Успеть рассказать... Америка. Конец?

 
КУЗНЕЦОВ
На коробке из-под конфет, где до сих пор лежат письма и открытки, Маша написала: "В запыленной связке старых писем…" Там до сих пор лежит открытка Герасимова, хирурга, героя ее давней военной передачи: "…Желаю здоровья, счастья и живите долго-долго на радость людям — с распахнутой душой". Через ее распахнутую душу прошли сотни друзей. Все, о ком она писала, были ее друзьями. На ее похороны пришли человек семьдесят. Я дал объявление в газете, но многие просто не знали. Сто друзей? Наверное, так. Наверное… Конечно, иные ее забыли, иные предали. Не без этого. Слаб человек. Мы же все падшие человеки. Иных мы и сами забыли. Вот, например, нашему Кузе почти совсем не писали. Это мой однокурсник, распределившийся в Эвенкийский округ, в Туру. Потом он от бесквартирья стал милиционером, переехал в Красноярск, вышел на пенсию майором. Часто, чуть не каждый год, путешествовал к родителям с детьми и останавливался у нас.
"Мария! Кто обещал дружить и переписываться? Не держишь слова — это не хорошо, не по-советски. Тем не менее поздравляю тебя и всю твою семью с новым 1983 годом. Через год исполнится 20 лет, как я поступил в универ. Столько лет мы знакомы, а вы с Борькой женаты. Видишь, как быстро жизнь идет? Так что пиши, а то опоздаешь. В.В.Кузнецов". Он писал такие вот песенки, например:
Я сижу за столом,
Как дурак за печкой,
Я инспектор угро — 28 лет.
Обладаю умом и культурной речью,
У меня за печкой сейф, в сейфе — пистолет…
"Спасибо на поздравлении. Аналогичные пожелания в канун нового года примите и от нас. "Сократа" написал, книжку вышлю — тем более, что достал аутентичный экземпляр. Болею зверски. Дети тоже болеют. Одна Нинон здорова. Видимо, все-таки лягу в больницу, иначе получится как с Гришей Добросклоновым — только без громкого имени. На сем будьте здоровы.
P.S. Читал про Марию в "Журналисте".
Кузя иногда сочинял детективы, "Сократ" — его очередное произведение. Он даже затребовал у меня консультацию по поводу "аутентичного" Сократа. У него-то Сократом прозвали, кажется, вора в законе. Или я все перепутал? А настоящий Сократ… Да вот послушайте:
"Вам, верно, кажется, что даром прорицания я уступаю лебедям, которые, как почуют близкую смерть, заводят песнь такую громкую и прекрасную, какой никогда еще не певали: они ликуют оттого, что скоро отойдут к богу, которому служат. А люди из-за собственного страха перед смертью возводят напраслину и на лебедей, утверждая, что они якобы оплакивают свою смерть… И что скорбь вдохновляет их на предсмертную песнь. Им и невдомек, этим людям, что ни одна птица не поет, когда страдает от голода, или холода, или иной какой нужды, — даже соловей, даже ласточка или удод… Хотя про них и рассказывают, будто они поют, оплакивая свое горе. Лебеди принадлежат Аполлону, и потому — вещие птицы — они провидят блага, ожидающие их в раю, и поют, и радуются в этот последний свой день, как никогда прежде…"
В глухой и тяжкой болезни Мария вспомнила одинокого лебедя на реке возле нашего дома. Потом, на исходе души. Она не хотела, чтоб я ее забыл. Чтобы помнил всегда, как лебедь свою лебедушку. Да-да… И после смерти. Обидно, когда тебя забывают, не успевши износить башмаков.
В своей записной книжке, где синей типографской краской запечатлено: "ВАЖНЕЙШИЕ ДЕЛА ГОДА", она написала:
Вниз по морю,
вниз по морю,
Вниз по морю — морю синему
Пловет стадо,
пловет стадо,
пловет стадо лебединое,
лебединое повинное…
Одна лебедь,
одна лебедь,
одна лебедь оставалася —
середи моря на камушке,
середи моря на беленьком…

"Здравствуй друг нашей юности Валерий Кузнецов! Мы тут с товарищами посоветовались и решили, что последнее твое сообщение относительно архивной работы не совсем ясно для нас, и поскольку больничный лист позволяет пространную переписку (время-то куда девать?), мы и задаем тебе наш недоуменный вопрос: ты что, ушел из милиции? Или занимаешься в милиции архивной работой?
Не помню, писала ли тебе, что сделан фильм "Колыбельная с куклой". ЦТ его замыливает, хотя и приняло — и даже, говорят, в тираж, то есть по местным студиям. Но что-то не кажут… Правда, у нас есть копия, и если хочешь, то можешь приезжать на сеанс, мы тебя пустим без билета.
Кузя, недавно перебирала журналы и наткнулась на твой "Енисей", на твой детектив про голубей. И очень меня вновь — уже в который раз! — взволновал вопрос о твоей гражданской зрелости. Ты смотрел климовский фильм "Прощание" (по Распутину, по "Прощанию с Матерой")? У нас перед фильмом (о самом фильме я уж и не говорю) шла документальная лента "Лариса" — о Шепитько. Не видал? Она ведь 1000 раз права, когда говорит, что есть обман в самоуверениях: "Пусть я сегодня делаю не то, что могу и хочу, завтра я уже не буду торговаться с совестью", — что-то в этом роде сказала Лариса.
Кузя, послушай меня внимательно. Несколько лет назад Боря сдал в один присест кандидатский минимум. Но я его отговорила защищать диссертацию. Отговорила, понимаешь? Покажи мне такую жену! И он, я думаю, мне благодарен за это: он получил возможность, НЕ ОТКЛАДЫВАЯ, НЕ САМОУВЕРЯЯ "ЗАВТРА, ЗАВТРА" ДЕЛАТЬ ГЛАВНОЕ ДЕЛО СВОЕЙ ЖИЗНИ. Свою Логику. Кузя, мы ведь совсем уж не такие молодые и полные сил, чтобы про голубей сочинять, нам ведь осталось-то не так много. Ты может быть на меня обижаешься, скажешь: вот ещё, учить меня будет. Не обижайся…
Как-то ты в одном из давних писем меня спрашивал про ансамбль "Зеркало". Разбилось "Зеркало". А всё по тому же. Суетились много. Хотелось и того, и этого. Сергей, руководитель, решил, что дело, которое он начал, вполне совместимо со строительством кооперативной квартиры. А оно несовместимо, потому что никакое ДЕЛО ЖИЗНИ не совместимо ни с чем, кроме этого дела. В общем, подробности долго выкладывать, но всё там развалилось из-за жизненной суеты, из-за неумения довольствоваться малым. Сейчас ходят все с постными мордами, хотя и при квартирах: жись-то пуста!
Кузя, я ведь тебя не воспитываю, я просто сожалею — и совершенно искренне. Ты понял, Кузя, какие мы положительные, и ты должен брать с нас пример? Ну и хорошо, что понял. А когда начнешь пример брать? Ну и хорошо, что завтра. А вообще-то без твоих писем грустно. И хотя у нас совершенно нет времени их читать, мы всё-таки постараемся его (время) выкраивать.
У нас вроде близится размен квартиры. Но я с течением жизни на многие вещи научаюсь смотреть без присущей мне прежде трагедийности: так — значит так, и хрен с ним. На работу это, ясное дело, не распространяется, туда я направляю всю тяжелую (и легкую) артиллерию — лишь бы добиться своего.
Кузя, если бы ты знал, как мне уже надоело водить ручкой! Я уже месяц её в руках не дярживала, даже устала. Боря лежит на кушетке с газетой — пришедши с работы и поемши. Устал. Писать не хочет, но изобразить посредством рисунка мою трагическую судьбу не отказался, так что прилагаю.
Кузя, как твои ребятёшки? И вообще можно найти массу вопросов, которые ты должен осветить. Вот и освети — тем более, если все равно сидишь в архивах и никто за тобой с обрезом не гонится. Ждем, как соловьи. Твои Маша и Боря, друзья юности и более позднего возраста". Письмо написано где-нибудь в феврале 1985 года.
"Кузя, ну почему ты такой грустный сидишь на полу? Уже пора работать. Мы отгрустились. Я уже сделала "Однополчан", завтра эфир. Знаешь, кто у меня в "Однополчанах"? Ребенок! Мальчик Митя из детского сада №357! Понял? Кузя, надо душой работать, а ты на полу сидишь. Хоть бы отписал, как долетели. Ты же обещал!
Кузя, передавай привет своей Нине, скажи ей, что мы ею как твоей женой довольны: ты непьющий хороший отец. И даже очень трогательный. Надька Медведёва сделала бы классный портрет "Отец". Я без слёз не могу вспоминать вашу троицу. А ведь меня растрогать очень трудно!
Приходил к нам на днях Хайдар (ты его может быть помнишь — такой толстый кудрявый таджик, твой тезка, исполнитель блюзов, у Люськи Кудряшовой как-то выступал). Так вот, пришел в сиську пьяный и сообщил нам, что мы с Борей почему-то святые, а он хочет повеситься, так как ничего путного не совершает, а одно г…но и халтуру. Тут к нам приезжал знаменитый космонавт, он возле него два дня ласточку делал, какой-то сценарий ему писал, кирял и т.д. И сделал вывод, что от всего этого надо повеситься.
Видишь, как плохо, когда человек в разладе с собой. А ты не в разладе, Кузя! И хорошо, что не в разладе…"

"Здравствуй дорогой и в общем-то любимый нами Кузя! Обычно я веду свои репортажи из лечебниц (хрена ли тут еще делать?). Вот и сейчас я в ней с проколотым носом, из левой ноздри торчит резиновая трубка, которую я без конца хапаю и поправляю. Сам понимаешь, Кузя, уж теперь-то конец совсем близок, и если только ты не засидишься "как дурак за печкой", то мы ТАМ скоро свидимся. Другой надежды свидеться нет, потому что ты не едешь и не едешь.
Кузя, мне уже письмо тебе писать надоело, тем более Борис в данный момент уже помирает. Вот уже последние предсмертные хрипы (диктует он мне), вот уж я приложила ко рту зеркальце (продолжает он) — никаких симптомов. А как дружно мы жили, и вот всё кончилось. Кузя, приезжай срочно на наши похороны (ты не забыл, что я тоже уже умерла?) Захвати с собой колбасы (у нас только по талонам). Венки можно достать здесь. Ну всё, Кузя, уже нету сил, хотя кажется, что что-то главное не досказано… Ну, ничего, ты и так всё поймешь и простишь. Кузя, в каком ты сейчас звании? Если всё ещё майор, то на похороны не приезжай — и не надо нам ни твоей колбасы, ни твоих венков. Понял? А если уже подполковник, то едь.
Ну ладно, ты уже нас, покойничков, так забодал, что сил никаких нет, как говорит Люся Кудряшова. Кстати, ты знаешь, что сейчас она начальник? А почему ты её до сих пор не поздравил? Приезжай ее чествовать с колбасой и венками — она зам главного редактора.
Кузя, ещё осталось очень много незаполненной бумаги. Какое слово ты больше всего любишь? Наверное, гонорар. Хочешь, я тебе его размножу на всю оставшуюся страницу?
Гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар, гонорар…
Кузя, ты меня забодал. Разве гонорар — самое главное в жизни? Важнее, чтобы все мы хоть изредка виделись. Как у тебя дела? Пишешь ли ты свои прекрасные (я серьезно!) песни. Лена Камбурова тебя вспоминала.
Боря очень много работает (в стол), Антон разошелся с женой, Юля заканчивает десятый класс. Кузя, сколько всего в жизни, а ты не пишешь и даже не едешь. С первого июля мы будем в Кашино (но дома будут Юля, Антон и Мария Михайловна). Пиши о своих планах. Обнимаем тебя, твои старые друзья Маша и Боря". Это 1983 год.
"Здравствуй, Кузя! Придется мне нанести сокрушительный удар по твоему оптимизму, возросшему на почве легкомысленного восприятия информации о состоянии здоровья друга твоей незабвенной юности. Дали мне звание, ради которого я славно потрудилась — инвалид второй группы. С работы уволена 11 февраля 1986 года, когда состоялся областной ВТЭК. Положат мне теперь пенсион (размеры его мне пока не известны, очевидно 75-80 рэ), и буду я пребывать в новом качестве. Впрочем, за эти шесть месяцев, которые сидела на больничном листе, я уже освоила это состояние. Потихоньку строчу на машинке (одна страничка в день), потихоньку вожусь на кухне, потихоньку караулю внучку — вместе с Юлей. Словом, жисть вполне удобоваримая. Может быть, надумаю ехать оперироваться в Новосибирск. Там, люди говорят, какой-то хирург хорошо придумал оперировать на сердце. А может и не рискну, пока не решила.
Вот ведь как жизнь-то устроена: сейчас бы только и делать передачки…" Письмо обрывается…

