Отъезд

День неспешно остывал в сумерках усталых улиц, длинные тени одиноких прохожих бесшумно скользили по мощенной мостовой и так же безмолвно исчезали в колодцах дворов. Акварельные краски наступающего вечера, разбавленные холодным дождем, раскрасили город в полупрозрачные тона поздней осени.
В комнате было прохладно и сыро. Он включил лампу, и мягкий свет зеленого абажура наполнил уютом комнату, где все говорило об отъезде. Дорожная сумка вздулась от небрежно,  впопыхах засунутых комьями сорочек, нижнего белья, свитеров. Черный строгий костюм, и пальто лежали, раскинув рукава на неубранной кровати. На столе громоздились ворохи бумаг, компьютерных дисков, выцветших фотографий. Мерцал экран ноутбука, освещая кофейную чашку, и присохший к блюдцу бутерброд с тунцом.
Это был последний вечер в этом доме, в котором он прожил больше десяти лет.  В городе, который полюбил за неторопливую задумчивость средневековья. В стране, которая дала ему приют во время драматического и сложного периода его жизни.
Скрестив руки на груди, он смотрел в окно на противоположную сторону улицы, где зажигались огни небольшого семейного ресторана. Официанты расставляли столовую посуду, протирали бокалы. Сколько вечеров радостных и грустных провел он за тем крайним столиком у окна с рюмкой виски. С друзьями, а в последнее время один, он коротал тут вечера, глядя, когда погаснут огни в его квартире напротив. Тогда он расплачивался с  официанткой Мартой, которая получала от него щедрые чаевые за то, что  не надоедала и не тревожила его в такие минуты. Переходил улицу, поднимался на второй этаж, тихо щелкал замком, стараясь никого не разбудить, и скользил тенью себе в кабинет, который стал и его спальней. 
Он видел через пришторенное окно ресторана как Марта, направляясь к барной стойке, внезапно споткнулась о ножку стула и выронила поднос с вилками и ножами. По ее губам он прочитал ругательство. «Я сегодня ведь  ничего еще не ел», - он, словно очнулся, глядя на эту картину, и ощутил легкий спазм голода в желудке. Не долго думая, он накинул пальто и вышел из дома.
Пройдя сквозь ярко освещенный ресторанный зал, он сел за свой столик и поискал глазами Марту. Через секунду она уже направлялась к нему, виляя широкими бедрами.
- Вечер добрый, пан Анджей! – приветствовала она его по имени, которым его называли на этом языке и, прежде чем принять заказ, который она знала наизусть: коньяк или виски, большой стакан минеральной воды, овощной салат, маслины, добавила: - Ой, совсем забыла, вам тут ваш друг профессор пакет оставил, а вас три дня как не было... Сейчас принесу, Вы, правда, в Америку уезжаете? Принести как всегда?
- Нет, Марта, в Америку уезжает моя бывшая жена с дочерью. Я еду в Россию, - немного помедлив, добавил: - Навсегда… Принеси мне большую порцию жаренной картошки, колбаски, цыпленка и все остальное как всегда.
Марта, не спрашивая разрешения, присела возле него и заговорщицки прошептала:
- Она красивая, эта русская. Я видела вас тогда… Ну… Неужели вы уедете, пан Анджей? Поверьте мне, любовь пройдет, а назад вы уже не вернетесь, что вы будете делать сам один в этой России? Ни родственников, ни друзей, ни знакомых. Вам же уже за сорок… -  Марта  с сочувствием заглянула ему в глаза и, казалось, хотела прикоснуться своей  рукой к его лицу, но, спохватившись, встала, как-то тяжело вздохнула, - Я сейчас все принесу.
