кинф, блуждающие звезды. книга вторая 15

- Неужели, не дай бог, в доме завелись призраки?!
- О, нет, господин принц. Это господин Ляфей поломал вашу вещь.
Темные глаза Черного внимательно - и о-очень внимательно уставились на Ляфея.
- Господин Ляфей, - с уважением произнес Черный. – Приветствую вас снова в нашем доме.
- Приветствуешь?! – Ляфей яростно расхохотался, сжимая кулаки. – И потому отнесся ко мне как к собаке, сделал вид, что не замечаешь меня, заставил стоять, не предложив сесть, и …
- Постой, не горячись, благородный Ляфей! Ты же не за этим пришел – а зачем, собственно, ты пришел, если я тебя не звал?! И как ты прошел сюда без моего на то позволения? А моя табакерка – зачем ты испортил мою вещь? Нечаянно, неосторожно? Я прощу твою неловкость, если…
- Он нарочно сбил её ногой, господин, - наябедничал Ян, пользуясь паузой, устроенной Черным.
- Я сказал, зачем пришел, - яростно проорал Ляфей, игнорируя издевательские вопросы Черного,  - и повторять не намерен! Я все сказал!
Опахнув нас подсохшим плащом, он оттолкнул дворецкого и опрометью ринулся вон; слышно было, как скрипят ступени под его ногами. Скоро заскрипела отворяемая им входная дверь, звякнул колокольчик над входом.
- Закрой дверь, Ян! – громко крикнул Черный, издеваясь. – Её опять распахнуло ветром!
От удара двери об косяк загудел дом, штукатурка посыпалась с потолка.
                ********************************************
Наутро за нами из Городского Храма прискакал гонец – Черный, затеявший какую-то свою игру, велел мне до конца не рыпаться и не одеваться к выходу пока нас не позовут, хотя поднялись мы задолго до рассвета и часа два  крадучись, выглядывали в окна, стараясь рассмотреть в предутреннем тумане гонца. Я нифига не понимал, но слепо ему подчинялся. Да, все соглашались в том, что я умнее Черного, но он меня хитрее, и кто-кто, и уж он мастер выкручиваться из всяких неприятностей.
Гонец был в монашеском одеянии – в темно-синем балахоне и с алым поясом на талии, - что говорило, что в наш спор  вмешались не только покровительствующий нам Дракон, но и аристократы, и Святые Наставники, сторона, в общем-то, нейтральная. От одной этой мысли меня начинало колотить от волнения. Черный тоже волновался – это было видно по блеску его глаз и по его порывистым движениям, - но то было волнение перед битвой. Да что же он задумал?!
- Думаешь, правильно, что мы не пришли сами? – с сомнением спросил я. – Это лишний раз подтверждает, что мы Ляфея проигнорировали, а, следовательно, и оскорбили. Представляю, что он там наговорил и как изукрасил…
- Оскорбили?! Черта с два! – Черный, развернув грамоту, присланную с гонцом, напротив воспрял духом. – Мы все правильно сделали! Правильнее и быть не может! И подтверждение тому – этот документ! Видишь? « Доводим до вашего сведения, что… ля-ля-ля… состоится Совет Хранителей, и вам надлежит быть там». Нас приглашают так, словно мы ни о чем не знаем! Значит, так: ты сиди и помалкивай, говорить буду я. А уж я поверну дело так, что Ляфею не поздоровится!
Бедный Ляфей! Боюсь, Черный прав – в нем погиб великий адвокат, и у Ляфея нет ни единого шанса!
Я никогда не был в Городском Храме, и строение это меня живо заинтересовало. Прежде всего, своими размерами – оно было огромным и походило на гигантскую беседку под прекрасным застекленным куполом. Нужно ли говорить, что вокруг Храма было просто сосредоточение вишни, и, наверное, когда она зацветала, здесь было просто небесно красиво?
Но пока об этом говорить было рано, деревья, окружив Храм паутиной своих спутанных веток, стояли темные и голые.
Внутри было еще красивее – предутренний свет лился сквозь прекрасные витражи, стеклившие купол, и окрашивали мягкими разноцветными красками все – и скамьи для прихожан,  и алтарь, и паперть. Высокий потолок поддерживали статуи из камня – Драконы соседствовали с героями древности и прекрасными королевами. Словом, все – и рисунки на стеклах, и украшения, и эти статуи, опять же, - все говорило, что это место не просто Храм, а некое пространство согласия, равновесия меж людьми и Драконами, что превыше всего, и что здесь собираются, чтобы это согласие, наконец, воцарилось. Словом, нас привели в суд.
Во главе суда было двое Хранителей – один из Драконов, другой из людей. Понятно теперь, почему Храм такой огромный!
Противоборствующие стороны представляли: Алкиност и Давр – с нашей стороны, - и несколько человек из знати по рождению – со стороны Ляфея, все до единого обряженные в фиолетовое, с цепями на шеях, с тростями, на рукоятках которых сидели их родовые тотемные животные, и даже в меховых мантиях – видимо, этот человек был князь, или даже потомок Императора. Но, так или иначе, а мантия у него была горностаевая. Противники сидели по разные стороны, но в ходе процесса, как я узнал позже, они могли переходить – в соответствии с тем, на чью сторону они склонялись в ходе разбирательства.
