Просветился

"Театр поучает так, как этого не сделать толстой книге." Ф. Вольтер.
       Сергей Егорович Галкин возвращался с работы домой. Эка невидаль - скажет кто-то. Ты б написал ещё: - Усталый, но довольный, он возвращался домой. Да мы эту фразу с детства знаем.
       Минуточку, минуточку. Это ж я о нашем Серёжке, помните? Который С Жулькой в лес пошёл, а она там щениться вздумала, да Цыгана принесла, а он... Да что, в самом деле, пересказывать. Забыл если кто, вернитесь взад, к началу книги.
       Вырос наш Серёжка. ПТУ закончил, в армии отслужил. В стратегических ракетных войсках. Помнится, построил их - новобранцев - лысых, неказистых, в хлопчатобумажных галифе с висящей мотнёй, с нелепо торчащими из-под пилотки ушами, в тяжёлых кирзовых сапогах с неумело намотанными портянками - старшина и говорит речь такую:
-Салаги! Теперь вы бойцы РВСН. Знаете, что это такое? Ракетные Войска Стратегического Назначения. Ну и что? - скажет, не подумав, из вас кто-то. А вот что. - Старшина многозначительно поднял прокуренный указательный палец вверх. - К примеру, кто из вас знает такую страну - Италию?
-Я знаю!- Выкрикнул шустрый Серёжка, вернее - боец Галкин, - она ещё на сапог похожа.
-Молодец. - Похвалил старшина. - А знаете, что если мы здесь, в оренбургских степях, нажмём кнопочку, и наша ракета из шахты вылетит, то от страны этой Италии - члена агрессивного блока НАТО, кстати, не останется ровным счётом ни-че-го. То есть вообще ровная морская гладь.
-Да-а...- Почесали стриженые затылки новобранцы.
        - Отставить! – Привычно, хорошо поставленным голосом, раскатисто скомандовал старшина. - Команды чесаться не было! В расположение роты, шагом... Ма-арш!
        И  началась Сережкина служба. Не сказать, чтобы мёдом казалась. Оренбургские степи - не курорты в Крыму. Зимой под минус сорок, летом плюс тридцать пять, да ветра полоумные, да боевые дежурства... Всяко было. Но Серёга - парень сельский, ко всему привыкший. У него, теперь уже Сергея Егорыча, до сих пор удобства во дворе. И ничего, пока всё работает как надо. Нюрка нет-нет, да и похвалит смущённо: - Ты у меня, Серёга... ого-го! Орёл!
       - Пусть теперь попробует только Серёгой назвать, - раздражаясь отчего-то, думал Сергей Егорыч, - я ей...
       Да, совсем забыл, сегодня наш Серёжка первый день отработал смену в качестве бригадира электриков. Чуете? В гору пошёл. Ещё чуток - и большим человеком станет.
Намедни вызвал его мастер участка, Еремеев Николай Степаныч, прищурился хитро так и говорит: - Ну, что, Серёга, пора уж и в гору... подыматься? Мужик ты толковый, жилка в тебе… крестьянская, крепкая жилка. Уважением пользуешься. Выпиваешь, - тут Серёга насторожился, - почти в меру. Иногда если... Но теперь уж... смотри, пример дурной не подавай.
-К чему это он? - недоумевал Серёга, - клонит куда? Вроде ничего я такого...
-Мы тут посоветовались и решили, - потвердевшим голосом продолжил Степаныч, - назначить тебя бригадиром. Понял? И не возражай, - отрезал мастер, - Федотыч на пенсию ушёл, бригада без твёрдой руки осталась. А с вами, - тут он устало поморщился, - глаз да глаз... И чтоб никаких "Серёг"! - почти прокричал Степаныч. - "Сергей Егорыч!" На крайняк - "ЕГОРЫЧ" Дистанция чтоб. Вез панибратства. С самого начала надо.
        И вот сегодня, отработав первый день бригадиром электриков, Сергей Егорыч Галкин возвращался домой.
        Настроение было... ничего себе, хорошее настроение. Хотя, конечно, обрушилось на него сразу… Много чего обрушилось.
-Егорыч, мне сегодня куда, опять в третий цех? Мы там недоделали вчера...
