Мезолит округи гор Рип

Значение округи гор Рип (Валдайских как истоков великих рек) в отечественной истории трудно переоценить. Поэтому антирусизм о них стоически помалкивает или помещает их далеко на Западе, почти у северного полюса и в иных далеких от реальности местах.
Горы Рипы (Исторические святыни России)
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111130.htm
http://ru.wikipedia.org/wiki/Рифейские_горы

Геноэтнология процесса
http://www.proza.ru/2010/01/12/157
http://www.proza.ru/2010/01/12/674
http://www.proza.ru/2010/01/15/423
http://www.proza.ru/avtor/zolinpm1&book=2#2 и др.

Глоттохронология
http://www.proza.ru/2010/01/21/1225
http://www.proza.ru/2010/01/23/1098
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111045.htm
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111098.htm и др.



С.Н.Лисицын в диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук «ФИНАЛЬНЫЙ ПАЛЕОЛИТ И РАННИЙ МЕЗОЛИТ ДНЕПРО-ДВИНСКО-ВОЛЖСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ» (специальность 07.00.06 – Археология; опубликована в Интернете www.sati.archaeology.nsc.ru/refers/main.html?) сделал ряд интересных наблюдений. Правда, он не избежал «скандинавизации» Руси даже в финальном палеолите, хотя эпос скандинавов об Одине (как и германский эпос в целом) упорно подчеркивает юго-восточные истоки самих скандинавов. Это подтверждается и современными данными генетиков. В пользу этого исхода прибалтийцев с юго-востока и многие археологические материалы. Сам же автор привел карту максимума валдайского оледенения. http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/007a/02110002.htm
http://www.yfs.ru/dmdocuments/pba_1.pdf
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111125.pdf
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111105-zolin.pdf

Понятно, что богатая фактурой работа С.Н.Лисицына из Интернета привычно исчезла
(так нередко исчезают любые работы, объективной информацией противостоящие доминирующему на планете официозу). Ниже постараемся восстановить часть фактуры работы Лисицына.

 
Где отсиживались пращуры скандинавов, когда тысячи лет над самой Скандинавией властвовала километровая толща льда ? Если скандинавы – индоевропейцы, то больше шансов им десятка два тысяч лет назад тяготеть к округе Черного моря и Каспия (включая и южные побережья этих морей).
Важное для заселения Северо-Запада России Днепро-Двинско-Волжское междуречье в постледниковое время становится регионом, насыщенным археологическими памятниками на протяжении мезолита и неолита. Регион оставался на стыке разных культурных традиций в течение всего позднего каменного века: в мезолите он составляет основную территорию бутовской и иеневской культур, в неолите стал ядром формирования верхневолжской культуры. Проблема первичного заселения в финальном палеолите и освоения в начале мезолита территории Днепро-Двинско-Волжское междуречья лежит в основе проблематики развития более поздних культур.
Археолог справедливо заметил, что эпоха перехода от палеолита к мезолиту на Северо-Западе Русской равнины является наименее изученным периодом каменного века. Правда, в течение трех последних десятилетий ХХ века на территории Днепро-Двинско-Волжского междуречья или Великого Водораздела Восточной Европы было найдено значительное количество памятников, относящихся к этому времени, однако их культурная атрибуция и периодизация продолжает оставаться на начальном уровне исследования, многие из них недостаточно полно или вовсе не опубликованы.
Основными источниками изучения выступают кремневые материалы  памятников бассейна Западной Двины, Днепра, Волги; литературные и архивные материалы. Материалы хранятся в фондах ИИМК РАН и Государственного Эрмитажа, Тверского Исторического музея. К сожалению, коллекции Новгородской области исследователей не привлекают.

Финальный (самый поздний) палеолит, как и мезолит, долгое время не выделялся как особое культурно-хронологическое подразделение археологической периодизации каменного века. В качестве отдельной эпохи финальный палеолит начинает обозначаться лишь после открытия и исследования ряда памятников в Северной Европе: Лингби в Ютландии [Clark 1936], Бромме на о. Зеландия [Mathiassen 1946], Мейендорф, Штельмоор [Rust 1937] в Германии, Свидре Вельке в Польше [Krukowski 1921; Sawicki L. 1935; Kozlowski L. 1936]. Обоснование терминов было инициировано основополагающей работой Г.Кларка [Clark 1936], введшего понятие культурной области памятников с черешковыми наконечниками, и завершено В.Тауте [Taute 1968], Я.Козловским и С.Козловским [Kozlowski J., Kozlowski S. 1975, 1977], которые дробно классифицировали памятники конца плейстоцена и раннего голоцена Северной и частично Восточной Европы.

По оценке С.Н.Лисицына, в отечественной историографии первоначально переходный этап от палеолита к неолиту получил наименование азильско-свидерской стадии эпипалеолита [Воеводский, 1934] или позднейшей азильской поры палеолита [Ефименко 1938]. П.П.Ефименке принадлежит заслуга выделения мезолита по признаку геометрических микролитов, который он называл ранним неолитом [Ефименко 1924].
Безусловно, I-ый этап изучения памятников рубежа палеолита и мезолита характеризовался накоплением материала. В 1926-1931 гг. сплошное разведочное обследование Верхнего Днепра в пограничных районах Смоленщины и Брянщины с Беларусью проводил К.М.Поликарпович. Им были открыты памятники Гренск, Латки, Столбун, Печенеж и др., ныне относящиеся к белорусскому финальному палеолиту и мезолиту. В статье 1932 г. им были даны первые обобщения этих материалов, разделенных на стадии свидерскую, тарденуазскую и кампиньи [Палiкарповiч 1932]. В 30-е гг. П.H.Третьяков производил сборы подъемного материала на местонахождениях Верхней Волги, охарактеризованных им как эпипалеолитиечские [Третьяков 1950]. В Подесенье на современной границе России и Украины в 20-е гг. проводил изыскания М.Я.Рудинский [1928],  который обнаружил ряд мезолитичеких памятников в урочище Смячка и стоянку Песочный Ров, исследованную затем М.В. Воеводским и А.А.Формозовым [Воеводский, Формозов 1950]. М.Я.Рудинский отнес их к хвалибоговицкому (по Л.Козловскому) этапу свидера. И к середине ХХ века имелось большое число местонахождений со свидерскими наконечниками, которые, однако, не имели четкой периодизационной привязки. Обобщение этих материалов было сделано в концептуальной статье М.В.Воеводского [1950] “Мезолитические культуры Восточной Европы”, где он параллельно С.H.Замятнину и А.Н.Рогачеву  на отечественном материале разработал концепцию археологических культур в каменном веке. Эту линию и следовало бы продолжить, помня о связях мезолита с палеолитом типа Костенок у Дона.
Возможно, II-ой этап исследований пришелся на 50-70-е гг. и характеризовался массовым открытием и раскопками преимущественно мезолитических стоянок. В 50-е гг. в смоленском течении Днепра у д. Катынь Е.А.Шмидт вслед за первыми находками А.Н.Лявданского 30-х гг.  обнаружил несколько мезолитических стоянок, исследованных В.П.Третьяковым [1972]. В 1955 г. О.Н.Бадер открыл ряд стоянок в районе г. Твери, отнесенных позднее Л.В.Кольцовым к бутовской культуре [Бадер, Кольцов, 1974]. В Верхневолжском регионе долгое время были известны лишь неолитические памятники, исследованные Л.Я.Крижевской. С 1955 г. работы на Верхней Волге начала Н.Н.Гурина (которая повторно изучила и Коломцы у истока Волхова). Она наряду с неолитическими открыла серию мезолитических памятников на Валдае (Ланино, Залесье, Торг, Нижние Котицы и др.) и группу финальнопалеолитических мастерских в районе д. Аносово на Верхнем Днепре, отнесенных (вслед за Р.Римантене) к прибалтийскому мадлену [Гурина, 1972]. Активное участие в этих работах принимали такие исследователи мезолита как В.И.Тимофеев, Г.В.Синицына, В.Я.Шумкин и И.В.Верещагина. В Верхнем Поднепровье исследования мезолитических памятников гренской культуры проводил в 60- гг. В.Д.Будько [1966]. В бассейне Западной Двины в 1957 г. Н.Н.Гурина на границе Белоруссии и Росиии исследовала Семенов Хутор и стоянку Крумплево - наиболее западный комплекс культуры кунда.

В 1962 г. A.M.Микляев открыл на Псковщине финальнопалеолитическое местонахождение Иванцов Бор и мезолитические пункты у дер. Лукашенки. С образованием Верхневолжской (московской) экспедиции в 1957 г. сначала Д.А.Крайнов, а потом с 1962 г. Л.В.Кольцов проводили обширные работы в Верхнем Поволжье, в результате которых были открыты многочисленные мезолитические памятники, разделенные в 1976 г. Л.В.Кольцовым (преимущественно на материалах Волго-Окского междуречья) на две культуры: бутовскую и иеневскую [Кольцов 1976]. Важным шагом в изучении финального палеолита и мезолита стала монография Л.В.Кольцова [1977], посвященная этому периоду. Таким образом, к концу 70-х гг. были открыты первые финальнопалеолитические памятники региона (Аносово, Иванцов Бор), разработана периодизация местного мезолита, выделены основные мезолитические культуры Северо-Запада Восточной Европы: неманская, кунда, бутовская, иеневская, песочноровская, гренская.
В конце века III-ий этап исследований характеризовался скачкообразным расширением источниковой базы, комплексными исследованиями мезолита и финального палеолита, разработкой методики изучения смешанных культурных слоев, уточнением периодизации памятников и созданием естественнонаучной хронологии. Белорусские исследователи раскопали несколько десятков мезолитических памятников на Днепре и Соже [Копытин 1977; Ксензов 1980, 1988]. Работами исследователей московской школы Л.В.Кольцова, М.Г.Жилина, А.Е.Кравцова, А.Н.Сорокина были открыты даже несколько сотен памятников мезолита. Из них уже около 100 и более исследованы раскопками, а некоторые благодаря работам Е.А. Спиридоновой получили палинологическую привязку. Около 50 памятников имеют датировки С14. На Верхней Волге изучены новые финальнопалеолитические памятники Подол 3 и Троицкое 3 [Синицына, 1996; Ланцев, Мирецкий, 1996], переходные от финального палеолита к мезолиту памятники Усть-Тудовка 1 и Теплый Ручей 1 и 2 [Жилин, Кравцов 1991; Мирецкий, 1987, 1988; Кольцов, 1993].

В Верхнем Поднепровье в 90-е гг. Г.В.Синицыной были возобновлены работы в районе Аносово. Появились и первые обобщающие работы по финальному палеолиту [Ксензов, 1988; Зализняк, 1989, 1999; Копытин, 1992], где обосновывается его различие с мезолитом и рассматривается динамика развития каменных индустрий в различных регионах. В результате финальнопалеолитические памятники получают первичную периодизацию, различную трактовку линий культурного развития и миграционных процессов (свидер, восточный аренсбург и лингби), основания для хронологии и реконструкции хозяйства (охотники на северного оленя, по Л.Л.Зализняку). Датировка многих мезолитических памятников существенно уточнилась. Удревнились бутовская и иеневская культуры. В результате интенсивных работ исчезли культурно-хронологические и географические “белые пятна” между памятниками финального палеолита и раннего мезолита в Циркумбалтийской зоне. И все же, вместе с тем всеобщий кризис понятия “археологическая культура” привел к переосмыслению источников для этого периода: осознается специфичность выделенных культур и процессов их взаимодействия между собой, выделяются культурные группировки как более высокого, так и более низкого порядка (постсвидерский круг, локальные варианты культур, тип памятников). Продолжающиеся и в начале ХХ1 века интенсивные исследовательские работы способствует дальнейшему углублению представлений о финальном палеолите и мезолите на Северо-Западе Русской равнины.

Территория в междуречье великих рек Волги, Западной Двины и Днепра имеет устойчивое наименование – Великий Водораздел. В эпосе о большей древности скифов по отношению к египтянам это отразилось памятью о священных горах Рипах (на них с античности виделись истоки крупнейших рек Скифии). Русские летописи называли округу Оковским лесом, где – при разных вариантах трактовок – есть шансы и у Ока Промысла (Прометея в индоевропействе). Прометей по античным данным владел в Скифии землями, где протекала река Орел. На Скифской скале за грехи перед богами он был на 30 тысяч лет распят. Спас от мучений титана Геракл, которого научил стрелять из лука скиф Тевтар. Чаще местом казни Прометея указываются Кавказ и иногда Крым. Но есть шансы и у округи Валдайской возвышенности, водоемы которой обеспечивают и ныне водой Москву.
Зарайская стоянка, Сунгирь и другие памятники палеолита округи Москвы указывают на наличие здесь достаточно развитого населения 25 – 15 тысяч лет назад. Материалы по Сунгири хранит Владимиро-Суздальский музей. Вот только некоторые из находок на указанных памятниках (см.: Интернет).
 
Каменные орудия труда из Зарайска. Имеют аналоги в Костенках.
 
Бусы из Зарайска, имеют аналоги в Сунгири.
Вот знаменитая полированная костяная лошадка, символ Сунгири 25 тыс. лет назад. Или из бивня мамонта  диск-солнце (?), подобия чему уже в металле и другом материале будут доминировать в последние несколько тысячелетий.
 
Или вот антропологические реконструкции живших здесь людей (мужчины, мальчика, девочки).
   
Найденные здесь костяные жезлы, браслеты, бусы и т.п. многое говорят в пользу достаточно высокого уровня развития  населения в округе Москвы около 25 тысяч лет назад. И жили они у гор Рип – Великого Водораздела, а тогда источника обильных вод.
Это название достаточно точно определяет специфику региона, где находятся истоки основных водных артерий Северо-Запада и Центра Русской Равнины, принадлежащие к бассейнам Каспийского, Черного и Балтийского морей: Волга, текущая на восток, Днепр, текущий на юг, и Западная Двина, текущая на запад, а также Ловать с северным водосбросом в озеро Ильмень.
 
