров, словно глазницы стали слишком большие для них. Это лук, его тетиву не смог бы натянуть ни единый смертный…
- Я думаю, - ответил я, все так же неторопливо осматривая оружие и натягивая тетиву, – что искать мне надобно не наорга, тут твоя правда, - я прищурился, представляя, как может выглядеть человек, выдающий себя за отца Лу, и воображение нарисовало мне крохотного старичка с морщинистым блеклым лицом, с гноящимися глазами – он постоянно щурил их, и оттого было не так заметно, что они не вытаращены, как это бывает у наоргов. - Это карлик. Горбатый, к тому же. Увечье его сделало его низким ростом, а старость обезобразила настолько, что неясно совершенно, к какой расе он принадлежит. Он движется на муле по лесной тропинке в сторону гор Мокоа – за ними, в чужой стране, Орден и процветает, не так ли?
Лу смотрела на меня так, словно я был приведением. И очень злым.
- Даже если ты знаешь, - выдохнула она, - даже если кто-то и выдал тебе, как выглядит гонец, ты все равно бессилен! Ты можешь бежать быстрее ветра? По этой тропинке конь не пройдет, лишь осторожный мул, а на муле ты его не догонишь!
- Я – бессилен? – искренне удивился я, тронув тетиву, и она запела высоким вибрирующим голосом. – Разве? Патриарх твоего Ордена перед смертью – он предпочел казнь наказанию, которое ему мог бы придумать я, - назвал меня Слепым Мастером.
Дальше произошло сразу несколько вещей, и очень быстро.
Лу, завизжав, как кошка, которую варят заживо, кинулась на Черного, стараясь вцепиться ему в глаза, и он, подпрыгнув от испуга, отпрянул назад и рукой нечаянно выбил стекло в окне. Это и в самом деле было очень страшно – я бы тоже перепугался, если б такое яростное существо накинулось на меня.
Лу, не достигнув своей первоначальной цели, тотчас сменила планы и, снова завизжав так, что кровь в жилах стыла,  ринулась к открытому окну. Она орала и выла так, что страшно было даже подумать, что к ней можно прикоснуться, но Черный все же насмелился. В последний  момент он ухватил её за подол – не за ногу, торчащую из вороха юбок, словно и в самом деле опасался прикоснуться к ней, а за оборку на нижней юбке, - и втащил её обратно и кинул на пол – поспешно и брезгливо, как крысу за хвост.
Лу, не прекращая визжать ни на миг, снова кинулась на него. Он немного отошел от испуга и заслонил собой разбитое окно, и она понимала, что теперь ей не удастся в него выскочить просто так. И мысль эта приводила её в отчаянье, а значит, давала еще больше сил и ярости. Может, она и угрожала, но я ни слова ни разобрал из того непрекращающегося животного визга, что она издавала. Она орала и кидалась на Черного с кулаками, а он откидывал её на пол снова и снова, как огромную крысу или взбесившуюся кошку, и её острые коготки уже оставили кровавые борозды на его щеке.
Пробовали когда-нибудь утопить кошку без мешка? Я тоже нет, но примерно представляю, как это могло бы происходить. Казалось бы, зверь невелик, но попробуй сладить с ним!
Мы навалились на неё втроем, но справиться не могли никак, потому что она словно обезумела, и кусалась, как зверь, выворачивалась из рук так, словно тело её было без костей. В комнате, наверное, не оставалось ни единой целой вещи. Прыгая вокруг Лу, падая, мы наступали куда попало, особенно – на посуду, невесть откуда взявшуюся, и отчего-то примостившуюся на полу, на цветочные горшки с землей, путались ногами в каких-то тряпках. Один раз, перепуганный насмерть её воплем, обращенным непосредственно ко мне – она рявкнула мне прямо в лицо! – я неуклюже отпрыгнул и ногой подшиб ножку у кровати, сломав её. Вдобавок мы просто боялись Лу – чего уж скрывать! Пробовали удержать в руках серую дикую крысу? Я тоже нет, но примерно представляю, как это могло бы быть…
Но, так или иначе, а мы с нею сладили, и то только потому, что неверный возлюбленный треснул Лу по затылку рукоятью своей сабли, которую каким-то чудом отыскал на заваленном обломками и осколками полу, и на миг она потерялась, перестала так рьяно вырываться.
Черный первым делом заткнул её страшный рот, и мы скрутили её руки за спиной. Услужливый наорг содрал льняной пододеяльник с одеяла, и в него, как в мешок, мы погрузили нашу безумную Лу, а сами без сил плюхнулись на пол, отпыхиваясь.
Вид у нас был еще тот! У Черного, как я и говорил, была оцарапана щека и порядком прорежены волосы, Венец сбит набекрень, наорга злобная стерва укусила прямо в лысую макушку, и укус набухал багровым огромным синяком. У меня кровоточило ухо, а до головы больно было дотронуться – кажется, она попыталась снять с меня скальп без ножа. Кроме того, у всех нас были изранены ладони, особенно у наорга, который шарил по полу, усыпанному осколками, в поисках своей сабли.
