Кошка воет на Луну Часть II, главы 9-11

               Часть II

9.

Оля смотрит в окно. Внизу, у подъезда, останавливается такси. Красивая женщина выходит из машины. Раньше девочка ее не видела.
На женщине розовое полупальто. Высокие сапоги. Волосы темно-русые, с едва заметным каштановым оттенком. Женщина торопится. Считанные секунды – и незнакомку поглощает дом. Женщина не подозревает, что один из жильцов наблюдает за ней.
Оля кашляет в кулачок, шмыгает носом и тянет руку в карман халата. Халат велик. Он достался от покойной бабушки, которая была женщиной весьма крупной.
Из глубокого кармана на свет появляется платок с аккуратно вышитым львенком. Вышивка – ее работа.
Мигая поворотникам, такси делает крюк и покидает двор.
Из-за угла выходит старушка с большим зеленым зонтом. Ее окатывает водой из-под колес, и от неожиданности старушка чуть не теряет равновесие. Такси, не останавливаясь, едет дальше. Старушка какое-то время кричит вслед машине, потом продолжает свое движение под дождем.
Окно – ее жизнь. Или, во всяком случае, значительная часть жизни.
Когда идет дождь, ей скучно. Потому что на детской площадке нет ребятишек, а у подъездов – стариков. Следовательно, наблюдать не за кем.
Оля смотрит, как вдалеке дымят трубы ТАЗа. Дым сливается с небом. Если не приглядываться, может показаться, что это не дым, а продолжение одной из туч.
С другой стороны, каждый, кто отважится выйти из дома в такой дождь, становится объектом ее пристального внимания. И Оля принимается детально изучать его.
Одежда. Обувь. Прическа. Походка. Сумка или пакет в руках (если есть).
До тех пор, пока человек не скроется за углом.
Старушка проходит двор и исчезает из поля зрения.
Оля дышит на стекло и начинает играть в крестики-нолики. Сама с собой. Очень безопасная игра. Чтобы ни случилось, она и выигрывает, и проигрывает одновременно. То есть в финале ее всегда ждет поражение без поражения.
После нескольких партий Оля протирает стекло сухой мягкой тряпочкой. Мама не любит, когда на окнах остаются отпечатки…
Мама!
Как она могла забыть?
Оля бросает взгляд на электронные часы.
«17:03. Пн. 23 апр.»
Мать скоро придет с работы. Пора готовить ужин.

10.

В седьмом классе отец отдал Аркашу в секцию самбо. Тут, видимо, сыграло свою роль вот какое обстоятельство: несмотря на то, что сам Сергей Сергеевич любовью к спорту, как и особыми физическими данными, никогда не отличался, Аркашин дед был мужиком крепким и в молодости даже несколько лет подряд брал призы на областных соревнованиях.
Не ясно, то ли Сергей Сергеевич, несмотря на всегдашнюю свою лень и вялость, в глубине души все же мечтал стать спортсменом и решил реализовать эту свою мечту через сына; то ли он подсознательно желал угодить покойному отцу – но факт оставался фактом: тринадцатилетний Аркаша Шелестов был приведен в спортзал, находившийся неподалеку от дома.
Первое, что запомнил маленький Шелестов – то, как в зале пахло потом и как его заставили падать спиной через стоящего на четвереньках мальчишку. Упав, надо было сильно хлопнуть ладонью по мату. Вначале все у Аркаши выходило неловко, но под конец тренировки уже стало получаться гораздо лучше, и нашему герою даже понравилось падать.
Нельзя сказать, что Шелестов полюбил занятия борьбой. И хотя, приходя домой после тренировок, он обычно пребывал в приподнятом настроении (что даже в те годы было для него редкостью), причиной тому было облегчение: тренировка, наконец, закончилась.
Несмотря на то, что среди товарищей по секции Аркаша ощущал себя скованно, общение с другими ребятами в целом сказалось на нем благоприятным образом. Мальчик на какое-то время был вырван из того тесного мирка, в котором пребывал с начальных классов. Таким образом, Сергей Сергеевич, сам того не ведая, в кои-то веки оказал сыну ценную услугу. Во всяком случае, те трагические события, о которых речь пойдет в свое время, имели бы место гораздо раньше, не окажись мальчик на некоторое время в мире бросков, подсечек, жестких борцовских курток и болевых приемов.
А еще в этом мире были соревнования.
Сергей Сергеевич отрекомендовал своего сына тренеру (с которым до увольнения трудился на заводе) как существо домашнее, изнеженное, каковым Аркаша отчасти и являлся. Может быть, поэтому Виктор Васильевич (так звали тренера), вместо того чтобы развить и укрепить в мальчишке бойцовский дух, сам того не замечая, постоянно делал ему всевозможные поблажки.
На своих первых соревнованиях Аркаша, вместо того, чтобы бороться в своей весовой категории – сорок один килограмм – был направлен в категорию до тридцати восьми килограммов и занял в ней второе место. Виктор Васильевич надеялся с помощью такого, как он полагал, хитрого хода повысить самооценку мальчика. Однако Аркаша прекрасно понимал, почему его поставили «не на свой вес»; мальчик он был далеко не глупый, и, как и многие дети, видел и знал гораздо больше, чем привыкли о нем думать взрослые.
Впоследствии Аркаша неоднократно занимал вторые места, а один раз даже стал первым. В каждом случае он боролся не в своей весовой категории. Другой мальчишка, вполне возможно, остался бы доволен, и, придя домой, хвастался бы победой перед родителями, а грамоту победителя повесил бы на самое видное место. Но Аркаша был не таков и, хотя порой и хвастался в школе своими победами, в глубине души стеснялся их. Все грамоты лежали в выдвижном ящике письменного стола.

