Повесть Отчаяние всем брошенным и покинутым

Повесть «Отчаяние» (всем брошенным и покинутым).

1. Ветер выл, стенал и неистовствовал. Колючие маленькие льдинки-снежинки впивались в лицо, в руки, кололи, ранили, хлестали наотмашь. Лошадь хрипела, задыхалась, спотыкалась, она скакала из последних сил, но ему этого было мало. Он хотел быстрее, скорее, отчаяннее. Его душа сама рвалась на части, жжа в груди и сводя с ума. Он пытался догнать давно ушедшее вчера, позавчера или поза-поза-…?
Он потерял всё, чем жил прежде, но не это его доводило от отчаянья и глухой тоски. Едва встретив её, он потерял. Сам.
Он не захотел заезжать в эту таверну-харчевню, словом, постоялый двор. Но лошади нужен был корм, да и самому надо было подкрепиться. Время уходило, но эта задержка была оправданной.
Скрипя зубами, он остановился, зашёл в зал с низкими потолками и сгущённым разными запахами воздухом. Чуть обвыкнувшись, он заказал себе поесть, всё ощущая себя как на иголках. Он хотел убежать отсюда и в то же время должен был здесь остаться. Это противоречивое ощущение его удивило и насторожило. Он знал, что это неспроста. Он доверял своему предчувствию и своей интуиции. Уже было всё съедено, но он не уходил. Он ждал.
И это оказалось оправданным. Скрипнула входная дверь, все обернулись. Вошла замёрзшая девушка в мокрой одежде с опущенным вниз лицом. Она терялась, она стеснялась, сторонилась и совсем не подходила ни к этой обстановке, ни к этому сброду, человеческим отбросам.
Она переминалась с ноги на ногу. Она боялась, что её прогонят, что её обзовут, что её не поймут - она боялась всего. И он это чувствовал. Он понимал и этот взгляд, то моргающие ресницы, то взгляд из-под большого тёмного капюшона. Будучи среднего роста, она казалась очень маленькой, хрупкой и беззащитной. Ей нужны были деньги. Он знал это так же, как и то, что просто так она их не получит. Не нужно было и спрашивать. По одежде и манере держаться он понял, что нужда довела её до отчаянного состояния. Почти так и было. От долговой ямы нужно было спасти её деда, больше никого у неё не было. А денег не осталось. Скудная еда и старая одежда уже не смущала и не тревожила. Дело дошло до жизни и здоровья самого дорогого ей человека. Единственного, кого она знала, кому доверяла, кто о ней старался заботиться. Она просила в долг, она умоляла. Но подо что? Оставался один путь. Самый грязный и отвратительный. Но что ей оставалось? Ей не жаль было себя. Она боялась, что у неё ничего не выйдет – не получится. Она была невинна и ничего не знала о том, как надо…с мужчинами. Она боялась, она очень боялась. Но отчаянье когда приходит, становится почему-то всё безразлично …
Он спас её на время, уведя с собой наверх. Стыд уже не жёг её. Она чуть успокоилась. Он дал ей горячего напитка, он снял с неё мокрую одежду и дал свою запасную. Она отогрелась. Она оказалась более зажатой, чем он ожидал. Отчаянная, она не сразу сказала ему о причине своего поступка. Упрямая, она не хотела брать денег просто так. Ему потребовалось не мало усилий, чтобы убедить её. Он говорил о том, как нехорошо делать это с тем, кого видишь в первый раз, с чужим. Она молчала, смотрела, изредка кивала, но отводила взгляд, в котором читалось уныние и безнадёга. Она чувствовала себя обиженной. А почему – не могла понять.
Незнакомец поступил с ней благородно, а она…она хотела сорваться и убежать. Нет, её тянуло к нему, ей хотелось его обнять, прижавшись к нему. Но она никогда такого ни к кому, кроме деда, не испытывала. И это её пугало.
2. На столе горела свеча в металлическом подсвечнике. В маленькой комнатушке стояла кровать, стул и то ли тумбочка, то ли столик. Из обеденного зала раздавались приглушённые звуки: смех, свист, ругань, хлопки по мягкому месту служанок, гогот по этому случаю, чавканье и сытое рыганье.
Он ненавидел людей за такую грубость, примитивность, ограниченность. Он не любил бывать в таких людных местах. И всеми силами старался сторониться их. Крайняя необходимость каждый раз приводила его в подобные заведения. И он злился на себя за это.    
Он злился и за то, что у него неотложные дела, срочные и очень важные для него. И он ничем не может помочь этой девушке. Он злился и молчал.
Она чувствовала это, но думала, что это он злится на неё. Она хотела провалиться сквозь землю и не знала куда себя деть. Села на стул. Её вещи ещё сохли. Она не могла уйти в чужой одежде. Казалось, каждый из них был занят собой. И молчание тягостно повисло в комнате…
Свеча горела на столе. Шли минуты тёмной осенней ночи. Ветер свистел за окном. Из зала доносились приглушённые звуки. Всё будто замерло.
Он снова и снова прокручивал это в своей памяти… От усталости и нервного перенапряжения последних дней она стала засыпать на стуле. Он положил её на кровать, лёг рядом, но так, чтоб не упасть с кровати и ничем не стеснять девушку, не касаться её. Ему не спалось, но он не двигался и тихо дышал. Наверное, она подумала, что он спит или, забывшись, подумала, что дома с дедушкой. Она обняла его сзади, прижавшись, наверное, желая спрятаться. Упругая маленькая грудь коснулась его спины и его как будто обожгло – необъяснимая горячая волна прошлась по нему с головы до ног. Он опешил и насторожился. У него были женщины, но не было такого! В некоторых он был влюблён, кто-то добивался его любви. Но от одного прикосновения ни разу не было такого сладостного, такого тёплого и совершенно бесхитростного невинного ощущения, как в детстве, как во сне, как в забытой мечте…
Он боялся пошевелиться, он боялся спугнуть. Это Ощущение. Это состояние. Ему передалось её отношение к себе, её восприятие мира, её душевное чувствование всего вокруг. И оно настолько было хрупким, нежным и милым, что ему так хотелось обнять её и отдаться этому ощущению без конца…
Вместо этого он сорвался. И уехал, не дождавшись утра. Хозяин был удивлён и насторожен, но незнакомец заплатил деньги и всё было честь по чести. За комнату он заплатил за сутки и напомнил это трактирщику, уходя. Будто убегая. От кого? От себя.