Черный, для чего-то ощупав языком зубы и осмотрев клок собственных волос, свисающих с оторванного рукава, вдруг расхохотался. Он катался на полу, держась за живот, и глаза на его лице превратились в две щелки.
- Что? – спросил я, не понимая причины его веселья. Он, трясясь от беззвучного смеха, сползал вниз по стене, и наорг тоже вдруг залился своим странным наоржьим клекотом. – Да что?!
- Постояльцы… - простонал Черный. – Постояльцы сбегают! Не заплатив – ко всему прочему, ты еще и разорена, Лу!
И это было истинной правдой.
Торопливо, словно сам черт за ним гнался, наорги вытаскивали полусонных мулов из конюшни, не дав им даже дожевать сено, прыгали в седла и убегали прочь от страшного места. Никому и в голову не пришло подняться наверх и вступиться за хозяйку!
Впрочем, возможно, они просто не горели желанием вступаться за нас…
Не стану томить вас долгим описанием того, как я несся сквозь ночь по заснеженному лесу – и даю руку на отсечение, что я бежал быстрее любой лошади! Мелькали призрачные серые тени деревьев, и горячий пар валил из моих раскрытых губ, а сердце билось ровно, словно я и не бежал вовсе, а летел, подхваченный крылом ветра, и все происходящее казалось мне сном. Где-то впереди нас ждали Драконы, Алкиност и Давр – Давр приглашал меня служить ему, и я на то согласие дал, но это будет потом, потом,  -  позади меня спешил домой и Черный с наоргом Екро, везущий на суд Дракона Лу, но ему нипочем не догнать меня в этой ночной гонке!
Я даже не открывал глаз; мне это было ни к чему, так я даже лучше знал, куда следует ступать моим ногам, чтобы не наткнуться ни на корень, ни на камень, превращенный обманщиком-снегом в  мягкий холмик. И мир вокруг меня был серым, летящим словно мир падающего снега, и тени тихо, беззвучно развевались по ветру подобно растрепанным, изорванным лоскутам…
Словом, когда я открыл глаза, я обнаружил себя стоящим на дороге, уходящей в кнент Алкиноста, и сколько времени прошло с начала моего марафона, я не знал. Может, час – все еще было темно, - а может, сутки. За моей спиной был замок, принадлежащий когда-то невестам Драконов Ченских (и откуда все и началось), и на его стенах горели костры. Где все началось, там все и окончится… Символично.
А впереди меня, на дороге, ехал некто, погоняя уставшего мула. Я поспел вовремя. И моя стрела смотрела в его грудь, когда странник поравнялся со мной.
Наверное, это очень странно, встретить ночью на пустынной дороге одинокого лучника, страшного, исцарапанного и искусанного (и это не только заслуга Лу, еще и ночной лес приложил ко мне свою руку, так сказать), в мокрой от талого снега одежде, в почти развалившихся на ногах башмаках. Но несмотря на весь этот нищенский вид, несмотря на всклоченные и грязные волосы, я не производил впечатление смешное. И на сумасшедшего я не походил. Я смотрел на старика спокойно, только немного зло, и он мула остановил. 
Он понял что я преследовал именно его – и именно преследовал, но почему-то оказался впереди него.
- Как? – произнес он, потрясенный и пораженный, раскрыв свои больные глаза как можно шире.
- Слазь, - распорядился я. – Твое путешествие окончится здесь.
Старик молчал. Наверное, он думал о том, что я не посмею его убить. Он думал о том, что у меня нет доказательств того, что он замешан в чем-то дурном, и ни у кого вообще их нет, а значит,  за убийство меня осудят.
- У меня есть доказательства, - ответил я. – Мы поймали Лу, и наорг Екро уже читает её заветную книжечку. Есть там строка, посвященная и тебе.
- Лу станет все отрицать, – ответил старик спокойно. – Я не первый год знаю её, и знаю так же то, что вы признания из неё не выбьете, даже под пыткой. А книжечку её наоргу Екро не прочесть – даже если он действительно умеет читать.
- Ты сейчас сам во всем признался мне безо всяких пыток.
- Что с того? Кто это сможет подтвердить? Я тоже умею молчать, и мой горб тому доказательство. Вы все равно отпустите нас, у вас не будет другого выбора. Так что отойди с моего пути, мальчик, и убегай, пока я добр. Обещаю – завтра я о тебе не вспомню, и не стану преследовать тебя потом.
Я усмехнулся; волшебство, что принесло меня сюда, рассеялось под ледяными порывами ветра с дождем, и я дрожало так, что зуб на зуб не попадал, и израненное когтями и зубами Лу тело саднило. Мне надоело пугать этого старого дурака; мне до чертиков надоело все, и его самоуверенность, и его тупая несговорчивость, да все! Хотелось горячего чаю и теплый плед, хотелось залезть в Алкиностову ванну и затащить в постель красотку, чтоб ночью погрела… В конце концов, отчего я так милосерден?!
