кинф, блуждающие звезды. книга первая 9

«Ого, - Чета передернуло. – Это, наверное, новая мода, в восточных кнентах, там я долго не задержался, даже не успел как следует осмотреться. Ну и звери же там живут! А Драконы там – просто кровожадные твари… С такими лучше не связываться, или же дружить до гроба. И принес же какой-то демон этого  принца на мою голову!»
- Ты, наверное, слишком предан своему господину, раз и не помышляешь о том, что он может потерпеть поражение! А если б кто собрал армию, большую и сильную?
- Пакефидский кнент трудно завоевать, царь, - прямо ответил принц. – Если даже ты соберешь свою большую армию,  она не перейдет через горы, не зная тропинок. А если и перейдет, то все там будет против тебя: за один кнент вступятся другие, ведь принцы Драконов дружат меж собой и каждый имеет армию или хотя бы небольшой отряд. А подкупить сына Дракона, чтоб он предал своего господина , - заметив готовый сорваться вопрос, продолжил принц, - ты не сможешь. Во-первых – нечем. Что можешь ты, не знающий  пакефидского золота, предложить Драконьему наследнику, у которого  его целый подвал? Серебро? Во всей Пакефиде я знаю лишь одного принца, который бы любил серебро и ценил бы его выше золота, и это – мой брат, и за него я поручусь, как за самого себя; он не предаст Дракона ни за какие богатства. А во-вторых, и принцы, и знать присягают и получают каплю Драконьей крови, - он указал на причудливый шрам на запястье, искусно вырезанный, словно работал опытный мастер-татуировщик, какие вырезают на плечах мужчин их фамильные гербы. – После этого предать Дракона невозможно. Это все равно, что предать себя самого, свою кровь и плоть.
Чет примолк; разговор оборвался, Зар снова начал набивать свое брюхо.
…Маленькая черная тень зашевелилась у постели Шута, крепкая рука потрясла его за плечо.
- Что такое? А? – Шут, дико вытаращив глаза, уселся, выпутываясь из одеял.
- Вставай! – ныл в кромешной темноте Первосвященник. – Вот демон… Где у тебя светильник?! Да вставай же! Чет, дурак, отравил приезжего!
 
                ********************************
Ну что, напишем, как она получила эту драгоценную каплю крови?
Черный, ну ты и вопросы задаешь! А кто напишет?
Ты тоже, Беленький, вопросы задаешь – будь здоров. Конечно, я! А комментарии – твои.
Хочешь сказать – излишни? 
Нет, я сказал – твои! Но комментарии, а не поэмы! Итак…

                ***********************************

Весть о новом сыне Алкиноста Натх Ченского разнеслась по близлежащим кнентам быстро. И ладно бы – просто третий сын (ну, у кого не бывает? И по три, и по четыре, а Алкиност Натх уже в возрасте, почему бы и нет? Тем более что первый, любимый его Зед в дальнем путешествии…), а то – новый. И, что самое интересное, этот новый сын старого-то обезглавил и в пустыне похоронил. А Алкиност принял наглеца и убийцу как родного… Кажется, это входит у него в традицию – когда новый приемыш сталкивает с трона старого…
Варк, что творится!
Толпы Драконьих приемышей наводнили кнент Алкони. Все гостиницы на милю вокруг столицы были забиты благородными господами (что уж говорить о самой столице), и великий праздник настал в городе, и молились горожане, чтоб подольше не выпускал Алкиност Натх в свет своего нового приемыша.
Объяснить такое горячее желание довольно просто: во-первых, наживались многие. Кузнецы и ювелиры, кующие мечи и кинжалы с клеймом королевства, кнента и со своим собственным, продавали свои старые запасы товаров, опустошая склады и подвалы, на задних дворах целыми днями из-под тяжелых брусков летели искры и солнце отражалось в свеженаточенном лезвии…
Держатели гостиниц были вообще в восторге – благородные господа платили много, а ломали, в отличие от толстых шумных пьяных купцов мало – благородные, все-таки…Держатели военных залов открывали свои заведения и предоставляли свои арены принцам, желающим показать свое искусство и научиться новым забавам. Базар кипел, переполненный шумными отрядами слуг-распорядителей с целыми   армиями рабов с корзинами, ищущих достойные стола их господина продукты. И то тут, то там возникали  перепалки между представителями разных принцев, и раскрасневшийся купец волочил собственноручно кувшин с дорогим вином или корзину с фруктами, дабы усмирить спор.