-Егорыч, я к инструментальщику, вольтметр надобно новый...
-Егорыч, Колька Петрунин чой-то не вышел, мне с кем идти, одному не справиться там...
        И вот так с самого утра: Егорыч, Егорыч, Егорыч... НО приятно почему-то. Хлопотно, а приятно. Не шутка: семнадцать человек подчинённых по участкам раскидать. Разнарядки оформить. Дисциплина опять же...
        Хотя, тут надо заметить, что электрики - ребята в основном вменяемые. Понимают, что чуток ошибся, так долбанёт! Мало не покажется. Те же сантехники, иль слесаря, у них попроще. Ну, залило дерьмом, не смертельно ведь. Можно и потерпеть. А тут три фазы... Угольки останутся.
-С другой стороны, на хрена мне всё это надо? - Раздражаясь потихоньку, думал Серёга. Сергей Егорыч, то есть. - Работал себе спокойно, отвечал за себя... Ну, "Серёга", "Серый», ну, и что? Зато пришёл с похмелюги, не дыши, главное, на мастера, иль на бугра того же, зажевать чем... А то, вызывает сегодня Степаныч, мастер сменный: - Сергей Егорыч, ты выясни, будь добр, где там Петрунин Колька? Опять забухал, поди?
— А я что ему - нянька? Сам понимать должон. Щас домой придёшь, Нюрка доставать начнёт: прибей чё ни-то, помои вынеси.Юрка вроде как курить начал. Ну и хер с ним, пусть смолит!
Пятнадцать лет уже. Я сам в это время... давно курил уж.Пошли все...
        Надо заметить, что, Егорыч наш вообще-то человек взрывной. Вроде всё тихо-тихо, но чуть не по нему что, так заорёт! Рожа красная становится, желваки играют, из глаз искры, как коротнуло где. Берегись. Но, отходчив. Главное тут, переключить его на другое что-то. Тут неплохо привычки его знать. Например, Боже вас упаси, когда он на рыбалку собрался, удачи ему пожелать. Всё. В эту минуту большего врага для него нет. Ох, и натолкает он вам! Желать надо непременно «Ни чешуйки, ни хвоста». И боле ничего. Тогда он ухмыльнется довольно и поблагодарит даже. Иль уговорили вы его взять вас с ним на рыбалку. Поворчит, конечно: червей на ферме накопай, прикормки намеси. Крючков запасных возьми, да лески, грузил. И не рассчитывай, я тебе ничем помогать не буду.  Такой вот он: считает, что каждый должен рассчитывать только на себя. Не от жадности это. Позиция такая.
        Пришли вы на рыбалку, через часок перекусить захотели. Достали из целлофанового пакета яйца, сваренные вкрутую, посолили покруче и ну трескать, на поплавок меж тем поглядывая: вдруг клюнет как раз. А тут и Егорыч нарисовался. И пошёл мат-перемат! - Ты б ещё банку шпрот на рыбалку взял! Есть голова-то? Кто ж на рыбалку крутые яйца берёт? Всё, не будет клёва! Спортил рыбалку!
-А всмятку можно, Егорыч? - Робко совсем его спрашиваете.
-Никаких нельзя! - орёт Егорыч. - Ещё раз возьмёшь, я тебе и твои оторву!
        Вот так. И где это написано, что нельзя яйца брать? Что за приметы такие? Но не поспоришь ведь: рыбак Егорыч отменный и ловит всегда больше всех. Его даже колдуном прозвали. Ни у кого не клюёт, а он таскает себе... Слово знает.
        Но вот и дом. Ничего, крепкий ещё. Газ, опять же, подвели. Русскую печь сломать пришлось. Жалко было: заберешься, бывало на неё - тепло, аж из носа каплет, свернешься калачиком и думы думаешь. А за окном стужа январская, метель песни разбойничьи распевает. А снизу запах щей наваристых доносится, мать ухватом гремит... Попадало им не раз, ухватом-то.
-Вот и папанька наш вернулся! - Нюрка, сдобная как калач пасхальный, вышла из передней в накинутом на плечи цветастом платке, светлые густые волосы "химией" завиты, на ногах крепких тапочки мягкие домашние. - Как день прошёл, Сергей Егорыч? Подчиненные не шалили?
