кинф, блуждающие звезды. книга вторая 16

- Скажи своему господину Алироду, что я согласен, - упрямо ответил он, и я понял, что юной госпоже принцессе замужем будет несладко. – Но пусть он знает – я заключаю действительно политический брак, и как сказал Торн, делаю невесте просто комплимент. Через год последует развод. Я не прикоснусь к ней.
Дракон улыбнулся в усы.
- Говорят, она прехорошенькая, - напомнил он. Черный был непреклонен:
- Мне это безразлично. Я не люблю её, а это её сватовство…
- Говорят, люди легко влюбляются, если один из них этого хочет.
- Нет!
- О, дитя мое! Да что же это такое… люди в этом мире только тем и занимаются, что женятся! Знал бы ты, сколько браков заключается – и по любви, и не по любви, и политических, и выгодных! И сколько жен берет один человек – Дракону и не снилось такое! Что за страх у тебя перед тем, на что остальные люди смотрят весьма обыденно и спокойно?!
Я и сам не понимал, отчего Черный так упрям; обычно в делах амурных ему катастрофически не везло, дамы, которые ему нравились, потом вдруг оказывались или полными дурами, или вертихвостками, или – того хуже, - просто предпочитали ему других. А тут местная красотка вдруг воспылала к нему страстью, да такой сильной, что и под Венец    готова – а он уперся, как баран…
Впрочем, где гарантия, что потом она тоже не окажется дурой?!
Словом, как бы Черный не ерепенился, а согласие он свое дал, и начались приготовления к свадьбе.
Процесс это был весьма интересный и забавный,  и я, как друг жениха, тоже принимал в нем участие.
Во-первых, чтобы все убедились в серьезности его намерений, Черный обязан был нанять множество бабок-знахарок и ворожей – они, целыми днями камлая и распевая жуткими голосами священные песни, должны были отгонять от дома невесты всякое зло, если таковое вдруг нашлют ворожеи недругов – точнее, не-подруг, погибающих от засвисти, а погибающих, к нашему священному удивлению, было премного. Когда господин жених сопровождал невесту на церемониальных прогулках по городу, мимо нашего кортежа проходили, проезжали, а то и просто стояли на тротуарах девицы всех возрастов и сословий, наряженные в самые лучшие свои туалеты. Невеста в наглухо закрытом паланкине молчала, и я (кстати сказать, мне было весьма любопытно посмотреть на неё) так и не имел возможности хотя бы примерно представит себе, что за счастливица досталась Черному в жены. Старухи, нанятые нами, завывали свои противные песни, стоило хоть одной девушке улыбнуться жениху, и их обряды вселяли в холодное сердце Черного еще большее отвращение к неповинной ни в чем невесте.
Были даны несколько балов, на которых жених обязан был танцевать перед невестой – и, скажу вам, несчастная она девушка! Потому что с женихом отчаянно флиртовали все без исключения дамы, на глазах у законной, так сказать… вот фарт настал Черному!
Первый бал был дан в доме Алкиноста, и назывался он Балом Цветов. Красотки в розовых платьях с густо подсиненными веками, с розовыми губками, благоухая самыми изысканными духами, с приколотыми на груди букетиками цветов, были словно видения! Рука об руку танцуя с обрученным, они касались его кокетливо и нежно, и так улыбались, что даже у меня начинала кружиться голова. Черный в своем бархате смотрелся среди них немного зловеще, но очень эффектно, а его новый плащ, ниспадающий с плеч до самого пола, придавал ему солидности.
Невеста тоже обязательно присутствовала на празднике, несмотря на высокую опасность сглаза, но по поводу этой дамы я так ничего и не могу сказать. Я не знаю даже какого она была роста – даже когда Черный церемонно отвел её на предназначенное ей сидение, откуда она наблюдала весь праздник, я этого определить не смог, так как она была с головы до ног укрыта не то фатой, не то просто шелковым мешком, который натянули ей на голову, а на ногах у неё были туфли на высокой колодке. Черный был строг и молчалив; он церемонно поклонился девушке и отошел выполнять свои обязанности.
Говорить помолвленным было не положено – только в самых необходимых случаях, там, например, если жених хотел посвятить невесте танец или в её честь спеть сонет. Но Черный петь не стал, а на его посвящение танца невеста что-то еле слышно пискнула в ответ. Так что никакого представления о ней как о личности у меня лично не было.
Второй бал дали в доме у господина отца невесты, и он был еще красивее, чем первый. При том я к нему (к отцу, конечно, не к балу) проникся искренним уважением. Сей господин встретил нас на пороге своего дома, одетый в фиолетовое, но на руке его была повязана черная лента – знак того, что, вообще-то, он на стороне Черного. Он уважительно поклонился жениху и потом весь вечер прислуживал ему как простой слуга. Это не могло возыметь действия – и в самом деле, гости, поначалу зажатые и суровые, от такого отношения хозяина к Черному немного расслабились и живее заговорили с ним.
Чопорные папаши уже не хватали за руку дочек, когда те порывались пригласить Черного на танец; а после танца, когда он возвращался за стол, с ним вежливо раскланивались.
Заметил перемену и Черный; и, кажется тоже понял что господин его будущий тесть неплохой человек. Тем более, что он (тесть) уже был осведомлен, что предстоящий брак будет политическим, но это жестокая весть не отвратила его от Черного. Напротив – он так же тепло относился к строптивому зятю, как и прежде. И сердце Черного оттаяло.