Хранители были более интересны; человека я не видел – виден был только паланкин, завешанный занавесями и окруженный толпой верных слуг. Но, судя по всему, там была женщина, молодая женщина – а иначе как объяснить эти ленточки, цветочки и красивые шторки?
Дракон был старый, черный, с окаменевшей и позлащенной старостью чешуёй, блестевшей, словно под кожей катались алмазы. Его звали Хёгуната Лекх; он возлежал на подушках, прикрыв огненно-красные глаза, и, как мне показалось, ухмылялся в усы. Кажется, он был уверен, что Черный выкрутится. Интересно, почему? Что видит он, что выпускаю из поля зрения я?
- Приглашенные принцы Зед и Торн явились, - возвестил гонец, когда мы заняли свои места подле Драконов Ченских,  и мне снова показалось, что Хёгуната усмехнулся и прикрыл глаза. – Прикажете начинать?
Все собравшиеся согласно закивали головами, и гонец, торжественно развернув свиток, прокашлялся и  громко оповестил:
- Сегодня мы рассматриваем суть спора между людьми, один из которых человек Крови (это Ляфей), а другой  - человек Дракона. Жалобу подал человек Крови; и не одну.
Я чуть не поперхнулся – да за что же?! Что такого мы сделали, как успели обидеть беднягу, ведь всего три часа провели вместе?! Все это, видимо, огненными буквами написано было на лице моем, побагровевшем от возмущения, потому что Хёгуната – нет, теперь это мне не казалось, точно!- почти не таясь, хихикнул. А вроде хранитель, самый мудрый и беспристрастный, и все такое…Что его так веселит?
- Изложи суть своей обиды, человек Крови, - велел Хёгуната. – Только точнее скажи, чего ты хочешь, и что тебя обидело.
Ляфей поднялся со скамьи, где до того сидел вместе с остальными фиолетовыми. Лицо его было тревожно, но торжественно.
- Хранители, - начал он, отвесив поклон Хёгунате и таинственной даме в паланкине, - мои свидетели и свидетели моих противников! Сегодня я взываю к вашей справедливости и прошу.. я прошу о многих вещах!
- О многих? – переспросил Хёгуната.
- О многих, - твердо ответил Ляфей. – И первая моя просьба о наказании этих двоих людей, именующих себя людьми Дракона.
- О наказании? – снова переспросил Хёгуната. – Ты хорошенько подумал, человек?
- Я думаю об этом с тех пор, как они нанесли мне оскорбление, - пылко ответил Ляфей.
- Странно, - задумчиво произнес Хёгуната. – А ведь их признали Драконы… Расскажи о сути своей обиды.
Ляфей, ободренный словами Дракона, выступил еще немного вперед, и начал:
- Признает ли Совет Хранителей меня за человека Крови?
- Несомненно, - подтвердил Хёгуната, кивнув головой.
- Признает ли Совет закон людей, гласящий, что человек Крови вправе носить благородный фиолетовый цвет?
- Это так, - легко согласился Хёгуната. Черный невозмутимо молчал; я в ужасе грыз ногти; Ляфей торжествовал.
- А так же, - ликуя, продолжал Ляфей, - признают ли свидетели, что принц Зед по рождению не человек Крови, а… из черни?!
Последнее слово Ляфей выкрикнул громко, уже не скрывая своего ликования. Хёгуната был невозмутим.
- И это так, - ответил он. – Этого никто и не скрывал. Это знают все.
- Вот! – торжественно произнес Ляфей, указав обвиняющим перстом на Черного (морда Черного была подобна кирпичу). – Все вы знаете, что Зед – из черни! И он еще не принц! Не было коронации! Он еще человек, такой же, как остальные люди – мой слуга, наш гонец, любой горожанин в этом городе! Так почему он отказывается выполнять законы людей?
- Какой из законов презрел Зед? – спросил Хёгуната.
- Право на благородство! Сегодня в лавке он пытался купить фиолетовый бархат – преступление само по себе мелкое, я бы и преступлением его не назвал в силу невежества Зеда, - но потом, когда я указал ему на его ошибку, он презрел закон! И его друг его в том поддержал, - теперь ядовитый ликующий взгляд Ляфея перешел на меня, и его палец чуть ли не воткнулся мне в лицо.- И я скажу еще раз то, что сказал тогда: довольно! Принцы Драконов итак нарушают многие законы и правила людей, видимо, возомнив самих себя Драконами! Когда-то мои предки были принцами Драконов, потом – Императорами; и только взойдя на трон, они осмелились надеть фиолетовый цвет, благородней коего только золото и серебро! Так пусть хоть эта привилегия останется за людьми – выделяться из толпы черни фиолетовым! Не достойны вы носить благородные цвета! Вы – чернь, и как ни наряди вас, чернью и останетесь!
- А я, - не утерпев, я подскочил на ноги, ощущая, как лицо мое пылает от ярости, - еще раз повторю то, что я сказал: отчего это ты считаешь себя благороднее принца из черни?! Уж не оттого ли, что в случае войны ты сидишь в тылу, а принц впереди всех идет на переговоры? Не оставить ли и эту привилегию тебе?!
