Сельская школа

Здесь, в этой большой комнате обычного сельского домика и должны были проходить занятия начальной школы. Все ученики с первого по четвёртый класс сидели вместе, учительница, сильно хромая, ходила между рядов, давала ученикам разных классов задания, проверяла тетради, вызывала к доске. Саше это было непривычно, арифметика у одних, совсем маленьких, проходила со счётными палочками, другие складывали двузначные числа. То же было и на уроках письма и чтения. Уроки проходили на украинском языке, учебники в этой третьей четверти ему достались старенькие, он должен был оканчивать здесь свой второй класс, и ученики были незнакомые, ни одного знакомого лица. На уроке чтения у доски один читал по складам из учебника, другой наизусть рассказывал стихотворение Некрасова «Идёт, гудёт зелёный шум…». Всего учеников набралось человек двадцать, баба Полина рассказывала Саше, что видимо, скоро эту школу в их хуторе Горьком закроют, и дети будут ходить в школу в районный центр, в Шевченково. А пока на уроке стоял шум, не весёлый и зелёный, а обычный, когда одни ученики уже успели сделать уроки и переговаривались друг с другом, другие тянули руки, чтобы что-то спросить, выкрикивая с места: «Клавдия Васильевна,  Клавдия Васильевна!». А третьи громко гоготали, им уже всё было нипочём, они заканчивали четвёртый класс, и их больше интересовало, что делается на улице. А там зима была в разгаре, проехала санная подвода, лошадь выпускала пар из пасти и ноздрей, и возчик кричал кому-то невидимому, а что, было не слыхать. Саша отвлёкся, а тут его вызвала учительница, задание он уже сделал, и на своём смешном «русском» украинском языке ответил урок. На фоне сельских детей его знания были просто подавляющими, и он легко получил свою пятёрку. Сам он своим ответом остался недоволен, нужно было поработать над украиским языком. Четыре урока прошли быстро, учительница собрала тетради для проверки у старших учеников, отпустила всех по домам. Саше нужно было идти на другой конец села домой, к своим бабе Полине и деду Ивану. Впереди шла хромая учительница, ей идти далеко, в район, где она жила. Их хутор тянулся вдоль косогора, перерезанного складкой оврага, и по пути домой Саше пришлось спуститься на дно оврага, где лежал утоптанный снег, и подниматься вверх по склону. От оврага пошли дворы знакомых Саше жителей, у которых он уже побывал со своей общительной бабушкой. Вот крытая камышом хата Лыхотыхи, так её называла бабушка, у неё два сына, один старший, другой младший, почти одногодок Саши, его зовут Вовка. С ним Саша не дружит, Вовка чернявый, узколицый, глядит всегда настороженно, и держит кулаки наготове. Где-то был и отец Вовки, но здесь он не жил, о нём Лыхотыха говорить не любила. Дальше идут дворы, где нет детей, а недалеко от дома его бабы и деда расположен двор бабы Григорьевны и деда Николая Григорьевича, у них есть уже большие внуки Неля и Юра, Неля училась когда-то в одном классе с тётей Любой, сестой сашиного отца. Потом идёт двор сашиных приятелей Лёши и Аллы, их соседей. И вот он уже дома. Их двор без ворот, дорожка, вымощенная жужелицей ведёт к крылечку, через дверь попадаешь вначале в галерею, потом ещё через одну дверь уже в прихожую, где стоит печь, готовится еда, у окна, выходящего  в галерею, стоит длинный стол для приготовления еды, и лавка для сидения. Из прихожей, где снимают одежду, ведут две двери, одна в кладовку, где хозяйничают мыши и стоят редко посещаемые ими мышеловки, и вторая дверь в комнату, где уже настланы деревянные полы, и тепло от второй печи, в которой пекут хлебы. Из этой комнаты ещё одна дверь ведёт в покои бабы Ксении, но теперь эта дверь закрыта, у Ксении есть свой вход и выход на улицу. Саше интересно было бы знать, как живёт его двоюродная бабка Ксения, у которой на голове короной заплетённые в косы волосы, как у всех «щирых» украинок. Но баба Ксения не привечает своего двоюродного внука, хотя и своих ни детей, ни внуков у неё нет. Лишь однажды Ксения остановилась поговорить с внучатым племянником, да и то по делу: «Ты, Сашок, в моём саду вишенки не собирай, можешь рвать только поклёвушки, а целые не трогай!» Так Саша это и так знал от деда своего, от бабы, а, кроме того, в саду у Ксении кроме вишен ничего и не росло, только райская яблоня с маленькими кисленькими и твёрдыми «детскими» яблочками. А вишни у бабы Ксении висели, висели, потом засыхали, она их всё не собирала, и были они потом чёрные, и сла-а-дкие, и все почти поклёваны были воробьями. Всем есть хочется! Ну ничего, дед посадил для своего первого внука, Саши, сразу несколько вишнёвых деревьев. Может быть, этим летом уже будет урожай, так дед сказал. И яблони, и груши, и сливы скоро будут. Но пока на дворе зима, а туалет во дворе, кабинку дед сделал, но там только дырка есть, зимой попа замерзает, и на полу намерзает желтая наледь, того гляди, подскользнёшься. Хорошо, что для Саши, как маленького, разрешается вечером и ночью вставать и делать «по-маленькому» в ведро с золой, что стоит в кухне. Хотя с другой стороны, какой же он, Саша, маленький, он уже второй класс заканчивает. Но днём приходится ходить за сарай, там туалет-кабинка, сделанная из планок, обитых толью. В сарае что-то лопотали куры, да изредка похрюкивал кабанчик. Саша открыл дверь, заглянул к животным. Куры расположились на жёрдочках, под крышей сарая, где было всего теплее. А у кабанчика Хрюши была уже затоптанная подстилка из соломы, и Саша выдернул пучок свежей соломки из стожка, подбросил ему под лапы. Хрюша посмотрел на Сашу, и снова хрюкнул, и Саша почесал, еле дотянувшись рукой, у него за ухом. Тот взвизгнул, и полез было на перегородку, но соскользнул копытцем с планки, и завизжал недовольно. Саша взглянул с любопытством на кур, вспомнил, что недавно, как рассказала бабушка, в сарай забрался хорёк, мелкое пакостное существо, задавил молодого ещё курёнка, да так и бросил, убежал, когда на тревожное кукареканье петуха она поспешила в сарай. На доме крыша из окрашеных оцинкованных листов железа, а сарай покрыт камышом. Поэтому и проник маленький юркий зверёк в сарай через крышу, проделав лаз в камышинах.