Множество молодых и новых принцев поперезнакомились в этот год, и многие породнились. И множество татуировщиков, разложив вокруг себя  свои иголки, зерна и корешки  красящих растений, вырезали на благородных руках по новому завитку, отходящему от целого Дерева Рода, изящно и вычурно обвивающего черными, красными, синими и зелеными тугими изгибами  руку от запястья и до плеча.
Вот теперь позвольте, замечу: эх, а помнишь, как мы с тобой получили свою каплю?! Ну, ты-то вообще счастливчик,  ты у Алкиноста не первый, и  твой Корень Древа Рода, свой знак, он тебе накарябал мастерски. А Давр, он же много младше, и я у него первый принц был, и моя татуировка  чуть скошена.
Ну и что. Зато как оригинально! Кстати говоря, татуировщик, копируя её, наколол  мне её в качестве  первой веточки на Древе Рода точь-в-точь как у тебя, ничуть не выправил. Ладно, это лирика; теперь продолжу.
…И принцы, обменявшись ветвями Рода, закатывали пир, и снова бежали на базар слуги, и снимались на всю ночь военные залы, и сыпались искры из-под точила…
А уж сколько заработали портные, торговцы тканями! Ну, какой принц откажет себе в удовольствии заиметь новый красивый наряд на праздник?
Мало того – все городские красотки, пользуясь таким редким случаем, кидались во все лавки, и катились ко всем богатым домам повозки  с тюками тканей, с лентами, дорогими вуалями, духами, украшениями, поясами, красками. И скользили по белым мостовым, прячась от лучей жаркого солнца в тень садов и беседок, увитых плющом, яркие женские  фигурки, и шуршали, сладко благоухая, блестящие разноцветные складки наимоднейших платьев. И развевал легкий ветерок прозрачные рукава, открывая нежные плечи, и мелодично позвякивали украшения в такт шагам – и цепочки, и нитки бус в прическах, и браслеты, отягощающие тонкие  белые запястья, и подвески из жемчуга, янтаря, рубинов и изумрудов на заколках, брошках серьгах, диадемах. Надушенные и напомаженные волосы были уложены в неимоверные прически, а сквозь уж сильно просвечивающие вуали (не одна мать, наверное, отругала в ту неделю свою дочь за такую вызывающую нескромность) видны были лица – сияющие звезды глаз, черные шнурочки бровей, яркие губы и нежно-румяные щеки.
И вскоре парочки гуляли по набережной водного канала, и катались на челноках в беседках, закрытых шелковыми шторами и увитыми цветами, и игрались свадьбы, и отмечался многократно день появления нового сына у Алкиноста Натх Ченского.
День рождения, что ли?
Вроде того.
Но положенное время чествования нового принца прошло, а замок Дракона Алкиноста все молчал. Ни сам Дракон, ни сын его не появлялись, и не слышно было ни звука из-за стен дворца. И бурлящий водоворот в городе медленно спадал: разъезжались молодые принцы, увозя с собой юных жен, принцы постарше (а бывали принцы и в возрасте сорока, и пятидесяти, и семидесяти лет) , засвидетельствовав свое почтение, уезжали по государственным делам, уносились туда, где, быть может, тоже  появлялись новые принцы. Пустели  улицы, забитые раньше  праздно  шатающейся молодежью, не столь оживленным делался базар, и вскоре лишь человек пять оставалось от прежней многолюдной толпы.
Но прошел уже второй положенный срок, а Дракон еще не выпустил сына. В чем дело? По городу поползли шепотки. А замок все так же безмолвствовал.