Фундамент Русской платформы (на которой лежит Русская равнина с Русской возвышенностью), составляют кристаллические докембрийские породы, разбитые трещинами и разломами на подвижные блоки, что отражается в строении осадочной толщи и рельефа. С движением этих блоков связано образование синеклиз и антеклиз – районов опускания и поднятия земной коры. Наиболее значительными на Северо-Западе Русской равнины являются синеклизы Балтийская и Московская, разделенные Литовско-Белорусской антеклизой и ее северным продолжением – Латвийской седловиной [Обедиентова 1977: 25]. Самыми древними породами региона, обнаженныим или перемещенными ледником, являются девонские карбонатные и пестроцветные песчано-глинистые породы аллювиального генезиса, которые на юго-востоке сменяются карбонатными толщами, часто придающими поздним моренам красно-бурый цвет.
Отложения каменноугольного периода развиты в виде полосы меридионального направления. Выходящие местами на поверхность средний и верхний отделы карбоновых напластований представлены известняками и доломитами с прослоями глин. Карбоновые отложения образуют возвышенное плато, поверхность которого повышается к югу от верхневолжских озер. Среди четвертичных отложений юго-востока территории встречается значительное число глыб – отторженцев карбоновых пород. Южнее Смоленска в меридиональном направлении простирается шлейф останцов песчано-глинистых верхнеюрских и нижнемеловых отложений, расчлененных эрозией и ледниковой деятельностью. Морены содержат здесь большое количество этого материала и часто имеют зеленоватый и черный цвет [Чеботарева, Вигдорчик, Малаховский, Шик 1961: 74-82].

Днепро-Двинско-Волжское междуречье входит в состав конечной территории распространения Балтийского щита валдайского оледенения, отложения которого перекрывают напластования более древних четвертичных оледенений. Валдайские ледниковые отложения образуют несколько зон седиментации, отличающихся типологически и по особенностям рельефа: А) главная зона выпахивания и прерывистой ледниковой аккумуляции – Фенноскандия; Б) внутренняя ледниковая зона, в пределах которой развиты озерно-ледниковые абразионные и аккумулятивные равнины – главная территория Балтийского щита, охватывающая Балтику полукольцом; В) основная краевая зона с холмистоморенными и камовым рельефообразованием; Г) внешняя зона краевых образований времени максимального продвижения ледника с преобладанием зандровых и аккумулятивных озерно-ледниковых равнин. [Чеботарева, Вигдорчик, Котлукова, Малаховский 1961: 83]. Зоны В и Г приходятся на рассматриваемую Лисициным  территорию.

Граница распространения валдайских отложений на Северо-Западе Русской равнины проходит вдоль Литовской гряды, которая в западном направлении переходит в краевые образования великопольско-добржинской стадии сверопольского оледенения, а в восточном протягивается к оз. Нарочь, затем к г. Лепелю и г. Орше, проходит севернее Смоленска к с. Пречистому, западнее г. Белого, через ст. Западная Двина, г. Адреанополь, с. Селижарово, через г. Вышний Волочек, восточнее ст. Удомля – с. Пестово и далее теряется в Молого-Шекснинской низине [Чеботарева, Вигдорчик, Малаховский, Шик 1961: 73]. Наибольшая мощность отложений (до 200 м и более) – в понижениях, древних долинах и зоне краевых ледниковых образований. Наиболее распространенным типом отложений валдайского оледенения является морена – валунный суглинок, а также песчаные флювиогляциальные и озерно-ледниковые отложения.

Сформировавшийся за тысячелетия современный рельеф отличается значительным разнообразием и характеризуется распространением конечно-моренных холмистых равнин, охватывающих значительные площади на западе Нечерноземной зоны. Днепро-Двинско-Волжское междуречье входило в область образования бассейнов обширных приледниковых водоемов и до сих пор сохраняет черты ледникового ландшафта. Здесь выделяются несколько типов позднеледникового рельефа [по: Микляев, Долуханов 1985]: 1) холмисто-моренный рельеф, включает холмы и гряды, сложенные валунным суглинком; 2) всхолмленная моренно-эрозионная равнина, состоящая из моренных холмов и гряд, которые разделены широкими ложбинами; 3) волнистые зандровые равнины, включающие песчаные увалы, псевдодюны, разделенные болотистыми низинами; 4) озерно-ледниковые равнины, сложенные песком и глинами; 5) молодые речные долины, часто наследующие древним бассейнам; 6) озерные отложения в пределах озерно-ледниковых ложбин.

Географически центральную часть междуречья занимает Западно-Смоленское возвышенное плато, граничащее на западе с узкой Суражско-Касплянской депрессией, отделенной Витебской и Городокской возвышенностью (между которыми проложила русло Западная Двина) от наиболее значительной Дисна-Полоцкой депрессии. На севере в Западно-Смоленское плато вклинивается Ловатская депрессия, которая отделяет Бежаницкую возвышенность от Валдайской. Обширная Валдайская возвышенность, часть Смоленско-Московской, окаймляет с северо-востока Западно-Смоленское плато. С юга и юго-востока плато ограничено оконечностью Смоленско-Московской возвышенности, прорезанной долиной Днепра. Относительные средние высоты плато лежат в пределах 150-200 м над уровнем моря. Депрессии имеют отметки до 50 м, а наиболее высокие точки Бежаницкой и Валдайской возвышенностей – более 300 м над уровнем моря.
 
Чехол четвертичных отложений, относящихся в основном к валдайскому времени, существенным образом дополняет основные формы рельефа региона. Так, во внешней ледниковой зоне (зона Г) шириной до 100 км, которая тянется от Молого-Шекснинской низины к истокам Мсты и далее на юго-запад к верховьям Волги, Межи и Днепра, распространен волнисто-равнинный рельеф. Здесь преобладают зандровые и озерно-ледниковые равнины с абсолютными отметками 130-200 м и незначительными превышениями (5-10 м). Среди волнистых равнин, сложенных грубозернистыми флювиогляциальными отложениями, встречаются моренные краевые образования максимальной стадии валдая, а также участки моренных равнин холмисто-моренного рельефа и камов московского оледенения. В Северной Белоруссии и смежных районах Смоленщины внешняя зона выражена в виде зандровой песчаной равнины шириной 10-20 км, окаймляющей Северо-Белорусскую гряду. В районе верховьев Западной Двины и верхневолжских озер широко распространены зандровые и озерно-ледниковые равнины, разрезанные долинами ледниковых стоков, а также песчаный холмистый рельеф, являющийся разновидностью зандров, который возник при таянии погребенного льда.
 
Продвижение ледника в верховьях Волги в большой степени находилось в зависимости от дочетвертичного рельефа карбонового плато, имеющего абсолютные отметки 200 м и более. Край плато рассекается древней гидрографической сетью. К одной из самых архаичных долин приурочены верхневолжские озера (Стерж, Пено, Волго и др.) и истоки Волги. На этом участке намечаются две мощные линии подковообразных гряд, сложеннных валунным суглинком и песками, которые связываются с конечными образованиями валдайского максимума [Чеботарева, Вигдорчик, Котлукова, Малаховский 1961: 83-88].

Основная краевая зона (зона В), которая образует огромную дугу шириной 100-160 км, протянулась на юго-запад от Онежского озера, окаймляя Белое озеро, далее к ст. Пестово, г. Боровичи, ст. Бологое, г. Осташков и затем к г. Торопец и Великим Лукам, переходя далее на территорию Беларуси и Литвы. Средние абсолютные высоты составляют 200 м. В этой зоне преобладает холмисто-моренный рельеф; широко распространены сложенные песками камы. Зандровые равнины занимают небольшие участки, образуя гряды озов или террасы по ложбинам стока ледниковых вод. Равнинные понижения и котловины между холмами заняты многочисленными озерами. В пределах зоны В локализуется вепсовская стадия деградации валдайского ледника. Краевые образования вепсовской стадии имеют наивысшие абсолютные отметки (до 250-300 м). Они тянуться с запада от Белозерской и Кирилловской гряд к истокам р. Ояти, проходят восточнее г. Боровичи и оз. Пирос, далее через г. Валдай и г. Осташков к г. Великие Луки. Фундаментом напластований вепсовской стадии служит преимущественно бровка уступа карбонового плато (гряды Кирилловская и Тихвинская, Вепсовская возвышенность и т.п.). Граница крестецкой (среднелитовской) стадии деградации ледника также располагается в пределах зоны В. Ее краевые образования огибают со всех сторон Судомскую возвышенность, в виде широкого языка протягиваются к г. Великие Луки и потом уходят на север. Среди ледниковых форм этой стадии выделяются гряды конечных морен высотой до 30 м, оформляющие оконечности ледниковых лопастей.
Геологические свидетельства основных этапов освобождения территории Север-Запада Русской равнины от ледникового покрова на рубеже плейстоцена и голоцена вместе с палеоботаническими сведениями содержат ценную информацию о палеогеографическом окружении первобытного человека. В позднеледниковье Северной Европы различают ряд последовательных этапов регрессивно-трансгрессивных фаз дегляциации, которые скоррелированны с изменениями климата, обоснованными палинологически [Чеботарева, Саммет, Знаменская, Рухина 1961; Хотинский, Девирц, Маркова 1966; Серебрянный 1963; Хотинский 1977; Палеогеография Европы... 1982: 136-138; Фаустова 1994]:
 
15,5-14,5 тыс. л.н. – вепсовская стадия (южно-литовская, поморская, померанская) – субарктический климат,
14,5-13,0 тыс. л.н. – мстинский интерстадиал – раунисское потепеление,
13,0-12,8 крестецкая стадия (хаанья, среднелитовская) – похолодание древнего дриаса,
12,8-12,3 тыс. л.н. – плюсский интерстадиал – беллингское потепление,
12,3-12,0 тыс. л.н. – лужская и невская стадия (северолитовская, пандивере, сакала) – похолодание среднего дриаса,
12,0-11,0 тыс. л.н. – аллередский интерстадиал – аллередское потепеление,
11,0-10,3 тыс. л.н. – стадия сальпаусселькя – похолодание позднего дриаса. Окончание последнего знаменует начало современной эпохи – голоцена.

Наиболее отчетливые следы дегляциации и освобождения значительной территории циркумбалтийской зоны от ледника фиксируются вепсовской стадией. Ледник в краевой зоне распался на множество микроязыков. Днепро-Двинско-Волжское междуречье в этот период входило в полосу краевых ледниковых образований, как и в последующий затем раунисский интервал, слабо выраженный в палинологических спектрах гляциальных районов.
В раннем дриасе, сопровождавшемся суровыми климатическими условиями и распространением полярной флоры, ледник частично сохранял контроль над междуречьем Западной Двины и Волги. Лишь в беллинге льды повсеместно отступили от Великого Водораздела, и на преледниковых территориях распространилась береза бородавчатая, сменившая свою субарктическую карликовую предшественницу. Скорее всего, значительная часть бассейна Верхнего Днепра в этот период уже была пригодна для обитания человека, а Двинско-Волжское междуречье могло входить в зону периодического посещения.
Похолодание среднего дриаса на Северо-Западе Русской равнины и Южной Швеции отмечено несколькими поясами конечноморенных образований, свидетельствующих о последовательном регрессивном характере дегляциации на этом этапе. Стоит отметить, что многие современные исследователи склонны не выделять средний дриас в отдельный стадиал, а рассматривать его как завершение беллинга [Фаустова 1994: 97-101]. Глобальное аллередское потепление, климатические условия которого почти не отличались от современных, способствовало распространению сосново-березовых лесов с участием ели и примесью широколиственных пород. Весь интересующий нас регион оказался пригоден для заселения человеком, однако памятники, достоверно датированные этим временем, пока не выявлены.

 
Последнее наиболее значительное похолодание в молодом дриасе ознаменовалось временным возвращением перигляциальных условий. В палинологических спектрах пыльца трав вытесняет лесные сообщества, появляются холодолюбивые виды, включая карликовую березу [Климанов 1994: 74]. Район верховьев Волги, Западной Двины и Днепра представлял тогда зону кустарников и предтундровых редколесий, сохранявшихся по долинам рек и озер. Однако ухудшение климата не сопровождалось продвижением ледника южнее Северной Карелии, и весь Северо-Запад был доступен первобытным первопоселенцам.

Наступление раннего пребореального потепления (10,3-10,0 тыс. л.н.) положило конец господству холодолюбивой растительности. На рубеже плейстоцена и голоцена формируется климат, близкий к современному. Распространяются сосново-березовые лесные массивы с примесью ели и широколиственных деревьев. Некоторое понижение среднегодовых температур в позднем пребореале (10,0-9,3 тыс. л.н.) выразилось в резком увеличении роли травяных и кустарниковых ассоциаций за счет сокращения древесных пород. Лесные массивы вновь приобретают вид редколесий, но не достигают позднедриасового уровня деградации. С наступлением бореала (9,3-8,0 тыс. л.н.), вместе с которым вернулись теплые климатические условия и теплолюбивая флора, амплитуда голоценовых климатических колебаний носила локальный характер и более не могла затруднять освоение Днепро-Двинско-Волжского междуречья людьми каменного века.

ГИДРОСИСТЕМА. Гидросистема Днепро-Двинско-Вожского междуречья необычайно сложна. Кроме верховьев трех основных рек, здесь представлено множество их крупных и средних притоков, многие из которых имеют собственную гидросеть, а также неисчислимое множество мелких речушек, часто почти исчезнувших, но с древними долинами. Днепро-Двинско-Вожское междуречье – озерный край. Его юго-западная часть входит состав Белорусского Поозерья, а верховья Западной Двины и Волги являются частью Верхневолжской озерной системы. Характерная особенность озерных систем Северо-Запада Русской равнины – сквозная проточность, возникшая как следствие наследования гидросистеме позднеледникового времени. Кроме связанных систем озер в регионе также повсеместно распространены цепочки замкнутых реликтовых озер, наследующих позднеледниковым термокарстовым переуглубленным ложбинам и сточным приледниковым водоемам.