Прийдя в дом, Саша порадовался, что уроки все сделаны в классе, и дома нужно лишь доучить стих. Стих был на украинском, и Полина объяснила Саше непонятные места в нём, и вместе с ним прочитала стих несколько раз. Потом баба показала Саше старые фотографии из своего альбома. То были снимки молодых деда и бабы, они сидели на таких же стульях с гнутыми ножками, какие теперь стояли у них в гостиной. Гостиная, она же спальня ночью, была небогата на мебель: овальный чёрный стол на гнутых ножках. Вокруг него четыре таких же чёрных стула  с круглыми сиденьями из фанеры, покрытыми чёрным лаком. Ещё этажерка такого же чёрного цвета, на ней немного книг, письма, фотоальбом, шкатулка для рукоделья. У стены с печью стояли высокие напольные часы с маятником, и длинной цепью с гирей на конце. Не было в доме радиоприёмника, только недавно появившийся репродуктор всё бубнил про какую-то антипартийную группу, и примкнувшего к ней Шепилова. На ночь репродуктор выключали, все укладывались в постели рано, зимой не позже восьми-девяти вечером.

Утром Саше нужно было идти в школу, умываться приходилось из рукомойника на кухне, вода остывала за ночь. А ещё приходилось чистить зубы, расчёсываться, завтракать и одеваться. И потом прогулка по морозцу, сопровождала баба Полина, рассказывала, что она тоже работала учительницей в школе. В школе занятия шли обычным чередом, зима длилась, длилась, и наконец окончилась. Короткие каникулы, снег, который днём таял, а за ночь выпадал свежий, прогулки по морозу – и снова занятия в школе в короткой последней четверти. Саша уже уверенно отвечал на украинском языке у доски, с места, получал почти всегда отличные оценки. И в результате получил похвальную грамоту по окончании второго класса. Весна быстро стёрла белую краску с лика земли, быстро появилась трава, зелёная листва на деревьях, кустах. Саша стал отвыкать от города, здесь, в деревне был простор, холмы шли за холмами, утром на выпас шло стадо коров и овец, позже гуси и утки шагали к прудам, чтобы возвратиться под вечер.

…И пришло лето.

20 января 2010 г.