        - У меня не забалуешь, – хмыкнул Егорыч, не глядя цепляя кепку за крючок на вешалке. - Пожрать-то есть чего, что ли?
-А как же, - засуетилась жена, уж ей-то было известно доподлинно, что с голодным мужиком говорить не о чем. А сказать ей сегодня было что...
Пока Егорыч умывался, на столе появилась глубокая, с раскидистыми синими цветами тарелка, полная дымящихся наваристых щей, в чугунке томилась гречневая каша, а в сковородке плавали в густой подливе домашние котлеты.
        Егорыч ожесточённо сморкался, выбивая из носа заводскую въедливую пыль, густо намыливал жилистые руки с неровно подрезанными ногтями, Фыркал довольно под ледяной струйкой. Воду в дом он так и не провёл, хотя скважину пробурил, поставил насос, и теперь не надо было, как раньше, бегать за водой на колодец. На все просьбы Нюрки провести воду в дом, да сделать тёплый туалет отвечал недовольно: - ничего, не баре, век жили, и ещё век проживём.
Он уже приступил, утирая выступивший на лбу пот маленьким, многократно стиранным, с вылинявшим рисунком полотенцем, к гречневой каше с котлетами, когда Нюрка огорошила вдруг:
-А мы ведь завтрева в театр идём, Егорыч.
-Кто это мы? - пробубнил Егорыч, чуть не подавясь котлетой.
-Так мы с тобой, кто же ещё. - Удивилась Нюрка и, не давая мужу вставить словечко, затараторила: - мои-то, хозяева, билеты эти давно взяли, а сёдни ни с того ни с сего на Кипр намылились, позагорать, говорят, страсть как захотелось, да
в море пополоскаться. У них, у богатых-то, свои причуды. Вот и говорят мне: - сходи, дескать, Анна Николавна, с мужем в театр, не пропадать же билетам. Ну, а мне как отказаться? Да и чего не сходить-то? Билеты-то халявные. Каждый больше тыщи стоит...
-Сколько? - поперхнулся чаем Егорыч.
-Дорогие, говорю, билеты-то. Потому как партер,четвёртый ряд, середина самая. Грех не сходить-то. Ты ведь начальник теперь. – Решила сыграть на самолюбии Нюрка, - будет чего мужикам рассказать, так, мол, и так, спектакль дюже интересный, про это самое...
-Про самое что? - поинтересовался Егорыч.
-Так про служанок. Так и называется - "Служанки". Режиссёр главный Роман Виктюк. Модный, говорят. А я ведь у тебя кто? Служанка и есть. Охота посмотреть спектакль про это. На Рублёвке живём ведь. Соответствовать надо.
        - Ты мне это брось, - недовольно перебил Егорыч жену,— живём мы в Аксиньино, поняла? Друган вон у меня в Жуковке живёт, и что? В "Царскую охоту" ходит? В столовую, которая на этом месте была, ходил, возьмём, бывало, котлет с пюрешкой, да винегрету по тарелке, всех делов на семьдесят копеек, а пузырь с собой, разольём потихоньку и... Хорошо, в общем. А то "Царская охота"... А во что Жуковку-то превратили? Стыдоба одна. Не проехать, не пройти. К реке и не подойдёшь. А там, под кручей, испокон века лещ держался. Глубина там. А судак какой? Угря по метру брали. Все застроили.
        Нюрка поняла, что надо Егорыча отвлечь от наболевшего, иначе заведётся сейчас и никакого театра не будет.
-Совсем забыла! - Всплеснула она руками и почти бегом направилась в переднюю, уже оттуда послышался её довольный голос - я ж тебе новую рубаху купила, сороковой ворот, в полосочку, на-ка примерь.
-Потом примеряю. - Проворчал, но уже с примиряющими интонациями Егорыч, - спать будем ложиться, тогда уж... Ты скажи лучше, где театр-то находится, нам добираться-то... Будь здоров.