- Да пошел ты, - грубо сказал я, сплюнув в грязь на дороге и опустив свой лук. Старик победно улыбнулся. – Меня недавно назвали одним странным именем, но я уже начинаю понимать, что оно означает, так что я не стану тебя ни удерживать, ни убивать. Ты сам издохнешь; если сию же секунду ты не повернешь к городской тюрьме и не дашь там признательные показания во всех своих злодеяниях, ты сам издохнешь. Просто грохнешься со своего осла, а все скажут – вот еще один старый пень преставился. Ты ведь уже очень старый? Так что никто и не удивится, что ты грохнулся и помер. И я тут буду не при чем. Никто не обвинит меня в твоей смерти. И твоя тайна, которую ты везешь за горы, никуда не уйдет отсюда, дальше этой дороги. Выбирай.
Старик выбрал. Он неторопливо подхлестнул своего мула и поехал; молча он проехал мимо меня, даже не глядя в мою сторону. Он ехал, а я смотрел ему в след; он ехал все дальше, дальше, по каменистой дороге, мимо двора замка, где наводили порядок рабочие – уже начало светать, и самые усердные из них уже сгребали мусор и грязь своими лопатами, - пока, наконец, не упал со своего мула. Люди с криками кинулись к нему, но, думаю, было поздно уже давно; он умер.
Вот что означало это имя – Слепой Мастер.
Всемогущество.
Я мог все – точнее, все, чего я желал, сбывалось.
И мне от этого становилось страшно.

 7.ЦВЕТНАЯ ВОЙНА.
Все началось, в общем-то, очень просто и даже буднично, и, как и все серьезные дела, из-за пустяка. Наши покровители решили – и в приватной беседе настояли на том, - что мы с Черным должны выглядеть как приличные люди. Ведь скоро наш День Рождения – в том смысле, что в праздник Весеннего Снега (а проще говоря, когда зацветут вишни и яблони – здесь они цветут обильно, и все улицы от их цвета белым-белы, а от опадающих лепестков разыгрывается настоящий буран) мы должны будем в парадном облачении выехать из замка, пересечь подъемный мост и объехать вокруг города под знаменами Натх Ченских, чтобы все более-менее могли представлять, как выглядят молодые принцы (а в своем сумбурном рассказе я все перепутал и многое недосказал, и потому поясню сейчас – к этому времени мы уже прогнали Чета, и Давр становился Императором собственного кнента, и ему полагался принц по праву, и он избрал меня на эту роль). До торжественного Дня нас как будто бы никто не знает, и, вроде бы, нас и не существует. Переведение нас в приличный вид тем более важно, что День совпадает с таким крупным праздником, практически религиозным – считалось, что цвет вишни – это перья из крыл Небесных Орлов, которые охраняют лестницу в чертоги Слепого Пророка. Надо было выглядеть торжественно; негоже, чтоб в такой торжественный миг на улице появилась процессия, похожая на клоунов, тем паче, что Черный уже слыл первым богачом, и баловал себя предметами роскоши, такими, что другим людям и не снились. А это означало, что нам следовало срочно переодеться. И оставить свою преданность правящим цветам – ибо зеленый и красный сочетаться отказывались, и сочетание это в одежде резало глаз и вызывало всеобщее недоумение в рядах правящих. По мне так над нами просто потешались; правда, когда Черный кулаками кое-кому расписал физиономии, весельчаков поубавилось, но все же Алкиност непреклонно велел нам приодеться – в конце концов, он не самый бедный Дракон, и ему просто стыдно, что над его приемышем смеются. Да и Зед тоже может себе позволить немного лоска и шика; или вкуса у него нет?! Конечно, все недавние события не афишировались; в драконьем разоренном замке золота оказалось не так уж и много, и его едва хватило на то, чтобы оплатить титанически поистине работы по очистке замка и приведении его в должное состояние, а потому все думали, что за Зеда платит суверен, а знающие об истинном состоянии Зеда помалкивали об этом в тряпочку. И даже те, кто работал теперь в долине Короля, разгребающие золото лопатами, помалкивали о том, что они там делают, но это, однако, не делало Черного беднее, и сокровища его, поистине фантастические, частично перевезенные в дом Алкиноста, делали его возможности в области шика просто безграничными.
Эй, эй, а почему бы тебе не рассказать, что с одним таким Торном я честно поделился, и он ничем мне не уступал?!
Ну да; это правда. Но одному такому Торну было до лампочки, что на него напялят, и сколько это будет стоить,  а Зеду – нет. И он загорелся приодеться так, чтобы у всех повылазило!
Для того чтобы мы в кратчайшее время постигли сложную науку – моду, - нам пригласили самого отпетого в ней специалиста, и звали его Ляфей.
Городской франт Ляфей, которого нашел для нас Алкиност, явился ровно в полдень –  городская стража  как раз ударила в гонг на площади, и вместе с этим ударом, медным гулом разнесшимся по округе, дворецкий открыл дверь и впустил нашего будущего учителя. Точность – вежливость королей и в этом мире.
