кинф, блуждающие звезды. книга первая 14

Ты хочешь спросить и не решаешься. Я отвечу тебе сама. Да, я прочла заклятье из этой книги для себя. Неважно, какое. Но видишь, какую цену я заплатила? А это еще не самое ужасное, что книга может сделать с человеком. Ведь у человека кроме смертного тела еще есть и бессмертная душа; разум. Кот знает, какие страдания способна причинить она, поразив разум? Ну так что, готова ты?
От красавицы пахло духами – обернув голову, Тийна, вздрогнув, увидела все тот же кривой ухмыляющийся рот без зубов, выпученный глаз, полный безумия, и идиотски дергающееся лицо. От старухи воняло старостью, изо рта несло безобразной смесью запахов табака и гнилых зубов. Она кривлялась и хихикала.
- Ну так как? – пропищала старуха противно. – Ты пойдешь на это?
- Пойду, - шепнула Тийна, и ей показалось, что старуха расхохоталась, страшно  и радостно.
В другой комнате, которую Тийна посещала не так часто, было куда как богаче. Это был еще один кусочек былой, роскошной жизни, оставшийся после падения Мунивер. Посередине её стоял темный алтарь, и при их появлении на нем вспыхнул яркий, неестественно – багровый пламень.
- Видишь? – старуха обернула к Тийне свой единственный зрячий глаз. – Это пламя твоей любви. Книга уже знает, что ты пришла к ней, и зовет тебя…мне страшно. Вы обе пугаете меня.
- Принц Зар будет моим, - ответила Тийна. Горячие струи воздуха поднимались наверх и тревожили, шевелили тонкие ткани, драпирующие комнату.
- Греховная любовь не доведет тебя до добра, - предупредила её старуха. Тийна стремительно обернулась к ней:
- Принц Зар должен быть моим! – крикнула она, и словно с ней соглашаясь, ярче вспыхнуло пламя на алтаре. Старуха в суеверном страхе таращила свой взгляд на огонь.
- Все, - прошептала она, - все…Я уже ничего не могу изменить…книга хочет тебя.
- Так начинай свой ритуал, ведьма.
- Твоя любовь – грех, иначе бы книга так не звала тебя, - сказала старуха. – Ты можешь погубить вас обоих  своим грехом.
- Я решилась! Прекрати меня отговаривать! Иначе я справлюсь и без твоей помощи!
Старуха молча повиновалась; дрожащими руками она положила на алтарь, прямо в пламя, голубой круглый камень, прозрачный и гладко отполированный. Пламя взвилось вверх, словно его раздул сильный порыв ветра, и старуха зябко поежилась.
- Ты не знаешь и малой доли той силы, к корой взываешь, и которая вскоре обрушится на тебя, - произнесла она, но Тийна не слышала её.
- Я хочу получить его любовь, - голос Тийны был зловещ, как карканье ворона на кладбище.
- Я не стану доставать книгу, - сказала старуха, - это слишком опасно. А то заклятье, что нужно тебе, я помню наизусть. Ты готова? Еще не поздно, можно остановиться!
Силы тьмы и мрака, мне нужна ваша помощь! Возьмите её жертву и душу и дайте силы! Пусть она снизойдет на этот камень и умножится!
Кристалл тревожно звякал на алтаре, словно его бил озноб, когда на него начали опускаться витки золоченой нити, и старуха нараспев что-то говорила. Нитки впивались в кристалл – Тийне казалось, что она слышит шипение, с которым они плавят голубую муть, погружаясь в неё. Кристалл звенел все отчаяннее, и колдунья перерезала туго натянутую нить ножом с серебряным лезвием.
- Теперь ты сама, - сказала старуха. – Подойди и дай духам их жертву. Они просят у тебя подарка – слышишь? О, я их слышу! Их тут много; так много я не видела никогда! Они летают, они беспокоятся и ждут…
Тийна прислушалась; и услышала – множество тонких писклявых голосков, которые не заглушал даже вой ветра, стучащегося в ветхие стены дома. В темноте словно тысячи насекомых летали, жужжа, сталкиваясь, беспокоясь. Они витали вокруг её головы, рук, они словно осматривали её всю, выбирая, что бы отнять, чем бы поживиться.
- Ну? Они ждут! И долго ждать не будут! Решай.
