Юродивая Часть 4

Юродивая – очень короткий роман, но в 4 частях с прологом и эпилогом.

Часть 4

Уважаемый читатель!
Пожалуйста, начните читать с начала 1, 2 и 3 части! Может быть Вам понравится...

Она купалась в этом взгляде, растворяясь в чистой синеве его глаз, и вздрогнула, потому что он ехидно улыбнулся, совсем иначе обидно оценивая, посмотрел на неё:
• Моя дочь должна воспитываться, как принцесса!
Он, кажется, выпил лишнее, и его надменный тон, нахальное, откровенное разглядывание вывели Таисию из себя.
Она вскочила, посмотрела на него презрительно, злобно:
• Я не намерена больше слушать Ваши пьяные бредни!!! – собралась уйти, но он тоже встал, подошёл к ней близко, близко, взял двумя пальцами за подбородок:
• Вы меня видимо не поняли! Вы не уволены, просто у Вас будет работа в другом месте!
• Это Вы меня видимо не поняли! – в тон ему зашипела Тая, - Завтра я действительно уволюсь, но я не собираюсь переходить к Вам в услужение, не собираюсь отдавать Вам мою, слышите мою дочь!!!
• Наташа моя дочь!!! – закричал он, - Я докажу!!! Я заставлю тебя у меня работать!!! – она дёрнула головой, освобождаясь от его пальцев, подбежала, потянула дверь на себя:
• Нам не о чем больше говорить!!! Откройте дверь!!!
Оказавшись рядом, он схватил за плечи, поворачивая её к себе, видимо хотел что-то сказать, уже открыл рот, но только сглотнул, опять сжал её подбородок, медленно поднимая, притягивая её лицо к своим губам. Тая хотела вырваться, но не было сил, хотела отвернуться, но не было желания... Она хотела, желала, и когда его губы стали раскрывать её рот, потянулась, стала на цыпочки, отдавая ему себя... Он ласкал, нежно прижимаясь мягкими, горячими губами, захватывая, даря незнакомое, неведомое наслаждение, целовал нежно, осторожно прижимая её к себе, отдавая своё тепло, неспешно, потихоньку отогревая, просыпающуюся страсть. Таисия забыла обо всём, тянулась вверх, подставляя глаза, рот, шею. Воспоминания, страхи, вытеснило незнакомое, неподвластное ей женское знание, поднимающее её руки к его плечам, заставляющее её ласкать ещё не отросшие, колючие волосы на круглой, мальчишеской голове, нежно прижиматься к нему, тихо шепчущее, её, затвердевшими, припухшими губами:
• Ещё...    Ещё...    Ещё...   
А потом... потом он сильно, грубо прижал её к стене, и она очнулась, что-то вспомнила, может ту страшную быль, может те страшные, давно забытые сны, вырвалась, толкнула дверь... и дверь открылась...

Мама спросила,
• Почему так поздно?
Тая прошептала,
• Я шла пешком... – присела возле Наташки и просидела на ковре у кроватки всю ночь, просто сидела и думала, думала, думала…
Сегодня, впервые в жизни, не считать же мерзавца-художника, она целовалась с совсем чужим человеком, самоуверенным нахалом, который хочет забрать у неё дочь.
Она тысячу раз уже слышала о диких нравах нынешних хозяев, но чтобы так:
• Вы завтра же переезжаете с Натальей ко мне, и будете заниматься только воспитанием ребёнка!!!
Хитрый какой! Одним ударом и дочь к нему жить переезжает и гувернантку приобретает... Глаза у них совершенно одинаковые... Но как он их нашёл? Почему решил, что именно Наташка его дочь? Как избавиться от этого типа навсегда?
Таисья задавала себе вопросы, прекрасно понимая, что ответы на них есть только у этого человека, который...
Дальше она старалась не думать, потому что в этом, «который», было нечто возмущающее и одновременно притягательное, потому что этот «который» впервые в жизни дал ей такое наслаждение, такую сладкую муку, пробудил в её сердце, в её теле, что-то огромное, прекрасное и болезненное, о чём она даже не подозревала. 
Отдёрнув себя: ...но это всё лирика! О себе можно подумать потом... Сейчас главное Наташка! - она попросила маму передать Евгению Степановичу заявление об увольнении и вызвала детского участкового врача.
