Рождественская улыбка

     Отчаянное желание спать и не менее отчаянные поиски нужного слова сделали свое дело: так и не найдя рифмы для своего нового творения, Эдвард Модестович погасил свет и, плотно укутавшись одеялом, моментально отдался самому приятному, как он считал, на свете времяпрепровождению – сну.
     Пока хозяин спит, познакомимся поближе с ним и со всеми обитателями его дома. Эдвард Модестович Баринов,— бывший банковский служащий,— в свое время сколотил неплохой капитал и теперь мог позволить себе не беспокоиться о завтрашнем дне и о хлебе насущном.  Имея в услужении трех человек и занимаясь для души сочинительством стихов, он считал себя человеком вполне состоявшимся и не требовал от жизни ничего лишнего. Будучи крупным в теле, Эдвард Модестович передвигался с трудом, так, что можно было подумать, будто на тебя катится огромный шар и вот-вот раздавит.  Вид его лица тут же рождал мысль, что он накануне побывал на пасеке и очень разозлил пчел. Лишенная эмоций гримаса лишь изредка оживала, к примеру, когда назойливая муха принимала нос Баринова за аппетитную сливу.
     Вера Семеновна — кухарка.  И не просто кухарка, а еще и тайная любовь Эдварда Модестовича! Настолько тайная, что об этом не знает даже сама Вера Семеновна. Все, что когда-либо написал Баринов о любви,  было посвящено
исключительно ей.  Столько лет рядом, и даже не догадываться, что тебя кто-то любит…
     Карл Петрович — бессменный водитель Баринова. Уже много лет верой и правдой надеется услышать от хозяина хотя бы одно слово благодарности за преданное ему служение, но все чаще склоняется к мысли, что Эдвард Модестович — бездушное порождение дьявола.
     Кеша — самый молодой из слуг.  «Мальчик на побегушках» — можно сказать и так.  Отсутствие должного образования, вроде бы, и определило кешину судьбу, но внезапная благосклонность Баринова внесла в ее ход свои поправки: Кеша стал совмещать выживание с обучением в гимназии. Однако сей факт никак не повлиял на его мнение относительно хозяина. Баринов так и остался в глазах Кеши «бесчувственным шкафом».
     Однако, пора: утро.  Эдвард Модестович не без труда разлепил еще сонные веки, громко кряхтя, встал и глянул в окно. Его лицо вдруг расплылось в такой улыбке, от которой Баринов не то обомлел, не то опешил: «что это со мной?!»

     А пока хозяин приходит в себя, давайте и мы посмотрим в его окошко. Словно несметной россыпью серебра искрящийся на солнышке снег ослепляет и заставляет на миг закрыть глаза; снежинки играют на морозе всеми цветами радуги и невольно заставляют улыбнуться, возвращая в далекое и беззаботное детство…
     — С Рождеством вас, Эдвард Модестович! — Вера Семеновна  поставила поднос с утренним кофе на комод и, не дожидаясь ответной реакции, хотела уже удалиться, но, глянув на хозяина, оторопела.
     Баринов поднес было чашку к губам, но улыбка словно застыла на его лице.
Вот вам и морозное утро!
     — Карл Петрович! — Прогремел густым басом хозяин, спешно одевшись. —
Едемте в город!
     Удивлению Карла Петровича не было предела, когда он увидел Баринова, выходящего из магазина с кучей пакетов и коробок так, что те едва умещались в обе руки, а лицо Эдварда Модестовича, всегда суровое, излучало неподдельно счастливую улыбку! На обратном пути картина не изменилась: в зеркале Карлу Петровичу всю дорогу улыбалось лицо Баринова.
     Вера Семеновна с Кешей, до сих пор находясь под впечатлением утренней метаморфозы хозяина, готовились к праздничному обеду.
     — Приехали! — Кеша, увидев, что из машины появилась сперва куча коробок и лишь затем сам Баринов, сломя голову кинулся на помощь.
     Со словами «я сам» Эдвард Модестович, кое-как протиснувшись в дверь, цепляя и роняя коробками утварь, при этом извиняясь и все так же блаженно улыбаясь, проследовал в свой кабинет. Что там происходило в течение часа, домашние не ведали.
      К слову, «домашними» Баринов про себя называл свою прислугу, ибо, рано познав одиночество и прикипев сердцем к этим троим, он считал их  родными. Беда в том, что за много лет Эдвард Модестович так и не открыл свое сердце тем, кого он любил. Пусть грубо и неотесанно, но любил. Он ни разу не выказал свою благодарность, не говоря уже о тайном, Вере Семеновне за ее искусные руки, за уют в доме и за многое другое. Он ни разу не похлопал по плечу своего водителя, похвалив его за безопасную езду и за многое другое. Он ни разу не сказал «спасибо» Кеше за принесенные тапочки и еще за многое другое. Вот как раз это «многое другое» и собрало сейчас всех домашних за обеденным столом.
     Напряженную тишину нарушил бой часов. Дверь кабинета распахнулась, и сидящие за столом разом встали, будто в проеме показалось нечто…  Этим «нечто» был Эдвард Модестович, выражение лица которого с утра ничуть не изменилось и уже изрядно встревожило домашних.  Держа в руке три пакета, хозяин проследовал к праздничному столу.  Он поднял свой бокал с вином и, пересиля неведомо какие силы,— пот градом катился по его лицу,— впервые (!) посмотрел в глаза каждому из своих домашних. Те же, словно зачарованные, нащупали свои бокалы и разом подняли их.
     Далее случилось то, чего никак не могли ожидать ни Вера Семеновна, ни Кеша, ни Карл Петрович, ни даже мы с вами.  Иначе как рождественским чудом это и не назвать.
     Фразу «с Рождеством, мои дорогие!» Эдвард Модестович пробасил сквозь свою загадочную улыбку уже допив бокал, чем окончательно ввел в ступор домашних.  И уже не пот, а слезы покатились по щекам Баринова, когда он жал Кеше руку и похлопывал Карла Петровича по плечу, благодаря их за все, когда он целовал (в губы!) Веру Семеновну со словами «спасибо, родная!»  Совсем разволновавшийся Эдвард Модестович вручил праздничные пакеты, отчаянно махнул рукой и удалился в кабинет, унося в его глубь свои рыдания.
     До сих пор не проронив ни слова, домашние, не сговариваясь разом осушили бокалы.  Кеша наполнил еще.  Потом еще.  И лишь когда вино отключило логический ход мыслей, Карл Петрович спросил: «А что это было?..»
— И было ли вообще?..— Вера Семеновна коснулась пальцами своих губ.
— Да уж…— Кеша заглянул в свой пакет.— Что это?  «Рекомендация к учению в университете».
     Карл Петрович тут же не замедлил запустить руку в свой пакет и достал оттуда… свою давнюю мечту — радиоприемник!  Широко раскрытые глаза водителя натолкнули Веру Семеновну на мысль, что и в ее пакете может лежать нечто сокровенное. Она не ошиблась: венецианский сервиз, которым Вера Семеновна бредила уже много лет, чуть не ослепил ее радужной игрой света.
     И вот теперь настала пора рыдать домашним.  То ли от того, что мечты сбылись, то ли потому, что их хозяин, все таки,  самый лучший хозяин на свете,  все трое обняли друг друга и сквозь счастливые слезы молча думали о том, что произошло.
     Приятный финал, не правда ли?  Кстати, Эдвард Модестович, переживший такое потрясение,— как он?  Давайте на прощание заглянем-таки в его комнату.
Ну надо же!  Он сладко спит, укутавшись в любимое одеяло и… улыбается.