Тийна ухватила протянутый ей нож, грубо схватила клок волос и полоснула по скрипнувшей пряди. Шикарный локон, кинутый на алтарь, вспыхнул этим неестественно ярким багровым пламенем, и в свете его Тийна увидела духов – с радостным писком они слетались на горящие волосы, и их становилось все больше и больше.
- Мало, мало! Ты дала слишком мало – сама смотри, как их много!
Тийна полоснула по волосам еще и еще, и роскошные черные блестящие пряди сыпались на алтарь, рассыпая вокруг яркие искры. Духов становилось все больше, и Тийна в отчаянии поняла, что даже её роскошных волос не хватит, чтоб рассчитаться с ними.
Глаз старухи, стоящей за алтарем, был абсолютно безумен, пламя освещало её лицо багровыми сполохами и делало еще более жутким – то это была полубезумная старая развалина, то беспощадная и прекрасная колдунья, в жестоких глазах которой было непонятное ожидание.
- Мало, глупая девчонка! Неужели ты думаешь, что это – достойная плата за вечность?! –крикнула она.
Духи были уже настолько сыты и сильны, что их было видно так же отчетливо, как, например, руки – руки с зажатым в них ножом. Маленькие светящиеся точки летали меж её пальцев, вокруг запястий, словно ласкаясь к ней, и Тийна поняла, какая им нужна пища. Кровь, как всегда кровь. Нет ничего более простого и сильного, чем кровь, и ни одна мало-мальски серьезная клятва не обходится без крови. Но – и ни одна опасная…
- Ну же! Или отступи; пока еще не поздно.
Тийна слегка уколола палец острием – выступила маленькая капелька, яркая и блестящая, как вишенка. Золотые точки-духи тут же налетели, впитывая, пожирая её. Казалось, они пытались вгрызться в плоть, выпить всю кровь, а вместо неё наполнить тело сиянием – Тийна видела, как кончик пальца её стал каким-то волшебно-прекрасным, неестествен прекрасным, словно под кожей текла не алая, а золотая прозрачная кровь. Она вздрогнула – и засмеялась радостно, глядя, как рука её обретает этот нечеловеческий свет, и старуха задвигалась, забеспокоилась:
 - Что, что ты видишь? Что духи даруют тебе?
Тийна повернула ладонь к колдунье, чтоб та смогла рассмотреть её странную красоту. Старуха с благоговением смотрела на невиданное зрелище.
- Я придумала, - торжественно и радостно произнесла Тийна, - как мне избавиться от шрама.
Глядя в зеркало, она стиснула зубы и уверенно провела лезвием по щеке. Стало очень больно; шрам был очень толст и груб, и даже острое лезвие не сразу прорезало его…может, оттого, что так трудно резать самоё себя, свое тело?! Тийна даже закричала, из глаз её брызнули слезы,  она изо всех сил зажала горящую щеку ладонью. Сквозь пальцы её текла кровь, глаз, под которым она сделала надрез, не желал открываться, веко словно свинцом налили – точно так же, как и тогда, когда это сделал Дракон. Зато она перерезала неровно сросшуюся кожу, которая, словно стяжка, тянула вверх кожу на скуле и заставляла кривиться рот. В услужливо поднесенное старухой зеркало она увидела себя – глаза были полны слез и боли, пальцы окровавлены, и тысячи, миллионы золотых искр пляшут на её лице! Они впитывали кровь поспешно и жадно, дочиста отмывая руку, и боль отступала. Медленно, не веря до конца своим ощущениям, она разжала пальцы, с которых поспешно исчезали темные пятна, и ахнула: золотыми нитями духи вышивали на её лице узор диковинный, тонкий и прекрасный, какие-то причудливо переплетающиеся тонкие ветви, среди которых распускался невиданный цветок, и это было так прекрасно, что не было слов, чтоб описать это.
- Боги, какая красота, - пробормотала старуха, отступая в тень. – Какую же плату вы потребуете за неё?
- Смотри, трусливая старуха! – ликуя, прокричала Тийна. – Смотри, как я прекрасна! Видела ли ты когда-нибудь что-нибудь подобное? Разве это не стоит той платы, что заплатила ты?! Пусть я буду такой очень малое время, но за это время весь мир ляжет к моим ногам!
