Струнным

(инвалидностихотворообразный монолог)

Мне было грустно. Я выпил кофе. Его горячая консистенция разлилась в гдепопалости организма. Грусть расположилась на троне окофейненного разума и не собиралась отступать. За окном играл мальчик на скрипке, взамен получая улыбки сострадательно-унизительного характера, что не обязательно, но является показателем пенициллиновости города. Дороги, помытые машинами, напоминали мышиные хвосты. Мосты прогибались под грузом машин и небритых непротрезвевших мужчин. Топтался рассвет у ворот сердечного города. Я с досадой дернул себя за бороду. Перевернул чашку. Решил погадать. Осадок забулькал, дышал тепло и слегка сладко. Сигнальные посылы сердечного остатка хихикали мерзотно в последственности утраты. Она и я ни в чем не виноваты. Зачем скажите, улицы помыли? От каблуков порочных все равно следы синей пыли.

Стрелки бежали задыхаясь. Внутри у меня сработал душевный датчик, и высветилось на табло: «Неудачник». Категория принята. Осмыслена. Еще чашку. Сегодня кофе до рвоты. Вокруг самовлюбленные идиоты мажут солидолом своих комплиментов мерзотно-траурные моменты. Приказ набухших разочарованием ночи век: Прекратить немедленно плакать. Внутри все хлюпает…хлюпает слякоть. Не придумали еще доктора такой болезни. Да и что может быть бесполезней, чем мыть свое отражение в луже, ощущаясь, что никому не нужен. Пасмурный. Пью кофе. Опять плохо. Пью кофе. Еще хуже. В голове навязчивый вирусообразный навязчивый repeat: «после этой ночности никому не нужен». Я этой осенью напрочь оглаушен. Верните меня.

Кофейный осадок нагадал дорогу. Пора.
Под мерзким солнцем цвета осы
Потеют побритые только что усы
И сердце эпилептично припадать устало
В плаче о том, что кого-то не стало

День прошел как статья из дешевого журнала, в котором показали мир красивый для тех, кто живет пылью синей и не в России. Сижу рядом с ней. В голове тайфуны эмоций. Жмет и жжет душу. Было бы лучше раствориться в чуждости осадочной дали. Только кровь ударами барабанноперепоночными в сотни тонн децибел бормочет, что уже опоздали. На купленные у заката детали гарантии нет. Единственный выход – затеряться в прошлом и грызть ветки бамбука, запивая тростниково самбукой киросиновоболотной.

В надежде на мысль о молчании прислушиваюсь к звукам лучей расфокусированного шестимиллиардно солнца. Мечтаю. Плыву. Плачу. Меня кто-то вдруг опалачил. Аппалачи! Ловите мои возгласы. Я рву на себе волосы,  кричу в рыдании от боли потери. Смотрю в око рук  и всем, кого вижу, не верю. В потерях мои – падаль. Гадать бесполезно. Кофейный остаток слепит и застилает яблоки глазные. До ноля стерлись опосленочно колодки тормозные. Мои фантазии так беспощадно и бензиновоболотно сглазили. А помнишь, мы на небо лазили. Кофе ночи обожгло мне руки. Их в легочные брюки от боли и скуки. Ногтями больших пальцев ресниц плачу. Позвольте, спрошу Вас, Аппалачи, что разве не может быть иначе. «Нет, - говорят, - факт опустошения оплачен». Шифр заколочен. Прогорклые козявчатые мысли еще в эпоху палеолита зависли на проводных жилах страдания в рубрикаторах истеричных потерь. Кому рассказывать теперь, что мозговые доли вывернуты наизнанку. Улыбаюсь солнечному танку и молю о пощаде.


Закусывая боль острым перцем, подключаю сердце биением к килогерцам света земного. Спасите,  Аппалачи! Давайте вместе поплачем. Вокруг меня все такие правильные, верные, мысли кудрявятся. Думаю оградно и осыпаю взглядом градным тебя, меня шаблонно любящую позами, вычитанными из журналов, шепчущую, что так меня или мне не хватало.

Разлучной лучности не верю! Поджигаю сердечные двери и душевные ворота. Люблю я всех. Вот только неневижу кого-то. В скобы челюстные с решетками зубов подступает икота и прорывается все дальше и дальше и дальше…взрывается и окисляется обратнопропорционально прогрессирующей фальши. Бесчисленные взгляды прохожих и мальчик, играющий на скрипке, проецирующий скверные улыбки, в которых прямоходящие завернули-вернули-вернулиза ошибки каблуков порочно стучащих. Людей много. Совсем нет настоящих. В проходящести секундноперелистывающей – киборги и роботичные манекены. Хрустальные зрачки, стальные вены. И только слепой скрипач на противоположной чаше. Плохо. Выпил кофе. Еще хуже. Каналы венозные все уже и больнее за скрипача. Смычок рассветного каблукостучания порочного рвет струны скрипкоподобные четырехкамерности титановой. Транслируется чувство с помехами. Пропало изображение. Скрипка плачет. Finita. Не иначе. Начинаю жить, допивая кофейную нежить ежевичности ночи. Здравствуй новый день. Старый седеет и превращается в капучиноподобную облаков пену. Слепоиграющая скрипочная сирена фальшивит, уловив измену в каблукостучащей иллюзорности. Струны рвет лезвие разселевившихся Аппалачей. Улыбаюсь солнцу сегментами зубов. Играю столбами на струнных телах высоковольтности проводов. Дрожит рассвет в отражении молочно лунном…еще один стал струнным.
(С) 2009, Зелинский Алексей