-И ничего страшного, - затараторила Нюрка. - Я уж Лёшку, племянника, твоего, видала, он нас до Успенки на своей машине отвезёт. Десять минут делов, там на сто двадцать первый сядем, они каждые пять минут, один за другим ходют и до Молодёжки, а там на метро двадцать минут, театр-то на проспекте Вернадского, рядом с цирком... да вот, на билетах написано, - она взяла с буфета две картонные полоски, - Центральный детский театр им. Н. Сац.
        -Какая разница - Кац, Сац... Почему детский-то? На хрена он нужен?
-Да нет! - Выпучила глаза Нюрка, - это они, театр то есть, помещение там арендуют. Мне хозяева сказывали. Щас многие так делают. Театров развелось эвон сколько, а помещений на всех нет. Вот они и...
-А кто этот... Виктюк-то? - вспомнил фамилию Егорыч,- хохол, поди. Там Сац, тут Виктюк. Хозяева не говорили?
-Не, не сказывали. Талантливый, говорят. Будет что рассказать.
        Ах! Как Нюрке хотелось сходить в театр! Она действительно работала прислугой у богатых, как сейчас принято говорить, "новых русских", получала в месяц шестьсот долларов, то есть почти столько же, сколько и Егорыч на заводе. И то, это недавно им прибавили, а то совсем мало выходило. А в театре, поди, народ весь нарядный: мужики при галстуках, в костюмах, ботинки начищены, одеколонами пахнут. Как хозяин... У него  их цельный ряд стоит. Побреется - одним намажется, на работу - другой. А ежели какая... как же это называется, прости  Господи, не выговоришь ведь... а, вспомнила - призентация! Вот словечко... как ****ь какая - проституция, призентация! Так вот, на призентацию эту хозяин самым дорогим надушится. От его запах! Так бы и согрешила, ей Богу. Но, куда там. Хозяин в её сторону и не смотрит даже. А если и глянет, всё одно как на мебель какую. Только: - Анна Николавна, вы в детской как следует прибрались? - Можно подумать, я когда-нибудь плохо убиралась. Да вы б меня тогда...
        Егорыч, сытно поев и отдохнув малость, сидел с сигаретой в зубах и думал о том, что, может, и правда махнуть в театр этот самый? В курилку потом зайдёт, а там все про футбол да хоккей как обычно. А он им: - вчера в театре... местов свободных вообще не было. Мы с Анной Николавной прям у сцены сидели, в четвёртом ряду. Как артисты играли! Хлопали то и дело…
    - Кто хлопал – артисты? – Спросит кто-то.
-Мудила. - Сцедит небрежно Егорыч, - мы хлопали, зрители, то есть.
-А про что играли-то? - Поинтересуется другой кто-то.
        Тут им Егорыч сюжет и выдаст. Надо будет повнимательней смотреть, запомнить чтоб. Может, мастер - Степаныч, спросит потом про спектакль. А я ему: - рекомендую сходить вам с супругой, Николай Степаныч. Дюже сюжет захватывающий...
Вообще-то, один раз Егорыч, тогда ещё Серёжка, в театре был. И не абы в каком, типа Сац, а в Большом. Когда в ПТУ учился. Их всей группой - 28 учащихся, на балет "Лебединое озеро" повезли. Автобус выделили, сопровождающих. Всё, как положено. Ну, через полчаса, как балет этот, не к ночи будь сказано, начался, их всей группой из театра и выгнали. Вместе с сопровождающими. А как иначе? Балерины эти скакать когда начали, да кренделя всякие рисовать, а балеруны эти... с причиндалами торчащими прыг-скок, прыг-скок, ребята и начали ржать. Как тут не ржать-то? Прыгуны, мать твою... Как в трёхфазную розетку пальцы сунули.
-Да, мужики ещё спросят обязательно, чем в буфете торговали. А как же. Стоп. Надо будет с собой взять. Вдруг там нет ни хрена? Сиди как дурак, тверёзый. А если есть, с Нюрки причитается. Раз я согласился на театр этот, триста грамм с неё. Нет, триста не возьмёт, стакан если...
-Костюм твой я достала уже, пуговица там оторвалась, пришила уже. Вечером щёткой мокрой почищу, да проутюжу через тряпочку. Заодно и галстук поглажу. Еле нашла. Помнишь, расписывались в нём? Молодые были совсем... - Тут Нюрка мечтательно закатила глаза, - ты кудрявенький такой...