Он скакал, не щадя ни своих сил, ни лошади. Но не доскакав, он повернул назад. Ему всё казалось, что она зовёт его, тревожно и грустно, то плача, то молясь. Сердце ныло, в голове после мысленных битв наступила звенящая пустота. Он дошёл до наивысшего нервного напряжения. Но он бросил всё, он захотел к ней вернуться…
Конечно, спустя почти три дня, её уже там не было. Она ушла. И никто не знал ни кто она, ни откуда. Конечно, кто-то предполагал, кто-то считал одно, кто-то – другое. Назвали несколько отдалённых селений по округе. Точно о ней ничего не было известно. И он не расспросил! Он снова и снова корил себя. Так опрометчиво, так глупо!…
3. От отчаянья он готов был взвыть. Он рисковал всем и всё напрасно! Но он не сдался. Он стал объезжать селения в округе, расспрашивать, допытываться. Денег уже не было, он голодал, но не сломился. Холода, наступившие раньше обычного, продували насквозь. Его трясло, его пробивал холодный пот и жара попеременно. Он понял, что заболел. Но не было времени ни на что. Он боялся, что не сможет уже найти её никогда…
Снова и снова он прокручивал всё в памяти. Картинка так и стояла перед глазами, маня своей близостью и сводя с ума своей недосягаемостью. Ему уже начинали мерещиться голоса. Лошадь из последних сил передвигала копытами. Он понял, что это конец. Никто ему не поможет здесь, средь промозглой пустынной природы и леденящего ветра с дождём и снегом. Он не чувствовал тела, когда падал с поскользнувшейся в грязи истощённой измождённой лошади. Лишь одна горькая щемящая отчаянная мысль жгла и разрывала на части ещё державшееся на какой-то грани сознание. Он долго ничего не ел, он очень долго не спал, наконец силы покинули его. Глаза закрылись, он потерял сознание.
Темнота накрыла с головой.
Он ничего не чувствовал, ничего не ощущал. Пустота не кончалась. Наверное, это смерть…
После долгой глухоты и слепоты издалека стали доноситься какие-то отдалённые слова, кружащиеся образы, слабые воспоминания. Жизнь не проносилась, нет. Она давно утомила его. Хотелось, чтоб скорее всё кончилось, он почти рад был смерти…
Вокруг люди в белых одеждах с длинными бородами, большие котлы с непонятными непривычными запахами и странное ощущение… Где я? В аду? В раю? Что-то непохоже ни на то, ни на другое. Для рая не хватает крыльев ангелам и нимбов, для ада – слишком белы одежды и ясны глаза, да и рогов с копытами не видно.
Наверное, он потянулся и тихо застонал. Тело было обездвижено, но оно было. Значит, не умер. Слабость тут же одолела его, не дав очнуться. Только теперь тревожные и тягостные думы вновь нашли живую почву для себя. Тоска давила, но обездвиженное тело не давало и сдвинуться с места. А так хотелось сорваться и продолжить путь.
Старцы заметили, что путник очнулся. Главный жрец кивнул кому-то. Юнец подошёл, поднёс горячую чашу с пряным ароматом, наполненную до краёв. Найденный отказался, но юнец не отходил, терпеливо держа дымящуюся горячую чашу на руках. Путник понял, что отпираться бессмысленно и согласился. Обжигающее тепло заполнило тело, томило и кружило голову, но вскоре голова приобрела странную ясность над дымящимся пространством. И пришёл покой… Такой покой, что он просто ошалел и растерялся. Такого он никогда не испытывал, не ощущал.
А потом… потом он то ли погружался, то ли поднимался, но не падал. Атмосфера какая-то густая, вязкая, подобно морским волнам, но тянучая, словно патока. И он погружался всё глубже и глубже…
Боль отступала, тоска растворялась. Он сам будто растворялся и исчезал. И на себя смотрел как-то странно, со стороны…
4. Сколько прошло дней, он не знал. За ним ухаживали, его лечили, и притом латали его израненную душу. Боль притупилась, но изредка ослабленная, всё равно прорывалась. Он очень хотел её найти, это было сильнее его, и он ничего не мог с этим поделать. И похоже, главный жрец хорошо это читал в его душе. Жрец друидов, вот куда попал этот отчаявшийся путник. О них, друидах, много ходило разных слухов и в них уже мало кто верил, как в колдунов и сказки. Но они жили. Вдали от всех. В лесах, в пустующих землях, в тишине и уединении. Они хранили и передавали мудрость, они предсказывали будущее и могли видеть всю жизнь по ладони и лику. Для них человек – открытая книга. И они читают в ней о судьбах мира…
Наверное, так они его и нашли – по предсказаниям звёзд, по видениям в магических зеркалах или котлах, а может, интуицией или случайностью – сложно сказать… Наверное, всё-таки не случайно. Они знал, что он ищет её, они сузили круг его поисков, указав на её селение, но до весны он не найдёт её там. Так и сказали. То ли что-то скрывали, то ли действительно не знали. Что ж, до весны, так до весны. Но он всё равно найдёт её! Лишь бы встать. Лишь бы вновь научиться ходить…
Весна наступала как-то медленно, будто была ослабленной, болезненной, но «найдёныш» окреп, поправился, и начинал понемногу расхаживать онемевшие, задервеневшие ноги… Пар струился на слабом морозце, а он отчаянно, самозабвенно, опираясь на какие-то странные палки под мышками, тащил свои ноги по чуть оттаявшей земле. Порой, оступался, падая, но с игривой злостью на себя, вновь поднимался и тащил, тащил непослушные ноги… Старый жрец следил за ним из под навеса, провожая глубоким пронзительным взглядом ярко-синих кристально-ясных глаз.
Этот человек из мира учился ходить. Заново. Решительно и непреклонно. Новая надежда окрыляла его, а глухим сомнениям он не давал больше шанса. И это было так понятно старому жрецу! Когда-то, быть может, подобное происходило и с ним, и его сердце билось и переживало теперь заново всё отжитое и отболевшее… На глаза набивалась предательская влага и он отводил глаза… Он как никто понимал этого отчаянного человека, и хотя он знал всё наперёд, но это почему-то не умаляло ни боли, ни переживаний, будто не мудрый старец он вовсе, а совсем неопытный всё стремящийся к жизни юнец... Да, он был таким… когда-то…
Но теперь жизнь его наполнена смыслом и Высшим Предназначением, Знание одарило его Силой и Мудростью, он понял Жизни Суть и увидел во всём Её пленительное дыхание… Он стал намного Выше того себя…и увидел истинную цену мирской жизни, но, как объяснить это трепетному человеческому сердцу..? оно навеки осталось там, среди мелких суетных человеческих проблем…
Быть может, теперь в этом человеке он видел свой реванш? Или надеялся на что-то, что не мог выразить словами? Он не знал точно, но чувствовал, что этот молодой человек ему также нужен, как тот нуждается ещё в них, друидах.