Эрозионный микрорельеф, который выражается в широко разветвленной балочной системе, характерной для всей описываемой территории, способствовал сложению топографической ситуации, когда речные потоки не только в доисторическое, но и уже в историческое время не раз меняли направление своего течения. Сложная система формирования гидрологической сети в Днепро-Двинско-Волжском междуречье, часто затрудняет геоморфологическую привязку археологических памятников. Во многом изменения направления течения рек связанны с особенностями тектоники и деятельностью ледника. В периоды стадиальных ледниковых образований образовывались многочисленные местные водоразделы, ныне не выраженные. В межстадиальные периоды подвижек ледника в полосе между краем ледника и зоной его краевых образований вырабатывались молодые эрозионные гидросети, реликты которых унаследованы современными долинами рек и озерами. При этом сток осуществлялся по двум схемам: 1. от края ледника в сторону краевой зоны; 2. от зоны краевых образований в сторону ледника. В первом варианте реки пользовались унаследованными доледниковыми долинами на участках, не заполненных ледниковыми осадками. Достигнув зоны краевых образований, они огибали ее с внутренней стороны, протекая параллельно, пока не прокладывали новые русла или не поворачивали обратно к леднику. Во втором случае речные потоки проистекали из зоны краевых образований и достигнув ледника, поворачивали в параллельном направлении и затем прорезали новые русла через зоны наиболее молодых краевых образований [Саммет 1963: 56]. Неоднолинейная схема формирования гидросистемы региона способствовала “петлянию” современных речных долин, часто не соответствующему направлению стока по основному современному водоразделу.

Главный водороздел, который в современный геологический период на рассматриваемой территории проходит по линии Витебск – Орша - Западная Двина – Рыбинск [Воробьев 1994: 3-4], в ледниковый период (из-за изостатического опускания платформы, вызванного ледником) располагался в нескольких сотнях километров юго-восточнее. Последнее обстоятельство является очень важным для понимания закономерностей формирования приледниковых озер, которые могли существовать лишь к северу от главного водораздела [Обедиентова 1975, с.97-98; Квасов 1975: 29-31]. В валдайское время бассейны верхнего течения Днепра и Западной Двины образовывали систему приледниковых водоемов, частью которой является система верхневолжских озер со стоком по днепровской прадолине. Современная линия водораздела сложилась лишь в раннем голоцене за счет спуска озер, возникших на месте ледниковых стоков юго-западного направления. Волга переместила свой исток от Вышневолоцкой гряды к центру Валдайской возвышенности. Таким образом, территориально зона распространения приледниковых озер и наследующих им водоемов охватывает более южные территории, нежели те, которые диктует топография современной гидросистемы.
 
Формирование бассейнов основных трех крупных рек имело разный характер. Наиболее древней долиной среди крупных рек обладает Днепр. Считается, что территория верхнего течения реки не была полностью покрыта ледниковым щитом, но сама долина с современным направлением стока сформировалась лишь в финале плейстоцена [Квасов 1975: 54-55]. Полагают, что Суражско-Касплянская депрессия, соединявшаяся высокой седловиной на широте Витебской Возвышенности с долинообразной Гусинской депрессией, тяготеет к прадолине Днепра времени позднеледниковья [Санько 1987: 9]. Она представляет собой цепь понижений, занятых в древности проточными озерами, сформировавшими нынешнее русло. Есть однако и мнение, что верхнее течение Днепра имеет и более древний плейстоценовый возраст [Горецкий, 1970: 6-9]. Террасообразование Верхнего Днепра очень сложно коррелируется с долинными аллювиальными отложениями в среднем течении реки. Здесь выделяются две надпойменные террасы, из которых наиболее ранняя, вторая, фиксируется на участке Смоленск-Могилев (высотой 18-20 м) и относится ко второй половине среднего валдая. Считается, что ее верхняя свита образовалась не позднее конца валдайского ледникового максимума [Вознячук 1973: 54-62]. Формирование первой надпойменной террасы происходило, видимо, в позднеледниковье в периодизационных рамках от померанцевской (вепсовской) стадии валдая до аллереда включительно [Вознячук 1973: 64-65]. В верховьях Днепра эта терраса замещается озерной террасой Дорогобужского приледникового озера высотой до 35 м. Ниже Смоленска она превращается озерную песчаную террасу, коррелирующуюся с древним Оршанским озером. Первая терраса образовалась после спуска озер, произошедшего вследствие прорыва Днепра в районе Орши вслед за вепсовской стадией деградации ледника [Квасов 1975: 55-63].
 
Образование аллювиальных отложений в верховьях Западной Двины менее изучено. Отложения финальноплейстоценовой усвячской аллювиальной свиты мощностью 20-25 м сформировались в перигляциальных условиях. В ее формировании ледниковые талые воды не принимали участия, т.к. течение реки в валдайское время было направлено в сторону ледникового покрова. Усвячская свита, находящаяся ныне ниже подошвы валдайской морены, сложена мелкими и тонкими слабослоистыми песками, алевритами и суглинками [Вознячук 1973: 63-64]. Накопление этих отложений происходило в условиях застойного перигляциального режима водных потоков, образовывавших подпруженные приледниковые водоемы [Санько 1987: 50]. Нижняя часть свиты сформировалась в средневалдайское время, а верхняя – в позднем валдае. Первой надпойменной террасе Днепра в бассейне Западной Двины соответствуют от 5 до 6 надпойменных террас. Шестая и пятая террасы состоят каждая из 2-3 уровней эрозионного вреза реки, образовавшихся во время спуска приледниковых озер с высотном уровнем от 50 до 20 м над современным урезом воды. Четвертая терраса, ассоциированная с беллингом и третья с аллередом завершают валдайский цикл. Две более низкие голоценовые локальные террасы составляют пойму реки [Вознячук 1973: 65-66]. В верховьях реки и на современном водоразделе Западной Двины и Днепра в поздневалдайское время существовала система приледниковых водоемов: Оршанское, Лучесинское, Суражское, Межинское и Касплянское (Демидовское) проточные озера, представлявшие собой плесы крупного Оршанско-Сурожского озера, опоясывавшего Витебскую возвышенность, которая была тогда островом [Квасов 1975: 57]. Сток из этого водоема осуществлялся на юг через бассейн р. Сож. Лишь после отступления ледника от краевых образований вепсовской стадии и прорыва Днепра в районе Орши водосброс поменял направление на западное, в сторону Полоцкого озера, которое питалось также водами подпруженного Привалдайского озера. Последнее занимало современные долины р. Великая и р. Ловать. Спуск Полоцкого озера в период лужской стадии деградации ледника положил начало современной врезной долине Западной Двины в ее верхнем течении.

Верховья Волги являются геологически очень молодым образованием. Наиболее характерной чертой бассейна Верхней Волги является очень слабая эрозионная освоенность территории. Выраженная расчлененность рельефа связана не с водно-эрозионными процессами, а с первичными неровностями ледниково-аккумулятивного рельефа. Протекающие здесь речки и ручьи не имеют разработанных долин и пассивно следуют древним понижениям, многие из которых заняты озерами или заболочены. [Лопатников, Шик 1963: 115]. Формирование речной долины от истоков и до бассейна Оки связано с несколькими позднеледниковыми стадиями спуска исчезнувших ныне крупнейших преледниковых озер, которые заполняли современные низины: Волго-Шошинскую, Молого-Шекснинскую, и Ярославско-Костромскую. Формирование современного верхнего русла реки относится, как и у Верхнего Днепра, ко времени после вепсовской стадии. В этот период Верхневолжская система озер получила сток в северном направлении через Белозерское приледниковое озеро, а в лужскую стадию - и через Онегу. В беллинге возник прорыв Волги у г. Плеса [Квасов 1975 с. 81-84], и Верхневолжская система озер постепенно обмелела и приобрела современные черты, получив сток на запад. Лишь Привалдайское озеро, в дно которого врезалась Ловать, сохранило северный сток.
 
В бассейне верхней Волги в пределах распространения валдайского оледенения позднеплейстоценовые террасы, связанные с речной деятельностью, не выявлены. Московско-валдайская терраса микулинского возраста и более низкая валдайская терраса развиты южнее рубежа распространения валдайского оледенения [Обедиентова 1977: 105], который проходит на уровне пос. Селижарово Тверской области. В верховьях реки зафиксирована на некоторых участках терраса рубежа плейстоцена-голоцена высотой до 5 м, которая ниже по течению прислонена к валдайской. Она развита по берегам верхневолжских озер Стерж, Пено, Вселуг и Волго и сложена слоистой супесью и мелким песком. Формирование террасы связано с невыработанностью продольного профиля русла, которое продолжало энергично врезаться в раннеголоценовое время [Обедиентова 1962; Обедиентова 1977: 140-146]. Голоценовая терраса высотой местами до 10 м в виде локальных слабонаклоненных к реке участков наблюдается по всему бассейну Верхней Волги, а ниже по течению образует зандровую зону.
Ранние (выявленные) археологические памятники Днепро-Двинско-Волжского междуречья не обладают источниковедческой полнотой и пока слишком малочисленны и плохо исследованы, чтобы дать исчерпывающее представление о первых этапах колонизации региона. Для реконструкции процесса первичного заселения и освоения Северо-Запада Русской равнины необходима сравнительная синхронизация этапов освоения человеком освобожденных от ледника географически равнозначных регионов. В частности, наиболее полно исследованная археологически и методами естественных наук Южная Скандинавия дает подробную картину процесса заселения освобожденных ледником областей в финальном палеолите и раннем мезолите. Днепро-Двинско-Волжское междуречье географически находится на широте Северной Дании и Южной оконечности Швеции (Скании). Именно с этими районами Лисицин и коррелирует  возможные ранние фазы колонизации.
Но, к сожалению, Россия пока не суммировала достижения своих исследователей, ничем не уступающие изученности Южной Скандинавии.

По Лисицину, к началу беллинга Южная Скандинавия уже целиком освободилась от ледникового покрова [Eriksen 1996: 9; Cullberg 1996: 181-184], однако, наиболее раннее присутствие человека относится к более позднему времени. Тогда как Россия Подонья и Поволжья большей частью развивала свое население.
Памятники самой древней гамбургской культуры, происходящей из Северной Германии, в ее развитой стадии хавельт, известны лишь в южной части Ютландского полуострова (Йельс 1, Йельс 2, Слотсенг-c и др.) и относятся по радиоуглеродным и стратиграфическим данным к периоду не ранее середины-второй половины беллинга [Fischer 1991: 101-102; Holm 1991, 1996]. То есть, менее 15 тысяч лет назад.
В южной же, а также средней Дании, включая островную территорию, найдены памятники следующей по хронологии культуры федермессер (Слотсенг-b, Слотсенг-e, Эгтвед, Фермозе, Хасселе и др.) [Fischer 1988, 1991: 102-104; Holm 1991, 1996]. Северная Германия и Южная Дания считаются коренной областью формирования этой культуры (которая распространена также в Бельгии и Нидерландах), датирующейся с начала-середины среднего дриаса и доживающей до аллереда.  На картах-схемах автор справедливо отметил сравнительную независимость развития ряда культур Европы, но демонтративно не указал мезолитическую  мощь хотя бы региона Подонья.

 
Лишь с началом аллередского интерстадиала (по археологическим и естественнонаучным данным) начинается освоение людьми интересующей Лисицина территории Северной Дании и Скании. Древнейшей местной культурой, распространившейся также на территорию Северной Германии и, возможно, Северо-Западной Польши, считается культура броммме/лингби. Она является наиболее изученной на сегодня финальнопалеолитической культурой, насчитывающей не менее 50 местонахождений и стоянок [Petersen 1993; Васильев 1999: 215-216]. На севере и северо-востоке Дании к бромме относится наибольшее число памятников (Бромме, Левенхольм, Севинд, Ланго I, Хейгорд, Троллесгаве I, Фенсмарк, Аттемозе II и др.) [Madsen 1983, 1996; Johansson 1996; Johansen 1997; Fischer 1990, 1991: 104-107; Holm 1996]. В Южной Швеции к бромме относят стоянки Сегебро, Вонгамоссен, Меллеред и ряд местонахождений [Salamonsson 1964; Larsson 1996: 144-148]. Имеющиеся радиоуглеродные датировки и данные палинологии определяют рамки существования этой культуры в рамках аллереда – начала позднего дриаса. Но немало подобного и на землях Подонья и других российских.

Катастрофическое похолодание позднего дриаса способствовало свертыванию процесса заселения приледниковых областей Скандинавии и даже, возможно, оставлению людьми южной оконечности Швеции. Памятники географически широко распространенной аренсбургской культуры, которые датируются от рубежа аллереда - позднего дриаса и до раннего пребореала включительно, известны в Дании на юге Ютландии (Хьяруп Мозе, Брамдрупгорд), о. Зеландия (Бондеруп) и о. Лолланн (Селбьерг I) [Andersen 1988; Becker 1971; Fischer 1991: 107-109; Petersen, Johansen 1991, 1996]. В Скании достоверные аренсбургские памятники отсутствуют, но есть ряд находок наконечников аренсбургского типа, устойчиво встречающихся также в раннемезолитических комплексах [Larsson 1996: 147, 153]. Но явно не уступают им и мезолитические комплексы на землях России.
Начало голоцена соответствует новому раннемезолитическому этапу освоения севера Ютландского полуострова и юга Скандинавского полуострова. Памятники раннего маглемозе в Дании (Бармозе, Фладет), культуры хенсбака и сандарна в Южной и Западной Швеции и фосна в Южной Норвегии, сформировавшиеся на аренсбургской основе, завершают древнейшую эпоху колонизации Южной Скандинавии [Fischer 1993b: 58; Cullberg 1996; Kindgren 1996; Bang-Andersen 1996].