-Где кудрявенький-то? - вскинулся Егорыч, - у меня отродясь кудрей не было. Путаешь меня с кем-то.
-Ничего и не путаю,- обиделась Нюрка, - были кудряшки, вот тут, за ушами,- прикоснулась она нежно к голове Егорыча.
-А, это я не СТРИГСЯ полгода, вот они и закуздряпились. - Проворчал Егорыч.
-Вечно ты все испортишь, – обиделась было Нюрка, но спохватилась быстро, - сегодня я к тебе приставать буду, а? Ведь недели две уж как... А под бригадиром-то я ещё и не пробовала...
-Ладно, ладно. Поглядим там...
        На следующий день ровно в половине пятого к дому Егорыча на тёмно-зелёной АУДИ-100 подъехал племянник Лёшка. Работал  он таксистом в частной фирме, располагавшейся на Николиной Горе, и был таким же заядлым рыбаком, как и Егорыч. Из уважения к Лешкиному рыбацкому фарту Егорыч приговаривал иногда с явным одобрением: - Ну, если меня колдуном кличут, племянничек, то ты уж точно колдунёнок. Опять меня обловил, а? Никто не облавливает, а этот... Колдуненок, ей-богу...
        Стоял октябрь, вторая половина, было довольно холодно и сыро, а потому на Анне Николаевне было салатного цвета драповое пальто, новенькие осенние сапоги, на голове красовалась затейливая шляпка.
-Расфуфырилась... - ворчал Егорыч, оглядывая супругу, - платье-то почто с таким вырезом надела? Вывалятся сиськи-то, посмешишь народ.
-Не боись. - Кокетливо отвечала Нюрка, - а и вывалятся, пускай народ оценит, нам стесняться нечего.
        Егорыч был в почти новой болониевой куртке на синтепоне, чёрного цвета, отглаженном костюме и галстуке и новой рубахе с расстёгнутой верхней пуговицей. Как ни настаивала Нюрка, чтобы застегнулся наглухо, Егорыч и слушать не хотел.
-Скажи спасибо, что надел удавку эту, вырядила, как...жениха на выданье. Кому это надо?
        - Тебе дай волю, - беззлобно ворчала Нюрка, - ты своё рыбацкое напялишь и пойдёшь. Не так, что ли?
        Егорыч действительно с удовольствием надел бы что-нибудь попроще. Уж точно не костюм с галстуком. Тут вот какая заковыка его сильно тревожила. Давно заприметил он, что как только оденется поприличнее, не повседневное что-то, да поедет по делам каким-то в Одинцово иль в Звенигород, не говоря уж про Москву, обязательно его менты тормознут. Один он иль с кем-то, если навстречу патруль милицейский, всё - сто процентов остановят, документы проверят, куда да зачем идёт и прочая. Что такое на его роже было написано, почему гармонично смотрелся он на рыбалке иль на заводе в робе и отчего не вписывался в городской пейзаж - непонятно. И тверёзый вроде... Всю дорогу Нюрка без устали верещала:
-В театре бинокль возьмём: и артистов разглядим получше, и одеваться без очереди. Хозяйка так сказывала. Платок-то носовой положил в карман? Я тебе два погладила - один в куртку, другой в пиджак...
-Я чего - сморкаться иду или театр глядеть? - бурчал Егорыч, - ты лучше под ноги гляди: сапоги-то, вон, уж заляпала все.
-А я взяла тряпочку чистую. А как же? Придём - протрём.
        Оба заметно волновались. Пока дошли от метро до театра, Егорыч успел высмолить аж две сигареты, и Нюрка не упустила своего:
-Курить-то надо бросать, ты теперь в гору пошёл, здоровье беречь надо. И на эту, как её... потенцию, говорят, действует.
-Не боись. Хватит на тебя потенции. Ещё и останется…
-На кого это останется? - вскинулась Нюрка. - А, ну, признавайся, ай завёл кого?
-С тобой заведёшь, - ухмыльнулся Егорыч, - все соки выдоишь...
-Да уж...- вспомнила Нюрка прошедшую ночь, - ты у меня герой...