Черный сжал мою руку и почти силой заставил сесть; на лице его было написано какое-то мрачное удовлетворение.
- К порядку, люди! – строго рявкнул Дракон. – Как горяча ваша кровь… Что еще? Ты говорил о неоднократном оскорблении. Продолжай!
- О, я продолжу! – злобно проклекотал Ляфей, торжествуя. – Подчиняясь мне, эти двое оставили попытку нарядиться как благородные господа; но Зед не смирился. Он выкинул благородный цвет, велел принести черный, знак черни, чтобы пошить себе из него одежду, - Ляфей сделал эффектную паузу, обводя всех присутствующих взглядом, - и поклялся страшной клятвой, что знак черни силой всех заставит считать более благородным, чем фиолетовый!
Люди напротив встревожено задвигались, переговариваясь.
- Вот что за принцы у вас, Драконов, в чести! Может, они и смелы – безусловно, они смелы, раз выступают открыто против законов, установленных богами, - но они попирают устои нашего общества! Где уважение? Я уж не говорю об уважении к знатному человеку – его нет в этих юношах, - но где уважение просто к человеку? Я говорю о третьем и последнем оскорблении, нанесенном мне Зедом. Сегодня, когда я пришел в дом Зеда, когда я обратился к нему с приглашением прийти на этот Совет, знаете, что он сказал мне? Знаете? «Эти звуки может издавать лишь одно мерзкое существо в этом мире – муха!» - слушатели-люди громко ахнули. – «Эй, Ян, прибей её!» Не так ли, господин принц?!
- Уже все? – культурно спросил спокойный Черный. – Уже можно говорить?
- Можно, - подтвердил Хёгуната. – Спасибо, что дал высказаться человеку Крови.
Черный важно поднялся, оправил свой алый кушак поверх зеленых штанов и выступил вперед.
- Из всех перечисленных выше преступлений я признаю только первое, - спокойно сказал он. – Я хотел купить благородный фиолетовый бархат.
Вздох изумления вновь пронесся над скамейкой людей.
- А как же остальные два? – спросил Хёгуната. – Ты признал самое легкое из предъявленных тебе обвинений. Что до меня, то я нахожу его просто смехотворным по целому ряду причин, но не мне перекраивать людские законы. Два других обвинения более тяжкие. И за них не миновать тебе наказания, потому что Ляфей не лжет, это абсолютно точно.
- Но и всей правды не договаривает, - многозначительно ответил Черный, и Ляфей подскочил, как ужаленный.  – Или перевирает все так, как выгодно ему.
- Так расскажи ты, как все было, - велел Хёгуната. – Но если ты солжешь, я тотчас об этом узнаю.
- Я не солгу, - пообещал Черный, - но если я добавлю то, о чем умолчал Ляфей, ты узнаешь ли?
- Непременно!
Черный пожал плечами и выступил вперед, как это делал до него Ляфей.
- Высокий Совет, - произнес он и отвесил церемонный поклон на все четыре стороны. – Мы собрались здесь сегодня вовсе не для того, чтобы примирить двух человек, нет – мы собрались для того, чтобы не дать развязаться Цветной Войне, чтобы Черный и Фиолетовый не воевали, а жили как прежде в мире – разве нет?
- Истинно, - поддакнул Хёгуната. Люди замолчали, напряженные.
- И я уже пожалел, что взял в руки эту тряпку, - продолжил Черный. Ляфей на своем месте закипятился. – Вот! Смотрите все – не я зачинщик ссоры! Даже сейчас мой противник продолжает отстаивать цвет, но не мир… ему важнее всего его видимое благородство. Пусть так. Говорю всем: я отказываюсь носить фиолетовый отныне и до конца своей жизни!
Снова вздох изумления. Ах, какая речь! Но я до сих пор не понимаю, куда он клонит.
- Хотя, - продолжил Черный, - я и имею на это право. Разве нет?
- Нет! – выкрикнул Ляфей.
- Я дам на это ответ позже, -  продолжил речь Черный. - Теперь о втором обвинении, о том, что черный я поставлю превыше фиолетового, - снова затаенное дыхание. – Это правда, - шумное «ах!» словно скатились вниз с американских горок. – Я отныне и впредь объявляю своим личным цветом черный. Я буду носить только черный. Пусть все видят, что я из черни. Я отказываюсь от права носить фиолетовый, и вместе с тем я клянусь, что своими делами и поступками я покрою этот цвет – черный -  такой славой, что он засияет благороднее фиолетового. Именно это я имел ввиду. «Не успею я и состариться, а люди забудут, что фиолетовый благороднее черного!» Так я говорил?
 - Да, ты тоже не лжешь, - согласился Хёгуната, - и в твоих словах я не вижу преступления. Напротив – твое стремление похвально. Не нацеплять на себя мнимое благородство, но стать им – чувствуешь разницу, человек Крови? Ну, а третье обвинение? Что скажешь об этом?
Черный вмиг преобразился; лицо его стало злым и гадким.
- Третье? – скрипучим неприятным голосом произнес он. – А разве ты приходил в мой дом, благородный Ляфей?