- Ты благородный человек, господин Алирод, - сказал Черный. Господин Алирод поклонился:
- Я счастлив, что могу помочь тебе, принц Зед, - ответил он. – Многие не понимают того блага, которое ты можешь дать им, но не я. Я все готов отдать, чтобы ты оставался нашим принцем, и готов поддерживать тебя.
- Спасибо. Я вижу, ты действительно человек благородный и искренний, и не сержусь на тебя. Признаюсь, сначала я думал, что ты просто удовлетворяешь каприз своей высокородной дочери, но теперь я вижу плоды твоих усилий и верю, что действуешь ты бескорыстно. Оттого я обещаю тебе, что никогда и ничем не обижу и не оскорблю твою дочь. Я не обещаю любить её, но обещаю ей честь и свободу через год, если она того сама пожелает. 
- Это уже немало, - с поклоном ответил Алирод. – Только, юный принц, прошу тебя об одном – не говори сейчас никому, что брак – политический. Но обижай мою дочь этим. Есть много способов избежать супружеской жизни, так пусть она весь этот год просто ждет и лелеет надежду.
- Хорошо, - ответил Черный.
Этот второй бал был Балом Масок. Все красотки были наряжены в раззолоченную парчу, багровые и серые шелка, и вся их пестрая толпа походила на прекрасный осенний букет в багряном великолепии. Кавалеры были одеты скромнее, в коричневое и серое, кое-кто – в фиолетовое, но этот цвет не особенно бросался в глаза, и скоро различий меж ним и черным не было вообще.
Черный пользовался успехом; старухи старались вовсю, распевая свои гимны, но за музыкой их не было слышно. Красавицы кнента как стая бабочек кружили на натертом до блеска полу, а несчастная невеста сидела на своем стуле, прямая, ка палка, нервно стискивая на коленях маленькие белые ручки, словно хотела, чтобы и они исчезли, были невидны, как и её лицо.
Как раз в этот момент к Черному приклеилась редкостная красотка – даже несмотря на маску из белого шелка с позолотой и каплями, выложенными камешками, на её лице, я готов был поклясться, что она прехорошенькая. Она была одета в шелковое багровое платье, искусно расшитое золотыми букетами и листьями, с плеч её спускался атласный плащ до самого пола, а на голове в высокую пирамиду были уложены красивые волнистые золотистые волосы, увенчанные роскошными тонкими полосатыми красно-золотыми длинными узкими и одним белоснежным пуховым перьями. Словом, это была королева-осень! И тем печальнее выглядела на её фоне невеста в черном – ах да, забыл сказать, что в честь Черного невеста приняла решение всюду появляться в строгом черном платье, - со своим полупрозрачным черным мешком на голове.
Черный, несмотря на свои тяжкие думы, красотке изволил улыбнуться. Да и как было не улыбнуться – эта рыжая просто ослепляла своей улыбкой-прожектором на расстоянии десяти шагов! Завидев этот флирт, невеста нервно вздрогнула и её руки буквально закопались в складки юбки. Однако! Неужто она так ревнива? Они ведь еще не женаты. Но, с другой стороны, ведь она же в него влюблена. Горько, наверное, осознавать, что жених расплясывает с другой… Хотя – это же традиция, направленная на то, чтобы все оценили красоту и стать жениха, и невеста не должна на неё обижаться.
Тогда я ничего не понимаю.
По этой же самой традиции я имел полное право пригласить невесту – если, конечно, я был полностью уверен, что жених не даст мне в дыню. За свою дыню я был спокоен, а потому приблизился к  невесте и отвесил ей поклон. Отец благосклонно кивнул головой – мол, можно, давай.
Но невеста к моему глубочайшему удивлению повела себя очень странно. Поднявшись так поспешно, что я бы назвал это движение скорее диким прыжком, она буркнула невнятно какое-то извинение и рванула прочь.
Я замер, пораженный.
Нет, в том, что невеста покинула праздник, ничего такого особенного не было. Она имела на это полное право; но что-то говорило мне, что она не просто ушла – она сбежала, поспешнее, чем Золушка, словно её тыква уже зеленела и пускала усики прямо перед парадной лестницей.
Дыня, тыква…
Бахча какая-то.
Так; все интереснее и интереснее.
Отец невесты прямо-таки позеленел. По этикету ему не полагалось покидать бала, но поведение его дочери не лезло ни в какие рамки.
- Благородный Торн, -  произнес он, кланяясь как бы дочери вслед но на самом деле наклоняясь ко мне ближе, - что-то наверняка случилось! Не мог бы ты проследовать за госпожой невестой и посмотреть, в чем там дело? Может, какой-нибудь негодяй ей угрожает, а она нам ничего не сказала, чтобы не омрачать праздника…
Я с сомнением покачал головой; мне рисовалась другая картина – пылкий молодой красавец на резвом коне под окошком. В конце концов, этот брак – затея самого господина Алирода, и он нежных чувствах невесты к жениху мы знаем лишь с его слов. А что, если невеста не желает вступать в брак еще больше, чем жених?!
- Я с радостью окажу тебе эту услугу, господин Алирод, - сказал я. – Можешь быть спокоен – я защищу твою дочь, если ей что-то угрожает.
Бегом я кинулся вслед за невестой. За дверями, отрезающими бальный шум от прохлады коридора, её уже не было – вот так раз! Значит, она спешила не на шутку. Кровь закипела во мне, и я некстати вспомнил мой заветный ящик – неужели придется им воспользоваться и натянуть тугую тетиву? Не хватало еще, чтобы у Черного из-под носа увели невесту! Как он будет выглядеть после этого? Его не только перестанут признавать эти аристократы, ради которых все и было затеяно, но еще и засмеют все, кому не лень!
