Одесские картинки

Вы никогда не были в Одессе? Так я тоже был там всего один раз. И то случайно. Всё благодаря вольности выбора отпускного маршрута. Встреча с Одессой была короткой. Больше даже с одесситами, чем с городом. Сколько лет прошло, а я помню эти картинки. И мне весело вспоминать, потому, что одесситы не умеют быть скучными, наверное.

Отпуск северянина, это – происшествие, это – событие, это – отрезок жизни, если хотите. Часто, это – поворотная веха в жизни северянина, разделяющая её на до и после.
 
Третий год работы, впереди заслуженный отпуск длинной почти в полгода, и ты уже в графике. В радостном нетерпении семья, ожидающая близкой встречи с далёкой роднёй. Повзрослевшие дети, успевшие отвыкнуть от бабушек и дедушек. А взрослые планируют отпускной бюджет, суммируя трудовые сбережения с ожидаемыми отпускными.

Тот отпуск подходил к концу. Довольна и рада за своих северян разнонациональная родня. Полны впечатлений отпускники. Московский автопрокат обеспечил возможность увидеть и Золотое Кольцо, и, братскую тогда, Прибалтику, и Питер, и набарахтаться в бездорожье новгородской и псковской глубинки. Голубой «Москвичок» четыреста седьмой модели, этакий жучок-бронивичок, преданно и ответственно радовал седоков, одаривая прекрасным ощущением широты и красоты нашей родной страны. Мы были молоды. И грубый ответ насупленной таллиннской горожанки – Я по-руски не панимаю, на вопрос – как проехать на Мустомяя (там жила наша родня) – не вызвал особой обиды. В любой семье не без урода, а уж в болезненно-национальной… Мы доверяли с детства нашему общему Пушкину.

Оставался ещё месяц отпуска. Решено. Беру шестилетнюю дочь и везу её к Чёрному морю. Бархатный сезон, детишек развезли по школам.

И может не видать мне Одессы, не случись совершенно неожиданного разговора. Среди наших сотрудников на Чукотке оказался грек из Одессы. – Случится, заезжай. У меня там квартира. Примут хорошо. Отдохнёшь, не пожалеешь. Я письмом предупрежу. – Решено. В Крым, через Одессу…Вот только письмом предупредить хранительницу жилья грек забыл. У меня был адрес. Хранительницей была Рахиль Яковлевна.

Одесса начиналась для нас с Хаджибейского лимана. Захватывающее  безграничье степного простора, расчленённого яркой синевой морских реликтов, тогда ещё не было перекрыто цветастыми заманухами расторопных предпринимателей малой и средней руки. Ласковый ветерок уже доносил запах моря и торопил встречу с ним. На берегу лимана, на мелководье, с визгом барахтались детишки, как бы подчёркивая визгом своим первозданную тишину открывшегося простора. – Это уже Одесса? – спросила дочь, сидя по шею в прогретой воде. – Какое тёплое море, здесь так тепло и красиво.

В город мы въезжали под вечер. Города я не знал, путеводителя не было. Надежда была, как всегда, на язык, который до сих пор нас не подвёл ни разу. На всякий случай, решил заправиться – мало ли чего. Остановился возле небольшой группы оживлённо разговаривающих мужчин. Подошёл, поздоровался. Мужчины заинтересовались номером ММА, явно не привычным для Одессы. И тут я совершил первую в Одессе грубую ошибку – спросил у группы людей, больше одного, как мне доехать до ближайшей заправки.

Через десять минут ответов на вопросы я чуть не забыл, зачем подошёл к этим людям. Мало того, что я поделился с ними своей биографией, мне долго пришлось объяснять – каким образом я с Чукотки мог заехать в Одессу на московской машине, и вообще, на кой она сдалась мне та Чукотка, если там такие дурацкие морозы. Спасла меня Алёна. Вызвав удивление публики, это белокурое создание деловито вылезло из машины, взяло меня за руку и сообщило, что бабушка Рахиль, наверное, очень волнуется, что нас так долго нет. – Она вместе с вами с самой Чукотки? – Это было выше их понимания. Наконец, один из собеседников вспомнил, что недалеко от его дома, как раз, есть бензозаправка, и он готов её показать.