Доктор Гаранина сказала:
• Ничего страшного, - но больничный лист на три дня всё-таки выдала.
А за три дня можно что-то придумать, только интересно, «Что?»
Вечером позвонил Евгений Степанович:
• Что за детские выходки? Почему ты заявление написала? Я сейчас приеду, и ты мне всё расскажешь!!! 
Тая попросила:
• Давайте не сегодня. Я устала и очень хочу спать...
Она действительно устала из-за бессонной ночи, от своих мыслей и, кроме того, ей ещё нужно было подумать перед таким серьёзным разговором.
Муж мамы, рассудительный, ласковый, но всё-таки не родной отец, а отец заботливый нежный, но не муж мамы, тоже не совсем родной...

Уложив спать Наташку, она чтобы успокоиться, приняла горячую ванну, расчесала длинные волосы, распустив их для просушки по плечам, и пожалела, что не переодела халат, потому что звонок уже два раза звякнул:
Видимо Евгений Степанович всё-таки приехал! Нужно идти открывать!
За дверью, опустив голову, стоял Эдуард Михайлович.
Мысли понеслись галопом, перегоняя друг друга:
Не открою! Но он видел свет в окне! Всё равно не открою! Не удобно! А ему удобно! Я не одета! И что? Пан-хозяин пришёл, а мы без макияжа! – потом промелькнула мысль, - Если я его не впущу, то не узнаю ответы, на свои вопросы!!!
Мозг ещё не придумал отговорку, а рука уже дёрнула задвижку замка, открывая дверь.
Он поднял голову,
• Можно войти?
• Десять! – показала на часы Тая и всё-таки посторонилась, пропуская его, - Приличные люди в такое время в гости не ходят, дома сидят!
• А я неприличный! – пошутил Эдуард Михайлович и насупился, - Эти, - он очень непристойно выругался, - последнее забрать хотят... Только освободился, сразу приехал!
• А до завтра подождать нельзя было?
• Я почти четыре года ждал!!! - зло, жёстко произнёс он, и Таисии почему-то стало зябко.
Она стянула на шее шалевый воротник халата, Эдуард Михайлович истолковал по-своему, иронически улыбнулся:
• Не бойся. Я не всегда бешеный.
• Глупости! – Тая независимо вскинула голову, - Ничего я не боюсь! – и сорвалась на крик, - У меня документы есть, а Вы ещё попробуйте, докажите!
Он примирительно погладил её по плечу:
• Не кричи. Дочь разбудишь. Пусть спит, а мы пока о ней поговорим...
• Наташа моя дочь!
Таисия попыталась сказать веско, уверенно, но голос предательски дрогнул, выдавая волнение, и он заметил, иронически поднял бровь, показывая, что заметил, прошёл в комнату, устало опустился на диван, сообщил:
• Устал как пёс, и маковой росинки с утра во рту не было... – спросил-попросил, - Может быть, ты меня кофе угостишь?
Очень хотелось открыть диспут на тему: «А почему это Вы мне «тыкаете»?», но Тая, ругая себя «за жалость к врагу», сварила кофе, приготовила бутерброды и вернулась в комнату.
Эдуард Михайлович спал, откинув голову на спинку дивана, но сразу проснулся, потёр руками лицо, улыбнулся:
• Задобрить хочешь? – и она поняла, почувствовала, что он от природы, в общем, не злой и не нахальный человек, натянувший на себя маску наглого циника столь модную в мире хозяев, в котором он обитает, что ему неудобно за доставленные ей хлопоты:
Но вполне удобно пытаться забрать у меня ребёнка! – подстегнула она себя, заводя разговор:
• Почему Вы решили, что именно Наталья Ваша дочь? Откуда такая уверенность?
Он торопливо проглотил кусок хлеба, запил кофе:
• Мне сказала её биологическая мать! - интонацией подчеркнул слово «биологическая» - Она сама под твои двери корзину поставила.
• Что кормить ребёнка нечем было?
Тая попыталась сказать зло, ехидно, но вышло как-то совсем жалко и Эдуард Михайлович, кажется подсознательно, сжал её руку.