Надо сказать, что Ляфей был хорошо известен в определенных кругах. Это был человек бесцветный лицом – то есть белокурый и бледный настолько, что внешность его никак в памяти не откладывалась. У него были прямые волосы до плеч, тонкие нервные губы и бегающие внимательные глазки. Какого цвета  не помню, да и неважно это. Он был родовит, как Король – поговаривают, что издревле семья их, когда-то правящая этим кнентом,  чтобы не портить породы, женилась только на родственниках, и потому род их начал вырождаться, а потом еще и обеднел. Пришлось звать Дракона; оттого Ляфей очень зол на Летающих Императоров. Да и не то что зол… Не знаю, как сказать. Ведь фактически он наследник из людей.  Но больше всего его злит то, что, зная о его происхождении, Драконы почему-то не обращают на него никакого внимания. Ну, за исключением таких вот случаев – но мне бы тоже было обидно всю жизнь быть мальчиком на побегушках. Впрочем, он ничего не сделал, чтобы быть кем-то еще; и, забегая вперед, сказу, что хоть и хватило у него спеси и высокомерия заварить следующую кашу, но больше, увы, ни на что его не хватило, и до конца повествования вы о нем и слова не услышите. Он даже мелко нагадить нам не смог. Впрочем, я тороплю события. Итак, все по порядку.
Так вот этот Ляфей был абсолютно нищ; не было у него ни дома (уж я молчу про замок), ночевал он по  постоялым дворам и трактирам, но при том всегда у него водились деньжата, и не серебро, а золотишко, пил он исключительно дорогие и хорошие вина, конь его был породист и вычищен, а одевался он хоть и неброско, но у самых лучших мастеров. Откуда его доходы? Говорили разное; во-первых, что он отчаянный игрок – и этому был склонен верить я. Да на его хитрой белесой морде было написано, что он прохвост, и прекрасно знает, как кропятся карты!
 Во-вторых, говорили, что он поворовывает в домах, куда его имели неосторожность пригласить по какому-нибудь дельцу, и в это, судя по кислой мине нашего дворецкого, верили тоже весьма и весьма многие.
В-третьих, Ляфей подрабатывал – никто лучше него в столице не разбирался лучше в дорогих тканях, хороших винах и украшениях, он с одного взгляда мог определить, где кольцо из подвала Дракона, а где – просто кольцо, ничем не заслуживающее внимания. Работать писцом или еще кем ему не позволяла его родовая честь, а вот давать ценные советы – сколько угодно, и при том за хорошие, я бы сказал – за очень хорошие деньги. Одним словом, он помогал нуворишам, быстро сколотившим свое состояние, и таким, как мы с Черным, чурбанам  более-менее соответствовать тому обществу, куда мы так нечаянно попали.
Вот и теперь, стоя на верхней площадке, мы смотрели, как Ляфей с достоинством и необычно изящно поднимался по лестнице к нам, и погибали от зависти. На нем был неприметного, светло-фиолетового, почти серого цвета бархатный костюм, украшенный скромной тесьмой и серые штаны из самой лучшей шерсти тонкорунных овец. Плащ его был черный, но это был походный плащ, безо всяких выкрутасов. Все вместе создавало этакий строгий вид, вместе с тем дорогой и добротный, что мне неловко стало в моих зелено-красных тряпках.
Итак, Ляфей гордо поднимался по лестнице под неусыпным надзором нашего бдительного дворецкого так, словно ему не впервой прогуливаться по замкам  принцев Драконов, и словно это вообще его замок. Конечно, замок – это громко сказано, вообще-то, это был просто дом, но дом большой, богатый  и приличный во всех отношениях. Тем более что над дверями был вывешен флаг, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, кому он принадлежит. Нас он заметил сразу – об этом свидетельствовала нагловатая усмешка на его губах. Заметил, и, без сомнения, потешался над нашим убожеством. Для него мы были, что называется, «мещане во дворянстве», и, надо признать, мы всячески заслуживали этого отношения к себе. Но, несмотря на все свое недоброжелательное к нам отношение, он очень почтительно поклонился, и проговорил:
- Сиятельный Зед, - он церемонно поклонился Черному, прижав руку к сердцу. – Сиятельный Торн. Меня зовут Ляфей, сиятельные, и ваш господин велел мне помочь вам…э-э…
- Мы знаем, зачем тебя пригласил Алкиност Натх, - перебил его Черный не очень-то вежливо, и Ляфей снова поклонился – мне почудилась презрительная гримасска на его лице, которую он скрыл этим поклоном. Кроме того – он старательно и весьма тщательно обходил слово «высокородный», явно полагая, что мы его ну никак не достойны, и это очень злило. – Ближе к делу. Наш господин, хоть и находит похвальной нашу верность цветам его дома, все же желает видеть нас более нарядными. Твоя задача – проводить нас по лавкам, где мы могли бы выбрать себе достойную нас одежду.