5. То ударял морозец и заметала вьюга-пороша все пути-дорожки, то звенела, не переставая, дни напролёт, капель, наполняя всё своим волнительным звоном, откликаясь где-то в крови…
Мир казался заново рождённым и прекрасным, как никогда. С каждым днём солнце пригревало всё больше, клочки угрюмого снега прятались по склонам и канавам. Земля начинала дышать всей грудью, и он ловил всей грудью ранние весенние пьянящие ароматы…
Уроки настырных тренировок принесли свои первые плоды – он уже вполне сносно ходил сам, слегка прихрамывая. Он старался ходить и без помощи палок, но пока не очень получалось… Он не оставлял попыток…
Он приходил снова и снова к старому жрецу с застывшим вопросом в глазах, допытываясь, когда можно будет уйти. Друид сурово смотрел и отрицательно качал головой: «не время».
Старец и так показывал в который раз расположение сил, вероятность и предрешённость. Молодой человек и сам видел всё это…
Конечно, он мог уйти – его никто не держал, но как далеко он сможет уйти… так? Тем более, если пока нет возможности её найти…
Как странно всё устроено! Спустя время легче найти, чем сразу. Человек близко, а не встретить…
И вот что ещё наводило на размышления. Старец сказал, что встреча с девушкой была спасительной. Как только он передал бы сообщение куда спешил, его втихую бы убрали. Он выступал всего лишь «пешкой» в политических или других жестоких играх. Он выполнил бы свою роль и всё… Его уже «похоронили». Тем более, и заказчик, и исполнитель к весне сами канули в Лету. То ли случайно, то ли сами выступая в роли «пешек». Сложно сказать. Но обстановка сил к весне сменилась, в его гороскопе исчез могущественный противник, а счастливое стечение обстоятельств наступало в следующем лунном месяце… Он плохо разбирался в астрологических хитростях, но доверял Мудрецу. Тот смотрел на него, несмотря на всю строгость, даже некоторую суровость, как-то по отечески тепло. Или ему всё это лишь показалось?
Человек, потерянный для всех в мире, считал дни. Один за другим. Перебирая в памяти всё, что связывало его с ней… такой беззащитной, неузнанной им, но столь дорогой сердцу и чему-то ещё более сильному и важному – Душе, Духу?
Он переменился за эту зиму. Он чувствовал эту перемену и не знал как относиться к этому. Постоянные магические нашептывания друидов, мудрость в кристалликах слов и фраз, пряные ароматы трав и настоев, магические символы, складывающиеся в таинственно-причудливые вязи, орнаменты и странные призрачные силуэты – всё начинало вплетаться в его жизнь, он начинал ощущать Силу и Суть, о чём-то догадываясь, что-то отчётливо видя в своём сознании. Он не говорил это, но старец, да и многие другие, заметили его способности. Со временем он сам смог бы стать друидом…
Только хочет ли он это? На этот вопрос человек из мира людей не мог найти однозначного ответа. С одной стороны, сейчас его главным стремлением является… она. А дальше? Как дальше может случиться в его жизни? Не захочется ли ему уйти из этого грубого поверхностного мира в мир Высшей мудрости, простоты, сердечности, Чистоты?
Да и отблагодарить он их должен. Только как? Они отвергают деньги. И вроде бы в помощи пока не нуждаются. Но что их ждёт впереди?
Старый друид внимательно следил за ним. И будто читал его мысли. Он понимал, что у этого человека на душе. Да и как не понять? У доброго честного человека соответствующие и мысли.
А сомневаться в Силе и Правде путника не приходилось.
6. Аллемми хорошо запомнила странного замкнутого хмурого человека с сильными крепкими руками. Он никак не мог отпустить её, то и дело всплывая в памяти, смотрел открыто и ясно, пытался что-то сказать, но закрывал лицо руками… Она почти физически ощущала как он устал от всего – от себя, от людей, от жизни. Она понимала его и сочувствовала, она хотела разделить его тоску, но…
Почему он так сорвался и исчез в ночи?
Сначала она посчитала себя виноватой и проплакала почти всю оставленную ночь, потом она почувствовала себя брошенной, ненужной, никчемной, бесполезной и глубоко несчастной…
Она сама не понимала себя. Будто рассталась с кем-то очень дорогим, близким…но с чего бы это? кто он ей? Она ничего о нём не знала. В очередной раз переборов стыд и страх, она осмелилась даже спросить у хозяина постоялого двора… Но и это ничего не дало… Она смотрела на его сальные бегающие глазки и едва справившись с отвращением (сумев пересилить себя) от его гнусных и гадких намёков и желаний, и ничего не ответив, она ушла, унеся с собой несколько монет незнакомца и жгучее необъяснимое противоречивое ощущение. Наверное, такое бывает, когда тебе вдруг подарят весь мир и тут же отнимут безжалостно и неотвратимо. Или обласкают, нахвалят, но тут же унизят, оскорбят, втопчут в грязь…
Под ногами всё плыло… она шла, едва не падая… она побрела туда, где был её убогий дом, её хоть какой кров, её старый болеющий дед… Теперь она несла с собой что-то надломившееся внутри, вызывающее порой комок в горле и обжигающие осколки, никак не успокаивающиеся где-то в глазах. Наверное, так гибнет детство, державшееся из последних сил, несмотря на всю грубость и жестокость мира…
А впрочем, что ж, давно пора. Она сама хотела стать взрослой, но что-то было в ней такое… чему не находилось объяснения, но что отчаянно верило, стремилось видеть во всём хорошее и доброе… что это? Наивность, упрямство, глупость?
Аллемми была неисправимой мечтательницей. Она сама себе не хотела в этом признаться, но… это было так.
Она хотела, чтобы выздоровел дедушка, чтоб они выбрались из нужды, чтобы она могла заботиться и помогать во всём деду… но какой прок от её тонких, как веточка, рук, от её слабых непослушных пальцев? Она не могла даже нарубить дров. Чем же она способна помочь, подержать деда? Да и скудные запасы подходили к концу… отчаянье, унылая безнадёга всё чаще накатывали и несли её по бурлящему морю жизни, разбивая о скалы, словно попавшую в шторм шхуну… Да, возвращение домой не давало никакой надежды, не вызывало даже слабого ощущения защиты и покоя. О какой защите могла идти речь, если они могли лишиться даже крыши над головой!?.
Какова же была боль и отчаянье, когда она поняла, что дед умер! И никто не утешил его, не прочёл молитву над ним, не поднёс воды к губам, не подержал за большую шершавую руку…
Она корила себя на чём свет, но… почему так часто мы хватаемся за соломинку, из последних сил держась за неё и не желая понять очевидных вещей?
Она знала, что ничем не в силах ему помочь. Она знала, что сама нуждается в тепле, еде и лечении, а между тем, всё пыталась как заведённая, как одержимая найти какой-то выход, спасти его, заработать деньги…
А теперь она осталась совсем одна… Что теперь с ней будет?