Таким образом, процесс раннего заселения Северной Дании и Скании начался с рубежа аллередского интерстадиала около 12 тыс. л.н. и закончился в раннем пребореале примерно 10 тыс. л.н. (раннее заселение земель России – на десятки тысяч лет, как минимум, раньше). Он состоял из трех фаз: ранней аллередской, регрессивной позднего дриаса и фазы раннемезолитического расселения [Fischer 1993a: 54; Larsson 1996: 153-155]. Такая схема освоения постгляциального пространства не может быть целиком экстраполирована на Днепро-Двинско-Волжское междуречье, но лишь указывает на основные вероятные хроносрезы колонизации (скромно не указано доминирующее направление) географически равнозначной территории. Полному хронологическому соответствию процессов заселения обоих регионов, по справедливому замечанию Лисицина, препятствует несколько факторов:

I. Природно-климатическая зональность в позднеледниковье существенно отличалась от современной широтной и была широтно-меридиональной из-за влияния ледника. Природные условия на Великом водоразделе в позднеледниковье были значительно мягче, чем в Южной Скандинавии, которая была ближе расположена к леднику. Следовательно, периоды похолоданий на рассматриваемой территории имели менее катастрофичные последствия.
II. Южная Скандинавия – приморская провинция, а Днепро-Двинско-Волжское междуречье – внутриконтинентальная область. Различная ландшафтно-географическая приуроченность обоих регионов обуславливала и разницу в температурном режиме, типе растительности, фаунистическом окружении человека и экологической нише последнего. Например, если в аллереде Южная Скандинавия была покрыта относительно ксерофитными сосново-березовыми лесами [Aaby 1993: 25], то на Северо-Западе Русской равнины широкое распространение получила ель [Зеликсон 1994: 115], которая является индикатором повышенной влажности.
III. Пространство, осваиваемое человеком, регулировалось также состоянием гидросистемы, трансгрессиями и регрессиями водоемов и деятельностью речных стоков. В Южной Скандинавии и на Великом Водоразделе в финале плейстоцена эти гидроресурсы коренным образом отличались. Так, в позднеледниковье сеть крупных проточных приледниковых озер на Северо-Западе Русской равнины находились в активной фазе развития, а верховья Волги, Днепра и Западной Двины только формировались. Интенсивная эрозионная деятельность рек препятствовала освоению низких террасовых уровней, наиболее пригодных для обитания человека. Южная Скандинавия находилась под доминирующим влиянием одного огромного приледникового водоема – Балтики. Сокращение и расширение балтийского бассейна самым непосредственным образом отражалось на освоении прибрежных территорий [Larsson 1996]. Крупные регрессии водоема способствовали трансформации Балтики в относительно замкнутое озеро (Балтийское приледниковое озеро в аллереде/позднем дриасе, Анциловое озеро в бореале), а регрессии вновь превращали ее в обширный морской залив (Иольдиевое и Литориновое моря в пребореале и атлантикуме) [Долуханов 1969: 31-56]. Этот важнейший экологический фактор периодически то способствовал продвижению людей с территории Ютландии в Южную Швецию по сухопутным мостам (древнейший – в аллереде), то, наоборот, затруднял сухопутное сообщение этих районов. Из-за колебаний уровня Балтики памятники на низких уровнях Южной Скандинавии сейчас находятся под водой.

Учитывая эти факторы, можно сделать два основных вывода относительно возможностей раннего заселения региона Великого Водораздела: 1. Условным нижним хронологическим пределом, когда было возможно древнейшее заселение района является, аллередский теплый период 12-11 тыс. л.н., когда весь район обладал наиболее благоприятными природными условиями, близкими к современным. Этому не противоречит и хронология ранних памятников Северной Дании и Южной Швеции. 2. Период позднего дриаса также был в достаточной мере благоприятен для колонизации, что уже, однако, не находит соответствия в материалах Южной Скандинавии. Последнее тем более значимо, что памятники, надежно датирующиеся не позднее начала молодого дриаса в Восточной Европе, известны и связываются с миграцией населения с юго-восточного побережья Балтики [Синицына 1996: 44-45; Zaliznyak 1999]. В Днепро-Двинско-Волжском междуречье наиболее важные стратиграфические разрезы, для которых получены палинологические определения поздним дриасом, имеются на стоянках Подол III (2 раскоп) и Усть-Тудовка I в Тверской области.

Финальный палеолит и начало мезолита в Днепро-Двинско-Волжском междуречье характеризуется ограниченным количеством источников археологической информации. Среди всех остатков материальной культуры для изучения оказываются доступны почти исключительно каменные изделия. Природные условия на рубеже плейстоцена и голоцена способствовали разрушению культурного слоя, а песчаные почвы не позволили сохраниться органическим остаткам. Исключения составляют лишь единичные мезолитические поселения, связанные с древними озерными отложениями. На территории Великого Водораздела известны отдельные памятники с частично сохранившимся культурным слоем. Остатки полууглубленного жилища исследованы Г.В.Синицыной на финальнопалеолитической стоянке Подол III на Валдае. Скопления кремня, ямы и кострища, интерпретируемые как объекты хозяйственно-бытового значения, и наземные жилища исследованы на стоянках раннего мезолита иеневской, бутовской культур на Верхней Волге и гренской в Верхнем Поднепровье [Синицына 1996; Кравцов 1999; Жилин 1999; Ксензов 1999].

Памятники древнего голоцена несут разную функциональную нагрузку в различных микрорегионах Днепро-Двинско-Волжского междуречья, которая отражается на типологическом составе кремневого инвентаря. Так, верхнеднепровские местонахождения у дер. Аносово на Смоленщине представлены исключительно местонахождениями на выходах кремня и являются стоянками-мастерскими [Гурина 1972; Липницкая 1988]. Среди находок аносовских местонахождений господствуют продукты расщепления кремня, массово представлены нуклеусы, а орудийный набор ограничен количественно и по типологическому составу. Памятники Верхнего Подвинья представлены редкими находками и местонахождениями, на которых свидетельства расщепления кремня на месте практически полностью отсутствуют, что говорит о кратковременном обитании. Стоянки Верхневолжья содержат весь набор предметов техники расщепления и орудийного инвентаря финального палеолита и раннего мезолита, характеризующего многопрофильность поселений (мастерские, кратковременные и долговременные поселения). Разный типологический состав комплексов трех основных регионов исключает сравнительно-типологические сопоставления по единой схеме. Но все же заселение региона шло раньше и имело южные корни.
 
Спецификой памятников рассматриваемого периода является почти абсолютное отсутствие независимых естественнонаучных данных. Палинологические определения имеются лишь для единичных стоянок, а дробная палинологическая шкала, которую можно было бы использовать для датировок, существует пока лишь для Волго-Окского междуречья и находится в процессе создания и уточнения [Спиридонова, Алешинская 1999]. Радиоуглеродное датирование, проведенное на отдельных стоянках, не всегда дает приемлемые результаты и лишь начиная с мезолитического времени согласуется со споро-пыльцевыми данными. На большинстве ранних памятников не сохраняется даже уголь для анализа на С14.

Не менее важным вопросом является и возможность применения количественных сравнений кремневого инвентаря комплексов финального палеолита и раннего мезолита, большинство из которых является местонахождениями. Статистические выкладки по находкам, представленным подъемными материалами, а также материалами из раскопок поселений с нарушениями культурного слоя почти не отражают действительных различий кремневых комплексов. Смешанность разновременных коллекций, характерная даже для стратифицированных памятников, не позволяет строить и надежную периодизацию.
Таким образом, следует признать значительную ущербность источниковедческой базы древнеголоценовых памятников, которые вследствие этого часто является объектом пренебрежения среди археологов, занимающихся изучением каменного века. Тем не менее, как в зарубежной, так и в отечественной историографии проблематика финального палеолита и раннего мезолита остается одной из важнейших для понимания процесса развития материальной культуры в европейском каменном веке.

Достаточно объективные основания для анализа и периодизации кремневых комплексов рассматриваемого периода, с нашей точки зрения, традиционно лежат в области технологии первичного расщепления и типологии орудий. Хронология и периодизация финального палеолита и мезолита Польши, Германии и Скандинавских стран, обладающая как значительно большим количеством исследованных памятников, так и естественнонаучными данными, может служить эталонной для корреляции с данными по нашей территории. В финальном палеолите и раннем мезолите Северной Европы выделены культурно-хронологические единицы, которые получили общее признание. Единицами периодизации признаны: культура (culture) и технокомплекс (technocomplex). Не вдаваясь глубоко в сущность понятий, за которыми стоит обширная литература, отметим, что основное содержание обеих единиц заключается, прежде всего, в технологических особенностях раскалывания кремня, специфике приемов вторичной обработки и формах орудий, которые характерны для кремневых изделий, изготовленных разными группами древнего населения. По указанным свойствам эти понятия сопоставимы с термином “археологическая культура” в отечественной науке. Заметим, что состав источников по финальному палеолиту и раннему мезолиту Днепро-Двинско-Волжского междуречья ограничен лишь небольшой частью материальных остатков (каменных) из того разнообразия, которое призвано характеризовать в целом археологическую культуру. Несомненно, кремневые изделия не в состоянии отражать всю полноту различий между комплексами материальной культуры разных доисторических групп людей. Наиболее адекватен археологическим задачам в этом случае термин каменная индустрия, заключающий в себе типологические и технологические характеристики наличествующих материальных остатков. Однако в историографии он прижился довольно слабо и “археологическая культура”, а чаще просто “культура” продолжает по-прежнему оставаться основным понятием археологической периодизации. Поэтому мы склонны говорить о культурных традициях древнего населения, выраженных средствами кремневой индустрии и, употребляя термин “культура” вкладываем в него только этот смысл.
 
Общие закономерности развития и различия каменного инвентаря разновременных комплексов, оставленных априори одной (культурной) группой населения, прослеживаются на техно-морфологическом, и типологическом уровне исследования. Техно-морфологическому уровню соответствует классификация объектов (нуклеусов) и продуктов (сколов) расщепления по морфологическим признакам, на основании которых делается вывод о характере техники раскалывания. Мы не склонны усложнять классификацию дробными подразделениями и следуем традиционной “интуитивной” классификации большинства исследователей каменного века, которые используют ее для описания своих каменных коллекций, т.к. именно это обстоятельство и позволяет сравнивать археологический материал по публикациям. Уровень типологической классификации соответствует анализу орудийных форм и технических приемов обработки, ясно выраженных морфологически. Здесь мы также не собираемся вносить значительные дополнения или усложнять общеупотребимый типлист орудийных форм. Основные типы орудий, характерные для финального палеолита и раннего мезолита известны, определена их культурная атрибуция.

Особое внимание хочется уделить анализу техники расщепления, включающей классификацию нуклеусов и морфологию регулярных сколов-заготовок, т.к. техника расщепления является хронологическим и культурным признаком. Типология нуклеусов по своей сути является полностью технологичной, поэтому для описания этой категории мы пользовались технологическими признаками (рис. 4), следуя схеме предложенной П.Е.Нехорошевым [1999: 42-43], с элементами морфологической классификации нуклеусов верхнепалелитической стоянки Супонево, разработанной Н.А.Хайкуновой [1984]. По принципу раскалывания нуклеусы делятся на плоскостные, призматические и бессистемного снятия. Так как, все финальнопалеолитические ядрища уже являются призматическими, этот критерий роли не играет. По соотношению ширины фронта расщепления с остальной частью нуклеусы разделяются на торцовые, неторцовые и условно-смешанные. Большинство изученных нуклеусов являются неторцовыми формами. Торцовые ядрища единичны и определяются плоской формой отдельных желваков или начальной стадией расщепления; смешанный тип характерен для нуклеусов в стадии переоформления. Далее нуклеусы разделяются по способу раскалывания на две большие категории - параллельные и конвергентные, каждая из которых, в свою очередь, имеет подкатегории, характеризующиеся количеством площадок, с которых производились снятия: параллельные нуклеусы могут быть одно- или двухплощадочными, конвергентные – двухплощадочными и многоплощадочными (3-х и более площадочными). На следующем уровне классификации выделяются группы по приемам скалывания и их комбинациям на нуклеусе. В один вариант объединяются и односторонние и двухсторонние нуклеусы одного и того же приема скалывания, который, таким образом, просто повторяется. Одноплощадочные параллельного снятия попадают в группу ординарных, а аналогичные двухплощадочные в группу полюсных. Конвергентные двухплощадочные образуют группу ортогональных, а многоплощадочные группу подперекрестного снятия. На самом низком уровне классификации у каждой группы выделяются подгруппы по расположению плоскостей системы скалывания. Их количество условно ограничено шестью основными подгруппами, которые уже могут далее дробиться на бесчисленное количество вариантов для большей точности описания на основании чисто морфологических критериев (рис. 4), дополняемых описательными признаками (наличие гребня, киля, поперечных сколов выравнивания противоположной стороны нуклеуса и т.п.).
Изученные самим Лисициным памятники группируются так.
 