Смело она рванула платье, обнажая грудь и руки, смело провела ножом по коже… и старуха в ужасе отступила в темноту, глядя, как обезумевшая женщина полосует себя ножом, крича от боли, и как кровь льется потоками по её телу, и ненасытные духи зашивают её раны золотыми нитями…
…Тийна проснулась в абсолютной темноте; алтарь давно погас и был холоден. Она лежала на полу, обнаженная,  на ложе из обрывков своей одежды, прикрытая своим плащом. Произошедшее было так живо в памяти, словно она и не забывалась сном. Она шевельнулась, и тут же ощутила незнакомую, странную тяжесть на шее, колкое и холодное прикосновение. Тронув шею рукой, она обнаружила какое-то украшение, бусы из мелких обломков какого-то камня.
- Что это? Чье это? – пробормотала она.
Звук её голоса был тих, но занавеска, отделяющая одну комнату от другой, тут же отдернулась –  старуха словно стояла за ней, дожидаясь, когда она проснется.
- Теперь это твое, - отрывисто произнесла она, кинув Тийне груду какого-то тряпья. – Оденься… и уходи. Никогда не приходи сюда больше. Ты напугала меня; ты проклята так, что страшнее не может проклясть даже лютый враг. Твой кристалл не выдержал и лопнул. Это его обломки у тебя на шее. Не потеряй их; это твой разум отныне. Если потеряешь его – потеряешь разум навсегда.
- Но…- Тийне стало страшно. На миг ей показалось, что все её тело покрыто кровоточащим ранами, иссечено ножом, и что когда старуха зажжет свет в этой крохотной комнатке, она ужаснется тому, что сделала с собой.
- Не желаю ничего слушать! Ты сама этого хотела. Я до последнего предлагала тебе отказаться. Теперь наслаждайся своей красотой!
Безжалостно старуха втащила в комнату факел – Тийна взвизгнула и закрыла лицо ладонями, - и сорвала темное покрывало с огромного зеркала, стоящего на полу. Свет отразился от блестящей глади и наполнил всю комнату.
- Смотри! – сильным и звучным голосом прокричала старуха над головой зажмурившейся от ужаса Тийны. – Кто теперь прекраснее тебя? Кто сможет отказать твоему зову? Ни единый мужчина! Даже женщины падут жертвами твоих чар – они готовы будут смотреть на твою красу, они будут любоваться тобой и сделают все во славу своей прекрасной госпожи! Этого ты хотела? Так получи!
Медленно Тийна отняла ладони от лица – и сама была очарована собой.
- Нет, это не смертная, – пробормотала она, поднимаясь во весь рост. – Духи, верно, ночуют в покоях богинь, раз знают, как они выглядят… и раз смогли сделать такое.
Старуха  молча покачала головой, рассматривая её отражение в зеркале.
Тийна была прекрасна и совершенна.
Такой красоты трудно придумать и описать невозможно – скажу лишь, что совершенное, чудесное тонкое тело её словно светилось насквозь, как самый тонкий фарфор в свете свечей. Следы от её стройных ножек достойны целовать лишь боги, в волосах цвета звездной ночи запутались реки, подпитывающие вечной жизнью бессмертных, тонкую талию и прекрасную лилейно- белую грудь мог придумать лишь сам Творец в момент наивысшего вдохновения.
Но загадочнее всего был золотой цветок на её щеке; узор, словно проросший в коже, начинался где-то в волосах, оплетал ровную дугу брови, спускался по скуле и расцветал причудливо на щеке, тонкими нитями продолжаясь на шее и плече. Более изысканного украшения нельзя было и придумать, и ни один земной мастер не смог бы сделать такое.
- Чего же ты напугалась, старуха? – медленно произнесла Тийна, поворачиваясь то так, то этак, чтобы рассмотреть себя со всех сторон. – И дня мне хватит, чтобы весь мир стал моим, и я буду играть с ним, как того пожелаю, вертеть его в своих пальцах, как игрушку. Какая кара покажется страшной после такого могущества? Ты глупа, старуха; ты платишь дорого, но попросила  мало. Оттого терзаешься; я не пожалею ни на  миг.
- Может быть, - задумчиво согласилась та. – Только теперь ты сама полна духами, они гнездятся в твоем теле, словно черви в трупе, и только эта нитка бус удерживает их в тебе и не дает им разорвать тебя в клочья. Понимаешь? Ты отдала им себя всю, ничего не оставив себе, и я не знаю, велик ли твой поступок или просто безумен. Теперь, думаю, я могу сжечь свою книгу, в ней нет ни капли силы. Ты сама теперь опасна, как эта книга.  Уходи. И забудь это место.