И вот однажды, когда в городе оставалось лишь трое гостей (притом самых хвастливых, задиристых – но хвастали они обоснованно: ни на одном турнире не было рыцаря искуснее их троих, и меж ними троими не могли разделить корону первенства. Но лишь потому, что не вмешивался Алкиностов любимый сынок, Зед – иначе бы он их сделал, и делить было бы нечего. Вот спасибо. На здоровье. Только это ведь правда.), ворота замка открылись и выехал рыцарь. Ну, конечно, все вспомнили Финеса – бывшего сына Алкиноста Натх, покоящегося ныне в песках пустыни. Помнили франта и гуляку, отчаянного повесу, и вообще-то достаточно смелого человека; и что же вот это, выехавшее из ворот?!
Был новоявленный принц молодой и нежный – моложе юного Зеда, любимца Алкиноста, ныне  странствующего по свету, - тонок и строен. Облачен он был в фиолетовое с черным, и плащ его был черным, из самой дорогой ткани с массивной золотой пряжкой в виде коронованной Драконьей головы ( Финес, который демон Ига, носил откровенного вида русалочку. Всем на зависть.)
с изумрудными глазами. Кафтан, как я уже говорил, из фиолетовой ткани с черной отделкой, что свидетельствовало о том, что новый принц – из обедневшего рода  благородных кровей, иначе не надел бы он фиолетовые цвета, нельзя! Ведь даже Зед, который обычно плевал на все правила, носил черное – знак того, что он родом из черни; пусть даже и с серебром, но…
Черная отделка кафтана была так богато расшита серебром, что казалась белой, слепящей, и тяжек был кафтан, тяжелее меча в новых ножнах (снова серебром). На груди целый узор сплетался, переходя в застежки из жемчуга, и такой же узор украшал  запястья и ворот кафтана. Шаровары (фиолетовые) были заправлены в сапоги, изукрашенные драгоценностями, и не менее драгоценный пояс (сто семнадцать чеканных, узорчатых пластинок из золота, сто рубинов с ноготь величиной и россыпь мелких алмазов) опоясывал принца. Чалма была черная, сколотая брошью с огромным рубином, диадема с бриллиантами и серьга в ухе – все, как полагается… Меховушка из черного блескучего, лоснящегося меха с драгоценными застежками, лежала впереди всадника, на  седле, и конь, огромный, как гора, черный досиня, был заседлан дорогим седлом, и узда была дорого изукрашена.
Но не богатое платье привлекало внимание (о, Алкиност Натх никогда не скупился на наряды своим принцам!) любопытных, сбежавшихся посмотреть на юношу – нет; глазели люди на лицо юного принца, поражались и думали: вот воистину Драконий приемыш, подстать любимцу-Зеду!
И снова поясню: Финес, по слухам, и Драконьим принцем-то не был. Приемышем был, а каплю крови своей Алкиност ему еще не дал – не заслужил вроде Финес.
На кой же черт его Дракон вообще тогда приветил?!
Умный, вишь, был, собака. Хитрый. Это тоже хорошо – до известной степени.
Но не было в нем  ни почтения, ни доброты к людям, потому и глаза его, от природы зеленые, злобой горели; а Драконов злобных не бывает, злоба – это глупость. Мудры Драконы, и мудрость свою вместе с кровью вливают детям своим из людей. А Кинф, и от природы не глупая, ещё величественнее и ярче была, чем Финес, и обещала затмить своей красотой и благородством всех ранее известных принцев… И потом – она же женщина, а женщины куда более сдержанней мужчин, и вообще… отличаются очень…
Держалась она (точнее, новоявленный принц Зар) ровно, гордо, как влитая сидела в седле. Лицо было красивое, юное, чистое, глаза сияли мудростью. И это при том, что не было еще в ней крови Драконовой. Ну, опустим все тонкости приветствия, вызов трех гордецов одной гордячке, её согласие и ритуальную чашу вина перед тем, как спуститься в Черное Ущелье – а именно это испытание придумали задиры для нового принца. Так ты же все уже рассказал!  Тогда тем более опустим.