• Почему нечем? – он недобро сверкнул глазами, - Ещё до оглашения приговора со мной развелась. Дом, машину, ателье мод в столице на неё записанное продала, квартиру себе трехкомнатную купила. Думаю, что ей на жизнь хватает. И папа не дал бы единственной дочке, внучке с голоду умереть. Он мужик приличный.
• Очень порядочная женщина, достойная доверия!
• Не порядочная и не достойная, только она ложь придумать не успела. Я досрочно вернулся, -  ухмыльнулся Эдуард Михайлович, - очень бывшую жёнушку напугал, морду ей кислотой залить пообещал, а она две вещи в этом мире любит деньги и свою неземную красоту...
• Вы бы не смогли, -  неожиданно для себя, прошептала Тая, - и он улыбнулся широко, во весь рот:
• Вот ты сразу поняла, что не смог бы, а она поверила, - покаянно, опустил голову, - Я тоже не ангел, на приданом женился, но ведь никогда не обижал!
Таисия еле сдержалась, сжала кулачки, чтобы не погладить его сильные руки, обхватившие затылок, а Эдуард Михайлович горько захохотал: 
• Пять лет мы с ней прожили, а когда я бутылочку одеколона из кармана достал, она на колени бухнулась, крестик свой нательный целовала, что правду говорит. Она БоГА не любит, но боится! Грешит и кается, грешит и кается...
• Почему же Вы уверенны, что и этот раз не согрешила?
• Потому что ей врать, смысла нет. Она прекрасно понимает, что я с тобой судиться не пойду, её мерзость на всеобщее обозрение не вытащу... не потому, что её пожалею, ребёнка травмировать не стану. У нас народ добрый. И десять лет подождут, чтобы девочке сообщить, что родная мать...
Он выстроил целую пирамиду из страшных гадостей, заметил, как Тая, мучительно, до слёз, покраснела, произнёс:
• Извини! – посмотрел на неё с интересом, - Тебе сколько лет? Двадцать пять?
• Двадцать девять...
Эдуард Михайлович бросил:
• Не морочь мне голову! – тут же опять извинился, - Прости! Совсем хамом стал! – пояснил, - Я сначала вообще двадцать подумал, потом вспомнил, что ты институт окончила и Наташке три года. Вот моей бывшей...  – он видимо опять хотел сказать мерзость, но воздержался, - двадцать девять. У неё и синяки под глазами и морщины, макияжем скрыть не может, а у тебя кожа, как персик и фигурка... – Таисия опять покраснела, и он опустил глаза, - Ладно давай о деле. Я вчера повёл себя неправильно, некрасиво, но я хотел, как лучше... Девочка тебя любит, я вижу, ей с тобой хорошо, но это же мой ребёнок. Я так хотел дочь...  И я подумал, что ты сможешь пожить у меня в доме, пока замуж не выйдешь. Тебе же лучше! Зачем мужчине чужой ребёнок, когда ты ему своих нарожаешь, а Наташенька пока ко мне привыкнет. Это сейчас у меня почти ничего нет. Я для неё работать буду! Всю жизнь ей отдам!
Тая вспомнила своего отца и тёплое чувство, возникшее к этому мужчине, который так искренне говорил о любви к её девочке, улетучилось, уступив место раздражению:
• Вы через год женитесь, и думать о ней забудете! Для Вас Наташка игрушка, а для меня, мой ребёнок. Я её вырастила, - заплакала Таисия, - я возле неё ночи не спала... Мне легче руку себе отрезать, - она повысила голос, - чем с дочкой расстаться!
Глядя на неё полными слёз глазами, Эдуард Михайлович горестно проинформировал:
• Я больше никогда не женюсь, и детей у меня не будет. Эти гады постарались, когда показания из меня выбивали... Моя милиция, меня бережёт!      
Глотая пока одинокие слезинки, грозящие перерасти в бурный поток, сквозь ком из жалости и боли, Тая всё-таки выдавила из себя:
• По закону Наталья моя дочь!!!  - он скривился:
• Мы же не в суде! По закону, не по закону... по совести. Ты молодая, красивая. У тебя ещё дети будут, а у меня...
