Чимкент - Кумузек

      Чимкент встретил меня  обильным мартовским снегопадом. Поймав на привокзальной площади такси, я отправился к месту своей новой работы. Точнее, работа была старая – место новое. В лаборатории царила обычная предотъздная суета: кто-то срочно заканчивал писать план, кто-то чертил карты, кто-то нанимал сезонных рабочих, кто-то ехал закупать продукты. Мне всего этого делать было не нужно. Карты для меня были начерчены, продукты закуплены, сезонные наняты и план написан. Мне просто нужно было подменить зоолога, который всё это подготовил. Первого апреля  колонна машин с людьми и грузом для Уланбельского и Кумузекского  эпидотрядов выехала с территории станции. По традиции, проводить полевиков, вышли все сотрудники станции. Это было трогательно. Сидя в тесной кабине ГАЗ-66, я неотрывно смотрел в окно. Всё было для меня ново. Почти сразу за городом начался затяжной подъём, на дорожных указателях мелькали названия «Ванновка», «Белые воды», в низинах и горных отщелках белели пятна снега, воздух был холодным и упоительно чистым. Проехали пост ГАИ на границе Чимкентской и Джамбулской областей, сёла «Высокое» и «Бурное», крутой, с серпантином спуск, и вот перед нами Джамбулский фосфорный комбинат, а вдали виден и сам город.
- Закрывай окно, Леонидыч. Задохнёмся.
Машина сворачивает на кольцевую дорогу, идущую мимо комбината, и, даже не смотря на закрытые окна, в горле начинает першить, а глаза слезятся от вони.
Джамбул остается справа. Наш путь теперь лежит строго на север, в пустыню Мойынкум. Границей между степью и песками здесь служит довольно большая по Казахстанским масштабам река Талас. Проехав мост, мы спускаемся к воде и делаем остановку. Уставшие шофера наливают себе по стаканчику.
- Не боитесь? - любопытствую я.
- Всё! Здесь советская власть кончается! Дальше – сплошные пески и ни  милиции, ни автоинспекции теперь не будет до самого Уланбеля. Мой новый товарищ, паразитолог Юлий Андреевич, едет в ГАЗ-51 с весёлым, чем-то напоминающим мне сказочного Алибабу, шофёром Саке. По разговору и поведению Саке понятно, что он ещё до привала приложился к бутылке.
- Саке, -  тихонько спрашиваю я, - когда это ты успел?
- Это всё Юлий виноват, - шёпотом рассказывает мне узбек. – Он, как только отъехали от Чимкента, достал бутылку вина, выпил кружку и заснул. А пузырь воткнул между сиденьями. Едем долго, он спит, мне скучно. Я беру бутылку, выливаю немножко Юлию под ноги, а остальное выпиваю. Потом толкаю пассажира,
- Юлий Андреевич! У тебя бутылка перевернулась! Вонь на всю кабину!
- Ах ты, беда какая! Саке, не тряси, езжай аккуратно!
Юлий кряхтя лезет в рюкзак, достает вторую бутылку, наливает себе кружку вина, выпивает, а бутылку втыкает между сиденьями …
- Вот так, Леонидыч, мы с ним и всю дорогу и поддаём, - улыбается Саке.
      Километрах в тридцати от поймы Таласа начиналась пустыня. За окном проплывали однообразные гряды барханов и  росли чахлые саксауловые кусты. На протяжении ста двадцати километров нам попалась только одна встречная машина. И ни одного посёлка, ни одной юрты. Дорога из барханов вышла на равнину, и через несколько километров показался Т-образный перекрёсток.  Впереди был Уланбель, а направо, еще через 120 километров, Кумузек. Зад, после 530 километров дороги, был деревянным, ноги затекли, глаза устали от однообразных пейзажей.
         Машины въехали в просторный двор на берегу сухого русла, за которым начинался густой саксаульник. Это был двор кумузекского отряда.
