Импровизация Ligeya

Франц часто брал Витольда с собой на премьеры. Всегда это было как праздник, и даже сейчас, в неполные шестнадцать, перестав верить в Рождество и эльфов, Витто готовился к вечеру в театре с предвкушением чуда. Ослепительно-белая рубашка с жестким воротничком, черный костюм, отутюженные стрелки на брюках; Франциск, увидев его, рассыпался в комплиментах, в который раз заставив мальчика смутиться. Он пока не очень сознавал свою красоту, хотя ему все говорили, что он удивительно похож на мать, а Сабина Тополова была очень красивой женщиной.

Они приехали за час до начала постановки, это было нормально - некоторые приезжали за два, за три: эти встречи в фойе были вроде приемов в светском салоне. Франциск здоровался с гостями как хозяин, это было почти правдой, он спонсировал постановку и работал вместе со сценаристами. Витольд держал его под руку и уже привычно улыбался господам, склонялся к дамским ручкам, он знал здесь почти всех, да и сам "адьютант" и компаньон знаменитого мецената успел примелькаться в свете за несколько последних лет. Но вот дверь в очередной раз отворилась, и Франц, бегло взглянув на вновь прибывшего, мигом выключился из болтовни и направился к визитеру.

Он был полностью в черном, без единой цветной нитки; волосы ночного шелка лежали на плечах, словно нарисованные тушью. Той же тушью на прозрачно-бледном лице были отчеркнуты глаза - узкие брови, темные длинные ресницы, невесомые тени вокруг. И хризолитовый огонь в сумрачной серой глубине, ленивый и томный, словно угасающее пламя.

Они подошли ближе; незнакомец казался ровесником Витольда, но он уже успел повидать вампиров Старшей семьи. Этот был вампиром. И, хоть среди них просто не было тех, что не привлекали взгляд, - прекраснейшим из всех.

- Я не ждал тебя, - тихо сказал Франциск. Вновь прибывший без улыбки спросил:
- Мне уйти?
- Нет. Я рад, что ты нашел время... - Актер оборвал сам себя на полуслове и чуть заметно подтолкнул Топола вперед: - Это Витольд. Мой компаньон.
- Ты обучаешь его? - прозрачные глаза встретились с его глазами, во взгляде мелькнула искра интереса, и мальчик почувствовал, что краснеет.
- Пока нет.
- Надеюсь, вы будете хорошим наследником, Витольд, - рука в простой черной перчатке на мгновение коснулась его щеки.

В голове взорвались скрипки, Витто ахнул и качнулся вперед, но Актер удержал его. Вампир в черном слегка нахмурился, не понимая; "отпусти!" - мысленно закричал мальчик, однако Франц держал крепко. Секунда, другая; стало легче. Витольд учтиво наклонил голову:

- Могу я узнать ваше имя, герр?

Нежные бескровные губы чуть дрогнули в улыбке:

- Меня зовут Людвиг.

Прозвенел первый звонок.

Это было грубейшим нарушением этикета, но Витольд почти не следил за тем, что делалось на сцене, неотрывно глядя на точеный профиль Людвига, сидевшего рядом с Францем. Скрипки не умолкали. Войдя в зал, Людвиг снял перчатки, и мальчик заметил на его правой руке перстень - серебро и кроваво-темный рубин; украшение было тяжелым и ощутимо старым. Такие тонкие пальцы с аккуратно подточенными ногтями, эти руки могли бы принадлежать девушке, лепестковая кожа и хрупкие кости; чёрт с ней, с постановкой - эти руки нужно целовать, только человек не может быть таким нежным, чтобы сметь их касаться.

Он знал, что такое Зов и что чувствует человек, которого избрал своей жертвой Старший. То, что он испытывал сейчас, не имело к Зову никакого отношения.

На этот раз он ночевал у Франца. В автомобиле ехали молча. Мальчик понимал, что должен сказать что-то, похвалить работу актеров и самого Франциска, но в голове затихали скрипки, и о сегодняшнем не думалось. Думалось о плотном бархате драпировок. О серебряных подсвечниках на пять свечей. О ночных дождях. О речной воде. О белоснежных лилиях. Сегодняшнее расплывалось перед глазами, и только фонари не теряли четкости, потому что высокие золотые огни были точно такими же в прошлой вечности. Это были те самые чужие воспоминания, он привык к тому, что они появляются время от времени, но такой отчаянной боли в них еще ни разу не было... Мир испускал последний вздох у него на руках, подсвеченное фонарями небо душило землю в тяжелых золотистых объятиях, и он вдыхал это золото, как вдыхают дым опиума.