Морфологические признаки регулярных сколов, прежде всего пластин, в большой степени отражают тип техники расщепления (жесткий или мягкий отбойник, посредник, отжим). Для нас они имеют важное культуроопределяющее значение, т.к. технокомплексы, т.е. совокупности приемов раскалывания и вторичной обработки кремня, свойственные свидерской традиции и традиции бромме-лингби финального палеолита существенно отличались. Для свидера наиболее характерны двухплощадочные полюсные нуклеусы (“ладьевидные”), техника мягкого отбойника и правильные пластины. Для бромме свойственно использование техники жесткого отбойника, одноплощадочные (“конусовидные”) нуклеусы и неправильные массивные пластины. Если свидерская традиция не вызывает проблем с культурной атрибуцией даже по бедным технологическими формами коллекциями (ладьевидный нуклеус+свидерский наконечник=свидер), то традиция раскалывания бромме-лингби очень отчетливо отделяется средствами типологии и, не будучи исследована средствами технологической классификации, вызывает массу разночтений. Так, ее появление в финальном палеолите Восточной Европы связывается с мадленом [Римантене 1971; Гурина 1972], аренсбургом [Кольцов 1977; Зализняк 1989], мезинской верхнепалеолитической культурой [Копытин 1992, 1999] и, наконец, собственно с южноскандинавским бромме [Синицына 1994, 1996; Зализняк 1999]. Каждая из точек зрения ведет за собой круг аналогий, которые способны существенно повлиять на периодизацию и датировку памятников традиции бромме-лингби в финальном палеолите на нашей территории. Чтобы аргументировать технологическое родство памятников типа бромме-лигби на Русской равнине и Скандинавии, мы предприняли анализ коллекции Аносово I, наиболее количественно представительной из наших памятников бромме. Для анализа расщепления кремня в свидере мы использовали коллекцию Иванцова Бора в Двинско-Ловатском междуречье. Остальные комплексы, к сожалению, либо слишком бедны продуктами расщепления, либо носят смешанный и разновременный характер. Мы пользовались методикой датского исследователя Б.Мадсена [1996], которая позволила ему разделить технокомплексы типа гамбург, бромме и федермессер по признакам техники расщепления. Описание методики и ее результатов дано в характеристике Аносово I.

Проявления мезолитических традиций в кремневом инвентаре, с нашей точки зрения, происходят из технологических инноваций. Появление мезолитической техники отжима и соответствующих ей карандашевидных и торцово-клиновидных нуклеусов, тонких пластин, позволяет вычленять в смешанных комплексах мезолитические материалы. Следует однако заметить, что, с одной стороны, существуют местонахождения, где по этим признакам нерасчленимы мезолитические и неолитические материалы (Лукашенки в Подвинье), а с другой, слабое развитие отжимной техники часто не позволяет четко отделить палеолитические и мезолитические комплексы (Вышегора I в Поднепровье). Однако, это относится лишь к дебитажу – орудийный набор и типология мезолитических и палеолитических орудий почти всегда поддается относительной датировке.
 
 
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
 
Последовательность развития культурных традиций на территории западной части Русской равнины рубежа палеолита и мезолита носила, на наш взгляд, дискретный характер. В конце верхнего палеолита на большой территории Поднепровья и, возможно, Волго-Окского междуречья обитали группы населения, в значительной мере ориентированные на добычу мамонта. Образование культурной общности комплексов с “мамонтовым хозяйством” завершилось еще в граветтийское время 20-22 тыс. л.н. [Аникович 1998], но после ледникового климатического минимума, оказавшего значительное влияние на формирование новых культур, сложение этой общности получило новый импульс [Лисицын 1997].

Вместе с возникшим своеобразием локальных культурных групп древних поселенцев на Верхнем Дону, Среднем Днепре, Подесенье проявляются и черты в кремневом наборе памятников, которые позволяют коррелировать между собой относительно одновременные комплексы по облику каменной индустрии. Причем ранние, по данным абсолютной хронологии и стратиграфии, поздневалдайские памятники (Мезин, Елисеевичи 1-2, Юревичи, Костенки 11(1а), Костенки 3, Костенки 21(1), Костенки 19, Кирилловская) обладают и наиболее несхожими между собой характеристиками первичного расщепления и орудийного набора. Но в составе этих комплексов в той или иной мере содержатся общие архаические черты, уходящие корнями в предшествующую эпоху: сочетание орудий на крупных и мелких пластинах, острия с обушком гмелинско-аносовского типа, усечение высокой ретушью резцов и острий и др. Поздние верхнепалеолитические памятники уже не содержат выраженного типологического наследия граветтийской эпохи (Юдиново, Тимоновка 1-2, Бугорок, Супонево (?), Чулатово 2, Межирич, Добраничевка, Гонцы, Борщево 2,). Для значительного числа этих комплексов характерна определенная типологическая нивелировка техники раскалывания кремня и типов орудий [Лисицын 1999]. Изделия с вторичной обработкой стали изготавливаться преимущественно на небольших пластинках длиной 5-6 см, а самую массовую категорию орудийного набора составили простейшие формы ретушных резцов и скребков. Типологическое единообразие свойственно и для других групп инвентаря (острия, микропластинки с притупленным краем). Интересно, что для поздних верхнепалеолитических комплексов практически не характерны каменные наконечники, которые представлены лишь несерийными формами, тогда как в предшествующую и последующую эпоху категория наконечников имеет широкое распространение. Позднейшие стоянки верхнепалеолитической традиции по данным С14 датируются не моложе 12/13-14 тыс.л.н. и для дриасового периода они пока не известны в центральной и западной части Русской равнины, т.е. основных территориях распространения групп населения с черешковыми наконечниками финального палеолита.


Учитывая хронологический разрыв (3-4 тыс. лет) памятников верхнего и финального палеолита, а также различия в технике обработки кремня и типологическом наборе орудий памятников, можно заключить, что культурные традиции верхнего палеолита не находят продолжения в последующую эпоху. По современному состоянию источников, для территории Северо-Запада Русской равнины следует исключить памятники верхнего палеолита из возможных “предков” финальнопалеолитических и мезолитических культур. Переживание верхнепалеолитических традиций в раннеголоценовое время, вероятно, имело место лишь в более южных районах Русской равнины: Нижнем Поднепровье и Приднестровском регионе (Осокиревка, Владимировка и др.). Не исключено, что в период климатической перестройки на рубеже плейстоцена и голоцена (беллинг - аллеред) произошел отток верхнепалеолитического населения на юг вследствие массового таяния ледников: именно в этот период отмечается врез молодых речных долин и террасообразование в верховьях Днепра, Волги и Западной Двины (табл. 1). Носители традиций с черешковыми наконечниками могли занять уже пустующие территории. Не меньшую роль в подвижках населения в пограничный между двумя эпохами период, вероятно, играло изменение состава промысловых животных на большей части Русской равнины. После исчезновения мамонтовой фауны основным обитателем североевропейских равнин стал северный олень. Население культур с черешковыми наконечниками традиционно считается охотниками на северного оленя [Зализняк 1989], однако данные для реконструкции столь узкой охотничьей специализации в восточноевропейских материалах фактически отсутствуют и в основном позаимствованы из зарубежных источников и этнографии.

Реконструируемая на основании предлагаемой периодизации памятников картина заселения Днепро-Двинско-Волжского междуречья в финальном палеолите демонстрирует двухкомпонентный в культурном отношении состав населения региона на рубеже плейстоцена и голоцена (табл. 9).
Наиболее ранними памятниками следует признать комплексы Аносово IV на Днепре, Подол III/1 и, вероятно, Подол III/2 (нижний комплекс) и Троицкое 3 на Верхней Волге, Красносельский 5 в бассейне Немана. Для населения традиции бромме, оставившего эти памятники, были характерны простая призматическая техника получения пластин жестким отбойником, преимущественно одноплощадочные нуклеусы, изготовление орудий на массивных пластинчатых и отщеповых заготовках, крупные наконечники типа лингби. По совокупности данных наиболее раннее проникновение этого населения относится к периоду не ранее рубежа алереда и позднего дриаса, а, скорее всего, к началу позднего дриаса 11/10,5 тыс. лет назад. Возможно к чуть более позднему времени относятся Аносово I в Поднепровье и Теплый Ручей 1 и 2 в Верхневолжье, Красноселье Е в бассейне Припяти, в кремневом инвентаре которых прослеживается типологическое развитие форм орудий.

(Опасаюсь, что здесь - привычные идеологические натяжки в пользу западных культур, хотя в ледниковый период пращуры будущих скандинавов и прибалтов немалой частью жили и юго-восточнее, на землях Украины и Юга России: П.З.)
 
Происхождение раннего комплекса восточноевропейского варианта бромме следует связать с расселением населения бромме из Южной Скандинавии в южном и восточном направлениях вследствие неблагоприятных природных условий последнего наступления ледника в позднем дриасе. Основными направлениями движения мигрантов, вероятно, были Повисленье – Понеманье – Верхний Днепр – Валдай, где зафиксированы типологически наиболее архаичные памятники данной традиции (Цаловане/5а, Красносельский 5, Аносово IV, Подол III/1).
Продолжение развития традиций бромме на территории Верхнего Поднепровья отмечено комплексами типа Берестенево и Вышегора I (ранний комплекс) периода раннего мезолита. Памятники этого этапа маркируют период формирования ранней гренской культуры на Верхнем Днепре. Вероятно, “мезолитическая” революция способствовала почти одновременному появлению мезолитических памятников традиции бромме на Верхней Волге, представленных в на рубеже пребореала ранним комплексом Усть-Тудовки, Авсерьгово 2, начинающих развитие иеневской культуры. Для раннемезолитических памятников этого типа характерно уменьшение размеров заготовок. Проявляются и культурные различия: в Поднепровье в течение мезолита начинает преобладать отщеповая техника, отжим почти не практикуется, в то время как в иеневской культуре Верхневолжья широкое распространение получает пластинчатый инвентарь, присутствуют карандешевидные нуклеусы и отжимная техника. Общим для обеих культур хронологическим признаком было появление асимметричных наконечников разных типов.

Проникновение другой культурной группы финального палеолита в регион Днепро-Двинско-Волжского междуречья, связанной своим происхождением со свидером, фиксируется с западного направления не ранее финала позднего дриаса 10,5-10,3 тыс. лет назад и отмечено памятниками Саласпилс Лаукскола в низовьях Даугавы, Иванцов Бор и Бабурова Гора в Подвинье, Яново и Баркалабово на Верхнем Днепре и поздним комплексовм стоянки Подол III/2 в Верхневолжье. Географическое расположение финальнопалеолитиечских памятников свидера свидетельствует, что заселение Днепро-Двинско-Волжского междуречья происходило с запада. По данным кремневых импортов основную роль в освоении свидерцами Подвинья и Верхнего Поднепровья, скорее всего, играл бассейн Немана, плотно населенный в финальном палеолите и мезолите. Носители свидерской культуры практиковали отличную от бромме-лингби технику расщепления, основанную на двухплощадочных ядрищах и мягком отбойнике. Качественные различия в технике расщепления традиции бромме и свидерской продемонстрировано нами при сравнении технокомплекса Аносово I на Днепре и Иванцова Бора в Подвинье. Зависимость от качественного кремневого сырья способствовала достаточно быстрому проникновению свидерского населения на Верхнюю Волгу (где имелись источники качественного кремня) и стремительной адаптации к местным условиям. Ранние памятники бутовской культуры в Волго-Окском междуречье, которая наследует свидерские традиции, датируются рубежом позднего дриаса и пребореала. В верховьях Волги к ней относится стоянка Тихоново, Бутово 1. Почти тождественным свидерскому является инвентарь мезолитической стоянки Марьино 4 в бассейне р. Мологи.
Таким образом, освоение Днепро-Двинско-Волжского междуречья разнокультурными группами населения на рубеже плейстоцена и голоцена, по-видимому, происходило из разных районов. Наиболее ранняя волна фиксируется с юга, из бассейна Днепра, более поздняя с запада, из бассейна Западной Двины - Даугавы. В раннем голоцене обе культурные традиции бромме-лингби и свидера получают дальнейшее развитие в местных мезолитических культурах: первая в гренской и иеневской, вторая в кундской и бутовской. Судя по материалам Вышегоры I и Вышегоры III, в верховьях Днепра родственные гренским комплексы существовали на всем протяжении мезолита, лишь в позднем мезолите здесь появляется население с постсвидерскими традициями. Напротив, на Верхней Волге, судя по новым данным, иеневская культура не доживает до второй половины мезолита и полностью вытесняется бутовской, которая привносит в ранний неолит Поволжья наконечники постсвидерского облика.

Свидерская культура около 10 тыс. лет назад имеет проявления в Передней Азии и Южном Причерноморье, что достаточно основательно доказывают В.А. Сафронов и другие тщательные археологи.

Эта культура родом из Прибалтики (регионов будущих античных венедов-праславян) 12-10 тыс. лет назад, отчасти имевшая корни в позднем палеолите Русской равнины (формы жилищ, характерные наконечники из камня, одомашнивание волка и т.п.).
Названа по стоянке Свидры-Вельке близ Варшавы (Swidry Wielkie), хотя яркие образцы культуры дают округа озера Свитязь и иные памятники мезолита Восточной Европы. Н.Н. Гурина указывала на связи культуры с палеолитом Костенок (см.) и Борщево, хотя есть и другие мнения. В любом случае, свидерцы были заметны у верховий Волги и в бассейне Оки, у низовий Дуная и в Крыму (Палеолит СССР. М.: Наука, 1984. С.223-225; и др.). Это округа гор Рип (см.: древнее египтян и т.п.).

Свидерская культура оставлена палеолитическими охотниками за северным оленем и представлена комплексами кремневых (реже кварцитовых) находок, первоначально собранных на дюнах; местонахождениями и временными сезонными стоянками. Геологический период существования свидерскои культуры - последнее плейстоценовое оледенение - Дриас III. Абсолютная датировка начала свидерскои культуры определяется началом Дриаса III - 8 900 г. до н.э. и переходом от плейстоцена к голоцену, который достаточно точно датируется "по ленточным глинам - 7 900 г. до н.э. (Монгайт, 1973, с.192) Н.А. Николаева, В.А. Сафронов в книге "Истоки славянской и евразийской мифологии" (М., "Белый волк", 1999) суммировали актуальные исследования, доказывающее складывание "прародины евразийцев" в округе Карпат и северо-восточнее - в Полесье (Белоруссия) более 10 тысяч лет назад. Там - по сути, как люди круга свидерцев, - обособились западные евразийцы (ранние праиндоевропейцы) и затем мигрировали в Анатолию, где могли принять участие в формировании первых земледельческих культур.