Образовалась пауза, молчание, ничем не заполненное. Хёгуната, повертев головой, не надумал ничего и сунул свою морду в молчаливый паланкин – посоветоваться, надо полагать. Он советовался недолго. Вынырнув из-под занавесок, он велел:
- Поясни, принц Зед. Второй Хранитель настаивает, что оба вы не лжете, хотя и утверждаете прямо  противоположные вещи.
Я начал понимать, куда клонит Черный; теперь я уже понимал, почему смеялся Хёгуната. Ликование чуть не смыло меня с места.
- Алкиност Натх, - Черный обернулся у Алкиносту с поклоном, - подтверждаешь ли ты, что я твой принц, несмотря на то, что коронации еще не было?
- Подтверждаю и не отрекусь, что бы ты ни сказал, - ответил Алкиност.
- И, если не ошибаюсь, существует некий этикет, согласно которому ко мне должно относиться, - продолжил Черный. Хёгуната выглядел очень заинтересованным.
- Несомненно, - ответил Алкиност спокойно.
-  Ляфей пренебрег этим этикетом, - резко сказал Черный.  – Он действительно приходил в наш дом – но, спрашиваю я вас, отчего человек, сегодня требующий уважения к своему благородству, не уважает чужого? Или он, так пылко рассказывающий о законах людей, подзабыл законы Драконов?
- Поясни, - попросил Хёгуната.
- Охотно! Одним своим визитом он нарушил четыре закона!
Первый – он явился без приглашения. Где это видано, чтоб к принцу вваливался кто угодно, когда ему заблагорассудится?! Да еще и раскрыв двери пинком – на косяке до сих пор хранится след его сапога. Хотите, покажу? Это,что ли , твое хваленое уважение  хотя бы просто к человеку?
 Второй – явившись, он пренебрег отказом в аудиенции, то есть начал перечить воле принца, и ввалился в комнату, где мы отдыхали, продолжая настаивать на аудиенции!
Третий – когда мы проигнорировали его приход, он не удалился, о нет! Это привело его в ярость. И он начал крушить мои личные вещи – что это, смелость или глупое высокомерие?
И четвертый – когда, наконец, нам пришлось признать его присутствие, подчиняясь его грубости, он не снизошел к нам с высот своей фиолетовой крови  и не стал придерживаться этикета, как должно. Он ушел, не объяснив о цели своего визита. А  значит, он не посещал моего дома. Или ты все-таки признаешь свое невежество и неуважение к моему дому, ко мне как к человеку и ко мне, как к принцу Дракона, Ляфей?
Хёгуната, наконец, смог расхохотаться, не таясь.
- Алкиност Натх, - посмеявшись, сказал он, - ты приобрел ловкого дипломата!
Алкиност польщено кивнул.
- Но одно меня беспокоит больше всего, - продолжил Хёгуната. – Вы, люди, видно, забываете, кто вами правит и кому тебе должно подчиняться безоговорочно!  - он приблизил свои горящие глаза к Ляфею, и тот струхнул, ибо тон, которым это было сказано, был грозен. – Не так ли, Ляфей благородный?! Ты так цепляешься за свое благородное происхождение, что забываешь о тех, кто выше тебя! Да, принц Зед из черни. Но одно слово Дракона, твоего господина, делает его выше тебя по положению, и Дракон это слово сказал – и сегодня повторил его еще раз. Вот поэтому Зед имеет право на отстаиваемый тобою благородный цвет; поэтому я счел твое обвинение смехотворным.
Еще хуже другое. Ты рожден человеком Крови, но силы в тебе нет. Ты пуст; а Зед, хоть и из черни, полон этой силы – почему ты отказываешься уважать его? Отчего ты, существо более негодное, настаиваешь на своем превосходстве? Да еще и затеваешь эту войну - посмотри, сколько людей уже готово драться из-за цвета! Зед принес свои сожаления и даже принес жертву – что сделаешь ты, чтобы погасить эту распрю? Молчишь? Скверно; скверно, что из-за пустого упрямства эта война продолжается, ведь даже один ты – воин. Скверно; скверно еще и потому, что забыв, кто твой суверен, ты ровняешь его принца с обычными людьми и не видишь в нем никаких отличий от «простого горожанина», хотя должен был бы видеть – хотя бы своего господина, коим он назначен не абы кем – самим Драконом. Но этого ты делать не желаешь; этим самим ты противишься воле Дракона – и это мягко сказано! Ты просто нарушаешь всякие рамки приличий и пытаешься поставить себя выше воли и слова твоего Императора.  Придется нам вмешаться, хотя мне и обидно до слез, что люди оказались столь неблагодарными. До сей поры мы не настаивали в регламенте о цветах и прочих привилегиях, и даже промолчали, когда простые люди, вроде тебя, посмели перенять кое-какие привилегии принцев… мы думали, что люди сами разберутся с этим и считали цвета тряпок такой мелочью!
- Я настаиваю лишь на соблюдении законов! – прорычал Ляфей; он впился в свой фиолет, как клещ. – Я желаю отличаться от черни цветом моей крови, фиолетовым цветом, благороднее которого лишь золото и серебро!