Они молча поднялись по ступенькам, отдали слуге верхнюю одежду, и тут Витольда будто током ударило: он помчался по лестнице, вверх, направо - в этой комнате стоял рояль. Опершись коленом на черный лакированный табурет, откинуть крышку и бросить руки на клавиши... Он захлебывался рыданиями и играл, ни разу не запутавшись, ту мелодию, которая снилась ему с двенадцати лет и которая родилась раньше него. Здесь должна быть скрипка, она должна плакать, но скрипки не было, и он плакал вместо нее. Он слышал недостающие ноты яснее, чем то, что пел под его руками рояль. Белая занавесь вздулась под порывом ветра, почему окно открыто? Легкая ткань на мгновение очертила стройную фигуру, стоящую лицом к городу со скрипкой на плече, и опала, и это совпало с последним повисшим в воздухе аккордом. Не могло не совпасть. Обессиленный, Витольд схватился за крышку рояля, но пальцы поехали по гладкому. Франц кинулся к нему от двери, подхватил на руки; хрупкий зеленоглазый мир выгнулся в агонии, в последнем усилии глотнул золотистой отравы и умер.

Витто очнулся, наверное, через несколько минут. Он лежал на спине на чем-то мягком, над головой был белый потолок, справа - открытое окно, из которого пахло мокрым асфальтом. Темнота давила на глаза, мальчик тихонько застонал, и рядом тут же возник Франц:

- Как ты?
- Темно, - выдохнул Витольд.
- Сейчас... - Франц исчез, и спустя мгновение комнату залил теплый желтый свет. Стало легче.

Мальчик сел на кровати (комната оказалась хозяйской спальней). Голова гудела, как колокол. Он осторожно тронул правый висок - там болело сильнее всего - и спросил:

- Что это было?
- Твоя обычная галюцинация. Ничего страшного, - ровный голос Актера успокаивал.
- Но такая сильная...
- Это из-за Людвига.

Вот они и добрались до главного. Людвиг. Имя отозвалось тихим стальным звоном, снова потревожившим правый висок.

- Кто он такой?
- Маэстро, хозяин Вены. Я рассказывал тебе о нем, помнишь?
- Так это он? Такой молодой...
- Он был чуть старше тебя, когда его обратили, - по лицу Франца скользнула странная улыбка. - Он старше и меня, но он болен.
- Как? Ведь вампиры...
- Это болезнь души, а не тела. Его мир мертв, он сам убил его перед тем, как оказаться здесь, в Осени. Людвиг потерял семью, любовь и цель, он лишь существует, но не живет. Недавно он нашел себе ученика, но и это не помогло...

Франциск говорил, глядя поверх льняной головы в окно, и прекрасно понимал, какую муку доставляет своему другу. Это было видно в его глазах, которые зримо меняли цвет... Но это было необходимо: Витольд должен вспомнить, а значит, должен пройти через боль. Ах, сколько бы Франциск отдал за то, чтобы его ребенок - а точнее, то создание, которое притаилось в глубине его тела - никогда не вспоминал Людвига.

- Он не может умереть, но не может и исцелиться. Я пытался... Это никому не под силу, любовь моя. Он тает, как свеча. И будет таять дольше всех нас...

Голос Актера отдалялся, словно мальчик уходил куда-то по темным галереям. Вперед и вниз... Франц сказал ему когда-то, что они с Витольдом были знакомы до его рождения. И все, что он - понемногу, чтобы не напугать ребенка - рассказывал ему потом, напоминало древнюю легенду. Век шестнадцатый, век семнадцатый, чужие имена, кажущиеся больше своими, чем имена родителей; странные сны и видения наяву, неожиданно всплывающие даты и знания - по истории он был лучшим в школе, но это его не радовало - и эта встреча в театре... Витольду захотелось еще раз увидеть австрийского вампира, снова почувствовать его прикосновение, он умереть ради этого был готов. Похоже, Людвиг Маэстро явился из той же страшной сказки. Они все были оттуда, и сам Витольд - прежде всего.