Письмо Кузнецова:
"04.02.82 г. "У меня тут идет перманентная борьба с августа прошлого года. Началось все с передачи на ТВ (я вам писал, кажется). Теперь пишу рапорт на перевод. Правда, справедливости ради следует признать, что, кабы не моя слабость, можно было еще потянуть резину. Но я рад, что все так кончилось. Единственное, что нервирует: еще все-таки не совсем кончилось. Ищут мне замену и не могут найти, хотя любую собаку, которая знает сигналы "на место" и "фас", можно смело ставить на должность (при условии высшего педагогического или юридического образования и минимум пятилетнего милицейского стажа).
Борины рассказы прочел. Читать интересно, но — мало. Ты совсем не хочешь придумывать. Тебе нужно отделяться от того Бориса, который в рассказе. Пробовать его, совать в ситуации (или размышления) непредвиденные, экстремальные (красивое слово). В общем, надо двигать дальше. И не стесняйся использовать услышанное или увиденное другими. Художница с катарактой из Алапаевска, этот немец, придумавший Пешеград, — у тебя бездна материала. Пусть они заговорят от первого лица, как говорил ты в этом рассказе. Письмо твое (или разъяснение) так и надо припечатывать к рассказу.
Я ничем не занимаюсь. Не пишу, не работаю (прихожу узнать, подписан ли приказ о переводе; обещают подписать со дня на день — какая тут работа?). Написал мстительную песню — прощание с конторой. Видимо от злости не могу подобрать приличную мелодию. Написал песню про Илью Муромца. Петь некому — пою каждый день сам себе, чтобы запомнить. Больше ничего не пишется.
Нинон трясется, что меня выгонят с работы ("Как это ты не ходишь на работу, выгонят же из милиции!" — "А ты что — уйдешь от меня?" — "Нет, не уйду, но денег жалко…"), но втайне довольна: то мяса накручу, то квартиру уберу, то выстираю (не систематически, но все же…) Словом, дома мир. Дети вроде не болеют, веселы. Вот и все дела. А что у вас? Почему не пишете, кто родился у антоновой жены? Жду ответа. Привет всем".
Кузе я тогда послал первоначальный вариант вещи, которая называлась "Небо, корова, крыша и океан". Современный миф. А "немец, придумавший Пешеград" — это Лев Артурович Эппле, художник, о котором Мария соорудила сюжет в телевизионный журнал. И радиопередачу.
Недавно видел Кузю во сне. Он был там совсем молоденький. А в предпоследнем письме он написал: вдруг что-то со мной случилось, стали совсем неважными ранее ценимые ценности… Вэй? На Британских островах так называют предсмертное духовное перерождение, дарованное Богом. Я перепугался. Он мне не пишет уже четыре месяца.
(Написал всё-таки и даже позвонил.)

МИРОВОЗЗРЕНИЕ
В 88-м году рак унёс Люсю Кудряшову (второго июня, а первый болевой приступ – второго декабря). Маша с Люсей вместе работали на радио. У "кудряшей" иногда бывали посиделки. У Юры и Люси. Там впервые и с Леной Камбуровой сидели, пили самогонку (немножко) и смотрели мои рисунки. Недавно (лет шесть назад) мы с Юрой встретились на улице. О чём говорят русские мальчики на улице и в трактире? О Боге и бессмертии… Почему, говорит, там у вас спорят православие, католичество и протестантизм? Почему, если есть только единая и великая Истина? Почему?
Мы с ним тогда уже оба работали сторожами…

— Ну, как тебе сказать… Ты хочешь, чтобы Истина выглядела как безразмерно-абстрактная точка? Даже в Боге — структура: Отец, Сын и Дух Святой. А уж тут на земле попробуй найти что-нибудь бесструктурное… Нейтрон, протон, электрон… Нейтрон, если он в свободном состоянии, не может жить долго – выворачивается наизнанку и превращается в протон и электрон. Да? Можно подозревать, что в нейтроне соединены неслиянно и нераздельно антипротон и позитрон. Точнее, там магнитные полюса, на свободе становящиеся на миг позитроном и… Можно полагать, что рукавицы (антивещество) не надо искать в других галактиках — они, как всегда, за поясом. Нейтрон стабилен, если ему в атоме противостоит соотношение "протон/электрон". Так? Он сам рождает причину собственной стабильности… свою собственную противоположность…

Точно так же западное Православие (в переводе на английский — "ортодоксия") переродилось в соотношение "католичество/протестантизм". По крайней мере лет пятьсот существует структура "небо-земля/подземелье" = Православие-католицизм/протестантизм. То есть, как видишь, христианство обладает структурой. Там Небо противостоит земле и подземелью. И подземелье становится преисподней только после того, как надмевается и, преисполненное гордыни, пытается взобраться на главную позицию, "в числитель"… А пока не надмевается… сам знаешь, в прохладном подполье стоят горшки с молоком.
Вот так… Почти научный трактат. Юра говорит: "Если Он есть, то почему Себя явно не обнаруживает?" Да-да… Надо бы Ему написать нечто на небе огненными буквами… Но когда пошёл Бирнамский лес… когда он пошёл в атаку, шекспиров король Макбет закричал: кто это сделал, лорды? Мы не поверим, даже если мёртвые воскреснут… Кто это сделал, лорды? Там ведь действительно чудо было рукотворным… Род неверный и прелюбодейный…

У Кудряшовых мы собрались в 73-м году — сразу же после того, как Мария вернулась с ПРОФИЛАКТИКИ. Её увезли с работы на Вайнера 4 и там провели собеседование. Очень вежливо. Собственно, к ней в КГБ вряд ли были какие-то основательные претензии. Мы просто трепались на кухне о том о сем. Даже "Раковый корпус" не распространяли. Знакомый следователь по особо важным делам Валера Брызгалов (с которым Маша когда-то работала в железнодорожной газете "Путёвка"; он там был фотокором и одновременно учился в юридическом институте) нам как-то сообщил, что в кутузку тащат только после пятикратного распространения. Я просто сказал Валерке Хайдарову: ты ж меня совсем почти не знаешь, а сразу вот так доверился… Пожурил его. Экземпляр был — слепее некуда. Наверное, специально такой изготовили, чтоб мы глаза испортили.

Хайдар немножко работал со мной в промотделе "Вечёрки", куда я его самолично вытянул с турбомоторного завода; потом он стал командовать киногруппой на телевидении… в середине 80-х получился инфаркт… умер в один год с Марией.
Слово ПРОФИЛАКТИКА я узнал ещё в "Вечёрке". Там читал лекцию (с показом листовок и всякой прочей нелегальной литературы) товарищ из органов. Тогда же был упомянут мой однокурсник, который якобы где-то в Таборах организовал чуть ли не подпольную типографию. И вот кагэбэшник нам объяснил, что заблудших приходится профилактировать. В том числе Витю, с которым когда-то мы ездили на студенческую целину, в прикаспийский совхоз. Строили два двухэтажных дома из блоков и один деревянный.

Вскоре после той беседы Виктор появился в нашем отделе промышленности и строительства, где мы с Геной Сюньковым выпускали рукописный журнал с лаконичным названием "Пегас". Фото нам, кажется, поставлял фотокор Олег Капорейко — из отходов своего производства. Олег — человек бывалый, лирик, таёжник. Умел делать в лесу редчайшие снимки. Может быть, КГБ не понравился наш безобидно-юмористический журнал? Он исчез сразу после того, как мы заполнили последнюю страничку:
Усеян черепами склон.
Ах, черепами склон…
А из глазницы из пустой —
Родо и ден и дрон.
Дожди давно слизали скальп
И обнажили кость.
Она напоминает нам —
Тебе и мне и вам —
Мой друг, ты в этом мире гость…
О да, всего лишь гость.

Правда, мы потом завели новый журнал — "Стойло Пегаса":
Коней топот, коней топот…
Стынет кровь, а ветер дует.
Нам ли слышать слабых ропот?
Ропот демобилизует…
Пику в руки, саблю к боку,
Ось земли колеблет ветер…
Превратим сомнений шепот
В жалкий стон идущих к смерти.
Горизонты, га-ри-зон-ты!
На галопе вышли к морю…
Нет кормов, а кони дохнут.
Кто и как поможет горю?

…Витя рассказал, что был в Москве, в ресторане познакомился с иностранцем, была какая-то неувязка с Комитетом, а потому не съезжу ли я с ним на электричке в ближайший город Богданович. Впечатление было такое, будто человек недавно жевал йеменский кат. Может, в самом деле он был под психотропами?

"Голос Америки" недавно рассказал про пентатал натрия. Это, мол, "сыворотка правды", превращающая человека в механический апельсин. Я сам по крайней мере четырежды нарвался на психотропы. Однажды… Хорошо помню: когда совсем уж превращаешься в апельсин и не можешь даже голову повернуть, собеседник формулирует безобидный контрольный вопрос. Наверное, чтобы… Впрочем, это надо у НИХ спросить, какие и зачем они формулируют вопросы. Потом дали прелюбопытнейшую книжку, а у меня буквы не складываются в слова… Полистал и вежливо вернул. Домой возвращался последним троллейбусом в пустую квартиру — Мария с внучкой была в деревне.

Конечно, работа у них такая, что делать… Однажды, году в 71-м, пристал на улице возле нашего дома пьяный работник наисекретнейшего атомного завода, расположенного в спецгороде. Вечером я возвращался домой с собакой, а он прямо обнимается, клянется в вечной дружбе и обещает регулярно возить меня в спецгород на своей собственной машине. Еле отбился. (О том, что это провокатор, догадался позднее, когда осмыслил ситуацию.) Конечно, в далекой Йеменской Арабской Джумгурии я вполне мог стать английским, арабским или там израильским шпионом, а потому надо же меня… профилактировать. Предлагать на выбор всевозможные государственные тайны. Я не в обиде. Это даже интересно и весело. Правда, ни отец, ни деды, ни прадеды у меня не были никогда шпионами иноземных держав – в отличие от самых выдающихся большевиков и чекистов-коммунистов. Всевозможные наши господа приходят и уходят, а РОССИЯ остается навеки. Надо беречь и оберегать ее, а не коварно участвовать в уничтожении. В том числе – в планомерно-коммунистическом уничтожении.

В городской газете я был занят всякими экономическими проблемами: производительность труда, качество продукции, её количество и т.д. Что и нашло отражение в "Стойле Пегаса". Надобно сказать, что экономическими проблемами я тогда занимался с необычайным удовольствием. Но…

Не за количеством и качеством –
за чем-то вовсе за другим
скакали рыцари чудачества,
влача плащей тяжёлый дым…
Не дорога производительность,
пусть нет рубля в обеда час –
круп лошади багрово-дымчатый
танцует в медленных очах…
Количество уходит в качество,
река – в болото, в землю – меч…
О где ж вы, рыцари чудачества,
где кудри буйные до плеч?

Это мои стишки из нашего рукописного журнала. Какое тогда было у нас мировоззрение? Не было никакого. "Материя первична, сознание вторично; бытие определяет сознание" — разве это мировоззрение? Воззрение на мир… А к Богу и вовсе стояли спиной. Хотя… Наверное, мы были язычниками, хоть свое язычество и не смогли бы тогда отчетливо сформулировать. Его формулу можно найти, например, у Лосева:

"В единой Бездне слиты Бог и мир, сознание и бытие, закон и Хаос. Это — древний стихийный Хаос, всеобщая Праматерь, рождающее лоно всяческих оформлений. Бездна эта — безлика, бессамостна, слепа; она — сплошное и нерасчлененное вожделение к самой себе, самовожделение, самосознание, перво-любовь. Она — за пределами добра и зла, за пределами разумных категорий, за пределами норм. Она вечно действует и рождает, сама не зная для чего и для кого. И она вечно пожирает рождаемое. Она — безумное влечение, анархический инстинкт жизни, мучительно-сладкое наслаждение бытия самим собою, вечно страстное и неугомонное самопорождение и самоуничтожение, мучительная радость непостоянства и вожделенное самодовление в хаотическом сладострастии непостоянства.

И вот эта Бездна, играя и тешась, создает, между прочим, и наш светлый и стройный оформленный мир с его богами и людьми. Боги и люди, обретая себя на лоне всепоглощающей Бездны, героически борются за свою индивидуальность, убивают друг друга, желая остаться в индивидуальном оформлении. Но увы! Бездна ждет всех нас, и людей и богов, да и сама индивидуальная жизнь наше есть все та же мучительная и сладостная игра с самим собою. Жизнь наша и мир — продолжение и этап все той же вечно играющей и вечно холодной Бездны. Бездна — Судьба. Где же правда, спасение? Почему индивидуальность — грех? Почему мир и жизнь — борьба и битва? Почему сущность мира — трагедия? …Но Бездна молчит. Ответа нет. Сам мир и сам человек протестуют всею своею сущностью против такого миропорядка. Они взывают к Судьбе и героически, титанически хотят завоевать тайну. Но Бездна и Судьба безмолвствуют. Ответа нет".

Лет через тридцать я нашёл такие вот формулы: мистерия•трагедия/комедия, идея•образ/пародия. Мистерия и трагедия, идея и образ, небо и земля – в числителе, а в знаменателе – преисподняя, комедия и пародия. «"Пародия – "тень" серьёзного жанра, его "внешний вид", лишённый содержания. Вместо содержания пародия даёт гибристическое "наоборот", то есть пустоту и бессодержательность, прикрытые формальным сходством с тем, кого она "передразнивает", над кем она кривляется» (Ольга Фрейденберг). Впрочем, возможно в знаменателе стоит не пародия, но "подобие". Возможно, пародией становится вся эта формула, когда подобие ("подобие" – не в библейском, а в платоновом смысле: некий призрак) злонамеренно, самовольно и горделиво вылезает в числитель – на ударную позицию. Как в своё время Люцифер.

Но даже и такое вот трагически-безличное язычество нам не преподавали в университете. Бездна там называлась — Материя, а в роли античных богов выступали законы природы, которых неисчислимое множество. Например, закон Бойля-Мариотта. Слепая и мертвая Материя зачем-то совершает чудо — порождает жизнь и человеческое сознание, которые потом исчезают. На могиле — лопух. Что именно первично — дух или материя — это, мол, основной вопрос философии. В зависимости от его решения философы делятся на идеалистов, материалистов и агностиков.