- Куда уж наряднее, - Ляфей, видно, решил, что мы ко всему еще и непроходимо тупы (подумаешь, мастера махать мечом! Кто этого не умеет?!), но Черный снова его перебил:
- Прекрати-ка зубоскалить, нахал. Твоих острот тут никто слышать не желает. А если ты снова пожелаешь поупражняться в остроумии, я тебе все зубы повышибу.
Ляфей изобразил живое недоумение на своем выцветшем лице, и мы без лишних слов пошли в город.
Дорогой мы примечали маршрут, по которому нам предстояло торжественно прошествовать перед народом – наш распорядитель, руководствуясь каким-то планом, начертанном на свитке (который уже, казалось, рассыпался от древности, и даже его темная сургучная печать по краям начала крошиться), то и дело отмечал ориентиры и указывал, где мы должны будем свернуть налево либо направо на праздничном шествии. Этот маршрут, как он нам важно объяснил, был традицией, древней, многовековой, и он не менялся уже сотни лет – ровно столько, сколько стоит этот город. Ляфей гордо смолчал; возможно, он знал этот маршрут куда лучше нашего распорядителя, может, его прадед ездил по нему в День Весеннего Снега…
На развилке, на углу  Серых Домов и бульвара Вечных Деревьев,  мы собрались было завернуть на привычную нам дорогу, но Ляфей, посмев переехать дорогу коню Черного (что уже само по себе знак глубокого неуважения) крикнул:
.- На базар?! Самые лучшие ткани только в лавках лучших мастеров. У тех, которые шьют для…гхм…богатых людей. А на базарах продаются только грубые, ничем не примечательные товары, 
 - он оглядел нас еще раз неодобрительно и пояснил: - Любой знатный человек ваш базар примет как унизительное и оскорбительное предложение. Лучше уж ограбить кого, - веско и поучительно произнес он.
Слово «знатных», предназначенное в наш адрес, прямо-таки застряло у него в горле, и он не смог его выговорить. Его подчеркнутая аристократичность начала мне надоедать.
- Хорошо, - так же подчеркнуто непринужденно ответил Черный, - идем туда.
Мы долго плутали по городу – признаться, мы тут вообще никогда не были! Здесь, конечно был оплот моды, и ни единого бойцового зала. Теперь понятно, почему нас сюда никогда не заносило лихим ветром! Здесь, казалось, даже дома пропахли духами; даже если на улицу и выливалось по ночам содержимое ночных горшков, то уж вышедшие из моды духи выливались тут куда чаше, и обычной вони тут не было. В витринах за маленькими стеклами были выставлены красивые камзолы, раззолоченные и спереди, и сзади, и береты с перьями, и плащи, такие дорогие, что я чуть не свалился с лошади прямо на булыжную мостовую.
С первого же взгляда, с первого же шага по лавке портного, куда привел нас Ляфей, мы поняли, что он прав. Здесь готовой одежды не было, только на заказ – это раз. Во-вторых,  здесь не продавали ничего суконного – а я-то полагал, что это лучший материал в этом мире… На базаре мы покупали одежду добротную, теплую, из хорошего сукна, и даже сапоги из буйволовой кожи, но никогда нашим скромным возможностям не были доступны ни шелк, ни бархат, ни тонкий батист. Здесь же глаза разбегались, и угодливый владелец, завидев толстенький кошель, привязанный к поясу Черного, кланялся так часто, что даже, кажется, похудел к концу нашего визита, и разворачивал перед нами свои лучшие образцы. Поглядывая на нас, он решил, что зеленый и красный – наши любимые цвета, а потому переубеждать нас не стал, и просто предложил на выбор всю цветовую гамму от нежно-салатового до темно-зеленого, от розового до бардового, от бархата до шелка, но Черный отверг его предложения. Я, впрочем, указал на багровый атлас, он мне понравился, и Ляфей, до того рвущийся нам указывать что почем, примолк. Либо почувствовал наличие вкуса в «дурнях», либо его смелому воображению было неподвластна такая смелость  - я имею в виду платежеспособность. Черный – он куда придирчивее меня, - совал свой нос во все углы, не торопясь с выбором. А выбор был пребогатый – одни только пуговицы из хорошо ограненных полудрагоценных камешков чего стоили! Тонкое белье из нежного батиста, столь добротно и аккуратно пошитое, что невозможно было отказаться от искушения примерить его, а примерив – невозможно отдать обратно. Еще были нити, золотые и серебряные, тесьма – на Ляфее, оказывается, была самая дешевая и простая, а были еще более изысканные и красивые, даже с крохотными алмазиками – от названной на неё цены у меня даже голова закружилась, а Ляфей усмехнулся гадко. Черный смолчал – а именно он разглядывал эту тесьму, - и стал рассматривать цветные шнурки для украшения всяческих разрезов на одежде, если таковыми её украсит портной.