Итак, четверо принцев, слегка опьянев, оставили лошадей у хозяина постоялого двора, спускались в черное ущелье хохоча, оживленно переговариваясь, срубая бурьян и сухие искривленные деревца на своем пути…
Ну, прямо без меня никуда и никто! Поясню: «ритуальная чаша» на самом деле могла быть и не одна (и, скорее всего, так и было, потому что ни один нормальный человек на трезвую голову не согласится лезть в Черное Ущелье), и застолье затягивалось до ночи. Спускались в Черное Ущелье, как правило, в кромешной тьме, когда силуэты кривых древесных стволов перечеркивали звездное небо.
Место было выбрано не очень удачно – повсюду были груды Камней, валуны, трещины в земле, и как на грех небо было затянуто тучами, того и гляди пойдет дождь.
Адис, самый молодой из всех, со шрамом на щеке, необыкновенно придающем мужественности его загорелому красивому лицу с быстрыми карими глазами, вынул из ножен узкий клинок,  загибающийся и сужающийся к концу, и поднял его, рассматривая. По всей вероятности, он не в первый раз спускался в Черное Ущелье, и ничуть не боялся. Двое других, Кнют и Крес, вообще, кажется, ничего не боялись. Они без умолку болтали, хохотали, обнявшись, орали песни и то и дело прикладывались к бурдюку с вином, прихваченному с собой.
- Странное легкомыслие, - заметил новопринятый принц, обнажая меч. – Разве не опасно спускаться в таком состоянии в Черное Ущелье?
- Все мы легкомысленны, - весело ответил Кнют, хохотнув, - и ты тоже уже потому, что вообще согласился сюда спуститься. А вопли пьяных лишь привлекут диких псов.
Он был прав (и Черный снова пропускает (сказитель, блин) ожидание и веселье, песни втроем и горячительные кружки вина, хохот и улюлюканье, тайные пугающие кого угодно, но не принцев-Драконов, шорохи и легкие обвалы из мелких камешков под ударами мягких крыльев ночных хищных птиц, терпеливо ожидающих ночной кровавой жертвы… Я бы, конечно, все это пропустил, но вы разве позволите? Да, ты еще забыл  многоголосое эхо, отзывающееся ото всех невидимых в темноте стен ущелья!). И скоро в темноте загорелись голодные красные песьи глаза и хищники, урча, скаля красные горячие пасти, крадущимися серыми тенями приблизились к веселой компании, ощетинив загривки.
- Ого, - Адис неожиданно ловко для такого пьяного человека выхватил узкий острый меч с перевитой гардой, сверкнувшей в скудном ночном свете множеством драгоценных Камней. – Они уже тут! Ну, кто больше ухлопает, не замарав клинка?
И он, ткнув ближайшую собаку острием в нос, чтобы разозлить её ещё больше, схватил её за ногу и размозжил ей голову о камень. Потеха началась.
Он и его друзья угомонили таким образом по три-четыре собаки, а затем им пришлось-таки применить оружие, и клинки напились кровью. В воздухе рассекали они прыгающих на  людей собак, и на Камни, залитые кровью, валились подрагивающие собачьи тела.
Новый принц не стал душить псов; жестокая забава не понравилась ему, и он хотел было уйти, но …его сочли бы трусом. И потому он остался, выжидая, когда они кинутся на него сами. Огромный черный матерый зверь, присев на задние лапы, взвился в прыжке в воздух, и Инушар Один , свистнув, распорол ему брюхо.
Перед занимавшейся зарею псы отступили; Крес был ранен (легко, и его рана, полученная, как он всех уверял, только по глупости и из-за выпитого вина, смешила его, и он хохотал не переставая),  и Кнют, решив распугать остатки раненных собак, оглушительно свистел. Сам он -  как и Адис, - отделался парой дыр на новом плаще да несколькими царапинами.
Новоиспеченного принца не было видно за грудами Камней.