Он жадно с аппетитом поглощал горячую ароматную пищу, запивая большими глотками коньяка, пока не насытился и не вспомнил о большом конверте, который передал профессор. Открыв его, он обнаружил четыре книжки, пахнущие типографской краской. Это были сигнальные экземпляры его сборника  рассказов под названием «Ангел, уронивший браслет». Он без всякого интереса открыл книгу и прочел свою аннотацию: «Моей любовнице и моей жене, моей невесте и моей сестре, моему самому лучшему другу и просто моей Катрин посвящается». Не было у него больше жены с таким дивным именем и рассказы эти были написаны давно, в какой-то другой жизни, в которой он умер молодым. И сейчас он как бы  лишь перелистывал собственный некролог, где говорилось о его любви, о страсти, о всем, что довелось пережить в той короткой и насыщенной событиями прошлой жизни. Он зачеркнул аннотацию и написал: «Моей Ренате, которая стала моей дочерью и другом посвящается», затем в правом верхнем углу написал: «В печать, поставил дату и расписался».
- Марта! – громко позвал он официантку и обернулся, ища ее взглядом.
  Она стояла  за его спиной вместе с хозяином заведения – вальяжным полным армянином Абелем и они, казалось, ожидали, когда Анджей  закончит трапезу.
-  Отдай это пану профессору, - с этими словами он засунул один экземпляр книги со своими замечаниями в конверт и передал официантке.
- Пан Анджей, очень жаль, что вы уезжаете, -  Абель протянул пухлую руку повара, - очень жаль…
Он встал и пожал протянутую ему руку. Такое внимание тронуло его. Он подписал один экземпляр своей книги и вручил хозяину со словами:
- Ваша замечательная кухня, пан Абел способствовали тому, что я тут написал. В одном из рассказов действие происходит в вашем заведении, название я не преминул упомянуть, как и ваше имя.
Черный глаза армянина заблестели, он с трепетом взял протянутую ему книгу:
- Очень приятно, пан Анджей. С удовольствием прочитаю и, когда вы станете знаменитым, я с гордостью повешу эту книгу под стеклом в зале. Я в этом не сомневаюсь, - он немного замялся, как бы что-то припоминая, - Не беспокойтесь, ужин за счет заведения, и еще… Марта принеси из кладовки пану Анджею бутылочку коньяка из моих запасов и «Салями».
Он уже надевал пальто в вестибюле, когда Марта принесла ему сверток
- Удачи вам, пан Анджей, - она обняла его как-то по матерински, улыбнулась и добавила, - а это то, что вы у меня столько лет выпрашивали.
Она протянула ему черную пленку, сложенную в трубочку. Он мельком взглянул, вспомнил эту историю и невольно улыбнулся.
Это был рентгеновский снимок тазобедренного сустава Марты размером в две газетные полосы. Лет пять назад он здорово тут напился со своими другом - знаменитым  писателем Якушом Кислицким. У Марты тогда было какое-то подозрение на воспаление суставов и она всем знакомым посетителям показывала этот снимок, в надежде, что кто-то сможет его прочесть и указать где у нее что-то не так. Как тогда попал этот снимок к ним на столик – он уже не помнил. Януш развернулся его на свет, хмыкнул, достал фломастер и нарисовал член, как бы входящий в чресла этой  полной женщины. Затем в правом нижнем углу  написал : «Диагноз: Марте нужно хорошо вставить. Если некому, то я это сделаю - Януш Кислицкий. 23 марта 2001 года».
Марта на следующий день пошла на прием к хирургу, который, развернул ее  снимок с поправками известного писателя и рухнул от смеха на пол. Никакого серьезного воспаления у Марты не было, а снимок стал реликвией, после того как,  веселый, жизнерадостный бабник Януш шагнул через два года в вечность с балкона гостиничного номера «Хилтон» в Нью-Йорке в возрасте 44 лет. У него был рак позвоночника, и последний год он с трудом передвигался даже на инвалидной коляске. Ползком он добрался до балкона, подтянулся на руках, перевалился телом через перила и самый модный и талантливый писатель-драматург Америки полетел с сорокового этажа, поставив кровавую точку в своей жизни и творчестве на парковке обслуживающего персонала отеля. В его крови обнаружили смертельный процент содержания алкоголя. Какой-то писака плохо пошутил по этому поводу, написав, что Кислицкий поспешил убить себя, так как знал, что через час его убьет водка. Придурки, что они знали о нем. За внешним лоском пресыщенного славой, богатого прожигателя жизни притаился робкий и слабый ребенок. Внутри, как эмбрион в животе женщины, скрутилась в клубок и закрыла голову руками его ранимая душа.  Вы убили его, придурки. Отравили через материнскую пуповину .