Древнейшие истоки мифотворчества индоевропейских, уральских, фино-угорских и тюркских народов находятся, по мнению современных ученых, в евразийских мифах, напетых впервые на одном, едином евразийском языке, на заснеженных просторах евразийской прародины 12 - 11 тысяч лет назад. Подобные им напевы звучали еще во времена палеолитических Костенок 25 - 30 тысяч лет назад - на Дону, Оке, Волге, Печере и берегах других рек. Евразийский (бореальный) язык впервые реконструировал профессор Санкт-Петербургского университета, ученый-лингвист Н.Д. Андреев. Он составил словарь из "203 бореальных корневых биконсонантных слов" "путем соотнесения раннеиндоевропейских корневых слов с засвидетельствованными лексемами уральских и алтайских языков" Исследователь датировал "бореальную эпоху концом верхнего плейстоцена на геологической шкале и концом верхнего палеолита на исторической линии общественного развития" (Андреев, 1986, с. 278). Но конец палеолита приходится на начало мезолита около 17 тысяч лет назад. Борей (см.) - евразийский бог северного ветра, якобы живший на горах Рипах. В память о нем назван и холодный период при отступлении последнего Валдайского (с дриасской фазой) оледенения на Русской равнине. Определяя прародину евразийскою (бореального) языка и народа, Андреев (1986, с.277) указал на широкий ареал "от Рейна до Урала", оговорив при этом, что ранние праиндоевропейцы "находились между Рейном и Днепром".

Уже в бореальном языке обозначены понятия "лук" и "стрелы", "каменный топор" двух видов, узкое каменное тесло, каменный нож, проколку и скребок, т.е. орудия труда 7 типов, в основном, каменных Ныне считается, что лук и стрелы были изобретены либо мадленцами (носителями культуры палеолитических Франции и Испании), жившими и в западной части Германии, либо носителями гамбургской культуры, жившими на Северогерманской низменности. Носители этих культур эпизодически проникали вплоть до Восточной Европы (Зализняк, 1989, с. 12 - 13, рис.1). Но некоторые наконечники времен палеолитических Костенок тоже имеют очертания стрел. Так что самостоятельное изобретение здесь лука не исключено.
Свидерская культура сезонно кочующих за северным оленем охотников характеризуется 5 типами и 11 формами наконечников стрел с хорошо и слабо выраженным черешком , наконечниками иволистной , ромбовидной и ланцетовидной форм. Эти наконечники являются культурно-определяющими. Обычно памятник, где находят 2-3 типа таких стрел, объявляется свидерским.

Культуроопределяющими являются и грубо оббитые специфические топоры, кремневые пилки, скобели для древков стрел, ножи на ножевидных пластинах, сверла, резцы.
В позднепалеолитических памятниках, близких свидерцам, известны жилища с переходом и коридором. Из других жилищ привлекают внимание округлые постройки, крыша которых устраивалась на жердевом каркасе из шкур животных. Интересно, что в бореальном языке есть понятие "вязать" в значении "связывать колья и шкуры, сооружая переносное жилье" Ежегодно, охотники весной откочевывали на просторы бореальных степей к Балтийскому морю и горам Рипам (см.), а осенью отходили к Карпатам, к Западному Полесью.
Миграция активных евразийцев-свидерцев в Анатолию и Восточное Средиземноморье, вероятно, вызывались временным похолоданием. Около середины IX тыс. до н.э. холода стали усиливаться, вымерзли редкие лесные массивы, уничтоженные потом пожарами. Ледник приближался к Карпатам. Свидерцы отошли в Закарпатье (Чихлеу - Скауне), а затем к Дунаю (Великий Славков - Зализняк, 1989, с.18-19, рис.5).
Возможно, это и один из рубежей праславянской памяти о Дунае. Свидерцы перешли округу Боспора и Дарданелл по суху, широкие проливы здесь образовались в результате землетрясений 7-4 тыс. лет назад.

Начинается малоазийский древнейший этап уже собственно праиндоевропейской истории. Свидерцы приходят в Малую Азию как охотники, долгое время образовывавшие тандем с северным оленем. Они хорошо узнали это животное и неоднократно пытались приручить. Так, на стоянке аренсбургской культуры, родственной свидерской и постоянно взаимодействующей с ней, были найдены три утонувших оленя, у которых были на шее волосяные петли, державшие камни. Камни привязывались с целью стеснить движения оленей, которых выпускали на выпас, чтобы затем использовать как запас мяса с наступлением холодов. Нет гарантий, что "россияне" времен палеолитических Костенок так не поступали с лошадью и подобными животными.

Свидерцы в Малой Азии столкнулось с автохтонным населением - праафразийцами (археологический эквивалент - натуфийская культура). Основная территория обитания натуфийцев-праафразийцев была Сирия и Палестина. Натуфийцы признаются первыми в мире земледельцами. Успехи земледелия и торговли позволили натуфийцам построить первый в мире протогород Иерихон. Но с кем близкие друг другу по культуре натуфийцы могли торговать и с кем воевать, как не со свидерцами?!

Иерихон был обнесен высокими и толстыми стенами. Огромный ров, выбитый в скале, и высокая 10-метровая башня указывали на то, что городу угрожали опасности. И действительно, в VIII тыс. до н.э. именно с севера появились пришельцы. Это были первые в мире скотоводы, носители именно свидерской культуры - погонщики мигрировавших от ледника оленей, хозяева одних из первых в мире домашних собак. Изучение и учет свидерской культуры и близких ей - обязанность всех, кто желает учитывать перспективные научные подходы к реальной древней истории России и ее соседей. http://www.russika.ru/t.php?t=2013, http://www.proza.ru/2008/08/07/295
http://www.organizmica.org/archive/307/rp4.shtml, http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111045.htm

В.А. САФРОНОВ, Н.А. НИКОЛАЕВА
КАРПАТО-ПОЛЕССКАЯ ПРАРОДИНА ЕВРАЗИЙЦЕВ. ОБОСОБЛЕНИЕ ЗАПАДНЫХ ЕВРАЗИЙЦЕВ (РАННИХ ПРАИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ) И ИХ МИГРАЦИЯ В АНАТОЛИЮ (X - IX тыс. до н. э.)
Приложение к книге: Н.А.Николаева, В.А.Сафронов "Истоки славянской и евразийской мифологии". - М., "Белый волк", 1999
http://slavya.ru/trad/history/genezis/sed.htm