- Идем поищем его, - Кнют, ткнув издыхающего пса в сердце, отер клинок о слипшуюся бурую шерсть. – Сожрали, поди, мальчишку, - он оглядел место побоища, где уже хозяйничали птицы, дерущиеся из-за мяса, разрывающие мертвых собак на куски. – Сегодня выдалась бурная ночка…Кресу и то досталось. Зря мы затеяли это испытание!
- Ничего, - нахраписто ответил Адис. – Пусть щенок понюхает крови! А то все Алкиностовы приемыши, как я посмотрю, ею брезгуют.
Долго искать принца не пришлось – он сидел на высоком валуне, подставив усталое лицо первым лучам солнца, скупо и несмело пробивающимся в ущелье и улыбался им.
Псов вокруг было покрошено предостаточно, а сам он, кажется, не пострадал.
- Ты гляди, - восхитился  Адис, с уважением оглядев трофеи принца. – Сколько уложил…
Принц, лениво приоткрыв покрасневший глаз, глянул на стоящих внизу людей.
- Зачем вы привели меня сюда? Зачем мы поубивали столько псов? – поинтересовался он.
- Ну как же? – Кнют пожал плечами. – Мы проверяли тебя на смелость. А ты молодец; любой из нас теперь с радостью обменяется с тобой Ветвью Рода. А псы…придут люди, обдерут шкуры, мясо растащат птицы и собаки.
Принц на камне помолчал.
- Сколько раз вы были в этих Ущельях? – поинтересовался он. Кнют, насторожившись, ответил:
- Ну, много…считай каждый год, когда в каком-нибудь кненте…
- Так сколько?
- Семь раз, - лениво ответил Адис, прищурив зеленые глаза. Кажется, не будет братания с  этим принцем Алкиноста, спасибо еще, если не полезет драться, как Зед…- А что?
Принц соскочил с валуна и одернул плащ. Затем по очереди глянул в лицо каждому и бросил:
- Дураки.
И никто и слова не сказал.
Вечером на запястье Кинф горел свжевыведенный завиток Драконьего шрама. Она сидела на подоконнике, глядела то на рдеющий закат,  то на заживающую кожу и думала: « Стать Драконьим приемышем - это поубивать зря кучу злобных тварей или сказать троим глупым тварям, что они глупы?» (А ты как думаешь, Белый? Ой, ну не смеши меня, Черный! Конечно, глупые твари опаснее диких… Точно. Молодец она? Конечно молодец.)
А Алкиност Натх остался очень доволен. Втройне. И в других кнентах сказали (и позавидовали) Драконы, что ему в последнее время несказанно везет на мудрых и юных принцев. Ах, когда же люди повзрослеют разумом и сравнятся с принцами Алкиноста Натх?!

                *****************************************
Чет печально вздохнул, подперев голову рукой. Этого Драконьего прихвостня не так-то легко свернуть на свою сторону. И, с другой стороны, ему бы таких верных людей! Чет прекрасно знал, что лишь истинно верным людям Драконы дарили свою кровь – можно опоить человека, превратив его в послушную марионетку, можно запугать, но принцев Драконов были словно из стали, и верность их была настоящая. И драконья кровь тут была не при чем.
Богатство и роскошь Пакефиды кружили ему голову – о-о, он прекрасно знал и помнил, как богат тот край! Ему мерещились замки, полные драгоценной зелени. Наследный принц, приемный сын Дракона…как бы заставить его позабыть о подаренной капле крови?
- Скучаете, царь? – издевательский шепот Шута раздался над ухом и Чет, вздрогнув, подскочил:
- Шут! Как ты смеешь лезть ко мне со своими идиотскими глупостями?!
Шут, хихикнув, ловко отпрыгнул. Приезжие, оторвавшись от трапезы, с интересом воззрились на него, и Чету пришлось  сдержаться, чтобы не запустить чем-нибудь в  Шута. Тот, воспользовавшись молчаливой поддержкой гостей, ловко раскланялся.
