Господин молочник

               
               
               
               "Она была актрисою, но абсолютно лысою, ей ни один парик не налезал…" - эта фраза из песенки преследует меня.. Но в этом что-то есть…

               Она была не актрисою, а простой продавщицей в молочном отделе магазина. Впрочем,не такой уж простой. Во-первых, она была важной. Во-вторых, у нее были усы. Если важность ее была как-то объяснима – события происходили в самом начале восьмидесятых годов прошлого века, - cоответственно,  прилавки пустовали, продавец был царь, то усы, с моей тогдашней точки зрения, объяснить было невозможно. Жила она в нашем подъезде, была как бы подругой моей бабушки, а я полагала ее почти родней – ну как же, в одном подъезде и т.д. Мне было 13 лет и я плохо разбиралась в жизни. Но постепенно поняла, что дружба бабушки и продавщицы была липовая – бабушка ей шила наряды, на основании этого имела моральное право испросить для семьи какой-либо деликатес или просто еду. Бабушка деликатно называла ее «Усатенькая», а я всегда недоумевала, почему же молочница не расстанется с растительностью, совершенно не подобающей ей как особе женского пола – пусть бы сбрила их, или что там делают с усами!

                Я была всегда очень начитанным ребенком, и отношения с миром чаще всего строила на основании прочитанного. Одной из моих любимых книг  (так и хочется написать – сформировавших мое мировоззрение, но это, пожалуй, будет уже чересчур!) была детская книга «Город  чудаков» об одной нелепой до крайности семье. Фигурировал там такой молочник, в колпаке и с усами. Добрый и понимающий, кстати! Всегда готовый бескорыстно прийти на помощь, положительный герой, одним словом. Конечно же, мое подсознание моментально связало продавщицу (с усами!) и молочника из книжки.

                В это время тотального дефицита за всем нужно было выстаивать огромные очереди, даже за хлебом иногда, а уж за молоком в бутылках или там за сметаной – это само собой. Очередь занималась где-то так с утра, бабушкой, пока мы, дети, были в школе. Потом пару раз надо было разведать, как там дела с очередью и молоком. В четыре часа привозили молоко. В этой молочной эпопее пытливому уму всегда находилось дело. Кругом сновали разнообразные типажи советских граждан, в очереди можно было наблюдать формы поведения разных слоев населения и делать выводы! Можно сказать, это было даже весело иногда. Брали молоко по три литровых бутылки каждый, а ходили обычно вдвоем, либо мы с сестрой, либо бабушка с кем-нибудь из нас. Итого шесть литров. Если учесть, что я молока терпеть не могла никогда, то вот куда оно девалось: два дня – и его нету! Все объяснялось просто - молоко заменяло всю остальную еду. Каши, супы, блины, а иногда мы из него сбивали масло, которого тоже не было. Методично встряхивая банку с молоком, кто-нибудь из домочадцев пялился в черно-белый телевизор, открыв рот. «Тридцать случаев из жизни майора Земана» или что-нибудь в этом роде. За полтора часа был готов кусочек масла к завтраку. При этом я всегда вспоминала стихотворение Маршака про то, как король очень хотел масла на бутерброд  и таки получил его. «Отличнейшее масло, я так его люблю!»  Мне кажется, что у советских граждан с психикой было все отлично: удовлетворение  от жизни получить было легче легкого, урви какой-либо товар, и ты добытчик, охотник, от тебя зависит жизнь многих! А деньги тогда тоже были нужны, конечно, но их значение как-то меньше было.

               По неопытности я поначалу в молочной битве ничего не замечала. Видела нашу продавщицу, была ей рада, и только. День за днем проводя часы в молочной очереди, я постепенно обнаружила, что продавщица – существо надменное и к большинству покупателей относящееся с  плохо скрываемым призрением. Ее бы воля, она не давала бы никому молока! (А может, она разбавляла сметану водой? Такие сплетни регулярно появлялись в народе). Для меня это было открытием. Светлый образ молочника потускнел, но ведь мы соседи, и я по-прежнему радостно здоровалась с ней. Наверное, ей было тяжело и противно выдерживать  эти массы галдящего народа, то с банками, то с бидонами, готового разораться в любой миг по любому поводу, и в то же время подобострастно заглядывающего ей в глаза! И вот метаморфоза – приветливая продавщица, пусть и несколько усатая,  на моих глазах стала превращаться в подобие тирана с усищами! Высокомерно бросая мне «здравствуй», она ничем не выделяла меня из толпы, и я чувствовала себя потерявшей расположение правителя. Ощущение отвратительное, в тринадцать лет оно послужило мне прививкой от заискивания и раболепия.

             Бабушке моя рефлексия вряд ли была понятна, ее жизнь была сплошным физическим выживанием, когда надо было одной выкормить и вырастить четверых детей. Она была готова на все, если это не угрожало ее совести. Я же, подросток восьмидесятых, благополучных, мирных времен, ничего не знающая ни о тиранах, ни о голоде, ни о миллионных  жертвах своей великой страны, вдруг ощутила все это каким –то двадцать восьмым чувством. Спасибо за это продавщице.

              Слухи ходили, что молочница имеет огромный успех у мужчин, и якобы причина – в усах, поэтому она их и не сбривает. Меня это очень веселило, тогда я полагала, что мужчины любят исключительно хрупких девушек. Затем было слышно, что молочница – колдунья, и вся ее колдовская сила опять же в усах. Это как-то можно было понять, тем более  что сказка о Хоттабыче советскими детьми была очень любима. Безусловно, какая-то загадка в ней таилась, но для меня она осталась олицетворением темных сил - сил, которые легко и просто крутят человеческими душами, и, грубо хохоча, швыряют их в преисподнюю. И я всегда старалась держаться от молочницы подальше, тем более, что времена изменились, молока стало хоть залейся, и масла, и сметаны. Молочница ушла на пенсию, а что уж она делает на пенсии – одному Богу известно.