7. Снег всё сыпал и сыпал… Она шла, спотыкаясь и падая, поднимаясь и снова топая…
Она похоронила деда, но кому и на что она теперь нужна? Зачем ей эта бессмысленная дурацкая жизнь? Она хотела завыть, закричать, слёзы капали из глаз и пропадали в снегу… Отчаянье обернулось безумием… Она хотела сойти с ума, она хотела умереть, она хотела покончить с собой и этой никчемной жизнью… Она шла и шла. Она не помнила куда и зачем идёт… кто она и откуда… Сознание, сопротивлявшееся из последних сил, под давлением обстоятельств, лишилось своей власти, подобно свергнутому кумиру…
Голоса, шорохи, вопли, скрип, крики, шепот и другие звуки сплетались в безумную какофонию кружили, томили, мучили…
Нет, покоя нет и в безумии. Только ещё невыносимее, ещё мучительнее и тревожнее. Будто что-то силишься вспомнить, к чему-то вернуться, но пуста клетка с открытой дверцей и птичка улетела на свободу. Что там её ждёт? Кто знает? Кто накормит её и согреет?..
Снег всё шёл и шёл, засыпая следы и не отпуская из своих холодных убаюкивающих объятий… она затерялась, она пропала, она исчезла в снежной пелене… Что было с ней дальше? Она не могла помнить. Сознание, погаснув, затушило и способности памяти…
Наверное, без сознания мы перестаём быть людьми… а может и нет, но в любом случае, мы вряд ли становимся ценными для общества, как бы выпадая из него…
Действительно ли она бродила по мирам и пространствам, взирая на них невидящим взором, переходила по звёздному мосту, высокой снежной эстакаде на фоне звёздной ночи, спускалась в пучины безбрежного затаившегося океана, где отчуждённо шла меж кораллов и снующих рыбок… и поднималась на вершины блистающих гор, едва замечая пронизывающий ледяной ветер, бьющий наотмашь и сбивающий с ног, но она не задумывалась об этом и… ветер терял свою силу и власть. Разве можно причинить вред почти призраку? Она брела себе вдаль, оставляя за собой привкус безумия, ощущение нереальности, следы небытия…
Действительно ли она прошла сквозь Ад, или ей это примерещилось, как и всё остальное?
Но она брела, и прошла его насквозь. У него не было власти над ней и он не смог удержать её. Если бы у неё был сейчас разум, то она бы ужаснулась тому, с какой злостью и отчаяньем Ад провожал её, долго смотря вслед.
Он запомнил её, но никогда не сможет уже отомстить ей за своё унижение, за своё бессилие. Дело в том, что тот, кто хоть раз сумел прийти в Ад без приглашения и без чьей-либо помощи смог покинуть его, уже не сможет никогда стать рабом Ада. Врата Ада перестают быть препятствием. Душа освобождается навеки. И это ей пригодится, чтобы забирать из Ада тех отчаянных, кого посчитает нужным. Но если бы не её безумие, увидя все ужасы Ада, она бы точно «тронулась умом», но уже без надежды когда-либо оправиться от этого – как невозможно избавиться от раскалённого клейма, если только не срезать весь слой кожи. Но «шрамы» души остаются не на одну жизнь…
Она запросто могла бы дойти и до Рая, но она была просто не в том состоянии – её ноги не смогли бы туда привести. Безумие страшится того, кто способен его излечить, а значит лишить силы, жизни…
А Аллемми слишком бессильна ещё была, чтобы настоять на своём, на том, что нужно было именно Ей.
8. Она шла вдаль, а снег засыпал всё вокруг, будто предавая навеки забвению и забытью… Долговые «шакалы», пронюхав про смерть деда, хотели «отыграться» на молодой невинной девушке, но её след затерялся в пространстве и времени…
Собаки не брали след, впадая в бешенство и обмороки… Кто-то трусливо поджимал хвост и уносился в неизвестном направлении. Да и сам домишко с окружающей местностью как-то неузнаваемо, неуловимо внешне изменился, приобретя какие-то странные, гнетущие, тягостные, давящие на психику ощущения…
Никто не хотел поселиться там. В отчаяньи хозяин порвал документы на землю и хибарку на мелкие клочки и сжёг в камине. Огонь вспыхнул, рассыпая искры. Казалось, даже в пламени заплясали безумные огоньки…
Безумство… Что так притягивает нас в нём?
Свобода от пут сознания – тягот, обязательств, нужд?
Демоническая энергия, видения иноматериальных слоёв, волчьи инстинкты, звериные эмоции, что? Несмотря на всё отвращение и брезгливость здорового рассудка, многие люди отчего-то как зачарованные смотрят на умалишённых, будто хотят, но боятся почувствовать – каково это? Что это – любопытство, любознательность или что-то иное?
Может, это тяга к тому, что запретно, а оттого – сладостно?
Но разве не разумно предупредить ребёнка, что пламя может обжечь, а омут – увлечь на дно? Отчего же неслух так и тянет пухленькие пальчики к алым пляшущим огонькам, а нырнуть норовит или там, где холодный ключ бьёт из-под земли, или там, где бурлит загадочный водоворот?
Несовершенство ли это человеческой природы, или это закономерный этап развития, необходимый, как прорезывание зубок или желание самому встать на ножки?
Кто знает, кто знает…
Снег всё засыпает, укрывает землю…
Нескончаемый снег! Сколько же ему идти?
Она всё шла, не зная зачем и куда идёт и как долго ещё топать без покоя и надежды, неприкаянно, неустанно, непрерывно?
Следы свивались, заплетаясь между звёзд и порош…
Сколько миров она прошла, скольких людей испугала, напомнив собой преступного призрака, скольких хищных существ обманула мнимой лёгкостью добычи…
Сколько страшного и смешного, нелепого она смогла бы припомнить, если бы…
Но она была сама не своя, и всё брела, брела, брела…               
9. Бывает ли конец всему?
Или это только бренные надежды?
Спираль, свёртываясь, будто возвращает к чему-то подобному, но уже на другом витке, на другом уровне… Даже очень схожие ситуации всё-таки в чём-то разнятся… Хоть и не всегда возможно это понять сразу. Но если что-то повторяется, то наверняка, это не отработано, не разрешено, не было обдумано и принято к действию.
В чём же была вина Аллемми?