Сгущались сумерки, ехали мы долго. Я старался не нервничать, колеся по незнакомым улицам. Наконец, одессит попросил высадить его, сообщив, что мне нужно повернуть налево через два квартала, а там спросить, и мне любой подскажет. Я поблагодарил вполне спокойно.

Жилище нашего знакомого грека- одессита мы отыскали уже в сумерках. Квартал старой Одессы – двухэтажные приплюснутые строения, лишенные всяких архитектурных украшений, с плотно зашторенными окнами полуподвалов, в вечерней полутьме пугал тишиной и безлюдьем. Жизнь, будто спряталась за надёжные стены, доверив им вечерний семейный покой и интим. Старые деревья, ровно выстроенные в две шеренги вдоль узкой улички, соединившись кронами добавляли покоя и таинственности.

Припарковав наш броневичок в ряду нескольких машин, явно устроившихся на ночлег, тихонько захлопнув дверцы, стесняясь нарушить окружавшую нас тишину, прихватив пару сумок, мы вошли в низенькую арку, а затем, в маленький дворик, слабо освещенный светом зашторенных и зарешёченных окон. Высокая, массивная, изготовленная на века, дверь впустила нас в узкий коридор, тускло освещённый лампочкой под высоким потолком. В коридоре ни души. Храня тишину и присвечивая спичками, мы отыскали нужную нам квартиру. Наверное, обстановка, полное безлюдье и тишина настроили меня тревожно и виновато, прежде, чем я нажал кнопку звонка. Спустя время, на прозвучавший где-то в глубине звонок, дверь приоткрылась, ограничив проём длиной массивной цепочки. Разместившись перед щелью в двери, мы молча предстали под пытливым взглядом из полумрака прихожей в полусвет коридора. На вопрос, как нам увидеть Рахиль Яковлевну, после длительного промежутка времени, последовал законный вопрос – зачем нам это надо?

Подробное ,вполголоса, объяснение – кто мы , откуда и по чьему приглашению, открыло нам дверь в квартиру. Мы вошли и, молча, предстали перед высокой худощавой немолодой женщиной, как я догадался ещё там, за дверью, самой Рахилью Яковлевной. И опять аргументом доверия был ребёнок, молчаливо и устало прижавшийся ко мне в ожидании решения нашей судьбы. Об этом потом созналась сама Рахиль Яковлевна.

Как оказалось, никакого предупреждения о гостях не поступало, и я подвергся тщательной проверке, с поименным перечислением всех доселе гостивших по приглашению нашего знакомого одессита. Кроме того, требовался статус гостевавших, имена и внешние приметы их жён. Проверку я прошёл достойно, и видел, как понемногу исчезала суровость во взгляде хозяйки, сменяясь добротой и гостеприимностью. А точку в коридорной беседе опять поставил ребенок, спросив бабушку Рахиль – очень ли волновалась она, что мы так поздно не приезжали.

Когда Алёна, напоенная молоком с французской булкой, посапывала на широкой постели, а у меня появилось ощущение вполне желанного гостя, я засобирался в магазин, запастись на завтра продуктишками. Рахиль Яковлевна пообещала решить вопрос с ночлегом машины и подсказала путь к ближайшему магазину. На душе стало спокойно – Одесса приняла нас.

За квартал, через освещённую улицу, цель моего похода указывала бледно-розовая неоновая «   акалея» с нервно мигающей «Б» впереди. Моросил мелкий дождик. Я быстро пересёк улицу и юркнул в приветливое тепло маленького уютного магазина, с редкими покупателями в столь поздний час. Определившись с покупками сквозь стекло витрины, пока отоваривались впереди стоящие, я встал перед продавщицей.