На консультации перед экзаменом я однажды спросил преподавателя диалектического материализма Гения Иосифовича Б.: "Но ведь скоро философия исчезнет? С победою коммунизма на планете все философы будут единообразно отвечать на основной философский вопрос — и сам этот вопрос исчезнет вместе с философией?" Преподаватель обещал мне ответить в следующий раз, когда-нибудь позднее. Но так и не ответил. А на экзамене поставил мне пятерку. В свое время он хлебнул лагеря за неправильные вопросы, а потому простил мне мой подкоп под марксизм-ленинизм. Под всепобеждающее учение… Лишь на исходе жизни мне стало понятно, что с победой марксизма-мондиализма на земле исчезнет не только философия. Исчезнет само человечество, потому что все вопросы будут под запретом. Труба, которой запрещено качаться, разваливается на кусочки.

Несколько лет назад мы беседовали перед телекамерой с биофизиком из Московского госуниверситета. С Воейковым. Я спросил по-дурацки, может ли слепая и мертвая Материя, неживая природа, сама по себе родить Жизнь. Он сказал, что наука не берется утверждать — "может или не может". Наука исчисляет вероятности. А вероятность самопорождения жизни вот какая… И он нарисовал картину: представьте, мол, что бомба попала в кучу мусора, и из нее возник после взрыва современный авиалайнер типа "Боинг". Высока ли вероятность такого происшествия? Такова же вероятность самопроизвольного возникновения жизни из мертвой натуры. Без Бога… Или: обезьяне надо 400 раз без ошибок напечатать Библию на пишущей машинке – такова же вероятность возникновения живой клетки из неживой материи. Представляете обезьяну за пишущей машинкой? Современная наука без Бога обойтись никак не может.

А человек? В 81-м году вдруг разродился однажды такой вещицей (почему-то первого апреля):

Разлуке десять лет, о Боже, десять лет…
Короткий страх и долгая надежда,
И тёмных слов прозрачная одежда,
Полдневный смех и полуночный бред…
В гаремах слов истаяла душа,
Распалась на кричащие фонемы,
Ушла в аспидно-чёрные гарлемы,
В мрак преисподней, в морок миража.
И здесь я вижу, какова игра:
Лишь на пороге замечаем двери,
Лишь в переходе от безверья к вере
Мы понимаем, что давно пора…

(Первая строка написана недавно, уже в третьем тысячелетии…)

Тут же недавняя запись: "Акакий… "Шинель"… незлобивый… Акакий – мешочек пыли, который держал в руке при коронации византийский император (символ бренности, ничтожности всего земного)"…

Акакий шил шинель,
обидел генерала.
Я дальше позабыл:
испортилась игла?
В тюрьму он угодил,
когда гнилой апрель
дудел в свою дуду?
А, может, просто умер,
узнав, что по суду
он должен всё отдать?
Недолог страшный суд…

Коллежский регистратор?
Акакий титулярный…
в переводе – мешочек пыли,
который византийский император
при коронации
держал в руке.
Державною рукой держал мешочек пыли
как символ бренности…

Подумай о земном:
здесь пепел, тлен…
поёт свирель свирепо,
буянит барабан,
в ночной тиши
бормочет злой волшебник
нелепые слова...

Рога и хвост.
Хохочем,
шьём шинель…
Не в Бога богатеем?
Император…
Крупнозернистый жёрнов
перетирает
вчера и завтра
бред земных забот.

И вдруг труба:
Акакий!
Суета!
Мешочек пыли!
Кусочек регистратора.
Адью…

ТАНЯ ПЕТРОВА
У Марии с детства были две подружки: Мила Яшникова и Таня Петрова. И вместе с ними Ира Хмельнова и Ляля Фурщик, которая после смерти отца вместе с матерью уехала в Тулу (живёт там сейчас одна, сын почему-то отправился в Израиль). Ещё была позднее Валя Хаткевич, но она уехала давным-давно в Подмосковье (в Черноголовку?) и там потерялась.

Врач Татьяна Сергеевна Петрова по крайней мере дважды спасала жизнь моей матери. Добрая душа… Да вот как интересно Бог сводит людей: её дедушка с бабушкой бежали в Сибирь из Екатеринбурга, как и предки Марии, тогда – в 19-м году. Бабушка умерла там от сыпного тифа в 20-м году, а дед с детьми вернулся домой (впрочем, дом скоро отобрали, поскольку он стоил больше десяти тысяч, а это возбранялось) и умер в 24-м. Звали дедушку Александр Егорович Субботин, а бабушку – Евлампия Осиповна. Причём это была уже вторая его жена. Первую звали так же, но она померла, и Александр поехал по уральским сёлам и снова нашёл себе Евлампию Осиповну.

Его 14-летний сын Виктор Александрович Субботин тут же, по возвращении в Екатеринбург стал зарабатывать себе на кусок хлеба (к тому времени он успел закончить 3-классную школу, два класса гимназии, потом – два класса школы второй ступени). В начале 20-х годов работал порученцем в совете полковых судей Приуральского военного округа, потом – письмоводителем в Чусоснабарме, кладовщиком на строительстве Кизеловской ГРЭС. И уж с 23-го года – в банковской системе: курьером, делопроизводителем, счетоводом, бухгалтером, кредитным инспектором, начальником кредитного отдела, управляющим отделением. Участвовал в Великой войне, награжден орденами и медалями, в автобиографии написал: "Два раза награжден часами, имею 20 благодарностей в приказах Верховного Главнокомандующего генералиссимуса тов. Сталина". В 47-м году вступил в Коммунистическую партию, а в 52-м кто-то написал донос в областную партийную газету "Уральский рабочий":

"Субботин В.А., управляющий Октябрьским отделением Госбанка в Свердловске при вступлении в партию скрыл своё происхождение. Его отец – крупный богач г. Екатеринбурга, занимался крупными грузоперевозками, у него ходило более 100 лошадей. Он в бывшем Екатеринбурге по нынешней улице Вайнера владел несколькими домоми, эксплуатировал много рабочих. Обо всём этом Субботин скрыл от партийной организации".

Субботин В.А. – это дядька Тани Петровой. Как попал к нему этот донос? Точнее – копия, писанная рукой самого Виктора Александровича. Бог весть… Есть ещё рукописная копия справки Новоалексеевского сельсовета: "7. 06. 1952 г. Выдана Первоуральскому (неразборчиво) МГБ в том, что Субботин В.А. 1905 года рождения происходит из семьи кулака. Его отец Субботин Александр Егорович содержал ямскую станцию в деревне Старые Решота до 1906 года. Имели постоянных батраков, например Банников Михаил Гаврилович, Колесов Аверьян и др. Вообще бОльшая часть жителей деревни работали на Субботиных (сейчас в русских деревнях работать вообще не на кого – и они исчезают. – Б.П.).

В 1907 году Субботин А.Е. выехал в Свердловск (Екатеринбург), где тоже имели ямскую на своих лошадях. В Старых Решотах оставались два дома, в том числе один двухэтажный, что и удостоверяется. Пред. с/с Бурков, секретарь Михрюкова".
Чуть не весь 52-й год Виктору Александровичу пришлось оправдываться. Сначала писал "Объяснение" секретарю Октябрьского райкома ВКП(б) тов. Векшигоновой А.Н. (9.02.52), потом – в свою парторганизацию:

"Сообщаю, что мой отец Субботин Александр Егорович до 1907 года находился в хозяйстве своего отца (деда) , который действительно держал ямщину в дер. Старые Решота. В 1907 году отец отделился от хозяйства деда и переехал на постоянное жительство в г. Свердловск (быв. Екатеринбург).

Мой отец никакой ямщины самостоятельно ни в дер. Ст. Решота, ни в Свердловске не содержал. По приезде в г.Екатеринбург в 1907 году мой отец поступил служить и служил в торговой фирме братьев Второвых. Имущественное положение отца после раздела было таково: имел в собственности один дом, одну лошадь и корову, никаких двух домов в городе он не имел. Что же касается двух домов в дер Ст. Решота, то таковые отцу не принадлежали. Ими владели два его брата Егор Егорович и Тихон Егорович, которые после смерти деда продолжали содержать ямщину в гор. Свердловске. Какое количество лошадей они имели, я не знаю. У них были два дома в Екатеринбурге – по той же улице, где проживал отец (Вайнера).

При установлении советской власти  отец продолжал служить в советских учреждениях до самой своей смерти, т.е. до 1924 года. Имевшийся у отца дом был национализирован, так как оценка его выражалась в стоимости около 11 тыс руб., а в то время все дома с оценкой свыше 10 тыс. руб. национализировались. Отец из бывшего своего дома не выселялся и жил там до самой смерти. Права голоса мой отец не лишался.

При моём вступлении в ряды Ленинского комсомола в 1924 году и позднее при чистке рядов комсомола этот вопрос, т.е. путанье моего отца с его братьями был проверен и обсуждаем комсомольской организацией. И это не подтвердилось, что мой отец держал ямщину, и я был принят в комсомол, а также чистку прошёл без замечаний.
Вот всё, что я помню и знаю. В.Субботин. 9.09.52 г."

Ах, если бы знал доносчик некоторые ещё более ужасные обстоятельства… Старший брат Виктора Субботин Фёдор Александрович дрался с красными в белой армии, а потом бежал в китайский Харбин и в Америку. Правда, в 20-е годы он переписывался с сёстрами, жившими в Екатеринбурге-Свердловске, а потом (уже после оттепели 56-го года) возобновил переписку. Таня Петрова в 90-е годы путешествовала в Америку, к его детям, и там добыла такой документ:

КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ
из послужного списка подпоручика 25-го Екатеринбургскаго адмирала Колчака полка горных стрелков
СУББОТИНА Фёдора Александровича
Родился 28 февраля 1898 г., из граждан Екатеринбурга, окончил в 1915 г. Екатеринбургскую мужскую гимназию. Студент Петроградскаго политехнического института. Окончил ускоренный курс военного времени в Павловском военном училище.

ПРОХОЖДЕНИЕ СЛУЖБЫ
4 мая 1917 г. на правах вольноопределяющегося вступил юнкером в Павловское военное училище. Первого сентября произведен в прапорщики приказом по Армии и Флоту. 16 августа прибыл для службы в 149 пехотный запасный полк, 18 авг. назначен офицером (младшим) учебной команды. 24 декабря после захвата власти большевиками сам демобилизовался. 27 июля 1918 г. по занятии (белой армией) Екатеринбурга вступил добровольцем в Первую офицерскую роту. 7 августа назначен младшим офицером студенческой роты, 9 августа отбыл на фронт. 17 сентября офицерская, студенческая и добровольческая роты сведены в 25-й Екатеринбургский адмирала Колчака полк горных стрелков. 21 октября за отличие в боях против большевиков произведен в чин подпоручика. 21 ноября назначен командиром 6-й роты, 19 февраля 1919 г. эвакуирован с фронта по болезни, комиссией врачей эвакуационного госпиталя в Екатеринбурге уволен со службы. 11 августа вновь поступил на военную службу в подчинение поручика Голубева, состоявшего в распоряжении Верховного правителя, и исполнял обязанности коменданта поезда "Помощь армии" имени Верховного правителя. 15 марта 1920 г. после захвата власти политическим центром в г. Иркутске отбыл в Харбин, где комиссией врачей госпиталя охранной стражи уволен от службы.

БЫТНОСТЬ в ПОХОДАХ и БОЯХ
1917 года 3-го и 5-го июля в составе юнкеров Павловскаго военного училища участвовал в подавлении 1-го возстания  большевиков в г. Петрограде.
С 9-го августа 1918 г. по 19-е февраля 1919 года – в боях и походах против большевиков в составе армии Адмирала Колчака.

В августе 1964 года он написал сестре своей Александре Александровне Субботиной, матери Тани:
"Дорогая сестра Шура, не хватает слов выразить, насколько я благодарен тебе за твоё письмо. Вот уже две недели я читаю и перечитываю его. Я ведь не знал никаких подробностей вашей жизни. Вот уже 30 лет с тех пор, как я получил письмо от вас в 1934 году, писанное Маней. С тех пор переписка прекратилась.

Как ты, Шурочка, права, что мы почти не знаем друг друга. Мы разстались в 1920 году. Меня после воспаления легких отправили в Иркутск. Перед моими глазами жива сцен последнего прощания: папа, мамочка, Вася и все вы. Я до сих пор вижу, как сестра Лёля (она была такая тихая) стояла у двери и молча плакала. Ей было 12 лет, а тебе 11 в то время. Разлука была такая окончательная. Ваша жизнь и моя так окончательно отделились. Будучи теперь в отставке – больше времени думать и вспоминать прошлое, как бы мысленно снова пережить.

Жизнь прожить – не поле перейти. И вам всем, особенно тебе, Шура, выпали на долю и радости, и горести. Очень хотелось бы знать больше о твоем сыне Борисе. Мы не вполне поняли, что случилось. Ты пишешь, что живёшь надеждой его встретить. (Борис ушёл один в поход на Уральский Север – и не вернулся больше никогда. – Б.С.)
Приятно знать, что ты не одна, т. к. Таня ещё с тобой. Это должно скрасить твою теперешнюю жизнь.

Теперь знаю, что жизнь у Мани хорошая – муж, взрослые и женатые дети и внучата. Печально, что Лёля потеряла мужа и вдовствует, как и в твоём случае. Опять же её дочь Люба с нею и на хорошей дороге – в недалёком будущем. Надеюсь, что Маня и Лёля мне напишут о себе. Я даже не знаю их замужних фамилий, а также и твоей. Судя по адресу, ты носишь нашу фамилию.