Вслед за мной выскользнул и слуга с лакированным ящиком за плечами. Ему велено было всегда следовать за мной, и я решил, что это знак судьбы – а когда бы еще я смог воспользоваться моим луком?! В конце концов, не зря же покойный ныне Патриарх Ордена Ящерицы так меня напугался, что предпочел казнь одному моему слову?! В конце концов, я самый опасный человек кнента! Должен же я это гордое звание оправдывать?
Лакированный ящик был открыт, и я вынул оружие. Интересно, смогу ли я натянуть тетиву?
Вдалеке, почти в конце коридора, послышался топот деревянных колодок – ага, вот где невеста! Наверное, ей было очень неудобно убегать на этих ходулях, и пока я возился с ящиком, она просто пряталась за углом… Это звук придал мне силы, и я ринулся за ней, сжимая оружие в руках. Мой слуга прыснул прочь, как испуганный куренок. Его дело было сделано; а смотреть, как стреляет то, что он так тщательно охранял, он был не обязан.
Нужно сказать, что дворец аристократа был не совсем обычным. То ли это была дань традициям, то ли ему просто нравились цветы, да только весь его дом больше походил на джунгли. Во внутренний дворик выходил ряд окон, а противоположная стена была сплошь увешана зеркалами – тоже, кстати, очень дорогое и эксцентричное удовольствие, - и свет играл даже в самых темных уголках целый день. Цветы же росли везде – в кадках на полу, в вазах, прикрепленных к стенам, оплетая подоконники вьющимися побегами и расцвечивая углы шикарными ярким соцветиями. Над головой моей простирались широченные кожистые блестящие листья экзотических пальм, и я, кинувшись было за беглянкой, вдруг ощутил себя в тропическом лесу и остановился.
Несомненно, что-то тут было не так. Оглядывая притихшую зелень, сквозь листья которой я то и дело видел свое отражение в зеркалах,  я слышал как кто-то таится в этих зарослях и наблюдает за мной. И он, этот кто-то, явно что-то слышал обо мне, что-то зловещее и пугающее, иначе бы давно напал… а я стою тут безоружный!
Вмиг тетива была натянута и запела, вибрируя, сверкая серебром. И этот призывный зловещий звук тем более насторожил меня.
Что-то шевельнулось – поспешно обернувшись на звук, я лишь краем глаза уловил в зеркале какое-то движение, но никого кроме себя мне увидеть не удалось.
Зато на меня из зеркала смотрел я сам – и моя стрела, уже лежащая на тетиве. Дело плохо…
Снова послышался деревянный топот, и я оглянулся. На сей раз я отчетливо увидел удирающую невесту и не раздумывая всадил стрелу в волочащийся по полу подол. Она вскрикнула и упала, чуть не своротив какую-то кадку с цветами. Вторая стрела заняла место первой, и я осторожно начал двигаться в сторону женщины, лежащей на полу – теперь у меня не было сомнений, это была не невеста. Я подошел ближе и резко сдернул черную фату, скрывающую лицо девушки. На меня смотрели заплаканные перепуганные насмерть глаза совсем юной девчонки лет тринадцати – четырнадцати, черная краска растеклась и прочертила широкие грязные полосы на напудренных щеках.
- Не шевелись, - резко приказал я. – Ты знаешь, как меня называют?
- Слепой Мастер!
- Именно; не совсем понимаю, что это значит, но я не промахнусь, если буду стрелять. Теперь отвечай – кто ты?
Перепуганная женщина дернула юбку, раздирая её и пытаясь освободиться. Вторая стрела воткнулась ровно точно рядом с её рукой, тянущей ткань, пригвоздив к полу освобожденный было подол.
- Не стреляй, господин! – взвизгнула женщина в истерике. – Я все скажу, только пощади!
- Так говори. Я не убийца, и если ты ни в чем не виновата, я не трону тебя. Кто ты?
- Я из театра, - в отчаянье крикнула женщина. – Пощади, господин!
- Зачем ты здесь и где невеста?
- Пощади, господин!
- Отвечай.
- Господин, я ни в чем не виновата! – противно пищала она. - Разве что в собственной жадности – но когда беден, это не кажется таким уж преступлением! Госпожа невеста все придумала!
- Что придумала госпожа невеста?
- Она узнала, господин, что принц Зед хочет заключить с ней политический брак. Не знаю, как. Но только она поклялась, что не допустит развода! Я немного на неё похожа, и она мне заплатила, я должна была занять её место на празднике. А когда ты пригласил меня на танец, господин, я испугалась, что отец узнает, что я не его дочь, и тогда мне конец! Поэтому я решила убежать. А она… В этот миг она на полпути к человеку, который должен будет лишить её чести, чтобы через год принц Зед не смог бы с ней развестись!
У меня даже глаза на лоб полезли. Придумать такое! Наставить любимому жениху рогов – и исключительно из чувства великой любви!
- Да не ори ты, - грубо прикрикнул я, опуская стрелу. – Не дай бог услышит кто. Куда поехала эта аферистка? И почему понадобилось куда-то ехать – что, поблизости мужичка нельзя было найти?
Женщина от моих слов даже рыдать перестала.
- Мужичка?! – потрясенно переспросила она. -  Да что ты такое говоришь, господин?! Госпожа невеста любит принца Зеда, и одна только мысль о другом ей противна! Она поехала к лекарю!
Если бы у меня были свободны руки, я бы за голову схватился.
- Значит, так, - сказал я, - поднимайся и не вой. Укажешь мне дорогу. Если мы успеем, и лекарь не успеет сделать своего гадкого дела, я отпущу тебя и никому не скажу, что ты вообще тут была. Если же не успеем… боюсь, я не стану тебя покрывать, и ты ответишь по закону перед принцем и перед Драконом за то, что пыталась помочь обмануть их.