Тийна лишь равнодушно пожала плечами.
- Зачем ты мне теперь, глупая старуха? – пробормотала она. – Разве я приходила к тебе когда-нибудь за чем иным, кроме приворотного зелья? Но теперь-то оно мне ни к чему. Теперь даже подлый Шут не устоит против моих чар – о, как он будет страдать за свою дерзость и жестокость! Он первый; а потом, когда он будет доведен до отчаянья, я отдам себя принцу Зару. И Шут покончит с собой от безысходности…

                **********************************
Ну что, начинается?
Похоже на то.
Начинается то, во что мы не верили, разгуливая по Пакефиде. То, во что вообще не верит ни один нормальный здравомыслящий человек – колдовство.
А то! И знаете что – не верьте.
В вашем мире его, наверное, осталось так мало, что, даже проходя мимо, его трудно разглядеть. А здесь, в мире диком, невежественном, оно было. Человек был так слаб, что не мог полагаться ни на что иное, как на чудо. И чудо это случалось. И это было так же естественно, как дыхание, как мысль. Некоторые люди, ужаснувшись могучей силой некоторых чудес, находили способ заточать их в какие-либо вещи, становившиеся темницами этому чуду на века, и горе тому, кто находил эти темницы спустя столетия, потому что чем мир был моложе во время сотворения чуда, чем невиннее разум-творец, тем сильнее было чудо, и опаснее артефакт.
Как ни странно.
Но сейчас рассказ пойдет не о том. Да, не время. Сейчас мы осветим ситуацию, которая происходила во дворце – а это важно, потому что там тоже начинались чудеса.
               
                *************************************
А Шут – Шут, сама невинность! – даже не подозревал, какие тучи сгущаются над его головой, и что карающий меч уже занесен. После своего дикого сна он не мог уснуть и ворочался на своем ложе и так, и этак, стараясь устроиться поудобнее. Его кровать, роскошная, старинная, раньше принадлежала кому-то из королевской династии (не «кому-то», а Кинф Андлолор, мой друг! Наверное, он тешил так свое самолюбие, что хоть таким образом, но проник в её постель. Принимается.), со множеством атласных подушек, была удобна, и не в ней крылась причина его бессонницы. Чтобы заснуть, он взял четки и постарался читать молитвы, но скоро рука его просто перебирала крупный ровный жемчуг, а мысли,  тайком сбежавшие от благочестивых слов, снова и снова возвращались к мысли, не дававшей ему покоя, и мозг решал одну задачу, быть может, труднейшую в его жизни.
Так значит, она здесь, Кинф Андлолор Один… палец отделил  жемчужину  от ряда других и она скользнула  вниз по нити, сверкнув розоватым светом в отблесках пламени.
И она, эта самая Кинф, наверное, поначалу и не узнала его. Забыла за давностью лет. Конечно, что он для неё? Всего лишь маленький, ничего не значащий эпизод из её прежней жизни, проходившей в блеске и величии. Проклятая женщина… Еще одна  жемчужинка  скатилась вниз. Интересно, а зачем же она все-таки сюда явилась? Мстить за семью или все-таки, как надеется Чет, она посол соседей? Ну да, посол, как же не так… Зачем же еще, кроме мести, являются такие люди – переодевшись в чужое платье и с таким опасным лицом? А где, кстати, её брат, Крифа? Наверное, умер. Жаль… Жаль.
Шут задумался, опустив голову на грудь; жемчужины перестали ссыпаться из его ладони. Какая же она все-таки красавица! Годы не отняли у неё ни юной свежести, ни огня во взоре. Черты её лица, правда, стали резче и четче, но что может быть лучше гордого чеканного профиля, который, по идее, имеет право красоваться на монетах? И грудь – какая роскошная теперь у неё грудь!
- Это что еще такое? –  его размышления прервало появление у его кровати некой женщины, робко озирающейся по сторонам. Шут поднялся и уставился  на красавицу – ибо это была именно красивая женщина  из царского гарема, видимо, новенькая, раз Шут ни разу не видел её. И девица с некой долей робости разглядывала покои, ничем не отличающиеся от царских, а может, и превосходящие их по изысканности убранства, как, впрочем, отличался и сам Чет от хозяина этой комнаты, удивленно выглядывающего из-под полога. В нижней белой рубашке с расстегнутым воротом, в карянских срамных штанах, обтягивающих ноги, зад и все остальное, он сидел, уперев руки в колени и таращился на деву.