Он опустил голову на согнутые руки и Таисия, преодолев разделявший их участок дивана, прижалась лбом к его плечу. Она больше не могла сдерживать слёзы, не могла с ним спорить, доказывать свои права и не могла, не могла отдать ему своего ребёнка. Она всхлипывала, завывала, тряслась от душивших, разрывающих сердце противоречивых чувств, не смея, не желая сделать выбор, ещё не зная, что у неё нет выбора, потому что любовь к своему ребёнку и к своему единственному мужчине не терпит выбора, её нельзя разделить...
Эдуард высвободил руку, привлёк её к себе на колени, успокаивая, укачивая, шептал:
• Если бы я... если бы я мог... - сцеловывая слезинки с её щёк, и она дрожала, ещё не осознавая, что дрожит уже не от боли, не от страдания и сострадания.
Её трясёт от его мощного затылка, под её пальцами, от его рук, нервно пробегающих по её спине, от его губ, которые, кажется, случайно, встретились с её губами и не сумели разойтись. Его рука пробралась под халат, к её груди, и сотрясающая дрожь впиталась во внутренности, прогоняя горячую, пульсирующую кровь от сердца и ниже, ниже к трясущимся, сжатым коленкам. Потом она почти отстранилась, потому что её бедро, ощутив железную мощь, попыталось, сквозь барабанную дробь в висках, сообщить мозгу: Он лгал! – но он так нежно, так страстно просил:
• Пожалуйста... я прошу тебя... пожалуйста...  – в его голосе была такая отчаянная мольба, и она не смогла, не захотела отказать...
А потом, придя в себя, он обзывал её идиоткой, кричал, что это случайность, что врач сказал, что этого не может быть, что он влюбился в неё тогда, на лестничной площадке с первого взгляда, что она красавица и достойна лучшего...  а он не подлец, и не имел права...
От избытка покаянных мыслей, он вскочил с дивана, и нервно пощёлкивая пальцами, ходил по гостиной, поднимая через потолок, через два этажа и крышу, сжатые кулаки, угрожая безжалостному небу. Тая, приподнявшись на локти, с улыбкой смотрела на красивое, как будто созданное резцом скульптора, тело, на высокий лоб и прекрасные синие глаза, из глубины которых, кажется, вылетали искры, освещая комнату, загадочным синим светом, когда Эдуард остановился, заорал:
• Ты должна была меня оттолкнуть! Остановить! В конце концов, дать пощёчину! Сохранить себя для того, для кого столько лет хранила!!! - поднялась, подошла совсем близко, прошептала:
• Я хранила себя для тебя... – прижимаясь к его груди, отдавая глаза, шею, плечи жадным губам, ласковым сильным рукам, ощутив, что ещё миг, и он перестанет слышать, сообщила, - Твой врач дурак!

Ещё розовая со сна, Наташка, вплыла в кухню с полузакрытыми глазами, произнесла:
• Мама!?! – и обернувшаяся, на родной голосок, Тая увидела, как распахнулись в ожидании радости, синие глазки, засветились удивлением, вопросом.
Дочка, никогда не спрашивавшая об отце, как будто так нужно, так должно быть, медленно подошла к застывшему с протянутыми к ней руками Эдуарду, постояла, пристально глядя ему в глаза, втянула носиком воздух, сделала ещё шаг и, как котёнок, потёрлась щёчкой об его большую ладонь:
• Папа!?!
Таисия хотела вмешаться, придумывая, как, не травмируя, объяснить ребёнку необычную ситуацию, но Эдик уже присел, обнимая дочь, хрипло спросил:
• Откуда ты знаешь?
Наташка засмеялась, чистым, малиновым звоном рассыпая по кухне, по квартире, по миру нечаянную радость, серьёзно объяснила:
• Ты мамой пахнешь...
Тая даже чуть, чуть ревновала.
Эдуард заметил, прижался губами к её уху, прошептал:
• Я новая игрушка... – и она вспомнила, что Наташка действительно три-четыре дня всюду таскает с собой новую куклу, нового мишку, а потом успокаивается, и улыбнулась, удивляясь точности характеристики.