Девушка хлюпнула носом и попыталась подняться. Это оказалось нелегко – стрела надежно пригвоздила её платье к полу.  Я попытался сломать стрелу, но и это оказалось не легко – она тоже была сделана из гамба. Легче было разорвать платье; так я и поступил.
- Идем, господин! Нам нужно поторопиться. Лекарь примет госпожу невесту в северном крыле!– фальшивая невеста, едва оказалась способной к передвижению, подскочила резво на ноги и рванула куда-то – нет, не по красивому залу, украшенному изысканными растениями, а в боковой ход, скорее всего, коридор для слуг. Для человека, только что уличенного в преступлении и попавшегося (да не абы кому, а другу жениха) она была слишком смела… хорошо, что я научился уже доверять своим ощущениям!
Нескольких секунд мне было достаточно, чтобы прозреть и оценить ситуацию трезво.
Моя провожатая назвалась актриской, которой заплатили небольшие деньги и, нацепив платье невесты, велели сидеть на стуле и не дрыгаться.  Актриса? Ха, как бы не так!
Для наемной актрисы она слишком хорошо знала замок; она шла уверенно, не оборачиваясь и не раздумывая. Подол её платья волочился по полу, несмотря на деревянные колодки на её ногах. Платье, несомненно, принадлежало невесте (иначе отец сразу бы понял, что это не его дочь), но было оно какое-то… мешковатое.
И в самом деле – отчего, когда вся знать, приглашенная на бал, разодета в пух и прах, невеста надевает неприметное черное платье, похожее на балахон, пусть даже и в знак уважения к жениху? Можно было надеть такую черную роскошь, что все остальные просто поблекли бы в сравнении с невестой. Взять ту же красавицу с черными волосами, к которой я присматривался в начале вечера – очень, очень похвально! И кроме полагающейся фаты цепляет еще и широкое непроглядное, как ночь, покрывало? В этом мешке не то что невесту – можно было привести под Венец    мальчика, и Черный ничего не заметил бы, женился…
Мальчика?!
В самом деле!
С ужасом заметил я теперь и то, что грудь «девицы» странно прыгает, словно ей не тринадцать, а все сорок, и у неё как минимум пятеро детей, которых она вскармливает грудью. Напихал за пазуху тряпок! И волосы сбились набок, когда я откинул покрывало, и голос противный...
Вместо невесты и девочки вообще передо мной был мальчик!
Значит, ни о каком сходстве и говорить не приходилось. Он не походил на невесту ни единой чертой, он и роста был низкого, потому и колодки нацепил.
А это означает лишь одно – он мне врет с первого до последнего слова.
Я вынул стрелу из колчана и покрепче сжал её в руке. Да, если верить всем этим рассказам о моих странных особенностях, я не смог бы натянуть тетиву, если бы дело было таким простым, как маленький обман влюбленной девчонки. Дело на самом деле куда как сложнее. И теперь я слышал, как за нами кто-то еще идет. Интересно, куда они меня ведут и зачем?
Со всего размаху стрела опустилась на спину мошенника, рассекая платье и кожу до крови, и мальчишка взвизгнул, выгнувшись вперед и кубарем покатившись по полу. Я кувырнулся вслед за ним – над головой моей пропела чужая стрела, - и, всыпав ему своей стрелой еще раз, подхватил его и закрылся им как щитом, приставив острие к его горлу.
- Выходите! – скомандовал я. – Иначе я проткну его лживую шкуру, и у меня еще останется время, чтобы пару раз выстрелить!
Мальчишка в моих руках не шевелился хотя рассеченная спина, которой он крепко ко мне прижимался, наверняка сильно болела. В темноте коридора кто-то шевельнулся, и я крепче вжал металл в шею своего пленника.
- Ну?! – прикрикнул я, и двое преследователей вышли на свет – я затеял всю эту возню как раз под факелом, чадящим кое-как.
Эти двое были одеты в неприметные серые наряды, на плащах у них были нашиты бардовые, приглушенного тона  узоры из бархата, а лица их скрывали маски. Словом, с первого взгляда их можно было бы принять за наемников, попадись они страже или еще кому.
Но я не дурак; и лохмотьями меня не провести. По манере держаться, по наличию перчаток и по оружию, которое выглядывало из-под полы скромного плаща, я безошибочно определил, что передо мною Фиолетовые воины – тобишь аристократы.
- Доброго вам вечера, господа, - вежливо произнес я. – Надо же, какая встреча! Может быть, расскажете, где же сейчас госпожа невеста – а то я в недоумении, почему на празднике на её месте сидел этот мальчик… верно, ваш сын? – спросил я у человека, который показался мне более напряженным. – Что же вы так неосторожно? Видно, ставка высока, коль вы не побоялись пожертвовать им, - я снова ощутил прилив озарения. Господи, ну как все просто! – Я вот думаю – ну что вам с того, что госпожа невеста выйдет замуж за принца Зеда? Да ничего. Однако, все это вы затеяли не просто из мести. Наверняка у вас есть своя выгода, так?
- Не заговаривай нам зубы, - процедил папаша, и я заметил, что под плащом его скрыт маленький арбалет. Если он им искусно умеет пользоваться, то одного взмаха руки достаточно будет, чтобы прострелить мне голову. – Мне плевать на твое красноречие.