(Виктор Александрович так описал своих сестёр в анкете: "Сестра Лундина Мария Александровна, родилась в 1904 г., дер. Ст. Решёта. Сейчас не работает, адрес: Свердловск, Втузгородок, 2-й профессорский корпус…
Сестра Леликова Ольга Александровна, родилась в !907 г., г. Екатеринбург. Рабочая парфюмерной фабрики.
Сестра Субботина Александра Александровна, родилась в 1909 г., г.Екатеринбург. Врач 1-й горбольницы".)

Вот уже 44 года с тех пор, как судьба нас разделила. Я в Америке с 1923 года, т.е. 41 год. Мы все за это время стали американцами в полном смысле. Не могло быть иначе. Только в глубине души я до сих пор русский. Приехавши сюда я ни в каких организациях не состоял, т.к. они были полны интриг, а я не хотел ни словом, ни делом быть против моей родины и народа. Все силы пошли на стройку моей жизни в новой стране. Мои дети с школьного возраста почти перестали говорить по-русски, да и мой язык "поистоптался" немножко. Я перевёл и послал детям твоё письмо, чтобы они знали о своих родных в СССР.

Вот уже 11 лет с лишним по смерти Любы – матери моих детей, моей незабвенной жены. Она, как и я, была за всё русское – и не дружила с беженцами, и не любила интриг.
Девять лет тому назад я женился. Моя жена – американка, уроженка штата Пенсильвания. Наш брак очень счастливый. Мои дети, невестки-американки и внучата её очень любят. С нами живёт её мать-инвалид. Ей 83 года, у неё был апоплексический удар 5 лет тому назад и несколько сердечных припадков с тех пор, но она немножко ходит – от дивана до стола, до кровати, до уборной. Мы не можем её оставить больше чем на 2-3 часа.

Хотя капиталов у нас нет, мы всё же смогли выстроить себе очень хороший дом (с квартиркой для тёщи) в очень живописной местности – в горах на высоте 3000 футов. Чудные огромные деревья: сосна, кедр, дуб и другие породы – от двух до трёх футов в диаметре. Жена и я любим работать на воздухе, и наша усадьба теперь выглядит, как парк. Здоровье, как я и писал, в хорошем состоянии. Жене моей 58 лет, а мне – 66.
Шурочка, если у тебя будет желание писать, напиши, сколько лет было мамочке, когда она умерла – и папе. Напиши о других Субботиных, о сыне Васи – Борисе, который был лётчиком, о семье Тони Аржанниковой, нашей самой старшей сестры, да и вообще о родных, которые живы.

Передай привет всем, кто меня немножко помнит. А главное, не грусти, найди силы жить полной жизнью – во имя тех, которые нас навсегда покинули.
С большой любовью брат Федя".

Это август 1964 года. А в мае было такое письмо:
"Дорогие сёстры Маня, Лёля, Шура, получил грустную весть о смерти дорогого и незабвенного брата Вити. Вот уже больше 30 лет как мы не были в переписке. Сколько грустных и безпомощных мыслей… Какая у нас всех была молодость и какая чудная и крепкая была наша семья. Тяжело на душе. Я так и не знаю, какова была жизнь Вити, каким он был взрослым человеком, была ли у него семья, дети. Долго ли он страдал от последней болезни. Я также почти ничего не знаю о вас… Галина Николаевна мне писала, что Шура – доктор и что она потеряла мужа несколько лет тому назад. Это всё, что я знаю.

Вкратце о себе, о сыновьях. Борис старший, ему 37 лет, доктор наук по электронике. У него двое детей: Марк девяти лет и Кира – семи. Виктору – он был назван в честь незабвенного Вити – 32 года. Он гражданский инженер. У него трое детей: Эрик восьми лет, Сюзан – шести и Ранди – 1 год. Я их всех вижу два или три раза в год. Мы живём вдали от суеты в горах Сьерра-Невада – 150 миль от Сан-Франциско.
Не знаю, кто из вас получит (и получите ли) это письмо.
С глубокой скорбью о Вите и любовью к вам ваш брат".
 
Виктор не мог писать ему в Америку. Его бы как-нибудь наказали. Изнали из партии, с работы? Наверное… Во всяком случае, он писал в автобиографии (14.12.53 г.): "Под судом и следствием не был. Был за границей (Польша-Германия, 1944-45 гг.) в составе действующей армиии. Родственников, лишенных избирательных прав, судимых и репрессированных не имею, также НЕ ИМЕЮ И ЗА ГРАНИЦЕЙ. Во время Отечественной войны родственников на оккупированной немцами территории не было, также не были в плену и в окружении. Семейное положение: женат, жена Панькова Татьяна Павловна работает ст. экономистом в Металлургавтоматике, родственников не имеет. Детей нет".

А в остальном… Примерно тогда же (18.12. 53 г.) он получил характеристику в своей парторганизации: "Работу Госбанка знает хорошо, глубоко изучает финансово-экономическое состояние промышленных предприятий и хозяйственных организаций, находящихся на обслуживании в Октябрьском отделении Госбанка.
Вместе с партийной организацией проводит в жизнь коллектива постановления партии и правительства СССР.
Политически грамотный и систематически работает над повышением политического уровня путём посещения экономического семинара при Райкоме. Аккуратно выполняет партийные поручения".

Конечно, если уж проблемой социального происхождения его отца занимались местные представители Министерства госбезопасности, то брат за границей, да ещё бывший белогвардеец… Страшно подумать. Фёдор там у себя в Америке правильно понимал положение, а потому и не писал 30 лет – до 1956 года:

"6-го февраля 1956 г. Мои родные сёстры, я даже не знаю, в чьи дорогие руки придёт это письмо. Только сегодня получил первую весть, что вы, мои сёстры, живы. К сожалению, Галя (дочь Коли Логинова) не упоминает о Вите. Она написала, что Васи и Коли в живых уже нет. Было очень грустно узнать об этом.

Много воды утекло за эти годы. Были смутные времена: мировая война – и всё как-то смешалось. Я не знал, кому и куда писать. И, может быть по глупости, боялся повредить, если бы стал разыскивать. Я вас всех преданно и глубоко люблю, но жизнь так сложилась, что мы, наверное, навеки разделены".

Печаль невыносимая: навеки разделены… Помяни, Господи, всех скорбящих в разлуке. Они так и не увиделись никогда.
Я немножко знал мать Тани Александру Александровну, милую седую женщину, рано потерявшую мужа и сына. Каждый год мы приходили 15 июня к Тане на день рождения… Подружки вспоминали свою раннюю молодость. Вспоминали, как в 56-м отправились в Сысерть готовиться к экзаменам в институт. Как валяли дурака, катались на лодке, ныряли, плавали… Жили в частном домике у какой-то бабушки. Потом приехала мама Ляли Фурщик и увезла её в город – из-под "тлетворного влияния" Маши и Тани. Кстати, где-то там выяснилось, что матери Маши и Тани когда-то учились в одной и той же школе на берегу Исети, за дендрарием. Этот красно-кирпичный дом там до сих пор стоит – пока что его почему-то не сожгли и не разрушили наши хозяева жизни. Я там хожу-прогуливаюсь иногда вместе с внучкой Машенькой.

Ах, Мария, боль моя и радость. Она умудрялась говорить о национальной культуре, даже когда рассказывала о войне… с сепсисом. Таня Петрова посвятила этой войне полжизни:

"Огромный человек на трибуне переполненного зала – грузинский акцент, нос горбиной, взгляд прожигает. В две минуты Бочоришвили умудряется морским узлом стянуть общие боли и радости России и Грузии – политические, национальные, профессиональные, – сфокусировать их в событии, которое называется Первой областной научно-практической конференцией по сепсису. Больше всего благодарна Вахтангу Гавриловичу за рубленую фразу, скреплённую отрицающим жестом: "И никаких варягов звать не надо!"

И то правда: варягов этих развелось, и все спешат. Одни – учить, другие – с подачками, третьи откровенно в карман лезут. Четвёртые меч подымают… Недавно слышу в трамвае в адрес объегоривших нас президентов: "Разваливать ума не надо, попробуй сделать лучше, чем было". Но то в трамвае, а это же чуть не с вершины седого Кавказа – выжимая из двух микрофонов громоподобные раскаты к бескрайним потолкам бывшей ВПШ (высшей партийной школы), куда-то в балконные пределы, набитые врачами и студентами, умудряясь нажать на каждое слово: "В век сепаратизма, в век разъединения – все соединяющие силы заслуживают всякой поддержки!" Можно больше ничего не узнавать о человеке и полюбить его, как брата, за одни эти слова. Но Бочоришвили ещё и артист великий: виртуозно сумел в тональности доброго юмора словесным росчерком создать характеры профессора Нины Петровны Макаровой, научного руководителя центра, старшего ординатора Татьяны Сергеевны Петровой и заведующей Аллы Анатольевны Бородиной – трёх русских женщин, вложивших свои силы, ум, талант и волю в дело создания центра.

…Никогда не гонялась за сенсацией, а тут она сама погналась за мной. Приглашение на конференцию и зарубежную информацию по СПИДу я получила почти одновременно. Оказывается, учёные из Германии, США, Венгрии и других стран давно уже расценивают истерию вокруг СПИДа как самый крупный научный скандал конца ХХ века. Немецкий журнал "Раум унд цайт": "Миллиарды, брошенные на исследование вируса ВИЧ, обеспечивают десятки тысяч научных карьер, за счёт "теста на СПИД" живёт большой бизнес, а за счёт "просвещения" в вопросах СПИДа – целые отрасли промышленности и политические направления". Это называется – "приехали"! Оказывается, сегодня сепсис (в просторечье – это заражение крови) несравненно страшнее СПИДа.

Вот и академик Бочоришвили подтверждает: "От сепсиса сейчас умирает по крайней мере в двадцать раз больше, чем от СПИДа, в Америке – около 300 тысяч в год!" Противосепсисный центр Бочоришвили был первым в стране. Он возникал в полуразрушенном отделении, но это же "пустяки" для человека, умеющего смотреть не только прожигающе и твердо, но и грустно, и даже как-то растерянно: "Всякий тяжёлый больной для меня есть поиск собственной вины… Существует страшный разрыв между достижениями науки в отдельных областях… и их интеграцией, это мучит меня. Ведь специализация, сама по себе очень важная, дошла до того, что если не дополнить её интеграцией, то не только толку не будет – клиническая медицина не сможет оставаться безопасной. Что такое сепсиология – это и есть интеграция наук".

–Да, но возможно ли гармоническое развитие всех наук?

–Одна ампула противооспенной вакцины стоит больше, чем всё завоевание космоса!

–А как возникли контакты с нашей второй хирургией? Вы сегодня сказали о Татьяне Сергеевне так лирично: первая ласточка.

–В 1979 году… Это сейчас легко всё увидеть и оценить, пятиэтажное здание нашего республиканского центра выглядит внушительно. А тогда доктор Петрова и в захудалом отделении сумела увидеть ДЕ-ЛО! (Это Таня, подруга Марии с детства.)
 
–Вахтанг Гаврилович, как вы думаете, может ли быть специалист, и врач в том числе, хорошим специалистом, не будучи патриотом своего народа?

–Вы задали очень сложный вопрос. Наверное, может… Другое дело, что мне не нужен такой специалист, если он не патриот своей Родины. Вот это уж точно!

–Вы состояли в КПСС?
–Безоговорочно. Я же офицером был 17 лет и четыре месяца, так что состоял…

–Были военным медиком?
–Да-да, на военной службе защитил и кандидатскую, и докторскую. Я ленинградский специалист. В Ленинград я приехал старшим ординатором, уехал профессором.

–Сколько вам лет?
–Много! Шестьдесят восемь. Исполнилось 25 марта по дороге сюда, в Екатеринбург.

–Проблемы национального возрождения вас тоже волнуют? Мы все болеем этим.
–Конечно, конечно. Спасать надо русскую нацию в первую очередь, не грузинскую – рус-ску-ю! Тогда все будут спасены.

–Вы, конечно, знаете свой язык, грузинский…

Бочоришвили счастливо смеется. Я прошу его почитать Руставели. Он, победно глядя, заводит бессмертную песнь великого поэта.

Я не понимаю ни слова, но почему-то начинает теснить в груди, я точно поднимаюсь выше, выше и с каждым шагом всё невыносимее жалею всех людей и все народы. Мой диктофон давно не пишет, но я не чувствую этого, потому что он не мой – прокатный, и я не знаю, что он может предать, остановить плёнку на полуслове.

Странная история: на другой день, когда иду готовить радиопередачу на студию "Город" и это предательство обнаруживается – особо и не горюю. Первые строки Руставели всё-таки выйдут в эфир. Мы венчаем их с балалайкой Юрия Клепалова, они стоят друг друга. И потом – ещё не вечер. Противосепсисный центр будет расти по всем законам роста – городской, областной, республиканский. Бочоришвили, конечно же, приедет на Урал не раз. Тогда и запишу…"

Там же, в апрельском номере газеты "На смену!", портрет Бочоришвили, сделанный Юрием Трофимовичем Подкидышевым. Это 1992 год.

Сегодня стоит совсем пустой огромный корпус уничтоженной больницы скорой помощи, Марии давно нет на этом свете, разве что в моём сердце… Через месяц после этой публикации она обнаружила у себя шарик опухоли. А Юра Подкидышев живёт сейчас в уральском рабочем посёлке, где когда-то стояла наша круглогодичная геофизическая партия, из которой я ушёл в армию.