Ляфей со скучающим видом перебирал ткани, прицениваясь, но по его вытянувшемуся лицу видно было, что кое-что он смертельно хочет, но не может приобрести, и из вредности нам не будет подсказывать. Впрочем, по мере наших с Черным заказов, он все больше убеждался, что в его услугах не нуждаются, разве что как в провожатом, но эту миссию он выполнил. Я выбрал еще и медово-золотистый атлас, на котором при малейшем движении вспыхивали алые узоры,  к коему прекрасно подходил мой багровый – в виде отделки, плаща, - и еще взял  голубой, очень светлый бархат, к которому подобрал неимоверно дорогущий пояс с золотым шитьем и кистями из очень мелкого золотого бисера. Портной клялся, что если «высокий господин» пожелает, то  его лучшие вышивальщицы изобразят точно такой же узор на манжетах, бортах и вороте моей куртки, которую он взялся мне пошить в самый короткий срок.
Черный, наконец, нашел, что устраивало его – лицо Ляфея просто вытянулось от зависти, когда Черный вытащил на свет божий роскошный фиолетовый бархат. О, это было чудо! Цвет такой насыщенный и глубокий, и одновременно такой чистый и яркий, что у меня скулы свело от восторга. Он был такой новый, что луч солнца каждую его ворсинку окрашивал своим золотым сиянием.
- Невозможно, господин принц, - постным голосом произнес Ляфей. На его лице отразилась целая гамма сложных чувств – от досады, что ему не по карману такой материал, до злорадства, что нам он по карману, но…
- Да почему?! – удивился Черный. – У меня достаточно денег, уж поверь мне на слово. Если тебе мало слова моего, то в этом я клянусь!
- Ты, господин принц, не имеешь права носить фиолетовое, - разглядывая свои ногти с деланно равнодушным лицом ответил Ляфей. – Ты, прости меня,  хоть и признан, и обласкан Драконом, но из черни. А фиолетовый цвет имеют право носить лишь люди благородного происхождения.
- Как ты, например? – язвительно сказал Черный, заводясь. Он готов был и плакать от досады, и смеяться. Все знали, что принцы иногда пренебрегают этими правилами, так как признание Дракона приравнивает их к знати по рождению, но этот кичливый голодранец, гордящийся своей голубой кровью – о, извините, фиолетовой! – у которого ничего, кроме неё-то, по сути, и не было, был другого мнения. Казалось, он пойдет по улице за нами с криками «он из черни!» посмей только Черный надеть этот бархат…Конечно! Чем тогда он будет лучше нас, если мы еще и нацепим его фиолеты?! Тем более, такие, на которые у него никогда не достанет средств – ткань действительно была запредельно дорогая.
А Черного хлебом не корми – дай обострить ситуацию!
- Забери свой товар, купец! – рявкнул он, откинув тяжелую ткань. Купец взвыл; это, видно, был его самый дорогой товар, и он уж обрадовался, что на него нашелся покупатель. И такое разочарование! Он готов был удавить Ляфея своим портновским метром.
- Господин! – вскричал он, стискивая руки. – Да что вы такое говорите! Конечно, принцы Драконов имеют право носить все, что им хочется!
- Ты будешь со мной спорить, смерд? – высокомерно процедил Ляфей, подняв злые глаза на страдающего портного. -  Знай свое место! И всем  бы нужно его знать; это порядок, установленный богами, а не простыми смертными. Принцы Драконов итак нарушают много правил; пусть хоть эту привилегию они оставят людям.
- Ах, вот как?! – взвился теперь и я; мне фиолетовые тряпки были пофигу, но за друга – обидно. – Так почему бы вам, простым людям, самим не решать ваши проблемы?! Отчего вы, как только в лесу объявляются разбойники, бежите к принцу и просите защиты?! И отчего ты считаешь себя благороднее принца из черни, уж не потому ли, что в случае войны вы, знать, восседаете на конях в тылу, а принцы впереди всех идут на переговоры, а?  Не оставить ли и эту привилегию за вами?
Ляфей презрительно смолчал; его фиолетовая кровь была выше того, чтобы спорить с чернью.
- Ерунда, - вдруг легко согласился Черный, светлея лицом. – Убери свой товар, купец. Право же, убери. Пусть такие, как он, смотрят на неё и облизываются. А цвет…что ж, установим моду на новый цвет! Из черни… Тащи самый дорогой черный бархат, весь, что есть! Я из черни, да! Я буду знать свое место, и весь мир  будет знать, что я – из черни! Но клянусь тебе, благородный Ляфей, что я и состариться не успею, когда люди забудут о том, что фиолетовый благороднее черного! Я заставлю их так думать!
- Не надо, - пискнул я. – Зачем же так? Возьми синий, вон, зеленый хорош… Да мало ли как еще можно одеться! Посмотри, какая кожа – из неё можно пошить великолеп…
- Черный! – страшным голосом перебил меня Черный. – Черный бархат – и все серебряные нити, что есть в наличии! Тесьму – ту, что я смотрел! Это что, кожа? – Черный ухватил кусок кожи, бархатистой, выделанной так нежно и тонко, что она казалась скорее тканью. Ляфей от злости скрежетнул зубами. – Закажи мне сапоги из неё!
