Глава 3. Безумное чаепитие

Посреди зала стоял огромный раскладной стол, купленный еще в советское время за 42 рубля. Накрывала его едко белая скатерть, без узоров и рельефа. Аккуратно были разложены столовые приборы, тарелки, соусницы, маленькие салфеточки в форме пирамиды или перевернутого петуха. Каждая эта салфеточка была усердно создана с помощью предварительного чтения книги по оригами. Эти салфеточки показывали ту отчужденность и любовь, с которой готовился этот обед.

Вид этот предполагал наличие множества гостей, буйные разговоры, горы воспоминаний и шутливых историй. Балкон должен был быть забит минимум десятком курильщиков, которые по старой советской привычке покупали «Приму» вместо новомодного «Парламента». Белая скатерть уже должна была быть пропитана пятнами майонеза от множества салатов разных видов. Которые с похвальным усердием были сделаны за день до трапезы, для их создания так же пришлось вычитывать некоторую кулинарную макулатуру. Где-то в конце стола должен был сидеть уже изрядно синий сосед сверху, вспоминающий истории про то, как Ванёк провалился под воду в местном ставке, он должен был играть на баяне, шутить и улыбаться.

Но вместо шума, в небольшой квартирке на улице Карла Маркса была оглушительная тишина. Это именно та тишина, которая приводит соседей в ужас. Вместо обыденного звука громкой музыки или ремонта соседи не слышат ничего, некоторые самые параноидальные даже вызывают милицию, подозревая (и, наверное, надеясь), что вы скончались. После долгих стуков и звонков в дверь, они видят заплаканное лицо хозяина и молча понимают, что сегодня в этой квартире горе.

Еще пару дней назад ничто не предвещало столь богатой пищей, но в то же время столь душевно унылой обстановки. Единственным, что несло в себе смерть, были черные покрывала, закрывающие вид всех зеркал в доме, а также маленькая рюмка водки, накрытая сверху кусочком черного хлеба, стоящая рядом с фотографией молодого парня. На этой фотографии можно было узнать недавно убитого Ивана Нелипу.

В старой квартирке подаренной семье еще в 1985 году воздух был пуст и тих. Древние обои слезали в углах комнат. Старое обожженное пятно в зале закрывал старомодный, повешенный на стену, ковер. Пятно это появилось когда, еще маленьким, Ванюша пытался погладить себе рубашку. Он достал себе старый, нерабочий утюг и принялся гладить, а в это время сломанная вилка медленно плавилась и нагревала обои. Долго потом отец был зол на маленького Ванюшу. Теперь же этот черный след напоминает ему его маленького доброго сына, в которого он вложил все добро своей жизни.

Единственным за столом сидел рыдающий отец – Андрей Юрьевич Витков. Шестнадцать лет он растил сына один. Шестнадцать лет назад он потерял любимую жену при родах и в дань памяти оставил сыну фамилию матери – Нелипа. Его сын был последней цепью связывающей его с миром. Еще когда умерла его жена, Андрей пытался свести счет с жизнью, единственной преградой стал выживший новорожденный младенец.

Андрей со скрипом сжавшихся пружин сел на старый советский, как и все в этой квартире, диван. Медленно он перелистывал фотографии: свои, своего отца, деда, своей жены, фотографии сына. Он наблюдал за этим переходом из черно-белой военной жизни в новую. Градация света будто давала надежду, говорила, что здесь все будет хорошо. Всматриваясь в фотографии своего деда, сделанные еще в 1928 году, он видел в них лишь смерть. Все эти серые лица давно мертвы. Вообще все мертвы. Любой человек в этом старом альбоме уже был в гробу.

Андрей не любил фотографироваться и единственная оставшаяся памятка о таком человеке, как Андрей Юрьевич Витков, была его свадебная фотография. На ней он был весел. На нем тогда был строгий костюм, его украшала милая орхидея, торчащая из нагрудного кармана пиджака. С огромной злостью Андрей зачеркнул самого себя на фотографии жирным черным маркером. Этим жестом он будто совершил собственное жертвоприношение. Но прошлую попытку самоубийства он отбросил почти сразу же. В голове у Виткова закралась мысль. Мысль о грядущей мести.