НОСТАЛЬГИЯ
(письма бывшего белогвардейца)
С 1927 по 34-й год Фёдор Субботин писал письма в Россию. Их сохранила Александра Александровна Субботина, мать Татьяны Сергеевны Петровой, Тани, подруги Марии. (В это же время мой дядя Ваня, Иван Михайлович Марков, писал письма своим друзьям в Канаду – Васильеву и Дерману.)

Осt. 31, 1927. Сан-Франциско.
Милая, дорогая Шурочка:
Мы все трое поздравляем тебя с днём Ангела. Шлём самые сердечные пожелания окончить университет. Мы очень и очень хотим тебя видеть доктором. Завтра я получаю моё жалованье и смогу перевести десять долларов. Я их перевожу Мане, как и раньше, а они уж будут переводить тебе. До сих пор ещё не получил от Мани, да и вообще из дому письма с подтверждением получения двух предыдущих переводов.
Спасибо за твоё хорошее письмо. Рад, что ты начала второй год.

Как хорошо, что Витю освободили от военной службы. Я знал, что его не возьмут, так как у него ещё мальчиком было очень плохое сердце. Было бы трудно, если бы его взяли. Так как я понимаю – он является большим помощником вам. Жалко, что он не пишет мне.

Очень беспокоюсь о Мане. Удастся ли ей найти работу?
Шурочка, пиши мне подробнее и чаще. Нужно поддерживать духовную связь друг с другом. Может быть, ещё много лет пройдёт, прежде чем Бог поможет нам опять увидеться. Трудно рассчитывать, чтобы я смог вернуться скоро – даже из-за материального положения. Проезд стоит больших денег, а нас уже трое. До сих пор нам не удавалось что-нибудь скопить. Только купили собственную мебель пока что.
Напиши, когда Вася и Липа ждут ещё прибавления семейства.
Крепко, крепко целуем нашу родную Шурочку.
Федя, Люба, Борис.

Ноября 1, 1927. Сан-Франциско.
Дорогая Шурочка:
Как мы рады за тебя, что ты учишься. Правда, тебе приходится трудно, т.к. кругом нехватки, но уже то, что жизнь полна, что есть интерес к работе – этого одного достаточно, чтобы скрасить жизнь.
Желаем тебе сил, ума и здоровья.

Я бы очень хотел, чтобы ты поехала в Москву с экскурсией, о которой ты писала, но, к сожалению, не могу ничем сейчас помочь. А те регулярные мои 10 долларов, я думаю, недостаточны. Ну, если ты не уехала, то случай ещё представится. Я всё надеюсь, что когда-нибудь я смогу вам прислать и больше, но пока что еле-еле свожу концы с концами.

На днях опять переведу Мане деньги. Ты жалуешься, что Маня тебе не пишет. Я не знаю, отчего это. Неужели вы способны поссориться или отдалиться друг от друга? Напиши ей сама.
Я Мане напишу на днях, т.к. очень беспокоюсь, устроилась ли она. Мне её очень жаль, т. к. ей пришлось и приходится до сих пор много нести на себе. По-видимому её жених – постоянный и хороший молодой человек, т. к. они всё ещё терпеливо ждут, когда смогут пожениться.

Вот, Шура, и у тебя скоро может появиться женишок. Будь очень осторожна в этом деле. Женщине приходится так много нести на себе. Во всяком случае, я очень хочу, чтобы ты сначала кончила университет. Это настоятельно необходимо.
Лёля и Витя мне совсем не пишут. Лёля, вероятно, из застенчивости, а Вите совсем не простительно. Я Лёле напишу к Рождеству сам. 

Пиши мне подробнее о себе, о всей жизни и мелочах, т. к. всё же я смогу тогда представить, как вы живёте. Очень бы хотелось иметь со всех карточки.
Мы, слава Богу, живём благополучно. Люба тебя целует и шлёт привет. У Бориса уже 4 зуба. Я его зову "зубастая щука", а он смеётся. Становится совсем взрослым. Он почти никогда не плачет, игрет сам с собой, т.к. по-здешнему ребят на руках носить и нянчиться с ними не рекомендуется.

Мы всех поздравляем с наступающим Рождеством Христовым и Новым годом, желаем всего самого лучшего. Не забывай, какими хорошими и незабываемыми родителями нас одарил Господь Бог. Не убивайся очень, что их нет, т. к. это такой уж непременный закон. Будь сильной духом, заботься о себе и создавай свою собственную жизнь.
Крепко целуем.

Дек. 27, 1927.
Дорогая Шурочка, мы очень рады, что твои занятия идут успешно, и желаем тебе сил и здоровья для дальнейшей работы.
Пишу тебе на третий день Американского Рождества – уже сидя в конторе. Мы встретили Рождество по-американски, т.к. большинство приходят поздравлять в этот день. Но всё-таки настоящий праздник будем праздновать по русскому стилю, т.е. 8 января по-здешнему. У нас большая ёлка – Борису очень нравится, потому что масса разноцветных игрушек.

Как-то встретите и проведёте Святки вы. Хорошо, что вы опять будете вместе. Нет ничего дороже и нет более сильной привязанности, чем семья. Старайтесь всегда быть ближе друг другу.
Мне всегда очень тяжело сознание, что я надолго оторван от всех. Неизбежность делает эту тоску и боль тупой, ноющей раной. Всегда, когда начинаю думать о нашей прежней жизни, о дорогих покойных папе и мамочке, – всегда чувствую себя таким несчастным и одиноким. Но, конечно, распускаться не приходится, т.к. жизнь идёт и требует сил и энергии.

Вот теперь новые заботы и тревоги – наш дорогой сынок. Слава Богу, пока мы только радуемся – он такой здоровенький и счастливый. Уже стоит на своих ноженьках. Приходится не спускать с него глаз, т.к. он ни минуты не бывает спокоен – всё двигется, куда-то торопится, лезет.

Я очень радуюсь, что тебе пришлась по душе медицина. Да и твоё желание выбрать специальностью детские болезни – мне очень симпатично. Прибавь к этому акушерство – и будет обширное поле для полезной работы.
По моему мнению, лечить болезни – хорошо, конечно, но лучше всего способствовать тому, чтобы вырастало здровое и умеющее заботиться о здоровье молодое поколение. Иными словами, наиболее благотворной деятельностью я считаю предотвращение болезней и способствование распространению простых и элементарных знаний о медицине и гигиене среди обыкновенных людей.

Я тебе когда-нибудь опишу, как прекрасно эта область разработана в Америке.
Не благодари меня за присылку денег. Я считаю моим долгом сделать всё, что могу. Конечно, нам приходилось и приходится тяжеленько, но всегда, если только смогу, я буду посылать. Если всё будет благополучно, то можешь надеяться на мою посильную поддержку регулярно и каждый месяц. Только болезнь или безработное состояние могут помешать, но пока Бог хранит.
Люба шлёт привет и целует. Передай привет всем нашим.
Крепко тебя целую, родная сестра.
Любящие Федя, Люба, Борис.

24 марта, 1928. Сан-Франциско.
Дорогая Шурочка:
Христос Воскресе! Трижды целуем и поздравляем с днём Светлой Пасхи. Желаем хорошо освежиться душой и отдохнуть от трудных занятий. Второй курс ведь, насколько я знаю, самый трудный. Так много сухой теории, которая с трудом усваивается и усыпляет. Но напряги свои силы и волю – и одолей этот курс. Если даже будут неудачи – не унывай. Не бойся, если даже придётся провалиться на некоторых предметах. У тебя, я вижу, твёрдое намерение закончить и выбиться на путь широкого и полезного труда. И конечно, тебя временные трудности и разочарования не испугают.

Самое главное – не переутомляйся. Я как большой, очень большой радости ожидаю твоего окончания. Это будет для меня праздник. А кроме того, если ты окончишь, только подумай, как были бы счастливы папа и мамочка. Мамочка особенно, она всегда была готова отдать последнее, чтобы мы учились. Я помню, как её радовали мои успехи. А её радость и для меня была как живая вода – и я с удовольствием учился.
Очень рад за то, что тебе удалось добиться стипендии. И тебе, и нашим будет немножко легче. Я по-прежнему буду посылать ежемесячно, пока всё благополучно.
У нас всё хорошо. Бориса Люба уже не кормит. Он питается коровьим молоком, манной кашей и тёртыми овощами (морковью, шпинатом и артишоками). Здесь круглый год можно иметь зелень. Кроме того, он с первого месяца пьёт рыбий жир. Сейчас ему 10 месяцев, весит 27 фунтов.

Я был очень рад вашей карточке. Вы все такие большие и такие милые, что я, кажется, ещё больше вас люблю.
А карточка милого папы вызвала слёзы на глазах. Так его жалко – и особенно жалко потому, что я его так и не увидел, хотя и мечтал об этом, и не облегчил хоть немного его жизнь перед смертью. Ему так и пришлось трудиться до самой смерти.
Милая Шура, не забывай и пиши обо всём: о занятиях, об интересах, о твоей жизни, намерениях и планах – обо всём. Я с радостью пишу вам, т. к. этим мы становимся ближе друг другу.
Напиши, что будешь делать летом и была ли на Пасху дома? Летом хорошо бы тебе пожить у тёти Дуни и отдохнуть среди деревенского раздолья, даже хорошо и поработать в деревне.

Октября 28, 1928.
Дорогая, милая Шура:
Я бесконечно виноват перед тобою, т.к. долго, кажется месяцев пять уже, тебе не писал. Наконец собрался и надеюсь, что письмо ты получишь ко дню Ангела. Мы все целуем и поздравляем тебя, дорогую имянинницу. Желаем тебе, чтобы жизнь твоя сложилась в красивую, осмысленную и полезную работу. Конечно, желаем тебе успеха на выбранном тобой поприще.

Мы очень интересуемся, как начался для тебя твой третий год в университете. Много работы? Хорошо ли устроилась, как здоровье? Ты мне тоже не писала очень долго – вероятно, становится неинтересно пееписываться с далёким братом, которого ты, наверно, не так уж хорошо и помнишь. Маня мне тоже мало пишет, а другие и совсем не пишут.

Пожалуй, это и нормально, т.к. трудно любить и ощущать то, что далеко, далеко… Но в то же время надо хотя бы рассудком стараться по возможности сохранить близкие родные чувства. У нас с тобой могла бы быть не только родственная переписка, но и вообще интересная. Мы могли бы делиться мыслями, убеждениями. Я очень интересуюсь жизнью и событиями в России, но кто мне может написать об этом? В тоже время тебе, вероятно, было бы интересно многое об Америке – стране, которая живёт на 50 лет вперди других, а особенно нашей России.

Во всяком случае, Шура, не забывай, что мы родные друг другу.
Мы живём так же – по-прежнему вся наша жизнь и интересы сосредоточиваются на Борисе. Он с каждым днём заметно растёт. Уже бойко бегает, а на улицу часто берем его не в колясочке, а за ручку. На улице его всё интересует: автомобили, трамвай, собаки, кошечки. Он даже каждый дом старается потрогать ручонкой. Говорит он: папа, мама, на, бросил – и много лепечет, чего мы ещё не понимаем.

Сейчас мы заняты расчётами и мыслями о Любиной поездке к родным в Китай. Вероятно, она поедет весной около Пасхи – конечно, с Борисом, и пробудет там месяцев восемь. Это будет стоить очень дорого – и то мы еле-еле накопим на проезд вперёд. А на проезд обратно должен буду копить я здесь, когда буду один, т. к. одному жить дешевле. Собираемся переменить квартиру на более дешёвую – и вообще, чтобы скопить лишние 10 долларов, приходится себе отказывать во всём.

Хорошо, что Люба – хорошая хозяйка и понимающая подруга в жизни – не жалуется на лишения и недостатки. Хотя в душе я её жалею, т. к. за последние полгода мы никуда и "носу не показывали" – ни одного платья не сделали. Она была больна, а не было лишних денег, чтобы сходить к доктору.
Ей, вероятно, легко всё это перенести, т.к. она живёт мыслью увидеть свою родную мать, братьев и сестёр – и показать нашего Борю. Что бы я дал, чтобы опять увидеть мамочку и папу. Время сглаживает остроту утраты, но память о них жива и всегда будет жить.

Напиши, Шура, о себе. Каковы твои планы, какова жизнь… Интересно ли живёшь. Какими идеями увлекаешься? (Ах, он, наверное, ещё не понимал, что на это можно ответить только так: идеями Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. – Б. П.) По-старому, я бы спросил: как живёт студенчество? Но ведь студенчество не естьопределённая группа – как интеллигенция, рабочие и т. п. – а потому не должно иметь определённого лица, а только учиться, пройти этот путь, чтобы уж потом проявить себя.

Как тебе и нашим живётся в материальном отношении? Как ты живёшь, питаешься, как одета и обута. То же самое напиши о наших дома. Я постараюсь так же посылать, как и раньше, – покуда смогу и пока всё благополучно, т.к. думаю, что вам ещё труднее, чем нам.

Когда я думаю о вашем будущем, я не беспокоюсь ни о Мане, ни о Вите, ни о тебе, т.к. вы каждый на своей дороге. Вам не будет хуже, чем вообще среднему работнику вашей специальности в России. Но меня берёт страх за Лёлю, т. к. у неё нет зацепки в жизни. Ей нужно бы учиться чему-нибудь: на сестру милосердия или на машинистку. Вообще – вам там виднее, да и ты повлияй на неё.
Ну, милая Шура, ещё раз поздравляем и целуем. Желаем успеха. Не забывай и пиши. Твои Федя, Люба, Боря.

