Девочка из осени

Сквозь пожелтевшую осеннюю листву просвечивает солнце, которое в этот предзакатный час само кажется слегка пожелтевшим. Пруд на краю рощицы, подступающей почти вплотную к городским кварталам, что прежде казался огромной блестящей лужей, потускнел и поблёк, покрывшись разноцветном мозаикой листьев-корабликов.

А мне почему-то вспомнился почти такой же осенний день много, много лет назад, когда также на тротуарах пылали лиственные россыпи, такие же солнечные лучи, будто перенявшие оттенок разлитой в природе желтизны, терялись в поблёкших кронах.

По улице, тихой, неспешной походкой, шла девочка. Никогда – ни прежде, ни после того – не встречал я таких лиц. Сказать: «красивое» - это не то. Тут нужно какое-то другое слово. Только какое?! Какое же?!

И её фигура, и её походка, и все её движения – сама хрупкость, само изящество. Но ни в коем случае не те манерность и жеманность, которые меня лично всегда раздражали и раздражают до сих пор.

Прекрасные белые волосы струились, спадая ей на плечи, как могут струиться лишь ветви берёзы или плакучей ивы, спадающие к земле подобно струям фонтана, сотворённого самою Природою. Брови достаточно крупные и тоже – ослепительно белые. Длинные, белые ресницы, слегка тронутые увядающими отблесками усталого осеннего солнца. И… веки, тоже совершенно белые, прикрывающие пустые глазницы…

А девочка шла и шла, как ни в чём не бывало. Шла медленной походкой по тихой осенней улице, ступая по еле слышно шуршащему под её ногами лиственному ковру, и, пройдя через окраинные кварталы, вступила под сень рощи, точно под купол расписного храма, возведённого в честь какого-то древнего, неведомого нам осеннего божества. Я же… Нет… Сказать, что я пошёл вслед за нею, значило бы не сказать ничего… Ноги сами понесли… А я не мог, а главное – не хотел противиться этому…

Так и шёл я по роще, под сенью деревьев, под сенью почти не прекращающегося разноцветного лиственного дождя, который начался здесь почти сразу же после нашего появления.

Шёл, делая всё возможное и невозможное, дабы не выдать своего присутствия, и тем самым невольно не нарушить столь неожиданно обретённого мною очарования. Не знаю и поныне, почувствовала ли она моё присутствие. Ведь слепые способны улавливать самые тонкие звуки, недоступные никому, кроме них.

…Девочка ориентировалась в роще просто великолепно – видно, бывала здесь и раньше не единожды. Обходила кусты, коряги, ни разу не споткнувшись, ни разу ни за что не зацепившись, чего, увы, нельзя было сказать обо мне, при всём при том, не пользуясь даже традиционной для большинства слепых белой тростью – этим звуковым поводырём. Никогда бы не смог представить её с этим предметом в руках. Так и шёл я, пока сгустившиеся сумерки не скрыли от моего взора силуэт этой девочки. Не ведая, где она теперь и куда идёт, я вернулся назад всё с тем же чувством тихого, молчаливо-умиротворённого очарования…

…До сей поры, безмолвными осенними вечерами, когда шуршит под ногами опавшая листва и поверхность пруда, что в дни минувшего лета казался большой лужей, блестевшей на солнце, покрывается разноцветной мозаикой листьев-корабликов, я выхожу из дома, и смотрю, смотрю, словно надеясь вновь встретить эту девочку…