В жуткой неуверенности в себе, в неумении контролировать отрицательные чувства, эмоции, ощущения? В чём? В том ли, что не хотела и не могла быть такой, как все? А разве нет у человека права быть Собой? Есть-то, конечно, есть, но ни раз в жизни придётся заплатить за это право болью, тоской, одиночеством, непониманием, отчуждением…
Сдался – пеняй на себя. Нет – отвечай по всем статьям. Что лучше? Я не знаю…
Каждый выбирает сам. И неправильно в таком вопросе принуждать к чему-то. Бывает и через спуск можно подняться много выше, а бывает, что и мнимые вершины приведут к неотвратимой пропасти…
Бывает, чувства помогают рассудку, а зов сердца, уводя от пользы, привилегий, выгоды и удобств, спасает в Главном… Никто не знает нас лучше нас самих, отчего же подчас мы не в силах помочь сами себе? Дело ли в том, что «лицом к лицу лица не увидать» или в чём-то другом? Может, люди, обстоятельства, да и жизнь в целом, лучше открывают нас самим себе, чтобы тихо и вкрадчиво, будто «исподтишка» или ненавязчиво поведать нам о чём-то, что упорно не замечаем…
Конечно, это неоднозначное утверждение, и людское мнение может быть предвзятым, ограниченным, недалёким, но… о чём-то это всё равно говорит. Нужно лишь уметь слушать и правильно истолковывать. Так, неодобрение вашего внешнего вида может быть как и завистью к молодости, оригинальности, поиску самовыражения, так и показателем отсутствия вкуса, меры, гармонии… Но и то, и другое может послужить на пользу. Нужно всего лишь знать «как».
А вот это-то и нарабатывается своим опытом, своими решениями и наблюдениями, своими поступками и выстраданными взглядами на жизнь. Пусть не всегда они верны и истинны, но неслучайно так много дано человеку. Если бы Бог любил лишь послушание, то были бы ангелы, а не люди. Сами прикиньте: на кой ляд… Ан, нет!
Сколько бы дитя не баловало, его всё равно ласкают и кормят, заботятся о нём и любят. Я порой удивляюсь, откуда у отца Небесного столько терпения?
Ведь люди порой бывают хуже животных – тупее, ограниченнее, злобнее, коварнее, пошлее. С чего бы это? И как долго ещё?
10. Снег. Кругом один лишь снег…
Способно ли утомить безумие? Да, если человек не совсем безволен, если душе отчаянно хочется Смысла, если Дух выбрал Свет и Высь…
А тем более если есть хоть кто-то, думающий о тебе, беспокоящийся, мечтающий, любящий…
 В чём сила молитвы, мечты, зова?
Они преодолевают пространства, они способны осветить Путь, окрылить душу, возвысить над суетой, они способны добрым волшебством помочь и спасти, предупредить и наградить… Но разве могут слова передать трепет пламени свечи, полёт во сне, нежность любящего сердца?
Увы… нелепое неосуществимое желание. Всё равно что есть глазами, дышать руками, осязать одеждой…
Аллемми давно потеряла счёт дням и неделям, милям и километрам. Она шла, брела, топала, ползла, ступала, плюхала, передвигалась… Лишь вперёд и вперёд.
Не задумываясь, не оглядываясь.
Чем она была жива? Без еды и отдыха, сна и крова, тепла и естественных нужд. Может, это была вовсе не она? Или без тела? Тогда отчего же она ещё больше побледнела, осунулась, исхудала? Что нанесло на неё свой неизгладимый отпечаток, своё невыразимое клеймо? Откуда это?
Сложно сказать. Логика отказывается это признать. Но сколько на Земле странного, необъяснимого, загадочного! Мы познаём внешний мир, технику, механизмы и то, что нужно для них, но так и не дошли до глубин нашей Сути, нашей Души, нашего Духа. Там ли таится ответ, там ли прячется то, что действительно нам нужно и необходимо?
Почему нас так привлекает упаковка, форма, фантик, а позарясь на яркость, блеск и лоск, зачастую не задумываемся – а что же внутри? Отчего это? Неизжитое детство, наивность или поверхностность сознания, ограниченность восприятия, однобокость, односторонность?
Почему мы снова и снова попадаемся на эту «удочку», потом коря и упрекая себя? Почему не начинает действовать пресловутое «обжегшись на молоке, на воду дует»? Может, оттого, что это «молоко» завораживает снова и снова как гадюка обезьян? Но где же разум, где интуиция, да и просто чувство противоречия?
Неужели хоть раз в жизни нельзя сделать наоборот – подарить что-то незнакомому ребёнку, улыбнуться незнакомке, искренне обрадовавшись её красоте и чувству вкуса в одежде, помочь незнакомой старушке или старцу? Маленькая перемена не приходит одна. Задумавшись хоть раз, кого мы едим и из чего (чьего трупа) наша обувь и даже одежда, уже не так радостно будет пожирать бифштекс или заливное, восхищаться великолепной отделкой кожи (убитого животного) или переливами меха, в котором навсегда остались страх, смерть, боль, насилие и отчаянье…
11. Снег сыпал, пурга заметала пути и тропы, дороги и тропинки…
Аллемми сама не помнила (не заметила) как и когда оказалась в другом состоянии.
Сначала она даже не обратила на это внимание, всё также бредя и бредя вперёд.
Но вдруг будто что-то внутри толкнуло, ёкнуло, побудило оглянуться, заметить, осознать…
Как побуждает вспомнить песню отдалённая едва уловимая мелодия, звучащая почти эхом.
Солнце. Солнце заливало всё вокруг. Белая равнина. Слепящий свет. Ликование и покой. Рвущаяся из груди радость, простор, свет…
Откуда всё это, откуда?
Аллемми замерла.
Как она здесь очутилась, почему?
И кто… кто она?
Сознание испуганно озиралось, пыталось хоть что-то понять. Силясь из покинувших её сил. Хотя… быть может, это-то и помогло…что нет больше сил. Нет ни малейших сил дальше идти.
Теперь она как робот, у которого вдруг закончилась энергия, стала недоумевать: а что же делать когда нет возможности?
Как заведённый механизм, у которого лопнула пружина. Программа побуждает к действию, но оно просто невозможно, неосуществимо…
Она устала. Только теперь она наконец-то поняла, как она устала.
Она осела, плюхнувшись прямо на снег.
Жалкое рубище, что было на ней, совсем не оберегало от холода. Как же она до сих пор не замёрзла? Что с ней было? Куда она шла? Зачем?
Она ничего не могла вспомнить. Она хотела, но не могла. Уныние и усталость полностью накрыли с головой, овладели ею…
Шея, не справившись с отяжелевшей головой, опустила лицо вниз. Аллми заплакала. Слёзы капали, жгли, катились, причиняли невыносимую Боль и… пропадали с поля восприятия где-то в снегу, пронзая его, проникая глубоко, творя проталинки – прогалинки…
Но почему так больно? Что это? Что с ней? – Она всего лишь стала оживать, она стала согреваться и пробуждаться к жизни…
Так что же с ней произошло? Как она здесь оказалась? И где…
Она напрягла лоб, озираясь по сторонам, вглядываясь вдаль, всё пытаясь с чем-то идентифицировать, соотнести, припомнить.
