Повесть про бабушку. Гл. 4 Эвакуация

ЭВАКУАЦИЯ
                Первые две главы опубликованы Никитиной Натальей Александровной

Мама добиралась до Есиплева через Кинешму. Там ей пришлось переночевать в чистом домике с белыми чехлами на мебели, чистыми белыми кроватями, вышивками и занавесками. Люди были приветливы, сами пригласили её на пристани, где она ждала переправы через Волгу, её паёк не взяли, и накормили на ночь чем могли, только попросили вымыться и переодеть чистую одежду. Чистота и уют этого дома напомнили маме Ашхабад.

От Кинешмы до Есиплева мама добиралась целый день и тащила с собой часть учебников по химии и биологии, а часть оставила в Кинешме в доме, где ночевала, чтобы забрать потом.

В директорском доме жили учителя, у которых не было семьи. Он был построен до революции помещиком Громбахом.  Громбах построил не только школу, но и больницу, и мельницу, и кирпичный завод. Во время революции крестьяне его не обижали, но он всё-таки уехал в Германию.

 Мама пришла туда от пристани, куда доставил её паром, августовским вечером. Шла несколько километров. На терраске за столом с самоваром сидели учителя и ужинали

За августом пришёл октябрь. Мама в первый раз в жизни встречала  свой день рождения одна. Она ходила по тёмным улицам села и потихоньку плакала.

Потом у неё украли карточки, или выронила где, и она в столовой упала в голодный обморок. Директор совхоза выписал ей тогда дополнительные карточки на молоко как сотруднику, не имеющему коровы, и сделал новые карточки. Даже при карточках есть хотелось постоянно.

В селе эвакуированных метко называли «выковыренными».

Бабуся приехала в Есиплево к Новому 1942 году. Она тоже числилась «выковыренной». Она получала до этого от мамы письма и поэтому сама пришла в дом, где мама ночевала, в Кинешме и тоже там переночевала. Это был дом потомственных учителей средней школы.

Сначала бабусю и маму поселили в избе у почтальона. Эта некрасивая женщина, которая нигде не училась, обладала великолепным голосом и слухом. А ещё талантом доброты. У неё был парализованный брат. У них была ещё сестра, но у той была семья – пятеро детей и муж. Мужа призвали на фронт.

Почтальон не вышла замуж потому, что кроме неё о брате было некому заботиться. Он лежал на лежанке на кухне, куда маму и бабусю не пускали. У него были вши. Сестра мыла его раз в две недели.

Потом маме с бабусей выделили половину бани на краю села, у мельницы. Туда надо было идти по плотине или в обход, берегом  пруда. Жильё состояло из комнаты и кухни. На кухне была огромная русская печь, которая прекрасно лечила от простуды. Дрова для печки помогали напилить и привезти из леса ученики.

Они же собрали шерсть для валенок, сделали из неё валенки  и подарили их маме – ей не в чем было ходить зимой. Она сначала отказывалась, но директор школы уговорил её учеников не обижать.

Другую половину дома занимали муж с женой, тоже учителя. Они как-то жили уже не один год без туалета, а бабуся взялась плести туалет из лозы и получилось произведение искусства.

Пол был некрашеный. На маленькой кухне вместо стола поставили ящик, покрытый бумагой. В комнате слева и справа от двери стояли кровати. Между ними в противоположной двери стене было окно, завешенное вместо гардин или портьер крашеной в зеленовато- синий цвет марлей -  бабуся устроилась бухгалтером в сельскую больницу. У одной из кроватей была книжная полка из досок.

Купили в сельпо чугунки, сковородки, грабли, лопаты, бочки. Там были красивые дамские сумочки.  Бабуся их похвалила и пошла домой за деньгами, чтобы купить. Поскольку она считалась столичной штучкой, то когда она вернулась с деньгами, сумочки были раскуплены.

Но удалось купить отрез шёлка маме на платье и кусок говядины – мясо брали все. Мясо было вкусно приготовлено по-туркменски – каурма, но в Туркмении это делают из баранины, -  и довольно быстро уничтожено. Коренные жители села солили мясо помногу, на всю зиму, кадушками. В первую зиму бабуся с мамой голодали. Отрез обменяли на крупу.