- Господин, но это очень дорого! – не стерпел купец.- Возможно, тебе  не по карману!
- Что?! Спорить со мной?! Делай, что говорю! Перед тобой не уличный шарлатан! Не бойся, тебе заплатят за твою работу! Тесьму давай – ту, с алмазами! И эти застежки; Хочу, чтоб твои вышивальщицы вышили и мою одежду – вот этот узор, - Черный подхватил образец такой красоты и сложности, что у меня в глазах зарябило. – Рукав до локтя, и всю грудь, чтоб места живого не было! И вдоль внешнего шва на штанах.
- Господин!
- А чтоб работа спорилась веселее, - не слушая причитания портного (Черный делал заказ астрономический, и если пошитую вещь он не возьмет, то не возьмет уж никто) продолжил он, - возьми-ка золотой. Это поднимет твой дух!
Портной округлил глаза; Драконьим золотом с ним не расплачивался никто.
- Кроме того, пошьешь еще костюмов, на все случаи жизни, - уже не так горячась, продолжал Черный. – Походный – вот этим узором его украсишь, - и для боя…
- Ты всех вдов в городе на год оставишь без траура, - иронично произнес Ляфей. Черный молниеносно оглянулся на него; глаза его горели как угли:
- Так пусть носят фиолетовое, - процедил он.

                *******************************
Вечером Ляфей вновь посетил наш дом.
Я слышал, как он перепирается с дворецким – точнее, наш дворецкий, едва не вырывая с корнем все свои волосы, упрашивал его как можно скорее уйти, пока столовое серебро точно цело, а  Ляфей абсолютно гнусным замороженным голосом отвечал, что он никуда не уйдет, пока ему не позволят увидеть хотя бы одного из принцев.
Дом у нас не особо большой, как я уже и говорил, маленькое каменное крылечко, холл с камином, лестница на второй этаж, где располагалась гостиная, наши спальни,   да еще пара-тройка комнат, без которых приличным людям не обойтись – столовая  да гостевые, вот и все. Нет, вру – внизу еще были купальня, кухня и что-то вроде склада или гардеробной – теперь все. Но это не важно; важно другое – раз нудный глас Ляфея мы слыхали аж у себя под дверями, значит, он преодолел и крыльцо, и холл, и уже поднялся по лестнице. Надо бы поставить охрану, черт подери, а не то всякий будет врываться… впрочем, нам охрана еще не положена. Но скоро – будет.
- Вот поганый аристократ! – выругался Черный, прислушиваясь к монотонному гудению. Мы как раз расположились у камина в гостиной, и Черный решил набить трубочку, а тут этот  скандалист. По лицу Черного было видно, что ему страсть как не хочется подниматься и идти разбираться, чего там нужно этому надутому индюку. – Что еще ему нужно?
- Не вздумай выйти ему навстречу! – предостерег я. – Веди уже себя подобающе!
- В смысле?
- В том смысле, что пока дворецкий не скажет: «К вам это чмо, сэр!», сэр этого чма видеть не должен, даже если чмо пляшет голяком на его столе! Слишком много чести – обращать на него внимание! А Ляфей и вообще обнаглел. Кто-то сегодня говорил о своем месте в обществе – вот и пусть знает свое место!
- Вот дела!  А если чмо нагадит на столе?!
- Вышибешь дух из слуг за то, что твой стол засидели мухи!
- А и правда! А ведь ты прав, я же сам читал Свод Правил, касающихся этикета и прочих премудрых штук… Притом я чуть ли не экзамен по нему сдавал. Никогда бы не подумал, что это пригодится мне на практике.
Я еще много чего посоветовал бы своему несдержанному другу – правила я тоже читал, и, возможно, педантично им пытался следовать, но тут двери с треском распахнулись, словно по створке кто наподдал ногой, и на пороге возник Ляфей, а за ним безутешный, заламывающий руки дворецкий.
Ляфей, я так полагаю, решил нас добить и унизить окончательно. Не нравились ему мы – а мы, не побоюсь этих откровений, были самые неотесанные и самые невежественные из всех принцев в этом мире, и ему, такому утонченному и образованному уступали во всем. Почему все почести нам?! Несправедливо! Весь его вид говорил о том, что он встал на тропу войны.
Во-первых, он, конечно, был весь в фиолетовом. Это был очень старый наряд, вытертый и потерявший былую яркость, но все еще великолепный и прекрасный. Длинный, до колена камзол, красиво отделанный золотой тесьмой, с золотистыми пуговицами, с золотистыми шнурами и мелкими, как слезы, рубинами, поблескивающими на груди. На напомаженных гладких волосах Ляфея возлежал смешной старинный берет – тоже фиолетовый, роскошный, с белоснежным пером, спускающимся аж до самого плеча. Перо крепилось драгоценной брошью, несомненно, старинной.