Но…она не знала где же оказалась.
Что ж теперь ей делать? Куда идти, как вернуться? Да и куда? Куда она должна вернуться?
Смутно, очень смутно она понимала, что где-то её ждут, кому-то она нужна, кто-то, верно, думает о ней. Только кто? Где? И куда же нужно идти? Как найти?
Она пыталась услышать ответ в себе, но там было пусто, как в бездонном колодце. Безумство оставило после себя опустошение, как после смерча, тайфуна, урагана. Всё было разбросано, разбито, раскидано. Из того, что осталось. Пробелы были почти во всём. Она с трудом припомнила хоть что-то о себе… но что же дальше?
Солнце по-мартовски обещающе светило всё также, но у неё было такое ощущение, как у нищего бездомного бродяги, случайно оказавшегося на празднике богатеев, – он лишний здесь и как же нелепо, неестественно, неоправданно всё, что перед его глазами – самодовольство, пресыщение, надменность и безразличие…
Но пусть они богаче и сытнее, но они какие-то… неверные, неправильные, будто не совсем и люди-то…
И пусть у него нет ни гроша за душой, но он чувствует за собой правду, он знает каким не нужно быть. И это почему-то придаёт и силы, переносить тяготы жизни, и веру достичь то, к чему должно стремиться.
12. Она сама не заметила как солнце приобрело другой оттенок, скатываясь к горизонту. Розовато-малиновые, медно-оранжевые и бледно-розоватые отблески тихо ложились, бесшумно скользили по снежной равнине…
Она очень замёрзла и проголодалась. Она не знала куда идти и что делать, но теперь она была Жива. Это куда ценнее всех драгоценностей мира. Что может быть ценнее жизни, подаренной Богом, мамой, любовью?..
Аллемми всё также была растеряна и неуверенна, но жизнь в ней отчаянно боролась за себя, она побудила девушку встать, сделать первый шаг, пойти вперёд.
Аппетит может прийти во время еды (хотя, может и пропасть), Смысл познаётся в течении жизни, цель может обнаружиться только в конце Пути. Аллемми пошла, отчаянно надеясь на удачу, на Жизнь, на Бога, на всё, что сможет помочь, согреть, утешить… Она шла по равнине и звёзды, подмигивая и зажигаясь на небе, глядели сверху на неё, как смотрят детишки людей на маленьких щенят или котят. Их хочется обнять, потискать, к сердцу прижать, но… взрослые не велят!
Показалось ли это Аллемми? Или действительно это не остатки безумства? Голос, отдалённый зов, едва уловимый, едва воспринимаемый где-то на грани сознания. Или души?
Она остановилась, желая лучше прислушаться… Как будто это что-то меняет! Голос то тонул, пропадая абсолютно, то будто выплывая на поверхность, вновь рвался донести весточку, докричаться, позвать именно её…
Голос мучил, почти скручивая желудок, но несмотря на него душевный, духовный голод был сильнее и весомее. И ещё этот голос, да голос… она всё больше прислушивалась к нему и ей казалось, мерещилось что-то знакомое в нём? Не сходит ли она вновь с ума?
Она тряхнула головой. Нет! Этому не бывать! Хватит! Сколько можно!
Она выпала из забытья. Она отдала свою Дань Безумию. И будет! Не бывать такому! – Она почти поклялась, что не допустит более этого. И постарается не допустить его ни до кого более!
Это звучало почти как безумство. Здесь среди голой снежной пустыни, не понятно где, где ни одной живой души… Но она ощущала такую силу, такой гнев и жгучее желание жить, что перед этим ничто никогда не сможет устоять!
Она будто получила сполна всё, что была лишена все осенне-зимние месяцы. Да! Ведь тогда была ранняя осень, но очень холодная, морозная, снежная…снег, да, точно снег…ведь тогда шёл снег, когда она…
Память начинала к ней возвращаться и виновато, молчаливо предоставляя то, что вдруг неожиданно обнаружила у себя и тут же отчитывалась пред своей хозяйкой…
Звёзды горели в тёмной выси. Начинался новый лунный месяц… Девушка брела по снежной пустыне… Миг растянулся в вечность…
13. Она всё вспомнила, она всё поняла… Непонятно как вновь она нашла звёздный мост – впечатляющую белоснежную арку-эстакаду, горящую звёздами, на фоне белой бескрайней равнины и чернильного неба с особенно яркими, будто не звёздами, а чьими-то могущественными сознаниями невероятных живых существ очень высокого уровня. Она смотрела на них, нисколько не боясь. Что ей теперь какой-то страх?
Она узнавала их, ведь когда-то она уже проходила здесь… да, в покинувшем теперь её безумстве…
Она теперь старалась как могла осторожнее идти. Она шла в обратную сторону, она возвращалась к Себе…
Очень не легко найти звёздный мост, ещё труднее беспрепятственно пройти по нему. Но если хоть раз тебе это удалось...Ты – особенный человек, у тебя – Высокое предназначение, береги себя, ты очень нужен всем – Себе, миру, людям (и конечно Богу), хотя пусть, чаще всего, кажется совсем обратное…
Аллемми шла по мосту, звёзды осыпали её своей серебристой искрящейся пылью, они дарили самое ценное, что у них было. Она чувствовала это, она понимала Всё, и Сердце переполнялось от нежности, света и любви. Благодарность, преданность, признательность возвращались к звёздам тончайшей хрустальной музыкой – они звенели ей в ответ. Мир наполнялся прекрасным волшебством, мудрой нежной сказкой, ласковой возвышенной песней, крылатой бескрайней Мечтой и Всесильной одухотворённой Верой…
Что это было? Возможно ли это? Вероятно ли?
Аллемми ощущала, чувствовала, воспринимала то, что никогда не было в её жизни, но, между тем, именно этого ей так не хватало, по чему она так отчаянно всю жизнь скучала…
Мы всегда получаем то, что заслуживаем. Увы! Даже если б и хотели, нам не избежать достойной нас награды. Кому – лихая тройка резвых коней, ларцы со златом да жемчугами, а кому – повозка со свиньями, ледышки вместо драгоценностей и дёготь – сверху…
Торжество расплаты наступает неминуемо и неотвратимо. И пусть вас постигнет всё самое лучшее, светлое и радостное, великолепное и превосходное!
14. Солнце ласково щекотало по жесткой небритой щеке.
Он сидел в хижине. В окошко лился весенний свет, проливаясь на столик и дальше – на пол, до кровати. Сумасшедшее, будто пляшущее солнце, разливало щедрыми пригоршнями потоки света. После зимнего полумрака и бесконечного снега весна ослепляла как хорошенькая (даже очень) милая барышня.