ЛИТЕРАТУРА к работе Лисицына
Абрамова З.А., Григорьева Г.В., Кристенсен М. 1997. Верхнепалеолитическое поселение Юдиново. Вып. 2. СПб.
Абрамова З.А., Григорьева Г.В. 1997. Верхнепалеолитическое поселение Юдиново. Вып. 3. СПб.
Аникович М.В. 1998. Днепро-Донецкая историко-культурная область охотников на мамонтов: от “восточного граветта” к “восточному эпиграветту” // Восточный граветт: 35-66. М.
Бадер О.Н., Кольцов Л.В. 1974. Мезолитические стоянки близ г.Калинина // СА 1.
Борисковский П.И. 1953. Палеолит Украины. М-Л.
Грехова Л.В. 1970. Тимоновские стоянки и их место в позднем палеолите Русской равнины. Автореф. дис. канд. ист. наук. М.
Гаврилов К.Н. 1994. Специфика кремневых комплексов среднеднепровских стоянок поздневалдайского времени (сравнительная типология предметов со вторичной обработкой). Автореф. дис. канд. ист. наук. М.
Величко А.А., Грехова Л.В., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. 1997. Первобытный человек в экстремальных условиях среды. Стоянка Елисеевичи. М.
Ефименко П.П., Борисковский П.И. 1953. Палеолитическая стоянка Борщево II // МИА 39: 56-110.
Борисковский П.И., Дмитриева Т.Н. Борщево 2 // Палеолит Костенковско-Борщевского района на Дону: 217-221. Л.
Будько В.Д. 1966. Памятники свидерско-гренской культуры на территории Белоруссии // МИА 126. М-Л.
Васильев С.А. 1999. Финальный палеолит Дании // Stratum plus 1: 211-218. СПб.
Васильева Н.Б., Косорукова Н.В. 1998. Результаты планиграфического, трасологического и технологического анализов материалов стоянки Марьино 4 // ТАС 3: 179-192.
Величко А.А., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И., Новенко Е.Ю. 1999. Гохронология палеолита Восточно-Европейской равнины // Ландшафтно-климатические изменения в позднем плейстоцене и голоцене: 19-50. М.
Верещагина И.В., Синицына Г.В., Тимофеев В.И., Тихомирова О.М., Шаяхметова Л.Г., Шумкин В.Я. 1995. Каменный век Верхневолжского региона. Вып. 1. Материалы к археологической карте. СПб.
Воеводский М.В. 1934. К вопросу о развитии эпипалеолита в Восточной Европе // СА 5: 144 - 150.
Воеводский М.В. 1950. Мезолитические культуры Восточной Европы // КСИИМК.31: 6-120.
Воеводский М.В., Формозов А.А. 1950. Стоянка Песочннй Ров на реке Десне // КСИИМК 35: 42-54.
Вознячук Л.Н. 1973. К стратиграфии и палеогеографии неоплейстоцена Белоруссии и смежных территорий // Проблемы палеогеографии антропогена Белоруссии: 45-75. Минск.
Воробьев В.М. 1994. Великий Водораздел Восточной Европы: географо-археологический аспект // ТАС 1: 1-6.
Галибин В.А., Тимофеев В.И. 1993. Новый подход, к разработке проблемы выявления источников кремневого сырья для культур каменного века Восточной Прибалтики. //Археологические вести. 2: 13-19. СПб.
Гладких М.И. 1971. Кремяний iнветрар пiзньопалеолiтичного поселения Межирiч // Археологiя 3: 58-63. Киiв.
Гладких М.И. 1973. Поздний палеолит лесостепного Поднепровья. Автореф. дис. канд. ист. наук. Л.
Гладких М.И. 1977. Некоторые критерии определения культурной принадлежности позднепалеолитических памятников // Проблемы палеолита Восточной и Центральной Европы: 137-143. Л.
Горецкий Г.И. 1970. Аллювиальная летопись Великого Пра-Днепра. М.
Гурина Н.Н. 1965. Новые данные о каменном веке Северо-Западной Белоруссии // МИА 131: 141-203.
Гурина Н.Н. 1966. К вопросу о позднепалеолитических и мезолитических памятниках Польши и возможности сопоставления с ними памятников Северо-Западной Белоруссии // МИА 126: 14-35.
Гурина Н.Н. 1972. Кремнеобрабатывающая мастерская в верховьях реки Днепра. // МИА 185: 244-251.
ГУРИНА Н.Н. 1977. Основные особенности мезолитических памятников в верховьях волги // КСИА 149: 78-83.
Гурина Н.Н. 1989. Мезолит верховьев р. Волги // Археология СССР 1. Мезолит СССР: 25-32. М..
Долуханов П.М. 1969. История Балтики. М.
Долуханов П.М. 1969а. Палеогеография Усвятских стоянок // АСГЭ №11. Л.
Долуханов П.М. Микляев Л.М. 1985. Хозяйство и расселение древнего населения юга Псковской области // Человек и окружающая среда в древности и средневековье: 51-58. М.
Ефименко П.П. 1924. Мелкие кремневые орудия геометрических и иных своеобразных очертаний в русских стоянках ранненеолитического возраста // Русский антропологический журнал. - Т. 13. - Вып. З-4: 211-228. М.
Ефименко П.П. 1938. Первобытное общество. Л.
Желтова М.Н. 1997. Ранние этапы заселения территории Усвятского района (Псковская область) // Памятники старины. Концепции. Открытия. Версии. Т. 1: 225-232. СПб-Псков.
Жилин М.Г. 1998. Адаптация мезолитических культур Верхнего Поволжья к каменному сырью // ТАС 3: 25-30.
Жилин М.Г. 1999. Хронология и периодизация бутовской мезолитической культуры // ТГИМ 103: 109-126.
Жилин М.Г., Кравцов А.Е. 1991. Ранний комплекс стоянки Усть-Тудовка 1 // Памятники археологии Верхнего Поволжья: 3-18. Нижний Новгород.
Жилин М.Г., Фролов А.С., Крымов Е.У. 1996. Стоянка Прислон 1 на Верхней Волге // ТАС 2: 126-132.
Загорска И., Загорскис Ф. 1977. Мезолит Латвии // КСИА 149: 69-75.
Загорска И.А. 1981. Ранний мезолит на территории Латвии // Известия АН Лат.ССР 2: 53-65. Рига.
Зализняк Л.Л. 1986. Культурно-хронологическая периодизация мезолита Новгород-Северского Полесья // Памятники каменного века Левобережной Украины: 74-142. Киев.
Зализняк Л.Л. 1989. Охотники на северного оленя Украинского Полесья эпохи финального палеолита. Киев.
Зализняк Л.Л. 1991. Население Полесья в мезолите. Киев.
Залізняк Л.Л. 1999. Фінальний палеоліт північного заходу Східної Європи (Культурний поділ і періодизація). Київ.
Зеликсон Э.М. 1994. К характеристике растительности Европы в аллереде // Короткопериодные и резкие ландшафтно-климатические изменения за последние 15000 лет: 113-124. М.
Квасов Д.Д. 1975. Позднечетвертичная история крупных озер и внутренних морей Восточной Европы. Л.
Климанов В.А. 1994. Климат Северной Евразии в позднеледниковье (в последний климатический ритм) // Короткопериодные и резкие ландшафтно-климатические изменения за последние 15000 лет: 61-93. М.
Колосов Ю.Г. 1964. Некоторые позднепалеолитические стоянки порожистой части Днепра (Осокоровка, Дубовая Балка, Ямбург) // Борисковский П.И., Праслов Н.Д. Палеолит бассейна Днепра и Приазовья. САИ АI-5: 42-49.
Кольцов Л.В. 1976. Культурные различия в мезолите Волго-Окского бассейна // Восточная Европа в эпоху камня и бронзы: 21-26. М.
Кольцов Л.В. 1977. Финальный палеолит и мезолит Южной и Восточной Прибалтики. М.
Кольцов Л.В. 1989. Мезолит Волго-Окского междуречья // Археология СССР 2. Мезолит СССР: 68-86. М.
Кольцов Л.В. 1994. О первоначальном заселении Тверского Поволжья // ТАС 1: 7-10.
Кольцов Л.В., Жилин М.Г. 1999. Мезолит Волго-Окского междуречья. Памятники бутовской культуры. М.
Копытин В.К. 1977. Мезолит юго-восточной Белоруссии. Автореф. дис. канд. ист. наук. Л.
Копытин В.Ф. 1977а. Мезолит Юго-Восточной Белоруссии // КСИА 149: 60-66.
Копытин В.К. 1992. Финальный палеолит и мезолит Верхнего Поднепровья. Могилев.
Копытин В.К. 1999. Финальный палеолит и мезолит Верхнего Поднепровья. // Tanged points cultures in Europe in Europe: 256-266. Lublin.
Косорукова-Кондакова Н.В. 1995. Мезолитическая стоянка Марьино IV в бассейне Средней Мологи // Проблемы изучения эпохи первобытности и раннего средневековья лесной зоны Восточной Европы: 10-16. Иваново.
Кравцов А.Е. 1998. К вопросу о генезисе иеневской культуры // ТАС 3: 203-208.
Кравцов А.Е. 1999. Некоторые результаты изучения мезолитической иеневской культуры в Волго-Окском бассейне (по материалам середины 1980-х - 1990-х годов) // ТГИМ 103: 79-128. М.
Ксензов В.П.1980. Палеолит и мезолит белорусского правобережья Днепра. Автореф. дис. канд. ист. наук. Л.
Ксензов В.П.1988. Палеолит и мезолит Белорусского Поднепровья. Минск.
Ксензов В.П.1994. Мезолит Белорусского Подвинья // РА 3: 5-22.
Ксензов В.П.1994а. Мезолитические культуры Белорусского Подвинья и Поднепровья. Автореф. дис. докт. ист. наук. Минск.
Ксензов В.П. 1997. Финальный палеолит и мезолит Поднепровья Беларуси // РА 1: 5-20.
Ксензов В.П. 1999. Новые памятники гренской культуры в Белорусском Поднепровье. // Tanged points cultures in Europe in Europe: 229-240. Lublin.
Кудряшов B.E., Липницкая О.Л. 1992. К вопросу о кудлаевской культуре зпохи мезолита на Могилевщине //Дняпроускі край. - Тез. конф: 27-29. Могилеу.
Куренкова Е.И. 1980. Радиоуглеродная хронология и палеогеография позднепалеолитических стоянок Верхнего Приднепровья. Автореф. дис. канд. ист. наук. М.
Лазуков Г.И. 1982. Характеристика четвертичных отложений района // Палеолит Костенковско-Борщевского района на Дону: 13-36. Л.
Ланцев А.П, Мирецкий А.В. 1996. Стоянка Троицкое 3 - один из древнейших памятников Тверского Поволжья // ТАС 2: 57-70.
Левицкий I.Ф. Разкопки палеолiтичноi стонки на балцi Осокорiвцi в 1946 роцi // Археологiчнi пам’ятки. Вып II: 289-291. Киiв.
Липницкая О.Л. 1979. Мезолитическая стоянка Криничная // КСИА 157: 32 - 36.
Липницкая О.Л. 1988. Кремнеобрабатывающие мастерские запада и центра европейской части СССР. Автореф дис. канд. ист. наук. Л.
Лисицын С.Н. 1994. Кремневая индустрия Юдиновской верхнепалеолитической стоянки // Матерiальна цивiлизацiя Схiдной Європи: 7-8. Киiв.
Лисицын С.Н. 1997. Культурные процессы в верхнем палеолите Русской равнины в период максимального похолодания валдайского оледенения // Культурные взаимодействия в условиях контактных зон: 14-16. СПб.
Лисицын С.Н. 1997. Особенности кремневого инвентаря стоянки Елисеевичи // Традиции отечественной палеоэтнологии. Международная конференция, посвященная 150-летию со дня рождения Федора Кондратьевича Волкова (Вовка): 97-99. СПб.
Лисицын С.Н. 1998. Природные условия нахождения памятников финального палеолита - раннего мезолита в Подвинье. // Поселения: Среда, культура, социум: 33-36. СПб.
Лисицын С.Н. 1999. Эпиграветт или постграветт? (особенности кремневого инвентаря поздневалдайских памятников с мамонтовым хозяйством). // Stratum plus 1: 83-120. СПб.
Лисицын С.Н. 2000. Динамика развития кремневого инвентаря памятников поздней поры верхнего палеолита в приледниковой области Центра Русской Равнины. //ТАС 4 (в печати).
Лопатников М.И., Шик С.М. 1963. Краевые образования валдайского и московского оледенений центральной части Русской равнины // Краевые формы рельефа материкового оледенения на Русской равнине. Труды комиссии по изучению четвертичного периода: 113-117. М.
Микляев А.М. 1995. Каменный-железный век в междуречье Западной Двины и Ловати // ПАВ: 7-39.
Неприна В.И., Зализняк Л.Л., Кротова А.А. 1986. Памятники каменного века левобережной Украины. Киев.
Нехорошев П.Е. 1999. Технологический метод изучения первичного расщепления камня среднего палеолита. СПб.
Обедиентова Г.В. 1962. Основые особенности геоморфологии долины Волги в верховье // Вопросы палеогеографии и геоморфологии бассейнов Волги и Урала. М.
Обедиентова Г.В. 1975. Формирование водных систем Русской равнины. М.
Обедиентова Г.В. 1977. Эрозионные циклы и формирование долины Волги. М.
Охріменко Г.В., Телегін Д.Я. 1982. Нові пам’ятки мезоліту та неоліту Волині // Археологія 39: 64-76.
Палiкарповiч К.М. 1932. Палеалiт i мезалiт БССР i некатарых суседнiх краiн Верхняга Падняпроуя // Працы секцыi археалогii. Т.III. Минск.
Палеогеография Европы за последние сто тысяч лет. 1982. М.
Попов В.В. 1989. Развитие позднепалеолитической культуры Восточной Европы по материалам многослойной стоянки Костенки 11. Автореф. дис. канд. ист. наук. Л.
Римантене Р.К. 1971. Палеолит и мезолит Литвы. Вильнюс.
Римантене Р.К. 1977. Основные черты мезолита Литвы // КСИА 149: 66-69.
Римантене Р.К. 1978. Типология палеолитических и мезолитических наконечников Прибалтики // Орудия каменного века: 20-31. Kиев.
Рогачев О.М. 1947. Палеолiтичнi стоянки в Кайстровiй балцi // Палеолiт i неолiт Украiны. Т. 1, вып. IV: 249-263. Киiв.
Рогачев А.Н., Кудряшов В.Е. 1982. Борщево 1 // Палеолит Костенковско-Борщевского района на Дону: 211-216. Л.
Рогачев А.Н., Аникович М.В. 1984. Поздний палеолит Русской равнины и Крыма // Археология СССР 1. Палеолит СССР: 162-271. М..
Рудинський М.Я. 1928. До питання про культури мезолітичноі доби на Україні //Антропологія 1: 73 -91. Киів.
Рудинський М.Я. 1930. Журавка. Справоздання за розкопки р. 1929 // Антропологія: 98-122.
Саммет Э.Ю. 1963. О связях стадиальных краевых образований валдайского оледенения с гидрографической сетью Северо-Запада Русской равнины // Краевые формы рельефа материкового оледенения на Русской равнине. Труды комиссии по изучению четвертичного периода: 54-59. М.
Санько А.Ф. 1987. Неоплейстоцен Северо-Восточной Белоруссии и смежных районов РСФСР. Минск.
Селиванова Н.Б. 1984. Методика определения источников кремня для археологических памятников // III Seminar on petroarchaeology: 93-102. Plovdiv.
Серебрянный Л.Р. 1963. Хронология и палеогеография последней ледниковой эпохи на севере Европы // Краевые формы рельефа материкового оледенения на Русской равнине. Труды комиссии по изучению четвертичного периода: 148-155. М.
Синицын А.А. 1979. Борщево 2 // Верхний плейстоцен и развитие палеолитической культуры в центре Русской равнины: 97-100. Воронеж.
Синицын А.А. Праслов Н.Д., Свеженцев Ю.С., Сулержицкий Л.Д. 1997. Радиоуглеродная хронология верхнего палеолита Восточной Европы // Радиоуглеродная хронология верхнего палеолита Восточной Европы и Северной Азии. Проблемы и перспективы: 21-66. СПб.
Синицына Г.В. 1994. К вопросу о генезисе валдайской культуры // ТАС 1: 36-41.
Синицына Г.В. 1996. Исследование финальнопалеолитических памятников в Тверской и Смоленской областях. СПб.
Синицына Г.В. 1997. Ланино I - памятник каменного века // Каменный век Верхневолжского региона. Вып. 2: 5-62. СПб.
Синицына Г.В., Спиридонова Е.А., Лаврушин Ю.А. 1997. Природная среда и проблемы миграций человека на рубеже плейстоцена-голоцена на севере Русской равнины и в Скандинавии // Первые Скандинавские чтения. Этнографические и культурно-исторические аспекты: 86-103. СПб.
Сорокин А.Н. 1986. Мезолит бассейнов Десны и Оки (по материалам работ деснинской экспедиции) // КСИА 188: 28-35.
Сорокин А.Н. 1987. О происхождении кундской культуры // Вопросы археологии и истории Верхнего Поочья: 11-14. Калуга.
Сорокин А.Н. 1987. Культурные различия в мезолите бассейна р.Оки // КСИА 189: 41-46.
Сорокин А.Н. 1990. Бутовская мезолитическая культура (по материалам Деснинской экспедиции). М.
Сорокин А.Н. 2000. Мезолит Жиздринского Полесья. Проблема источниковедения мезолита Восточной Европы. Автореф. дис. докт. ист. наук. М.
Спиридонова Е.А., Алешинская А.С. 1999. Опыт применения палинологического анализа для периодизации мезолита Волго-Окского междуречья // ТГИМ 103: 127-141. М.
Станко В.Н. 1980. Ранний мезолит степей Северного Причерноморья // Первобытная археология - поиски и находки: 90-109. Киев.
Станко В.Н., Григорьева Г.В., Швайко Т.Н. 1989. Позднепалеолитическое поселение Анетовка II. Киев.
Тарасов Л.В. 1991. Палеолит бассейна Десны. Автореф. дисс. док. ист. наук., Л.
Телегiн Д.Я. 1982. Мезолiтнi пам’ятки Украiни (IX-VI тисячолiття до н.е.). Киiв.
Тимофеев В.И. 1997. Стоянки Залесья и некоторые вопросы изучения Валдайской неолитической культуры // Каменный век Верхневолжского региона. Вып. 2. Материалы к археологической карте: 107-168. СПб.
Третьяков В.П. 1972. Древности в бассейне р. Катыни // СА 4: 199-210.
Третьяков В.П., Шмидт Е.А. 1973. Стоянка каменного века в бассейне р.Катыни в Смоленском Поднепровье // СА 1: 244-247.
Третьяков П.Н. 1950. Эпипалеолитические поселения Скнятинских дюн // МИА 13. М.
Фаустова М.А. 1994. Ледниковые ритмы на рубеже позднеледниковья и голоцена // Короткопериодные и резкие ландшафтно-климатические изменения за последние 15000 лет: 94-103. М.
Фролов А.С. 1985. Иеневская позднемезолитическая культура в бассейне р. Оки // Археологические памятники Европейской части РСФСР. М.
Фролов А.С. 1987. Стоянка Заозерье 1 на Москва-реке // КСИА 189: 75-83. М.
Фролов А.С. 1991. К вопросу о культурной принадлежности стоянки Золотилово // Памятники истории и культуры Верхнего Поволжья. Материалы 2 региональной научной конференции “Проблемы исследования памятников истории и культуры верхнего Поволжья”: 284 -289. Нижний Новгород.
Хайкунова Н.А. 1984. Нуклеусы верхнепалеолитической стоянки Супонево. // СА 4: 109-118. М.
Хайкунова Н.А. 1985. Кремневый инвентарь стоянки Супонево (и ее место в палеолите Десны). Автореф. дис. канд. ист. наук. М.
Хотинский Н.А. 1977. Голоцен Северной Евразии. М.
Хотинский Н.А., Девирц А.Л., Маркова Н.Г. 1966. Некоторые черты палеогеографии и абсолютной хронологии позднеледникового времени центральных районов Русской равнины // Верхний плейстоцен. Сратиграфия и абсолютная хронология: 140-151. М.
Цыганов Ю.Ю. 1995. Стоянка Борщево 2 и ее место в палеолите Восточной Европы. Автореф. дис. канд. ист. наук. СПб.
Цыганов Ю.Ю. Зайцева Г.И., Гей Н.А. 1994. Комплексное исследование верхнепалеолитической стоянки Борщево 2 // Международная конференция по применению методов естественных наук в археологии: 44. СПб.
Чеботарева Н.С., Вигдорчик М.Е., Котлукова И.В., Малаховский Д.Б. 1961. Район валдайского оледенения. Рельеф // Рельеф и стратиграфия четвертичных отложений Северо-Запада Русской равнины: 82-101. М.
Чеботарева Н.С., Вигдорчик М.Е., Малаховский Д.Б., Шик С.М. 1961. Общая характеристика территории // Рельеф и стратиграфия четвертичных отложений Северо-Запада Русской равнины: 72-82. М.
Чеботарева Н.С., Саммет Э.Ю., Знаменская О.М., Рухина Е.В. 1961. Стратиграфия плейстоцена // Рельеф и стратиграфия четвертичных отложений Северо-Запада Русской равнины: 101-137. М.
Черныш А.П. 1950. Новые исследования Владимирской палеолитической стоянки // КСИИМК 31: 89-95.
Черныш А.П. 1953. Володимирiвська палеолiтична стоянка. Киiв.
Черняускi М.М., Кудряшоу В.Я., Лiпнiцкая В.Л. 1996. Старожытная шахцеры на Росi. Мiнск.
Чубур А.А. К вопросу о периодизации и хронологии верхнего палеолита бассейна Десны // Археологiя 3: 97-104.
Шмидт Е.А. 1976. Археологические памятники Смоленской области (с древнейших времен до VIII века до н.э.). Смоленск.
Шовкопляс И.Г. 1965. Мезинская стоянка. Киев.
Шовкопляс И.Г. 1972. Добраничевская стоянка на Киевщине (некоторые итоги иследования) // МИА 185: 177-188. Л.
Яанитс К.Л. 1990. Кремневый инвентарь стоянок кундасской культуры. Автореф. дис. канд. ист. наук. М.
Aaby B. 1993. Flora // Digging into the past. 25 years of Archaeology in Denmark: 24-27. Copenhagen.
Andersen S.H. 1988. A survey of the Late Palaeolithic of Denmark and Southern Sweden // De la Loire а l’Oder. Les civilisations du Palйolithic final dans le nord-ouest europйen. BAR 444: 523-566.
Bang-Andersen S. 1996. The colonisation of Southwest Norway. An ecological approach // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 219-234. Stockholm.
Becker C.J. 1971. Late Palaeolithic finds from Denmark // Proc. Prehist. Soc. 37: 131-139.
Butrimas A., Ostrauskas T. 1999. Tanged points cultures in Lithuania // Tanged Points Cultures in Europe. Lublin: 267-271.
Clark G. 1936. The Earlier Stone Age Settlement in Northern Europe. Cambridge.
Cullberg C. 1996. West Sweden: on the earliest settlement // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 177-188. Stockholm.
Eriksen B.V. 1996. Regional variation in Late Pleistocene subsistence strategies. Southern Scandinavian reindeer hunters in a European context // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 7-19. Stockholm.
Fischer A.A. 1988. Late Palaeolithic flint workshop at Egtved, East Jutland // Journal of Danish archaeology 10: 7-23. Copenhagen.
Fischer A.A. 1990. Late Palaeolithic “school” of flint knapping at Trollesgave, Denmark // Acta Archaeologica 24: 33-49. Stockholm.
Fischer A.A. 1991. Pioneers in deglaciated landscapes: the expansion and adaptation of Late Palaeolithic societies in Southern Scandinavia // The Late Glacial in Northwest Europe: human adaptation and environment change at the end of the Pleistocene. Council for British archaeology report 77: 100-121. London.
Fischer A.A. 1993a. The Late Palaeolithic // Digging into the past. 25 years of Archaeology in Denmark: 51-56. Copenhagen.
Fischer A.A. 1993b. Mesolithic inland settlement // Digging into the past. 25 years of Archaeology in Denmark: 58-63. Copenhagen.
Fischer A.A. 1996. At the Border of Human Habitat. The Late Palaeolithic and Early Mesolithic in Scandinavia // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 157-176. Stockholm.
Holm J. 1991. Settlements of the Hamburgian and the Federmesser cultures at Slotseng, South Jutland // Journal of Danish archaeology 10: 7-19. Copenhagen.
Holm J. 1996. The earliest settlement of Denmark // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 43-59. Stockholm.
Johansen L. 1997. The Late Palaeolithic in Denmark. Preprint // APRAIF. Paris.
Johansson A.D. 1996. A base camp and kill sites from the Bromme culture on South Zealand // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 89-97. Stockholm.
Kabailiene M., Stancikaite M., Ostrauskas T. 1997. Living conditions and activity of man in the environs of lake Grunda in the end of Late Glacial and Holocene // Geologija 21: 32-43. Vilnus.
Kindgren H. 1996. Reindeer or seals? Some Late Palaeolithic sites in central Bohuslдn // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 191-204. Stockholm.
Kobusiewicz M. 1999. Tanged pointa cultures of Greater Poland 25 years from the first approach // Tanged points cultures in Europe in Europe: 110-120. Lublin.
Koltsov L.V., Zhilin M.G. 1999. Tanged point cultures in the Upper Volga Basin // Tanged points cultures in Europe in Europe: 346-360. Lublin.
Kozlowski J.K., Kozlowski S.K. 1977. Epoka kamienia na ziemiach Polskich // Panstwowe wydawnictwo naukowe. Warszawa.
Kozlowski L. 1936. Die epipalaolithischen kulturen in Swidry und Chwalibogowice // Praehistorische Zeitchrift. T.26.
Kozlowski S.K. 1973. Introduction to the History of Europe in Early Holocene // The Mesolithic in Europe: 331-365. Warsaw.
Kozlowski S.K. 1975. Quelques remaroues sur Ie Brommien // Acta archaeologica 46: 134 - 142. Kopenhavn.
Kozlowski S.K. 1999. The Tanged Points Complex // Tanged points cultures in Europe in Europe: 28-35. Lublin.
Kozlowski J.K., Kozlowski S.K. 1975. Pradzieje Europy od XL do IV tysiaclecia p.n.e. Warszawa.
Kozlowski J.K., Kozlowski S.K. 1977. Epoka kamienia na ziemiach Polskich. Warszawa.
Krukowski S. 1921. Sprawozdanie z dzijalnosci Panstwowego Urzedu Konserwatorskego na Okreg Poludniowy. // Wiadomoschi arheol. T. 6: 156-167.
Larsson L. 1996. The colonization of South Sweden during the deglaciation // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 141-155. Stockholm.
Madsen B. 1983. New evidence of Late Palaeolithic settlement in East Jutland // Journal of Danish archaeology 2: 12-31. Copenhagen.
Madsen B. 1992. Hamburgkulturens flintteknologi i Jels // Istidsjaegere ved Jelssorne. Skrifter fra Museumsradet for Sonderjyllands. Amt 5: 93-132. Haderslev.
Madsen, B. 1996. Late Palaeolithic cultures of South Scandinavia - tools, traditions and technology. // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 61-73. Stockholm.
Mathiassen T. 1946. En Senglacial Boplands ved Bromme. Aarboger.
Oshibkina S.V. 1999. Tanged points industries in the North-West of Russia // Tanged points cultures in Europe in Europe: 325-332. Lublin.
Ostrauskas T. 1996. Vakaru lietuvos mezolitas // Lietuvos archeologija 14: 192-212.
Ostrauskas T. 1998. Lietuvos mezolito gyvenvieciu periodizacija. Daktaro disertacijos santrauka. Vilnius.
Ostrauskas T. 1999. Kabeliu 2-oji akmens amziaus gyvenviete // Lietuvos archeologija 16: 31-66.
Petersen E.B. 1993. The Late Palaeolithic and the Mesolithic // Digging into the past. 25 years of Archaeology in Denmark: 46-50. Copenhagen.
Petersen E.B., Johansen L. 1991. Solbjerg I - an Ahrensburgian site on a reindeer migration route through Eastern Denmark // Journal of Danish archaeology 10: 20-37.
Petersen E.B., Johansen L. 1996. Tracking Late Glacial reindeer hunters in Eastern Denmark // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 75-88. Stockholm.
Rimantiene R., Ostrauskas T. 1999. Some peculiarities of development of Final Palaeolithic cultures in the east Baltic region // Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы: 51. СПб.
Rust A. 1937. Das altsteinzeitlich renteierja - gerlager Meiendorf. Neumunster.
Salamonsson B. 1964. Decouverte d’une habitation du tardi-glaciare а Segebro, Scanie, Suede // Acta Archaeologica 35: 1-28.
Sawicki L. 1935. Przemysl swiderski і stanowiska Wydmowego Swidry Wielkei // Przeglad archeologiczny. -T. V., Z. I. -Poznan: 12-40.
Schild R., Krolik H. 1999. Rydno, a Final Palaeolithic ochre mine and surrounding aggregation grounds // Tanged points cultures in Europe in Europe. Lublin: 146-163.
Schild R., Pazdur M.F., Vogel J.C. 1999. Radiochronology of the tanged point technocomlex in Poland // Tanged points cultures in Europe in Europe. Lublin: 13-15.
Shild R. 1975. Pozny paleolit // Prahistoria ziem Polskich. Paleolit і mesolit. T. 1. Warszawa.
Sinitsyn A.A. 1996. Kostenki 14 (Markina Gora): data, problems and perspectives // Prehistoire Europeenne. Vol. 9: 273-313.
Sinitsyna G. 1999. Problems of the Valdai Mesolithic // Tanged points cultures in Europe in Europe. Lublin: 318-324.
Soffer O. 1985. The Upper Paleolithic of the Central Russian Plain. Orlando.
Sorokin A.E. 1999. On the problem of influence of Volga-Oka Mesolithic to the origine of Kunda culture // L’ Europe des derniers chasseurs: epipaleolithigue et mesolithique. Actes du 5-е colloque international UISPP, commission XII. Paris: 425-428.
Sulgostowska Z. 1989. Prahistoria miedzyrzecza Wisly, Niemna i Dniestru u schylku plejstocenu. Warszawa.
Sulgostowska Z. 1997. The phenomenon of chocolate flint on the North European Plain during the Final Palaeolithic // Man and flint. Warszawa: 313-318.
Sulgostowska Z. 1999. Final Palaeolithic Masovian Cycle and Mesolithic Kunda Culture Relations.// Tanged Points Cultures in Europe. Lublin: 85-92.
Szymchak K. 1995. Epoka kamienia polski polnochno-wschodniej na tle srodkowoeuropejskim. Warszawa.
Szymczak K. 1987. Perstunian culture - the eastern equivalent of the Lingby culture in the Nieman basin // Late Glacial in Central Europe: 267-276. Wroclaw, Warszava, Krakow, Gdansk, Lodz.
Szymczak K. 1987а. Three faces of the Swiderian culture // Archaeologia interregionalis. New in Stone Age archaeology: 35-54. Warsaw.
Taute, W. 1968. Die Stielspitzen-Gruppen im nordlichen Mitteleuropa Ein Beitrag zur Kenntnis der speten Altsteinzeit. Fundamenta, Reihe A, Band 5. Koln.
Zagorska I. 1994. Salaspils Laukskolas akmens laikmeta apmetne // Arheologija un etnografija XVI: 14-28. Riga.
Zagorska I. 1996. Late Palaeolithic Finds in the Daugava River Valley // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 263-272. Stockholm.
Zagorska I. 1996b. Vela paleolita krama katveida buitu gali Latvija // Arheologija un etnografija 18: 181-190. Riga.
Zagorska I. 1998. Vela paleolita atradumi Lielupes baseina // Latvijas Vestures Instituta Zurnals 4: 5-20. Riga.
Zaliznyak, L.L. 1999. Tanged points cultures in the Western part of Eastern Europe. // Tanged points cultures in Europe in Europe: 202-218. Lublin.
Zaliznyak, L.L. 1999а. Terminal Palaeolithic Of Ukraine, Belarus and Lithuania (Survey of cultural differentiation) // Folia Quaternaria 70: 333-361. Krakow.
Zhilin M.G. 1996. The Western Part of Russia in the Late Palaeolithic - Early Masolithic // The earliest settlement of Scandinavia and its relationship with neighboring areas. Acta Archaeologica Ludensia 24: 273-284. Stockholm.
 