- Я – шут. Если не верите – могу пошутить, но, опять же, это не безопасно для меня, - он поклонился Чету, и тот не выдержал, швырнул подушку в наглеца, но не попал. Шут от летящего в него снаряда ловко увернулся. – И, дабы не портить вам аппетита сценой моего обезглавливания, я всего лишь объявлю, что гнев ваш, ваше величество, совершенно неуместен, так как я думал прежде всего о вас и пригласил музыкантов, чтобы вам не было скучно.
Шут щелкнул пальцами с неожиданным величием и грацией, и тотчас вошли музыканты, наигрывая какую-то незатейливую мелодию. Это были сонки, и музыка  их не отличалась особым  талантливым исполнением,  но гости оживились, задвигались, предвкушая развлечение, и Чет мгновенно остыл. Шут, пользуясь этим, мгновенно оказался рядом.
- Ты в своем уме, царь, - притворно улыбаясь развеселившемуся рыцарю из свиты приезжего, проговорил он. – Как тебе в голову пришло наливать каких-то зелий в бокал гостю?! Чего, кстати, ты ему налил?
- Так  вот почему ты заявился, - Чет, мотая в такт музыке головой, стрельнул глазами в сторону Шута. – Кто уже успел нажаловаться? Я что, опять нарушил какое табу из тех, что не нарушались веками?
- Это тебе не шутки, - сурово перебил его Шут, заметив голосе царя издевку. – Ни в одном доме Эшебии никогда и никто не травил гостей, да и  врагов тоже. Не срами страны, царь! Только трус может тайком подлить яда человеку, пришедшему к нему в дом…
- Да хватит причитать – «яд, яд»! – сердито отмахнулся Чет. – Никакого яда и не было! Просто хотел, чтоб мальчишка был поразговорчивее и опьянел скорее, вот и все! Кто, кстати, посмел пожаловаться тебе?! Что еще за мода – меня, царя, учить, что мне делать?! Пожелаю – так вообще выпущу мальчишке кишки прямо на стол!
- Не думаю, что у тебя это получится, - возразил Шут, рассматривая гостей. – Погляди, какие могучие у него рабы! Прямо горы. И рыцарь его выглядит опытным воином; такой так просто не даст своего хозяина в обиду. А это еще кто?
Старец, сидящий по правую руку от принца, тщательно скрывал свое лицо в тени капюшона (Шуту показалось, что именно с его появлением старик почему-то предпочел спрятаться), но сама фигура, манера  держаться, показалась Шуту знакомой. Ужель..?
- А кто, говоришь, у тебя в гостях, царь? Как он назвался? – переспросил Шут, пристально рассматривая лицо приезжего. Музыканты и танцовщицы, крутящиеся вокруг него пестрой шумной толпой, то и дело заслоняющие его от взгляда Шута, не давали рассмотреть его как следует, но наверное, этого и не надо было. И Шут с каждым мигом бледнел, узнавая, нет – убеждаясь, что не ошибся, и кровь отливала от его сердца, и странное чувство – смесь страха, давно пережитого и забытого, ярости и непонятной, беспричинной страсти, -  поглотило его.
Это она! Это её гордая голова, её чеканный профиль, её плавные жесты, её руки и улыбка! Маленькая царевна Кинф Андлолор, переодевшись мужчиной, сидела за столом своего врага и смеялась,  хлопая в ладоши, кидая паясничающим фиглярам серебряные монеты. Не может быть! Не в силах отвести безумного взгляда от гостя – теперь уместнее было бы сказать – от гостьи, - он схватил бокал с вином и залпом осушил его. Царь Чет назвал имя гостя, но Шут не услыхал его. И как было услышать, если жуткая вакханалия чувств разрывала его разум: и половина сознания яростно велела – ату её, хватай, убей мерзавку!!!
 А другая молчала, ничего не говорила, но от этого вкрадчивого молчания дрожь пробегала по всему телу, сладостная дрожь, такая сладостная, что казалось – вершина блаженства рядом, рукой подать, и оживало что-то, давно забытое и погребенное в небытие, словно снова пришла весна, словно снова все можно  начать заново…
Ибо есть на свете женщины, которые могут быть только любимыми, и этого не изменить никак, как ни старайся.
