Право на вторую ошибку

Глупо получилось. Глупо это все получилось! Я понимаю, это звучит как полный бред, но меня убил пылесос, ну даже пусть не убил, все равно он украл нечто слишком важное из моей души. Я конечно сам виноват, что не смог быть сильнее, что дал своему страху сломать меня. Поздно. Таковы были условия контракта, что взамен доставшихся мне знаний «не для всех» я должен был взять себе этот чудовищный артефакт, настоящее вместилище ужаса, а на вид просто старый раздолбанный пылесос, которым я должен был пользоваться по назначению, а если сломается, то разобрать и добраться до страшной начинки. Или смалодушничать и избавиться от вещи, и тогда бы черным пятном на моей совести лежало осознание того, к чему я приговорил кого-то другого. Пылесос сломался в самом конце уборки, когда я уже готовился выключить его и убрать, на время забыть о тревоге. И мне пришлось. Взять его в руки… …отнести на помойку, тем самым обрекая кого-то сделать страшную находку. Потому что постепенно слой за слоем обшивка рано или поздно испортится, треснет и разлезется, и наружу вылезет…то, на что не решился я. Мой страх был сильнее меня. А на улице играли дети, ходили люди, когда я выбрасывал свой страшный сюрприз в мусорный контейнер. Это было проклятие, ловушка. Мне все равно пришлось гнить в вечном страхе. Все равно что выбросить бомбу, вместо того, чтобы обезвредить.

***
Я устроился в питомник, кормить каких-то хмырей, про которых никогда раньше не слышал. А теперь не видел. Потому что они жили за непрозрачными стенками. Моя рука умела улетать одна к ним в клетки, и что она там делала, я знать не хотел. У моей кисти отрастали маленькие перепончатые крылья, и она отделялась от тела, подрагивала и зависала в воздухе на лету, влетала в вольеры через специальные отверстия в ограде. И возвращалась странно перекрученная, похожая на прозрачную личинку, с помятыми крыльями, но прирастала быстро и снова принимала нормальный вид.

***
Мы шли по пыльной дороге, от питомника, и она хотела держать меня за обе руки, а я стеснялся и прятал правую руку за спину, оправдывался, что она еще слишком некрасивая. Я правда так не хотел, чтобы она это видела! А она говорила, мне все равно, и мы, дурачась, поднимали пыль на дороге. Смотри, а вон там маяк, давай подойдем поближе, просила она, и я соглашался. Потому что не могло быть ничего лучше, чем идти вот так вот вдвоем по этой пустоши, к берегу, от которого пахло чем-то затхлым. И я понимал, что мог бы быть счастлив.

***
Мы дошли до маяка и брели дальше, по берегу, в сторону города. А вон там кафе, маленькая, уютная столовая, давай зайдем, тебе понравится, снова предлагала она, и я снова соглашался. Женщина за стойкой почему-то улыбнулась мне как давно знакомому… Мы выбрали столик у стены, где было поспокойней, приглушенный свет и немного посетителей. Та женщина, которая сперва стояла за стойкой, прошла мимо с горой грязной посуды. - Приятного аппетита, я смотрю, часто заходите, нравится у нас. И все это с той же чудовищной радушной улыбкой. Я опешил. Но только на секунду, а потом смог выдавить из себя улыбку в ответ: -Да, у меня здесь родственники живут, очень удобно. - Ты был здесь раньше? – спросила она с обидой в глазах, как будто готова была заплакать. Все, что я мог, это сказать правду в ответ: я не помню. Я опустил голову, не было сил смотреть ей в глаза. Потому что у меня уже были провалы в памяти, и неоднократные. И я не мог знать, что они значили. Я мог быть кем угодно и чем угодно. Мог приходить сюда, расправившись на тихом берегу с очередной жертвой-заморышем. А потом спокойно сидеть и ужинать. Могло быть все, единственное, чего не могло быть – чтобы все было нормально. Что я просто забывался и шел поесть. Было смешно в это верить.   Это было настоящее проклятие. Потому что я не мог ничего сделать. Теперь даже убить себя я не мог. Потому что это значило лишить последнего контроля свое тело. Даже если порубить его на кусочки и сжечь, все равно уже бесполезно и поздно. Оно будет делать свое черное дело. А я уже сделал слабости один подарок.   

P.S. Я знаю, откуда берутся подобные сны. Из бесконечной череды навязчивых сомнений и страха: что если, допустив промах один раз, я ошибусь снова, и есть ли хоть один шанс что эта, вторая ошибка, не будет фатальной?