- Так значит, ты моих слов не слышишь?! И упорно продолжаешь называть принца – чернью?!  Ну хорошо же… Пусть будет так, - сурово согласился Хёгуната. – Ты будешь носить фиолетовый. Только знать по рождению будет носить фиолет! Так гласит Закон. И ни единого драгоценного камешка – это будет удел только знати по призванию, такой, каковой является Зед из черни. И попробуй только надень свою блестящую брошку тогда, благородный Ляфей – я сам откушу тебе руку за неповиновение!
- Что?! – вскричал Ляфей, понимая, какую привилегию себе выпросил. – Я говорил о старом законе, а не о  том, который можно придумать, чтобы возвысить его и унизить меня!
Хёгуната – он счел суд оконченным и уже собирался уходить, - обернулся через плечо.
- Покажите Книгу Законов высокородному, - сказал он. – Всем известно, что Тавината, сын Яра,  был принцем Дракона, благородный. Думаешь, кого выше поставит Яр – своего сына или тебя? Кроме того, а почему ты думаешь, что если б такого закона и не было, я не мог бы его в Книгу вписать? Может, ты оспоришь и мое право на написание Законов?
Смятение возникло в рядах людей, свидетелей Ляфея. Конечно, это были только знатные люди, но далеко не такие болваны, как Ляфей. Некоторые повскакивали с мест, горячо о чем-то споря, а некоторые, в том числе и человек в мантии, спокойно сняли свои фиолеты (в том числе и мантию) и присоединились к нам, заняв места на нашей лавке. Ляфей, покинутый большинством своих свидетелей, был багровый от стыда, смешанного с яростью. Книгу ему подали.
Ляфей, холодея, припал к предложенной ему книге – сомневаться в древности её и подлинности не приходилось, - и мы, холодея, припали рядом.
О, ужас!!!
Ляфей прочел и с истерическим хохотом начал рвать на себе волосы.
Вот что там означалось:
«Принц пакефидский, что всего превыше, обязан носооорпроить….»
Я с ужасом представлял себя бряцающего тонной металла, как рыцарь доспехами – да, в общем-то, тут и были описаны легкие доспехи, а что из золота – так Драконье золото самый прочный металл на континенте!
- Портной, которому вы поручили работу, не справится с тем, что у него есть, - заметил Черный осторожно, лелея надежду, что можно будет откосить от вынужденного великолепия. Алкиност покивал головой:
- О, да. Мы уже послали ему сундук с серебром и ювелира. Думаю, вдвоем у них дело пойдет быстрее. Да не расстраивайся так, Торн! Уверяю тебя – тебе еще понравится!
И в чем-то он оказался прав.
- Умоляю только об одном, - пискнул Зед, - разреши мне самому заплатить за работу и драгоценности!

8.КАК ЖЕНИЛИ ПРИНЦА ЗЕДА.
 
Ко дню нашей коронации все было готово, нашего появления в городе ожидали не только мы сами, но и любопытные, желающие увидеть, какую привилегию по глупости выхлопотал нам Ляфей.
Опишу подробнее костюм Черного, потому что вскоре  ему предстоит стать легендарным и узнаваемым на всем континенте.
Прежде всего – это был черный бархатный костюм, как и было заказано, но и только. На этом сходство с заказом кончалось, и начинался шик, а точнее, традиция – Натх Ченские Драконы настояли на следующем Совете, куда нас уже не пустили, и где нас уже никто не спрашивал, чтобы все вернулось, как когда-то, когда принцы на груди несли знак своего государя. И мы понесли!
Итак, на черном фоне Зедова костюма скалил пасть серебряный Дракон. Его узкая морда начиналась на талии, постепенно расширяясь кверху, переходя в массивный лоб. Фишка в том, что изображение это было собрано из тысяч мелких серебряных чешуек, отлитых каждая своего размера, формы и даже текстуры. Было полное ощущение, что это настоящая серебристая змеиная кожа; были даже искусные складки возле разинутой пасти и морщины у прищуренных глаз. И при том это не было жесткой конструкцией – каждая пластинка была пришита на свое место подобно бисеринке или маленькой пуговке на ножке, кому как нравится, и, надев это платье, в нем можно было так же свободно двигаться, как и змея бы двигалась в своей коже.
Ворот, закрывающий шею до самого подбородка, и тоже расшитый серебряными чешуйками, походил на раздваивающийся гребень, наверху украшенный зубчиками. Если ворот застегнут – Дракон спокоен, если расстегнут – Дракон был в ярости, и его гребень распускался на две стороны.
На спине, ниже самых лопаток, как и велено было, выложена была все та же чешуя, правда, уже испещренная узорами, коим полагается быть на коже змеи. Самые мелкие детали, какие-нибудь закручивающиеся усики, тонкие перепонки ушей, были вышиты серебряными нитками, да так искусно, что казалось – дунет ветер, и они всколыхнутся. Верхнюю часть плеча тоже украшала эта чешуя, на предплечьях до самого локтя были браслеты, и перчатки их тонкой кожи богато пестрели заклепками из серебра, аж горело. Все вместе это выглядело так, будто Дракон сложил крылья за спиной.