«Явилась сюда, чтобы мстить, конечно», - мрачно размышлял Шут. Чет, довольный тем, что верный советник не докучает ему наставлениями и нравоучениями, быстро позабыл о нем и с удовольствием наблюдал за представлением, которое устроили приведенные Шутом фигляры, тем паче, что и гостям, кажется, забава эта понравилась, и приезжий принц изволил немного расслабиться и улыбнуться Чету. Ах, глупый царь! Если б ты знал, кто перед тобою, ты бы так не радовался, мрачно решил Шут, наливая себе еще вина. Захотелось напиться – очень захотелось напиться, чтоб перестало так сильно пахнуть весной, чтобы глупая, идиотская надежда испарилась, умерла, похоронить её, забыть, затоптать, чтобы снова все стало черным и пустым, чтобы были женщины в углах замка, много женщин, чтобы было много лиц и не было того одного единственного, что заслоняет их все… Я все бы отдал, чтобы не было этого лица, я бы Тийну зажал в углу и тискал её до тех пор, пока сама бы не стала вырываться, лишь бы не было этих глаз в памяти…
Боги, как мне хорошо! Просто хорошо оттого, что она рядом! Еще утром, когда гонец рассказал о её могиле – нет, это не была ошибка, не могла быть ошибка, он сам опознал её полуистлевшую фату и покрывало – за это дорогое покрывало отец-Король заплатил заморским торговцам неслыханные деньги! – он ничего не почувствовал. Подумал еще – все перегорело, прошло, и было все равно. Но сейчас, когда она рядом… Рядом, и уже не так надменна и недоступна, как раньше. Просто странница, бог знает, как там у них, у Драконов, с отношениями к знати и черни… Но, кажется, не очень строго, ведь говорят же, что своих слуг они набирают из простых людей, и знать там не по рождению, а по велению Императора… Он, пожалуй, познатнее многих принцев будет. И теперь – все изменилось, все.
Нет меж ними её титулов и богатств, нет тщательно охраняющей её стражи, нет слепо любящего её отца, который, верно, думал, что и сам Бог-созидатель не самый завидный жених для его красавицы-дочки…Никого нет меж ними… только они вдвоем… и никому она не сможет ни пожаловаться, ни рассказать, что он, Шут, смотрит на неё как на женщину – пожаловаться в её положении  значит выдать себя. Она не станет жаловаться…
- Э-э, да ты наклюкался, - весело произнес Чет, заметив состояние своего друга. Шут, мрачно глядя исподлобья, махнул еще рюмашечку и отер рот рукавом. – Чего вдруг? 
Сказать? Вот сейчас – сказать? И ей конец; её схватят, утащат, и к утру казнят. И все; и не будет больше ни сомнений, ни надежд, ничего! Все кончится, все наконец-то кончится!
- Устал, - буркнул Шут. – Я спал, а тут этот паникер… Спать хочу.
- Так иди, - поспешно разрешил Чет, радуясь в душе, что все-таки избежал нравоучений. – Мы тоже скоро ляжем – гости устали с дороги.
Шут кивнул; надо пойти, надо уже уйти и лечь, чтобы не кружилось все в голове, чтобы не дрожало, как овечий хвост, сердце, но нет сил оторвать взгляд от неё…
- Иду.
Я знаю, что я сделаю. Я убью её. Я прокрадусь в её комнату – не надо быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться,  куда поместит Чет приезжего, в лучшие покои, чудом уцелевшие и обойденные пристальным вниманием сонков, - и прирежу её. Поутру в комнате принца найдут мертвую девку, и все подумают, что он убил наложницу – а чего еще ожидать от дикаря-Дракона? – и сбежал. Его слуг повесят, вот и все. Может, и не повесят – просто надают по шее и прогонят. Что со слуг возьмешь?