- Хорошо, - легко согласился я, - не будем попусту тратить слова и время, тем более, что его остается все меньше. Это ведь вы наняли лекаря, чтобы обесчестить невесту принца, так? Или надоумили её на это тоже вы – мне противно было б думать, что двое таких блестящих господ просто так решили надругаться над беззащитной девочкой. И ваш сын должен был вести меня долго, очень долго, прежде чем я застану невесту в самом неприглядном виде и буду свидетелем её бесчестья? Безусловно, так. Принц не женился бы на ней ни в коем случае. Зато в зале наверняка есть ваша дочка – это та прелестная дева с золотыми кудрями в осенней парче и бархате? Поздравляю, она само совершенство. Думаю, принц уже тоже так думает. И вы решили, что, очарованный ею, он тотчас женится на вашей дочери после того, как я сообщу ему о коварстве невесты? Умно. Только вам, господа, лучше поспешить туда, где творится ваше преступление, и остановить его, иначе я сделаю с вашим сыном то же, что и вы задумали сделать с этой юной дамой, - папаша даже подпрыгнул от ужаса, когда увидел, что из-под подола длинного платья высовывается мой меч, как раз между ног мальчишки. – Вперед, господа!
Оба аристократа, не сговариваясь, дунули обратно. Я немного постоял, прислушиваясь к тишине и тонкому постаныванию мальчишки и опустил меч.
- Что, не сладко? – сурово спросил я его, брезгливо оттолкнув. Мальчишка хныкал, уже не скрывая слез, ему было страшно и стыдно. – Так-то, братец. Привыкай отвечать за свои поступки.
- Я тут не при чем! – взвизгнул он, размазывая еще и помаду. – Это все отец придумал!
- А ты ему помогал, - сурово парировал я. – Ну, пошевеливайся! Веди меня вслед за ними! Посмотрим, выполнили ли они мой приказ.
Мы вышли обратно в цветочный зал. Мальчишка, почесывая рассеченную спину, двигался теперь намного шустрее, и за одной из кадок там, где зеркала смыкаются, образуя нишу, показал мне еще один ход. Не зная о нем, не по чем бы нельзя было его найти – благодаря зеркалам создавалась полная иллюзия, что здесь растет большой развесистый куст.
Мы спустились вниз по узкой винтовой лестнице. Теперь бал проходил прямо у нас над головами, и я представил себе танцующего Черного, увлеченного новыми подружками. Рядом с ним теперь была, наверное, облюбованная мной роскошная жгучая брюнетка с волосами цвета воронова крыла, собранными в жгут на затылке и спускающимися до самых колен – черт, по-моему, я ею грезил весь вечер, только её милое личико и приходило мне на ум. На ней было роскошное черное бархатное платье, расшитое золотыми и белыми листьями и цветами, которые горели на ткани словно звезды в ночи. Я бы не устоял перед такой красоткой.
Тем временем мы наконец достигли цели своего путешествия, и мне открылась маленькая потайная комнатка, прибранная с известным изяществом и вкусом. Это, несомненно, была спальня, может, специально для любовниц, а может, для рожениц. Тут была и роскошная кровать, застеленная шелковым покрывалом, вышитом цветами и райскими птицами, с кружевными подушками, с пологом, защищающим от нечаянных сквозняков. Горел ярко камин, освещая туалетный столик с зеркалом и угол роскошного комода для белья, а на ковре перед кроватью стояли похитители, и вид у них был прежалкий.
Начнем с того, что никакой невесты тут и не было – а она должна была бы тут быть, разумеется.
Вместо неё на кровати, застеленной поверх роскошного покрывала снежно-белым полотном (догадайтесь для чего) лежал некий господинчик, скрученный по рукам и ногам веревкой. Рот его был крепко завязан, а из вытаращенных глаз градом катились слезы, он мычал и извивался – а все потому, что его мужское достоинство было бесстыдно выпущено из штанов и крепко прижато некими щипцами и порядком покраснело. Ужас!
Я не смог сдержать хохота. Остолбеневшие господа похитители от этого пришли в себя и спешно освободили несчастного, разжав щипцы с трудом. Он жалко постанывал и без сил лежал на постели.
- Где девушка? – спросил я сквозь хохот, утирая катящиеся слезы. Лекарь – а это был именно он, - с гневом воззрился на меня.
- Девушка?! – завизжал он. – Это демон в юбке, а не девушка! Я привык приходить в приличные дома, и никак не ожидал, чтобы молодая дама так вела себя!
Я еще раз взглянул на его распухшее хозяйство, которое он не решался запихать обратно в штаны и поливал его горькими слезами, и захохотал еще пуще.
- А чего вы ожидали, после того, что собирались с ней сделать?
- Я – сделать?! – завыл доктор. – Да она же сама просила, так как страшилась брачной ночи!
И доктор поведал мне свою трагическую историю.
Из его слов выходило, что он слыхал о свадьбе принца Зеда, и знал, что сегодня должно было б состояться бракосочетание. И каково же было его изумление, когда накануне пришла к нему благородная невеста и сказала, что надобно срочно избавить её от невинности, объясняя это своей боязнью.
- Она сказала, что если это сделать прямо перед браком, то принц ничего не заметит, - продолжал убиваться доктор. – В конце концов, это её дело! И мне все равно, как бы она выкручивалась перед молодым мужем. И вот я прихожу в назначенное место и время, меня провожают в спальню и говорят, что госпожа невеста готова – то есть лежит на постели крепко привязанная (чтобы не лягнула доктора во время деликатной операции), я захожу, и вместо пациентки обнаруживаю  хулиганку! Сначала она напала на меня и треснула по голове поленом, - доктор, не ожидающий ничего подобного, сразу же сник и расслабился. А эта мегера, поливая его такими словечками, которых он и у чернорабочих не слыхал (думаю, тут доктор немного слукавил, для красного словца), скрутила его по рукам и ногам и безжалостно (и очень бесстыдно для девочки её лет!) покалечила его.