А во-вторых, на груди Ляфея висела медаль с изображением собаки – о, это уже серьезней! Это был родовой герб Ляфея, и коли он вспомнил о гербах и прочей геральдической дряни, то, значит, мы нанесли оскорбление не просто какому-то Ляфею, а господину графу Ляфею из рода Собак. Ссориться со знатью себе дороже; и за распри внутри государства Дракон по головке не погладит… А ну, как они все взбунтуются?!
- Требую аудиенции! – проскрипел он, величественно останавливаясь прямо перед нами, заслоняя ярко пылающий камин. Дворецкий, умирая от страха, навытяжку стоял рядышком, ожидая, когда вспыльчивый господин Зед вышибет из него мозги за то, что незваный гость прорвался к нам и нарушил наш покой.
Но Зед почему-то был само спокойствие.
Неторопливо и тщательно набивал он трубку красного дерева с костяным мундштуком и медными кольцами прекрасным эшебским табаком, нет, у нас такого не выращивают – эту трубку где-то откопали прилежные слуги Алкиноста, когда тот узнал, что Зед курит! Его табакерка, просто произведение искусств,  стояла рядышком, на маленьком столике с полированной столешницей и тонкими резными ножками,  и один вид её – маленькой, изящной вещицы, скорее предмета роскоши, чем предмета обихода, - вызвал нервный тик у Ляфея. Впрочем, нервный тик у него мог возникнуть и по другой причине – от злости, например. Это потому, что все то время, пока Зед неторопливо набивал свою прекрасную трубку душистым табаком, а потом еще и любовался табакеркой, вырезанной искусным резчиком из пахучего дерева, с черепаховой крышечкой, с инкрустацией и даже крохотным замочком – м-м, загляденье! – Ляфей вынужден был стоять перед ним и ждать. Его плащ, намокший под мелким весенним дождиком, начал подсыхать от жара нашего камина, и от него явно поднимался пар – а Зед все не обращал внимание на гостя.
- Требую аудиенции, - повторил Ляфей, вскипая. Зед выпустил облачко дыма из губ и в изумлении уставился на дворецкого.
- Неужели на улице такой сильный ветер, Ян?! – сказал он, дурачась. – Мне показалось, что внизу хлопнула дверь, и я слышал какой-то шум.
- Принц Зед! – прорычал Ляфей.
- Вот снова! Слышишь?! – Зед замер, подняв очи к потолку и многозначительно указывая костяным мундштуком трубки на что-то  невидимое и, наверное, сверхъестественное.
На лице дворецкого отразилось вначале облегчение – даже пот крупными каплями выступил на лбу. Затем, по мере отступления страха, на чело домашнего блюстителя порядка начало наползать искренне недоумение, мысль исказила черты лица этого парня, даже лоб наморщился – о каком это ветре ведет речь принц, на улице полный штиль, только дождик брызгает? Но когда Зед многозначительно указал взглядом на презлого Ляфея, переминающегося с ноги на ногу, физиономия дворецкого приобрела редкостно глумливый, я бы сказал – бесовский вид, и толстые губы разъехались до ушей в издевательской усмешке.
- Нет, господин, - важно ответил Ян. - Никакого ветра нет!
- А ты, Торн? Слышишь?
- Кажется, да. Что-то шумит.
- Вы оба! Я с вами разговариваю! – вскричал Ляфей, багровея до корней волос.  – Я пришел сюда не просто так – я пришел сказать вам, что я собираю Совет Хранителей! Завтра в Городском Храме! Что, съели?!
Совет Хранителей – это еще серьезнее. Кому попало он не даст согласия на сбор; и не всякое дело сочтет серьезным. Неужели поганые фиолеты такое уж яростное нарушение правил?!
- Вы, принцы Драконов, перешли всякие границы дозволенного! Давно вы уже не почитаете законов людей – так я заставлю вас почитать хотя бы Законы Крови!
- Нет, это не ветер, - произнес Черный после этой гневной тирады, и лицо Ляфея на миг осветилось самодовольством. Он подумал, что Черный напугался его угроз, ха! – Этот шум может устроить лишь одно знакомое мне существо, - Ляфей криво усмехнулся с видом победителя, - муха. Невыносимые создания!
Лицо Ляфея вытянулось, он вытаращил глаза, и рот его распахнулся от изумления.
- Ян, сию минуту найди это мерзкое насекомое и прибей его!
- Да прекратите же валять дурака! Нечего делать вид, что не замечаете меня! – вскричал Ляфей, выходя из себя и пинком сшибая лакированный столик  Зеда. Табакерка, грохнувшись об пол, с треском лопнула, крышка от неё отскочила, табак просыпался. Я видел, как яростно затрепетали ноздри Черного – точнее, он засопел носом, как паровоз, - но и тут он сдержался. Проводив печальным взглядом  своё сокровище, он сделал еще одну затяжку.
- Ну, что я говорил? Закрой окно, Ян. Посмотри, какой сквозняк.
- Это не сквозняк, господин, -   возразил Ян.