 - Ты откуда взялась? Впрочем, постой – откуда ты взялась, я догадываюсь. А знает ли царь Чет, что ты здесь? – поинтересовался Шут, спуская одну ногу на пол (принял охотничью стойку, надо полагать). Девица подняла с лица вуаль и с симпатией улыбнулась Шуту:
 - Я из гарема, - ответила она.
- Это я понял, -  Шут спустил на пол и вторую ногу, оглядывая (тоже с симпатией) девицу, довольно хорошо сложенную, да других в гареме и не водится. – Ты здесь зачем?
-  Меня зовут Кнал, - она кокетливо  сбросила своё покрывало и принялась играть своим длинным блестящим локоном.  – И царь Чет  велел  мне найти тебя и развлечь, чтобы тебе не было одиноко этой ночью.
- Да-а? – протянул Шут, ничуть не удивляясь. – Ну-ну. Очень кстати. И как ты будешь меня развлекать?
Она пожала плечами, немного смущаясь. Ну, как женщина может развлечь мужчину..?
Увидев её замешательство, он улыбнулся и требовательно протянул руку:
- Иди сюда.
Ей оставалось лишь повиноваться.
…Немного позже Шут неторопливо затягивал широкий кушак на талии, а Кнал, зарывшись в одеяло, наблюдала за тем, ка он одевается.
- Как тебя зовут? – спросила она, любовно разглаживая ткань на постели, все ещё хранящую тепло его тела. Шут застегнул ворот рубахи и обернулся к ней.
- Разве ты не знаешь? Я Шут, просто Шут.
- Неправда. Должно же быть имя, которое тебе дали при рождении родители, мать с отцом.
- Я не имею права больше носить его, - ответил он. – Король  Андлолор отнял его у меня.
Кнал хихикнула.
- Разве можно отнять имя? Даже если тебе запретят так называться, ты же помнишь его?
- Я действительно не помню; но всего ты не понимаешь. Мое было не просто звук, и оно… если у тебя отнимут монету, ты можешь помнить её тяжесть и блеск, но самой монеты у тебя уже не будет. Так и с моим именем.
Он снова прыгнул в кровать и обнял девушку. Она уткнулась лицом в его грудь и прикрыла глаза.
- А сколько тебе лет? Это-то не секрет?
Он ухмыльнулся.
- Нет, не секрет. Мне  двадцать шесть лет.
- О, ты так молод! И красив,- она с обожанием глянула в его лицо. – Можно, я буду чаще приходить  к тебе?
- Можно.
- А ты можешь попросить царя, чтоб он подарил меня тебе? Я буду только твоей, - соблазнительно промурлыкала она, щуря глаза.
Шут задумчиво посмотрел на неё. Может, и в самом деле взять её себе? Она красива; она достаточно умела и страстна, чтоб…
Нет; он покачал головой. Зачем обманывать себя? Она не заменит ту, другую.
Проклятая женщина…
- Не думаю, чтоб царь согласился расстаться с такой красоткой, как ты, - ответил он, обманывая. – Разве что я украду тебя? Но в любом случае я у него попрошу. А теперь тебе нужно собраться поскорее и пойти к себе. Ко мне кое-кто придет.
- Женщина? – ревниво произнесла Кнал. Какая смешная… Будто её ревность может заставить его не встречаться с другими женщинами!
Он ласково провел по её обнаженной спине:
- После тебя у меня нет желания встречаться с  другой, ты выпила мои силы без остатка… нет, детка, придет не женщина. Придет царь.
- Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила она.
- Он всегда приходит, когда ему нужно попросить совета. А он ему нужен, раз он послал тебя как следует разбудить меня. Ну, ступай.
Шут оказался прав – Чет явился через полчаса. Он был озабочен и возбужден одновременно. И эта странная смесь чувств была написана на его лице так явно, что и не умеющий читать прочел бы.
- Как тебе Кнал? – спросил Чет, плюхаясь в кресло и нервно потирая руки.
- Ничего; спасибо, - ответил Шут.
Повисла тягостная тишина; оба молчали, думая о своем. Царь боялся спросить – а Шут не спешил с беседой. Время тоже словно замерло, не осмеливаясь нарушать торжественный покой скорым рассветом,  и осталась лишь тишина, опасная и острая как донельзя отточенное лезвие.