Ну, Бог даст, свидимся ещё!

Лёха – мой друг. Обыкновенный пацан, каких - полная деревня. Но...
Это он только с виду был такой - обыкновенный.  Ведь, никто до пожара в их дворе не знал, что он носил в себе "тайну", которую чужим не раскрывал и от которой впоследствии, как мне кажется, сильно пострадал.
А дело, собственно, было так... Как-то на пруду, километрах в трёх от села, где мы жили,  наловили мы раков и решили их там же сварить.  Третьим с нами был Генка –  сосед. Он жил от меня через дом, чуть выше по улице.
Вместо котелка у нас было небольшое ведерко, а вот спичек не оказалось. То есть, коробок был, но вот спичек в нем не было, а были крючки для рыбалки.
Лёха странно как-то себя повёл, когда обнаружилось, что зажигать-то оказывается нечем. Стал оглядываться по сторонам, потом ходить кругами. А  ещё начал таскать из пруда воду и поливать ею вокруг места, где мы намечали развести костер. Мы с Генкой смотрели, как он выписывает свои «собачьи» круги, и недоумевали.
-  Прямо чудной он какой-то, - пробурчал мне Генка.
Наконец, Лёха успокоился, но нет-нет, а поглядывал на птицеферму, что была в полукилометре от нас.
-  Дай коробку, - сказал он Генке.
-  Никак не пойму, - пожал я плечами, -  чего ты хочешь? Коробка пустая – ни одной спички.
Генка протянул пустой коробок, прежде ещё раз удостоверившись, что спичек в нём нет.
-  Хм! На, - хмыкнул Генка.
-  Только смотрите, - сощурил глаза Лёха и «забегал» ими и по нам, и по сторонам, - никому не говорите про то, что увидите!
-  Ой, что ж мы такое увидим? – передразнил я его.
-  Видите: коробка пустая. Закрываю. Надо чуть подождать.
-  Лёха, хватит выпендриваться. Тоже мне фокусник нашелся! – выругался я.
-  А ну-ка дай я ещё проверю, - протянул руку Генка. – Может ты спичку уже подсунул.
-  На!
Лёха швырнул коробок под ноги Генки. Тот поднял, открыл, посмотрел и бросил коробок обратно Лёхе.
-  Всё нормально – пустой, - подтвердил Генка. – Теперь фокусничай!
Лёха зажал коробок в руках и задышал как-то часто-часто... Потом вздохнул облегченно и потряс коробкой. В ней что-то заторохтело! Открыли – там спичка...
Ну, и на кой нам после такого радостного известия нужно было знать: откуда она там взялась? Оно и понятно: фокус - он везде фокус!
Главное, что теперь можно зажечь костёр. Скомкали кусок бумаги, сунули его под охапку соломы и подожгли... 
Уже и раков сварили, и даже съели их, а Лёха всё оглядывается по сторонам. И особенно на птицеферму! Что она ему сдалась?
Наконец, собрали удочки, бросили в ведро кукан с рыбой и десятком живых раков, и пошли домой...
На середине пути оглянулись – дым к небу тянется. Через минуту мимо нас «пожарка» в ту сторону промчалась. Лёха побелел на лицо и крикнул:
-  Пацаны, «ноги в руки – и бегом»! А то скажут, что мы подожгли...
Мы ничего не поняли, но побежали.
Ферму ту потушить успели. Но мы с Генкой призадумались. Ну, пофантазировали и забыли.
А вот к концу лета, в самый разгар августовской жары, во дворе Лёхи случился пожар. Сам свидетелем тому не был, но люди говорят, что дед Лёхи бегал по улице  и орал, что кинет Лёху в полымя. Еле успокоили старика. Позже Лёха мне рассказал, что дед его знал о способностях внука и строго следил за его «шалостями».
-  Дед мой ещё в пору, когда мне было годика три-четыре,  заметил: даст мне для игры  пустой коробок из под спичек, как через время в ней появляется спичка; и если черканешь ею, то в доме или около него случится пожар. Не один раз так было. Вот почему, когда в нашем дворе случился пожар, дед посчитал, что это моя работа. Только я ничего не делал. Правда!
Но как бы то ни было, а всё равно осенью  Лёху отвезли в город, а оттуда - в Москву.