        Чем ближе подходили к театру, тем гуще становилась толпа.
-Видать, и вправду спектакль хороший, народ-то, эвон - валит. Хозяева мои знают, на что ходить. В месяц по два раза ходют.
        - Поглядим и мы… - бурчал Егорыч.
        Разделись. Бинокль-таки взяли. Просторный холл понравился: современно, мягкие диваны, цветы, разноцветные воздушные шарики. Рыбки в аквариумах. Публика вот только... Егорыч огорчился даже. В галстуках мужиков не было, в костюмах почти тоже. Джинсы, свитерки, водолазки. Да и женщины... Уж с декольтами, вспомнил он название выреза у платья, точно никого не было.
-Вырядилась! - Прошипел он на ухо Нюрке, - королева, ядрёна мать!
-А я знала? - Растерянно шептала та, - а чего надевать-то? Халат, что ли?
-Ладно, чего уж. В буфет пошли, - посмотрел на часы Егорыч, - ещё полчаса, нормально.
        По дороге в буфет Нюрка купила программку: — Щас сядем на места, почитаем, узнаем, что за артисты играют, может, знакомые какие попадутся.
-С каких это пор у тебя в знакомых артисты ходют? - поддразнил Егорыч. - Хозяева, что ль, познакомили? - У него в предвкушении выпивки уже обильно выделялась слюна, и он сглатывал, кивая шеей, как индюк на прогулке. Кроме того, сильно хотелось курить.
Вдруг от проходящей мимо пары донеслось:
-Ну, и хорошо, что антракта не будет. Толкаться только, пораньше домой приедем. Два с половиной часа, - подумаешь.
-Слыхала?- дёрнул Егорыч за рукав Нюрку, почти до  соска обнажая ей грудь, - без перерыва спектакль-то. И покурить не выйдешь. Это что?
-Слыхала, слыхала, - озлобилась та, одёргивая платье, - тебе выжрать надо в перерыве, а не курить. Ничего с тобой не будет. Сядешь, как все.
-Ты не шипи. Грамм триста всё одно накачу сейчас.
-Раскатал губы.
-Не раскатал.  А иначе повернусь щас,  да уйду к ядрене матери.
-Ведь уйдет, зараза. С него станется, – зло думала Нюрка, - пускай выжрет своё, уснёт, может.
        При виде ценников на спиртное обоим стало тоскливо, - да это пол-ящика водки палёной можно купить. - Зверел Егорыч. - а бутерброды-то - по полтиннику!
Но народ, стоявший впереди, невозмутимо брал и коньяк, и бутерброды с икрой, и шоколадки... - Егорыч махнул рукой, взял два по сто пятьдесят коньяка, бутерброд с сыром, махнул у стойки и пошёл в туалет курить.
-Ты не раскуривай там! - Шумела Нюрка, - слышь, звонют уже.
-Это только первый звонок, дамочка, - добродушно подсказал проходящий мимо лысый толстячок в потёртом свитерке.
-Сама слышу, что первый. - Пробурчала недовольно Нюрка.Потом пробирались, повернувшись задом к сидящим уже зрителям, на свои места в центр четвёртого ряда.
-Передом надо поворачиваться, - шипел кто-то вслед.
        Сели. Развернули программку.
-Чудная какая-то картинка. - удивлялся Егорыч, разглядывая программку, - мужики голые... морды разрисованные. - Жан Жене "Служанки" - прочитал он, - жене чего-то... Жан. Хрен поймёшь.
-Жене - это фамилия такая, - пояснила Нюрка - зовут Жаном, Иван, по-нашему. "Служанки" - название, говорила тебе уже.
-Гляди, какая умная, - надул губы Егорыч. На него уже начал действовать коньяк, а потому ругаться не хотелось. - Давай, гляди, кто артисты-то. Есть знакомые? - подначил он,
        Действующих лиц было четверо. Судя по Фамилиям.
                Клер - артист Добрынин
                Соланж - артист Зайцев
                Мадам - артист Зуев
                Месье - артист Литвинский
        - А кто служанки-то? - Недоумевал Егорыч, - тут мужики одни. И мадамы и месье. У них что, бабы – в отпуске?