Он уснул незаметно для себя. Франциск еще немного посидел рядом с ним, вглядываясь в его лицо. Правильные черты, ореол светлых волос, выражение покоя - сон стер мучительную боль. Ангел. Актер ясно видел, как эти полудетские черты на глазах обретают окончательность и гибельную, нечеловеческую красоту. Это должно было случиться позже, но Людвиг смешал все карты. Людвиг, старший брат, проклятие близнецов, и Золотого, и Темного. Франц возненавидел бы его, но нельзя было ненавидеть того, в кого его воспитанник не сегодня-завтра влюбится точно так же, как это случилось с Темным несколько веков назад. Нужно было предупредить его... их обоих.

Актер выключил свет и тихо вышел из комнаты. Ночь только начиналась - самое подходящее время для визита одного вампира к другому.

- Ты бы видел, что с ним было, когда мы вернулись домой.
- Я догадываюсь.

Маэстро гасил свечи серебряным колпачком. Свет был ему не нужен.

- Скажи мне правду, Франциск.

Актер не смотрел на него, он смотрел в окно; где-то там, в черном городе - его мальчик, чье тело прячет темную тварь, которую его воспитатель тварью не считал.

- Ты все правильно угадал, к чему слова...
- Зачем? - голос как шелест опавших листьев. - Зачем ты это сделал?
- Не я. Я только отыскал его. Он хочет жить, как любое создание. Он ушел, оставил тебя в покое, оставил Семью, вам всем мало этого? Он никогда не вернется, брат, но он хочет жить, и он заслужил этот шанс.
- Он чудовище.
- Нет.
- Он снова станет черным ангелом и подчинит себе этот мир, точно так же, как подчинил другие.
- О да... - губы Актера раздвинулись в хищной улыбке. - И все склонятся перед ним... А он бросит мир к твоим ногам. Точно так же, как бросал другие.

Людвиг молчал. Он смотрел на черный продолговатый предмет на письменном столе. Скрипичный футляр.

- Я не хочу, чтобы он любил меня...
- Я тоже не хочу этого, Людвиг. Я предпочел бы, чтобы он любил красивых девушек и меня. Но он никогда не переставал тебя любить. Он будет служить тебе всегда. Для него будет счастьем защищать тебя ценой своей чести, свободы, жизни. Неужели ты снова его прогонишь?
- Он чудовище, Франц.

Золотистая от загара кожа, светлые волосы почти до плеч, уверенная осанка и яркие голубые глаза, в которых в первую же секунду их встречи вспыхнула знакомая неукротимая зелень. Людвиг вспомнил все это и прерывисто вздохнул.

- Он просто ребенок. Юный художник. Мы все такими были когда-то, но он единственный таким и останется. И будет рисовать Осень такой, какой ему захочется ее видеть - так или иначе...

Франц подошел к Людвигу и положил руку ему на плечо. Тот стоял спиной к нему, кусая губы, и смотрел на свою скрипку так, словно она могла ему что-то сказать.

- Я должен ехать... меня ждет мой город. - Людвиг развернулся, встретившись взглядом с Актером. Тот покачал головой:
- У тебя есть наследник, Скальд. Передай ему Вену. Ты можешь сделать это прямо сейчас.
- Зачем?
- Оставайся. Посмотри, как он будет расти. Ты увидишь, что он не чудовище. Посмотри, как он расцветет, как все склонятся перед ним не из страха, а из любви. Он вернет и тебе жизнь...
- Мне ничто ее не вернет.
- Ты пытался убить его, но убил только себя. А он жив. Смотри на него и учись, как учился когда-то...

Маэстро закрыл глаза. Оскуро, не имевший ничего общего с людьми и даже с вампирами... его бесконечная любовь и преданность... его сумасшествие. Придется забыть все это. Оставить прошлому свою ненависть, единственное, что поддерживает в нем жизнь. Неужели это будет правильнее?

- Останься, - повторил Франц. Своевольный сын Семьи расплевался с мастером из-за Оскуро, сбежал в Осень и пригрел под своим крылом этого отступника, который чуть не свел Аури в могилу. И делает из него... что? Людвиг открыл глаза:
- Хорошо, я останусь. Но не смей устраивать ему встречи со мной.

Франциск усмехнулся:

- Я сделаю все, чтобы он забыл тебя до самой своей инициации. Я сделал бы и больше, но ты сильнее меня, мерзавец.