 
________________________________________
АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
Гурина Н.Н. Отчет о полевой работе Верхневолжской неолитической экспедиции за 1969 г. // Архив ИИМК РАН, фонд 35, оп. 1, д. 3.
Гурина Н.Н. Отчет о полевой работе Верхневолжской неолитической экспедиции за 1979 г. // Архив ИИМК РАН, фонд 35, оп. 1, д. 7.
Желтова М.Н. Отчет о полевых работах по изучению памятников каменного века в Усвятском районе Псковской области в 1999 г. // Архив Государственного Эрмитажа.
Лисицын С.Н. Отчет о разведочном археологическом обследовании памятников каменного века в Усвятском районе Псковской области и Велижском районе Смоленской области в 1998 г. // Архив Государственного Эрмитажа.
Микляев А.М. Отчет о работе Невельского отряда ПАЭ ГЭ в 1962 г. // Архив Государственного Эрмитажа.
Микляев А.М. Отчет о работе Невельской археологической экспедиции ГЭ в 1967 г. // Архив Государственного Эрмитажа.
Мирецкий А.В. Отчет о раскопках и разведках в Калининской области в 1987 г. // Архив ИА РАН. Р-1. №12262.
Мирецкий А.В. Отчет о раскопках стоянки-мастерской Теплый Ручей 1 в Селижаровском районе Калининской области в 1988 г. // Архив ИА РАН. Р-1. №12672.
Праслова М.Н. Отчет о полевых работах по изучению памятников каменного века в Усвятском районе Псковской области в 1986 г. // Архив Государственного Эрмитажа.
Синицына Г.В. Отчет о полевой работе в 1997 году по исследованию финальнопалеолитического памятника Вышегора I в Смоленской области, Новодугинского района. // Архив ИИМК РАН, фонд , оп. , д. .
________________________________________
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
 
АСГЭ – Археологический сборник Государственного Эрмитажа. СПб.
КСИА – Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях. М.
КСИИМК – Краткие сообщения Института истории материальной культуры. М.
МИА – Материалы и исследования по археологии СССР. М-Л.
ПАВ – Петербургский археологический вестник. СПб.
РА – Российская Археология. М.
СА – Советская археология. М.
САИ - Свод археологических источников. М-Л.
ТАС - Тверской археологический сборник. Тверь.
ТГИМ - Труды Государственного Исторического музея. М.
BAR – British Archaeology Report. Oxford. UK.

И где все это - к примеру - в истории Новгородской земли,
ее юго-восточных регионов ?! У неонорманизма нет ответа.

А разрывы в археологических культурах все чаще устраняются новыми исследованиями,
учетом безразрывности формирования гаплогрупп, древних языков и культурных реалий традиционного общества.

Краткий свод материалов по отечественной истории
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111074.htm
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111080.htm
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111078.htm
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111087.htm
http://www.trinitas.ru/rus/doc/0211/008a/02111086.htm
 


Рецензии