Одесса не терпит оскорбительных вопросов. Честь одесситов непререкаема. Я не знал этого канона, и спросил продавщицу – свежи ли сосиски. И это стало началом моего позора и грехопадения в глазах немногочисленной публики.

Я был вбит в пол, словно гвоздь, молчаливым гневом побледневшей хозяйки прилавка. Я исчез. Она почти шёпотом взывала о поддержке к своим, к одесситам.

 – Вы слышали, что сказал этот человек? - Повела она очами куда-то себе под ноги, уничтожая меня окончательно. Обсуждение вопроса качества продуктов этой торговой точки было всеобщим и бурным. Моё осуждение – единогласным. Униженно отряхиваясь от гнева одесской общественности, я отоварился и, будто исправляясь, попросил продавщицу выбрать мне, не посвященному приезжему, на свой вкус, бутылочку одесского марочного вина. Короткий общественный симпозиум, и продавец с улыбкой вручила недотёпе-приезжему бутылочку лучшего в мире одесского вина. Исчерпывая инцидент, я уходил по-японски, спиной вперёд, благодаря и раскланиваясь. Но не успел.
 
В магазин, сражаясь с непокорным зонтиком, входила энергичная одесситка. Зонтик не складывался, и хозяйка протискивала его боком через узкую дверь. Навстречу ей, удовлетворённая покупками, торопилась в домашний уют равная по возрасту и энергии. Встреча энергий случилась в узком дверном проёме. Резко распрямившаяся спица зонтика, протиснутого в дверь, щелчком разрушила сложное сооружение на голове выходящей дамы, обнаружив элементы конструкции. Оттуда что-то выпало, а волосы разметались, будто демонстрируя природноеих богатство. Лучше бы я успел выйти. Сохранившийся в магазине покупательский контингент разделился на два фронта. Мгновение, и энергия полезла через край. Чёрной птицей выпархивал из сутолоки враждующих тел злополучный зонтик, а тяжелые взрывы – «торговка с привоза», и «сама дурра», слились в гулкую канонаду. Воздух наполнялся мужеством. И вот уже, обеспокоенная размахом сражения, продавец, с настойчивостью бульдозера, пытается протолкнуть в узкую дверь, по россыпи растоптанных продуктов питания, свившуюся в клубок человеческую массу. Прижав покупки, я ужом проскользнул на улицу.

Потом я поставил машину во двор автобусного парка, под присмотр подруги моей хозяйки. Мы пили вино с Рахилью Яковлевной, шутили по поводу моих первых одесских впечатлений. Я вкушал душевный елей от воспоминаний её о приятных, добрых, открытых, душевных гостях-северянах. Мне было, спокойно и приятно от разговора с ней, будто я знал её уже много лет.
   
Ранним утром меня разбудил негромкий мелодичный звон колокольчика. Я глянул за решётку окна. Во дворике зелёнщик тихонько продавал свежую зелень с тележки не вполне проснувшимся хозяйкам, тихо обсуждая городские новости и происшествия. День ещё только намечался. Утро освежало прохладой, и ночную тишину ещё не нарушал шум дневной городской суеты.

Еврейский квартал жил своим, давно устоявшимся укладом, своими, традициями и особенностями. Об этом рассказывала мне Рахиль Яковлевна во время нашего вечернего дружеского застолья. Квартал жил спокойно, не озабоченный переселенческими заботами. Одесса для одесского еврея была землёй вполне обетованной.

Когда зеленщика во дворе, возвестив своей колокольной мелодией, сменил молочник, а затем булочник, я ощутил себя старожилом квартала, как-то сразу вписавшись в его уклад, приняв его с удивлением и благодарностью. Обстановка порядка и покоя успокаивала, создавала настроение, будто готовя человека ко встрече с грядущими дневными проблемами и волнениями.
 
 – Так вы проспите всё ваше море, добродушно ворчала Рахиль Яковлевна, кормя нас с Алёной завтраком. – Начинайте уже идти, шоб не жариться на солнце в обед, и, ради бога, не спеките ребёнка. Я дам вам хороший крэм, помажете девочку. Сегодня будет жарко.