И  - не забудем про инкрустацию. Дело в том, что каждая чешуйка, даже самая малая, были украшены меленькими бриллиантиками, а на месте глаз серебряного Дракона лучистым светом горели большие, невероятно большие бриллианты. Все вместе это выглядело так, что… словом, не передать того сияния, того блеска и той роскоши, с которой был наряжен принц Зед!
Теперь пара слов о его именных вещах.
Их, стало быть, было всего две. Первая – это серебряный обруч на голове. На затылке он шел ровной линией, а на висках вдруг растраивался; переплетаясь меж собой, тонкие серебряные ленты достигали лба, где вновь сливались воедино.
И на нем, прямо на лбу, Драконьими быстрыми буквами, похожими на следы танцев змей на песке, было написано имя Зеда.
Вторая вещь – это пояс. Он больше походил на искристую груду самоцветов, опоясавших Зеда, а пряжка его, располагавшаяся как раз в том месте, где начиналась Драконья морда, изображала его зубы. Расстегнешь – зубы разжались, застегнешь – Дракон зубы стиснул. 
Что могу сказать обо мне? Я был наряжен в точности так же, с той лишь разницей, что костюм мой был… белым, украшенный черненым серебром, и вместо алмазов чешуйки украшали самые редкие черные сапфиры.
Придворные рисовальщики старательно нарисовали наши коронационные портреты – мы на них получились ну как ангелочки, с чистыми, широко распахнутыми глазами, словом, очень красивые. Но узнаваемые – по крайней мере, я смог отличить себя от Черного, - что немаловажно.
Еще у меня была одна деталь, немаловажная, но о ней мало кто знал – это лук. Для меня специально изготовили этот лук, самый невероятный из всех, что я видел. Мало кто способен был натянуть на него тетиву, и он был огромен – думаю, стрелы он тоже пускал дальше чем какой-либо другой лук в этом мире, а на колчане, что прилагался к этому луку вместе со стрелами, был изображен слепой страшный глаз. О вещи этой помалкивали; и хотя она и следовала за мною всюду в лакированном ящике красного дерева, запертом на замок, о ней почти никто ничего не знал, а тот, кто знал молился, чтобы я его как можно реже вынимал из его хранилища.
И знамя! У каждого из нас за спиной было знамя, флаг, которое нес знаменосец. У Черного – черное, с вышитым на нем гордым змеем. У меня   -  белое, со львом.
- Ну, - промолвил Алкиност, выглядывая из окна, - все готово. Толпа ждет вас – и я даже вижу белых голубей, которых люди принесли с собой. Это добрый знак! Никогда ни одного из моих принцев не приветствовали белыми голубями… впрочем, и фиолетовыми флагами – тоже.
- Что это означает? – напрягся Черный.
- Это означает, что Цветная Война продолжается, сын мой. И люди, потрясающие этими флагами, отрицают твое превосходство и благородство, и тут я бессилен тебе помочь. Этот бунт не подавишь силой – я мог бы прихлопнуть любого из них одним когтем, но это не заставит их считать тебя равным им. У благородного Ляфея нашлись последователи, те, кто считает себя исключительным и лучшим в этом мире. Так что тебе придется очень трудно, и свою клятву прославить черный цвет будет выполнить сложно.
- Об этом не беспокойся, - твердо произнес Черный, - я не просто пообещал. И дело даже не в цвете – дело во мне. Я, такой несовершенный, вижу невежество и тупость в людях  - я хочу, чтобы они и сами это увидели в себе и кое-чему научились у меня. Может, со временем они научатся ценить в себе что-то иное, не только пышный герб.
Алкиност кивнул; дворецкий, напыжившийся от важности, стукнул церемониальным жезлом об пол и торжественно провозгласил:
- Принцы Натх Ченские, Зед и Торн, изволят начать монаршую прогулку!
Когда опустили подъемный мост, и в глаза мне ударило ослепительное солнце, сердце мое ухнуло куда-то вниз, и я понял – вот оно, началось! Я почему-то ощущал, что это не просто коронация, не просто дворцовая формальность. Это было начало чего-то, чего-то неведомого и великого, и я делал первый шаг к вершине.
Толпа, ожидающая нас на площади сразу за рвом, взревела; такой многократной здравницы я не слышал никогда! Тысячи рук взметнулись вверх, и в небо полетели голубы – вестники Слепого Пророка; этим знаком народ благословлял нас, и от тысяч белых крыл лепестки с расцветших вишен сыпались еще сильнее, и настоящий снегопад настал среди весны, а в далеком Городском Храме колокола звонили так, что густой гул слышен был по всей столице!
Сначала по этикету вышла наша охрана, затем – герольды (такой специальный человек, несет впереди монархов на официальных шествиях Венец, в нашем случае – корону, которую нам предстояло надеть в Храме), а потом уж и мы сами со знаменосцами. Замыкали шествие трубачи, выдувавшие торжественный марш. Словом, было очень красиво, и шествие было очень пышным.
Приветствующий нас народ выстроился по обеим сторонам дороги; здесь были не только горожане, приодетые ради праздника, но и приезжие принцы – за каждым из них стоял неизменный знаменосец. Они так же кланялись нам, приветствуя.