        - Я почем знаю, – огрызнулась Нюрка, - Сиди - просвещайся. Щас начнется - увидим.
        Зал был полон, раздались нетерпеливые хлопки. Егорыч, озираясь, тоже похлопал на всякий случай.
-Начинается. - Прошептала Нюрка.
        Оба уставились на сцену.
        Там, на блестящем полу, держась за поручни из нержавейки, перебирая длинными ногами, как журавль по болоту, ходил высокий парень с распущенными волосами.
-Красивый. - Подумала Нюрка.
-Месье. - Пытался угадать муж.
        Тут из невидимого динамика донеслось: - Служанок должны играть мужчины. - А, вон чего, так задумано, значит,- почесался Егорыч, - а для чё? Баб, что ли, не хватает? Посуду мыть, пыль вытирать - мужики должны? А дитё если? Слюнявчики менять? Кашку варить? Ну, помои вынести, ладно уж... чего там...
        А на сцене тем временем появились парни с обнажёнными торсами, размалёванными лицами... Они говорили что-то, действие развивалось, но Егорыч в сюжетную линию не вникал. Он с удивлением наблюдал, как парни обнимали друг друга, томно улыбаясь, танцевали призывно и тогда раздавались аплодисменты, но...Егорычу было уже всё равно.
        - Что я ребятам-то скажу? Что голые мужики баб играли? Обнимались да целовались? Вон - скользит по полу... как ужака по воде. А этот? Ох, ёб... весь размалёванный, да в бабьей шубе... Что же такое-то, а? Куда попал я? Это ж пидоры! - осенило его. - Голубизна сплошная! Вот это попал! Ну, Егорыч! Вот, мудило! Подписался!
        Нюрка бабьим нутром чувствовала уже, что добром все это не кончится. Она косила глазами в сторону мужа и видела, что  тот озирается затравленно, егозит в кресле, как чесоточный и думала, что надо было ему ещё грамм двести накатить, тогда, может, и отрубился бы.
        И тут в самое ухо ее раздалось: - Ты куда привела меня, шалава! Гляди, зенки твои бесстыжие, чего на сцене делается! Это ж пидоры сплошные!
        На них зашикали. Егорыч, понимая, что ещё два часа ему никак не высидеть, думал лихорадочно, как свалить отседова. Но места были в центре ряда, и ему было неловко встать и уйти. - И антракта нет... - вспомнил он слышанное по телевизору, наверное, слово. И вдруг его озарило: - так потому и нет! Разбегутся ведь зрители! Ах, молодцы! Всё рассчитали! Это как раньше на собрании каком: опосля собрания в буфете будут давать колбасу! Сырокопчёную! - Ясный хрен, все сидят и ждут, когда отовариться можно.
И тут ему стало легче. На душе. Он уже с жалостью смотрел на окружающих и почти с нежностью думал: - такие же бедолаги, как и мы с Нюркой. У нас хоть билеты халявные, а они за свои кровные должны эту... хрень смотреть. Купили, не знаючи, теперь мучаются...
        Как знать, может и досидел бы теперь, когда озарило его - до конца спектакля, глядишь, и вправду заснул бы под музыку, льющуюся откуда-то из стен. Как знать...
        Но тут... Егорыч вдруг заворочался сильно и повёл носом. Показалось? Какое там! Волна удушающей вони заполнила нос. Дышать стало нечем.
        - Это... как же? В театре... Бздеть? прости меня, грешного. Ладно я, из села... Но ведь не позволю себе. Воздержусь. Перетерпеть можно. Вот, помню... Да, что там вспоминать! Чего же этот козёл нажрался? Капусты? Иль гороха? Иль вместе сразу?
        Егорыч пытливо оглядел впереди сидящих. Никто зря не шевелился, смотрели, как ни в чём не бывало, на сцену. Нюрка,правда, тоже заёрзала. Унюхала, лошадь. Ну, погоди ещё!
        Наконец, запах пропал. - Нет, но каков народ? Сколько я с Нюркой прожил... И ни разу. Сдерживал как-то. Бывает, выбежишь из избы, по малой нужде вроде как, да там дёрнешь как! Воробьи с деревьев снимаются! Но не ПРИ ЛЮДЯХ же. Нюрка, правда, однова, во сне, учудила.… Как пружина в диване лопнула. Но ничего, диетический такой запашок.