Он угрюмо, сумрачно думал. О ней и о себе. Ну, хорошо, может, действительно удастся её найти. Но на что он ей сдался? Почти калека – хромота всё не проходила. Фактически «мертвец» для мира – не имущества, ни работы. Что он может ей предложить? Да и она… что могло с ней случиться за эти пол года? Жива ли она ещё, может, вышла замуж или ушла в монастырь? Так ли уж он ей нужен? Может и забыла вовсе… Тягостные смурные мысли посещали его, атакуя всё чаще и чаще. Почему чем ближе к развязке, тем всё сложнее? Отчего это? Зачем?
И не то, чтобы он действительно сомневался в ней. Но жизнь среди людей накладывала своё бремя, и логичные, вполне предусмотрительные мысли всё больше одолевали его.
Старец всё понимал. И разделял его тревогу. Но каждому человеку необходимо самому разобраться со своими сомнениями, тревогами, переживаниями. На то она и жизнь.
Чужим умом жить не плохо, но так можно остаться и без своей жизни. Чужой ум не сделает из тебя человека, личность, тем более - совершенное существо. Конечно, любая помощь необходима и полезна, но не в самых важных вопросах Жизни. Это уж «своими ножками»…
Проходили дни, наполненные капелью, необъяснимым звоном, отдающимся даже в крови, ослепляющим светом и неутомимым жаром солнца, снова в который раз вселяющего невероятные необъяснимые надежды…
Он всё также думал о ней, тревожился, видел во сне, звал и умолял отозваться… Но теперь она всё чаще оборачивалась, долго смотрела в глаза, будто вглядываясь в душу, и пытаясь найти какой-то одной ей ведомый ответ… Ещё, он понял, что она возвращается. Откуда? И куда именно? – было не понятно. Но он чувствовал, да, чувствовал, и убеждённость была вполне сильная, что она помнит его, что она услышала его Зов, что она почувствовала его и теперь всё будет иначе…
И это сильно изменило его. Он стал каким-то собранным, решительным, пропали все признаки хромоты и нудной, тупой боли при долгом хождении. Как будто ноги освободились от пут тяжелого заклятья скованности, ломоты, боли… Как будто он не должен был ходить. Какое-то время. Это наводило на новые подозрительные размышления…
Но он по-прежнему ждал её. И чувствовал, что встреча уже близко. Он не знал когда, он не догадывался как, но он только теперь понял-ощутил, что это неминуемо. Что они просто не могут не встретиться. И она уже направилась к нему, а потому… он превратился весь в мысленный слух. Он ждал весточки оттуда, он очень пристально и придирчиво, нежно и ласково настраивался на то, что поможет им, что приведёт её к нему…
15. Аллемми шла, невзирая на снег и дождь. Осыпанная странным звёздным инеем, она будто набралась сил, она почувствовала лёгкость и решимость, она будто насытилась и обрела Свет в потьмах. Она обрела то, что прежде так не хватало ей – равновесие, гармонию, меру. Она почувствовала Силу Истины, которой нет пределов и нет истощения. Она велика и могущественна, она щедра и открыта… Она объемлет весь мир и вечно торжествует незримой странницей…
Аллемка неутомимо шла вперёд и мысли проносились стремительнее сверхскоростных истребителей. Сознанием она пронзала времена и пространства, она проникала всюду, она искала его…
Ей всё казалось, что под ногами снег, но теперь были то лужи, то грязь, то камни, то застывшая лава… Уголком сознания уловив зелень, она увидела под ногами траву. Она удивилась:
– Трава?
– Теперь будет то, что хочешь, – услышала голос в ответ. Он был её собственный, но какой-то иной, чуть сверху, и смысл передавал будто не словами, а сгущённой энергией.
После постоянного снега трава казалась ненормальной, неуместной, неестественной... Аллемм представила себе море, нет, океан, глубокий, мерный, могущественный со стайками ярких, порой – мерцающих рыбок, ласковых шаловливых дельфинов и сказочными переливами таинственных кораллов…
Не заметив как, она оказалась под морем…
Она проходила медленно, будто в замедленном фильме или сне, едва касаясь дна, а то и вовсе отталкиваясь от толщи сжатых вод. Медузы проплывали фантастическими призраками, морские звёзды разлеглись на дне подобно ленивым аристократам, рыбы различных, порой смешных, форм и расцветок, какие – любопытные, проплывающие поближе, толкающиеся или даже пытающиеся куснуть (она грозила им пальчиком в ответ), какие – пугливые, шарахающиеся даже от тени…
Многообразие и красота очаровывали и сладко убаюкивали… Хотелось остаться здесь и уснуть… Но она вздрагивала, вспоминая, что ей надо торопиться, ей надо спешить… И всё менялось перед глазами, она оказывалась в другом месте, в другой ситуации…
Она оказывалась на горных плато с бурным цветением маков или каких-то незнакомых милых голубых цветочков; в дремучих заповедных лесах с хвойными деревьями и лианами, с лишайниками и узнаваемыми кустарниками; в пустынных закатных степях с волнами ковыля или других трав и с тревожными криками хищной птицы где-то очень высоко в вечернем небе; у совершенно ровной глади необычно ясного задумчивого, окаймлённого зеленью кустов и склонённых к воде ветвей деревьев, лесного озера…
Она внимательно смотрела по сторонам и старалась запомнить, охватить взглядом, всё… Лишь не могла смотреть больше на снег…
Она любовалась красотами, но ни на миг не забывала куда ей нужно попасть,  где в конечном итоге очутиться…
16. Он волновался всё больше, буквально не находил себе места. То начнёт бесцельно бродить, то остановится, махнёт рукой, сядет. Он не знал как и чем себя занять. Ничто не ладилось и не хотелось.
Наверное, так чувствует себя загнанный зверь, а может, белка в колесе, бегущая из последних сил и думающая, что вот-вот что-то изменится…
Старец и сам стал волноваться. Срок должен вот-вот истечь, а встреча всё не происходит. Чем ему помочь?
В одну из холодных ночей странник вышел из хижины. Ему не спалось. Ему нужно было пройтись. Он накинул на плечи тужурку-безрукавку и пошёл, поглядывая на звёздное небо и луну, держащуюся чуть в сторонке, низко, прячась за ветвями дерев с только что появляющимися листочками.
Он выдохнул. И клубок пара поднялся в воздух. Почему так бывает? Вот зимой, когда оттепель, никакого пара изо рта или ноздрей, а тут – даже теплее, и то… Чем не тема для размышления?
Он брёл в темноту и думал о ней… Он думал и о своей жизни, припоминая разные моменты, и будто подводя ей итог… Было ли что-то важное в его жизни? Нет, вряд ли. Сейчас важнее встречи с нею… он не мог назвать. Всё казалось настолько мелким, далёким и несущественным, что не заслуживало вовсе внимания. Он думал о ней… вновь и вновь, опять и опять, так или иначе, мысли подводили его к ней...