Анджей очень хотел заполучить этот снимок пышных бедер Марты, пронизанных  рентгеновский лучами из-за этого странного автографа. Таким он знал Януша, таким он остался в памяти навсегда и в его самоубийство он наотрез отказывался верить. Последний раз они встречались с Янушем в частной онкологической клинике на севере Германии. Был теплый осенний день, пронизанный тишиной падающих алых листьев в парке. Как будто на небе разбили большое витражное стекло: остроугольные цветные осколки листвы сыпались, устилая все вокруг.
   Януш сидел в инвалидной коляске, в халате на голое тело и курил. Анджей протянул ему небольшую флягу с коньяком, из которой только что сам сделал большой глоток.
-  Если меня вылечат, то я стану лишь куском говядины, - сказал он, принимая флягу из рук, - который проведет остаток жизни в обществе старых сиделок, которые будут храпеть у меня над ухом, когда я сам решу вздремнуть.

Одинокая фигура мужчины на вокзальном перроне, одетого в черный плащ раствориться в предрассветной мгле. Не ищите его в больших европейских столицах, полных заманчивых  и чужих огней, не звоните ему и не пишите ему писем. Прошлое больше его не догонит. Мелькают за окном вагона города, в неоновом свете похожие на далекий лунный пейзаж из сказочного зазеркалья.  Теплая земля; одетые мхом камни гор; ручьи, берущие свои истоки в ледниках, звонкие, как серебро; воды рек, отливающие тусклым блеском, похожим на цвет расплавленной в горниле руды; леса, всегда сокровенные и таинственные, где тишина оттеняется музыкой птичьих голосов; скалы, погруженные в сон.
  Мелькает мир за окном, как проносятся калейдоскопом события его жизни.
Усталые лица друзей, знакомых... Скопление людей, эмоционально безразличных и чуждых друг другу, давало ему странное ощущение, что все закончится гибелью. Поэтому небо для этого мужчины оставалось закрытым. Раньше само небо, пронизанное, как золотыми нитями, лучами солнца, казалось ему образом духовной сферы; теперь оно кажется медной стеной, в которой нет ни дверей, ни лестниц. Если ночное небо раньше говорило ему о бесконечности Творца и блеск звезд возводил ум его к вечности, к тому, что находится за пределами видимого мира, то теперь ночное небо как будто говорит ему о мрачной пустоте космических просторов, в которых кружится земля, как бильярдный шар, пущенный неизвестно каким ударом. Мир стал для мужчины чужим и полным скрытых опасностей, как темный лес для путника; он хочет бежать, но не знает куда; и вот вслед за миром, где властвуют мертвые законы, он попал в другой мир - демонических иллюзий. Он не стал писателем, как мечтал. Скорее он был медиумом тех черных сил, которые нависли над землей, как грозовые тучи. Он были в числе тех, кто топит корабль, на котором плывет, а затем, хватаясь за обломки, кричит "спасайте!" неизвестно кому; но он уже был никому не нужен, бушующее море чуть не слизнуло его языком своих волн. Включившись в поле демонических разрушительных центробежных сил, он почувствовал, узнал того, кто стоял у закрытых дверей, как бы увидел темный лик.
Но ночь в поезде сменилась рассветом другого мира и другой жизни. Гулко захлопнулись за ним двери вагона, поезд тронулся, унося его прошлое на забытые полустанки. Память будет хранить лишь светлые мгновения, среди которых нежные губы дочерей, аромат их волос, похожий за запах сена.
 Фигура мужчины на вокзальном перроне, одетого в черный плащ с букетом алых тюльпанов. Женщина, которая его встречает, скажет: «Здравствуй! Вот ты и приехал…» Слова проглотит туман, заглушит шум отходящего поезда, смоют слезы.
Две фигуры на одиноком перроне станут похожи на одну. Не разомкнуть объятий пока не взойдет солнце. Наступает утро… Утро, которого никогда не было у них, их утро их рассвет нового дня, как начало новой жизни…
Так заканчивается рассказ. Который никогда не будет дописан.