Мы ехали в Аркадию трамваем. Это была весёлая поездка. Потом мне сказали – Если хочешь узнать за Одессу, покатайся одесским трамваем. Войдя в одесский трамвай, тут же становишься членом коллектива. Даже если ты не расположен к общению, тебя вовлекут, обратившись, как к старому знакомому – И шо б вы думали? – Весь трамвай говорил, спорил, доказывал. Из корзины тучной хозяйки торчала голова удивлённого гуся. Он крутил головой, и казалось, готов был включиться во всеобщую беседу. Трамвай качало на стыках и поворотах, в трамвае не было безучастных.

Пляж был пуст. Большой, он выглядел довольно уныло и не уютно. Лёгкий ветерок носил по песку обрывки бумаги, возле урн громоздились кучки мусора. Казалось, что люди исчезли в одночасье, торопясь опоздать куда-то. Это был мёртвый сезон.

Удивлённые пустынностью пляжа, мы двинулись по тёплому песку к манящей синеве моря. Редкие отдыхающие разместились вдоль кромки воды, мы с дочкой тоже. Солнышко пригревало. Спокойное море, будто шептало, тихо накатываясь на песок. Мы были у цели.

Восторгу ребёнка не было предела. Мы заплыли подальше от берега, и Алёна уверенно чувствовала себя в надувном круге. А я, проникнувшись её радостью, с удовольствием буксировал её, зажав в зубах верёвочку-буксир. Нам было хорошо вдвоём. Омрачало дочку одно – почему к нам не приплыли дельфины, о которых я столько рассказал ей по дороге к морю.

А на берегу нас ожидала интересные встречи. Чуть подальше от берега, на небольшом, похожем на беседку возвышении, разместившись на массивных скамьях, принимала воздушные ванны группа женщин. Отдавшись солнцу на лежаке, в состоянии обычной пляжной лени, я не слышал разговора женской компании. Дочь строила песчаный замок, практически не вылезая из воды. Они были вдвоём с морем, и я не мешал их общению.

 Рядом на лежаках разместилась семейная пара почтенного возраста. Появившись как-то незаметно, они устраивались основательно, застилая лежаки покрывалами, и разместив между ними большую продуктовую корзину. Это была крупная пожилая пара. Одежда, манера поведения, явное смущение непривычной обстановкой, приглушенный украинский говор – всё выдавало в них крестьян, оторвавшихся от летних забот, отдохнуть на море. Даже раздевались они размеренно и по хозяйски. Мужчина аккуратно складывал брюки, пиджак, рубаху и галстук, разместив поверх добротную шляпу. Колоритной парой, погрузившись по шею, они напоминали моржей, отфыркиваясь и разгребая воду руками. Тихо делясь впечатлениями, пара улеглась на лежаки и затихла на солнышке, будто два уставших дирижабля.
 
 Тем временем, группа собеседниц спустилась к воде и, сняв обувь, прогуливалась по мокрому песку, не прерывая беседы. Я видел, как женщины обступили Алёну, и она, не отрываясь от своего строительства, что-то объясняла им. Потом они всей группой двинулись в мою сторону, и я понял, что они будут со мной говорить.
 
 – Вы действительно папа этого ребёнка, шо сидит в воде целый день, как беспризорный, и уже совсем синий от холода ? – сурово прозвучал первый вопрос. Я сел на лежаке из уважения к окружающим.
 
 – Да, я её отец, а солнышко хорошо припекает, и ей хорошо в воде. Замёрзла бы, пришла – уже не маленькая.
 
 – Шо ж вы сами не сидите в воде, если вам так печёт? Может вы её и не кормили? – Вступила в разговор другая женщина.

– Привезти ребёнка с Чукотки, шоб весь день голодная сидела в море, а не ела фрукты. Вы шо там совсем мозгами замёрзли. Накормите же девочку.

В этой компании пожилых одесситок я почувствовал себя затравленным кроликом. Я сопротивлялся, показывая целый пакет фруктов, объяснял, что мы хорошо позавтракали. Мне не верили.