        Егорыч успокоился вроде и даже попытался врубиться в происходящее на сцене. Но там по-прежнему шныряли полуголые мужики, и он опять загрустил.
        - Постой... Опять? Это что же, а? - новая удушающая волна достигла чуткого носа Егорыча. - Это теперь до конца сеанса... тьфу, спектакля нюхать бздень эту? Это ж газовая атака... Я ж сдохну тут... И никто даже не пошевелится! У них что, носы позаложило? Иль все дерьма наелись?
        А волна уже следовала за волной. Егорыч не видел уже ни сцену, ни резвящихся полуголых мужиков на ней, всё отошло на ВТОРОЙ план. Нюрка, сидящая рядом, уже кожей чувствовала, что сейчас точно что—то произойдёт.
        ... В третьем ряду, точно перед Егорычем, сидела пухленькая девушка, студентка первого курса ветеринарной академии. Она была завзятой театралкой, но особенно любила творчество Романа Виктюка. Она пересмотрела множество спектаклей, поставленных, не побоимся этого слова, достопочтенным мэтром: "Давай займёмся сексом", "Мою жену зовут Морис." "Запах лёгкого загара" "Коза или Сильвия!». В последнем спектакле виртуозно играл красавец Ефим Шифрин. А ведь задача перед ним стояла наисложнейшая: показать зрителю - как можно любить козу! Говорят, что приглашали на эту роль Игоря Квашу, но тот отказался, сославшись на то, что ведёт по телевидению высоконравственную передачу. Но не в этом дело. Все спектакли Виктюка пронизаны духом волюнтаризма, свободы, безусловного пофигизма даже.
       Вика - так звали студентку, сидящую перед Егорычем, (чувствуете созвучие имён: Виктюк и Вика) сама была по жизни пофигисткой. Она была, как и многие пухленькие девушки, добродушной и весёлой, смешливой и безалаберной. Сегодня, вернувшись с занятий, она с большим удовольствием навернула огромную тарелку горохового супа с копчёной грудинкой, совершенно не подумав о возможных последствиях.Перед спектаклем, дабы заглушить жажду, (суп был достаточно острый) она выпила в буфете бокал колы и теперь эта адская смесь гороха и газированной колы забродила в желудке. Живот раздулся, низ его ломило от образовавшихся газов и они - эти газы, искали выход...
       А Егорыч его уже нашёл. Ничего не соображая от ненавистного запаха, бордовый от гнева и выпитого коньяка,  он привстал с места и сначала горячим шёпотом, а, потом, распаляясь, забыв обо всём на свете, почти в полный голос заорал:
       - Ты где хоть есть, козёл вонючий? Иль коза драная! Это ж чего так нажраться надо было, чтоб так вонюче бздеть! Вышел бы на волю, да бздел, сколько влезет, народ-то чего травить! - тут Егорыч бросил взгляд на сцену, где артисты притихли чуток, и перенёс свой гнев на них: - на сцене педрилы-мученики! Вытворяют чёрт-те что! Оделись хучь бы! Здесь бздят, там пидорасы пляшут! С ума все посходили?
       Он кричал ещё что-то, одновременно продираясь, ступая по ногам сидящих соседей, к выходу, понимая, что сейчас ему, скорее всего, навешают, но отступать было некуда.
       Нюрка, остолбеневшая от страха, была почти без сознания и смогла продраться в вестибюль только через несколько минут. А там двое крепких парней уже дали Егорычу пару раз поддых так, что согнулся он калачиком, потом подоспел милиционер и сидеть бы Егорычу за мелкое хулиганство, если б не пожалели рыдающую как белуга Нюрку. Составив протокол, отпустил сержант наших театралов домой.
       На другой день Егорыч на работу не вышел. Запил. Пил неделю, потом три дня выхаживался, а когда пришёл на завод, с должности бригадира его сняли. И стал он опять рядовым электриком - Серёгой. Вот только при слове "театр" вздрагивал всем телом и как-то странно поводил носом.