И появился он в селе... аж к следующему лету.  Ходил молчаливый – просто не узнать в нём прежнего Лёху. И всегда сопровождал его какой-то дядька.
И только один раз мне удалось побыть с ним наедине. Я пролез к ним в огород через каменную ограду, когда, проходя мимо, увидел его в саду – он сидел под яблоней и  что-то там читал.
-  Кранты, Витёк, - пожаловался он. – Слежка за мной, как у гестаповцев. Каждый шаг стерегут. Я в закрытой школе учусь «там»... В ней таких как я пособирали со всего света - которые с «аномалиями», как они выражаются.
-  Бьют? – испугался я за него.
-  Нет, - засмеялся он. – Мы живём дружно. Шутим друг над другом постоянно.  У нас есть такие, что могут платок носовой взглядом зажечь.
-  Да, ладно врать!
-  Вот тебе... правду говорю, - клянётся Лёха. – А то, что я со спичкой проделывал, называется... «материализация».
-  А вот я что могу делать... - начал было я, но вовремя опомнился.
-  Что? Что можешь делать? – завелся Лёха.
-  Нет, Лёха, - покачал я головой. – Не хочу я, как ты взаперти жить...
Лёха обиделся. Я подумал-подумал, вздохнул и махнул рукой.
-  Ладно, Лёха, скажу. Но только побожись, что никому ни слова!
-  Вот тебе крест! – засиял глазами Лёха. – Никому!
-  Я могу мух, пчёл или бабочек мёртвых оживлять...
У меня в груди от своего признания похолодело, а лицо, словно занемело.
Так со мной всегда, если я тайну открываю, которую другим лучше не знать.
 Лёха заметил перемену во мне и затараторил:
-  Витёк, клянусь – никто не узнает! А что ещё?
-  Вижу, если человеку скоро суждено умереть, это и вижу...
-  Здорово! – воскликнул Лёха.
-  Ничего и не здорово... Страшно! – прошипел я, вздрогнув плечами.
-  Может и так... – согласился Лёха, приобняв меня. – Я никому не скажу про тебя. Живи спокойно. Оживляй мух, шмелей всяких... Глядишь, там и за крупней чего возьмешься. Это всё же лучше, чем жечь и рушить.
Мы долго сидели молча. Ели зеленые яблоки, кидали камушки  в протекающий рядом ручей. Потом Лёха скривил в улыбке губы и сказал:
-  Слушай, а у меня такое подозрение сейчас родилось, что всё наше село – «аномальное»... Сам посуди: что, например, выделывает твоя прабабушка – ей считай что всякая живая тварь подчиняется; а бабка «крючиха» была, «Царствие ей Небесное», на помеле или как по-другому, но ведь летала...Ты помнишь-то её? Ночью тогда она так пролетела низко, что лаптями нас  в яр и повалила... И смеялась ещё при этом. Шаловливая бабулька!
-  Да. А мне она нравилась, - жалостливо вздохнул я. – Она ко мне очень хорошо относилась...
-  И ко мне, - улыбнулся Лёха. – А ещё эти – семья, что на холме живут. Ну, мельника...
-  А, эти? Их не очень уважают – злые колдуны.
-  Злые или добрые, а не как все – «аномальные»...
-  Лёха, ты хоть бы письма писал.
-  Ну, да. Дескать, жив - здоров, учусь хорошо, погода нормальная. Больше ничего не разрешат написать. Я буду летом приезжать на месяц... Ты смотри, этот агент вынюхивает тут. Предупреди свою бабулечку, ну и других, сам знаешь, чтобы не высовывались. Он – лиса хитрая: «Ой, у меня тут заболело, да здесь перекосило!» Выпытывает что, да как... Я придурился – не знаю, дескать никого из "аномальных".
-  Вон он, - толкнул я Лёху в плечо. – Я прокрадусь  по ручью, чтобы он не заметил. Увидимся...

                *

Но больше я Лёху так и не увидел...
Его воспитывали дед с бабкой. В тот год они оба умерли. А сестра его, что была старше от него года на три, была увезена в город – вроде как в детский дом. А там, кто его знает, куда на самом деле?
Но слово своё Лёха сдержал: ни меня, никого другого из нашего села не забирали. Так что жили мы спокойно.
Хотелось бы, конечно, встретиться с Лёхой. Посидеть бы с ним, да поболтать. Столько всего есть рассказать. Другому кому нельзя, никак нельзя... Ну, Бог даст, свидимся ещё!