Р. S. Собираешься ли на Рождество домой? (Смешной – он, наверное, полагал, что в СССР существуют Рождественские каникулы; студенты в это время всегда сдавали зачёты и экзамены.) Береги себя, здоровье и силы. Старайся разбираться в каждом человеке. Будь осторожной.

Дек. 24, 1928.
Дорогая Шура:
Только вчера получили твоё хорошее письмо. Для меня всегда тот день, когда я получаю письма из дому, – день радости. По-видимому ничто и никогда не сгладит того чувства привязанности и любви, какое у меня к вам.
Правда, письмами не выразишь всех тех мыслей, тревог и советов, кои проходят через голову в те моменты, когда я думаю о вас.

За тебя я радуюсь, что ты выходишь на настоящий путь, что тебе нравится твоя будущая работа. Но в то же время и тревожусь, т.к. знаю, насколько трудна твоя жизнь в материальном отношении и как трудно заниматься. К сожалению, моя материльная помощь слишком мала, чтобы заметно облегчить вашу жизнь.
Но все лишения и трудности ничего не значат, если не оставляют неблагоприятного следа на здоровьи. Такие лишения, когда здоровье не страдает, только закаляют человека.

Ты пишешь, что все люди эгоисты, что никому нет никакого дела до вас, и каждый занят самим собой только. Это такая правда, над которой нужно больше позадуматься и сделать выводы. Конечно, не нужно самой сделаться такой же эгоисткой, как и другие, но нужно быть практичной и самой строить и укреплять своё материальное положение.
В будущем, когда ты будешь зарабатывать, – нужно научиться знать цену деньгам и беречь их (чтобы от них слишком не зависеть). Деньги дают такие возможности и такое положение, которое приносит полную свободу от людей.

Я очень жалею, что у тебя нет возможности покупать учебники. Но помни, что настоящая школа у тебя впереди – после окончания университета, и тогда ты сможешь тратить и постепенно составить хорошую медицинскую библиотеку. Врачей делает не университет, а дальнейшая работа, вдумчивость и занятия.

Мы начали праздновать Рождество по-новому, т.е. сегодня. Конечно, будем праздновать и по-старому. У нас большая ёлка для Бориса. Сколько у него было радости в глазах, когда он проснулся и увидел блестящую ёлку, а под ёлкой – его подарки. Папка купил ему деревянный велосипед – трёхколёсный, без педалей. Он уже умеет кататься. Отталкивается ножонками и ездит. А мамочка – мохнатую собачонку-игрушку. Он так любит собачек, что целует её и кладёт с собой спать. Знакомые подарили ему ещё игрушки, – но эти самые любимые. Он уже говорит некоторые слова. Говорит свободно Маня и Битя (вместо Витя). Шура и Лёля ещё не говорит.
Люба шлёт тебе привет.

Я надеюсь, что когда-нибудь настанет время – и мы встретимся и поживём вместе. Как ни хорошо в Америке, а всё же Россия ближе сердцу. К сожалению, трудно сказать, когда мы вернёмся. Да временами думается: никогда.
Сейчас, когда у меня семья и ответственность, сдвинуться с места – даже при возможности возвращения – трудно. Нужны будут большие деньги на один только проезд, – а неизвестно, какая ещё работа будет в России.

Деньги же достаются и откладываются с трудом. Жизнь здесь вся построена на быстром их обращении. Они приходят с трудом, а уходят так легко. Всё дорого, и каждый шаг стоит денег.
Хорошо, что Люба у меня очень практичная. Благодаря ей при моём скромном жаловании я смогу ещё посылать вам, – да ещё копим на её проезд домой. Правда, у нас лишений нет, но приходится выкраивать и высчитывать каждый доллар.

Тебе будет, вероятно, интересно наше, т.е. всех русских, мнение об американских врачах. Конечно, здесь много хороших и знающих врачей, но в среднем американский врач очень плох и является скорее дельцом, чем настоящим доктором. Мне лично с ними сталкиваться ещё не приходилось, т.к. здесь много русских врачей, но то, что амер. врачи очень плохи, – общее мнение.

Зато госпитали, санатории и социальная гигиена здесь удивительно хорошо поставлены. Объясняется это опять-таки удивительной деловитостью американцев. В этом они прямо чародеи. За что бы ни взялись – всё доводят до совершенства.
Милая Шура, заботься о своём здоровье – и заботься сейчас, пока оно ещё не подорвано. Очень трудно жить с разстроенным здоровьем, да и очень трудно его поправить. Я не столько верю в силу медицины лечением творить чудеса, сколько путём предотвращения заболеваний – оздоровить народ.

Интересно, какая специальность тебе больше по сердцу?
Пиши мне чаще. Пусть эти письма войдут в привычку, – тогда это будет легко. Я всегда буду отвечать с удовольствием, т. к. вы – живая связь со всем, что было и есть дорого моему сердцу: Россия, моё детство и юность, дорогие наши папа и мама, да и все вы сами – мои дорогие малышки Шура и Лёля, Витя и Маня. Я вас никогда не забуду и всегда всё, что в пределах моих возможностей, сделаю для вас.
Люба вас тоже полюбит, когда узнает, а мой дорогой Боренька, конечно, будет любить.

29 июля, 1929.
Милая Шурочка:
Только что получил твоё письмо, писанное из Свердловска, – а то я уже собирался писать тебе. Рад, что учебный год прошёл благополучно, – и поздравляю с переходом. Ты, можно сказать, "без пяти минут доктор".

Перед тобой открывается жизнь, полная возможностей и интересов. Очень хочу тебе выразить моё самое глубокое убеждение о жизни. По-моему, это великий дар Бога, давшего нам разум, чтобы понимать; сердце, чтобы чувствовать, и тело, чтобы ощущать её, жизни, пульс, её красоту. Это три барометра – и жизнь постольку хороша, поскольку она отображается этими барометрами.

Все тёмные стороны жизни – это результат личного безразличия, отсутствия энергии и воли. Храни в себе всегда чисто эти три вещи: разум, сердце и тело, – и помни то, что в твоей душе осталось от папы и мамочки – и ты будешь счастлива.
Ты уже задумываешься, судя по твоему письму, о будущей специальности. Выбирай себе по душе и не забывай практическую сторону. Напиши мне больше, что вы понимаете под профилактикой, и как она практикуется. Я в медицине мало смыслю и знаю о ней только общее определение, как предотвращение болезней и прививки.

Я сам мечтаю, что в будущем когда-нибудь ты сможешь приехать в Америку погостить. Но пока ещё думать рано, т.к. ни у нас, ни у тебя нет для этого денег. То же касается и меня. Я тоже думаю о будущей поездке – полетел бы прямо,   но крылья надломлены.

Мне приятно одно, что я доставил Любе эту поездку. Доехали (в Харбин) они хорошо, хотя Люба помучилась, т. к. с ребёнком много хлопот и тревог, а путь был дальний – больше 3-х недель. Вот уже около трёх месяцев, как они гостят у бабушки.
Борис здоров, очень много говорит и всему подражает. Мне даже странно читать, как Люба пишет, что он говорит целыми фразами на своём ломаном язычонке: "Дайте Боби тивакак (шоколад), потятя (пожалуйста), Боби очин хочит". Их там любят и балуют.
Последние две недели я за них волновался из-за событий на Дальнем востоке. Там ведь чуть было не вспыхнула война. А они ведь в самом центре событий – Харбине. Как будто всё входит в берега, и я немножко успокоился, хотя писал Любе: в случае возможной опасности – выезжать.

Сам я живу одиноко и очень скучаю, т. к. жили мы очень дружно и хорошо. Неимоверно скучаю по моём сыночке, которого я люблю больше жизни. Времени свободного много, но всё же ничего особенного не делаю. Начал играть в теннис, в хорошую погоду езжу купаться (по праздникам), читаю. Развлекаюсь очень редко, т. к. стараюсь скопить поскорее на обратный проезд. Здоровье – слава Богу. Дела по службе – тоже ничего, хотя такая масса перемен, что трудно сказать за будущее.
Большого продвижения нет, хотя жаловаться нельзя, т.к. я получаю выше среднего. Здесь такая масса образованных людей и хороших работников.

Энергия и созидательный труд возведены здесь на степень божества. Страна благодаря этому процветает: нет бедности, изобилие всего. Нам, привыкшим к страданьям и несчастьям, какие мы видели в России до и после революции, казалось странным видеть весёлые и довольные лица, улыбки, доброжелательность. Люба и сейчас пишет, что её больше всего поразили грубость, подозрительность и недоброжелательность среди русских в Харбине.

Она между прочим пыталась соорудить вам посылку, – но оказывается невозможно. Хотела перевести денег, т. к. оттуда выгоднее. Я ей писал и думаю, что она успела, так что 1 августа я отсюда не пошлю и буду ждать её письма.
Хорошо, что ты устроилась на лето на жалованье. Да и работать приходится только три часа. Заработанные деньги пригодятся как нельзя лучше. Вообще, Шурочка, постарайся научиться ценить деньги и зарабатывать побольше. Они, как ни странно, – главный двигатель жизни. Нельзя слепо и безразлично к ним относиться.

Я не проповедаю жадность и скупость, т. к. и сам не стремлюсь к богатству. Но всё же всякий прогресс в личной жизни – всё даётся через деньги.
Вот ты поживёшь среди своих, отдохнёшь, и Бог тебя благословит на последний учебный год. Папа и мамочка порадовались бы на свою младшую дочку. Но их нет! Зато мы все – и я особенно – будем рады душою за тебя, когда ты кончишь!

По окончании не отрывайся от своих – Мани, Лёли, Вити и Васи с семьёй, т. к. ничто на свете не заменит кровного родства. Не забывай меня, не ленись и не стесняйся писать.
НЕ торопись выйти замуж. Поживи самостоятельной жизнью. Будешь постарше – лучше сумеешь разбираться в людях. Знай, что обязанности жены и хозяйки возьмут у тебя твою независимость. Ну, а если соберёшься замуж, то желаю тебе настоящего человека, который был бы сильным защитником и сумел бы дать тебе независимую и обеспеченную жизнь.

Вот видишь, как я много тебе высказал всякой всячины.
Пиши мне из Свердловска обо всём и вся. Я всегда прямо счастлив получением писем. Жду письма от Лёли в ответ на моё. А на Витю я обижаюсь, т. к. больше года он мне не писал.

Я понимаю, что это новое бурное время порождает новые взгляды и убеждения. Да я и сам не враг всего нового, – скорее сочувствую, так что не бойтесь писать о своих новых взглядах и убеждениях, – даже прошу писать. Мне интересны вопросы религии, брака, собственности, управления и тысячи других. Вот напиши мне подробно о браке и его формах и о семье в следующем письме.
Пока прощай, моя дорогая Шурочка. Твой брат Федя.

(27 год?).
(…) Служба моя идёт хорошо. Каждые полгода будут немного прибавлять. Сейчас хватает на жизнь – вероятно, зимой буду искать вечерней работы. Мне полагается в сентябре платный отпуск на 2 недели. Отдохну – но поехать никуда не сможем, т. к. нет средств – да и Борис ещё мал. Думаю просто провести эти 2 недели на воздухе – в парке и на берегу океана. Купаться здесь в океане нельзя, т. к. несмотря на то, что Сан-Франциско расположен очень южно и климат тёплый – его задевает в океане холодное северное течение, и вода холодная.

Печень моя меня беспокоит меньше, но всё-таки я её вылечить не могу. Приходится осторожно выбирать пищу. К докторам обращаться выше моих средств. Вообще здесь лечиться безумно дорого. Прекрасные госпитали, чудное оборудование, масса разных специалистов – но всё стоит денег.

Чем дальше, тем больше теряю связь с Россией. Как там живётся? Удовлетворён ли народ? Хотя я не думаю, да и не хочу, чтобы ты погружалась в политику. Вообще нужны честные люди и образованные работники – чтобы сеять "разумное, доброе, вечное", как в стихотворении Некрасова. Слишком много зла, ненависти и крови пролилось в эти 10 лет. И не мечом и огнём создаётся добро. Вот почему я не могу вернуться.
Будь, Шура, знающей, честной и хорошей, создай себе жизнь и будь примером другим.
Ещё раз целуем тебя, дорогая сестра. Любящий брат Ф.Субботин.

Окт. 23, 1929.
Милая Шура:
Ты напрасно извиняешься в своём письме за безалаберность. Каждое твоё письмо мне дорого уже потому, что это частичка тебя самой, – и потому, что это связь с прошлым, которое навсегда останется для меня дорогим.
Письма из дому получаю всё реже и реже. Сейчас жду фотографий от вас, о которых ты пишешь.

Ты уже получишь это письмо к концу первого семестра. Надеюсь, что занятия твои шли успешно. Рад за тебя.
Я уже поджидаю Любу – осталось меньше, чем 3 недели. Снял квартиру, завтра буду переезжать. Новый адрес: 3133, Washington street, San-Francisco, California.
Последние дни опять прихворнул из-за моей постоянной болезни – воспаления жёлчного мешочка. Вообще мне нельзя есть мяса, всего жареного, жирного, а я не берёгся. Когда Люба здесь, то домашний стол и её забота лучше, а без неё по ресторанам я опять испортил дело.