        На следующий день из Джамбула прибыла зоогруппа, с которой мне предстояло проработать этот сезон. Общежитие на нашу группу предусмотрено не было, пришлось ставить палатку во дворе отряда. Любой сезон начинается с хозработ. В пустынных отрядах это в первую очередь заготовка саксаула.  Пустыня еще не проснулась после долгой зимы. Только – только начала пробиваться первая травка, листья саксаула были серыми и ломкими. Во время заготовки дров один из рабочих внезапно потерял сознание. Это был мужичок около пятидесяти лет, который, после отбытия срока в одной из зон Туркмении добирался с женой домой, в Кемерово.  Его жена, Галина, была поварихой в моей группе и оставалась на базе. Рабочего с трудом привели в сознание, отвезли в отряд и уложили в палатке.  Вернувшись вечером на базу, я узнал, что накануне вся зоогруппа праздновала открытие сезона. Рабочие много выпили, а утром, зоолог, который сопровождал их из Джамбула, отказался дать по рублю, на опохмелку. Мы привезли в отряд поселкового врача, который поставил диагноз – инсульт и паралич всей левой стороны тела. Врач запретил транспортировать больного в больницу, однако жена настояла на его госпитализации и поздно ночью мы доставили его в районную больницу в селе Фурмановка, находящемся в 55 километрах от Кумузека. Там он и умер через несколько дней. Молча закопали мы могилу на краю фурмановского кладбища, молча постояли над ней, молча распили бутылку водки за помин его души. Я ехал в отряд, и покоя мне не давала мысль о том, что вот, отбыл человек свой срок в неволе, добирался до дома в далёкой Сибири и, чтобы заработать на дорогу, устроился сезонным рабочим. Не судьба ему видно было попасть домой. Кто знает, может быть, налей ему зоолог с утра граммов 50, всё было бы иначе. Жена умершего сказала, что доработает со мной до конца сезона. Вот таким грустным событием ознаменовалась моя первая поездка в Муюнкумы.
         Жизнь, однако, продолжалась. Дни становились всё длиннее и всё теплее, трава окрасила пустыню в весёлые зелёные тона, появились первые цветы – небольшие белые, похожие на колокольчики, пустынные тюльпаны. За ними стали попадаться крупные жёлтые и красные тюльпаны Шренка. А однажды я наткнулся на очень тронувшую меня семейку. Моё внимание издали привлёк крупный красный тюльпан на довольно высоком стебле. Неподалеку от него я увидел жёлтый, тоже довольно большой, а между ними рос на низком стебельке оранжевый. Всё живое до наступления жары торопилось жить. Издалека были слышны глухие удары кости об кость. Это самцы черепах бились панцирями за право продолжения рода. Сколько раз я вздрагивал, услышав неподалёку почти человеческий стон, и, пойдя на этот звук, наблюдал высунувшего язык и стонущего от напряжения самца, пытавшегося овладеть самкой. Я ему не завидовал. Самец степной черепахи почти в два раза мельче самки, но это полбеды. Беда в том, что самка не может грациозно скинуть одежду. На полянах, в песках стали появляться белые грибы, а в пойме реки Чу можно было найти шампиньоны. Одним  заданий, полученных мной от зав. лабораторией было наблюдение за деятельностью больших песчанок – основных носителей чумы в Муюнкумах, в течение светового дня. В предрассветном мраке я с матрацем, биноклем, фляжкой воды и куском хлеба прятался недалеко от выбранных мною днём двух – трёх колоний этих зверьков, и каждые 10 минут фиксировал в блокноте их действия. С огромным интересом наблюдал я как самец, забравшись на куст, срезает кисточки саксаула, как подросший молодняк таскает их к устью норы, а самка подхватывает корм. Много раз мне приходилось раскапывать кормовые камеры, где заготовленные на зиму растения сохранялись намного лучше, чем сено во многих колхозах необъятной родины. И ещё – я ни разу не видел, чтобы зверьки делали зарядку или беспричинно бегали вокруг своих поселений. «Мудра ты, мать Природа», - думал я возвращаясь в темноте в палатку.