После обеда, дочь уснула, и он сказал, то, чего Тая ждала, что, замирая, надеялась услышать всё это время. Она не подозревала его в неискренности, он ведь уже кричал об этом ночью, но всё-таки это можно слушать сто раз и она услышала:
• Я там за три года, всё, что мог о детях прочитал. Она мне в колонию ни одного письма не написала, а у чужих людей спрашивать неудобно было. Я не к ней, к своему ребёнку шёл, потом эту кукушку убить хотел, а сейчас подумал, я ей памятник при жизни заказать должен...
Захотелось спросить,
Кто она, кукушка, живущая в соседнем доме, - но он улыбнулся и от этой улыбки, от его слов:
• Она бы дочь уничтожила, а ты сохранила...  – помолчал, - Знаешь! Я когда ещё маленьким был, у нас была соседка тётя Груша. Её все немного сумасшедшей считали. Все овощи на огородах выращивали, а она цветы, не на продажу, для души. В город ездила, рассаду какую-то покупала. Нам мальчишкам всё это вообще не интересно было. Запомнил почему-то, на всю жизнь запомнил. Утром в школу шёл, заметил, март, у всех соседей огороды чёрные, навозом с осени завезенным парят, а у тёти Груши весь жёлтый. Даже не остановился, посмотреть, что там у неё выросло. Пока на уроках сидел, снег пошёл. Подхожу к соседскому огороду, а там из белоснежного покрова маленькие жёлтые Солнышки выглядывают, землю согревают. Тётя Груша на своё крылечко вышла, мне в глаза посмотрела, засмеялась:
• Чудо увидел Эдик? А это не чудо. Я им тепло своё отдала, возвращают. Так и в жизни. Поделись теплом, стократ вернётся!
• Маленький был. Только сейчас понял. Ты как Солнышко, маленькая, как те цветы из-под снега, Наташку, меня обогрела, всю жизнь возвращать хочу. Я люблю тебя! Выходи за меня замуж!
Тая забыла обо всём, кроме больших тёплых рук, сжимающих её руки, кроме горячих губ, осыпающих поцелуями её ладони. Он стоял на коленях, как тогда на лестничной площадке, и она опустилась рядом, двумя руками обхватила его голову, притягивая его лицо к своим губам, ещё раз проверяя, поцеловала лучащиеся любовью глаза, сведенные желанием губы, и прошептала:
• Да.

Какая может быть свадьба, когда дочери четвёртый год? Они просто пошли, и расписались, за одно оформив новое свидетельство о рождении Наташки.
Чуткий и нежный, Эдуард, несмотря на просьбы и угрозы, упорно назвал её Таис и не успокоился, пока не выведал у неё ту старую историю, а на следующий день, принёс, купленную в антикварном магазине, старинную саблю:
• Если я тебя когда-нибудь обижу, руби, не жалей!
Развлекаясь, Тая  кричала,
• Позёр! Мальчишка! – потому что в доме, в котором грозил двадцать третьего февраля поселить её и Наташку Эдуард, уже были стены и входная дверь, ключи от которой он так шикарно бросил перед ней на столик, но до сих пор не было крыши, окон и ещё массы вещей, на которые ещё нужно было заработать деньги, и без которых Таисия бы согласилась жить с ним в шалаше, а Наташка, наверное, нет.
Они уже полгода прекрасно помещались в трёхкомнатной квартире, но когда Тая намекнула, что им и здесь хорошо, Эдик настороженно пробурчал:
• Я у родителей старший сын, семерых нянчил! Я люблю детей!
• Сколько? – деловито спросила Тая,
• Сколько БоГ даст!
• Ну, больше пяти я тебе не обещаю, - предупредила Таисия и задохнулась от медвежьей хватки, - Ты меня и его раздавишь! – когда он спросил:
• Мальчик? –   помотала головой:
• Ещё не знаю... А ты хочешь мальчика? – засмеялась от счастья, потому что Эдик пожал плечами:
• Какая разница! Ты же мне ещё пятерых обещала! - и, подхватив на руки, закружил её по комнате, повторяя, - Этот не в счёт... ты о нём уже знала... этот не в счёт...


Эпилог

В пятницу у господина хозяина выдался необычно короткий рабочий день, как у обычного трудящегося, работающего по трудовому законодательству. Мама и Евгений Степанович забрали Наташку на выходные на дачу, осень в этом году необычно тёплая, и, они возвращались домой по восхитительно рыжей от осенних листьев, сентябрьской улице.