А что, она мне положительно начинала нравиться! Смущало только одно – а вдруг во время совместной жизни Черный что-то не так сделает, а она припомнит, как это она уела докторишку…
- Господа, - произнес я, обернувшись к разбойникам, - думаю, госпожа невеста исчерпала инцидент. Вам лучше покинуть этот дом. Вы не совершили своего злодеяния, и у меня нет причин вас задерживать, но и принимать вас в этом доме я считаю неуместным. Уходите. Но не думайте, что вы остались неузнанными. В любом случае я видел лицо мальчика, и я всегда смогу навести справки, кто он и кто его отец.
Доктор перестал ныть и затаил дыхание, позабыв о своей болячке. До него дошло, чем он тут должен был заниматься – а находился он в самом знатном доме кнента!
- Да, почтенный, - покачал головой я, - вы еще дешево отделались. Думаю, вы понесли достаточное наказание, и я уговорю госпожу невесту не преследовать вас. Уходите поскорее.
Доктор, подхватив свой инструментарий, кое-как заковылял и исчез вслед за аристократами. Я еще постоял над кроватью, застеленной белым, качая головой и поражаясь неимоверности истории, произошедшей тут.
Однако, как она освободилась? Судя по словам доктора, она должна была встретить его связанная по руками ногам, с кляпом во рту. Я поднял веревку, которой был связан доктор – несомненно, она была перерезана чем-то острым, кинжалом или бритвой, но не думаю, чтобы юная девушка всегда носила в рукаве стилет да еще и умела с ним обращаться. Не разбойница же она в самом деле!
Нет, право. Местные Девы растут в полумраке отчего дома и воспитываются в кротости и послушании, а брать в руки оружие женщинам Мирных Королевств запрещено богами. Может, у неё был сообщник, освободивший её? Или Черный как-то обо всем прознал и явился… да нет, что я несу. Он ничего не мог прознать, а если б это было так – замок бы уже не стоял на своем месте. Но все-таки странно ощущать, что дева освободилась сама, без помощи двух рыцарей без страха и упрека (нас, то есть), и странно ощущать, как история творится помимо нашей воли…
Размышляя надо всеми этими премудростями, я вернулся в бальный зал. Как раз дело подходило к самому кульминационному моменту – невеста и жених рука об руку шли к венцу вдоль разряженной толпы гостей, бросающей им под ноги цветы, и на сей раз не было и тени сомнения,  что рядом с женихом настоящая невеста.
Я продирался сквозь толпу, стараясь приблизиться к паре молодых. Я думал, что мое отсутствие наведет Черного на размышления – или он хотя бы занервничает, - но не тут-то было.
Черный шел к венцу прямо и спокойно; его зловещий костюм переливался, блестел всеми цветами радуги, и белые лепестки нежных цветов, словно перья из крыл ангелов, осыпали его плечи.
И невеста шла рядом. И на ней тоже было черное платье – но оно и в сравнение не шло с тем убогим балахоном, в который был наряжен мальчишка-фигляр!
Благородная невеста теперь приравнивалась по положению к своему будущему мужу, и имела право носить драгоценности, чем и воспользовалась во всей мере. Её платье с коротким лифом, под грудью стянутом поясом, с коротеньким пышными смешными рукавами на плечиках, было длинно, и шлейф волочился по полу. Плащ из сверкающей черной материи несли пара важных пажей, и лицо невесты скрывал не черный непроглядный мешок, а драгоценное полупрозрачное покрывало. Воротник торчал воинственно вверх, подобно вороту на кафтане Черного, и каждый его зубец, накрахмаленный и выгнутый, подобно лепесткам невиданного черного цветка, оканчивался роскошной черной жемчужиной. Но главное – это серебро на её платье; глядя на него, я невольно подумал, что её наряд изготавливал один и тот же мастер, что одевал Черного.
Бесспорно, госпожа невеста не имела права носить такого же дракона на своем наряде, что и её жених, да ей этого и не нужно было. Я уже обмолвился о цветке, который приходил на ум при взгляде на невесту – так вот все платье невесты ушивали серебряные лилии.
Они, вышитые серебряными нитями, шевелились на подоле, их тонкие усики топорщились и извивались, протягивая нераскрывшиеся свои бутоны в черноту ночи, и алмазные капли ночной росы украшали их венчики. Прекрасные маленькие белые цветы или ночные мотыльки со сверкающими спинками поднимались от них выше, к лифу, а на поясе, позвякивая, висели маленькие серебряные колокольчики.
Но главным украшением было несомненно массивное колье на шее и роскошные браслеты на запястьях невесты.
Колье, составленное из скрепленных рожками полумесяцев, спускалось на открытую грудь и оканчивалось массивной подвеской в виде все той же раскрывшейся лилии – в её венчике сверкала роса и копошился жучок, - а браслеты, каждый шириной чуть не с ладонь, состояли из многочисленных отдельных браслетов-колец, каким-то образом скрепленных под застежкой в виде стилизованного цветка лилии о трех лепестках.
И, запыхавшийся, глядя на эту лилию на тонкой руке невесты, я ухмыльнулся, глядя на верхний, самый длинный лепесток. Мое воображение нарисовало мне, как связанная рука невесты мизинцем поддела эту диковинную застежку, и та перевернулась – теперь этот лепесток торчал вниз. Острым и длинным этим лепестком, отточенным остро, как бритва, она поспешно перепилила веревки и притаилась, поджидая доктора… Напрягая зрение, можно было заметить и небольшую царапину на внутренней стороне запястья у невесты, которую она тщательно скрывала от взглядов гостей. Я усмехнулся – а знает ли папаша, что его дочка не расстается с ножом, и, судя по всему, которым весьма искусно умеет пользоваться?
