Жадная девочка

Почему он взял ее тогда с собой, она так и не поняла… Это было первый и единственный раз, хотя в командировки он ездил частенько.
Начиналось все как большое приключение.   Они ехали вчетвером в компании его сослуживцев на легковушке в маленький городок в четырех часах езды от их большого города. Мать надела на нее все лучшее, но что было лучшим, когда было всего одно серое пальто на ватине, бурки и связанная мамой шапочка. В ту пору дефицита мама стремилась приукрасить ее, шила, вязала  вещи по журнальным моделям.  Все равно девочка смутно чувствовала, что мужчины смотрят на нее как на маленького плохо одетого и толстого неуклюжего щенка. Но ей было всего одиннадцать лет, и свои ощущения она еще плохо умела осмыслить.
Она слушала их взрослые непонятные разговоры полные технических терминов и застенчиво молчала. Можно было смотреть в окно, что она и пыталась делать, но за окном тоже не было ничего интересного: ранняя весна,  монотонные слякотные размывы на дороге и голые ветки редкого кустарника.
Она всегда была застенчивой: привыкла прятать свои чувства, до которых никому не было никакого дела. Полтора года назад у нее родился брат, и все внимание матери было отдано ему. Предполагалось, что, как все девочки она будет возиться с малышом, но почему-то вид младенца доставлял ей только неприятное, тягостное чувство обязанности и неудобства. Отец тоже не интересовался не то что ее внутренним миром, а, вообще, похоже, ее не замечал, как впрочем, и ее брата.  Его странное отношение к семье она сначала воспринимала как должное в своем маленьком мирке, потом мир для нее расширился, и она увидела, что может быть по-другому.
Конечно, он пил, как и другие отцы. И подруги матери, может и притворно,  утешали ее тем, что, по крайней мере, он не дерется. Действительно, выпив, он не скандалил, не ругался, только взгляд его соловел понемногу и он отключался. Спал подолгу. И она помнила себя маленькой, когда мать оставляла ее с отцом, а он вдруг засыпал. И тогда девочка, не зная что делать и боясь будить отца, смотрела на его большое, неподвижное храпящее тело и играла рядышком в свои куклы или рассматривала картинки в книжках. Она всегда была послушной и немного боязливой.
Прошло часа два и вот, выбрав подходящую проталину, они решили сделать остановку. Вышли, размялись, прогулялись до ближайших кустов и достали продукты, чтобы перекусить. Мужчины смеялись, разговоры пошли более легкие, смысл которых девочка впрочем, не улавливала, все ее внимание было сосредоточено на еде.


Один из мужчин достал какие-то невиданные девочкой доселе сосиски и буженину в красивой яркой упаковке, консервы с иностранными надписями,  печенье, не  развешенное в кульки, а упакованное в коробочку, конфеты и шоколад. Такого она никогда не видела. Это были продукты из другой жизни, жизни, не похожей на скудное прозябание ее семьи, где каждая копейка была на счету. Это были голодные советские годы, когда прилавки были полупустыми, еда непритязательной, а одежда – немодной. Ее семья инженеров перебивалась с трудом от зарплаты до зарплаты, и все равно приходилось занимать трешку до получки.
 У нее всегда был хороший аппетит, ей хотелось все попробовать, и она не смогла скрыть  своего голодного и восхищенного взгляд на это изобилие. Конечно, заметна была и та жадность, с которой она стремилась все попробовать, ничего не упустив.
После остановки опять тронулись в путь. Сослуживцы отца пытались развлечь ее, расшевелить и она сама старалась быть веселой и раскованной, рассказывая о школе и о своих девчоночьих делах и увлечениях.
Время в городке, куда они наконец доехали, потянулось медленно. Пока отец и его друзья ходили по делам, она прошлась по главной улице, зашла в парк, посидела на скамейке. Но что это был за городок, для чего была эта командировка, не осталось в ее памяти. Смотреть там было решительно не на что. Обшарпанные стены домов, грязные улицы с огромными лужами, серый снег. Но ее радовал свежий, чистый воздух. Воздух ее города, когда химические заводы сбрасывали на головы горожанам свои отработанные пары, пах совсем по-другому. И поэтому этот пьянящий аромат весны немного скрашивал впечатление от видимой неприглядности людской жизни.
Наконец-то вернулся отец с друзьями. Решили зайти в ресторан пообедать. Девочка никогда не была до этого в ресторане. Ну что это был за ресторан? Наверное, такое же заведение, как и все в этом городке.
Но девочку поразило то, что к ним подошла официантка, рыжеволосая женщина в кружевном фартучке и с белой кружевной   наколкой на голове, совсем как показывали в кино и по телевизору. 
Компания оживилась, заказали вино, какую-то еду. Еда девочке не понравилась.
Она смотрела на отца. Он был совсем не такой, как дома. Он шутил, балагурил, старался произвести впечатление, на кого непонятно. Может на товарищей, может на официантку, может на начальника. Все равно было заметно, что не он здесь первая скрипка и вся эта показная бравада разбивается о снисходительную вальяжную уверенность его начальника. Девочка не понимала, кто начальник, кто подчиненный, но чувствовала это и по манере держаться, по тону разговора, по проскальзывающим заискивающим ноткам у отца и у других мужчин, как бы они ни пытались это скрыть.
Отец выпил много и его панибратский тон и хвастливость совсем уже стали неприятны девочке. Она впервые стала задумываться о зависимости людей друг от друга и все эти потуги отца быть с начальством на одной ноге стали видны ей, как на ладони.
В конце обеда, когда официантка принесла счет, и начальник расплатился, ее отец, может быть от выпитого, может быть от проснувшегося желания показать свою щедрость, вытащил из кармана горсть мелочи и положил на стол в качестве чаевых.
Девочка не знала, что такое чаевые, она видела только эту огромную горсть денег, среди которых было много и металлических рублей, которую ее отец просто так, как ей казалось, оставляет на столе. Почему-то ей стало до слез обидно, что отец просто так, ни за что дарит деньги этой надменной официантке, которая и в грош его не ставит.
И тут в ней проснулось возмущение, она смутно чувствовала, что ни показная бравада, ни этот широкий жест отца не принесут ему того уважения, на которое он рассчитывал. Это были его деньги, ее деньги, деньги ее семьи….
Молча, она сгребла эту мелочь со стола и, как отец ее не оттаскивал, как ни пытался остановить, как ни стыдил, рассовала по карманам и выбежала из ресторана.
Обратную дорогу она молчала. Она поняла, что у отца бывает совсем другая жизнь, не похожая на убогую жизнь его семьи с пеленками, с подсчетом жалких копеек, с выкраиванием денег и экономией на всем. Она поняла, что он предает их  хотя бы тем, что пользуется этим один, позволяя им прозябать и не делая ничего, чтобы облегчить скудность существования, скрывая свою несостоятельность и жалкость за показной горделивостью и независимостью.  Поняла она и то, что никогда он не будет таким уверенным и вальяжным как его начальник, потому что чего-то в нем не хватало. А вот чего? Она так для себя и не смогла понять.
Кажется, она произвела плохое впечатление на этих мужчин, его сослуживцев, и отцу было стыдно за нее. Отец больше не брал ее с собой в командировки, видимо она все испортила своим поведением.
Жадная девочка!