Эдуард, вдруг сделал шаг вперёд, прикрывая, собой жену. Прямо к ним важно, заплетающейся походкой, шествовала Верка.
Таисия и раньше несколько раз видела одноклассницу пьяной, но посмотрела на покрасневшее лицо мужа, на его презрительно изогнувшиеся губы и вдруг поняла: Вот она биологическая кукушка!
• Парочка баран и ярочка! – зло прошипела Верка, долго оценивая, рассматривала бывшего мужа, спросила, - Раскрутился Эдя? -  не дожидаясь ответа, пьяно захохотала, - Что же ты этой юродивой голову морочишь? Ты же... – и сделала очень непристойный, красноречивый жесть.
Приметив, как задергалось, наливаясь страшным багровым гневным румянцем, лицо мужа, услышав сдавленное:
• Ты!!! Ты!!! – Тая схватила Эдика за руку, стараясь передать ему, все свои силы.
Верка поняла, что проговорилась, прикусила язык, отступила на шаг, но не сумела сдержать, подстёгиваемого алкогольной удалью, рвущегося наружу злорадства:
• Я!!! - опять захохотала, затараторила, перемежая свою гневно-покаянную, путаную речь, мерзкими непристойностями,  - Ты меня никогда не любил, не хотел – ты ребёнка хотел!!! Я дяде менту и подсказала, куда бить нужно, чтобы не было их, детей этих у тебя никогда! -  она заорала, - Никогда!!! Вот тебе ребёнок! – сунула в лицо, хватающему ртом воздух Эдуарду кукиш, - Эта юродивая тебе дочь не отдаст!!! Не такая она добренькая. Генку Белова у меня в девятом классе увела, не для себя, просто так из гнусности! – и пригорюнилась, - А я его любила, а тебя Эдька не любила никогда!!! Никогда!!! И эта как узнает, что ты деточек ей делать не сможешь, тоже любить не станет!!! Она же, как ты блаженненькая, сопливых, записанных любит... Видел, как в чужое дитя вцепилась!!! – похвасталась, - Я всё рассчитала!!! И тебе и ей отомстила!!!  Кто её тихую, прибитую, с ребёнком замуж возьмёт, когда вокруг красивых, весёлых баб валом!!!
Эдуард занёс кулак, прохрипел:
• Я тебя!!! - но Тая выступила вперёд, демонстрируя уже приличный, шестимесячный, живот, когда Верка с любопытством, уставилась на неё:
• Из пробирки? – передёрнулась от отвращения, но заговорила весело беззаботно:
• Настоящий! У нас всё настоящее и ребёнок, и семья и дочь, только одна проблема, ссоримся всё время...
Верка, удовлетворённо вздохнула, проглатывая наживку, притворно - сочувственно спросила:
• Из-за чего?
Тая посмотрела на мужа, поймала его восхищённый взгляд. В основаниях высоких, красиво очерченных скул ещё алели капельки гнева, но он одобрительно улыбнулся, подмигнул, разрешая. В его прекрасных синих глазах, между искорками иронического удовлетворения, Таисия прочла призыв взять реванш и впилась ногтями в его руку, сделала страшные глаза. Эдуард всё понял, знал ещё тогда, когда просто клещами вытянул у неё всё о Ляле, о том, как третировали её одноклассницы, настраивая против неё класс, а сам скрыл, ничего не сказал.
Она разозлилась на мужа, а за одно и на нагло ухмыляющуюся Верку, не сдержалась, сказала такое, за что потом ругала себя, опуская глаза, топала ножкой в ответ на восторженно-ехидные взгляды Эдика, на его добродушные поддразнивания:
• А ты злючка!
Набрав полные лёгкие воздуха, Тая, с головы до ног осмотрела угловатую, тонкую, как у подростка, Веркину фигуру, негромко, но веско, уверенно сообщила:
• Эдуард тебе хочет за нашу дочь памятник при жизни поставить - бюст, отражающий твою не вызывающе большую, красивую, плоскую грудь, а я считаю, что памятник должен быть в полный рост, чтобы все видели, что ты сохранила девичью стройность и в тридцать лет не отрастила неприлично широкие бёдра...