Зимой надевали шерстяные платки на голову - шерсть была дешёвая, бабуся вязала.

Новый год в школе встречали как положено – с песнями, танцами, праздничным, хотя и скромным столом. Мама всех предупредила, что перед полуночью пойдёт домой поздравить свою маму с Новым годом. Так делал её школьный учитель математики Сергей Владимирович Лемешко – праздновал со своим классом, где был классным руководителем, в школе, в спортзале, а перед курантами уходил поздравить свою маму.

Кто-то решил пошутить и перевёл часы. Мама, как Золушка, в последний момент догадалась об этом и бежала домой по замёрзшему пруду, кое-как накинув  куртку из лисы, купленную ещё дедушкой в Ашхабаде – пальто  не было. Успела.

Мама организовала не химический кабинет – не было помещения, - а шкаф с реактивами. Там был металлический натрий. Сначала  замка в шкафу не было, хотя мама много раз просила директора. Один ученик стащил натрий. Тот прожёг ему дыру в кармане, и мальчик бросил натрий в таз под баком для питьевой воды.

 Летом бабуся научилась у мальчишек ловить рыбу бутылкой – очень хотелось есть. Бабусе было до слёз жалко рыбу, и она отпускала самую маленькую.

Откуда-то появился у них котёнок. Ему тоже жилось не жирно, и он хвостиком ходил за бабусей в ожидании еды.

Как-то мама задержалась в школе, а по дому уже гулял вкусный запах ухи. Бабуся нервничала, представляя, как мама там ходит голодная, и в какой-то момент, забыв про котёнка, резко прикрыла за собой дверь. Дверь прихлопнула котёнка. Он умер сразу. Обе хозяйки очень горевали.

Учителя должны были работать в колхозе. Мама работала заправщицей тракторов – поднимала огромные ёмкости с топливом, и один старый тракторист заставлял её  заливать это в бак. Остальные трактористы делали это сами. А старик вредничал. Молодые трактористы не ругались при маме матом, а он ругался.

Потом послали маму на лён. Местные отказались его обрабатывать – тяжело, да и не так важно, как хлеб. «Бабы, вы что, озверели, что ли?» – спросил председатель, жалея маму, но на лён послал. Никто не сказал маме, что надо перевязывать запястья шерстяными нитками, и у неё в первые недели распухли кисти рук.

 Бабуся из сочувствия ходила на поле с мамой и собирала на опушке землянику. Когда лён (целое поле!) был мамой обработан, он оказался не нужен – весь транспорт был на вывозе хлеба, и только те же бабы растащили его себе по дворам, но ещё много осталось и ушло под снег.

Мама обучала военному делу – как стрелять и обращаться с винтовкой. Она была Ворошиловским стрелком. Она учила оказывать первую помощь при ранении – у нас в доме до сих пор хранится учебник хирургии Великорецкого, по которому мама учила делать повязки.

Однажды её послали в Наволоки за винтовками. С ней отправили старшеклассников. С ними в лодке увязались какие-то попутчики – это когда они ещё плыли в Наволоки. Маленький мальчик шалил,  и мама сделала ему замечание. Он не послушался. Тогда один из школьников сказал ему: «Ты почему не слушаешь учительницу?»

«Какая это учительница?», - ответил малыш, «девчонка какая-то!»

Все рассмеялись. Несмотря на то, что постоянно хотелось есть, мама выглядела хорошо.
 
Однажды, не помню за что – наверно как заправщице – ей дали  мешок крупы . Это было вечером, осенью. Ей надо было скорее отнести это бабусе и сварить – есть хотелось всё время - и мама пошла на ночь глядя километров за 25 через лес и болото.

 В полумраке вышла на болото по еле заметной тропке и увидела на пне филина с пронзительным взглядом. Он не кричал и не махал крыльями – только смотрел. Но это пробудило маму и заставило подумать о том, правильно ли она идёт.

 До Есиплева добралась после полуночи – надо было ещё идти по дамбе над мельничной запрудой – и бабуся так рассердилась, что сказала, что не впустит её. Потом быстро сварили эту крупу, и её запах блаженно растворился в комнате.