Сегодня именинная память мамочки, и я её вспоминаю. Дорогая и незабываемая – такая, каких нет. Кажется, отдал бы всё, чтобы хоть на минуту увидеть её, поцеловать и сказать, как я её люблю и вспоминаю.
Не знаю, посылает ли Люба деньги из Харбина в связи с этими событиями. Если посылать было нельзя, то по её приезде я опять начну посылать отсюда. Как дела с твоей стипендией? Не нуждаешься ли? Как живут в материальном положении дома?
Хорошо, что вы живёте дружно, т. к. всякие ссоры и недоразумения недостойны людей, сязанных родством крови, детей одного отца и матери. Мне всегда безконечно жаль того, что я навсегда оторван от родных лиц. Но жизнь не знает жалости – приходится не только мириться, но и стараться найти новые интересы и пустить корни в новой почве.

У меня всё сосредоточено в моей семье. Люба и Боби – моё счастье и жизнь. Вот скоро они приедут и, даст Бог, заживём по-старому. Люба пишет, что Борис уже говорит, соображает и расказывает сказки. Стал драчуном, но ласковый и умненький мальчик. Не знаю, узнает ли он меня по приезде. Ему было около 2-х лет, как он уезжал, а теперь больше 2,5.

Люба пишет, что она там оделась, купила много вещей, т.к. они там в два раза дешевле, чем в Америке. Один из её братьев собирается в Америку, года на четыре – учиться. Он кончил зубную школу, но практиковать трудно, т.к. город переполнен зубными врачами. Ехать в Россию тоже нельзя. Поэтому он хочет приехать сюда, изучить язык, поработать и потом уехать обратно. Я его устроил на коммерческое отделение частного университета. Родные будут ему помогать, да и здесь он для начала найдёт физическую работу часа на 4 в день.
Пиши мне, Шура, и не забывай меня. Витя совсем меня забыл, Лёля – тоже, Маня и ты ещё пишите. Так не переставайте, а то мне будет больно и горько.

АМЕРИКА
Что такое "Америка"? Что такое Америка, где живут теперь ставшие американцами потомки белого офицера Фёдора Субботина? Откуда мне знать… Можно, правда, цитировать Горького – "Город жёлтого дьявола", но это слишком уж "круто". Есть кое-что помягче. Есть, например, размышления Георгия Гачева:

"Как каждое человеческое существо есть троичное единство: тела, души и духа, – подобно и всякая национальная целостность представляет собой космо-психо-логос, то есть единство местной природы (космос), национального характера (психея) и склада мышления (логос). Эти три уровня находятся в отношении соответствия и дополнительности друг к другу).

…В Англии обитает self-made man – само-сделанный человек. И там спрашивают не "как поживаешь?", а "how do you do", "как ты делаешь дело" – с двумя do, выражая интерес к тому, как тебе работается. И даже молитва "да будет воля Твоя" звучит "The will be done", "Твоя воля да будет сделана".

В Соединённых Штатах орудует не только "самосделанный человек", он ещё произвёл "самосделанный мир" американской искусственной цивилизации. Так что там – абсолютное преобладание принципа "ургии", труда – не природы, естества, "гонии".
…Общая концепция космопсихологоса США такова. Это мир ургии без гонии, т.е. искусственно сотворённый переселенцами, а не естественно выросший из матери-и природы, как все культуры народов Евразии, гду ургия (труд, история) продолжают гонию в своих формах и где культура натуральна, а население – это народ. Здесь же население не на-род (нарожденность), а съезд, собирательность иммигрантов…, из многих одно. Но в начале именно не единое, а самостоятельность индивидов.
Переселение через Атлантику – это для человека как пересечение Леты в ладье Харона: смерть и новое рождение. Иммигранты – дважды рождённые, как брахманы в Индии. Пересечение Атлантики – акт перекрещения (анабаптизм), инициации в Америку и забвения прежней жизни. Потому такую роль в амариканской символике играют Левиафан, Иона во чреве кита, кит Моби Дик, плот Гека Финна.

…Американец чужд вертикали растения как принципа бытия (а вместе с тем и идее корней, и долготерпению: дай срок! – не дают здесь срока, но всё ускоряют). Растение – дело долгое, а тут всё некогда: нет времени выращивать своих гениев в науке и искусстве – давайте-ка переселим их, переманим-пригласим из Старого Света, и будет у нас всё самое лучшее: Эйнштейн, Чаплин, Стравинский, Тосканини и т.д.

…Перехлёст ургии над гонией и в том, что тут искусственно производятся потребности (а они ведь обычно были прерогативой природы человека): рекламой навязываются изделия; а жизнь в кредит и пользование вещами в рассрочку есть явное житие в настоящем из будущего (а не из прошлого, как это привычно в Евразии, где отчизны, и отчий дом, и наследственный сундук). Из ипостасей времени (прошлое, настоящее, будущее) в Америке неважно прошлое, а важно настоящее, растущее спереди, из будущего, в него растворённое и оттуда подтягиваемое. Уолт Уитмен писал: "Я проектирую историю будущего!" И: "Я пою современного человека!"

…Современная Америка – это уже трагедия ургии. Об этом вся их научная фантастика (Брэдбери, Воннегут…). Машины вытесняют людей с работы. Человеческие существа удваивают, умножают свои усилия, чтоб состязаться с машиной, – отсюда стрессы у тех, кто временно побеждает в скачке, и неврозы у сошедших с дистанции. Почему бы не работать умеренно всем – 3-4 часа в день, прочее время живота посвящая радости жизни, самосовершенствованию? Так нет же: шофер такси, молодой человек 23 лет, рассказывал мне, как он работает на трёх работах по 78 часов в неделю, лишь воскресенья имея свободными, снимает комнату за 200 долларов, не имеет даже подружки, – и всё для того, чтобы скопить 125 тысяч, как он рассчитывает, к 30-31 летам, купить дом и тогда жениться. От жизни он не имеет наслаждений, становится всё примитивнее, – и чего ради?.." (Георгий Гачев. Национальный мир и национальный ум // Путь. Международный философский журнал. 1994. №6).
Ну, ладно… Это всё про Таню Петрову и её родню – от Урала и до Калифорнии.

ШУБАРТ
Мария была очень русским человеком… А что это такое? Вот взгляд со стороны, Вальтер Шубарт:

"Русский рад видеть погибель, в том числе и свою собственную: она напоминает ему о конце всего существующего. Он с удовольствием созерцает развалины и осколки. Известен русский обычай на пирушках бить стаканы об стенку. Это весёлая сторона дела. Главный же смысл здесь: а пошло оно всё к чёрту! Это можно сказать и как проклятье, и как шутку. Нигде в мире не расстаются так легко с земными благами, нигде столь быстро не прощают их хищений и столь основательно не забывают боль потерь, как у русских. С широким жестом проходят они мимо всего, что представляет собой только земное. Готовность к прощению опять-таки раскрывает в себе русское предназначение к свободе. Прощающий избавляется от обиды, ему нанесённой. Тем самым он не только освобождает грешника от бремени его вины, но и себя – от гнёта ненависти к нему, тогда как месть продолжает связывать мстителя с преступником и лишает его возможности самоопределения. Идея всепрощающей любви неразрывно связана со свободой, идея отмщающего права – с зависимостью.
 
…Русский вкушает земные блага, пока они ему даются, но он не страдает своим внутренним существом, если приходится ими жертвовать или лишиться их.

…Свобода немыслима без смирения. Русский свободен, поскольку он полон смирения; а смиренным становится человек, который чувствует свою связь с Богом. …Тут европеец уже не может понять русского, поскольку не видит разницы в понятиях "смирение" и "унижение". …В то время как европеец стремится оправдаться, похвалиться своей силой, выглядеть значительнее того, чем он есть на самом деле, – русский не только открыто признается в своих ошибках и слабостях, но даже преувеличивает их, не из тщеславия, как Диоген, а из стремления к духовной свободе. …В этом ощущении вины у русского коренится и его жажда страданий. Он хочет страдать, поскольку страданье уменьшает бремя вины.

…Из этого чувства вины рождается мысль о жертвенности как центральная идея русской этики. Только жертва открывает путь, ведущий из мира здешнего в мир иной. Без смерти нет воскресения, без жертвы нет возрождения. Это то, что я называю русской пасхальной идеей, которая, наряду с мессианскими ожиданиями, является характерной для русского христианства. …Только русский знает и подчеркивает самоценность самой жертвы. …Русский ставит акцент на ценности самого акта, а не его результата. Он – человек души, обращённой внутрь себя, а не человек дела, обращённый на окружающий его мир. …Он более склонен к внутреннему совершенству, нежели к внешнему успеху. Он больше печётся о спасении души своей, нежели о "завоевании всего мира".

…Он стремится к добродетели, тогда как прометеевский человек – к деловитости. Деловитость ведет к успеху в мире фактов, и также приносит доход, но разъедает душу и разрушает внутреннюю свободу. Кто исповедует добродетель, тот выступает против реальности. Он свидетельствует в пользу духовного порядка, защита которого связана с большими потерями в мире выгоды. Но этим спасается внутренний человек.

Прометеевскому человеку присуще срединное состояние. Это делает его холодным, деловитым, постоянным, рассудительным. Русской душе чужда срединность. У русского нет амортизирующей средней части, соединяющего звена между двумя крайностями. В русском человеке контрасты – один к другому впритык, и их жёсткое трение растирает душу до ран. Тут грубость рядом с нежностью сердца, жестокость рядом с сентиментальностью, чувственность рядом с аскезой, греховность рядом со святостью.

Россия – страна неограниченных духовных возможностей. Россия – это каскад чувств. Одна эмоция внезапно и беспричинно переходит в другую, противоположную. Как много русских песен и танцев, в которых резко сменяют друг друга веселье и грусть!"

Тут много чего про Марию. Даже такой вот широкий жест: стаканом об стенку. Угу. Мы тогда провожали Серёжу Бетёва, нашего тогдашнего друга-писателя, в туберкулёзный диспансер. Он когда-то, кажется, сидел в лагере и заработал там эту неприятную вещь…

Я как раз приехал домой из деревни, а у них – проводы. Не помню, кто ещё там был. Это ж времена нашей молодости, какой-нибудь семидесятый год. Очень сильно напровожались. Мария потом долго вспоминала, как я гладил Сергея по голове и чуть не клятвенно обещал, если что, достойно похоронить его на Широкореченском кладбище.
А про каскад чувств… Да уж – каскад. Способ существования Марии – эмоциональный взрыв. Часто она и сама была не рада. "Одна эмоция внезапно и беспричинно переходит в другую…" Что делать… Я-то в сравнении с ней вообще какой-нибудь немец-германец. Хотя… Иногда и я совершал поступки, кои за полминуты до того вовсе не планировал. Причём такие, которые потом определяли всю мою дальнейшую жизнь. Да-с.

"Смена крайностей придаёт русскому характеру нечто капризно-женственное. Это облегчает обращение к Богу, но одновременно – и вероотступничество, и измену.
 
…Судорожная хаотичность крайних состояний очень легко лишает русского человека его больших врожденных способностей к свободе и бросает его, без всякого сопротивления, в бездну мирских соблазнов, – так что средний европеец, способный усилием воли удержать себя от самых опасных увлечений и потрясений, кажется рядом с русским даже гораздо свободнее. Когда русский свободен, он действует инстинктивно, из слепого стремления к свободе, из презрения ко всему мирскому, в то время как прометеевский человек добивается высшей точки доступной ему свободы только сознательным напряжением воли. Когда порыв к сверхчувственному замирает, русский слишком легко позволяет увлечь себя в вихрь страстей, в котором уже нет свободы. Ему недостаёт организующей воли, которая поддерживает внутреннее равновесие. В результате получается картина, часто используемая при сравнении русских с европейцами: русский в своих вершинах может достичь таких высот, какие недоступны ни одному европейцу; но русский человек в среднем часто опускается ниже той линии, которую выдерживает средний европеец. В культуре СЕРЕДИНЫ – середина уместна и таковой должна быть, ведь это она является опорой культурной жизни. В культуре КОНЦА по-другому. Она с её крайностями вздымает вверх могучие вершины, меж которых зияют жуткие пропасти.

…Русский – метафизический оптимист. Этот оптимизм и пессимистическая оценка культуры как явления чисто человеческого – не взаимоисключаемы, а являются двумя сторонами единой основополагающей установки души.

Прометеевский человек занимает противоположную позицию. …Для него надёжно существует только его собственное "я"; вокруг же себя он ощущает разве что смутный шум космоса. Он – метафизический пессимист, озабоченный лишь тем, чтобы справиться с метафизической действительностью. Он не доверяет изначальной сущности вещей. Он не верит твёрдо в сверхземные силы, осмысленно организующие бытие. Он переживает мир как хаос, который только благодаря человеку получает свой смысл и оправдание. …Это несчастный человек, куда более несчастный, чем русский, – на прометеевской культуре лежит мрачная тень забот.

…Именно потому, что прометеевская культура проистекает из изначального страха и направлена на его преодоление, я называю её носителей героическими людьми. Если давать оценку изначальному страху и изначальному доверию, то самое большее, что можно было бы сказать: изначальный страх есть проклятье, а изначальное доверие – милость. Именно потому, что русский глубоко укоренен в вечности, он может беззаботно предаваться власти мгновенья. Он способен на божественное легкомыслие и доводит его порой до крайности, до открытого вызова судьбе. …Русский обладает той самой внутренней весёлостью, которая – по тем же причинам – свойственна некоторым буддийским народам. Из этого следует вывод: чтобы безмятежно наслаждаться временным, надо уверенно чувствовать себя в вечном. Надо внутренне подняться над жизнью, чтобы найти её прекрасной и увлекательной. Чем меньше мы ждём от жизни, тем больше она даёт нам.