Но было и еще кое-что, не прописанное ни в одной книге с этикетами и Законами: приветствующие нас люди кидали под ноги нашим лошадям ветки вишни в цвету; мало того, что деревья сами осыпали наши плечи своими лепестками – вся дорога наша была усыпана цветами, перевязанными черно-белыми лентами. С религиозной точки зрения, этот красивый жест превозносил нас до небес, и мы словно по облакам шли! Однако, что за ленты украшали цветы, устилающие наш путь? Я пригляделся – и на людях были такие же! Ленты перевязывали рукава, украшали прически красавиц, перевивали талии мужчин поверх поясов. Люди с таким лентами нам кланялись и выпускали голубей в небо. Черно-белые ленты! Знак того, что  люди эти с нами, и признают то, что Черный отстаивал в суде!
А были и другие; знать в фиолетовом, лишенная блеска драгоценностей, зато с яркими нашивками из того самого фиолета, который стремился купить Черный! Поверх шелка и атласа, поверх яркого и светлого, у каждого из них был нашит маленький треугольник на груди. И эти люди нам не кланялись, и не кидали  под ноги нашим лошадям цветов. Они просто стояли вдоль нашего пути, выставив вперед свои нашивки, и вызывающе молчали. Фиолетовые Воины; я видел, как недобро ухмыльнулся Черный, сворачивая в сторону, где треугольниками пестрел чуть не каждый зритель, и напугался, что он что-нибудь выкинет сейчас, и сорвет коронацию – с него сталось бы  налететь на непокорных и отстегать из плетью! Я просто знал, кожей чуял, что он что-то сделает!
И он сделал; но как он их сделал!
Пустив Красавца красивой рысью, он промчался мимо недовольных ровно и гордо, так, знаете, как и положено монарху проезжать мимо подданных, и посмотрел… да, этим взглядом он расставил точки над i: это был взгляд победителя. Тот, кто первый осознал всю глупость Цветной Войны, уже был победителем.
Ведь, в сущности, эта война была затеяна одним человеком – Ляфеем, - для того, чтобы на него обратили внимание. Его не увидели, не захотели увидеть; а те, кто его поддерживали теперь, хотели того же – чтобы их заметили. Чтобы увидели не Черного, какого-то сопляка из толпы, который кулаками пробил себе путь к Дракону, а их, таких приличных и высокородных, которые всегда были рядом, и которых почему-то никогда не жаловали! Кроме того, чужеродность Черного и его прогрессивные взгляды, коими он покорил Дракона, для них, простых людей, были сродни чему-то мистическому. Приученные бояться всего неизвестного и непонятного, они со злобной завистью смотрели из темных углов, как Черный сломя голову атакует всякое чудовище, которое им из их спасительной тени невежества казалось непобедимым и обладающим сверхъестественными способностями. И Черный побеждал, развенчивая мифы и многолетние легенды, которым верили самые смелые и сильные из воинов, и от его легких побед становилось стыдно, и люди понимали, что просто-напросто боялись, и страхом своим делали неведомое – неуязвимым…
Проще скажи – они завидовали мне! В этом и крылась истинная причина того, что именно меня так резко отрицали и не желали признавать!
Да, скорее всего, ты прав.
И они готовы были отрицать Черного и носить фиолет всегда, чтобы..!
Только ничего от этого не изменится. Черный уже стал их сувереном, а они так и остались в тени, несмотря на свое упрямство. Потому что упрямство было пустым – забегая вперед скажу, что  ни один Фиолетовый Воин ни сейчас, ни потом не рискнул вызвать Черного на поединок, чтобы оспорить благородства избранного им черного цвета и доказать превосходство фиолетового. Это был бы верный шаг наверх, к Дракону; но так же верный шаг к поражению, и, возможно, увечью – Черный славился как очень искусный и беспощадный воин (хотя второе утверждение спорно, это уж люди придумали для остроты ощущений, что их принц Зед любит отрубать своим соперникам конечности). Так вот никто не рискнул. И этим  было все сказано.
И Черный это понял, когда проехал мимо, обдав презрением этих рафинированных аристократов, чья фиолетовая кровь выродилась и уже не горела смелостью.
Вечером был пир и танцы. Черный, как герой дня, щеголял в свих брильянтах, и его прекрасный благородный праздничный плащ из красивого черного материала задевал танцующих рядом с ним дам.
Кроме приглашенных на это знаменательное событие Драконов были тут и люди – среди первых и самых важных гостей я узнал и того человека, что в суде был в мантии. Он сидел неподалеку от трона Государя и производил впечатление человека очень довольного жизнью, хотя на нем не было ни единого камешка, и даже драгоценную застежку на его фиолетовой мантии ему заменили на какую-то невзрачную медную пряжку. Он уважительно улыбнулся мне, когда заметил, что я на него смотрю.
И поднял в приветственном жесте свой бокал.
Беспечный Черный мог и не заметить, но я-то видел (несмотря на то, что вокруг тебя увивались местные красавицы и то и дело награждали тебя поцелуями?!), что сей господинчик слишком близко сидит к Дракону, и они время от времени что-то оживленно обсуждают, поглядывая на веселящегося, ничего не подозревающего Черного. Человек что-то говорил Дракону, а тот согласно кивал головой. И тоже поглядывал на Черного.