 Ели с наслаждением. После войны как-то решили повторить этот кулинарный шедевр, когда уже не голодали - не понравилось.

На следующую зиму солили капусту и грибы, тушили и сушили свёклу, сушили ягоды – сахара не было.

 Зимой тоже приходилось как пропагандисту  ходить в другие деревни читать газеты. В лесах прятались дезертиры и завывали волки. Когда пропал местный милиционер, говорили, что его съели волки. Их вой по ночам был слышен даже  дома.

Местные советовали ходить с жестянкой с гвоздями  и греметь ею, чтобы не столкнуться с волком. После такого похода как необходима была натопленная русская печка и как желанна лежанка!

Спичек было мало. Мама делала их сама – она прочла о том, как их делать, в школьной библиотеке. Чтобы экономить спички, оставляли угли под золой в печке.

 Ещё мама прочла, как делать табак – у бабуси из-за отсутствия сигарет распухали ноги. Покупала и курила папиросы «Казбек» и «Беломор-канал», когда они были в сельпо. Купили не то рассаду, не то семена табака, посадили, мама высушила их на чердаке, и к бабусе из села потянулись за табаком. Маме пришлось прекратить эти визиты – неприлично.
 
За ужином вспоминали  об Ашхабаде и мамином студенчестве. Мама рассказывала, как отец трижды водил её в Большой театр на «Риголетто». На третий раз она поинтересовалась, почему. Он только тогда обратил внимание, что ходит на ту же оперу – смотрел не на сцену, а на маму.

Когда они шли по улице, он так на неё засматривался, что не замечал вышестоящих офицеров и забывал отдавать честь. «На тебя все смотрят», - говорил он маме.

Однажды мама капризничала и не хотела выходить к нему из общежития. Девчонки вытолкали: «Большому кораблю большое плавание». Она вышла. Он спросил: «Хочешь, на колени встану?», - и встал перед входом в общежитие. А маме замуж вообще не хотелось.

Маме хотелось модные тогда фетровые боты. Они тогда были в моде. У них в комнате. В общежитии, только у одной девочки были фетровые боты. Такие красивые! И гораздо теплее босоножек.

Когда закончилась война и постепенно исчез голод и появились деньги, можно было купить фетровые боты, но,  во-первых, их уже не производили, а значит они и потеряли актуальность в грядущих сезонах.

Мама рассказывала, бабусе, что они с моим отцом обменивались письмами, цитируя слова любимых песен:

«Чайка смело пролетела
Над седой волной
Обернулась – и вернулась,
Вьётся надо мной…»

Мама рассказывала бабусе, что как-то встречала с моим отцом его друга на вокзале. Тот вышел из вагона, посмотрел на них и соединил с улыбкой их руки.

Долгими вьюжными вечерами мама рассказывала, что в МОПИ увлекалась генетикой и гистологией и её приглашали на кафедру знаменитого учёного Сахарова, но она заявила, что собирается замуж и уезжает. Все тогда смеялись.

Однажды мама спасла пса, которого должны были принести в жертву науке. Он был привязан на лестнице к перилам и всё понимал. Мама отвязала его потихоньку и отвела за угол. Бабуся и мама радовались за пса и вспоминали Мурзилку, Царапыча, Гольфа, Ирму, Кара.

Удивительно, как у мамы сохранилась память – ведь в детстве ей был прописан от бессонницы бром.

Пришло письмо от матери моего отца, что он пропал без вести. Мама сказала, что будет ждать его несмотря ни на что.  «Жди меня, и я вернусь, всем смертям назло…»

Только в Есиплеве выяснилось, что мама хотела пойти на фронт медсестрой. Она говорила об этом дяде Володе , и он её отговорил:  «Война – это грязь, беспорядок, женщинам там делать нечего. И уже ушёл на подготовку дядя Боря в ополчение. Брат Илюша пропал без вести под Вязьмой. Вы что, хотите оставить маму одну?» А бабуся сказала:»Что же ты не предупредила? Мы пошли бы вместе, я же хирургическая сестра!»

Тётя Катя, двоюродная сестра бабуси, педиатр, в это время работала в прифронтовом госпитале под Курском.