…Государственная нормирующая деятельность и религиозная сдержанность стоят в обратной зависимости друг от друга. Готическая эпоха была глубоко религиозна. Она не знала юриспруденции и не нуждалась в ней. Тогда действовал живой Божий Закон, поэтому светские нормы были менее важны. ХIХ столетие было (в Европе) безбожным, и это стало временем величайших кодификаций. Законы росли беспрерывно – и числом, и объёмом (как сегодня, в 2004 году, – в Российской Федерации; пытаемся жизнь загнать в бутылку талмудических установлений. – Б.С.). Но они не предотвратили ни соскальзывание в мировую войну, ни большевизм, ни анархию, от которых нас теперь должна спасти государственная власть, которая ошибочно полагает, что способна на это. Чем меньше в обществе религии, тем больше требуется государства. Там же, где государство – всё, религия должна угаснуть. Тотальное государство – это социальная форма безбожия.

…Запад утверждает: лучше умереть, чем быть рабом; русский же говорит: лучше быть рабом, чем грешником. Поскольку рабство отнимает только внешнюю свободу, тогда как греховность разрушает всякую свободу, всякую связь с Богом".
Да, так… Наверное… Вот древние евреи, например, очень хотели две тысячи лет назад обрести внешнюю свободу… свободу от римского ига… Очень хотели заиметь независимое государство и своё собственное национальное правительство. Но вот как она, иудейская элита, тогда уже выглядела (Матф. 23):

"Тогда Иисус начал говорить народу и ученикам Своим. И сказал: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают: связывают бремена тяжёлые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди; расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежать на пиршествах и председания в синагогах, и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: "учитель! учитель!"

…Вожди слепые, оцеживаюшие комара, а верблюда поглощающие! …Вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония. …Змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в геенну? Посему, вот, Я посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников; и вы иных убьёте и распнёте, а иных будете бить в синагогах ваших и гнать из города в город; да придёт на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахнина, которого вы убили между храмом и жертвенником. Истинно говорю вам, что всё сие придёт на род сей.

Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликните: "благословен Грядый во имя Господне!"
И ещё (Иоан. 37, 44): "Знаю, что вы семя Авраамово; однако ищите убить Меня, потому что слово Моё не вмещается в вас…
Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины; когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи".

Так что тогдашние иудеи очень хотели, чтобы их возглавили не римляне (которые тоже, конечно, не мёд), но их собственные национальные вожди слепые, змии, порождения ехиднины, дети диавола… Не того ли хотят и некоторые из нас сегодня? "Итак не заботьтесь и не говорите: "что нам есть?" или: "что пить?" или: "во что одеться?" Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам" (Матф. 6: 31 – 33). Сперва наша русская элита должна стать православной, а всё остальное (в том числе независимое национальное государство или, может быть, империя) – приложится. А великая своей силой и безбожием Россия Богу не нужна.

Мария дважды написала в своей книжке с телефонами и адресами:
"Господи, дай мне СИЛЫ изменить то, что я могу изменить.
Дай мне ТЕРПЕНИЕ смириться с тем, что я изменить не способна.
И дай мне МУДРОСТЬ, чтобы отличить первое от второго".
Терпение… Дай нам, Господи, терпение…

Там же, на другой страничке, Маша переписала цитату из Гегеля. Это, наверное, год какой-нибудь 76-й. Я тогда читал его логику, и Мария переписала с какой-нибудь моей бумажки: "Свободно то, что определяется собой, а не иным.
Очень важно, чтобы человек понимал происходящее с ним в смысле старой поговорки, гласящей: "каждый сам куёт своё счастье". Это означает, что человек пожинает только свои собственные плоды. Противоположное воззрение состоит в том, что мы сваливаем вину за то, что нас постигает, на ДРУГИХ людей, на неблагоприятные обстоятельства и т.п. Это точка зрения НЕСВОБОДЫ и вместе с тем источник недовольства. Когда же, напротив, человек признает, что происходящее с ним есть лишь эволюция его самого и что он несёт лишь свою СОБСТВЕННУЮ вину, он относится ко всему как СВОБОДНЫЙ человек и во всех обстоятельствах своей жизни сохраняет веру, что он не претерпевает несправедливости.

Человек, живущий В РАЗЛАДЕ С САМИМ СОБОЙ И СВОЕЙ СУДЬБОЙ, совершает много несуразных и недостойных поступков как раз благодаря ложному представлению, что другие к нему несправедливы. В том, что постигает нас, есть, правда, и много СЛУЧАЙНОГО. Но если человек сохраняет всё же сознание своей свободы, то постигающие его НЕПРИЯТНОСТИ НЕ УБИВАЮТ ГАРМОНИИ и мира его души.
Точка зрения свободы: ТАК КАК нечто ЕСТЬ, то оно именно ТАКОВО, каким оно ДОЛЖНО БЫТЬ" (Гегель).

Наверное, это всё-таки 76-й год, потому что дальше, через пару страничек, записан адрес санатория, где единственный раз в жизни побывала наша маленькая Юлька: Крым, Евпатория, пионерлагерь санаторного типа "Юный ленинец", дружина Звёздная, 9-й отряд, воспитательница Фаина Семёновна Бурузова. Где-то у Юльки была фотография, где она на берегу большого Чёрного моря вместе с Фаиной Семёновной… С тех пор прошло 28 лет… океан времени… Дальше там в записной книжке расположен раздел "Долги": Тамаре Петр. 10 руб., Швейкиной 6 руб., Миле Яш. 5 руб., Тане 15 руб., Зоре 3 руб., Лене 10 руб., Шир. 5 рэ, Наташе Вильнер 280 р. до 18 окт., Тане Кашк. 60 р., Анне Аф. 10 р., Марии Степ. 150 р., кредит с 3.о6 по 17 руб., касса взаимопомощи… Тане 2 тыс., Марии Степ. 2 тыс… Да всё и не перепишешь… И зачем? Там четыре странички убористым почерком. Я отдавал Маше все свои авансы и получки, а она уж распоряжалась, как умела. Правда, тут своё небольшое неудобство: захочешь ей цветы купить, а денег нету.

Впрочем, продолжим Шубарта:
"Однажды я слышал, как русская говорила о Германии: "Даже своих детей они приучают копить". Она сказала это с таким отвращением, словно речь шла о приучении к воровству. В представлении русских с накопления денег начинается танец вокруг "золотого тельца". Накопление денег приковывает человека к ним. Вновь здесь идёт речь о потребности во внутренней свободе, которая удерживает русского от накопительства. Если русскому сердцу особенно близко какое-либо место из Евангелия, то это: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут" (Мф., 6, 19). Этот завет европеец не способен ни исполнить, ни признать. Он считает его предосудительным. …Инстинкт подсказывает русским, что капиталисты – рабы. Тезис "деньги правят миром" не имеет для России общепринятого значения. Тут ничего не могла изменить никакая революция. Если руские до Октября и после него в чём-то остались одинаковы – так это в презрении к деньгам.
…Накопление денег есть страх. Жадность – тоже страх. Это – привилегия старости" (Вальтер Шубарт. Европа и душа Востока).

Мария всю жизнь – в долгах как в шелках. Широкая, бесшабашная… Ей однажды Наташа Патрушева, радийный оператор, написала из Москвы, приглашая на регистрацию брака со своим Ленским… это 1977 год: "Машечка, мне бы тебя в свидетели, подумай, ведь у тебя золотая голова, натура авантюриста и лёгкие руки".

Там же, в записной книжке на клочке бумаги: "Умирать не страшно, а страшно, что остаётся какая-то вина неискупленная. Прости, если это действительно так". Это на бумажке из 1988 года? Кому написала? Мне? Сегодня я тебе пишу, Маша, то же самое. Все мы друг перед другом виноваты.

ДОЖДИ…
Ах, как мы вечером пели в селе Приданниково на бревнах возле дома, где она квартировала (на студенческой картошке). Пели, между прочим, песни Окуджавы, кои только-только пошли в мир. Я их привёз из Йемена – ребятам-танкистам дал плёнку, и они переписали. Их там несколько человек сидели в охране у посла, а посольские деятели, наверное, иногда дружно пели песни Булата. Передают мне плёнку – и пугают: у-у-у, смотри: найдут Окуджаву на границе – все плёнки размагнитят!

Ну, вот…А потом мы сидели в огороде (говорит: "Погоди, схожу в избу за телогрейкой, а то уже холодно") и всё про себя друг другу рассказывали. Домой уж в ту ночь не пошёл – постелила мне на полу в избе, где они жили с Валей Орёл. Перед смертью Маша вспомнила, как ещё до этой первой встречи она старалась в студенческом общепите поставить передо мной чашку вне очереди. Первому. Она там работала на кухне, а я – грузчиком; мы возили картошку на овощехранилище. Тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год... Спросила: ты помнишь? ты это заметил? Конечно… да… я это запомнил на всю жизнь. Любовь с первого взгляда.

В том же году ехали в трамвае   старой деревянной "пятёрке" красного цвета. У неё не закрывались двери. И возле дендрария я предложил ей: давай прыгнем, далеко возвращаться. Умеешь? И она прыгнула вслед за мной   и грохнулась на асфальт. Возле дома, где когда-то работал Брежнев, будущий генеральный секретарь. До сих пор ее жалко. Даже фамилию запомнил: ехали к ее хорошей подружке Лорке Гращук теперь уж тридцать девять лет назад. Она приехала издалека к своей матери на побывку, но мы ее не застали. Там стояли старые деревянные дома   за ювелирной фабрикой, ближе к речке...

Потом выяснилось: не прыгала никогда, а тут прыгнула. Любовь... А я дурак, как сейчас понимаю, -  с окамененным нечувствием.
Помню, как летела она мне навстречу в дендрарии. Там сейчас возле аллеи часовня, а тогда был, наверное, какой-то склад. Майская первая зелень... Летела счастливая, в только что сшитом собственноручно оранжевом (с лёгкой чёрной цветочной графикой) платье... Наверное, долго ждал ее, сидя на скамейке, -  потому и запомнил? Или запомнилось счастье?

Помню, как впервые расстались в городе после колхоза. (Приехали на ее остановку с вокзала, там по улочке Дзержинского под Вознесенской горкой тогда ходил трамвай – и, сворачивая на Толмачёва, гремел до главпочтамта; почему-то потом я часто во сне ездил там на трамвае или пешком ходил через горку мимо ипатьевского дома… Иногда, во сне же, прыгал с трамвая в снег.) Только расстались, а я вдруг вспомнил и рванул вслед за ней стометровку – мимо "сталинского" дома с колоннами. Задохнувшись, свалился в яму и завопил:   Маша, ты не сказала мне телефон! Она часто потом вспоминала... Она думала, что свалился из кокетства, а я задохнулся... никогда так быстро не бегал. А на следующее утро открывается дверь в моей общежитской комнате на Уралмаше  - и на пороге она! А я еще валялся с книжкой на кровати. У неё не было адреса, и она разыскала меня, махая у носа маленьких начальников газетным удостоверением. И, кажется, сразу потащила меня к своей матери   показывать. На улицу Лермонтова, дом 15.

Через несколько лет после ее ухода в город из Москвы на месяц привезли икону св. Николая Чудотворца. Я тогда работал на православном телеканале у отца Сергия Суханова, всё время разговаривал с людьми и чуть не каждый день прикладывался к ней. Сейчас икона в московском храме Христа Спасителя. С горки от Вознесенского храма виден наш бывший дом на Лермонтова. И, наверное, святой Николай дал моей несчастной голове такой утешительный диалог:  - Маша, ты же не сказала мне телефон! -  Боречка, тебе телефон не нужен. Иди спокойно через ночь земного сего жития. А утром я тебя встречу...
Встретишь?

Помню дожди… Брели как-то с маленькой Юлькой тёмною ночью от Сухого Лога к себе в деревню. С последнего поезда – через цементный завод. Дорога уходила вниз, в темноту, в мокрую преисподнюю. Оттуда с ревом поднимались огромные самосвалы. И мы сообразили, что погружаемся в карьер. Открытые разработки.

Помню, бежали с трамвая к себе домой. Середина семидесятых? Город утонул в дожде, было бы просто смешно укрываться под зонтиком. Бежали от Главного проспекта, от музыкальной школы. На секунду попытались встать под каким-то балконом. Куда там… Мимо магазинчика на углу, мимо "Кварцсамоцветов", мимо огромных тополей на Покровском проспекте, где когда-то гремели копытами гнедые рысаки деда Марии… В далёком начале двадцатого века.

(Нет теперь тополей – уничтожены летом третьего года по приказу наших новых хозяев… мешают строить очередную огромную железную лавку.)

В 93-м году, в последнее её пешеходное лето, мы ходили по ягоды и так же промокли. Собирали землянику на вырубе   и вдруг налетели тучи. Я бросился к соснам, нагнул молодую березку, стал ломать и навешивать зелёные ветки. Получился шалаш, мы уселись под сосной, но Маша, правда, скоро замерзла, и мы отправились домой под дождем. Шли километра три. Я повесил себе на спину березовую веточку, а она смеялась: зачем? Говорю: так теплее! Смеётся... Через год после ее успенья там случился низовой пожар, наша березка уцелела, но стоит мертвая. И хвоя под сосной, где сидели, выгорела. Я потом написал там ножом на закопчённой подсочке: Маша + Боря = любовь. Да? Смешно? Скоро и эту сосну уничтожат.
И мы сгораем, и сосны.
А потом и небо свернется, как свиток.

+++