Наверное, бал благотворно подействовал на жениха, потому что он не хмурился. С венцом на голове, с пахучими лепестками на плечах, он стоял на ступенях перед священником лицом к невесте, держал её за руки и даже слегка улыбался. Умиротворенный свет лился на пару через непередаваемой красоты витраж, изображающий какие-то светло-зеленые, голубые и белые цветы, и черный цвет их одежд не смотрелся ни зловещим, ни страшным.

9. НАЧАЛО СТРАНСТВИЙ.
Черный: Белый, будь другом! Надоело…
Белый: Не понял. Тоесть – вообще не понял.
Черный: В моем сердце поселились светлая грусть, тоска, весна, юность, сумерки, тихий город, невыплаканные слезы ,боль, медленная смерть, одиночество, безумие, любовь!
Белый: Ты что, спятил?! Или влюбился?
Черный: Влюбился, Белый! Я влюблен!
Белый: Понял! Итак…
                ******************************************************
Она глядела на улицу. Из окна. И ничего, вроде, не происходило, но она глядела.
Во дворе стояли двое молодых людей. Ну, относительно молодых. Мы-то знаем, как сохранить молодость, умело используя медицинские изобретения, и в частности – бальзам Кайсона!
К тому же мы знаем достоверно что мужчине лет этак двести двадцать. Это был красивый – очень красивый! – человек. Фигура атлета. Рост Колосса. Улыбка кинозвезды. Смоляная шевелюра с белоснежными висками. И глаза – ласковые темные глаза оленя. Лани. Большие, карие, в обрамлении длинных черных густых ресниц под темными широкими дугами бровей. Одевался он всегда в черное с серебром, что очень нетипично для Нового Времени, когда в моде белое и голубое. Но черное ему шло. Он был прекрасен, изящен и полон тонких благородных манер.
Его спутница, очень эксцентричная дама, была явно моложе…лет на девяносто-девяносто пять. Поди их разбери… Фигура немного грубоватая, как у спортсменки, готовая взорваться движением, напасть, растерзать!!! Но все же – удивительно женственная… странное сочетание. Просто красивая. Одета…хм…тоже не в белое. Даже с тридцатого этажа была видна её блузочка ярко-розового, почти малинового цвета, юбка цвета кофе с молоком, туфли – то ли черные, то ли баклажанового цвета, под цвет куртки и газового шарфа. Волосы собраны в хвост на макушке. Очень странная прическа. Да и волосы ТАКОЙ ДЛИНЫ – до плеч! Разве такое бывает?! Разве можно таскать такую тяжесть?!
Она поглядела еще и отошла, вздохнув: ах, Тренер! Ибо од окнами с незнакомкой стоял её тренер – ему принадлежал Зал Боя. И оружие. И красавица-любимица-катана. В этого человека Она была тайно влюблена помимо Странника. Благоговейно. Как девочка – в отца. Как юная мечтательница – в сказку. Но что она, обыкновенная «стриженная горошина», в сравнении с этой дамой, воплощением загадочности и эксцентричности?! Ничто.
Кинф резко обернулась, и Черный Алмаз встретился взглядом с её глазами.
- Еще рано, Александер, - сказала она, коверкая его имя. И поморщилась, искривив подкрашенные губы. – Не сегодня; еще неделю, не меньше.
- Александр, - мягко поправил Черный. – Можно просто Ашшан (Черный Алмаз), или Черный. Или Зед – как тебе привычнее. Не надрывайся, незабвенная.
Кинф лишь упрямо топнула ножкой, обутой в черную замшевую туфельку.
- Сколько … времен? – спросила она, неуверенно глянув на правую руку.  – Не пора ли Алек…сандру прийти?
- Времени, - машинально поправил Черный, нащупывая серебряный браслет. – Сейчас будет. Он всегда точен.
Над зелеными кронами, над парком, промчалась яркая полоса стекла – метро, - и от неё отделилась голубая с золотым точка Приближаясь, она превращалась в …
- А вот и я!- Белый приземлился, как спортсмен-олимпиец, на обе ноги, выпрямился, как пружина, раскинув руки в разные стороны и Черный укоризненно покачал головой.
- Доскачешься, Лев. Ноги переломаешь к чертовой матери. С ума рехнулся – на полной скорости?!
Но Черный ворчал скорее для порядка; Белый шалил, демонстрируя изумленному миру силу молодого дракона.
- Но не так уж я и стар, - возразил Белый, смеясь и запахиваясь в голубой плащ. Элегантный. Модный. С поясом. Концы пояса Белый всегда прятал в карманы, и плащ никогда не застегивал, выставляя напоказ белоснежные отглаженные брюки и рубашку. Однако, одетый по моде, он бросался в глаза не меньше Черного – может, своими длинными, длиннее, чем у Кинф, волнистыми золотистыми волосами и прямо-таки тропическим загаром?
- Всего-то двести двадцать три, подумаешь, - тоном старой кокетки произнес Белый и отбросил на спину золотые локоны.
- Ладно, - покладисто согласился Черный, глядя на сияющую физиономию друга. – Я провожу Кинф…э-э… домой. Ты же жди Тремс. Если она придет…
- …я отправлю её восвояси и дам тебе знать, о, великий Черный Алмаз! – Белый, прислонившись к стене дома, сунул руки в карманы своих элегантных брюк и расплылся в улыбке. – Ладно. Вали, братец.