Бабуся как  бухгалтер  навела порядок в больнице. Завхоз воровала, и советовала бабусе делать то же.

Дядя Боря прислал в Есиплево солдатские ботинки.   Их продали  трактористу. Он взял ботинки и сообщил, что денег у него сейчас нет, но на днях будет мука. Мама ответила, что мука даже лучше.

 Перед сном есть хотелось особенно сильно. Бабуся с мамой сидели на кухне и читали Мельникова-Печерского, а там всё время попадались описания еды. Было за полночь. За окном завывал ветер, мороз раскрасил окно кружевами. Между рамами на вате краснела клюква – разных ягод под Есиплево было полным полно.

Вдруг в дверь постучали. Это был тракторист. Он извинился, что поздно и мука не ржаная, а пшеничная, и внёс мешок муки. Бабуся с мамой были рады и тут же сварили на шестке (не в печке) болтушку, съели, а уж потом легли спать.

Когда уезжали из Есиплево в Александров к дяде Боре, продавали помидоры – местные почему-то не делали свою рассаду, а покупали её в Наволоках, - лопаты и горшки. Маме помогала продавать урожай и вещи одна из учительниц, дочь священника, всегда ходившая в шляпках. Она училась в гимназии, у них было большое хозяйство.

 На Пасху она, ничего не спрашивая, приходила к ним с корзинкой, в которой были освящённые яйца и кулич. В Есиплево сохранилась церковь и была служба в ней.

Никогда не думали бабуся с мамой, с какой теплотой они будут Есиплево вспоминать. Свой домик над прудом, печку, ягоды, грибы, леса, хороших людей. 

Кинешма по новому административному делению стала относиться к Владимирской области, и Есиплево тоже. Маму несколько раз посылали во Владимир на совещания. Потом перевели по её просьбе в Александров. В последнюю зиму перед отъездом было не так голодно –  были запасы грибов, капусты, помидор, огурцов, картошки.

Всё это вырастили на огороде около дома. Вскопать его было непросто: баня стояла на месте бывшего кирпичного завода. Картошку сажали «глазками» - старались срезать поменьше, а остальное съедали.

Пастух, похоже, был влюблён в маму – приходил с крынкой молока и денег не брал.

Сын бабуси Борис в 1945г жил и работал в Александрове. Бабуся собралась к нему в гости. Гостинцы копили несколько месяцев. Свёкла, сушёные ягоды, баночка масла, сбитого из молока, соленья. Сумки получились тяжёлые.

В Александрове должен был встретить сын. Но он ещё не вошёл, а пришли какие-то железнодорожники и стали проверять документы. Обратили внимание на сумки и предложили бабусе пройти в здание вокзала. Сумки велели оставить в поезде. Выбора не было, и она их оставила, взяла только сумку с деньгами и документами. Дело в том, что тогда боролись с мешочниками и спекулянтами. Может, и так, но когда бабуся вернулась в вагон, сумок, конечно, не было.

Бабуся ничего не сказала сыну, хотя он выспрашивал, отчего она такая грустная.

Дядя Боря работал в «ящике». Было интересно. Он руководил коллективом девчонок, вчерашних школьниц, будучи официально солдатом. Они занимались разработками в области радиосвязи. Лаборантки бывали бестолковые, но соображали, как спихнуть на него часть работы.

Тогда приходил начальник дяди Бори, Вадим Васильевич, и загонял нахалок под стол – такой у него был метод, способствующий пробуждению сознательности.

Вадим Васильевич был великолепен, чем-то напоминал варяжского гостя. Огромный, умный, добрый, талантливый, он жил вдвоём со стареющей красавицей-мамой.

Бабусе понравились оба.  Дядя Боря доложил, что научился курить совсем недавно и выпил водки, когда встречал новый 1945 год. Бабуся курила с юности и восприняла это сообщение спокойно. Водку, правда, она никогда не любила.

Когда она вернулась в Есиплево – на телеге, с почтальоном, у которой был брат-инвалид, то всё-таки призналась маме, как их гостинцы вместе с сумками пропали. Мама успокаивала бабусю как могла. Её и почтальон успокаивала, напевая арии из опер, пока ехали. Она наизусть знала некоторые арии из опер – и голос, и слух были исключительные.