Откуда такая нежность, такой душевный трепет, такое тепло на сердце? Что в ней такого, что не даёт забыть, что возвращает к себе самому, что напоминает о счастье и безотчётной радости? Что пробуждает в нас негасимое пламя, что не даёт угаснуть ни на миг и нести Это чутко и нежно через всю жизнь?
Что рождает в нас целый океан, могучий и бескрайний, ясный и глубокий? Что возносит нас в небо лучше любых хитроумных приспособлений и дарит ощущение истинного, ни с чем не сравнимого полёта? Имя у Неё есть, но в чём состоит Её природа, Её суть? Мы вряд ли способны это понять. Во всяком случае, пока. А дальше?
Не заметно как для себя самого он подошёл к краю высокого обрыва. Здесь не было гор, но, очевидно, из-за древних разломов земной коры, образовались очень глубокие расщелины. Вот он и подошёл к одной из таких. Он напряжённо о чём-то думал и отрешённо-невидящим взглядом смотрел вниз. Наверное, так смотрят самоубийцы. Он не отдавал себе отчёта в этом – как выглядит это со стороны. Он просто стоял у края и смотрел вниз…
Быть может, он пришёл бы к такой мысли, если бы так и не нашёл её…
На что способно отчаянье? Есть ли в нём нужда и необходимость, приносит ли оно хоть какую пользу? Отчаянье. Начало и конец. Может подарить Новую жизнь и покончить, свести все счёты с жизнью…
Ветер принёс ему тревожный отголосок – крик, в котором ему почудилось слово «нет!» – что-то сжалось в груди и болью отозвалось… Он замер, он стал вслушиваться и вглядываться. Вокруг не было ни одной живой души. Но…откуда это? Как?
17. Пространство вокруг напряглось. Было такое ощущение, что сейчас будет оглушительный взрыв. А дальше? Дальше был сумасшедший хлопок. Мир будто лопнул. Как раздувшийся до предела мыльный пузырь. И оттуда…из этой тьмы, из этой нереальности, показался мизерный силуэт, вылетевший на огромной, просто безумной скорости со всевозможными перегрузками и болью…да, сумасшедшей болью, пульсирующей в каждой клеточке, в каждой капельке, каждом нерве… Он вытаращился, не в силах поверить в это…
Но этот крик, призрачным отдалённым шлейфом несшийся за ней: «Не-е-е-ет!»?
Она хотела его спасти? Отчего?
Неужели от самоубийства?
Удивление чуть ослабило боль, и как только пространство восстановило свою целостность, её «будто рукой» сняло, будто и не было вовсе. Лишь слабый отдалённый гул, который бывает после стрессовых ситуаций, давал о себе знать. Нет, это было, нет, это реально, нет, это не показалось.
Он распахнул объятья. Он понял, что это Она… Он так хотел Её прижать к сердцу, что даже не подумал, что она может упасть и разбиться! Это-то её и спасло. Всё обошлось.
Вообще это очень невероятно – остаться живой после Этого… этого прорыва, этого безумства, этого отчаянного сумасшествия – рвануть через все миры напролом. Вместо того, чтоб ещё немного проблуждать по тропинке миров и выйти к необходимой дверке, она рванула, сиганула напропалую, просто она испугалась…очень испугалась за него. Она почувствовала-увидела его, стоящего у обрыва…и…всё перевернулось в ней…не помня саму себя, они ринулась к нему…она боялась не успеть, она хотела опередить саму смерть, наверное, она разогналась до сверхзвуковой, а может, лишь показалось… Она бросила вызов всему и всем. Она рисковала всем – своей жизнью, своим здоровьем, своей едва оправившейся психикой (да и целостностью миров – так как не знала таинства перехода). Но ей ничего не было жаль…
Она хотела Его спасти. Его уберечь. Его оставить в живых.
Она не думала, что стало бы с ним, если бы она разлетелась на огненные клочки-кусочки, взорвавшись в полёте или раньше – прорываясь в мир. А если бы разбилась; а если бы угодила в пропасть? Да и сколько этих «если бы»…!
Она не думала, у неё просто не было ни времени, ни сил думать ещё о чём-то…кроме него…Его…Его одного…
18. Силы покинули её, она обвисла и слёзы…слёзы полились, давая выход сверхчеловеческому стрессу. Он не растерялся. Он тут же подхватил её, очень крепко прижав к себе…
Он прижимал её обессиленное тельце к себе и не понимал как могла ещё держаться жизнь в таком немощном теле…кости да кожа…он ужаснулся. Она не произносила ни слова, повиснув как одежда или мягкая игрушка…
Безумство захлестнуло его жаркой волной…Он шептал, он что-то ей говорил, твердил, уверял. И шептал, да, как он шептал!!!
Сквозь слёзы и усталость, сквозь всю скопившуюся тяжесть, боль и одиночество она жадно ловила этот прекрасный чарующий шепот…он обволакивал её, убаюкивал, он вдыхал в неё жизнь…он звал, он увлекал, он манил к свету, радости, счастью …
О чём они говрили?
Я не могу всего знать, но могу лишь сказать, что ещё он просил у неё прошения, он извинялся, он умолял, вставал на колени, с некоторой опаской смотря, чтоб она держалась на ногах. Он готов был всё для неё сделать и не знал как заслужить прощения. Но ей это было совсем не важно…
Она была нужна, любима, необходима! Что ещё!?. Нет! Всё, что было нужно ей от жизни, теперь было в нём, в нём одном…
Она была так счастлива, как никогда! Может, от истощения да от долгого изматывающего скитания всё воспринималось настолько сильно, остро, что она готова была объять весь мир, светить как солнце, звенеть как весенний птичий хор…всё было в ней, а она – всем сразу…
Сколько это длилось? Наверное, целую вечность… Они не заметили, как стало светать. Они были вместе, они были вдвоём!
Быть может, они не заметили бы ничего вокруг, будь хоть целая съёмочная группа или переполненный стадион болельщиков…
Они утонули друг в друге, растворились, пропали… Обнявшись, стараясь вжаться друг в друга ещё сильнее, они так и стояли поблизости от края пропасти…Пропасти, которая всегда ближе, чем мы об этом думаем…
Но имеет ли это значение, когда населяют этот прекрасный мир отчаянные люди? – мечтатели, возлюбленные и любящие, верные, преданные и цельные натуры, идущие до конца и не разменивающиеся на пустяки…
И заря поднималась над миром. Над миром, который каждый раз что-то теряет и что-то находит, над миром, где свет сменяет тьму, над миром, где вечно будут искать друг друга влюблённые и вместе идти по жизни рука об руку…