- Клоуняра, - беззлобно ругнулся Черный, взял под руку Кинф и они вдвоем направились к линии метро.
                Белый: Любовный хмель утолен? Прошло? Отпустило?
Черный: О, да. Достаточно.
Белый: Открою тайну! Наш Черный Алмаз влюбился… в будущее и дремучее свое прошлое! И в обоих случаях так неудачно. В прошлом – он слишком мал, а в будущем – слишком стар.
Черный: Я стар… я стар… я суперстар!!! Ужас.
Белый: Не думаю, что ужас. Знаешь, что сказал бы Йонеон – а он и сказал это, он ведь неплохо сочинял стихи, этот Шут, а пел – заслушаешься!
Черный: Не знаю. Ни разу не слышал.
Белый: Да ты что?! Тогда ты многое потерял! Ну, ты отвлек меня от мысли- он сказал бы: « А был бы ты счастлив с чужой судьбою?»
Черный: Мудрено. Может, и был бы…
                ****************************************
Белый: Об улице Старого Золота В Сороре Астре говорили многое. В большинстве своем, конечно, врали. Говорили, что будто бы там жили бывшие члены экипажей «Единорога», «Сумасшедшей Звезды» и даже – даже!!! – «Пегаса»!!! И даже сам капитан « Пегаса», гроза бандитов, пиратов, исследователь, воин, герой, мечта маленьких мечтательниц от пятнадцати до тридцати, красавец мужчина, старина Лаурин, ну, и дружок его, этот, как там его, Нитченко… враки, конечно.
Им обоим лет по триста тогда было бы.
Черный: Нитченко, ты так и будешь втирать людям очки?
Белый: Ага!
Но одно было бесспорно: жителям Старой Золотой меньше ста не было. Никому. И это была самая эксцентричная улица Сороры Астры.
Начнем с того, что каждый старик там смутно хотя бы, но помнил Цветные Времена – это когда люди не понимали гармонии белого и голубого, одевались в разноцветные одежды. Старики, кстати, до сих пор разгуливали по Набережной парочками, как влюбленные, и – в цветном.
Гуляли, гуляли в народе красивые легенды – и поэтому люди охотно верили, что эти древние чудо-люди (командир Лаурин и этот… друг его… Белое Солнце? Фамилия еще такая, славянская…Черный: Нитченко! Белый: Ой, спасибо, подсказал! А как язвительно-то!) тоже живы. Но это было чистой воды вранье – немыслимо человеку столько прожить, пусть даже он и сто раз будет суперменом, и супергероем, которому было…подождите-ка… сто шестьдесят семь лет, когда бальзамчик Кайсона выпусти для широкого применения.
Черный: Печально, Белый.
Белый: Лицемер. Черный! Пожалел…
По вечерам, когда загорались фонари над Набережной и в садах, на мосту и в зданиях у воды, жители Старой Золотой выползали гулять. Большинство из них были солдатами, воинами, и вполне могли б участвовать в марсианских войнах – если б таковые состоялись, конечно…
Черный: Кстати, знаете, почему Марс и война – близнецы-братья (кто более матери-истории ценен…)? Марс издревле попал на пересечение торговых путей многих цивилизаций, и древнейших, и юных, только-только осваивающих Космос… там, на Марсе, встречаются многие, и весьма часто встречи оказываются недружелюбными.
Белый: Помнили они так же и молодого командора…они-то и распускали слухи, что он жив, и прячется теперь, старая развалина, от чужих любопытных глаз. Возможно, они сами хотели поучаствовать в чужих рассказах и разговорах, хотя бы как персонажи, хотя бы как ушедшие уже тени, осколки прошлого…
Черный: И что, вся-вся громадная Старая Золотая была населена одними старыми пердунами?!
Белый: Нет, конечно. Дома этак четыре…ну да, самые дорогие в этом квартале, на западном берегу, занимали молодые семьи. Пятый, у моста, почти всегда пустовал, да еще два-три, заселенные молодежью, были разбросаны по улице.
В роскошном особняке, почти утонувшем в зеленых дебрях сада, жила семя Леонарда Слайта; его самого почти не видели, он служил в городе и домой являлся ночью. Поговаривали, что Лео был сынком командора (и само его присутствие на этой улице и являлось причиной к рождению сказок о его папаше) и будто б он походил на отца как две капли воды.
Черный: А чей-то фамилии у нас разные?
Белый: Давай предположим, что он взял фамилию матери. Для конспирации.
В белом доме 216 дробь три жил Эллион Цербер.
Черный: Юный родственничек Нитченко? И тоже – фамилия для конспирации?
Белый: Точно. А то уж слишком громко звали его папу! И он служил вместе с Лео, тщательно скрывая и от него свое родство, как, впрочем, и Лео. И его так же трудно было застать дома.
Еще одна семья – очень странная; мужчине было лет тридцать, он одевался в черное с серебром, и был точнейшей копией – кого бы вы думали?!
Черный: Неужели Лео??????!
Белый: Ой, а как ты догадался?! Может, подсказал кто? Конечно, его. И похож настолько, что их можно было б спутать, да многие и путали – до тех пор, пока они не становились рядом. Да и вообще – Лео был…э-э.. не совсем землянином. Были в лице его какие-то черты, каковых ни у одного человека на Земле не найдешь, а тот, второй – он был чистым землянином! И чуть старше. Да еще и сед – его виски были снежно-белыми.
Поговаривали, что это незаконный сын Командора (какой ты плодовитый, Черный!).