Это был не то чтобы тревожный знак – но и не очень обычный. Что-то готовилось специально для Черного, а он, развлекаясь первым в его жизни балом, заигрывая с хорошенькими дамами, не замечал сгущающихся над его головой туч.
Вечером, когда отыграла музыка и гости разъехались по домам (кстати, уехал, откланявшись, и высокородный господин в мантии, а я-то почему-то решил, что он непременно останется), состоялся разговор.
Черный пришел к Государю весьма веселый. К рукаву его был прикреплен маленький букетик цветов, перевязанный крохотной тонкой атласной ленточкой – знак того, что какая-то дама признавалась ему в своих нежных чувствах, - и в своем блистающем наряде он теперь весьма походил на статного принца, а не на засранца из провинции.
- Сын мой, - произнес Дракон, - я счастлив, что теперь я так могу тебя называть, и горд, что ты – именно мой приемыш.
Черный напрягся. Такая цветистая фраза наверняка была ложкой меда перед горькой микстурой.
- Но твой высокий титул теперь и отныне накладывает на тебя определенные обязанности, - ага, вот оно!
- Я, мой господин, всегда готов исполнять их, как бы трудны они не были, - осторожно ответил Зед. Дракон покачал головой, словно обдумывая, как бы половчее сказать то, что надобно.
- Ты знаешь, что многие люди тебя уважают и даже боготворят, - произнес Дракон. – И, видят боги, ты многое для этого сделал!
- Но есть и недовольные, так?
- О, да. И все бы ничего – в конце концов, кто обращает внимание на какие-то разговоры из толпы, когда говорящий прячет свое лицо, но он не прячет! Проще говоря – знать – не все, но многие, - отказывается тебя признавать.
Черный помрачнел.
- И это тоже было бы ничего – в конце концов, у нас свои войска, и мы, правящие дома, давно привыкли не полагаться на их помощь и поддержку в случае войн… Дело тут в другом. Это непочтение вносит раскол в общество, общество людей. Они уже не едины в своем отношении к тебе; они начинают задумываться – и мысли их не всегда разумны и невинны. Словом, сегодня я слышал слова – очень мудрые слова! – о том, что тебе следовало бы поискать союзников среди тех, кто носит фиолет. Тебе следует сделать такой шаг, после которого бы тебя признали как равного среди них.
- Что же это за шаг?
- Женись; сегодня это предложил господин Алирод. Ты его знаешь, точнее, видел в суде. Он встал на твою сторону и искренне желает тебе добра и поддержит тебя всегда, но он один – этого слишком мало. А если бы ты был женат на его дочери – это было бы совсем другое дело! Он очень знатный человек, очень. Настолько, что даже имеет право носить серебро и золото подобно тебе. И не за всякого готов отдать свою дочь. Точнее – еще в прошлом году он отказал всем, кто к ней сватался, а там были очень знатные господа! Такой брак заставил бы замолчать твоих недоброжелателей. В народе ходят слухи, что ты благородного происхождения, а такой брак только упрочил бы их, если б господин Алирод отдал тебе свою дочь, при том отказав многим, как я уже говорил, - Алкиност с прищуром посмотрел на Черного. – Если честно, то я не понимаю, почему ты это отрицаешь.
- Потому что это не так, - упрямо ответил Черный.
- Хорошо; а что скажешь насчет брака?
- Но я молод, мне рано жениться!
- Молод?! В шестнадцать лет – молод?! Тем более, что в благородных семьях принять браки заключать чуть ли не с пеленок!
- Но, государь, – в отчаянье произнес Черный, - я же не знаю… эту женщину. Как я могу на ней жениться?! И она меня не знает.
- Ну, она-то, положим, знает – и даже, кажется, влюблена. Она видела тебя на турнире. Кроме того – слава о твоих подвигах гремит на все Мирные Королевства, и любая девушка грезит о таком герое, как ты. И она – не исключение. Иначе бы её отец не предложил бы такое.
- Понятно! Благородная девица изволила влюбиться, - с горечью произнес Черный, - а её отец тут же решил подарит ей такую интересную игрушку!
Дракон усмехнулся:
- Наверное, ты и в самом деле еще юн для брака и потому так трепетно к нему относишься. Будь ты постарше и поциничнее, ты бы вспомнил о том, что ты – знатнее, и это ты, по идее, приобретаешь дорогую игрушку… вспомнил бы ты и о том, что господин вовсе не обязан быть добр к своей жене – я часто вижу это среди вас, людей. Он вообще может не видеть её всю жизнь – за исключением, конечно, того момента, когда надобно произвести на свет наследника… В конце концов, и этого можно не делать – ты просто можешь потом взять себе другую жену, по своему вкусу, а этот брак навсегда останется просто политическим ходом. Ты принц Дракона, в тебе моя кровь, ты переживешь свою жену настолько долго, что не успеешь и состариться, когда она отправится к праотцам – к чему же тебе так переживать из-за такого ничтожно короткого отрезка твоей жизни?!
- А еще ты имеешь право через год дать ей развод, - припомнил я. – При условии, конечно, что ты оставишь её невинной и признаешь, что женился на ней из уважения. Так скажем, сделал ей такой изысканный комплимент.
Черный все равно выглядел мрачным.
- Ну так что? – спросил Алкиност.