Во время летних каникул у Аркаши начались сильные боли под коленной чашечкой. Промучавшись несколько дней, мальчик рассказал о них матери. Любовь Игоревна, недолго думая, отправилась вместе с сыном к хирургу. Эскулап, пощупав больное место, произнес мудреное латинское словосочетание.
Согласно диагнозу, болезнь Аркаши носила временный характер. Она наблюдалась у некоторых подростков в период полового созревания, и, следовательно, через пару лет должна была прекратиться сама по себе. Однако в течение этих двух лет ни о каких физических нагрузках не могло быть и речи.  Аркаша получил освобождение от уроков физкультуры и строжайший запрет на тренировки.
Виктор Васильевич, выслушав Аркашу, пожал плечами и изрек что-то вроде: «Ну что ж теперь поделаешь…» Мальчику даже показалось, что тренер был рад его уходу.
Отец, узнав о диагнозе и его последствиях, уставился на стену, после чего неожиданно резко (настолько неожиданно, что сам этому удивился) бросил:
- На хер ты мне теперь нужен?
Аркаша запомнил эту фразу на всю жизнь.

11.

Если чего-то очень сильно захотеть, то обязательно добьешься желаемого результата. Оля верит в это с раннего детства.
Лезвие ножа глухо стучит по доске. От моркови отделяются аккуратные круглые дольки. Голос Виктора Робертовича из магнитолы уверяет, что мы все сошли с ума.
Дождь за окном не прекратился, но в быстро сгущающихся сумерках он отступает на второй план. На первый теперь вышли музыка и запахи.
Запах подливы из сковородки.
Запах мяса из кастрюли - кстати, пора уже брать ложку и снимать накипь.
Еле уловимый аромат специй.
На Цоя ее «подсадила» Маринка – единственная подруга. Правда, сама Маринка предпочитает что потяжелее: «Сепультуру», «Металлику», «Раммштайн» и «Мунспел». Оля в глубине тащится от Маринкиной футболки с надписью «Тиамат» на спине. Вместо букв «т» в логотипе использованы перевернутые кресты.
Перевернутые кресты – это, конечно, нехорошо. Потому что сатанизм, как полагает Оля – явление изначально вторичное, а, следовательно, ущербное. Оля не по годам умна (времени на чтение книг и размышления у нее предостаточно). Но футболка все равно классная.
Когда Маринка приходит в гости, от нее каждый раз пахнет по-разному. Например, если бы она забежала сейчас (чего не произойдет, потому что сегодня в город приехала «Ария», и Маринка, конечно же, отрывается на концерте где-нибудь в первом ряду), то от ее джинсовой куртки и волос пахло бы дождем. Летом от Маринки пахнет пылью и солнцем (да-да, у солнца тоже есть запах); зимой – снегом и морозом (мороз тоже пахнет, если вы не в курсе).
Чем бы от нее не пахло, это всегда запах свободы – то есть, того, чего у Оли нет.
Морковь нарезана маленькими дольками. Теперь - очередь лука.
Оля нагибается и выдвигает из-под стола картонную коробку. Придирчиво перебирает полусгнившие луковицы. Достав пару, водружает коробку на место.
Пленка заканчивается. Оля два раза нажимает на «Стоп» и переворачивает кассету. Шипение. Первые аккорды.
«Ночь».
Эта песня всегда вызывала у нее странные ощущения.
Очаровывала – самое подходящее слово. Особенно ей нравятся строчки: «И это мое дело – любить ночь. И это мое право – уйти в тень». Наверное, он уже тогда что-то предчувствовал. Знал, как все закончится.
Оля никогда не была пессимисткой. Никогда не впадала в депрессию. В ее-то положении – еще и депрессовать? Ну уж нет!
Почему тогда она полюбила песни группы «Кино»? Ведь от них-то как раз, за редкими исключениями, веет безысходностью. Тоской. Одиночеством.
Одиночество. Может, в этом все дело. В том, что в свои тринадцать она может рассказать об одиночестве больше, чем иные взрослые.
Нарезанный лук отправляется в сковородку.
Звонок в дверь.
Не успела.
Мама пришла с работы, а у нее еще ничего не готово.
Оля вздыхает и катит себя в инвалидном кресле в коридор.