– Какой идьёт доверяет таким везти ребёнка с самой Чукотки, шоб она здесь простудилась и совсем заболела? У вас есть мама? Шо она себе думает?

Коллективу нужна была жертва. Оценив ситуацию, на помощь мне села на лежаке украинка-колхозница.
 
– Та заспокойтесь вы жиночкы, нагодуемо мы дытыну. Ось и курча, и кавунчык, хиба ж проблема яка? – показывала она на корзину.

Такой поворот выбил почву из под осуждающих. Добила их Алёна, протиснувшись сквозь кольцо окружения. Она деловито взяла меня за руку и заявила женщинам – Нам надо плыть, а то мы не встретимся с дельфинами. – Вслед нам что-то бурчали обиженные одесситки.

Несколько дней подряд мы ездили в Аркадию. Пляж постепенно наполнялся – наступал бархатный сезон. Вечером нас встречала наша добрая Рахиль Яковлевна, осматривала Алёну, беспокоясь, чтоб я не перегрел её на солнце.

Нас знал уже весь двор. Со мной здоровались и задавали вопросы о жизни на севере, делая большие глаза и всплескивая руками от рассказов.

Однажды, возвращаясь домой, мы застали на улице небольшую толпу соседей, явно чем-то расстроенную и живо что-то обсуждающую. Как обычно, в массе своей это были женщины. Не знаю почему, соседа-мужчину здесь можно было встретить довольно редко. Либо пропадали на работе, либо заняты чем – этого я не знал. Стоя в стороне, пытался понять происходящее, пока одна из женщин не рассказала, что мальчик из полуподвальной квартиры захлопнул дверь, забыв дома ключ. Теперь они с бабушкой не могут попасть домой, а скоро наступит ночь. Помочь им мог бы старый дворник Двойрас, но он умер, и теперь нужно ломать дверь, а пока идти ночевать к соседям – мир не без добрых людей.

Бабушка с виноватым внуком стояла среди соседей, вытирая глаза платком, внук тоже плакал. Соседи успокаивали бабушку и тихо сопереживали. Окна квартиры выходили на улицу и лишь немного возвышались над тротуаром. Когда-то в детстве мальчишками мы решили подобную задачу, затолкав друга в форточку. Так что, решение проблемы для меня не было делом сложным. Протиснувшись к провинившемуся, я тихо спросил, не побоится ли он пролезть в форточку. Мальчик, слегка напуганный вопросом, вдруг улыбнулся и, поняв меня, радостно закивал головой.

На глазах притихшей толпы, перочинным ножом я откинул защелку одной, а затем и второй форточки. Будто завороженные, женщины наблюдали за мной и тихо ахнули, когда форточки распахнулись. Затем, затаив дыхание, поддерживая под руки теряющую силы бабушку, женщины провожали исчезающего в форточке мальчишку. Когда же он, за окном, стал на подоконник, а затем спрыгнул на пол, пребывавшие в страшном напряжении женщины не могли сдержать эмоций. Затем на улицу выскочил радостный виновник событий и протянул бабушке ключ. Радость была всеобщей. Каждая из женщин считала своим долгом сказать мне что-то приятное, прикоснуться ко мне в знак благодарности. Над толпой витал, как благовоние в церкви, дух мужчины-спасителя, которого сейчас не так легко отыскать.

Голова моя начала тяжелеть в ореоле славы и благодетели. Пожелав всем здоровья, мы с дочерью тихо удалились. Только дочь, не способная пока понять тонкостей местного уклада, спрашивала меня – что тут такого особенного, влезть домой через форточку.
Провожали нас всем двором, приглашая приезжать ещё. Добрая Рахиль Яковлевна, имея мокрые глаза, давала нам с Алёной полезные советы и фаршированные блинчики на дорогу. Нам было немного грустно покидать эту улочку старой Одессы, где старые деревья в два ряда переплелись ветвями, будто укрыв её от мирской суеты зелёной крышей.