      Дисциплина в отряде была на высоте. Молодая докторша, начальник отряда Юсупова, была строга и неприступна. Она запретила в выходные дни сотрудникам и машинам покидать территорию базы, дабы избежать случаев пьянства и конфликтов с местным населением. Конфликтов не случалось. Местные относились к нам с глубочайшим уважением. А вот пьянство …
      - Саке, сгоняй за пузырём, - говорит утречком коллега Ковтун.
- Да не могу, Петрович! Анелька машины за ворота не выпускает.
- Саке! Ты чё, не друг? Придумай что-нибудь!
Через пол часа наблюдаем такую картину – около ГАЗ-51 с открытым капотом стоит Саке и озабоченно чешет в затылке. Мимо, задрав нос идёт начальник, Анель Исмаиловна.
- Сестра! Сестра! Иди сюда, посмотри!
Анель подходит и с умным видом смотрит на двигатель машины.
- Видишь, карбюратор засорился! – трагически говорит Саке.
- Вижу, Саке! Что же делать?
- Нужно ехать на артезиан. Мыть!
- Езжай, Саке! Возьми кого-нибудь помочь и чтобы к понедельнику машина была готова!
         Водителя снабжают деньгами, и машина вылетает за ворота. Доктор никак не возьмёт в толк, почему, если никто не выходил за территорию, в комнате зоологов так весело, у водителя Саке масляные глазки, а машина, выехавшая в понедельник на точку, во вторник ломается и Саке просит запчасти. И только много повидавшая лаборанточка Евгения Семёновна, в понедельник утром бежит за выезжающим с базы ГАЗ-66 с криком,
- Александр Леонидович! Александр Леонидович! – и, подбежав к открытой дверце, суёт мне руки извлечённый из рукава флакон спирта.
- Вот! В аптечку! – она-то точно знает, что должно быть в аптечке зоолога после выходного.
        В начале двадцатых чисел апреля я, вернувшись на базу, после недельного пребывания в песках, получил телеграмму гласившую: «Поздравляем рождением дочери! Люба, Мама, Игорь». Все мысли мои с этого момента были в Алма-Ате. Я рванул в Фурмановку, к ближайшему междугородному узлу связи. Мама сообщила, что дочь родилась ещё девятого апреля, телеграмму они дали десятого и были страшно обеспокоены отсутствием моей реакции. Звонок начальству в Чимкент меня огорчил.
- Александр Леонидович, мы поздравляем вас с рождением дочери, но вы же понимаете, что из-за этого события обследование территории остановиться не может. Разрешаю вам поехать в Алма-Ату не раньше тридцатого апреля и пробыть там не больше двух дней.
         Двадцать девятого апреля во второй половине дня, примчавшись из песков, наскоро сполоснувшись в бане и покидав в рюкзак, что попалось под руку, я вышел на трассу. Автобусов в тот день уже не предвиделось, на обочине стояло человек пять кумузекских казахов, так же мечтающих поймать попутку. Наконец из-за поворота показался бензовоз. Он аккуратно объехал вышедших на дорогу аборигенов и остановился около меня.
- Куда тебе, парень?
- В Алма-Ату.
Водитель присвистнул.
- Садись, до Фурмановки подброшу.
Так я проехал первые 55 километров, а всего нужно было проехать около шестисот. От Фурмановки я добрался до городка Чу, где долго не мог найти попутный транспорт и уже подумывал ночью садиться на проходящий московский поезд. Однако, повезло, и часам к одиннадцати ночи я был в Георгиевке, селе на границе Казахстана и Киргизии. А уж оттуда до дома было рукой подать – 220 километров. Автобусы из столицы Киргизии в столицу Казахстана ходили круглосуточно. Через четыре часа я держал на руках сопящую крохотную дочечку, Наташку… А через день трясся на рейсовом автобусе Алма-Ата – Уланбель обратно. Такова жизнь зоолога.
        По прибытии на базу я увидел во дворе станционный, автобус. Начальник отряда вручил мне приказ о передислокации зоогруппы из Кумузекского отряда в Коксарайский, находящийся  на левом берегу реки Сырдарьи, в песках Кызылкум, в семистах километрах от Кумузека и в тысяче двухстах от дочечки Наташки.